Фронтир

Глава II. Прощание. Часть 2

Небольшое поселение беженцев из зараженных зон, поселение тех, что выжили, приютилось у остатков некогда простиравшихся от самого Западного океана Дольних лесов. Сейчас эти чахлые следы некогда царившего здесь великолепия живой природы представляли собой одинокие группки порыжевших деревьев, разбросанных по нескольким тысячам квадратных километров.

Здесь всё называлось не своими именами. И беженцы не были беженцами, они ниоткуда не бежали. И Гости-со-звёзд не были их гостями. Как и леса уже не были лесами, сожжённые вырвавшейся на свободу серой наносмертью там, где их не сгубили подоспевшие вскоре химические и радиоактивные осадки. Но жителей этих посёлков, наскоро собранных из походных модулей, продолжали привычно называть беженцами, гостей Гостями, а леса — лесами.

Красивейшие некогда зелёные холмы предгорий теперь были укутаны в металлический саван. Редкие участки не заражённой земли благодаря своевременной рекультивации всё-таки могли прокормить немногочисленное население. Землю берегли скорее по привычке, людей на планете спустя столько десятилетий каждодневого тусклого вымирания оставалось так мало, что хватило бы одних продуктов дальних океанических ферм, которые почти не пострадали. Но даже для серолицых безэмоциональных беженцев в этих парниках виделось что-то символическое. Не намёк на светлое будущее, скорее знак, напоминание, что сами они ещё, по какой-то непонятной прихоти судьбы, живы.

Потому что вокруг было куда больше напоминаний совсем иного рода.

От пограничного поселка на северо-восток шла некогда ровная, широкая десятиполосная трасса для наземного транспорта, и, проводив неё внимательным взглядом, каждый мог сообразить, куда она вела, не погрешив против правды ни на йоту.

То был путь прямиком в ад. Ни единого следа не было оставлено на растрескавшейся за годы поверхности. Здесь никто и никогда не ездил и не ходил уже очень давно. Спустя сотню километров она обрывалась на краю гигантского зеркально-полированного круга, что раскинулся на месте бывшей многомиллионной столицы огромного государства, самое название которого теперь некому и вспомнить. Десятки лет останки его прежних жителей лежали, вплавленные в чёрное стекло горнилом ядерного пламени.

Этого места боялись, как чумы, не нашлось смельчаков, набравшихся достаточно храбрости, чтобы заглянуть в громадный стеклянный глаз, мертвенно сияющий в темноте. И во все стороны от проклятого места тянулись щупальца абсолютно голой земли, это потоки дождевой воды уносили частицы прокаженной материи дальше и дальше, в глубь континента, и ничто не могло сдержать этот тихий натиск.

Здесь воняло смертью. Смертью добровольно принятой, и потому ещё более ужасной.

Однако именно это место влекло бродягу к себе, как волшебное. Выплывал он всегда точно над эпицентром. Здесь веяло тем немногим из некогда ушедшего, что он был способен понять. И за эти крохи стоило пытаться зацепиться.

Однако сейчас было не время вслушиваться в журчание струй энергии, широким потоком лившейся из гигантской стеклянной могилы. Следовало вернуться домой, в посёлок, туда, где обреталось уже столько лет его неподвижное тело, там будет ждать Сержант, а его теплая душа и быстрые мысли были гораздо важнее могучего, но мертвого стеклянного диска. Бродяга как можно точнее постарался припомнить, когда он впервые увидел Сержанта. Тринадцать лет, два месяца и двенадцать дней назад. Да он тогда и бродягой-то не был.

Беспамятное, будто новорожденное существо делало первые шаги, не понимая своей цели и не помня своего пути.

Былой лес, который он видел, как наяву, казался ему местом волшебных снов, где ему станет покойно.

Первое, что он отчётливо помнил — плащ Сержанта. Мокрая насквозь от бесконечного дождя фигура быстро нагнала смутно белевшего среди мёртвых стволов чужака. Чужак казался рыцарем из сказок, добрым, знающим, он должен был помочь, подсказать. Но добежать ему не удалось, лишь мелькнуло вокруг незнакомца нечто, похожее на сияние, как на него обрушилась тяжесть. Остались только распахнутые в ужасе глаза Гостя-со-звёзд.

Сержант проверял разметку зараженной области под прикрытием портативного бета-супрессивного ингибитора мощностью в полсотни киловатт. Вокруг оператора неизбежно возникает короткоживущая проникающая радиация, что за минуту спадает до относительно безопасного фона, но до тех пор…

Сержанту удалось отыскать у пострадавшего, который на вторые сутки окончательно пал в токсическую кому, лишь одного близкого — юную девушку, назвавшуюся сестрой, хотя судя по биометрии пациент был старше минимум на пару десятков лет. Разыскать её помог маяк, который вживляли каждому беженцу, что не был в состоянии отвечать за свои действия и нуждался в присмотре.

Девушка называла пострадавшего братом скорее для простоты и по привычке, подобно многим жителям Альфы, не удаляясь в лишние подробности и не пытаясь что-то для себя объяснить. Её родные погибли в дни Прощания, только мама, которая встретила те времена подростком, прожила куда дольше. Кем был её отец, девушка не знала, она помнила только бесконечную тоску в глазах матери, которая, едва подняв её на ноги, однажды тоже уснула и не проснулась. Девочке тогда было двенадцать. И сколько она себя помнила, рядом с ней был названный брат, почти не встававший, толком не разговаривавший, старше её, обуза, к какой можно привыкнуть, особенно если ты — почти такая же сомнамбула, как и все остальные вокруг. Только однажды брат встал и пошёл, так что она даже не заметила. А спустя пару дней её отыскал Сержант.

Он твердил, что всё будет хорошо, а она неожиданно горько плакала и проклинала себя за беспечность, что-то встревожено пищал обруч белого металла на голове внепланетника. Тёплые руки придерживали его беспомощную голову, вливая в него жизнь. С этого момента и началась новая жизнь бродяги.

Брата удалось спасти, однако вскоре он окончательно стал собой, таким, каким он себя только и мог теперь припомнить. С тех пор он любил Сержанта, как отца, которого он не знал, как учителя, которого у него не было, любил его грустные глаза, его веселую улыбку, доброе сердце. Если все чужаки такие, то они, верно, спустились с небес.

Смешная шутка, откуда им ещё спуститься.

Прошло время, и некогда беспамятное существо окончательно превратилось в бродягу: неподвижное тело, полуприкрытые веки и бессильные руки на подлокотниках кресла.

Бродяга… несмотря ни на что, в этом теле с тех пор воцарился разум, и разум этот с неожиданной силой устремился вырваться из бренного тела и воспарить, влиться всем естеством в окружающее полуживое пространство.

Годы шли, девушка стала взрослой женщиной, удивительно преобразившись, обретя в отражении глаз Сержанта толику собственного, уже почти живого блеска. А её названный брат на вид оставался всё тем же молодым мужчиной не старше тридцати, каким казался когда-то. Теперь они действительно выглядели как брат и сестра, и только эти трое на всей планете могли догадываться, что его история не так проста, какой могла бы показаться. Он явно пережил дни Прощания уже взрослым, и с тех пор над ним словно стали не властны годы. Как он появился в этом доме, почему однажды встал и пошёл, а потом снова упал и уже не поднялся?

Бродяга сам задавался всеми этими вопросами, но не знал на них ответа. Впрочем, они его и не настолько беспокоили, больше всего он боялся уйти снова, уйти так далеко, откуда не вернуться.

Я не уйду туда.

Слишком до́роги ему сестра и Сержант, слишком близка эта истерзанная земля. Ещё столько нужно пережить, столько познать.

А сейчас особенно. Меня беспокоят те трое.

Все они были как-то связаны с Сержантом, буквально кружили подле него, словно хищники вокруг жертвы, не желая ему зла, но и вряд ли любя. Так он видел. Все — внепланетники: Учитель, Боец и Никто. Три имени, почти неотделимых от него, и три больших проблемы. Спросить у Сержанта? Нет, узнать самому.

Планета умирала, не в силах справиться с наваждением чёрного дыхания зловонных ран, что нанесли ей люди. Даже те несколько сотен видов живых существ, что сумели приспособиться к радиации, остались выбитыми из прежних экологических ниш.

Где биосфера не была поглощена серым приливом всепожирающих наномашин, биоценозы всё равно обессилено разламывались на жалкие подобия тех сложнейших систем межвидового взаимодействия, что существовали на этих землях раньше.

Где раньше буйствовала река жизни, в лесах, степях, пойменных лугах, теперь догнивали останки погибших животных. Чёрные коряги и трухлявые пни сочились не ароматом леса, запахом лугов, а аммиачно-йодистым смрадом скорой смерти. Даже страшные рассказы про гигантских болотных мутантов не добавляли очков загнанной в угол жизни, слабые, больные множеством неизвестных науке болезней, те из них, что смогли приспособиться, уходили подальше в оставшиеся еще кое-где живые леса, стремясь хотя бы спокойно закончить свою жизнь, не способные более к продолжению рода.

Вокруг осталось слишком мало пригодных для более-менее сносной жизни мест, да и те тут же начинали приспосабливать для выживания человека. Работа Гостей по очистке близлежащих территорий давала ту отдушину, в которой нуждалось всё на планете. Сержант каждый раз с удовольствием смотрел на зеленые вевки им лично посаженного деревца, что росло у самого его дома. Уже через метров пятьдесят виднелись сквозь полумрак скорченные мёртвые сучья столетнего дуба, и их сухой треск на ветру напоминал, что столько еще необходимо сделать. От таких мыслей было неуютно. Ветер уныло завыл за окном, смотреть расхотелось.

Выходя из дома, он по привычке выключил свет и потянулся к сенсору запора, но тут же вспомнил о забытом на полке в прихожей ингибиторе. Вечно возвращаться…

— Ты ещё долго?

— Иду. Иду.

Сержант потратил несколько лишних секунд на поиски нужного сенсора. Открывалась дверь нехотя, словно желая его разозлить. Когда мерцание силового полога истаяло, Сержант уже клял во все корки хваленую галактическую технику.

Схватив диадему, он сунул её в карман, и, уже буквально выбегая, хлопнул по панели запора. Проклятие. Спуститься с небольшого пригорка, на котором стоял дом, было делом нескольких секунд, однако и это время почему-то показалось вечностью.

— Кеира, милая, — и прижал её к груди с такой силой, что она охнула. Сержант поспешно сделал шаг назад и тряхнул головой. — Извини, словно чего-то боюсь каждый раз. Я сам не понимаю, что со мной творится.

Кеира развела руками, вопросительно глядя из-под капюшона.

— Ты — и боишься?

— Да, случается такое. Ты себе представить не можешь… — Сержант взял её за руку и широко зашагал в сторону поселка, так что Кеире поневоле пришлось припустить почти бегом. Гость, мужчина, которого она столько лет любила, продолжал идти, глядя прямо перед собой, и говорил, говорил… Она знала, что Сержант порой очень нуждается в слушателе, и продолжала внимательно впитывать его слова, которые часто становились вовсе непонятными, но в них всегда слышалась неподдельная горечь. А значит, и любовь.

— …это словно тебя вынули из тёплого мирка и окунули в ледяную прорубь. Паранойя, чистой воды паранойя, но за моим плечом будто всегда стоит кто-то, постоянно чей-то взгляд, но не чуждый, а какой-то родной, что ли, этот взгляд советует, сочувствует. Иногда он холодный, но чаще строгий. Я чувствую, словно подступает что-то… такое почти неживое, и если в тот момент нет рядом тебя или бродяги, если нет чьей-то руки, если я не могу ощутить чью-нибудь ладонь, становится жутко. Не знаю, как это назвать, но всё началось несколько месяцев назад, а особенно усилилось после той истории, когда я убежал от тебя и ввязался… Откуда во мне эта неуверенность? Я смотрю вдаль и вижу нечто туманное, оно завораживает, тянет куда-то вглубь. Разве можно так жить? Я, наверное, совсем умом двинулся, раз не могу от тебя теперь даже на шаг отойти, — лицо Сержанта поднялось, и его взгляд устремился к небу. Сквозь хриплое дыхание прорывался шепот.

— Нет, Кеира, то, что происходит между нами, это не симпатия, не привязанность и тем более любовь, что что-то другое. Я когда-то очень давно любил одну девушку… И тогда всё было иначе. Да, желание достать с неба звезду, да, восхищение, но не так же, чтобы бояться просто отпустить твои пальцы… Последнее время мне хочется спрятать тебя за спиной, а что окажется на моём пути, снести прочь! Это хаос, безумие. Ты мне постоянно кажешься такой, как бы выразить… беззащитной, я не понимаю. Всё словно в кошмаре — точно весь мир ополчился, но не против меня, а против дорогих мне людей. Кеира, скажи мне правду, пожалуйста, мне это нужно. Я правда не понимаю ваш мир до сих пор, даже спустя столько лет?

Сбивчивый поток слов прервался. Сержант замер на месте, осторожно отстранил её от себя, с неожиданной тоской всмотрелся в дорогое лицо. Однако глаза не обманули, они светилось ответным пониманием.

— Ты ищешь всё время одно — собственное отражение, а видишь только меня. Ты так похож на мой народ, на то, что от него осталось… Мы тоже ищем себя на этих руинах, хотя и не подозреваем об этом. Ты любишь меня, милый, но и боишься этого. Пойми, для тебя любовь — это борьба. Но я не хочу борьбы, не могу я так. Я другая, а ты раньше жил среди подобных себе, добрых, умных, сильных людей. Со звёздами в глазах и солнечным ветром в могучих ладонях. Не все такие, мы тут — точно не такие, так что не думай больше о долгах, просто будь собой, тем, кого я люблю.

Сержант много думал об их отношениях. Она словно не чувствовала в нём вины за тот выбор, что сделал некогда её народ. Загадка дней Прощания её не касалась, а потому она его не изображала в собственных мыслях проклятым космическим кукловодом, и ей не за что было его прощать. Но он-то помнил, потому что был здесь с Джоном и Юлей, когда всё случилось. Сильные руки… Альфа оказалась в этих сильных руках давным-давно. И лишь только прознав об этом, она тут же предпочла покончить с собой.

— Ох, Кеира, не такие уж мы и сильные, и не такие умные, и уж точно — не такие добрые, — Сержант улыбнулся и, по привычке, снова нахмурился. — Но всё равно спасибо. Прости, что я тебе всякую чушь плету. Но мне давно уже не было так страшно. Сильные люди, да, там много очень сильных людей, а тут… Ты знаешь, твой народ словно начинает нащупывать свой собственный новый путь, но что-то мне подсказывает, что путь этот принесёт вам много бед, а у нас же не осталось морального права вас на этом пути… неважно. Тот случай… эти беженцы не просто полезли в драку, они действительно хотели моей смерти и унижения. Не знаю даже, чего больше. И вот теперь все эти мысли, они лезут и лезут в голову. Наверное, это старость.

— Охвэйни лао, — чуть грустно засмеялась Кеира, — какая старость? Да мои родичи выглядят старше тебя, рарша ех, пусть Сэми в нашем роду единственный дееспособный мужчина, ему едва за сорок, а он уж совсем седой.

— Молодость, старость… Кеира, мне почти сто наших лет, ваших — даже немного больше, там живут очень долго. А здесь даже я начинаю чувствовать подступающую старость… чувствовать, что я втрое старше тебя.

— Ты устал от нашего мира? — шепнула она, попытавшись вырваться, но он не пустил.

— Нет, я бывал на безумно тяжёлых мирах, мирах вечного мрака, вечных снегов и вечного пекла, я силён как великан среди карликов, этому миру не сломить меня своим тленом, я тебя сутки могу нести на руках и не устану. Здесь другое. Позавчера в соседнем поселке умер парень, совсем молодой, отказала печень, и он умер, отравленный теми самыми лекарствами, что спасали ему жизнь до этого. Так не бывает, я готов был выть от злости. Почему! — орал я на его семью. Как вы могли, ведь я был в двух шагах, я мог помочь! А они молчали и лишь отводили глаза. От этого постареешь.

— Сержант, твоя ноша слишком тяжела даже для тебя, ты несёшь на себе боль всех, кого встречаешь.

— Это плохо?

— Это плохо потому, что однажды эта боль тебя убьет… или в тебе просто иссякнет любовь к жизни, и для тебя тоже наступят дни Прощания, как однажды наступили они у нас.

Они уже подходили к дому Кеиры, огонек над крыльцом приятно мерцал, заливая всё вокруг ровным мягким светом. Сержант одним движением поднял Кеиру на крыльцо и, сделав шаг назад, чтобы лучше её рассмотреть, серьезно ответил.

— Раньше ты меня разлюбишь.

Качание головой.

— Нет, раньше тебя просто не станет… Ты так и не понял, что люди умирают не так, как умирают деревья. Облетели, почернели. Иногда ты полагаешь, что человек ещё жив, он ест, спит, трудится, разговаривает. Но впереди у него — одно только Прощание.

Иногда даже после Прощания можно снова стать живым, — раздалось в голове.

— Иногда, бродяга, тебе лучше быть молчаливым исключением из правила. И не подслушивать.

Я просто хотел предупредить. У нас гости.

В дверях стоял Сэми. И вид у него был такой, что Сержант невольно подобрался, как перед прыжком. Лицо родича Кеиры горело едва сдерживаемым гневом, кулаки были сжаты, однако под пристальным взглядом Сержанта он быстро сник, опустив руки и ссутулив плечи, хотя в глазах его продолжала поблескивать затаенная искра. Сэми в первый миг было не узнать, однако сейчас он быстро обернулся прежним, таким, каким его привык видеть Сержант. Какими почти всегда оставались беженцы. Апатичным, серолицым, усталым и безэмоциональным.

— Лоа-то, Сэми. Что тебя сюда привело?

Тот бросил что-то невнятно приветственное, и, не переставая бормотать себе под нос, отвернулся и зашагал вглубь дома, бесцельно переставляя по пути предметы на полках вдоль стены прихожей. Сержант не без удивления заметил, как с одной из полок исчез незнакомый тяжелый блестящий предмет, и Сэми это явно постарался скрыть. Раздеваясь, Сержант продолжал наблюдать за завершением метаморфозы: сев в кресло у камина, в котором потрескивали уже поленья, Сэми весь окончательно сжался и, судорожно вздохнув, прикрыл веки.

Вот теперь он вновь окончательно стал самим собой, на лице его опять поселилось выражение отчуждения и безнадежности. Этот новый, незнакомый Сержанту человек, что всё чаще в последнее время подменял Сэми, на время удалился.

Войдя в комнату, Сержант по привычке расположился на старой-престарой софе в углу и, почувствовав, как к его боку прижалась Кеира, тоже молча её обнял. Наступила тишина, некоторое время все без слов смотрели на пламя разгорающегося камина, спокойно наслаждаясь теплом, превращавшим их лица в маски чуть сведенной жаром кожи. Мерно попискивали часы на стене, и даже щелчки счетчика Гейгера казались неким элементом уюта. Вот бы так просидеть целую вечность.

Сержант, поговори с Сэми. Пожалуйста.

Главное — не вмешивайся.

— Сэми, мы задержались сверх обычного и заставили тебя волноваться?

Тот ещё чуть поник головой и неловко завозился в кресле, убирая с глаз седую прядь слипшихся волос. Замерев, он опять принялся смотреть в огонь.

— Это глупо. Сержант, ты же умный человек, умудренный жизнью, но порой твое поведение просто им миршим лениц-то ляруо санне. Зачем, тьма вас забери, их провоцировать?

— Разве изменение моего обычного распорядка дня что-то решит? Буду отныне уходить позже, приходить раньше, да? Несмотря на то, что никто из ваших так и не согласился толком объяснить, что же происходит, я не дурак. То, что есть, оно и будет. Хоть я буду ходить по посёлкам в сопровождении, хм, охраны. Дело не в моем якобы глупом поведении, а в нашем существовании вообще, так? Гости живут среди вас, не на закрытой базе, а с вами. Причём не просто живут, а трудятся ради вашего же блага. Всё остальное лишь завеса и ничего не изменит, не так ли? Или ты не согласен?

Сэми вздохнул. Да, подумал Сержант, это опять в точности тот самый человек, которого он впервые встретил тогда в поле за работой. Изрядно спутанные волосы, согбенная спина, безвольный голос, что-то сумбурно напевающий безо всякого выражения. Сэми стоял тогда, наклонившись, над неровной грядкой скудной зелени. Увидав его, Сержант тотчас ощутил желание отвести глаза и пройти побыстрее мимо, столько житейской усталости и физической сломленности было в этой фигуре, куда больше, чем в среднем беженце. На вид этот почти старик никак не мог быть родичем Кеиры, так мало было между ними общего, но она тогда, помнится, решительно взяла его за руку и повела через чахлые грядки.

— …знакомьтесь!

Человек выпрямился. Взгляды Гостя-со-звёзд и жителя этого мира встретились. В тот раз глаза рано поседевшего парня не стали прятаться от хоть заметно потухшего, но вместе с тем до сиз пор блестевшего упорством и стремлением к жизни взора Сержанта. Не такие, как у него. Привычным жестом отряхнув руки, испачканные в земле, он замялся, не зная, что сказать.

— Сержант, это мой старший родич Сэми. Сэми, это Сержант, Гость, — как будто это нуждалось в специальном объяснении. Кеира смотрела то на одного, то на другого, не зная, что еще сказать. Помявшись, она повернула обратно, но буквально в трёх шагах снова обернулась.

— Ну, я пошла в посёлок, а вы тут пока побеседуйте, — когда она скрылась, глаза Сэми чуть оживились, точно он стеснялся Кеиры, и Сержант с удивлением разглядел блеснувшую на миг сквозь усы улыбку. Сэми заторможено осмотрел Сержанта с ног до головы, вскользь глянув на сиявшую мерным светом диадему.

— У меня очень хорошая инья, родич, но она порой бывает немного бестактной, когда не знает, что ей делать со своим желанием всем угодить. Пора ей уже свой дом завести, не считаете? Она мне много о вас рассказывала. Добро пожаловать к нам, роханье инто, будьте как дома.

— Я тоже о вас многое слышал, Сэмиен. Спорой работы.

— Сэми, Сержант, просто Сэми. Вот, тружусь потихоньку, семья нуждается в чистой пище, Кеира помогает наравне со всеми, да какие из женщин работники, всё равно тяжёлое надо самому.

Протянулись две мужских ладони и встретились в крепком рукопожатии, старинном жесте, по странной прихоти истории сохранившемся именно на Альфе. Ладонь у Сэми была шершавая и теплая.

— Мы всегда вам рады, не забывайте этого.

— Роханье мони, — серьезно ответил Сержант, уже успевший к тому времени изрядно подучить побочный язык этой местности планеты, — но только никаких «вы», а то как-то уж слишком официально.

— Согласен. Пойдемте… пойдем к дому, там и поговорим.

Этот разговор с тех пор так и не закончился, иногда возобновляясь вот так, по случаю. Годы шли, менялись интонации, Сержант уже не мыслил своей жизни без Кеиры, Сэми ему стал «почти родичем», а поблизости всегда таился взгляд бродяги, не менялось главное — они двое всегда говорили об одном.

Вот и в этот раз, глотая щипучий местный итонно, они тихо беседовали будто ни о чём, покуда Кеира впопыхах накрывала ужин.

— А ведь правильно вас сторонятся.

— Нас — это Гостей?

— Ты прекрасно понимаешь, что да. Вас, Гостей.

— Почему же? Что в нас такого, за что нас надо сторониться?

— Не надо, вот именно, что не надо, но… Вы — смута на нашем тихом погосте. Как звёзды на небе, как солнце, когда оно проглядывает на таком редком теперь синем утреннем небе. Только всё это где-то там, далеко, а вы — близко. И вы — постоянное напоминание о том, что надо бы скорее забыть.

— Наше над вами многовековое… покровительство? Дни Прощания?

— Это всё ушло, кто не мог с этим жить, просто умерли, теперь вы как призраки чего-то, что умерло когда-то в нас самих, оставшихся. А умерло в нас много, слишком много.

— Объясни. Вам неважно, почему это случилось, как это случилось? Однажды утром вся планета решила не просыпаться, как, по-твоему это случилось? Или это была горькая случайность? Постъядерные миры известны во Вселенной, иные даже в итоге благополучно выживали. Но нет, вы деятельно, осознанно совершили планетарное самоубийство, приложив к тому массу усилий. Как такое может случиться спонтанно, чтобы потом, спустя полвека, ты мне просто говорил, что в вас слишком много умерло, даже не думая, что оно не умерло, а было убито, возможно, вот прямо этими руками!

Сержант показал свои ладони в пространство, как бы в доказательство.

— Ты слишком сложно говоришь. На самом деле всё куда проще. Наш мир себя исчерпал, изжил, нет его! Мы попытались пережить весть о вашем… как ты сказал, покровительстве? И не смогли, если хочешь, проиграли своему тщеславию. Столетия к ряду вы нас предупреждали, пытались чему-то учить, но мы не слушали, мы искали иного. Да, по пути мы строили то, что привычнее вам. Вот и построили… пригодилось. Наш же путь оказался гибельным тупиком. Остается доживать на радиоактивных руинах, да по возможности помогать вам их разгребать. Мы обречены.

— И наша помощь…

— Ничего не даст. Разложение не там, — Сэми кивнул в сторону окна, — а тут, в сердце! Взгляни на меня, я уже старик, хотя я даже не помню дней Прощания. Точнее, они продолжаются до сих пор, ты не видишь? И я устал от всего этого. И большинство остальных чувствуют то же самое.

— Хорошо, но скажи, вас что, пугают наши намерения?

— Скорее вас сторонятся потому, что каждое ваше деяние — это удар по крышке нашего гроба, по гордости, по истории, по своему пути. Было время, когда мы были такими же, как вы, целеустремленными. Мы, быть может, шли прямиком к вам, к звёздам. Только другим путём. Но вы этого не увидели, и снова, уже скорее по привычке, попытались направить, помочь. Как и сейчас пытаетесь, пусть и с другой стороны. Только результат оказался непредсказуем, да?

— А теперь… всё кончилось, неужели вы так считаете? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Сержант.

— Наша тень в вас, и это бьёт больнее всего, но что делать, если сил бороться с этой болью просто нет? — Сэми покачал головой, оставляя свой вопрос без ответа.

Ох, молчание, молчание. Всегда молчание, только молчание.

Оно окружало Сержанта все эти годы.

Да, когда-то их просто сторонились, а теперь… Вновь Сержанту пришла в голову мысль о том нападении. Что-то творится, зреет потихоньку, и отточенное его чувство происходящего кричало об этом, только доказательств не было.

Сержант некоторое время прислушивался к повисшей в воздухе тишине, не зная, что возразить. Должно же быть что-то в этих словах Сэми неправильно, иначе что они тут делают, не пора ли уже оставить эту несчастную планету наедине с её медленной и неизбежной смертью? Нет, оставлять всё в таком состоянии рука не поднималась, это будет просто очередным массовым убийством. Допустить, чтобы подобное зло снова прорвалось и залило Альфу? Если бы только отдать в их руки хотя бы общую санацию… пусть сами трудятся, активно спасают родную планету.

Для этого нужна воля, целеустремлённость, способность строить долговременные планы — всё то, чего в соседях Сэми и Кеиры было не сыскать. Да появись среди них хоть единственный человек, который смог бы вести их прочь от бессильного созерцания! Тогда они, Гости, могли бы уйти. Куда он сам подевается в таком случае, Сержанта не волновало. Сначала надо сделать всё, чтобы это «после» наступило.

Тут он запоздало сообразил, что в комнате уже слишком давно молчат. Вздохнув, он подумал — теперь Сэми уж точно не уговоришь уточнить, что именно его так волнует, что он не поленился прийти к ним в столь позднее время. Поднявшись, Сержант направился к креслу бродяги, что стояло в углу. Сегодня тот выглядел лучше обычного, порозовели щеки, взгляд, обычно слепо взирающий на угол комода, теперь заинтересованно поблескивал. Ресницы подрагивали, казалось, что недвижимое тело вот-вот сможет двинуться.

В нём тоже жило что-то новое, что-то неизвестное.

Бродяга, твоё физическое состояние не изменилось?

Нет, Сержант, двигаться не могу, тела не чувствую, даже вижу плохо… хоть бы и мог, ты же знаешь, мне гораздо лучше… там.

Мне не дает мне покоя эта твоя замкнутость, ты уходишь от своей жизни туда, где ничего нет. Хотя кто знает, что хуже… Но помни, ты можешь излечиться, если сам этого захочешь, по-настоящему. И, к сожалению, помочь тебе в этом я бессилен. Физическое твоё тело обследовали и не раз, оно ничуть не повреждено и жизнеспособно.

Всё не так просто, хотя я иногда жалею, что никогда, например, не смогу сойтись с девушкой, такой же красивой, как Кеира. У каждого остаётся что-то недостижимое. Мне хорошо, ведь главное, как ты живешь внутри себя, в мире ли ты с самим собой. Сержант, что с тобой? Ты куда…

Отшатнувшись от кресла, Сержант судорожным движением прижал кулаки к груди, едва сдерживая рычание. Потом закрыл глаза от резанувшего света. Всё вокруг поплыло, теряя четкость линий, становясь ирреальным, потусторонним. Удар. Вселенная дернулась, неохотно, с тягостным ощущением сопротивления выворачиваясь всеми своими тончайшими гранями наружу — Сержант снова почувствовал.

Ощущение было почти привычным. Только к сладости небытия нельзя было привыкнуть никогда. Все чувства сливались в единую симфонию окружающих его образов разноликой материи, и тут же сквозь мрак и стон силовых полей, заглушая песню листьев, шелестящих на ветру, прерывая на полуслове ропот жизни, сжавшейся в пароксизме смертельного страха, прорывался грозный гул опасности. Действительно, что-то происходит. И оно страшнее, чем он мог себе представить.

Возвращение сопровождалось дикой болью во всём теле. Это следовые имплантаты. От них нужно избавиться, и как можно скорее. Чувствуя, как пережитое ощущение покидает его, Сержант остался наедине с этим миром, лишь горький осадок да возросшая тревога. Когда-нибудь, быть может, он сможет вновь обрести то давно забытое чувство, но не теперь.

Он снова с ними, Сэми что-то быстро говорил, не глядя на него, а Кеира, неожиданно оказавшаяся рядом, сильно сжала его локоть, сквозь шум в ушах донесся её шепот. Когда Сержанту удалось усилием воли отогнать морок, Сэми уже замолчал, и как ни старайся, его слов уже не вспомнить, переспрашивать же…

— Сержант, дай слово, что ты не будешь вмешиваться. Ради Кеиры прошу. Это наше дело, не ваше. Если я тебе смог хоть что-то объяснить… просто прислушайся к моей просьбе.

Чувство опасности с новой силой резануло по нервам. Что он пропустил?!

— Д-да, — запнулся он, — конечно, если для тебя это так важно.

Но что «это»?! Сержант, тебе нужно научиться себя контролировать.

Похоже, Сэми подобного ответа не ждал, хотя явно остался им доволен. Не говоря ни слова, родич Кеиры кивнул головой, встал и, бросив лишь слегка удивленный взгляд на Сержанта и прижавшуюся к нему Кеиру, вышел из комнаты. Несколько мгновений было слышно, как он возится в прихожей, а затем хлопнула входная дверь. Никто из них так ничего и не заметил. Только бродяга.

— Почему ты его не остановил, Сержант?

Тьма побери, что я пропустил?

— Я не в праве решать за кого-либо на этой планете, я не пророк, я всего лишь Гость! Он должен поступать так, как велит ему его разум, совесть, над этим нет высшей силы. В конце концов, он — твой родич, и я не вправе.

Сержант осторожно отстранил Кеиру и принялся ходить по комнате, потирая подбородок. До него начало доходить.

— Сержант, с ним может произойти что-то плохое.

Он тут же остановился и посмотрел на сжавшуюся, словно от холода, фигуру Кеиры.

— Ты помнишь его прежним? Сэми явно меняется, прямо на глазах. В лучшую для него сторону, в худшую ли, не нам решать, а ему. Это его путь, каков бы он ни был… Помнишь, когда мы подошли к дому, это был совсем другой человек, он снова жил, а не существовал.

И снова голос в голове, где-то за краем мысли.

Сержант, Сэми унёс тот предмет с собой.

Я догадывался об этом.

Сержант кивнул головой, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями, и решительно направился в прихожую. Кеира вцепилась руками в накинутую на плечи шаль и выбежала вслед за ним. Сержант, осторожно избегая касаться предметов, разбросанных по полкам, водил ладонями по воздуху, словно нащупывая что-то. Спина его была напряжена, по лицу катился градом пот, словно воздух вокруг него разом загустел, стал горячим и тяжелым. Кеира тихонько подошла к нему сзади и, стараясь не дышать, коснулась его плеча. Сержант замер на секунду, потом расслабился. Не оборачиваясь, он ответил на немой вопрос.

— Не знаю, что они задумали, но всё хуже, чем я предполагал. Так же нельзя… нельзя.

Я слышу тебя, Сержант.

Ты сможешь проследить за Кеирой?

И лишь немой вопрос в ответ. Бродяга не умел читать мысли, он лишь отвечал на вопросы.

Ты сможешь защитить её до моего возвращения? Я должен вас оставить, но ты будешь с ней? Отвечай.

Можешь на меня положиться.

Молодец.

Сержант схватил пояс с крюка у двери и принялся неловко его застёгивать, одновременно пытаясь попасть в полумраке ногой в сапог, а Кеира всё стояла в дверном проёме, закусив побелевшие костяшки пальцев. Одевшись, он её обнял.

— Кеира, тут должно быть подземное хранилище вроде тех, законсервированных, что остались со времён до дней Прощания. Столько лет тут живу, а что творится под самым носом…

— В катакомбах у дальних посёлков что-то такое было, я не знаю точно, но ходили разговоры, — неуверенно ответила она.

— Это где лесок?.. Те парни, что на меня напали, или их родичи, не важно, они наверняка попытаются добыть то же, что унёс с собой Сэми. Мне необходимо пойти туда. Запри дверь и активируй защиту. Жди, я люблю тебя. Помни об этом, и, если что, заставь бродягу сообщить мне. Хорошо?

— Да.

Заметив слёзы в глазах Кеиры и услышав её чуть дрогнувший голос, Сержант ужасно захотел остаться, но он не мог.

— Я тоже тебя люблю, Сержант. Мийон-то ире.

Как часто потом ему пришлось вспоминать эти слова.

Хлопнула входная дверь, а силуэт закутанной в шаль женщины остался стоять в проёме двери. Раздался сигнал, и криволинейный куб силового поля накрыл дом.

Резкий ветер ударил Сержанта в лицо, обдавая с ног до головы ледяной моросью. Диадема управления ингибитором коротко вспыхнула, сообщая о всплеске радиации, автоматически сработала защита, сделав всё вокруг на миг зыбким и нереальным. Надо спешить. Пробежав по прямой метров сто, Сержант замер у развилки двух дорог, одна из них вела, со слов Кеиры, к тому самому бункеру. Подобные хранилища были частью наследия многовековой давности, которое, в конце концов, было умело использовано теми, кто запускал дни Прощания, результаты которых Сержант наблюдал все те годы, что он здесь провёл.

Идти прямо к тем катакомбам?

Но он обещал Сэми… обещал ведь не вмешиваться, кто за язык-то тянул! Теперь оставалось только одно — проследить за ним самим, хотя следы уводили далеко в сторону от хранилища, попробовать остановить, попробовать объяснить. Помочь, в конце концов…

Сержант, дай слово, что ты не будешь вмешиваться. Ради Кеиры прошу. Это наше дело, не ваше.

Вот ведь попал в положение.

Сержант тряхнул головой, пытаясь привести голову в рабочее состояние, надо что-то решать, но что? Здесь скоро начнётся нечто небывалое. Сама идея принимать активное участи в качестве одной из сторон во внутрипланетном конфликте казалась тяжёлым бредом. Как это говорится: всеми данными мне средствами… Каким-то образом Гости попали в самый центр событий, но начинать применять навыки оперативника здесь, на и без того полумёртвой планете… Это чудовищно. Вся его подготовка протестовала. Так нельзя!

Сержант покопался в памяти, выуживая лица. Те, кто входил и выходил из дома Сэми за последний месяц, те, кто беседовал с ним, но, бросив взгляд на приближающегося Сержанта, тут же спешил раскланяться. Все как на подбор потомки вовлечённых, и они, именно они теперь собираются вступить в вооружённый конфликт с представителями своего же народа? Даже поведение тех парней на холме, напавших на него, было более понятным. Взаимная ненависть, мышление в категориях поражения и победы… Всё это ужасно, но объяснимо, но что же такое для друзей Сэми Гости, что они готовы на подобное?

Это всё необходимо остановить.

Сержант мрачно глянул в сторону дороги, ведущей к хранилищу. Там лежат законсервированные орудия убийства. Насилие всегда порождает насилие, так учили его в Академии, так говорил весь его жизненный опыт. Не надо позволять насилию свершиться, даже ценой собственной жизни. Следы Сэми ещё чувствовались довольно отчетливо, когда Сержант, перейдя снова на бег, двинулся за ним.

Ледяные струи хлестали по лицу, полы плаща струились за ним, придавая ему какой-то гротескный облик, пришло почему-то в голову. А ещё мелькали тут и там светлые волосы существа, похожего на ребёнка, существа, которое так презирает смерть. Заметив в очередной раз сквозь подлесок отблеск мокрой ткани, Сержант подумал, что Золотце права. Как-то она ему сказала, что воин действует, даже когда стоит на месте. Нельзя убить в себе бойца, можно убить только человека. Ирны всегда правы, но всегда правы по-своему.

Скоро деревья кончились, уступив пространство более приспособившемуся кустарнику да чудовищно вымахавшим вьющимся растениям. Ушло в историю то время, когда вокруг расстилались леса, покрывавшие всю долину от предгорий до океана. Куда делись благородные арки крон широколиста, которые словно пригибают человека к земле своей поражающей воображение высотой? А где стройные деревца пираи, нежные и потрясающе прекрасные дубы сок? Теперь лишь перелески суховника с грехом пополам выживали под гнётом радиации. Здесь когда-то была жизнь, а вот что осталось. Сегодня не это его волнует… а жаль. Старые проблемы часто кажутся смешными на фоне новых неудач.

Сквозь морось показались бетонные стены зданий дальнего посёлка. Серые строения будто пригибались к земле под струями белесого дождя, пропитавшего воздух. Странно было смотреть на отгороженные от мира ставнями окна, кажущиеся от этого жалобно сощурившимися. Запертые двери угрюмо темнели под скатом крыши, и ни один голос не расколол серую тьму.

Пару лет назад всё было не так, хоть тоже и не очень хорошо, но не так. Даже дождь здесь странный, не журчит, а шипит, — размеренно думал на бегу Сержант, — как будто скользкий спрут опутал мир своими щупальцами. Небо — смерть, земля — тоже смерть.

Смерть, удерживаемая лишь могучим иммунитетом да имплантатами Гостя. Пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей, Сержант принялся вспоминать, захватил ли Сэми, уходя, антирадиационный инъектор, что всегда висел у двери. Будет плохо, если не взял, хотя он же не самоубийца.

Когда острая звездочка Сэми за уголком его глаз уже была почти рядом, Сержант услышал зуммер сигнала. Разом остановившись, он активировал канал экстренной связи.

— Сержант.

В слуховой центр мозга полилась лавина вопящих и шипящих звуков, сквозь которые донесся знакомый голос. Учитель.

— Хорошо, что ты откликнулся. Отправляю к тебе транспорт.

— Что у вас там?

— Прорыв в пределах периметра 415-200. Это серьезнее, чем раньше! — по мере обработки сигнала шум отфильтровывался, и голос Учителя становился все отчетливее, — мне срочно нужен второй оператор, кроме тебя некому. Сержант, тут совсем худо дело, поспеши, я прошу.

Мысли Сержанта принялись метаться, ища выход, ситуация становилась всё серьезнее. Да что ж это такое.

— А как же Самоин? Он разве не свободен?

— Он… — Учитель на миг запнулся, словно что-то в горле застряло, вопли фона тут же усилились, — он куда-то делся, нет его нигде, нужен ты.

Тьма побери, и что же мне прикажете теперь делать?

— Торопись, Сержант, под атакой почти весь северный сектор защиты. Транспорт уже на подлёте.

Замерев, Сержант схватил в кулак мокрые от дождя волосы и с силой дернул, словно намереваясь их вырвать с корнем. Всегда приходится выбирать. Всегда. Не об этом ли выборе твердила Золотце, когда они в последний раз беседовали? Под угрозой заражения посёлки общим населением в сто тысяч человек, и никого нельзя снять с дежурства, ведь могут быть еще прорывы, Учитель ни за что не стал бы беспокоить его сегодня без крайней необходимости. Ну почему в этом мире всегда приходится чем-нибудь жертвовать. И всегда это оказываются близкие тебе люди! Всегда. Сержант уже прекрасно понимал…

Время, кажется, тянется так долго, но когда оно проходит, начинаешь признавать, как же быстро оно летит. Путь был не близок и страшен, но Избранные своих путей не выбирают. Я навеки пришёл в этот мир.

Учитель всё что-то говорил, но внимание Сержанта было приковано к призрачной фигуре, вдруг возникшей поодаль. Человек был едва различим за пеленой ливня, но почему-то казалось, что он почувствовал бы его и в полной темноте — невозможно не узнать свою собственную тень. Закутанная в плащ фигура была словно соткана из водяных струй, воздетые руки молили кого-то, силуэт на фоне блеснувшей молнии четко отложился в памяти. Взгляд, тот самый взгляд, всё тот же взгляд. Это был старший из тех двоих. Призрак из глубин Вечности.

…прекрасно понимал, что выбора-то нет.

Так и не ответив, Сержант оборвал связь и ещё раз отправил на базу корректировку пеленг-сигнала. Вот и весь твой выбор. Вновь сверкнула вспышка, словно взмах меча, обагренного кровью. И взгляд растворился в ярости водной стихии.

Тряхнув головой, Сержант нахмурился, пытаясь сообразить, что же всё-таки произошло за эти кажущиеся теперь эфемерными и нереальными краткие мгновения. Но мысли в голову не шли. Сержант шарахнулся, когда рядом раздался тихий голос Золотца.

— Вот и настал час твоего выбора, о нём я тебе говорила. Жаль, что он был столь интуитивен и, вместе с тем, так неуверен. Но ирны говорят, сделанный выбор — правильный выбор. Пожалеешь ты ещё о нём… но зато тебе больше не придётся выбирать. Горько, однако именно таков был твой долг — долг, больший, чем смерть твоих врагов. Долг перед твоими людьми. Слушай свой голос, избранник. Жаль, что не вышло с тобой как следует поговорить, ибо теперь ты больше не властен быть собой — выбор не даст. Мне пора, не нужна я здесь более. Ксинта’нте — случится, свидимся.

— Золотце, постой, в чём… — но она уже исчезла. Просто исчезла.

А ушла-то, пожалуй, навсегда… и все свои секреты унесла с собой. Прощай, девочка с золотыми волосами. Что же ты всем этим имела в виду?..

Уже забираясь в «блюдце» Сержант заметил отблеск, золотую искру, чиркнувшую по грозовому небу. Это капсула ирна. Тайна приходит и уходит. И нет времени даже подумать. А было ли оно у него когда-нибудь, это время.