Глава XV НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

…Затем, что лишь на то,

чтоб с громом провалиться,

Годна вся эта дрянь, что на земле живёт.

Не лучше ль было б им и вовсе не родиться?...

Гёте «Фауст»

Часы в кухне пробили две четверти третьего. «Вот и скоро закончится суббота,— подумал лежавший на диване Виталий,— забавно сознавать, что я, познакомившись с самим Сатаной, вполне способен здраво мыслить. Странные вещи делает с нами сознание. Когда встречаешься с чем-либо сверхъестественным, мозг— вместо того, чтобы затуманиться,— начинает искать логическое объяснение происшедшему. Да уж. Возможно, мне до сего момента и грозил отъезд крыши, коль скоро я потерял самое дорогое, что имел,— веру в собственные силы. Рядом ведь никого не было. Наверное, Риманец[9] был прав, когда сетовал на то, что был создан человек— самое злое и порочное существо на Земле. По сути дела, я был никому из знакомых не нужен. Как каждый из нас любит кичиться тем, что он есмь? А посмотришь— сплошное вранье и лицемерие. Порок и нравственный разврат совратили с прекрасного, чистого пути святых. Где та чистота, та любовь, то милосердие, коему в храмах учат священники, порою сами мало верящие в то, что они проповедуют? Мода на веру в Бога— это всего лишь мода. Кинь достаточно громкий клич, провозгласи новый путь,— и многие бросятся за тобой, сломя голову. Ведь самое главное— это не отстать от моды. Ангелы возмущены могуществом человека, который готов сделать всё возможное, но постичь священную тайну бытия, тайну, которая через тысячу лет испугает самых здравомыслящих и наполнит леденящим ужасом души всех смертных. Человек— маленькое злобное насекомое средь бесконечных мириад великолепных сфер. И это насекомое еще смеет надеяться постичь истину, кичась своим знанием?..» Мысль появилась, но телефонный звонок прервал ее. Виталий быстро соскочил с дивана и, подойдя к аппарату, снял трубку.

—Да, слушаю,— успел произнести он и в тот же момент услышал голос, слишком знакомый, чтобы не узнать его:

—Виталька! привет! Как дела?

—Наташа?— Сердечко Серебрякова екнуло, он с тоской вспомнил лицо возлюбленной.— Что-то случилось?— «Что я говорю!»,— подумал он.

—Найдешь минутку для меня?

—Пожалуйста.— Что-то случилось с головой, Виталий медленно соображал, что же ответить.— Только...

—Приезжай ко мне!— Столько веселья было в голосе!— Согласен?

—Я, право же...— начал было Серебряков, а в голове промелькнуло; «Что же ты медлишь! Говори! Соглашайся! Что стало с твоим чересчур активным языком?» Наконец Виталий произнес: —Ладно, приеду. А что нужно?

—Узнаешь. Жду.

Пошли гудки отбоя, Виталий положил трубку и усмехнулся. «Вот неугомонный характер! Какая идея родилась в этой прелестной головке? Какого дьявола я ей нужен? Хочет осчастливить меня какой-нибудь новостью. Я ей что, кладезь советов? Мне бы дали совет, как вести себя. Может она помирилась с Мишкой? Ну, нет— он теперь ее за милю обходить будет. Тогда что же? Нет, нет, здесь логикой ничего не сделаешь. Рядом с этой особой логика теряет цвет и блекнет. Так, вот что— сегодня или никогда! Узнаю только, что она от меня хочет и наконец скажу то, на что давно никак не решался».

—Итак, решено!

«Если сие отдалит ее от меня, буду знать,— на этом фронте не ожидает победа. И избавлю таким образом себя от дальнейших попыток. Если потеряю ее дружбу, то почти ничего не изменится. Я всегда один. Одиночество направляет меня на мой путь. Однако у меня появились друзья. Еще бы— самое ненавистное существо признало во мне сына! Как я могу говорить, что одинок?.. Но, Наташа… Четыре года прошли с тех пор, как я влюбился. Лучший друг, как она мне однажды сказала. Друг... Какая к черту дружба может быть между парнем и девушкой без какого-нибудь чувства, хотя бы отдаленно похожего на любовь, с чьей-либо стороны? А может быть она любит и сегодня сообщит мне это?»

—Дурак!— воскликнул Виталий в пустоте. «Уж кого она и выберет, так это будет куда более способный к действию человек, чем ты! Если она отвергнет мои чувства, это избавит меня от дальнейших попыток. Я навсегда с ней расстанусь. Хватит неопределенностей!»

И с такими вот нерадостными мыслями наш герой стал собираться.

«Может быть спрошу совета у Леонарда? Нет. Эту проблему я должен решить без чьей-либо помощи. Вполне способен на это сам».

И щелкнул замок в двери,— это Виталий покинул квартиру.

* * *

В три часа пополудни в зале квартиры № 49 тридцать третьего дома по улице Мориса Тореза находились за столом двое: Леонард и Гебриел. Леонард по обыкновению своему пил вино, ел жареное мясо и размышлял о чем-то своем. Неизменная почти тень грусти лежала на его прекрасном челе. Барон рассматривал блестящее стальное лезвие старинного кинжала, рукоять коего украшали рубины. Свет от множества свечей отражался от зеркальной поверхности и граней камней цвета крови, разбрасывая блики по всей комнате.

Наконец граф откинулся в кресле и решительно произнес:

—Вот что, барон. Сдается мне— мы недооценили возможности Осиела. Как мне кажется, он принялся за нас со всем рвением.

—Самое страшное то, что Осиел перечит законам бытия,— заговорил на это Гебриел.— Он вырывает души из их пристанища и воскрешает мертвых. Хаос начнется, если не остановить его.

Тихий свист оповестил о прибытии Виконта. Тот вышел из зеркала и отсалютовал графу и барону.

—Желаю здравствовать!

—Ну?— сказал Леонард,— говори.

—Плохие новости, сир. Сбединский убит. В его квартире— милиция. Оживленный Свинцовым труп напал на него.

—А Козлов?— воскликнул барон,— что он делал?

—Козлов был у Олега Геннадьевича. Но Осиел всё это предвидел. Его воскресший труп стал вновь тем, кем был, благодаря именно разговору со Сбединским Козлова. Но в дело вмешался сам Осиел. Он застрелил Сбединского и вложил пистолет в руку трупу.

Де ла Вурд подошел к столу и залпом выпил бокал вина. Рядом с Виконтом соткался из воздуха Козлов.

—Ипполит,— обратился ко вновь прибывшему Леонард,— мой сын дома?

Козлов, явно расстроенный, ответил:

—Нет. Направляется в общежитие. Свидание, сир.

У барона отвисла челюсть.

—Он не должен туда идти! Ни в коем случае!— Гебриел сказал это громко, почти раздраженно.

Леонард окинул взглядом своих подопечных.

—Оба отправляйтесь туда. Торцовой через двадцать минут в общежитие быть не должно! Сведите их в другом месте. Только это должно обстоять для обоих неожиданно,— приказал Леонард.

—Да, сир,— сказал Ипполит.

—Слушаюсь, сир,— в тон ему произнес де ла Вурд, и слуги Сатаны пропали.

* * *

В четверть четвертого сего дня, когда уставшее солнце собиралось закатиться за горизонт, когда температура воздуха упала градуса на четыре, около метро «Победа» появился престранный гражданин в пальто и шапке из искусственного меха. На бледном маленьком лице, и без того безобразном, имелись очки в роговой оправе. Кожа лица была бледная, маленький нос вряд ли мог служить достойной опорой для очков, которые держались главным образом за счет маленьких же ушей. Рот был также детским; казалось, что этот рот совсем не имеет губ— просто разрез на лице. Кроме того, правую щеку украшал причудливый шрам. Руки были худыми. Сухие длинные пальцы правой руки держали маленький чемоданчик. В другой руке имелась черная трость с резиновым наконечником. Человек небольшого роста ступал энергично по улице Победы в сторону общежития.

Навстречу шло множество людей. Но маленький человек никого не замечал, казалось— он был погружен в собственные мысли. Из-за этого он налетел на высокого мужчину лет сорока, который стоял на остановке и дожидался автобуса.

—Эй,— крикнул мужчина,— осторожней, папаша. Не один ты на улице.

Тот, кого назвали «папашей», поднял голову и презрительно посмотрел в глаза мужчине, в глазах незнакомца было столько ненависти, что стоящий не на шутку испугался. Маленький человек переложил в левую руку чемоданчик, а указательным пальцем правой ткнул в грудь высокого гражданина со словами:

—Берегись!

Мужчина оторопел от неожиданности и произнес:

—Сумасшедший.

—Ты еще пожалеешь,— сказал маленький человек и пошел прочь, дальше своей дорогой.

А мужчина дождался своего автобуса, вышел у станции метро «Спортивная», и с ним случился сердечный приступ, от которого он тут же и скончался.

* * *

Около половины четвертого вечера из здания общежития вышел Ипполит Козлов. За ним следовал Виконт.

—Что-то мне неспокойно, Ипполит,— сказал де ла Вурд.

—Он здесь.— Козлов запустил пальцы правой руки в бороду, взъерошив ее,

—Свинцов?— почему-то спросил Виконт, хотя прекрасно знал ответ,— Думаю— нам не миновать встречи с ним.

—Ох, не миновать,— подтвердил Козлов.

Они миновали сеточное заграждение по протоптанной в снегу тропинке и вышли во двор дома около мусорных контейнеров.

Через несколько минут вслед за ними на крыльцо вышла Наташа Торцова, которая неожиданно решила преподнести сюрприз Виталию, встретив его в метро. Она даже не допускала мысли, что может разминуться с Серебряковым. Свернув влево, Наташа разминулась со Свинцовым, который подходил к дому по улице Победы, с другой стороны которого шли Козлов с Виконтом.

—Виконт, поезд, я чувствую, идет слишком быстро,— сказал Ипполит,— Виталий приедет рано. Следует его малость задержать.

Виконт остановился и произнес:

—Ты думаешь справиться с Осиелом в одиночку?

—Что-то мне говорит, что сей бой не будет слишком долгим,— отвечал Козлов.— Ступай, ступай, Виконт. Забота о нашем подопечном для нас таперича важнее, нежели Осиел, а уж тем более моя безопасность.

Де ла Вурд растворился в воздухе, раздался тихий хлопок.

* * *

—Осторожно. Двери закрываются,— провозгласил женским голосом динамик в вагоне.— Следующая станция— «Советская».

Воздух в вагоне пришел в движение, поезд тронулся. Виталий осматривался по сторонам. Народу ехало мало, по большей части это были люди средних лет, молодые пары и дети. На скамеечке рядом с Виталием никто не сидел, хотя другие места более или менее были заняты. Серебряков давно уже заметил, что рядом с ним вообще редко кто садился, только, разве что больше мест не было.

«Как будто я прокаженный какой-то».— Такая мысль приходила довольно часто, вот и сейчас Виталий усмехнулся, когда она промелькнула в голове.

Поезд разогнался, усиливающийся стук колес заглушал редкие разговоры пассажиров. От этого они говорили громче.

«Забавно мое состояние подвешенности,— подумал Серебряков.— Что Наташа мне хочет сказать? Чувства мои мне говорят— сегодняшний разговор решит все раз и навсегда. Но никак не могу догадаться, о чем пойдет речь…»

Неожиданно поезд дернулся и стал тормозить. Он остановился посреди туннеля. «Ну вот,— подумал Виталий,— приехали». А в довершение ко всему потух свет, и все вокруг погрузилось в непроницаемый мрак.

—Ой,— испуганно воскликнула какая-то женщина в полной тишине.

После этого, как прорвало— в вагоне заговорили все и сразу.

—М-м да,— сказал рядом с Серебряковым гнусавый голос, который он тотчас же узнал.— Спокойнее, господин Серебряков, спокойнее. Маленькая неисправность. Хе-хе. Сир передавал вам привет.

Виталий узнал голос де ла Вурда и сказал тому:

—Твоя работа, Виконт?

—Ну-у,— протянул тот,— не совсем. Я только помог развиться неисправности, которая рано или поздно всё равно бы привела к такому результату. Вы уж извините. Понимаете, здесь от токосъемника идет один проводок…

—Ладно, извиняю. Видимо, у тебя были на то свои причины. Что, есть новости?

—Есть. И, к сожалению, отнюдь не утешительные. Николай Свинцов, он же— Осиел, опять нас обставил. Он разделался со Сбединским.

—Олег Геннадьевич!— воскликнул Виталий, но никто этого не заметил— все разговаривали довольно громко. Даже не приходилось понижать голос.— Боже ты мой!

—Я попросил бы вас,— испугался Виконт.— Имя отца нашего слишком свято, чтобы его произносить всуе.

—Да, да,— спохватился Виталий,— извини.

Тут зажегся свет.

—Да будет свет!— воскликнул Виконт, обращая всеобщее внимание на свою особу, так как с появлением света водрузилось молчание.

Мужской голос из динамика вежливо сообщил:

—Прошу прощения за временную неисправность.

Поезд тронулся и покатил.

—Временную! Если бы я его еще и на мысль не навел… Что ж, я извиняюсь,— сказал Виконт,— но мне надобно вас оставить. Дела-с. Надеюсь, еще увидимся.

—До свидания,— попрощался Серебряков.

И Виконт, не дожидаясь прихода поезда на станцию, поднялся и прошел сквозь дверь. Это осталось никем незамеченным— на де ла Вурда по его желанию просто не обращали внимание.

Через какое-то время поезд пришел на станцию «Победа».

Виталий миновал стеклянные двери, и ему тут же вручила прелестного вида девица белый листочек, на котором было написано: «Хотите заработать? Звоните...» Далее следовал номер телефона. Серебряков машинально сунул листочек в карман и уже ступил на первую ступеньку лестницы, ведшей наверх, как его схватили за руку.

—Показывай, что за записку получил.— Услышал Виталий рядом голос Наташи и повернулся.

—Привет, Наташка!

—Удивлен? — Глаза девушки смеялись, от чего Виталий сильно растерялся.

—Возможно,— сказал Серебряков. Он вынул правую руку из кармана и показал листок подруге.— Бери, может пригодиться.

—Нет,— приняв бумажку, ответила Наташа и выбросила ее в ближайшую урну. Потом сказала: —Пойдем ко мне.

Они уже были наверху. Девушка взяла Серебрякова под руку, оттого разум парня малость замутился. «Интересный экземпляр,— подумал Виталий,— как бы узнать, что она задумала?»

—Так какой будет modus agendi[10]?— спросил Серебряков.

—Чего?— Наташа остановилась, потом произнесла: —Потрудись говорить по-русски.

—В чем состоит моя задача?

—Узнаешь.

—Ну, пошли.

И они направились в общежитие.

* * *

Как-то сильно начало темнеть. На город наползала огромная низкая свинцово-черная туча. Козлов остановился во дворе жилого дома и сел на одну из друг против друга стоявших лавочек. Посмотрел вверх, на тучу, вслух произнес:

—Ну, стало быть, началось. А как еще жить-то хочется.

—И не говори.— Услышал Ипполит голос перед собой. На противоположной скамейке материализовался маленький человек с вилкообразным шрамом на правой щеке, с маленьким чемоданчиком в одной руке и тростью— в другой.

Ипполит вздрогнул.

—Господин Свинцов, ежели не ошибаюсь?

—Да нет, не ошибаешься. Ты вообще-то редко ошибаешься,— надо отдать тебе должное. Однако спешу сообщить,— тебе больше не придется трудиться над точным исполнением указаний моего сумасшедшего братца.

Ипполит вместо ответа мгновенно выхватил из кармана горсть какого-то белого порошка и, широко размахнувшись, кинул в Свинцова. То ли порошок обладал некими сверхненормальными способностями, то ли еще от чего-то в небе полыхнуло так, что на мгновение некоторым жителям Самары показалось, что пришел конец света. Почти в ту же секунду оглушительные раскаты грома потрясли город. На маленького человека это не произвело должного впечатления, только он закашлял.

—Вот дьявольщина?— выругался Ипполит,— никогда не знаешь, как поступать с тобой. Ты прямо, как девица.

—Чертово отродье!— воскликнул теревший глаза Николай Иванович.— Где вы прячете этого недоноска?

—Да что ты?— Козлов даже привзвизгнул.— Освальд недоноском не был, а ведь и он— Избранный.— Потом посмотрел на небо и добавил задумчиво: —М-м да, гроза зимой— не к добру… Кстати, почему ты решил, что мы кого-то прячем? Сам понимаешь, что эти смертные мало что могут, то да сё… Они же мелкие насекомые, малоспособные на что-либо возвышенное, за металл готовы глотки друг другу перегрызть— дикари,— одним словом!

—От тебя ли я слышу это, Ипполит? Или ты считаешь меня безумным? Вы напустили такого тумана на этот город, что я до сих пор удивляюсь, как мне удается перемещаться по улицам! Вы так его защищаете, как не защищали Освальда!— произнес Свинцов и, зачерпнув горсть снега, стал протирать им глаза.— На кой черт вам эти смертные, коли они ничего не понимают, кроме удовлетворения своих собственный потребностей? Они своим маленький умишком даже понять-то не в состоянии истинную цель бытия.

Козлов криво усмехнулся и ответил на это:

—Ага, а ты понял? Что-то не чувствуется.

Потом Ипполит запустил за пазуху руку и вынул блеснувший в свете умирающего дня клинок. Николай Иванович в свою очередь тоже вынул из правого кармана нож. Но он был тускловат. Козлов взглянул на лезвие Свинцова, брезгливо поморщился. Произнес:

—Что ж, поиграем в разбойников.

Но Свинцов ничего не ответил, а вместо этого метнулся к Ипполиту. Тот ловко увернулся, и, прыгнув за спину Николая Ивановича, всадил в его левый бок лезвие клинка по самую рукоять. Тело Свинцова дернулось, он стал оседать на снег возле скамейки. Небо вновь осветилось молнией, грянул гром. Вслед за сим повалил хлопьями густой снег.

—А-а-а,— захрипел Свинцов.— Ты... Как ты мог?..

—А черт знает. Сам себе удивляюсь.— Козлов вынул лезвие из тела Николая Ивановича, обтер о его пальто.— Видимо, силы на моей стороне. Одумайся, Осиел; вы— часть одного целого. Так стоит ли вам враждовать? Он— твой старший брат.

—Ч… черт!— проорал Свинцов, зажимая рану на боку,— убирайся! Оставь меня! Дай умереть спокойно.

Козлов поднял Николая Ивановича и положил на почти засыпанную снегом скамейку. Нож Свинцова валялся в снегу. Козлов поднял его, расстегнул пальто раненого, поставил острие точно над сердцем. Прицелившись таким образом, занес руку над окровавленным телом…

—Иисусе!— услышал вдруг Ипполит рядом истеричный женский крик. То была бабка с кошелкой, выскочившая на свою беду из подъезда. Старуха, видно, была не робкого десятка; она прямо кинулась на Козлова, крича:

—Ты что ж это, гад, делаешь!

Потом, видя, что крик ее приносит удовлетворительный результат (убийца прекратил попытки зарезать лежавшего на скамейке), заорала истошным голосом резаного поросенка:

—Караул! Убивают!— и с этими словами стала колотить по голове ошалевшего от неожиданности Ипполита кошелкой.

Козлов не нашел ничего лучше, как раствориться в воздухе. Только его не стало, как бабка тут же перекрестилась.

На вой старухи прибежали двое женщин. С одной при виде крови сразу сделалось худо; она ринулась обратно в подъезд, зажав рот рукою. Вторая— следом за ней, но она побежала звонить в «Скорую». А бабка, засыпаемая снегом, осталась. Она стала стряхивать снег с умирающего, говоря:

—Потерпи, потерпи, миленький. Не умирай.

А «миленький» открыл маленькие глаза и произнес полным жизни голосом:

—Пошла вон.

Старуха остолбенела.

—Бредит,— заявила она и продолжала работу.

А умирающий отнял правую руку, зажимавшую порез, и схватил бабку за запястье.

—Ай!— крикнула та.— Что ты, бог с тобой, миленький!?

—Катись, мокрица,— повторил человек. Пенящаяся кровь со словами вытекала изо рта.

Та, наверное сильно отличавшаяся тупостью, не прекращала своей работы. Тогда раненый поднялся. Обеими руками схвативши бабку за шею, стал душить. На его лице сияла мрачная улыбка. Бабка захрипела и упала на колени. Глаза ее закатились, язык вывалился. Она с несвойственной ее возрасту силой вырывалась, но тщетно— маленький человек был куда сильнее ее. Наконец судорожные движения прекратились; старуха безжизненно замерла. Руки расцепились, мертвое тело пало в снег. А сделавший свое дело убийца, услыхав истеричные завывания машины «Скорой помощи», закатил глаза и упал, разметав руки.

На крыльцо выскочили жильцы подъезда.

—Петровна!— прокричала какая-то женщина.

Машина, озаряя окрестности светом мигалки, остановилась. На снег ступили двое пар сапог. Доктора подбежали к лежавшим. Один из них— к бабке, другой— к телу маленького человека.

—Мертва,— казала первый.

—Мертв,— заключил второй.

Оба трупа так и остались лежать на снегу; до разрешения милиции их трогать не следовало. Тут же подъехала машина милиции. Из нее вышло двое. Один из них окинул взглядом живописную картину и свистнув сказал:

—Ни хрена себе!

Это был капитан милиции Иннокентий Алексеевич Просвиркин.

—Ну вот,— произнес второй,— Лексеич, еще одно дело.

Просвиркин, подойдя к трупам, нагнулся, чтобы поближе рассмотреть.

Снег прекратился, чему обрадовались все. Подъехала еще одна машина. Из нее выбрался фотограф.

—Лесков,— крикнул водителю второй машины Просвиркин,— поищи Гребенцова. Его случай.

Фотограф отогнал собравшихся зрителей и защелкал фотоаппаратом. Замигала вспышка.

—Я закончил,— через некоторое время сообщил фотограф.

—Можете убирать,— сказал врачам Просвиркин.— В Семашко?

—Да,— ответил один из врачей.

—Иннокентий Алексеевич,— позвали из машины Просвиркина. Он подошел.

—Судмедэксперта куда посылать?— спросил водитель.

—В Семашко. Гребенцова нашел?

—Он— дома. Дозвонились. Сейчас будет.

—Хорошо,— ответил Просвиркин и закурил.

Загрузка...