Фронтир

Глава III. Выход. Часть 5

Ковальский пришёл в себя с ощущением, что Дух уходил. Впервые казалось, что мудрое и могучее существо испытывает настоящий, неподдельный страх и потому старается устраниться, не показать слабости. «Да, даже ты не ожидал подобного. Рука Света, тебе открыта сама душа пространства, вот только — ад познания страшен даже таким, как ты». Нечто сокровенное уходило, утекало сквозь пальцы под тихий ропот Эха, что так любило задавать вопросы, под треск разрядов в пустом эфире, под отзвуки зова, что шёл откуда-то из потаённых глубин пространства, из того далёка, где таилась до поры всесущая Вечность.

Не сейчас, но позже, Её настанет пора вернуться.

«Эмпириал», отзовись!»

Не может он пока. Церебр рано или поздно справится, его фаги очистят сети за пару часов. Железяка выпотрошит блоки памяти, с корнем вырывая куски собственного сознания, не жалея о том, что раз за разом сам растворяется, уходит во мрак небытия. Он — справится, это цель его существования. Рэдэрику же Ковальскому теперь лишь необходимо дотянуть штурмовик до причального гнезда.

Космос перестал отныне звучать былой колеблющейся в пустоте высокой нотой потоков элементарных частиц и сгустков полей. Он стал истинным воплощением хаоса — обломки беспросветно-чёрной и прозрачно-голубой брони беспрестанно сшибались вокруг, тут же разлетаясь в снопах искр, пока разноцветные пузыри полей, ещё не окончательно скоагулировавших вокруг сожжённых генераторов, бледными призраками носились посреди поля битвы. Ковальский попытался вспомнить, скольким же из последовавших за ним людей удалось выжить, но у него не было на это сил.

«Эмпириал», отзовись!»

Не поддаваться панике. Вернуть контроль за собственным смертельно уставшим телом. Обернуться.

Кабина штурмовика ничуть не изменилась. У техники есть одно немаловажное достоинство — она, как правило, держится до конца. Смерть — так сразу, жизнь — так навечно. Пела панель контроля, медленно проворачивались концентрическими гемисферами навигационные построения на эрвэ-экранах, сенсоры под усердно отрабатывающей дубль-команды правой ладонью всё такие же — теплые и рифлёные. Одно не так — ни единого всплеска сознания под сфероидным куполом рубки. Мальчишки — живы, но без сознания, им особенно досталось, когда внешний фидер штурмовика отказал, не в силах справиться с возросшей на два порядка нагрузкой.

«Ничего. Лазарет, подпитка истощённых нейронов, адсорбция наведённых биополей, санация выгоревшей следовой начинки, пересадка нескольких сегментов внешней памяти… медицина лечит всё, кроме смерти, а уж этого мы не допустим».

Девушка-пилот выглядит гораздо хуже — синяя кожа, ввалившиеся глаза над едва колышущейся маской искусственной вентиляции лёгких. Трепещущий у обнажённой левой груди аппарат стимуляции биотоков — у неё трижды останавливалось сердце, но ни на единый миг не прекратилось движение «Эмпириала». Будь у него хоть пара секунд, возможность хоть немного ослабить контроль над крылом — он хотя бы попытался остановить кровь, что струилась у неё из раны у виска. Кажется, это она сама себя, конвульсии, к счастью, хотя бы бортовые инерционные гасители выдержали бой с честью, если бы и они пошли вразнос, их бы тут всех в кровавый фарш перемололо.

Когда только Ковальский сумел выкроить мгновение и всё-таки погасить её треклятые имплантаты.

Пилот в тот момент начала судорожно дёргаться, заваливаясь набок… атака добралась и до неё.

«Эмпириал», отзовись!»

Это было плохо. Паралич нижней половины тела, подробности базовая диагностика выдать не могла. Полгода в треклятом «саркофаге». Хотя, может, и обойдётся, Элементалы лучше других подготовлены к такого рода нервным перегрузкам, многократное резервирование, выжечь им моторные тракты не так-то просто.

Ковальский поёжился. Было неудобно сидеть вот так, рядом с её воплощённой беззащитностью. Он не смог справиться с собой. Там, в азарте боя за живучесть корабля-прим, он стал, как… как другие Вечные. Использовал всех, кого мог, до кого дотянулся, не считаясь с ценой. Ковальский с трудом поднялся, перебираясь от неё подальше, на другую половину тесной кабины. Эта маленькая девичья грудь, розовый сосок, выглядывающий из прорехи в разорванном до пояса лётном костюме… он не мог это всё видеть.

«Эмпириал», отзовись!»

И тут всё-таки случилось чудо.

«Эмпириал» слушает… полноценный контакт не возможен, у нас временные трудности с вычислительными мощностями. Флот поддержки преследует остатки сил врага. Экипаж на боевом дежурстве.

Звонок сработавшего причального замка вывел Ковальского из транса.

Девушка что-то невнятно пробормотала, не открывая глаз, запекшиеся губы шевельнулись и замерли. Пусть так и остаётся.

Последнее покачивающее движение их скорлупки, и Ковальский осторожно поднялся. Тело юного пилота было лёгким, почти невесомым. Он осторожно подхватил её под колени и направился к выходу в шлюз. Уже внутри пассажирского дока их ждали. Четверо Элементалов. Их глаза выражали что-то… что-то непонятное. Кажется, он временно разучился их понимать. Ничего, так уже бывало. На этот раз, он знает, Кандидату понадобится для реинкарнации куда меньше времени. Часы, спасибо, что не минуты.

Ковальский успел заметить, что у двоих из них тоже сочилась кровь из разбитых бровей и скул, сочилась, никак не желая сворачиваться, так что их лётная форма, не спеша, покрывалась бурыми потёками. В остальном же они выглядели достаточно неплохо. Значит, с ней тоже ничего не должно…

Во всё том же молчании пилоты удалились, забрав избитое тело с собой.

Ковальский же вернулся в кабину.

Нужно вытащить ребят из подвески пилотажного ложемента.

Спасательный флот Совета приближался к едва различимому на фоне облака миллионов беспрестанно сталкивающихся осколков «Эмпириалу». Восемь белоснежных лайнеров класса «Терран Соол», не теряя строя, погасили скорость и вышли на дистанцию касания с грациозной небрежностью, достойной зависти любого, кто хоть раз имел дело с пилотированием космических судов подобного тоннажа. На палубах внешнего обзора уже можно было беспрепятственно удостовериться в их принадлежности по гладким, сюрреалистически прекрасным обводам кораблей. Это был отчет человечества архаичной красоты обводам дарёных «Лебедей». Космос разом расцвёл россыпью огней, стремительно заполнившей поля сканеров. Ремонтные шлюпки принялись за работу. Флот Совета действовал, не теряя ни секунды, с чёткостью автомата и решительностью уверенного в своих талантах виртуоза.

Стоит ли задумываться, почему этой встрече было суждено осуществиться именно здесь. Вокруг царит разумный хаос живых огней, они терпеливо лечат, восстанавливают то, что ты так добросовестно порушил. Был ли правилен твой выбор, не стоило ли просто подождать настоящих Избранных, а не пытаться исправить то, что не ты испортил? Не гробить жизни, не пускать вразнос технику, а просто подождать?

До чего же странно, этим океаном движения, кружащимся в загадочном танце, движет воля всего трёх… человек? Или всё-таки нет? Ты не можешь сосредоточиться, перед твоим мысленным взором попеременно вспыхивают образы… море огней, кружащееся почти в таком же, но смертельном танце, когда сотни и тысячи тёплых точек мерцают и гаснут одна за другой… когда льётся во все стороны Песня, от которой содрогаются самые глубины пространства.

Тогда звучал лишь один голос.

Но вот только — был ли он твоим, или то странное наваждение чужих воспоминаний, былое, бывшее, замершее и уставшее…

Пускай — твой. Ты же не боишься принять всю ответственность на себя, правда?

Тогда, зная это, почему ты чувствуешь странное ощущение одиночества, когда видишь, как огоньки ремонтных шлюпок гаснут один за другим, поглощаемые контурами обводов Флота Совета, как прорастают сквозь броню силовые конструкции, объявшие почти неповреждённые борта корабля-прим. Рёбра гигантского додекаэдра чужих энергетических потоков погребли в себе «Эмпириал», тусклый небесно-голубой свет заливает всё вокруг, стекая с крыльев горделивых лайнеров Совета. Почему-то эта картина казалась тебе в тот момент личным поражением. Доказательством чего-то глубинного, лежащего до того под спудом… это вызывало в тебе чувство беспомощности перед ними. Ты им не ровня. Всё ещё не.

Но когда вновь вздрогнуло пространство, подставляя своё нутро воле Избранных, ты вновь обо всём забыл.

Реал-капитан Планетарного корпуса в отставке Исорий Спанкмайер Птесс иль Имайн вёл челнок с небрежностью человека, налетавшего за последние годы на разного класса малотоннажниках не одну сотню миллиардов километров. Школа, конечно, у него была не та, некогда он был привычен скорее к тяжёлым планетарным штурмовикам типа старых добрых «Ксерксов», но тут, на Ню-Файри, обычно довольствовались куда более скромными машинами. При таких расстояниях от метрополии статус Действительной колонии, что ни говори, мог бы сильно помочь в деле более достойного оснащения суборбитальной группировки, а так — челнок оставался легонькой игрушкой под управлением его ловких и сильных пальцев, мысли же витали и вовсе далеко.

Ему здесь безумно нравилось, не зря он с ребятами в своё время при первом же случае подал рапорт на перевод в только формирующийся штаб местного ПКО. Ни очевидное понижение в статусе (его манипулу в то же время в Адмиралтействе предлагали вакантное место в командной цепочке Второго Сектора родного Легиона), ни сам факт ухода из боевых частей, всего в паре сотен парсек отсюда продолжавших сражаться с врагом, ничто уже не могло заглушить в нём ощущение причастности к Истории с большой буквы, почти забытое с годами ощущение безудержного, детского восторга от покорения чего-то, никому до тебя не доступного.

Это чувство возникало в нём при каждом мимолётном взгляде, брошенном на россыпь огней внизу, на снующие по необозримым просторам окружающего пространства тени, на сам масштаб этой планеты, которую когда-нибудь, они все надеялись, можно будет полноправно назвать обитаемым миром.

Ню-Файри. Эта планета стала их новым домом, домом странным, опасным, порой совершенно жутким, но вместе с тем отчаянно притягательным. А Северный Легион… После того, как погиб Капитан Алохаи, а Капитан Ковальский исчез неизвестно куда, так и не проявившись ни в одном из штабных списков Корпуса, а в особенности после того, как из всего манипула Ирен каким-то чудом осталась она одна…

Тот долгий, очень долгий их разговор закончился плохо. «Я не могу с собой ничего поделать. Во мне одна пустота, и пустота эта ранит не одну меня. Прощай и будь счастлив». Так он остался в одиночестве. И первым подал ребятам идею оставить ставший теперь чужим Северный Легион. После того, как под сводами зелёных небес прозвучала та Песня глубин, старых бойцов рядом с ними оставалось так мало.

И вот теперь, после стольких лет новой жизни, прошедших в бесплодных попытках забыть прошлую, ему предстояло забрать с орбиты человека, которого он уж не думал увидеть в живых.

Капитан, вернее, теперь уже Майор Ковальский, тот, кого он боготворил в бытность Отрядным КО Северного Легиона. Ребята удивлённо вскинули брови, увидев, что он побежал экипироваться. «Пошли сержанта из одиночек, зачем тебе самому суетиться». Он не стал им уточнять, что за человек прибыл в их далёкий уголок вселенной.

«Частным извозом занялся», — ухмыльнулся Птесс.

Мысли, как это иногда бывает, на том и прервали свою нескончаемую цепочку. Пилот, любая мысль которого может быть воспринята как команда, начинает их неосознанно контролировать, гасить, прятать. Заставить себя о чём-то не думать — проще простого. Десантник обрубил с основной виртпанели все сенсорные сетки телеметрии, оставив лишь первичный навигационный уровень, и принялся, откинувшись в кресле, привычно глазеть на окружающие его красоты. Приятное его душе и во времена затишья, теперь, когда в точках Лагранжа и на границе ЗВ планетарной системы разместились рои сразу двух флотов, созерцание вдобавок приобрело глубокий философский оттенок.

Море огней, суетно мельтешащих на грани различимости, бессмысленные потуги аппаратуры, пытающейся выделить для него существенные детали этого хаоса. Только это никакой не хаос. Тысячи кораблей, сотни гигатонн массы покоя, миллион людей экипажа, такое увидишь разве что в пределах звёздных форпостов тоннажа «Инестрава-шестого» или ГКБ «Сайриус». Всё двигается в едином ритме, делая одну большую работу.

Раньше, когда они с ребятами только обустраивались на совсем ещё тихой, дремлющей в своей грандиозности планете, такую плотность движения здесь, так далеко от ГС, нельзя было и представить. Теперь, после прибытия сразу двух «Сайриусов», Ню-Файри окончательно стала центром настоящего космического водоворота, водопада энергий и информационных потоков.

Стало реальностью то, о чём они так долго считали лишь мечтами.

И надо же было случиться такому, что Майор Ковальский появится здесь именно сейчас! Впрочем, какая уж там случайность, космос огромен, и на долю случая в нём остаётся только железная предопределённость. Пилот задумчиво проследил взглядом призрачную линию курсограммы.

«Эмпириал».

Согласно официальным сведениям, его привёл сюда первый в истории экипаж, состоящий из обычных, пусть и специально подготовленных на Силиконе людей. Это должно было стать знаком — рано или поздно человечество сможет позабыть о существах, которые как никто другой были ему близки, оставаясь недосягаемо далёкими. Избранные. Надо бы у Кап… у Майора спросить, что он об этом думает.

Громоздкие, распахнутые во все стороны бронеплиты разгружаемого корабля-прим да два повисших в пустоте силуэта Модулей Второго ранга по бокам — картина даже после фантастических видов Ню-Файри подавляла своими масштабами, заставляла вжимать голову в плечи, таким тяжким грузом повисал на тебе весь этот многокилометровый трёхмерный лабиринт.

Мелькающая на экране стая малых ремонтных автоматов ничуть не портила вид, и свежие отметины во внешних броневых плитах внушали ещё большее уважение к экипажу, попавшему на самом выходе в «физику» в передрягу. «Да, досталось вам». Но сражаться — таково было единственное применение всей этой грандиозной техники, иначе зачем она нужна?

И теперь «Эмпириал» внесён в реестры настоящих боевых крафтов. А Майор Ковальский, сам не ожидая того, побывал там, где, Исорий Птесс был в этом абсолютно уверен, навсегда осталось его сердце. В бою. Долго же ему пришлось ждать, — подумалось вдруг.

Всё, хватит, пилот снова привёл ходовые генераторы в состояние активного маневрирования. Шлюзование к внешним причалам «Изабеллы Гриер», их головного модуля, с учётом состояния бортовых систем обороны обещало оказаться непростым. При таких мощностях шутки с силовыми магистралями были плохи, а распахнуты они сейчас были буквально настежь.

Уже на подлёте Исорий Птесс обратил внимание на расходящиеся лучами борозды километровой длины, пропаханные во внешней броне колоссального первторанга. Полсотни килотонн минимум, прошил наискось просаженный экран, потом развалился на части и лавиной огня врубился в прочный корпус. Свой или противник, какая разница, энергия от импакта была по мощности сравнима с субъядерной. Ничего себе.

Встрепенулся бортовой церебр, перехватив управление и нацеливая челнок вдоль силовой направляющей в нужный ангар.

Шлюзование действительно оказалось не из приятных.

Исорий вскочил с места, только затихло последнее содрогание челнока, неловко примеряющегося к нестандартной конфигурации дока.

Иногда кажется, что эти шлюзы открываются бесконечно, почему каждый раз, когда ты готов пролететь миллион километров, но вот эти последние тягучие секунды…

Да что же это.

Нет, он ничуть не ожидал увидеть своего бывшего командира в точности прежним — суровым человеком в военной форме с капитанскими, то есть майорскими нашивками, стремительным, сильным, знающим, чего он хочет от себя и других. Однако этот вид усталого звёздного скитальца, с трудом соображающего, куда его занесла судьбы… этот образ выбивал из колеи. Ладонь, прижатая в салюте к мерцающему на груди значку Планетарного корпуса, невольно дрогнула на полпути. Он сильно изменился за прошедшие годы, Рэдэрик Ковальский теперь мало походил на Капитана, что вёл свой могучий «Ксеркс» в бой.

— Здравствуй, Отрядный.

— Здравствуйте, Капитан.

Старые обращения, сразу очерчивающие ту грань, за которую вовсе не стоило заходить. Пожатье рук, крепкое, но со стороны Птесса несколько неуверенное. Отрядный так Отрядный. Он не лукавил, когда говорил, что гордится тем, что когда-то был командиром личной гвардии Капитанов Ковальского и Алохаи.

— Пойдём, путь впереди неблизкий, посидим где-нибудь, поговорим.

— Мне ещё нужно доложить Экипажу о прибытии…

— Ничего, им сейчас совсем не до нас. Тебе ещё выдастся случай пообщаться с кем-нибудь из них. Поверь мне, приятного в этом общении мало.

Спустя полчаса они уже сидели в одной из кают-кампаний огромного модуля, за неприметным столиком в дальней нише, словно отгороженные от остального мира. Стоило иному флотскому разглядеть, кто сидит рядом с Исорием, их словно ветром сдувало.

Свеженаречённый вновь Отрядным всё не мог отделаться от впечатления, что разговаривает с абсолютно незнакомым ему человеком. И дело было не в тех отметинах, что аллегорически искал, но совершенно буквально находил на лице Ковальского Исорий — там были отметины незалеченных толком свежих следов лучевых ожогов. Дело было в совершенно чужой ему душе собеседника.

— В итоге мне предложили вернуться на Альфу.

— Снова Планетарный контроль, как в былые времена?

— Не совсем. Новая База… я был там проездом, но это был уже совершенно чуждый мир, и чтобы снова начинать с нуля, нет, это уже было не моё. Я тут, на борту «Эмпириала», встретил своего бывшего начальника из СПК, он тоже ушёл в отставку, наше поколение незаметно разбежалось по галактическим углам, кто вообще остался жив.

И вот снова. Он перестал быть тем Рэдэриком Ковальским, что долгие годы оставался стержнем, что склёпывал Легион в единое целое, что вёл людей вперёд. Теперь же в нём было слишком много пустоты и холода, так казалось Исорию. То был не холод ледяной кометы, в любой момент готовой превратиться в великолепное небесное тело, распускающееся собственной комой на миллионы километров вокруг, то был холод осеннего утра, холод старости и ужаса перед новой жизнью. Капитан остался по-прежнему сильным и упорным, но он уже не желал открываться этим своим качествам.

Холод не давал.

Что же происходило в жизни Капитана все эти годы?

Отчего-то Птессу сделалось совестно, что он не оказался тогда рядом со своим Капитаном, не поддержал его. Хотя, нужна ли была командиру какая-то помощь, принесла бы она ему хоть что-то хорошее. Сознание не всегда способно следовать формальной логике.

— Майор?

Рядом с их столиком возникла гибкая фигура в незнакомой форме, Исорий невольно подобрался и сделал движение навстречу. Кажется, это один из них. Элементал казался невероятно огромен для пилота, те обычно отличались маленьким ростом и хрупкостью плеч, подобные здоровяки — и во Флоте?

— Вольно, реал-капитан, вы не на службе. Майор, мне сообщили, что вы отправляетесь вниз.

— Да, пилот, я покидаю «Эмпириал».

— Разрешите попрощаться с вами от имени всего Экипажа.

— Прощайте, пилот.

Не понимая смысла мизансцены, Исорий смущенно склонился над своим блюдом и принялся сосредоточенно жевать что-то по-флотски безвкусное. В этих двух скрестившихся взглядах читался такой настойчивый внутренний диалог, неслышимый постороннему уху, что становилось неловко, будто подглядываешь за не касающимися тебя секретами. Ковальский, только появившись на его горизонте, сумел породить в нём столько вопросов, ответов на которые не найти и вовек. От этого становилось вдвойне неуютно.

— Майор, мне хотелось бы… Хотя… да, прощайте.

И ушёл, не дожидаясь ответа. Да Ковальский и не рвался добавить что-нибудь сверх уже сказанного.

— Доедай быстрее, Отрядный, у нас как раз через сорок минут коридор.

Исорий только кивнул, подчищая тарелку. Сорок так сорок. Оставалось послать свои мысли подальше и попробовать закруглить этот странный диалог, больше похожий на два несвязанных монолога. Хотя… кое-что он всё-таки сумел узнать.

Правда, весьма престранным образом.

Они стартовали по дуге гиперболы, указанной им церебром, что управлял в этот момент процессом разгрузки «Эмпириала». Не самый быстрый способ оказаться «внизу», зато по пути можно было во всей красе понаблюдать с высоких широт на заполненную движением эклиптику. Исорий, заняв своё привычное место в «коконе» пилота, помалкивал, не желая пропустить свободный канал ухода, и только он привычно погрузился в вязкую мешанину хаотично текущих и тут же угасающих мыслей, как Ковальский снова заговорил.

— Избранные, Хранители, ирны, ГИС, не говоря уже о ГКК. Два корабля-прим в пределах ЗВ, ещё семь на подходе… Что здесь у вас творится, а, Отрядный?

— Ещё семь? Не знал. Похоже, Ню-Файри должен со дня на день официально получить статус Колонии.

— Железно-никелевая суперземля «чёрного ряда», гравитационный колодец в три с лишним «же», на поверхности безумная химия, ультраплотный естественный нейтринный фон, да ещё и расположена планета за пределами ГС… я что-то упустил?

— Вас всё это смущает?

— Всегда найдутся увлечённые великой идеей люди, способные жить даже здесь. На силу тяжести и вовсе — плевать.

Исорию показалась обидной та лёгкость, с которой Ковальский говорил о сложностях их жизни тут.

— Угу.

Тому, кто не видел здешние грозы, не понять, с какими силами им тут каждый день на самом деле приходится бороться.

— Я понимаю почти всё. Совет хочет создать на этой планете форпост, новый Фронтир у Второго Барьера. Найдутся и те, кто захочет здесь жить, целая новая цивилизация новых Титанов, на которых рано или поздно найдутся и свои Новые Боги. Я не понимаю одного — зачем.

Птесс постарался изобразить на своём лице выражение «о чём же тут размышлять-то».

— Совет знает, что делает.

Галактика, как же холодно…

— Совет? Да, он всё знает, обо всём помнит, учитывает каждую деталь в своих планах и не забывает при этом посоветоваться с нами, людьми. Даже больше, — десантник невольно обернулся к Капитану, что-то в этом голосе заставило, и некоторое время молча, не отрываясь, на него смотрел. Было, было в этом человеке ещё что-то. Там, на самом дне, под слоем смёрзшихся воедино льда и стали, что-то теплилось. Ледяная, звенящая ярость.

— Почему вы так говорите?

— Не знаю. Ещё и вот этого — не знаю.

И тут его глаза вспыхнули, поглощая в своих глубинах саму Вселенную. Чудовищная воля мерцала в этих зрачках — Хозяин, Вождь, Командир возник перед ним, уже вытягивающимся в струнку — готовым выполнить приказ солдатом. На лице, посреди которого царили эти чудовищные глаза, всколыхнулось тяжёлое, подавляющее волю внимание. Сердце прыгнуло и бешено забилось. Я должен что-то рассказать. И тут же голос:

— Отрядный, тебе так нравится этот чужой мир. Покажи мне его таким, каким ты его видишь.

Мгновенная молния мысли и… Исорий тряхнул головой, проклятие, что это такое на него нашло. Оглянулся — Ковальский с видимым интересом вертел головой, словно пытаясь охватить взглядом весь огромный диск надвигающейся на них планеты. Ах, да! Нужно ему что-нибудь рассказать, что-нибудь такое, чтобы он понял.

— Вы не представляете, какая здесь жизнь!

Рэдэрик Ковальский ненавидел себя. Вот такие моменты и приближают неотвратимый момент наступления его окончательного выбора. Для самого себя он стал ничуть не лучше тех, кого он с некоторых пор так ненавидел. Его нутряная суть хотела новых и новых деталей окружающего мира. Любой ценой. И любой же ценой необходимо было предотвратить новые ошибки, которые он так часто в своей жизни допускал, ибо цена их теперь возрастала с каждым днём, с каждой минутой.

Эта мысль не давала покоя. И теперь он использовал, жёстко, властно, безапелляционно использовал в чём-то дорогого ему человека. Чем же он лучше них? Да и к чему теперь метаться. Слушай.

Невозможно было себе представить более сложное переплетение интересов, культур, эгрегоров человечества, чем мир, красочное описание которого лилось из этих недоумевающих глаз. Ню-Файри готовилась стать вершиной новой волны экспансии Человечества, далёким форпостом, что самой историей был предназначен стать новым центром, полюсом, прыжковым колодцем нашего общего будущего.

Невероятные ресурсы н-фазного коллоида, упрятанные в недрах субпространственной проекции этой Системы, могли удовлетворить потребности галактических верфей на долгие десятки тысячелетий. Близость врага, необходимость в центральной перевалочной базе для дальнейших операций по вытеснению механоидов за пределы ГД, это уже было достаточным поводом именно здесь и сейчас пересмотреть Договор Первого-Ра-Беренгофа.

Да и сама Ню-Файри, утопающая в яростных лучах голубого супергиганта Ню-Файри-Сан, жёсткая, скорая на расправу с нерадивым учеником, мгновенно разжигающая в твоей груди огонь, с радостью принимающая человеческую силу и смелость в качестве подношения к собственному алтарю. Мир, пестующий волю к победе, какую так редко можно встретить в современной Галактике.

Три параллельно существующие биосферы, причём одна из них — редчайшего кремний-фторорганического типа, уникальная распространённость альфа-водородных соединений в газовых оболочках, всё это за долгие миллиарды лет эволюции породило то, на что планеты террианского типа не будут способны никогда. Сложнейшие экзохимические симбионтные организмы, восемнадцать царств живого мира, чудовищная альфа-водородная субъядерная химическая энергетика, пронизывающая биосферу такой плотности и нишевой заселённости, что позавидует даже с грехом пополам восстанавливаемая Старая Терра.

Грандиозные картины, красочные описания которых Отрядный скороговоркой изливал на одинокого потерявшегося слушателя, они порождали в душе Ковальского совсем другое: образы новых промышленных центров, научных лабораторий, военных баз, горящих глаз, яростных криков… Его личный путь в Галактике окончательно зашёл в тупик, но Человечеству… ему нужен был этот новый вектор, этот плацдарм для борьбы не с проклятым врагом, не со страхами прошлого, от которых люди так здорово научились прятаться по тёплым уютным и пустым мирам.

Третья Эпоха заканчивается.

Ковальский напряжённо вглядывался в панораму, разворачивающуюся вокруг по мере вхождения гасящего орбитальную скорость челнока в атмосферу. Громоздкая, казавшаяся чрезмерной для такого маленького аппарата силовая броня и литой н-фазный корпус уверенно держали невероятно агрессивную местную атмосферную химию, однако во вспыхнувшем вокруг челнока плазменном коконе действительно творилось что-то страшное, пусть зелёно-голубой яростный рёв и не проникал в кабину. А вот — те самые клетки, о которых с такой экспрессией говорил во время полёта Отрядный. Может, это на наших глазах зарождающийся новый планетарный разум, может, просто невероятно усложнённая ксенобиологическая структура, ничего общего с разумом не имеющаяся.

И с этим они тоже столкнутся.

Неужели ему всё время теперь — вот так, ловя нечаянные мысли, как ускользающую змею за хвост, не имея возможности даже толком её обдумать?

Они уже приближались к конечной точке своего маршрута, осталось только вернуть всё как было, пусть Отрядный остаётся прежним, у Рэдэрика Ковальского достанет совести не разрушать безвозвратно то, что не он построил и то, что отнюдь не только он ценил.

— Майор, о чём это мы говорили, я отвлёкся.

— Ты рассказывал мне о Ню-Файри. А пилоны, они и вправду в темноте настолько красивы?

— Что вы, невероятно. Я вам сейчас покажу. По правому борту.

Повисло молчание. Дадим ему прийти в себя. На всё нужно время. Он же просто человек.

Шлюзование заняло в два раза больше времени, чем весь полёт сквозь атмосферу. Местные условия навязывали свои стандарты. Да и Отрядный, похоже, что-то всё-таки заподозрил, явно нервничая. Нет, он действительно уже не тот десантник, каким был когда-то. Напоследок — пожатие рук. Как ещё одно качание маятника, идущего вспять.

— Я завтра найду вас, обязательно найду. Вам нужно увидеть то, что является истинной силой, духом Ню-Файри, без которого эта планета никогда бы не далась нам в руки.

— Хорошо. Заходи прямо с утра. Я буду очень рад.

Улыбнуться в ответ — обязательно улыбнуться.

Они разошлись в разные стороны, Ковальский же подумал, что эта мимоходом назначенная встреча может всё-таки состояться. Даже вот как —будем считать её обязательной. Хотя зачем ему это всё, теперь. Простое маленькое подленькое предательство старого боевого товарища. Слишком мелко для человека, слишком обыденно для Избранного.

Вот дверь в его каюту, то есть в ту комнату его апартаментов, что могла бы считаться гардеробной, если бы не непривычные для опытного звездохода огромные размеры. Он вскрыл её мимоходом, лишь бросив косой взгляд и шагнув вперёд. Что ж, ничто не отвлекает, и нечему тебя избавить от собственных мыслей. Когда так много поставлено на карту не только его никчёмной крошечной жизни, но и всего человечества, займись лучше делом, как следует обдумай свой следующий шаг.

Резким свистящим движением ткань треклятого плаща скользнула с его плеч. Он почувствовал почти физическую необходимость скинуть одежду, лечь на пол, ощутить всем телом потаённое дыхание этой планеты: тяжкие вздохи живого тела грандиозного пилона, до которого теперь оставались считанные метры, гулкие, минутами тянущиеся ноты поющего в вышине ветра, злые свистки разрядов между огромными атмосферными клетками. Он не зря учился чувствовать мир. Теперь это стало его необходимостью.

Треск магнитных швов, поддавшихся, наконец, тем хаотическим силам, что бушевали сейчас в голове Ковальского, гулко отразился эхом от стен полупустой комнаты. Как же странно теперь выглядит его собственное, с годами изученное до последней чёрточки тело. Такое теперь… чужое, оно виделось чем-то неподвластным пока его сознанию. Уже на самой грани, уходя в такое знакомое теперь ничто, Ковальский активировал зеркальное покрытие стен и всмотрелся.

Ему можно на вид дать лет пятьдесят, а можно и сто пятьдесят, но эти глаза… С такими люди не живут, с такими люди умирают в мире, где нет понятия старости, где усталость от жизни считается единственной по-настоящему неизлечимой болезнью самого конца девятого тысячелетия.

Старик, глубокий старик, тебе словно удалось за своё несчастное столетие прожить с тысячу таких вот лет… разве подобные тебе вообще бывают?

Подобные — бывают.

Он не перешёл грани, хотя уже кожей чувствовал буйство энергий, с каждой секундой ускоряющееся вокруг его несчастного тела-носителя. Девушка. Она тоже была в зеркале. Голова на уровне его плеч, руки висят безвольно, буквально плетьми. Никогда до того он не замечал, какой неживой может быть одна лишь поза. Он узнал её.

Элементал Вакуума, Суилия, девушка-пилот.

Рано или поздно она бы всё равно явилась. Лучше рано.

Странное дело, не хочешь человеку плохого, и это тут же создаёт тебе массу проблем. Она ещё толком не пришла в себя после пребывания в медблоке, перед её глазами ещё мелькают картины, видеть которые довелось и самому Сержанту. Почему всегда нужно вот так… с мясом?

Майор Ковальский развернулся к ней всем корпусом, как хищник на добычу, разом делая помещение ужасно тесным, переполненным. Её глаза мигом скользнули по его покрытым шрамами плечам и вновь замерли, словно загипнотизированные, глаза в глаза. Она была уверена, что их история ещё не закончена.

— Майор, вы спасли наш Экипаж. Остальные не до конца это осознают, но я-то знаю, как всё было.

— Зачем тебе всё это, девочка?

Обращение не про уставу её слегка задело, но только слегка, человек по природе своей упорен в собственных заблуждениях. «И ты тоже человек». Она сменила выражение на своём лице, так что он невольно затаил дыхание.

— Ты хочешь мне вернуть какие-то долги? Ты думаешь, что любой долг можно и должно оплачивать?

Взгляд его свободно скользил по линиям тела вдоль стройных лодыжек, округлых коленей… Там, с правой стороны, где бёдра переходят в почти ещё детский живот, по-прежнему зияла фиолетовая глазница вытатуированного символа. Это ты искал? Да нет, всё и так ясно, хотя за то, что ему удалось рассмотреть этот знак, кое-кому придётся ответить на пару лишних неудобных вопросов. До боли знакомая едва очерченная девичья грудь, уютная ложбинка между них, до сих пор исполосованная крест-накрест двумя шрамами, трогательные впадинки над ключицами, чуть слишком длинная шея… Он видел её со всех ракурсов одновременно, во всей красе её беспомощной позы.

Она — детище Силикона. Она во многом живёт не здесь, а там, где царит любопытное существо его Эха. И это тело для неё — не более, чем мебель в этой комнате. Даже для тебя, Майор, всё иначе. Элементалы живут внутри своих сетей. Так в чём же смысл?

Стоп.

На него сейчас смотрит не она. На него сейчас смотрят они все.

— Не так просто, девочка.

Она вздрогнула всем телом, отшатнулась.

Он улыбнулся ей, только ей, погладив по короткому ёжику традиционно бритой, как у всех пилотов, головы.

— Я сделал своё дело, остановил тогда атаку. Ты сделала своё дело, увела корабль. Ты мне ничего не должна. Пусть остальной Экипаж сам разбирается, как ему с этим жить дальше.

А потом он, сверяя движения с её скоростью восприятия, такой медленной сейчас, потянулся сознанием и аккуратно отключил её разом ото всех внешних инфопотоков, от этих, таких лишних здесь, десятков невидящих глаз.

В его зрачках сверкали молнии. В его руках вибрировала сила сотен неведомых миров. Переход с каждым разом становился всё проще и проще. «Слишком быстро, слишком мало времени остаётся на выбор».

Выбор. Смешно.

— Спасибо, девочка. Ты научила меня кое-чему хорошему, но и я тебя должен кое-чему научить… Запомни этот урок. Я верю, что ты пришла ко мне по собственной воле, но ты так ничего и не поняла. Никогда не трогай чужих открытых ран, даже нечаянно. Некоторые вещи должны оставаться с тобой, даже если они тебя ранят, не пытайся их разделить с другими — других они могут попросту убить.

Её глаза быстро теряли выражение растерянного недоумения, на их дне уже таился страх. Страх перед тайной, которую сейчас являл он сам. Она ощутила порыв горячего ветра в лицо, ощущение дыхания в затылок, а потом теплый отпечаток его ладони лёг ей на живот. Одна ладонь. И поверх неё — другая.

Она судорожно сжала веки и вцепилась в эти руки, отчаянно пытаясь оставить себе хоть нить материального в сошедшем с ума мире.

Тело девушки изогнулось дугой, распростёртое в воздухе посреди пустой комнаты.

Жаркий выдох вернул Вселенной вскрик особой глубины и силы. Там был жар летнего зноя, там была прохлада весеннего сада, там был ранний ноябрьский снег и свеча, мерцающая в пустом доме. Там было всё. Не было одного.

Его.

Элементал Вакуума, член Экипажа «Эмпириала» обнаружила себя стоящей у порога апартаментов Ковальского, одетая по уставу, как будто ничего не случилось, там. Вот только губы, пунцовые от испытанного чувства, ещё помнили то… наваждение. Она долго смотрела на запертый люк его каюты, потом развернулась и пошла прочь. Ей было горько.

А Ковальский лежал на диване в своём новообретённом «кабинете», глазел на развешенные вдоль стен эрвэграфии и тихо напевал сам себе какую-то песню.

Ещё только утро.

Ещё немного, и он направится в точности туда, куда его несло вот уже полжизни. Согласно его воле или против, но это место именно здесь. Избранные, есть ли выбор у вас самих. Есть ли у тебя самого выбор?!!

Выбрать нечто из ничего. Или вместо ничего.

Теперь он улыбается, чувствуя… Не так, как улыбался Отрядному. Улыбается по-настоящему. Радостно и добро.

Он, снаряд, призванный вечно лететь к цели. И она уже почти стала ему ясна.