Герильеро

Глава 10 Скажи наркотикам «нет»

Жан-Поль Сартр[32] грозил сдвинуть и без того потрясенные переносом и всеми последними событиями мозги окончательно набекрень. Каждая страница давалась с огромным трудом — еще бы, помимо философской зауми, Сартр написал «Бытие и ничто» на французском, Вася читал на испанском, а в голове переводил на русский. И чего стоило не выпендриваться, а взять у падре Луиса вместо этого книжку по истории? Но он упрямо пробирался в экзистенциальные дебри, ровно до тех пор, пока его не огрел посохом дед Контиго.

— Сколько можно говорить? Кипятить на малом огне!

Вася кинул взгляд на давно прекративший булькать котелок, чуть не выронил книгу и принялся заполошно подкидывать хворост на угли, за что получил по хребту еще раз.

— Поздно! Только вылить. И все заново, — проворчал дед. — Ты слишком тупой для калавайя, не можешь запомнить и научиться с первого раза!

Тупой — это точно. Сартр кого хочешь тупым сделает.

— Ладно, иди, играйся, я сам прослежу. Хорошо хоть есть из чего варить новый.

Обидно, конечно, что отвар насмарку, а так бы через день они получили свежую порцию самопального репеллента от мушек и оводов. Но запомнить всю эту премудрость с травками, пропорциями, режимами приготовления, сушки, хранения было выше человеческих сил. Как только Контиго умудряется все это держать в голове, без записей?

Книга легла в сумку, касик с некоторой даже завистью поглядел, как один из учеников деда ловко снаряжает новый котелок. Солнце склонялось — пора бы уже его войску вернутся из похода, куда он услал их одновременно со своим визитом к падре Луису.

Но ребят не было ни вечером, ни ночью.

До утра Вася крутился под своим пончо и перебрал все возможные причины — утонули, сорвались в пропасть, съедены дикими зверями, даже арестованы полицией, которую в тех пустынных горах можно представить только в страшном сне.

Рацию бы… С рассветом касик затеял подготовку к спасательной экспедиции — он да Мамани, оставшийся в общине «на хозяйстве». Оружия, как и первая группа, с собой не брали, выход не боевой, а тренировочный, зачем зря таскать эти тяжеленные дуры?

К полудню, когда припасы уложили в сумы и совсем было собрались выступать, зоркий мальчонка заметил на дальних склонах бредущих к айлью людей. По мере приближения Вася, остро желавший уже не рацию, а бинокль, сосчитал идущих — четверо, и даже разглядел, что идут они плохо. Одного почти несут, другой опирается на самодельный костыль…

Вид Катари и Пумасинку был страшен — синяки, заплывшие глаза, рваная одежда, так что дед решительно заткнул Васю с вопросами и занялся врачеванием. Через полчаса обработанный первым Катари, баюкая перевязанную ногу, поддакивал Римаку, излагавшему печальную историю их похода. Все оказалось хуже, чем арест полицией — будущие партизаны случайно напоролись на кустарную лабораторию, куда свозили листья коки. И ничего лучше не придумали, как послать двоих добыть припасов, где их и прихватили вооруженные охранники. Вломили для устрашения, заперли в сарае и вознамерились попросту обратить в батраков, причем бесплатных. Но оба кечуа отказались наотрез и держались твердо после чего их избили до потери сознания, отняли почти все вещи и бросили без еды и воды в глухом распадке.

— По счастью… ох… — болезненно морщась рассказывал Катари, — Искай и Римак все видели и вытащили нас. Как смогли, подлечили и пошли понемногу.

— Где лаборатория показать сможете? — Вася не был намерен спускать такие выходки кому бы то ни было.

Тем более наличие чужих вооруженных людей в потенциальной партизанской республике не предусматривалось.

— Да, касик, — Римак уверенно кивнул, — Искай запомнил приметы…

— Сколько охранников?

— Было трое, потом на джипе приехало еще несколько.

— Били вшестером, — оскалился Катари ртом, в котором стало меньше на два зуба.

— Нарисовать место сможете?

— Да, это заброшенная финка Уэльва, там…

— Ладно, потом. Отдыхайте. Вы молодцы, что дошли, а с этими мы посчитаемся.

Ни о каком выходе прямо сейчас речи не было — Пумасинку был плох и дед запретил его дергать как минимум три дня. Прикинув свои планы, Вася назначил боевой выход через неделю — раньше общинные мастерицы не успеют пошить и наткать одежду взамен порванной в клочья. Для быстроты касик потребовал не красить шерсть для пончо и чульо, а ткать прямо так, из черной и коричневой, с редкими вкраплениями белой, но заказ чуть не сорвал Контиго — он решительно восстал против нарушения традиции и требовал все делать общинными цветами и узорами. Аргументы «сейчас нужна незаметная одежда, а не яркие одеяния, видные за километр» на деда не действовали, в конце концов Вася рыкнул и приказал делать «как я сказал».

Дед, как ни странно, смолчал.

Оставив Иская и Катари соображать, как подобраться к лаборатории и готовить выход, Вася не без приключений вытряс из Римака денег и отправился в Кочабамбу на пикапе. К его удивлению, машина переносила тяготы и лишения горной жизни очень даже неплохо — сделали ее крепко, железа не пожалели. Ну капало из шланга, но Вася туго перевязал тряпкой, до города хватит, а там посмотрим.

Лысый доктор Дуке улыбнулся Васе, отчего рубец на лице страшно сморщился и тут же послал соседских мальчишек за автомехаником Ньико и еще одним человеком, чтобы они пришли к вечеру, после окончания приема.

— Что за человек, доктор?

— Аргентинец, бежал от переворота, ему нужно спрятаться. Я думаю, он будет тебе полезен.

— Хорошо, посмотрим. А есть ли в Кочабамбе магазин, где можно купить хороший транзисторный приемник?

— Радиоприемник, Тупак? Не радиопередатчик?

— С передатчиком нам еще рано. А слушать, что происходит в мире и в стране, необходимо.

— Надо спросить у Ньико. Ты пока обожди здесь, у меня пациенты. Вот тебе газеты и кофейник, я знаю, ты любишь. Если что, новую порцию сварить сумеешь?

— Конечно.

Первую чашку Вася выпил почти залпом — уж больно соскучился по кофе, в горах это большая редкость, все больше чай из листьев той же коки или из муньи, горной мяты. Вторую пил уже с чувством, с толком, с расстановкой, просматривая газеты. Де-факто столичные «Эль Диарио» и «Ла Разон» из Ла-Паса, де-юре столичную «Коррео дель Сур» из Сукре и, разумеется, местную «Опиньон» из Кочабамбы.

Дурманящие запахи кофе и типографской краски привели Васю в расслабленное состояние — ровно до того момента, когда на третьей полосе «Эль Диарио» он увидел заголовок «Инкские сокровища в Европе?». Статья сопровождалась фотографией двух хрычей в костюмах и галстуках, демонстрирующих толпящимся вокруг них репортерам коробочку с брошкой. Второе фото показывало брошку более крупно и Вася узнал «золотой самолетик».

Он отставил чашку в сторону и вчитался.

Другие газеты про самолетик молчали — может, новость просто до них не добралась. Но все это выглядело слишком лихо — похоже, Исабель нашла ювелира, а тот довольно шустро организовал выход на аукцион в Европе. Надо бы поговорить с ювелиром, а то пока падре Луис найдет дорожку, а тут уже готовая.

Прочие новости были, в основном, посвящены чемпионату мира по футболу, где боливийцам в первую очередь преподносили успехи близкородственных стран — Чили, Аргентины, Уругвая и Мексики. Про бразильцев, за которых играли Пеле и Гарринча, писали меньше, а СССР удостоился лишь упоминания об участии.

Глухо писали о перевороте, то бишь «революции» в Аргентине, о бомбардировках Ханоя, еще в «Ла Разон» нашлась нудная статья профессора-юриста, которую Вася прочел только из-за выхваченного глазом словосочетания «Дело Миранды». Так и оказалось — Верховный Суд США предписал полиции зачитывать права задержанным. А еще в официальных сообщениях мелькали президентские выборы и «кандидат Баррьентес».

Уже в сумерках тихо пришел незнакомец, назвавший себя Хуаном, а следом к дому подъехал Ньико на своем автомобильчике и привез еще одного человека, Габриэля. Доктор что-то сердито выговаривал автомеханику в углу, пока двое новеньких знакомились с касиком, но потом смилостивился и собрал всех за столом.

— Друзья, мы собрались сегодня, чтобы начать новую страницу в революционном движении Боливии! — несколько пафосно начал доктор Игнасио, а Габриэль при этих словах отчетливо сморщился.

Но худо-бедно разобрались кто есть кто.

Хуан после «революции» был вынужден срочно уехать из Аргентины — за свои двадцать девять лет он успел насолить правым так, что они потребовали его голову уже у правительства Боливии. И в случае задержки с выдачей грозили расправится самостоятельно. Неудивительно, учитывая послужной список Хуана из десятка громких акций, о которых он сдержанно рассказал. В голове у него, конечно, традиционная для латиноамериканцев каша из воззрений Боливара, Мао и Троцкого. Но парень, по всему, упертый и хорошо владеющий оружием.

Габриэль, больше помалкивал, но по некоторым репликам Вася решил, что имеет дело с коммунистом. Во всяком случае, его участие в Партизанском корпусе Народной армии Испании и потом диверсии против нацистских торговых кораблей в портах Латинской Америки наводили на такие же мысли. Ровесник доктора, парагваец, на родине заочно приговоренный к смерти, тоже опасался за свою безопасность при военном режиме в Боливии. Он и жил-то фактически на нелегальном положении последние два года, а тут выпала возможность перебраться подальше от властей.

Доктора можно было считать кем-то вроде анархо-синдикалиста, автомеханик представлял левонациональный фланг сторонников свергнутого президента Пас Эстенсоро — в общем, весь левый спектр Боливии в наличии. Идею о создании партизанской республики или, как они предпочли ее наименовать, «Зоны Освобождения», сразу не отвергли, но полезли в такие дебри аргументации и теории, что Вася был вынужден поставить вопрос ребром:

— Я уезжаю завтра на рассвете, если успею починить шланг. Кто хочет, может ехать со мной, в горах места хватит на всех. Непременное условие — вы подчиняетесь мне беспрекословно.

Хуан зыркнул огненным глазом, а Габриэль, скорее, принял это с удовлетворением. Ньико же просто встал из-за стола и, вернувшись через пятнадцать минут, доложил, что поменял шланг и погрузил «кое-что» в Васин пикапчик. Он же рассказал, где в Кочабамбе можно купить приемник и батарейки к нему. Его и отрядили покупать, прямо с утра — инициатива имеет инициатора.

Загрузив пикап мешками с барахлишком и едой (небогатые пациенты доктора частенько тащили в качестве оплаты вещи и продукты) и дождавшись Ньико с увесистой коробкой батарей и транзистором «Дженерал Электрик», Вася, Хуан и Габриэль тронулись в путь.

Усадив Хосе за руль, касик предпочел забраться в кузов вместе с парагвайцем в надежде разговорить и узнать его поближе. И не пожалел о том, что пришлось трястись на жестких досках, придерживая мешки от падения.

В одиннадцать лет Габриэля из Парагвая отправили к родственниками в Буэнос-Айрес — при расстреле демонстрации погиб его отец, мать не могла прокормить всю семью. Там он познакомился с аргентинскими комсомольцами и через несколько лет оказался в Испании. Служил в Партизанском корпусе, ходил в рейды за линию фронта, в 1939 ускользнул от интернирования и плена, вернулся в Аргентину, где восстановил старые связи. С 1940 года минировал нацистские корабли и грузы, после войны переехал в Парагвай и участвовал сперва в подпольной борьбе, а после переворота Стресснера — в партизанских действиях, но после разгула репрессий был вынужден бежать.

Рассказывал Габриэль скупо, избегая подробностей, но все это отлично билось с теми книжками, которые Вася читал еще в Москве и с каждым словом Габриэля нарастало чувство давнего знакомства с этим человеком — будто из Анд протянулась ниточка в почти уже позабытый мир на у Никитских ворот. Когда Габриэль в очередной раз замолк, Вася, пользуясь тем, что пикап тащился по относительно ровной дороге и оттого не ревел двигателем, тихо спросил собеседника:

— Коминтерн?

— Ого, парень, какие ты слова знаешь! Может, ты еще знаешь, кто такой Сталин?

— Хенералисимо Хосе Сталин? Хефе да ла Уньон Советика?

— Однако! — собеседник был явно ошарашен и попытался скрыть свое состояние, поправляя и без того хорошо стоявший мешок.

«Угу, а если я тебе скажу, что знаю, кто такой Хосе Ротти[33]?» — подумал по этому поводу Вася, но вслух ничего не сказал, потому что Вася был очень благоразумный.

— Габриэль, вы были связаны с СССР?

— СССР нас предал. Сперва в сорок третьем, когда распустили Коминтерн. Но там хоть была веская причина, отношения с союзниками. А потом в пятьдесят шестом, когда Jrushchov, — парагваец не смог точно выговорить сложную русскую фамилию, — выступил против Сталина. Большой раскол вызвал, многие вообще отошли от дел. Трудно стало работать, вот я и ушел в партизаны.

— А с кем вы там воевали? С армией?

— Не поверишь, в первую очередь с Guion Rojo.

— С Красным Стягом???

Сюрреалистический мир Латинской Америки и тут преподнес сюрприз — главным противником левых и коммунистов, чьим символом издавна считалось красное знамя, стала в Парагвае ультраправая партия «Колорадо», с самого основания в XIX веке использовавшая красный стяг, да еще с пятиконечной звездой. Правда, не золотой, а белой.

Стрелковую подготовку Хуан в целом одобрил, но внес некоторые акценты, особенно в части сборки-разборки — как и во всяком деле, тут существовали хитрые приемы, которые надо просто знать. Срок выхода из-за доподготовки сдвинулся, но в конце концов в поход на наркомафию выступило пять человек — дед забраковал Римака и Пумасинку, но последний так рвался поквитаться, что Вася дрогнул. Габриэля же Вася не рискнул брать из-за возраста. Вооружились «спрингфилдами» и даже потащили с собой «льюис». Брать МГ-43 (то самое «кое-что» от Ньико) не стали, хотя очень хотелось, но — другой патрон.

К месту их вывел Искай на рассвете и еще два дня они, сменяясь каждые три часа, следили за лабораторией. Примерно в два пополудни приезжал джип, привозил новую смену, забирал старую и наработанное лабораторией за сутки. Один из охранников постоянно находился внутри, двое других по очереди обходили небольшую плантацию в полукилометре, где пахали человек шесть индейцев. Еще был лаборант, занятый переработкой доставленных листьев — итого десять человек.

Первого охранника подловили Пумасинку и Мамани на дороге от плантации, тренировки с камнями не прошли даром, удар в висок оказался смертельным. Второй выбрался в кусты, спустил портки и тут его тихо придушил шнуром Искай, после чего Хуан и Вася по сигналу попросту застрелили через окно лаборанта и третьего охранника. Следом, для гарантии, в домик закинули гранату.

Помимо трех «гарандов», им достались два невнятных револьвера и два честных кольта М1911. Три хороших ножа, подсумки, малость посеченный осколками обрез помпового дробовика Winchester, две аптечки, деньги по карманам, навалом еды…

Учитывая, что Пумасинку еще толком не оправился, утащить все это на горбу никак невозможно, и Вася страдал над добычей, решая, что бросить. В то, что можно спрятать и потом вернутся, он не верил — и «хозяева» успеют раньше, да и батраки, осторожно приблизившиеся к лаборатории, как только стихла стрельба, могут растащить все, что плохо лежит.

Кстати, о батраках.

Вася вышел к ним и царским жестом показал на разгромленную лабораторию:

— Я касик Тупак Амару Третий. Я велел убить этих людей потому, что они напали на моих воинов. Если вас держали тут без согласия, вы вольны уйти.

У четверых лица просветлели, но один из них, кланяясь, обратился к Васе:

— Касик, мы не дойдем без еды…

— Можете взять с собой припасы из лаборатории, — и повернулся к двум, не выказавшим радости: — Что молчите?

— Мы работали тут по найму.

— И много заработали?

Спрошенный горько поджал губы, а его напарник сказал, как выплюнул:

— Только обещали и не разу еще не заплатили.

— И много должны?

— По восемьдесят песо.

Вася величественно кивнул:

— Ступайте, заберите с собой то, что останется.

Все батраки кинулись потрошить дозволенное и немедленно переругались — каждому хотелось ухватить нечто ценное. Орали они ничуть не хуже крикливых птиц-чаху и до драки дело не дошло только потому, что неслышный за этим шумом подъехал джип.

Первый же выстрел отрезвил бойцов и они довольно ловко попрятались за укрытия. Вася метнулся за угол лаборатории, сжимая трофейный «гаранд» и быстро оглядел поляну — за деревом напротив Катари готовил к бою пулемет, Хуан уже целился в пришельцев, Мамани и Искай ползли по канаве к большому валуну. Только батраки застыли соляными столбами, сжимая нахватанное.

— Ложись! На землю! — крикнул им Вася и переключился на Катари: — Прижми их!

Охранники, числом четыре человека, успели спрыгнуть с джипа и открыли частую стрельбу. Катари наконец выставил пулемет, дернул рукоятку взвода и…

…и ничего.

Несколько выстрелов Хосе и выстрел Мамани из-за валуна ситуацию не разрядили — четверо против пяти, бодаться можно до исчерпания патронов. Катари судорожно дергал рукоятку «льюиса», и Вася махнул Искаю — обойди! И подумал, что надо бы двойкой, но Пумасинку с начала стрельбы пропал из виду.

Зато Пумасинку все отлично видел. И даже узнал двоих охранников, что избивали его с Римаком. Оставив тяжелую винтовку, он выдернул чеку и пополз вперед, не обращая внимания на пули над головой.

Искай тоже полз, Катари возился с пулеметом, Мамани тоненько взвизгнул и спрятался за валун, прижимая руку к плечу, отстреливались только Вася и Хосе, что немедленно почувствовали охранники и усилили огонь.

«Сейчас они додумаются обойти нас и загасят, если пулемет на заработает» — лихорадочно соображал Вася, когда увидел Пумасинку.

Он поднялся метрах в сорока от джипа и с проклятиями метнул гранату. Выстрел и взрыв прозвучали почти одновременно, маленький индеец упал, а за джипом подкинуло два тела. Третий охранник вывалился чуть позже, сжимая контуженную голову, четвертый кинулся бежать и его подстрелил Хосе.

Вася с трудом встал и, опираясь на винтовку, доковылял до Пумасинку. Пуля пробила тому грудь и потому кечуа лежал на спине, глядя широко открытыми глазами в небо. Изо рта текла тонкая струйка крови.

— Как же так, Пума, как же так… — бормотал Вася, складывая руки индейца.

Потом он, еще надеясь, померял пульс и только тогда окончательно понял, что Пумасинку мертв. В первый раз Вася терял боевого товарища и горе захлестнуло его до краев. Но следующая мысль родилась холодной и отстраненной, будто ее думал другой человек:

— Добейте охранников.

Хосе молча вынул нож и прошел от одного тела к другому.

— Джип, лабораторию и тела сжечь. Забираем оружие и уходим.

Пока они возились с трофеями и бензином, к Васе подошли два батрака, вернее, бывших раба.

— Касик, мы хотим быть твоими воинами.

— Хорошо. Пока будете носильщиками.

Через час небольшой караван, нагруженный сверх меры оружием и носилками, на которых лежало тело Пумасинку, заваленное добычей, тронулся в обратный путь, а касик прятал от соратников лицо, чтобы никто не предательской влаги в глазах.