Фуга

— Суд, — сказал Томас, — мэр. Присяжные. Внятные обвинения. То, что ваша ярость и обида пробудили статуи, еще не дает вам право.

— А право сильного? Девчонки, взять его!

Статуи двинулись к нему — синхронными, неровными движениями.

— Это же сделано на случай унижения женщин, — сказал Томас неведомо кому, — многих женщин конкретным мастером, поскольку мастера чаще мужчины. Это же для баланса сил, и все такое. Вы что, Инесса? Это все из-за Приюта?

Она задумчиво перекатывалась с пятки на носок. Статуи надвигались. Дом за спиной Томаса вздрагивал крупной дрожью гнева.

— Нет, стой, — сказал Томас еще раз, — нет. Это того не стоит. Вы важнее.

— До этого обычая, — произнесла Инесса, — мастера злоупотребляли властью как хотели.

— Допустим, в древности. А я злоупотреблял? Или, быть может, мой отец?

— Ваш отец — однозначно. Привел в город толпу дерзких юнцов и девок с голыми ключицами и думал, что ему все сойдет с рук?

«Вот оно, — понял Томас, — девки и ключицы». В иных, вроде Инессы, чувство собственной оскорбленной правоты настолько сильно, что даже оживляет статуи, хоть и не полностью.

Отец одобрил бы такую тренировку — успей за пару минут, пока они подходят, подобрать нужные слова для отчаявшейся женщины.

— Бедная, — сказал Томас.

— Еще жалеть меня он будет.

— Бедные вы все.

— Вы что, не ударите? Вы же можете.

— Я вас не трону.

— За отца стыдитесь, да?

— Ни в коей мере.

Статуи сделали еще шаг. И еще.