Фронтир

Глава III. Выход. Финал

Очнулась я от ощущения бешеной, лютой ярости, что билась во мне, не имея возможности найти себе выход. Позже я долго не могла понять, как же именно всё случилось, но запомнились те мгновения именно такими.

Задыхаясь от ненависти, я самостоятельно вышла из анабиозного сна, трясущимися руками нащупала сенсор аварийного выхода и, только он сработал, вырвалась наружу. На мне не было одежды, по горящей коже ручьями стекал био-коллоид, однако я даже не думала об этом, мой взбудораженный мозг чувствовал только одно — бурю энергий там, за скорлупой брони гигантской туши «Колонизатора», где сражался ты. Казалось, ярость сотен людей, рвущихся в бой ради моего спасения, вливалась мне в мозг единым неудержимым потоком.

Сейчас я знаю, что это было, но тогда… я так ничего и не понимала, против собственной воли поддаваясь охватившей меня эйфории гнева.

Я бежала, одна-одинёшенька в этом тесном, под завязку набитом чужими телами н-фазном гробу, ведомом к прыжку бесчувственной волей Церебра, бежала, оскальзываясь босыми ногами по гладкому полу, замечая вокруг лишь мертвенные сполохи аварийного освещения. Я не могла разглядеть даже кончиков собственных пальцев, на мокрой коже блестели вспышки гибельного огня, слепившие мне глаза. Огня, в котором сгорал и ты. Кричала ли я, не помню, но хрип собственного возбуждённого дыхания, отражающийся от бесчувственных стен, раз за разом долетал до меня, бросая меня дальше — вперёд.

Каким-то чудом мне удалось отыскать нужную палубу. Сколько прошло времени — не знаю. Час, два, три. Почему мне нужно именно сюда? Я рухнула, обессиленная, на палубу с двумя рядами шлюзовых мембран, и над каждой горели красные огни. Отчаяние грозило затопить меня с головой, я колотила кулаками по сенспанелям…

Мои крики пробились, наконец, сквозь все барьеры, а может, это церебр осознал, что не успевает, и решил дать хотя бы мне последний шанс.

Аварийная шлюпка (так вот я где оказалась!) распахнула свой переходник, и уже спустя пару секунд меня, видевшую лишь расползающиеся чёрные круги перед глазами, уже несло куда-то, а заходящаяся вокруг меня в безумном хохоте Вселенная всё тянула меня в свои объятия. Я подумала, что нет, что это я сама схожу с ума, когда вдруг действительно смогла ощутить что-то, помимо мягких, но цепких объятий пассажирского кокона, сомкнувшегося вокруг меня, и жуткого вопля бортовых систем шлюпки.

Я чувствовала, я слышала в тот момент сам Космос. Слышала с той отчётливостью, с какой различаешь пение пугливых птиц в тишине девственного леса. Я познала всё. И ваш триумф, и ваше поражение. Силы были слишком не равны. Когда во тьме полыхнули уничтоженные транспорты, я тоже приготовилась умереть. Вместе с тобой.

И умерла. Последнее, что чувствовала в этой жизни маленькая девочка Оля, было странное ощущение ласкового прикосновения. Меня что-то влекло, защищая, успокаивая. Поздно.

Моё тело сгорело в том пламени так же верно, как сгорели два миллиарда наших друзей и родных. Как сгорел наш мир, наша Пентарра.

Не смотри на меня так. Создатель недаром так зовётся нами, Ксил, он воссоздал меня в тот день. Воссоздал против моей воли и по собственному недомыслию. Галаксианин не умеет спасать. Он способен лишь воссоздавать заново, неловко перекраивая всё сущее на свой единственно понятный лишь ему единому манер.

Зачем он так поступил? Кто знает. По его словам — локальный фокус его внимания не сумел различить нас двоих после того, как ты отклонил его послание Первому, задев при этом меня. Но его словам нет смысла верить — Создатель слишком далёк от наших реалий, он склонен искренне заблуждаться в своих построениях. Важно лишь то, что спасая тебя, он поневоле породил то, что только и мог породить. Новую меня.

Существо помнило тихий, едва заметный шёпот там, на краю мглы, некогда гордо именовавшейся человеческим сознанием.

Существо внимало, но никак не могло понять, что же ему пытаются сказать.

Шли годы, мёртвая капсула былого духа, пережившая сама себя, начала потихоньку отогреваться от вселенского холода, шёпот капля за каплей восстанавливал то, что незримым образом впечаталось в его непогрешимую память там, за сотни тысяч парсек.

В один прекрасный момент существо сумело принять то, что когда-то было его воспоминаниями. И ужаснулось.

Далёкое чужое космическое сознание в критический момент почувствовало смертельную опасность, грозившую новорожденному, оно не могло допустить такого развития событий.

В результате прогоревшая насквозь спасательная капсула покинула наш мир и канула в горнило чужой браны. Но ни одно хранилище информации, механическое или биологическое, не способно без защиты извне сохранить себя, уцелеть в этом безумии, уцелеть, не слившись с Создателем.

Что оставалось существу? Впитывать далёкий шёпот, становиться точной копией самой себя, той, кем она когда-то была. И однажды она вновь стала способна понять этот шёпот, сложить его в слова, понятия, мысли… Великий Галаксианин обратился к ней с просьбой: чтобы теперь, когда она с его помощью стала вновь разумным существом, посвятить себя тому служению, на что она отныне была способна. Калека на службе у всесильного. Быть ещё одним мостиком между ним, таким далёким, таким чуждым человечеству, но всё больше и больше жаждущим общения, и Галактикой Сайриус, что ждала и не могла дождаться того мига, когда она сама станет чем-то большим пред ликом приближающейся Вечности.

Она не смогла отказаться, как ни старалась, и однажды — не стоит тешить себя иллюзиями — добровольно вошла в круг Ксил Великого Галаксианина, годы спустя запоздало узнав, что её Рэдди всё-таки, несмотря ни на что, остался жив. Что он в Галактике. Что она для него умерла много лет назад. И ещё. Что он теперь — Кандидат. Точнее, всегда таковым был.

Точнее, не так. Чистая случайность, её существование так и тянулось бы в череде галактических будней, пока однажды Галаксианин впервые не обратился к ней по имени.

Рэдэрик Иоликс Маохар Ковальский иль Пентарра.

Так она осознала себя частью грандиозной ошибки, которой предстоит ещё долго колебать ткань Эпохи. Галаксианин — не человек. Он не имел возможности до конца осознать, что произошло. Судя по всему, для него Рэдди и Оля оказались в критический момент чем-то единым, смешанным образом неразделимого существа. Он спасал не двоих в том катаклизме у Пентарры, он спасал его одного.

Ей же… после этого открытия ей оставалось трудиться на просторах Галактики, вновь забывая то, что уже ей не принадлежало, с каждым днём теряя всё, что осталось от неё былой, бессмысленный посмертный подарок. Давешний океан огней тянул к себе, манил, а она не могла сопротивляться, да и не хотела. Впереди, далеко впереди ещё оставалась возможность возобновления прерванного некогда разговора, но холод, тот самый холод, который ещё предстоит познать её Рэдди, снова захватывал…

Её Погружение ещё состоится. Несмотря ни на что, пусть перевернётся Вселенная, пусть боль разорвёт на части помертвевшее сердце, пусть вытравит жар Галаксианина последние частички её души, без того утонувшей во мраке Большого Космоса. Её Погружение… единственное, что ей обещано. Единственное, что делает её снова человеком на краткий дарованный миг.

Лет на двести, или сколько там отведено человеку.

Сегодня этот миг стал реальней, чем когда бы то ни было. Она не могла отказаться, когда Первый отправил их с ирном «Лебедь» в Сектор Ню-Файри. Бортовые инфобанки подсказали остальное.

Рэдди стоял рядом с ней, скользя взглядом по мраку за окном. Её ладонь снова покоилась на его плече, он вслушивался в интонации её голоса, всё яснее и отчётливее чувствуя то облегчение, что наполняло сейчас его израненную душу.

Их разговор… что могли сказать друг другу два существа из иллюзорного мира могущества и яростной боли? Он шёл к ней навстречу, как на казнь, предчувствуя страдание. Её или его, не важно. Или же серой бесчувственности, что присуща лишь мёртвому камню. Быть может — его сознание уже настолько далеко зашло в своём стремлении сбежать из реального мира?

Нет.

Теплота в груди, свобода и лёгкость вместе с её голосом наполняли его. Ощущение полёта, вот что он потерял тогда, в юности, в его жестокой юности. Тяжесть огромного груза за плечами прижимала его вниз даже тогда, когда ему приходилось управлять сотнями мчавшихся на полной тяге кораблей. Сейчас она возвращалась. Оживляла.

Касаясь тёплой ладони, Рэдди чувствовал, как с каждой уходящей секундой их мимолётной встречи тает последний неоплаченный его долг. Он их все вернул без остатка. Своим служением, своим отчаянием и своей злостью. Своими победами и своими поражениями. Оплатил, вырывая зубами куски собственной плоти и швыряя их на съедение жадной пасти бесконечной Вселенной. Он отдавал себя без остатка. И отдал.

Мёртвые покойны, живые всё понимают и не жалеют больше ни о чём.

А что же он? Рэдди осознал, что Оля давно замолчала. Что вот уже сколько часов под этими сводами разносится только мёртвая тишина его мыслей и легкий шёпот его чувств. Он стоял рядом с Олей, скользя взглядом по мраку за окном.

Секунды истекли. Она каменной статуей замерла поблизости, не желая расставаться. Оля просто ушла. Как уснула. Как засыпа́ла сотни раз до того. Впервые — не одна.

Он осторожно, чтобы не разбудить, отпустил её руку, отступая назад, в тень.

Спи, милая. Спи, Оля. Тебе так нужно было отдохнуть.

Ей, видно, снилась Пентарра. Безэмоциональный лик Ксил мешал убедиться, однако он был уверен, что прав. Могучий шнур энергоразряда, несущего через неё информационные потоки, уже был отчётливо различим, когда позади него захлопнулся люк.

Их время ушло.

Ирн напряжённым не мигающим взглядом продолжала следить за крошечной точкой на самом краю гемисферы. Пока остальные корабли без устали накручивали петли и зигзаги, суетливо исполняя свой сложный танец, этот продолжал двигаться просто и безыскусно, будто уже заранее простившись с этим пространством и не желая тратить силы на последний брошенный себе за спину взгляд.

Кандидат уходил, как уходят из дома, не оборачиваясь и больше ни о чём не жалея. Не давая себе шанса на последнюю слабину.

Одинокая звезда напоследок мигнула и пропала, растворившись в пустоте.

Всклокоченный клубок пинн у неё за спиной тяжко засопел, неловко переминаясь с ходули на ходулю. Летящему как будто по-прежнему было неловко здесь находиться.

— Надеюсь, у неё получилось.

Соорн-инфарх в ответ ещё сильнее нахохлился, вздыбив оставшиеся пинны на лысой макушке и разве что не зашипел.

— Я уже говорил тебе, всё это совершенно бесполезно.

— И неоднократно. Впервые, если я всё ясно помню, на борту вашего флагшипа, сразу после выхода на орбиту Муны, там, на Старой Терре. Ты ещё повторял, что человечество в любом случае обречено.

Соорн-инфарх снова вздохнул и затих, огромная нескладная глупая птица. Ирн могла лишь догадываться, что творится в голове у летящего. Странные создания, дальние родственники слизевиков, единственной группы простейших, что способны проходить лабиринты. Они, а ещё смертельные опухолевые колонии. Они по сути такими и были. Воинами пустоты, вечно гоняющимися по космосу за неуловимой Железной Армадой. И почему-то этому вечному врагу всего живого совершенно не интересные. Те, напротив, охотились за артманами, как их упорно именовали летящие. За людьми. И немного ирнами.

— И я по-прежнему остаюсь при своём мнении. Этот вид не приспособлен к выживанию в нашей несчастной Метагалактике. Артманы слишком привязаны к своей биологической природе, слишком увязли на дне собственных гравитационных колодцев. Они слишком легко подчиняются врождённому инстинкту смерти, для этого их достаточно оставить ненадолго одних.

И тут настала пора хмыкнуть ирну.

— Ненадолго? И тут прибываете вы, во всей своей грозной красе. Вечные спасители. Возмущённые до глубины души уже тем фактом, что никто вас о спасении не просил. Неужели ты думаешь, что я не знаю, почему ты здесь?

Клубок пинн в ответ даже не пошевелился.

— Это же не первая твоя попытка повлиять на выбор Кандидата. И даже не вторая. Так почему же ты продолжает твердить, как заведённый, что всё бесполезно? Однажды кто-нибудь из них всё-таки выберет тот путь, который сведёт вас воедино. Ведь вы так близки с людьми, вы почти одинаковы, несмотря на все отличия в анатомии, истории и галактографии.

— Первый бы с тобой не согласился.

Ирн внезапно почувствовала, что начинает злиться.

— Первый вообще не склонен ни с кем соглашаться. Но мы-то с тобой знаем, соорн-инфарх, насколько в реальности не важно ничто из перечисленного. Важна только наша искра. Её природа. Её история. Её путь во Вселенной. Мы — Избранные своих рас, а значит — мы ближе друг другу, чем к любому из представителей наших видов. Ты же утверждаешь, что нам проще договориться с далёким и безмолвным Галаксианином, чем между собой.

— Это всё лишняя софистика. И никакие «договорённости» тут делу не помогут. Кандидат — не Избранный. Ещё нет. Он куда ближе к личности случайного носителя, чем к тому макрокосму, куда открывает путь наша искра. Только открывает, но не прокладывает. Мы же как раз и тщимся все эти бессчётные круги попробовать проложить очередному Кандидату курс. А он, неблагодарный такой, всё никак ступать на чужую тропу не желает, предпочитая собственную, ту единственную, которая никого не устроит.

— Ты злишься, похоже, что все твои усилия снова пропадут втуне. А ты так старался, сорн-инфарх, ночей не спал, спасал, направлял, лелеял.

Но тот лишь тряхнул иссохшим рострумом.

— Ты тоже в этом всём затянувшемся спектакле принимала участие. Кто меня сюда притащил, не Ксил же, признай уже, тебе не всё равно, чем всё кончится. И похабная сцена в Секторе ирнов — тоже ведь не случайна?

— Как и подозрительная засада после трансгрессии. Не думаешь же ты, что вообще всё в судьбе Кандидата было подстроено? Гибель Пентарры, ловушка Аракора, планетарное самоубийство Альфы, чужеродное влияние Элдории, прорыв врага у Второго Барьера, всё это, по-твоему, один грандиозный спектакль, поставленный ради единственного зрителя? Прости меня, соорн-инфарх, но если наш Кандидат додумается до подобного, мы его точно потеряем.

— И мы сделали всё, чтобы этим и закончилось. Знаешь, почему я до последнего не соглашался сюда лететь? Не потому, что моё появление в ЗВ Ню-Файри помогло бы Кандидату принять решение. А потому, что оно лишь утвердило бы его в уже сделанном выборе.

— Ты не Хранитель, чтобы так вольно рассуждать о фатуме.

— А я вовсе не о предопределённости, хотя доля её заложена в самые основы этой горемычной Вселенной. Иначе нас бы тут вообще не было. Единственной близкой вспышки сверхновой на протяжение миллиарда лет было бы достаточно, чтобы справиться с тем, что так и не удалось Железной Армаде. Чтобы стереть наши расы в пыль. Вероятность подобных событий на космологических масштабах времени строго равна единице. Однако же мы здесь, мы существуем. И потому предопределённость тоже существует, хоть и не в том смысле, какой в него обычно вкладывают наши с тобой расы.

— Так в чём же дело, не томи, соорн-инфарх.

Летящий в ответ обернулся к ней, грозно сверкнув очами.

— Дело в том, что Кандидат на самом деле уже сделал свой выбор. Ещё там, на Пентарре, задолго до всех катастроф. Что повлияло на этот выбор — случайная гибель родителей, старшая сестра, первая любовь, мы никогда уже не узнаем. А вот каков будет приговор, мы как раз всецело будем оповещены, да так, что мало нам не покажется.

— Выходит, все усилия зря? Тогда зачем ты его спасал? Зачем я его спасала? Зачем это всё?

Но соорн-инфарх уже угомонился. Ирн со всё возрастающей неприязнью наблюдала, как захлопывается приоткрытое лишь на секунду забрало чужой ментальной брони.

— Потому что даже у нас, Избранных, нельзя отнимать надежду.

В этот раз пространство не кричало надрывно и яростно, раскрывая свои объятия навстречу иным мирам, оно словно чувствовало ту могильную тишину, что царила под могучей бронёй крошечного корабля. Казалось, это сама тьма Космоса обрела жизнь, бесшумной неосязаемой тенью скользя в глубинах пространства. Холодные звёзды безразлично мигали, очерчивая благородные обводы артефакта, только что пересекшего огромное море пустоты между Галактиками, и лишь это могло служить доказательством продолжающейся внутри жизни. Экипаж пережил прыжок, в тишине рубки чья-то воля оживляла корабль, прогревала генераторы, раскрывала в пространство невидимые щупальца сенсоров. Ни единый всплеск чудовищных энергий не коснулся тонких приборов, не тронул живой плоти пилота. Корабль, чутко вслушиваясь в непонятные ему эмоции, начал накапливать энергию для продолжения движения. Дрейфуя во тьме, корабль молча ждал.

Кандидат оставался бесстрастен. Он со спокойной душой покинул далёкий и кипящий жизнью мир — с облегчением, которого давно не испытывал. Даже гнев чужой браны, до того словно выворачивавший его душу, не сумел вывести Кандидата из состояния спокойствия и пустоты. Кандидат наблюдал мерно вращающуюся вокруг него дымку галактической туманности и наслаждался тишиной, что всё более просто занимала своё долгожданное место рядом с ним.

Мыслей почти не было. Или они были настолько редки, что их удавалось совсем не замечать. Да, ему ещё предстояло кое-что совершить, прежде чем уйти окончательно в туман безвременья, но куда ему торопиться.

Меня ждёт Вечность, чего ещё ждать?

Его Эхо, такое юное, было недостаточно терпеливо для Кандидата. Перед его глазами то и дело мелькали строчки каких-то данных. Зачем они ему…

Система 67МП-322У Керн, 68я стационарная точка выхода к границе ЗСМ, 23 августа 8678 года Террианского Стандарта, 15:25:16 по времени нулевого меридиана.

Уже август… как быстро летит время.

Установить курс?

Вот. Поток информации всё-таки смог поколебать его спокойствие, апатия уступила место воле. Он был не родившейся покуда Волей Вечного Сержанта. Так будет ею до самого конца.

Нет. Курс — на Мавзолей Пентарры. Полная активация систем, замкнуть генераторы на Керн, камеры свободного хода вытянуть на ноль и заглушить.

Корабль расцвёл огнями в единый миг.

Под грозный рёв двигателей Кандидат с удивлением наблюдал за собственным телом. Некогда могучий механизм, до последней клеточки подчинённый его разуму, теперь он столь же чутко реагировал на любую слабость.

Где-то на лице трепетала, подёргиваясь в такт неведомому ритму, жилка. Могучее сердце с шелестом увядшей листвы толкало загустевшую кровь, ожидая от будущего лишь одного — новой боли, что пронзит его остриём спазма. Сильные пальцы машинально управлялись с тонкой настройкой команд-пакетов, но стоило оторвать их от плоскости сенспанелей и поднести к невидящим глазам, как их кончики принимались предательски дрожать. Зачем ему нужны эти пальцы? Чтобы управлять кораблём? Какая глупость.

Раньше тебе любой врач на пересадочной сказал бы — месяц переподготовки, три часа тренажёров ежедневно. Я стал бы в строй… нет у меня этого времени, да и причин для этого тоже нет. Это тело стало лишним.

Как интересно, его искра до сих пор усердно симулирует работу следовой начинки.

Мин-три-мин при сохранении мощности маршевых генераторов.

Он вовсе не жаждал смотреть вперёд, не желал вглядываться в окружающую его мглу. В его жизни случился момент слабости, он отвернул уже как-то занавес молчания, окружающий и поныне его родной мир… Не подумав, он сунулся туда, куда ему было позволено войти лишь теперь. Зря. Зато он в точности знал, что ждёт его там, перед стремительными обводами его корабля.

Та же мгла.

Неведомо чьей волей корабль Кандидата мчался сейчас той самой, некогда специально рассчитанной трассой — ЗСМ Системы Керн до сих пор изобиловала обломочным материалом. Столетие назад вокруг всё было бы заполнено сиянием навигационных стволов, сотни тысяч маяков управляли бы кораблём, а сейчас — которое уж напоминание — здесь только его чувство обнажённой Вселенной вело корабль к цели.

Тьма.

Тьма.

Сплошная тьма. И тлен.

На фоне космической черноты выделилась монолитная прямоугольная плита, неспешно прецессирующая вокруг большой диагонали.

Это и был Мавзолей.

Место одновременно печальное и возвышенное. Координаты, намертво впечатанные в его памяти. Галактика отдала должное погибшим, но для него, выжившего в той бойне, пронёсшего сквозь годы любовь к собственной родине, это место стало носителем столь сильных эмоций, что они прорывались даже сквозь ураганный ветер пустоты, окружавшем его сейчас.

Мог бы он забыть? Вопрос, на который нет и не будет отрицательного ответа. Мавзолей как образ был частью его собственного бытия. Строгий, призрачный, несокрушимый и бесполезный. Так он мыслил своё существо все эти долгие десятилетия, только в последние дни придя к завершённости, осознанию собственного бытия.

Соберите всё то, что осталось от некогда огромной космобазы ГКК, сплавьте титанической мощью силовых полей в единый беспросветно-чёрный монолит, степенно движущийся на фоне немощных звёзд, покройте сверкающим глянцем н-фаза.

Подобных памятников своим поражениям человечество оставило немало — наследие Второй Эпохи не изживёшь в единый миг, да и после того, когда, казалось, подобные трагедии стали уже невозможны, из оборота в оборот их число росло. И не столько в пространстве чужих Галактик, Пентарра уже не была последней жертвой. Хотя, подумал Кандидат, число имён, высеченных нейтринными излучателями на глянцевой поверхности монолита, видимо, останется столь же чудовищным и для будущих поколений, каким оно было для него самого.

Если он и был в чём-то убеждён, так только в этом. Человечество впредь не будет нести таких жертв среди жителей тихих миров. Потому что не будет уже тихих миров.

Кандидат стоял перед эрвэ-панелью, со всей тщательностью передававшей ему панораму царившего снаружи. На нём была всё та же одежда, словно ставшая с ним единым целым, неотделимая теперь от согбённой фигуры подобно тому, как неотделим от него был взор. Взор Избранного.

Он повертел в руках что-то блестевшее, потом поднял над головой и посмотрел сквозь него. Матовая пластинка, полупрозрачная, тонкая. Немая.

Он слыхал, что такое существует. Это была чья-то память. Быть может — лишь миг. Быть может — вся жизнь. Зачем это ему? В безмолвном тёмном коридоре трудноразличимая даже для него в неуловимости своих движений фигура протянула это и сказала едва слышно.

Это тебе подарок. От Хранителей. С запоздалой благодарностью.

На вопрос что это, был ответ:

Перед тобой твой долгожданный выбор. Две грани того, что ты уже сделал. И напоминание о том, что ты ещё совершишь.

Кандидат не мог даже подумать, как тяжело ему будет удержаться от подобного соблазна.

Он с заметным усилием вложил пластинку в футляр и спрятал в складках одежды.

Сейчас его сознанию требуется чистота, кристальная чистота восприятия.

В глубинах Мавзолея был спрятан детектор, настроенный на один-единственный спектральный пакет, тот самый, что заботливо обходили стороной все галактические службы. Канал вызова помощи.

Канал беды.

Именно он почти столетие назад огласился призывом. Именно он так и не смог вовремя привести подмогу гибнущим силам Планетарной обороны. Именно ему теперь молчать в этой части Галактики, и лишь крошечный детектор будет продолжать записывать в своей памяти годы тишины, которую никто уже не сможет заполнить.

Для самого Кандидата этот маленький аппаратик был символом умершего детства, эхом ушедших друзей и родных, даже он сам и Оля по сути остались замурованными там, внутри. Тонкий сигнал бортового церебра подтвердил, что теперь Кандидата услышат.

Твёрдым, сильным и жёстким голосом он произнёс следующее:

— Я вернулся, Пентарра, чтобы ты больше никогда не была одинока. Рэдди Ковальский был и остаётся рядом с тобой, частью тебя, твоей душой, твоим дыханием. Дочерей и сынов Пентарры осталось так мало, однако все они, поверь, вернутся сюда. Потом. Когда-нибудь.

И резким движением ладони прервал передачу. Пора было познакомиться с тем, что Хранители назвали «подарком».

Оп проследовал в рубку и рухнул там в возникшее из ничего кресло. Прикрыл глаза.

И почувствовал, как накопитель сам собой оживает, неведомыми путями понимая, что именно сейчас наступает момент, когда он может сослужить ту самую службу, ради которой он был создан.

Завеса тьмы вокруг Кандидата рухнула, породив вместо себя целые миры сверкающих в своей силе образов.

Это не реальность, чётко пронеслось в голове, это ещё только может случиться, это часть одного из Малых Циклов. Информация, донесённая до него Хранителями.

Память иных пространств.

Память иных времён.

Память Реальности, часть которой строит и он сам.

Это всё то, что от тебя зависело.

Кандидат кивнул и отдался видению целиком.

В океане мелькающих перед ним образов постепенно выделился один.

Космос. Вначале только он, во всей красе сияющих светил, во всём богатстве красок и полутонов. Мерцающий диск далёкой Галактики, мгновенное узнавание которой пронзило его сердце. Галактика Сайриус. Такой он её не видел никогда. Близкой, отчётливой, видимой с невероятной точки высоких широт Галактической Оси. Она не может быть видна такой яркой и ясной невооружённому взгляду, пронеслась мысль.

На фоне Космоса он заметил темнеющие обводы корабля неизвестной конструкции. Чем-то неуловимым — невероятной стройностью очертаний, благородством линий — он напоминал красивейшие корабли Клина, которые ему только удалось видеть. Но это был не корабль Тсауни. Это, понял он, творение человеческого гения. Спокойствие и мощь переполняли могучий крафт, замерший здесь, в пустоте межгалактического пространства, в ожидании чего-то важного.

Он сам, волей видения оказавшийся в теле неизвестного ему существа, бок о бок с ещё одной беспросветно-чёрной фигурой замер на открытой в пустоту платформе. Та была выдвинута из недр корабля на огромном телескопическом эффекторе, что и позволяло видеть всю красоту окружающей панорамы.

Мгновенная и острая волна благоговения пронеслась в его голове.

Он и его спутница стояли, погружённые в глубины пустоты Космоса, не защищённые абсолютно ничем. Покуда его отпускало недоумение случайного зрителя, разум Эха произвёл приблизительный расчёт. Если принимать во внимание размеры платформы и видимую глазу длину выдвижной штанги, то… корабль был действительно впечатляющих размеров. Класс «Ню-Файри», — произнёс непроизвольно его голос. Он вздрогнул, услышав сам себя. Его новый языковой аппарат воспроизводил звуки, способные изумить кого угодно. Такой низкий тембр может понадобиться только на очень тяжёлых планетах с густой атмосферой…

Его спутница обернулась к нему.

— Они придут, Астандр Селестиал, или же мы…

— Они явятся. Я тому залог. Придут прямо сюда.

Его мысли заметались, с трудом успевая за этими странными фразами на языке, который он понимал, не зная. Он просто взглянул в её глаза, и цепочка открытий тут же принималась мелькать в его сознании. Он уже видел эти глаза. Глаза, в которых никогда не отражалось синее небо, в которых царил огонь. Он видел их там, в другой Галактике. Это были глаза Т-Робота. А он и его спутница, несомненно, были далёкими потомками тех машин. В этом он больше не сомневался. Но в таком случае… корабль за их спинами был действительно огромен. Он был чудовищем, на постройку которого в его реальности не отважился бы даже сам Совет. Но ведь и «Эмпириал» мог стать только заделом…

Он вспомнил, что они со спутницей были единственными пассажирами на этом вызывающем восхищение продукте научного прогресса далёкого будущего. Пассажирами и командой титанического корабля в одном лице.

Движение головы, и он увидел сотни таких же горделивых теней вокруг и позади. Так вот кто такие «мы»…

Их голоса… какой силой отдавали эти интонации, каким должен быть мир, породивший такие характеры? Он чувствовал, как трепещет его душа. Он зря боялся того решения Совета, в котором сам участвовал. Теперь он лицезрел его возможный результат.

Что-то изменилось в самом пространстве. Содрогнулось великое звёздное небо, жуткими провалами втягиваясь куда-то в глубину собственных недр. Это не был тот привычный ему трансгрессионный переход, и тем более — не допотопный прыжок Виттена, но их куда более совершенная модификация. Плавно, словно вальяжно прогуливаясь, оттуда показалось что-то грозное, тотчас агрессивно уставившись на замершую у края платформы пару.

— Они явились!

Голос, полный веселья и силы.

И тут же последовало мановение руки, оставившее в пустоте цепь мерно тающих искр небесно-голубого цвета. Тени окружающих крафтов словно ждали этого лёгкого движения, тут же беззвучно и безсветно бросаясь вперёд.

Прибывшее чудовище, вне всякого сомнения, было частью Железной Армады. Намного превосходящее те рейдеры, что когда-то погубили Старую Терру, что уничтожили Пентарру, что загнали в ловушку одиночества Альфу и Элдорию. Тоже дальний потомок, бесконечно далёкий, но узнаваемый. Так же стремящийся убивать.

Перед его глазами в молчаливом сражении без единого сполоха разворачивался финал древнего противостояния.

Враг снова проигрывал, как проиграл в далёком прошлом. Но на этот раз проигрывал навсегда.

В нескольких метрах от платформы пронеслось что-то огромное и такое же идеально тёмное, но никто — ни он, ни его спутница не отшатнулись, не вздрогнули от нависшей над ними опасности. Они оба знали цену своей мощи. И потому на из лицах по-прежнему цвели холодные улыбки.

Пора возвращаться, он видел достаточно.

Уже позже, направляя корабль прочь от грандиозной могилы человеческих надежд и чаяний, Кандидат вдруг вспомнил, как тогда, во время последнего перед отбытием с Ню-Файри диалога один человек сказал:

— У меня ведь тоже некогда был выбор, Рэдди… по своей сути он ничем не отличался от твоего, за единственным, быть может, исключением — согласно одному из имевшихся в моём распоряжении вариантов ни у одного человека во Вселенной выбора бы больше не было.

Он тогда сумел лишь поднять вопрошающий взгляд.

— Это было на Старой Терре, в результате любого исхода я должен был пережить сотни миллионов ни в чём не повинных людей. Они все неминуемо погибли бы, сражаясь за единственную знакомую им правду — которую я им должен был сообщить. Мне же оставалось, съёжившись, стоять на ледяном антарктическом ветру и, глядя в небо, видеть, как там, в небе, гибнет труд долгих столетий. Различие в вариантах моего выбора было куда глубже. Я выбрал путь, который вынуждал человечество страдать, цепляться за ускользающую победу окровавленными пальцами, кричать от боли, но идти, идти вперёд. А другой… тебе бы вовсе не пришлось родиться, Рэдди, человек исчез бы из галактической истории раз и навсегда.

Собеседник слабо пошевелился, глядя невидящими глазами куда-то в неведомую даль. Да, их разговор оказался странно коротким, учитывая годы ожидания этой встречи, учитывая горы вопросов и обвинений, накопившихся в его голове до этого момента. Странно, но этот перелёт на Ню-Файри, все эти встречи и разговоры, так тяготившие своей ненужностью, своей нелепостью, своей горечью… Они помогли ему отбросить почти всё, ответили на вопросы, отмели обвинения, притупили боль утрат, залечили кровоточившие раны.

Остался один-единственный вопрос и болящая душа, которую уже не излечишь… да и стоит ли?

— Вы — Первый Вечный? Легендарный вождь Соратников Ромул? Ключевое звено Большого цикла? Это всё — вы?

— Да.

— Тогда перед тем, как я покину эту планету, мне хотелось бы услышать от вас один, последний ответ.

Тот кивнул, но тихо, как бы сам для себя, грустно заметил.

— Не спеши, Рэдди, корабль, выделенный тебе Советом, будет готов к старту не раньше чем через пять часов.

Он сомневался, действительно ли в голосе легендарного Вечного в тот момент прозвучала грусть по поводу столь скоротечного расставания. Действительно ли он сам чувствовал, что знает этого человека много-много лет?

— …И всё же… Первый, у меня действительно есть выбор?

Кивок в ответ.

— Да, Рэдди, да. Безо всяких оговорок. Выбор остаётся всегда, абсолютно, даже внутри машины Гетерина ты решаешь сам от начала до конца, потому что некому сделать это за тебя. Никаких скидок на обстоятельства, никаких славословий причинам и следствиям. Помни об этом.

Пауза в словах. Собеседник тогда словно на пару секунд задумался. Только сейчас Кандидат сообразил, что в те минуты Первый мог продолжать свой неудержимый мыслительный процесс, что превосходил возможности десятка более молодых Вечных. Узнать всё, что требовалось для принятия очередного решения. И, одновременно, оставаться человеком.

— И знаю, был момент, когда ты искренне решил, что ведо́м могуществом Совета, что ты марионетка, недвижимая куколка в коконе, без воли и возможности независимого передвижения, которую выращивают в инкубаторе, дабы произвести на свет Вечного… Это не так, Рэдди, не так — от начала до конца, твоя жизнь была жизнью свободного человека, даже безжалостная воля Совета не способна преодолеть непреложный закон невмешательства.

Ни Пентарра, ни Аракор, ни материк Окруд, ни Система Вирина, ни твоя война, ни её героический печальный финал, ни племянница на Изолии, ни трагедия Альфы не могли быть и, разумеется, действительно, как ты однажды подумал… инсценировками, представлениями. Никто из ныне живущих Избранных не способен ради каких бы то ни было великих целей поставить и разыграть такой кровавый спектакль… Есть во Вселенной вещи, недоступные пока даже нашему пониманию. Их чувствуют Хранители, их может видеть Галаксианин, мы же перед ними вынуждены просто молча и покорно склоняться.

Ты сам должен почувствовать, что это такое — роль Избранного — только тогда ты можешь стать истинным Вечным. Прощай теперь, ученик, пора твоему учителю возвращаться к другим делам.

И с этими словами исчез, как растворяется в воздухе утренний туман над озером. Вот он есть, а всего спустя секунду ты задумываешься, а был ли он вообще, или это всё привиделось?

Кандидат, опустошая кладовые саднящей памяти, вспоминал ту встречу, силясь понять, что же такое он выбрал.

Уже подлетая к едва различимой на звёздном небе опалесцирующей точке, которая некогда была его родным миром, Кандидат снова неуверенно принялся вертеть в руках дарёный Хранителями накопитель, силясь вникнуть в истинный смысл обладания этим предметом.

Когда в голове снова что-то зазвенело, завертелось, просыпающиеся от спячки тени заворочались в его извилинах, только тогда он начал догадываться…

Это твой выбор.

Да.

Мелькание картин в тёмной ночи, безумный калейдоскоп образов, замешанных на чёрной могильной стуже…

Что это?

Он никак не мог понять, что ему хотят сказать, с такой скоростью сменялось сияние одного миража мраком другого.

Что это?!!

Он сошёл с ума, перестал воспринимать окружающее, или это подарок Хранителей творит с ним подобную шутку…

Стоп. До его усталого сознания начало доходить. Его натолкнула на мысль одна картина. Точнее — две. Или, всё же, одна?

Гряда холмов под голубыми небесами, словно пронизанными серебристыми нитями облаков. Склоны холмов покрыты ярко зеленеющими густыми лесами. Даже сюда, наверх, долетал слабый аромат нагретой на солнце листвы. Снизу явственно доносилось ощущение свежести, живого трепета, счастья. Тот, чьими глазами он смотрел, стоял на самом краю открытой галереи, тянущей свои золотистые плиты вдаль, насколько хватало глаз. Здесь, на высоте ста пятидесяти метров, гулял свежий ветер, а в воздухе, там, в вышине, то и дело мелькали серебряные искры крошечных флайеров. Несмотря на стоящее в зените светило была ясно различима огромная луна орбитальной базы.

Пентарра… Это — Пентарра…

Щебет птиц и тихий разговор двух девушек, что стояли неподалёку, лёгкой музыкой лился ему в уши… или нет? И ему всё это только кажется, а вокруг в действительности лишь та темнота, что вдруг разом проступила сквозь радугу яркого и счастливого образа?

Та же точка. То же время. Ночь. Вечная ночь. Безжизненный мёртвый ветер, стегающий колючим снегом. Никаких деревьев. Никаких птиц. Никаких людей.

Ни-че-го.

Чужая память подсунула ему в голову непрошенную мысль.

Иная реальность.

Нет! Это не мог видеть человек. Не мог живой человек так беспристрастно взирать на могилу! Нет!!!

И тут же снова вернулся свет.

А потом снова тьма.

Свет! Тьма! Свет! Тьма!

Да, это действительно был его выбор.

Перед ним неслись и неслись картины…

Смелые люди, с радостной яростью и тихой лаской глядящие в будущее, величественные здания, возносящие свои конструкции на многокилометровую высоту, мощные механизмы, сверкающие в лучах звёзд корабли…

И всё та же тьма, которую Кандидат не мог перестать замечать вокруг себя. Мрак, разбавленный воспоминаниями, глушащий мыслями. Темнота, так по́лно соответствующая глубокому молчанию под его коротко стриженым черепом.

Что-то постепенно уходило, что-то оставалось неизменным, Кандидат не сразу сообразил, что накопитель уже давно молчит, а впереди, медленно поворачиваясь в лучах Керна, под бесформенным грязно-серым клубящимся саваном укрывается его мир.

Он произнёс, почему-то вслух, мысль, что у него мелькнула:

— Зря вы всё это устроили. Хотя, вам лучше знать.

Кандидат прислушался. Тишина в ответ. Здесь не было, да и не могло быть никого, кроме него и тех двоих.

С Духом они уже поговорили тогда, когда в последний раз были единым целым, во время прыжка меж Галактик. «Да», — был короткий ответ. Тоже устал выбирать, ведь они были с ним, как два брата-близнеца, если не ближе. Такие разные и такие похожие… Эхо же, ему тогда было сказано оставить их одних. Он был не столь значим в их конгломерате, этот ещё не родившийся виртуальный разум, переводчик между ними двоими.

Ему рано высказываться.

Может, и к лучшему.

Корабль не стал сразу нырять в атмосферу, церебр всё не мог решить, где ему садиться. Перейдя на низкую орбиту, он позволил Кандидату наблюдать образ медленно скользящей под ними плотной мертвенно-серой облачности. В самой этой картине было что-то неестественное, так не мог выглядеть его мир. И тут же, как взмах крыла — бросилось им навстречу покрывало ночи на фоне расходящейся в бесконечность короны Керна. Опять тьма.

Неприятие пронизывало его насквозь, наполняло его до краёв. Он утомлён этой тьмой так, как никогда не уставал от всех остальных красок Вселенной. Теперь и окружающий его покой не приносил облегчения. Что делать человеку, которого не услаждает больше ни победа, ни поражение?

Эхо, сажай нас.

Послушное юное существо, упрятанное в недрах квантоптоэлектронных сетей, тут же беспрекословно облекло корабль в корону яростно сопротивляющейся нежданному вторжению атмосферы. Вторя её воплю, запела броня.

Воздух играл кораблём, словно ничего не изменилось за все эти годы. Его плавно качало в тугих потоках, корабль постепенно замедлялся, выходя на отмеченную Кандидатом точку.

Корабль выдвинул силовые генераторы причальных замков, низкочастотная дрожь пронзила уснувшую, казалось, навсегда кору планеты.

И снова всё замерло. Тончайшие технологии позволяли упрятать внутреннюю жизнь механизмов корабля глубоко под непроницаемыми броневыми плитами, так что временами казалось, что он давно мёртв.

Тишина… Тишина.

Кандидат стоял у огромной панели на главном посту и слушал.

Ему пришлось идти, ползти, лететь, мчаться сюда так долго, что уж и непогрешимая память Избранного переставала временами ему служить… Как же так, как случилось, что у него теперь не было иной мысли, как просто уйти туда, в манящий его омут выбора? Как же так.

Вокруг столько пространства, впереди столько времени, живи, делай свои большие и маленькие дела, волнуйся, болей этой судьбой, так нет. Ему вдруг вспомнилось. Нечто, оставшееся ему словно в наследство от кого-то другого. Один из множества миров. Там был лес, на опушке которого мирно дремал деревянный домик. Когда-то в его стенах шумел праздник, но теперь в нём тихо. Никого внутри, вот уже годы — никого. Он видел женщину, образ которой отчего-то схватило сердце тупой тяжестью. Он словно когда-то ушёл на зов, неумолимее которого нет ничего в этой Вселенной, а она звала, стоя вся в слезах на коленях, звала безмолвно, но яростно, прижимая к себе их сына, а он не ответил, не воротился. Не посмел сделать то, что навеки погубило бы её и его. Избранные — не те, с кем стоит связывать свою жизнь. Она пережила. Она была сильной, других людей его Эпоха не рождала. Она просто оставила этот дом стоять вот так, безмолвным напоминанием ему самому.

Это последнее. То, что от тебя никогда не зависело.

Кандидат повертел в руках накопитель, вновь потерявший над ним свою иллюзорную власть. Осторожно положил в нишу хранилища, послушно раскрывшуюся под его ладонью, прислушался к лёгкому звуку, с которым прибор исчез в недрах корабля.

— А ведь Дух прав, во вселенной ещё не раз будут появляться люди, которые суть Вечный Сержант. И не столь важно, будет ли моя душа и моё тело иметь к этому какое-то отношение. Само существование этого накопителя — тому доказательство.

Кандидат в последний раз огляделся по сторонам, пытаясь вспомнить, не забыл ли он чего. Пора.

Это было его решение. Такое же неотвратимое, как всё то, что было до этого. Пора было заканчивать затянувшийся спектакль, дорога была такой длинной. И всё же тёмная фигура, скорчившаяся в просторной кабине тамбур-лифта, уносящего её вниз, на поверхность, ждала хоть намёка, хоть шёпота против. Быть может, что-то в этой жизни ещё способно подвигнуть его на пересмотр решения. Хоть бы толика сомнения или сожаления вспыхнула в мыслях. Его или Духа. Но и тот всё так же молчал, безмолвно присутствуя где-то поблизости.

Почти весь свой век, что провёл его сквозь Галактику, Кандидат был одинок. Он оставался таким же одиноким и теперь, когда бледная ладонь поднялась к тлеющим в полумраке сенсорам переходника. Тявкнула тревожная сигнализация.

Да, я знаю.

Его приказа корабль не ослушался — створки раскрылись, неподвластные более кортехиальным сетям церебра, судорожно и слепо пытающегося защитить пилота от чёрной смерти, притаившейся снаружи.

Он тронулся в путь, грузным шагом коснувшись мёртвой почвы. Сухой хруст под ногами, глухой шелест его одежды, хрип дыхания… тьма вокруг, вдруг накрывшая его с головой, навсегда отрезав от светлого манящего прямоугольника за спиной.

Сделай всё правильно.

Тьма ушла, уступив место ясному звёздному небу, рядом были другие, также яростно, дружно, единым дыханием рвущиеся вперёд. Энергия, сила и власть над миром сияли цветами солнечной радуги. А ещё где-то там, за правым плечом, шагал, задумчиво глядя прямо перед собой, сильный, но молчаливый бродяга, так и не ставший полноценным человеком, но от этого не переставший быть добрым к тем потомкам, ради которых далёкая Альфа горела сейчас огнём войны. Летела вперёд на крыльях таланта прима, пытающаяся дарить людям свет своим искусством. Недобро встречали грозовые раскаты двух солдат в полевой форме, в ожидании высматривающих какие-то открывающиеся только им грандиозные картины. Седовласый охотник крался по следу, на его лице царила улыбка — он вспоминал собственный забытый дом, жену, детей. Сверкали глаза женщины-пилота, она шла и не замечала ничего вокруг — иная проекция была теперь её миром.

Порыв ветра налетел откуда-то сверху, освежая лицо, унося прочь предательскую испарину. Размашистые шаги сквозь тёплый, физически ощутимый свет, верные друзья, плечом к плечу каждый по отдельности нёсшие груз личной ответственности перед лицом Вселенной. Их было много вокруг, хороших друзей, любимых женщин, они всегда поддержат, помогут, подтолкнут вперёд, навсегда оставшись там, позади.

На восьмом шаге он споткнулся, но устоял, вновь продолжив свой путь.

Он не замечал ни свирепого мороза, сковывавшего мышцы, ни мертвенного воздуха, терзающего лёгкие, ни жесткого излучения, пронзающего его тело. Он думал только об одном. О том огромном мире, что уже не отставал, а наоборот, проносился вперёд, оставляя позади его самого.

Двенадцатый шаг стал для Майора ПК КГС Рэдэрика Иоликса Маохара Ковальского иль Пентарра, Кандидата от Человечества, последним.

Он ещё долго лежал там один, в непроницаемой ночи Пентарры, вспоминая свет и счастье ушедших миров, привыкая не существовать. У него отныне не было иного выхода.