Генеральный попаданец 2 (СИ)

Глава 3

13 апреля 1965 года. Восточный Берлин. Бранденбургские ворота. Шоу маст гоу он

Мы, не торопясь, ехали по широким улицам столицы ГДР. Все-таки немцы не славяне, архитектура у них тяжеловатая и излишне рациональная. Но все равно симпатично. А ведь еще не так давно на этих улицах оставались следы боев сорок пятого. В памяти Ильича те времена всплывали отрогами Карпат, долинами Богемии и пряничными городками Чехии. И кругом весна, весна, весна! Победа близка, хотелось жить во всю широту русской души. Но кому-то еще требовалось умереть.

Я покачал головой, прогоняя морок, и уставился в окно. Сидящий впереди Федор понял это по-своему.

— Красивый город!

Медведев, сидевший со мной рядом, хмуро уставился на личника и тот тут же замолкнул. Заместитель Рябенко мне нравился. Высокий, импозантный, он обладал приятным характером, был щепетилен в общении и, что важно для меня — упредителен. И в то же время крайне профессионален, не позволял себе панибратства. Сейчас в руках держал бронированный «дипломат». В нем я был уверен. Как и в своей охране. Федор всматривался в тонированное окно, не выпуская из рук пистолет- пулемет PM-63 RAK. В Союзе пока ничего похожего не производили, что было странно. Поэтому я по старой памяти обратил внимание Рябенко на это оружие. Восточные немцы, в частности, штази успешно использовали RAK. Да и патрон 9×18 мм от ПМ.

Мой начальник охраны заказал пистолет-пулеметы, погонял их в хвост и гриву и принял на снабжение. Сейчас пять личников, вооруженных RAK представляли собой мощную огневую группу. Рябенко оставил себе привычного Стечкина. Брал я его в руки пострелять. Больно тяжел для пистолета. Мне из них больше всех нравился офицерский Вальтер 38. Ну а здесь такой достать и вовсе не проблема. Так что скоро вместо карабинов и штуцеров буду палить из пистолетов. Заодно и легенда для отказа от охоты. Ну хочет человек чего-то новенького. И вдобавок в записной книжке «Армия-ВПК» появилась свежая запись. Но помня о будущих проблемах оружейников, я в первую очередь буду настаивать на создании нового патрона. Но негоже милиции и спецслужбам бегать с АКСУ. Кстати, по патронам и снарядам у нас в армии огромные проблемы. Будем решать их постепенно.

А в целом мысли у меня после посещения Праги невеселые. Черт разберет этих чехов со своими прибабахами. Мало мы от них в Гражданскую пострадали, не зря тогда стала популярной песенка:

'На нас напали злые чехи,

Село родное подожгли.

Отца забрали в первом взводе,

А мать мою в костре сожгли'

Так и во время Великой Отечественной часть чехов вообще добровольцами пошла с Гитлером. В плен попало около семидесяти тысяч чехословаков. Вдобавок во время войны ударными темпами, Чехословакия увеличила в два раза выпуск военной продукции. Третья часть всего вооружения Вермахта было с клеймом Чехии. Ага, освободили вас. В том числе и я, генерал Брежнев. Потому, когда я в сердцах чешским товарищам об этом напомнил, они долго обижались. Но прежде всего были удивлены. Как, мы Это еще помним? Но мы же друзья! Это я еще не упомянул об украденном «Золоте Колчака». К черту чехов! Будем разговаривать со словаками о разделе страны. Ильич еще не забыл их антифашистское восстание в сорок четвертом.

В своё время бывший руководитель западногерманской разведки Рейнхард Гелен прямо признавался, что Чехословакия настораживает страны Запада, ибо она уж настолько солидаризируется с Советским Союзом, что становится его младшей сестрой. В 60-е годы в Чехословакии сконцентрировалось большое количество международных организаций. Пресса, близкая к Пентагону прямо, заявляла, что в то время Чехословакия могла стать как шлагбаумом для Запада, так и коридором, который бы быстро привёл вооруженные силы Западных стран к границам Советского Союза. То есть наши «партнеры» ни на миг не прекращали свою деструктивную работу. А чешские товарищи об этом забывали.

С приходом к власти коммунистов в 1948 году из Чехословакии эмиграции практически не было, и все те, кто добровольно участвовал в «Крестовом походе на Восток», остались в стране, жили и работали. Постепенно в партии и обществе усилилось противостояние среди прогрессистов и консерваторов. Начались разногласия в среде интеллигенции. Особенно пагубную роль сыграло огромное число эмигрантов, которые стали стекаться к тому времени в Чехословакию. В этом деле свою лепту вложил, и «Клуб 231», лидеры которого прямо заявляли: «лучший коммунист — мёртвый коммунист». Появилось целое движение за превращение Чехословакии в нейтральную страну, чтобы Чехословакия объявила свой нейтралитет и вышла из варшавского договора.

И где в это время была их компартия? Почему они такое терпят? Я остался крайне недоволен разговором с чешским руководством и не скрывал этого. За этими придурками постоянный пригляд надобен. Чтобы не наворотили дел, как в том шестьдесят восьмом. Вторжение войск в Чехословакию нам тогда огромным боком вышло. Один раскол коммунистического движения в Европе чего стоил. Но сначала требуется щекотливая работа разведки. Кого сюда послать? Сразу всплывает мысль о скорой встрече с Питоврановым. Наверняка у его в Праге есть свои люди. Мутный товарищ. В будущем о нем противоречивые слухи ходят. Но тем более, это повод держать к себе поближе. Используем и… посмотрим. Решение принято!

Затем мысли сами собой ушли в то будущее, которое для меня прошлое. Есть нечто схожее в настроениях чехов и советских времен Перестройки. Что заставляло его выходить тогда на митинги. Наш человек не хотел постоянно «горбатиться на дядю», а хотел иметь возможность хотя бы подрабатывать частным образом. Хотел уже плюрализма — чтобы выбирать, как в Америке, из двух партий; читать в газетах что-то погорячее, чем отчеты о партийных пленумах и битвах за урожай. Но если все восточноевропейцы, разве что кроме румын, уже имели эти радости в той или иной степени, откуда возникли «бархатные» и не очень революции?

Может, дело в том, что мещанская по сути мелкособственническая мечта наших «братьев» уже к началу 80-х оказалась на грани банкротства. Их мелкотравчатый социализм очень не походил на советский. Например, венгерские реформы шли с середины шестидесятых и к восьмидесятым дошли до «разукрупнения предприятий», массовой сдачи в аренду общепита, распада сельхозкооперативов на индивидуальные хозяйства, малых частных производств и запуска на внутренний рынок иностранной продукции — конкуренции ради.

В Польше на селе доминировал мелкий частник, минимально причесанный под советские идеологические стандарты. Значительный частный сектор сохранялся также в торговле и сфере услуг. Государственной, «советской» была крупная и средняя промышленность. Восточная Германия строила экономику а-ля СССР с небольшими вкраплениями частного сектора, вдобавок ситуация дополнялась непривычной нашему человеку многопартийностью. Благодаря этому разнообразию подходов оказался накоплен огромный теоретический и практический опыт движения к социализму без советских эксцессов 30-х: опыт кооперации, самоуправления на госпредприятиях, альтернативных выборов. Твори, совершенствуй, действуй!

Казалось, какого рожна вам еще надо?

В Польше первые звоночки прозвенели в 70-м. После войны в стране выросли государственные животноводческие комплексы, ориентированные на валютный экспорт. Мелкий частник не мог их обеспечить кормами, поэтому их обеспечивал Советский Союз — по льготным ценам. Никита Сергеевич Хрущев пытался, как МВФ в будущем, обусловить экономическую помощь требованием «структурных реформ» — дальнейшей коллективизации и механизации сельского хозяйства. Однако польские товарищи стояли за своего частника, В итоге все закончилось ничем.

Решительней к данному вопросу подошел Леонид Ильич Брежнев, при котором поставки кормового зерна сократились почти втрое с 3 миллионов тонн до 1,2 миллиона. И ситуация стала выходить из-под контроля — в Польше начались перебои с продовольствием. За перебоями последовало повышение цен, волна забастовок и беспорядки 1970-го в Гданьске со штурмом милицейского офиса и несколькими десятками убитых. Закончилось все отставкой руководства и приходом к власти нового лидера Эдварда Герека, который элегантно разрулил проблему, попросту залив недовольство взятыми в долг деньгами. За десятилетие его правления внешний долг Польши западным государствам сравнялся по размеру с советским. Но зато его поляки жили по сравнению с советскими людьми в сытости и благости. Почти «европейцы»

Однако к концу 70-х цены на нефть выросли, кредиты стали дороже, да еще и надо было отдавать старые. Загнанный в угол Герек решил провернуть знакомый фокус с повышением цен. По стране снова прокатилась волна забастовок и беспорядков. В Венгрии все было не столь драматично. Хотя ситуация усугублялась относительной открытостью экономики и шоп-турами населения в соседнюю капиталистическую Австрию, вымывающими из страны валюту. Оказавшись в долговой яме, венгерское руководство в 1982 году сделало решительный шаг из социалистического лагеря — вступило в Международный валютный фонд, что открывало доступ к новым кредитам. Советское руководство было против. Но было послано. Ко всеобщему удивлению, утершись, проследовало в указанном направлении.

В 1980-м в Польше все вернулось к ситуации бунтов 70-го. С той разницей, что кредитов никто не давал и произошла смычка бунтующих рабочих с либеральной интеллигенцией. Да еще папа римский, будучи поляков под сурдинку постарался раздуть огонь. Восходящая звезда профсоюза «Солидарность» Лех «Болек» Валенса, настаивал на участии в переговорах «правительство-рабочие» еще и «экспертов» из числа столичной интеллигенции, которые носились повсюду с любимой песней про тоталитаризм и реформы. Бастовали едва ли не все и что с этим делать было непонятно.

Затем случился генерал Ярузельский. Встав в 1981 году во главе государства, Ярузельский ввел военное положение, и, казалось, уже распадающийся госаппарат внезапно обрел впечатляющую эффективность. Лидеры оппозиции и многие активисты были «изолированы» на неопределенный срок, армия вышла на улицы, спецслужбы громили типографии и уничтожали тиражи. Волна забастовок пошла на спад, и польская экономика, несмотря на санкции, впервые за долгое время начала демонстрировать какой-никакой рост. Более того, если перед военным положением правящей партии доверяло только 12 % населения, а «Солидарности» более 40 %, то к 1987-му ситуация практически перевернулась — 44 % у правящей ПОРП и 16 % у «Солидарности». Вот так поворот, не правда ли?

Затем что-то сломалось, и в 1987 году Ярузельский вынес на референдум пакет реформ, по сути, означавших сворачивание социалистического эксперимента. Главный его вопрос звучал так:

'Выступаете ли вы за полное осуществление представленной Сеймом программы радикального оздоровления экономики, направленной на значительное улучшение условий жизни общества, если это потребует двух-трехлетнего периода быстрых и трудных перемен?'7

Население ответило вежливым отказом: «за» проголосовало 44,2 %, а попытки протащить либерализацию цен явочным порядком натолкнулись на новый рост забастовочного движения. Казалось бы, сдай назад. Судьбу страны решил диалог — серия неформальных встреч власти и оппозиции (лидеры которой давно вышли на свободу) в 1988 году, увенчавшаяся официальным круглым столом в 1989-м.

Стороны быстро нашли общий язык. Один из членов оппозиционной делегации Яцек Куронь вспоминал:

«Люди, которые участвовали с нами в переговорах, не только не были сталинистами, но и не были даже идейными коммунистами. Это были прагматики, реалисты, понимающие, что принцип централизованного руководства провалился, и теперь надо как можно быстрее и лучше перейти к новому принципу управления».

Недовольных представляли тоже не злые рабочие с заводов и судоверфей, более 50 % делегации были теми самыми «экспертами» с научными степенями и должностями. Стороны договорились о двух вещах. В июне 1989-го должны были пройти выборы в двухпалатный парламент, на которых «Солидарность» получала 35 % мест в Сейме и могла свободно конкурировать за Сенат. А в августе должны была начаться «шоковая терапия» в экономике.

На волне такого «национального единения» и «прогресса демократии» о результатах референдума 1987 года никто не вспоминал. Более того, на предстоящих выборах складывалась беспроигрышная для польских элит ситуация — когда за кого бы ни проголосовали граждане, они все равно голосовали за приватизацию и либерализацию цен, о которых все политические игроки договорились заранее. Солидарность' предсказуемо победила, выбрав все предлагаемые места в Сейме и заняв практически весь Сенат.

В остальных странах Восточной Европа передача власти также произошла в результате «диалогов». И если в Чехословакии для приличия сперва прошли массовые митинги граждан, а потом уже начались «круглые столы», то в Венгрии и Болгарии сперва произошел диалог с оппозицией, и только потом на площадь подтянулись «воины света». И здесь не обошлось без курьезов. В Болгарии спешно собранная из числа «партийных диссидентов» и гениальных местечковых писателей оппозиция в 1990-м с треском проиграла «первые свободные выборы». Это же надо быть такими тупыми! И заметьте, тоталитарный режим решил не заморачиваться с повторными и просто отдал власть правительству парламентского меньшинства. Чего не сделаешь ради «демократических» реформ.

Началась эпоха «восстания элит» и «реставрации классовой власти». И что мне прикажете с этими блядями делать?

Наш кортеж подъезжает к одному из символов Берлина Бранденбургским воротам. В отличие от Рейхстага они остались в нашей зоне оккупации. Я выхожу из машины, поднимаю приветственно руки. Народ удивлен моим нарядом. А он подобран специально под момент. В самолете перед посадкой переоделся. Под оливковой расцветки плащом выглядывал полувоенного вида френч. Если бы на голову кепи в зубы сигару, то советский Команданте. Еще встречавший меня в аэропорту глава Госсовета ГДР Вальтер Ульбрихт малость ошалел разглядев мой наряд. Но я как ни в чем не бывало пожал всем руки и двинулся к поджидавшей толпе.

Рябенко стоял поодаль, контролируя ситуацию. Он прибыл сюда еще вчера вечером. Сам настоял, а я не отказал. Мероприятие больно необычное по формату. ГДРэвцов мы предупредили также незадолго, они и чухнутся не успели. Я же планировал сие действо загодя. Больно уж идея мне понравилась. Поворотный момент в истории! Но я отчего-то сейчас совершенно не волнуюсь.

Окинул беглым взглядом «группу товарищей». Местный истеблишмент выделяется хорошими костюмами. Но, ребята, надо бы разнообразней расцветочку! Далее «пролетарии» и примкнувшая к ним интеллигенция, то ест люди, пригнанные с заводов и учреждений. Они искренни в радости. Еще бы: прогулять рабочий день и увидеть самого Ильича. Впереди пресса, среди наших вижу знакомые лица будущих телевизионных звезд международной журналистики семидесятых. Это по моему указанию их пригласили. Пора создавать собственный «Отдел пропаганды». Эх, в Кремле потребуются дополнительные кабинеты. Особняком расположились те, ради кого сей перформанс и затевается.

Западные журналисты, среди которых затесались профессиональные разведчики, бравируют джинсами, яркими плащами и модными прическами. За ними с соседнего здания наблюдают люди Ивашутина. Они хотят вычислить среди тех шпионов. Эмоции все равно их рано или поздно выдадут. Наши на такое натасканы. В сторону импровизированной трибуны направлены многочисленные объективы кинокамер, уже щелкают блицами фотокоры, газетчики достали блокноты или микрофоны на палочках.

Стремительным шагом взбираюсь на трибуну. Пусть видят, что советский лидер бодр и в форме. Как и весь Советский Союз. К середине семидесятых он будет на пике своего могущества. А дальше нас уже никто не остановит. «Красная машина» понесется в светлое будущее человечества! Ха-ха, я начал краплеными лозунгами говорить. Машу рукой публике, вытаскиваю наружу знаменитую Брежневскую улыбку. Щелкают фотоаппараты, раздаются приветственные крики, аплодисменты.

Моя позиция выстроена хитро. На заднем фоне выгодно расположились Бранденбургские вороты, по бокам высятся выполненные в виде красных знамен стенды. Все работает на необходимую визуализацию. И советский вождь на этом фоне в милитаризованном костюме. Плащ я отдал охране. Сегодня и в Берлине тепло. Как было тепло в мае сорок пятого. Ого, столько воспоминаний реципиент ещё мне не выдавал! Я чуть не задохнулся от внезапных ощущений.

— Товарищи! — на площади в мгновение смолкают голоса. Я уставился в сторону камер. Лицо серьезное и задумчивое, специально тренировался. — Товарищи! Именно на этом месте двадцать лет назад прозвучали последние в Берлине выстрелы. Спустя короткое время гитлеровское командование приняло советский ультиматум. Всего двадцать лет прошло, как доблестная Красная армия принесла народам Европы свободу и освобождение! Коммунистическая партия Советского Союза, советский народ, и ваш покорный слуга в их числе, все эти годы восстанавливали нашу страну. Строили новые дома и заводы, запускали ракеты в космос, устраивали счастливую жизнь для советского и дружественным нам народам братских социалистических республик. Мы радовались чистому небу над головой, мирному труду во благо отечества и делали все, чтобы на планете воцарился вечный мир.

Только пережившие самую страшную в истории войну могут так мечтать о мире. Я самолично наблюдал воочию полную ужаса и отчаяния народную трагедию с сорок первого года до самого конца в мае сорок пятого, — голос мой драматически треснул, я крепче схватился за барьер. Знал, что телевизионщики меня сейчас снимают максимально крупно, и выдавал «на повестку» необходимые эмоции.

«Голливуд, да и только!»

Невозмутимо щелкали затворами фотокоры, нахмурились советские журналисты, публика затаила дыхание. — И врагу не пожелаю увидеть то, что довелось в те годы нам.

Но там, — я указал жестом в сторону Западного Берлина, — поднимают заново голову милитаристы и реваншисты. Они не простили нам нашу великую победу, они не готовы начать жить с чистого листа. Агрессивные империалистические круги Запада не желают существовать с народами Земли в мире. Раз за разом они устраивают новые войны и провокации. Корея, Алжир, интервенция в Гватемалу, Суэцкий кризис. Сейчас бомбы и сыпятся на многострадальный Вьетнам.

По ту сторону стены, — я резким движением указываю направление. Это эффектно будет смотреться в телехронике. Ни дать, ни взять, второй Ильич! Толпа замерла, на лицах смешаны удивление, сочувствие или откровенное злорадство. Самыми поражёнными, как ни странно, выглядят руководители «братской» республики, — снова и снова лелеют планы возвращения к власти заклятых империалистов. Не только в Восточной Германии. Буржуазное правительство ФРГ не желает признавать существование демократической Германии. К тому же у них имеются планы на Польшу, Чехословакию, Венгрию и Югославию. Восстановить там фашистские диктаторские режимы и вернуть обратно хозяев фабрик и заводов. Вот их настоящие и страстное желание!

На словах они за мир, но мы, коммунисты в первую очередь смотрим на действия. И что же мы там видим? Бывшие нацисты и генералы Вермахта до сих пор находятся у руля буржуазной власти. Нацистские преступники свободно маршируют по улицам западногерманских городов. И власти не желают выдавать нам их на честный суд. По какой причине? Не потому ли, что они сами заодно с бывшими нацистами? Поневоле задумаешься, может, израильтяне с известным душегубом Эйхманом поступили правильно? По закону справедливости, раз международное право не работает.

В этот миг я бросил взгляд в сторону нашей делегации. Цуканов, что готовил мне совершенно другую речь, побледнел. Александров-Агентов поник, закрыв лицо руками. Они воображали себя лучшими, незаменимыми, но с кем-то вскоре придется попрощаться. В глазах МИДовцев появилось загадочное выражение. Мои слова четко противоречат их установкам на добрососедство с Западом. И наоборот, партфункционеры из международного отдела ЦК как будто воспряли духом. Я же упоминал в речи знаменитую операцию Моссад, которую те провели 11 мая 1960 года, схватив свою цель прямо на улице Буэнос-Айреса и вколов ей транквилизатор, а затем погрузив на самолёт, как члена официальной израильской делегации, которому стало «плохо». Молодцы, ничего не скажешь! Затем нациста судили и повесили. Правосудие свершилось!

— И стоит признать, что не только германские власти не выдают нацистов. Промолчу о Латинской Америке и тамошних диктаторах, ворон ворону глаз не выклюет. Но Канада, которая представляется всему миру цивилизованной державой. Почему они прячут у себя более восьмисот преступников? Например, Гельмут Оберлендер. Служил в зондеркоманде и участвовал в расстрелах советских граждан. Владимир Катрюк, палач белорусской деревни Хатынь, которую сожгли со всеми жителями. Проживает эта дрянь в Квебеке. Гитлеровский пропагандист и преступник Михаил Хомяк также нашел прибежище в Канаде. И эта преступная страна смеет до сих пор входить в ООН⁈

Советский Союз больше не намерен терпеть такие преступления и будет добиваться выдачи нацистских преступников везде, где бы они ни находились Любыми методами. А те правительства, что не будут с нами сотрудничать, еще не раз пожалеют об этом. Никаких экономических контактов и договоров с укрывателями нацистов! Нет соглашениям с последователями милитаристского курса! Такова наша неизменная позиция на международной арене.

Да здравствует мир во всем мире! Да здравствует победа коммунизма!

Заслышав знакомые словеса, наши и немцы дружно захлопали. Я же внимательно рассматривал лица участников шоу. Вдохновленные партаппаратчиков. Я озвучил во всеуслышание привычные им тезисы. ГДРовские камераден выглядели несколько растерянными, но не сказать чтобы недовольными. Но мне сейчас была более интересна реакция западников. Вот там наблюдалось разное! Но у некоторых пуканы изрядно подгорели.

— И мы считаем, что Берлин должен быть единым! Прошло двадцать лет после войны, международная обстановка изменялась. Что делать оккупационным силам чужих государств в немецком Берлине? Советский Союз немедленно поднимет этот вопрос на ближайшей ассамблее Организации Объединённых Наций. Два здравствует здоровая воля народов мира! Да здравствуют прогрессивные силы человечества!

Вот сейчас уже неистово хлопали восточные немцы. Западные журналисты откровенно «выпали в осадок». Некоторые даже забыли про свои камеры. Но несколько человек показательно засуетились. Желают скорее попасть в Западный сектор к телефону. Или на рабочую станцию ЦРУ или иной разведки. Хлопцы Ивашутина сейчас их наглядно срисовывают, затем будут пасти. Много материала наши разведчики в ближайшие дни получат. И я специально приказал ГРУ, чтобы они обязательно поделились информацией с ПГУ. Внешняя разведка мне остро нужна. Ссориться с ними не с руки.

Так, под дружные аплодисменты я сошел с трибуны и двинулся к машине. Не забывая при этом поворачиваться к толпе и к камерам, улыбаться, махать руками, работать на публику. Паблисити советскому лидеру не повредит.

— В штаб войск!

Медведев берет в руки рацию и командует. Меня в Берлине охраняют, как бонзу. И я нисколечко не возражаю. Ибо жить хочу. Пусть и в таком старом и болезном теле. Эх, Ильич, надо же было так себя запустить⁈