Генерал от машинерии

62

Полетел он на том же самом «чертёнке», что и в первый раз. Хорошие советы надо принимать к исполнению. В кармане мундира лежала персонкарта, на кристалле которой имелась отметка об официальном увольнении с десяти утра до тринадцати часов, а с тринадцати — командировочная отметка в гарнизонную прокуратуру.

Запас стимулятора, увы, закончился, но в лазарет Кирилл не пошёл — не хотелось видеться с Мариэлью Коржовой. В конце концов, что он, не выдержит ещё шесть часов без сна.

Как оказалось, без сна он и в самом дел не выдержал — отключился уже через пять минут после того, как перевёл взлетевшего «чертёнка» на автопилот. И дрых без задних ног, пока автопилот, приближаясь к городу, не разбудил его.

Кирилл покинул кресло и немного размялся. Молодость брала своё — сон улетел и о себе больше не напоминал. А утреннюю усталость как ветром сдуло.

Когда машина достигла Семецкого, Кирилл перехватил управление и, сверившись с планом города, направил атээску в сторону гарнизонного госпиталя. Оставил «чертёнка» на стоянке рядом с госпиталем. На дисплее справочного шеридана, размещённого в холле возле главного входа, значилось, что доступ к больной Роксане Заиченко разрешён. Стол был указан общий, кроме острой пищи.

Кирилл вышел из госпиталя, отыскал ближайший супермаркет, постоял у витрин, размышляя, на что потратить часть полученных от Шакирянова наличных. После долгих размышлений купил разных местных фруктов и полукилограммовый контейнер-холодильник с мороженым. Выбрал крем-брюле. Но не потому что Ксанка любила его (Кирилл понятия не имел, какое мороженое она любила, поскольку ни разу в жизни ему не пришлось угощать девчонку мороженым), а наугад.

Потом вернулся в госпиталь, предъявил охране персонкарту и был пропущен внутрь. Ему объяснили, что рядовая Заиченко лежит на третьем этаже, в отделении ментальной терапии. Там он её и нашёл.

Палата была рассчитана на троих, но две кровати оказались пустыми. Под третьей стояла утка. А на кровати лежала Ксанка.

Она обрадовалась его появлению так, что у неё даже глаза засияли. Она вытащила из-под одеяла руки, протянула к нему:

— Кира, это ты? Мне не снится? Вот уж не ждала…

Он подошёл к ней, взгромоздил на тумбочку коробку с фруктами и контейнер с мороженым.

— Привет! Вот это тебе. Ешь. Неужели в самом деле не ждала?

Она посмотрела на него строгим взглядом, потом не выдержала и рассмеялась:

— Нет, вру, конечно. Травлю вакуум… С самого первого дня ждала. Ты один? — Она коротко глянула на дверь.

Укрытая серым армейским одеялом, она казалась сильно похудевшей и уменьшившейся в росте. И Кирилл вдруг подумал, что почти забыл, как Ксанка выглядела раньше, в «Ледовом раю», когда они все трое только-только познакомились.

— Да, я один, — сказал он. И не стал ничего добавлять.

— Как служба? Сколько гостей перестрелял?… Ты садись. Вон там, у стены, табуретка.

Табуретка оказалась обычной — казначейство Галактического Корпуса экономило на Ф-мебели не только в боевых частях, но и в госпиталях. Кирилл переставил табуретку поближе к кровати и уселся.

— Гостей я больше не стреляю. Прошло уже больше недели, как меня перевели в штаб. Ночным дежурным. Но… — он понизил голос, — это секретные сведения, как ты понимаешь.

— Что ты говоришь! Трудная служба?

— Мне нравится.

— А остальные наши как там? Никто не убит?

— Пару Вин и Юрашу Кривоходова перевели на другое место службы. Где они — я не в теме. Остальные все в расположении базы. Кроме Спири.

— А он куда делся?

Кириллу показалось, что она затаила дыхание от волнения. Но нет, какое там волнение? Серые глаза, занимавшие едва ли не большую часть исхудавшего, обрамлённого рыжим ёжиком лица, смотрели в упор, а руки вовсе не теребили край одеяла, как вроде бы должно быть.

— Ты не думай… Я просто спрашиваю…

— Да я и не думаю ничего. Он ведь любит тебя.

— Не надо. — Ксанка отвернулась к окну. — Не надо, Кира!

— Надо! — рявкнул Кирилл. — Он сейчас под следствием. И ему нужно, чтобы кто-то о нём вспоминал.

— Под следствием? — Она повернула голову в нему и широко распахнула глаза. — За что?

— Нарушение устава.

— А что он такое совершил?

Она напряжённо ждала ответа, но Кирилл решил ничего не объяснять. Зачем?

— Болтали всякое, Ксана. Точно я не в теме, поэтому травить вакуум не стану.

— Что ж, — она легкомысленно улыбнулась, — я помолюсь за него. Но все эти дни я молилась за тебя. Неужели ты не чувствовал?

— Конечно, чувствовал, — соврал Кирилл.

Разговор надо было заканчивать. Всё равно он не мог сказать ей те слова, которые она от него ждала. Потому что сказать их значило унизить — и её, и себя, и Свету.

— Мне пора.

Лицо Ксанки омрачилось, а глаза, казалось, стали ещё больше.

— Как? Уже?

— Да, у меня в Семецком служебные дела. — Он встал. — Поправляйся!

— Ты даже не спрашиваешь, сколько мне тут лежать.

— А я знаю, — соврал Кирилл. — Я в справочном узнавал. Сказали, ещё недели три.

— Пять. Я ещё даже ходить не начала. — Она грустно улыбнулась. — Видишь, наверное, утку под кроватью.

— Подать? — спросил Кирилл.

И даже головой мотнул от чувства неловкости. Всё он говорил не то, что она ждала, чего ей хотелось.

— Нет, не надо. Лучше знаешь что? — Она покусала губы.

— Что?

— Поцелуй меня, пожалуйста.

«Не надо», — хотел сказать Кирилл. Но не сказал. Потому что понял: надо. Не имеет сейчас никакого значения, любит он её или нет и как бы к этому поцелую отнеслась Светлана. Потому что именно от поцелуя зависит, сколько ещё недель проваляется Ксанка в этом госпитале и как скоро встанет с этой койки.

Он наклонился и коснулся её горячих сухих губ, а она вскинула худые руки, обняла его за шею и чуть приподнялась, и они находились так, пока она не устала. Потом её руки разжались, и она отвалилась на подушку, а он сказал: «Ну, поправляйся!» — и быстро, не обернувшись, вышел и только тут позволил себе, наконец, бурно перевести дыхание.

И принял окончательное решение относительно перспектив в их отношениях.