В ту ночь нам не удалось уехать далеко. Выехав на шоссе, мы преодолели не больше двадцати километров, а затем были вынуждены свернуть в какой-то маленький поселок, названия которого даже не успели прочесть. Мы испугались колонны грузовых автомобилей (военных, как предположил Леха), которые шли нам навстречу, и тут же юркнули в так удачно подвернувшийся съезд.
Я был уверен на все сто процентов, что нас заметили, просто, видимо, смысла преследовать белый жигуленок не было. Мы лихо пронеслись по деревенской ухабистой дороге под жалобный скрип подвески и свернули на узкую улочку, оканчивающуюся лесом. Я быстро заглушил двигатель и выключил фары.
— Сидим тихо. Если за нами поедут, придется драпать. Не знаю, конечно, что они могут нам сделать, но мне что-то подсказывает, что ничего хорошего.
— Да, мы ж со стороны Ижевска ехали, — вздохнул Ванька. — Приняли бы нас за зараженных или, что хуже, за террористов. И поди докажи, что мы вообще ни при чем.
Прошло минут пятнадцать, и в ближайшем к нам доме загорелся тусклый свет. К окну прильнула дородная женщина, несколько секунд посмотрела на нашу машину и вернулась восвояси. Лампочка в дома погасла, и темнота мгновенно проглотила островок света.
Мы приняли решение заночевать прямо здесь, в машине, запершись изнутри. Плана действий, разумеется, не были, у каждого в голове ураганом кружились мысли, бесцеремонно толкаясь и наскакивая друг на друга. Сам не знаю, каким образом нам вообще удалось заснуть. За ребят не стану ручаться, но я провалился в сон практически мгновенно и в очень неудобной позе крепко спал до первых лучей солнца.
Я с трудом разлепил глаза и тут же зажмурился — ну и дурак, поставил машину передом к восточной стороне, так что рассвет одновременно заметили мы все. С другой стороны, это было хорошо, так как вся наша компания дружно очнулась и начала сонно протирать глаза.
Мы вышли из машины, размять затекшие конечности. Тут же всплыли скомканные воспоминания от вчерашнего вечера, и то, что я в момент пробуждения принял за остатки сна, снова оказалось реальностью. Посмотрев на лица друзей, я понял, что с ними происходит подобное.
Где-то в конце улицы закричал петух, ему вторил громкий лай — странно, что собаки не оповестили хозяев о нашем приезде еще вечером. Ветер со скрипом качнул калитку того самого дома, из которого нас внимательно разглядывали, и понесся дальше, разбившись о незыблемую преграду в виде леса.
Ванька прикурил сигарету, выпустил изо рта клуб сизого дыма и задал самый животрепещущий вопрос.
— Что делать-то будем?
— Хороший вопрос, — ответил Леха, потом, помедлив, добавил. — Ну, в сторону дома мы уже точно не поедем. Да и вообще неясно ничего, что хоть произошло-то… Может, у местных спросим?
— Я на это и рассчитывал, — согласился я. — Только дадим людям проснуться, а сами пока посидим потише. Можно еще вздремнуть, а лучше поесть.
Два с небольшим часа мы проторчали в машине, смакуя завалявшуюся под передним сиденьем пачку чипсов. Мобильный интернет теперь был недоступен, телефоны ни у кого не работали. Наконец, Ванька заметил в одном из огородов движение, и мы, решив, что час настал, рассредоточились по деревне. Мне достались три ближайших дома. Как я и предполагал, моему появлению никто не радовался. В первом доме меня просто проигнорировали, зато из второго, стоило мне постучать в дверь, донесся отчаянный мат. Общий смысл эмоционального монолога сводился к тому, что мне следует срочно отойти от двери, а лучше и вовсе уехать из деревни, пока со мной и моими товарищами не приключилось чего нехорошего — собака вот голодная как раз. Я покосился на здоровенного, похожего на волка пса и решил даже не пытаться, тем более что тот выжидающе смотрел на гостя, готовый к броску. Такой так просто гавкать не будет, просто клацнет челюстями — и нет человека.
Удача постигла меня, когда я, наученный новым опытом, с опаской открыл калитку третьего дома. Лежавшая возле будки дворняжка, прикованная к своему обиталищу короткой и толстой цепью, совершенно не подходившей такой маленькой собачке, испуганно заскулила. Странно, чем меньше собака размером, тем больше она гавкает на всех и вся. Эту истину я уяснил еще давно, и сейчас, признаться, впал в ступор, из которого меня вывел хриплый голос:
— Чего тебе? — задали мне стандартный вопрос.
Я поднял голову. Из открытого окна покосившегося дома высунулся сухонький старичок, одетый в легкую куртку непонятного темного цвета. Такие, кстати, можно встретить на мужчинах самых разных возрастов практически в любой российской глубинке — откуда они их вообще берут?
— Да мы из Ижевска. Хотим только…
— Что? А ну, пошел вон! — лицо деда исказилось от злобы, он уже хотел захлопнуть оконную створку, но я успел.
— Не бойтесь Вы! Мы не заразные! Нас не было в городе во время теракта! На огороде мы отдыхали, у друга. Вон он, кстати, от индюков убегает, — я показал пальцем на Ваньку, испуганно удирающего от здоровенной птицы. При каждом шаге индюка висящая на шее кожа задорно подскакивала, что придавало всему происходящему комичный вид. Только Ваньке было не до веселья — индюк нехотя отстал только в конце улицы. Да уж, тут не только собак надо бояться, в этой деревне, похоже, получить можно от любого животного.
— Хм, — старик задумался, но окно обратно открывать не стал, оставив лишь узенькую щель, через которую буравил меня прищуренным глазом.
— Да мы просто хотим хоть от кого-то услышать, что вообще произошло. Не можем домой дозвониться, сотовые не работают…
— Эх, бедняги, — дед вдруг погрустнел. — Ну, зови своих шалопаев, заходите.
Дед — Тарас Тимофеевич — жил скромно. Жена его умерла три года назад, единственный сын с женой и тремя детьми жил в Петербурге и отца навещал нечасто. Наверное, отчасти поэтому старик и решился впустить в дом малознакомую компанию из четверых молодых парней. Говорил он охотно и много, но, увы, весьма витиевато и сбивчиво — что ж, возраст. Так или иначе, кое-что мы узнали.
В общем, неизвестное лицо (или лица) во время празднования Дня Победы на центральной площади выпустило на свободу некий неизвестный прежде вирус. Как они это сделали, Тарас Тимофеевич сказать затруднялся. Жертвы, оказавшиеся у эпицентра, тут же погибали, другие же сходили с ума и начинали бросаться на всех подряд, буквально разрывая друг друга и окружающих людей на части. Причем у многих людей такие вспышки бешенства начались уже в больнице, через несколько часов после предполагаемого заражения. К этому времени в городе уже творилось черт-те что — жители успели испуганно разбежаться по своим домам и районам, и уже там начали сходить с ума и стремительно заражать окружающих. Полиция оказалась совершенно бесполезной, и в итоге, чтобы не допустить выхода инфекции за пределы Ижевска, наверху было принято решение просто уничтожить город. Поверить в такое вот так сходу было решительно невозможно, но какой смысл старику врать? Да и звучит правдоподобно — выпустили на свободу вирус, половина города сошла с ума, а другая половина (потенциальные носители заразы) побежали, кто куда. Какой лучший выход? Верно, уничтожение очага. Один город принесли в жертву остальным жителям страны, да и, можно сказать, всего мира.
От таких известий вся наша компания уронила челюсти на пол, только Тарас Тимофеич был абсолютно спокоен. Он появился на свет за пять лет до начала Великой Отечественной и в жизни повидал достаточно зверств как со стороны власти, так и со стороны сограждан, так что к скудной жизни, полной лишений и опасности, ему не привыкать. Да и в город он ездил, жил здесь, а что творилось за пределами деревни — не его ума дело, и все тут.
— Помните, когда мы выезжали из «Металлурга» в Ижевск, прямо перед нами пронеслись три джипа? — вспомнил вдруг Леха.
— Ну…
— Эти суки все заранее знали, — злобно бросил он. — Президент наш и кучка его «шестерок». Они уже тогда знали, чем дело кончится! Через несколько часов после начала «звездеца»! Как всегда, блин, что за страна…
— Слушайте, — негромко промолвил Семен, задумчиво глядя куда-то сквозь стену. — А ведь если вирус не сразу проявляет себя, то он ведь уже может быть везде… Сколько людей уехало или улетело из Ижевска после теракта? Эх, новости бы посмотреть, а лучше в Сеть выйти…
Эта догадка просто ошарашила меня. Вот тебе и раз, а ведь Семен прав. Удивительный он человек — все больше молчит, терпеливо слушает, а уж если что скажет, то всегда строго по делу и в точку.
— Тарас Тимофеевич, что еще по радио было? Или по телевизору?
— Так не работают они, — пожал плечами дед. — Свет-то у нас еще есть, а вот телевизор да радио с самого утра молчат. Вчера только говорили, чтоб все дома сидели и никуда, значит, не высовывались. Да только мне все одно надо выйти, в магазин сходить хоть за хлебом…
— А знаете, сидите, Тарас Тимофеевич, — поднялся Леха. — Мы сходим и все Вам принесем. Что еще нужно купить, кроме хлеба?
— Крупы возьмите, ребята, да можете водочки, полушку, — воодушевился старик и полез в карман висящей на крючке в прихожей фуфайки. — Я денежку дам, погодите.
Семен, решительно отказавшись от денег Тараса Тимофеевича, отправился с Лехой в магазин, а мы с Ванькой вышли во двор на перекур. Уселись на старенькие крылечные ступеньки, упруго гнущиеся под нашим весом — мне сразу вспомнились детские поездки на огород к тете, там было похожее крылечко. Старый серенький домик, небольшой и не слишком опрятный огород — все точно так же, как пятнадцать лет назад, даже запах деревни остался прежним.
— Все интереснее получается, — зло сказал Ванька. — Подумай сам. Кто за все это отвечает? Наше паскудное правительство. Теракт в главный государственный праздник, а потом больше полумиллиона жизней вот так вот, в труху… Там же наши родители были, Димыч, у Лехи вон мама, девчонка его, Оля. Я просто пока вообще не могу это все в голове уместить, все говорю себе, что потом думать буду, а то, блин, того и гляди свихнусь.
— И не говори, — я вздохнул. — До меня пока тоже, кажись, не добралось еще. То есть, я вроде бы понимаю, что ни семьи, ни дома больше нет, но сам удивляюсь, что пока держусь.
— Хотя вру, Димыч, — признался Ванька. — Сегодня вот видел во сне, что сижу я дома с матерью, она с работы пришла, что-то приготовила. И вот поели мы, пьем чай, я уж думаю спатеньки идти — завтра смена с шести — и как бабахнет! Точнее, звука я никакого не слышал, просто свет, яркий, аж глаза горят. Я даже как будто бы ослеп, но это же сон… И все замерло, и слышу тихий голос мамы — иди, говорит, отсюда. Хорошо, что тебя здесь не было.
Под конец фразы голос Ваньки немного дрогнул, и сам он нервно затянулся. Я понимающе посмотрел на друга и на его слегка заблестевшие глаза, которые он быстро опустил, принявшись изучать ползущую по кроссовку божью коровку. Я тоже пару раз в течение дня ловил себя на мысли о том, что же пережила моя семья, осознав, что через долю секунды их ждет быстрый и страшный конец. Не было ни малейших сомнений, что они успели что-то подумать и что-то ощутить, наш мозг способен воспринимать и перерабатывать информацию за тысячные доли секунды, молниеносно делая выводы. Наверняка перед скорой и, к счастью, безболезненной кончиной в головах людей-таки успела проскочить одна тревожная мысль, состоящая из удивленного недоверия и осознания своей обреченности. А родители наверняка обо мне вспомнили и, может, даже успели порадоваться, что я далеко. Я не имею никакого права быть сейчас слабым, ни малейшего. Надо только добраться до ближайшего города, пойти в полицию и пусть нами, как жертвами, занимается горячо любимое государство.
Интересно, какая компенсация нам полагается? Лично я бы не слишком удивился, если бы нас постигла незавидная участь помещенных в какой-нибудь карантин, причем пожизненно. Да и как можно компенсировать то, что не продается и не покупается? Даже если предположить, что правительство вдруг посочувствует и подарит квартиру с окнами на Красную Площадь, что заполнит пустоту от такой потери, которая постигла нас всех? Ничто и никогда не сможет заставить нас это забыть. Я вообще бы не отказался для своего же блага прилечь ненадолго в психиатрическую клинику, но, едва эта идея пришла мне в голову, как я ее отмел. Нет, спасибо, еще сделают овощем, я ведь как-никак пострадавший, фактически беженец, много чего интересного могу рассказать журналистам, а за деньги заткнуть не получится. Я поделился размышлениями с Ванькой.
— Не думаю, что они настолько бессердечные, — покачал головой друг. — Да и толку-то нас по психушкам прятать, думаешь, мы одни такие счастливые?
— Нет, конечно, и других хватает. Интересно, чем они сейчас заняты.
— Да все тем же, уверен. Тоже ищут информацию и гадают, только по нам бабахнули или вообще весь мир в труху. А если кто уже узнал, что это свои подсуетились, так там уж все непредсказуемо, от жажды мести до суицида.
— Ага. А у нас, выходит, посерединке выходит, — я ткнул Ваньку кулаком в плечо, пытаясь подбодрить, хоть у самого горько саднило в горле. — Мы и Кремль брать не собираемся, и с собой кончать. По крайней мере, я на это надеюсь. Выше нос, Ванька. Нас хоть четверо осталось, все друг друга давно знаем, не многим так везет в таких ситуациях. Каждый может рассчитывать на каждого.
— Слово «везение» тут вообще не уместно, — огрызнулся было Ванька, а потом поднял на меня извиняющийся взгляд. — Да нет, ты прав. Если сейчас раскиснем, то потом трудно будет собраться. Сейчас парни вернутся и поедем куда-нибудь, хоть в Челны те же, толку-то по деревням мотаться. Обратимся в отделение, посмотрим, что получится. Только вот документы только у нас с тобой — права — а паспортов вообще ни у кого.
— Да разберемся, по базе пусть пробьют, у них же должна быть хоть какая-то система, в которую мы все включены. И вообще, это менты виноваты, так что пусть только пискнут.
Ну, а чья ж вина? Всем понятно, чья. Полиция должна работать, а не имитировать бурную деятельность. Так можно бесконечно жертв терактов оплакивать, тогда как надо эти теракты предотвращать. Да и ситуацию можно было повернуть вспять, действуй правоохранители более оперативно. Стреляли бы сразу на поражение, брали бы на себя ответственность — им бы потом еще ордена за это дали — и спасли бы город, пусть даже ценой нескольких тысяч жизней. А так что? Так семьсот тысяч потеряли.
Мне вдруг вспомнился тот полицейский, что развернул нас на тракте. Он что-то про внутренние войска говорил. Мол, приедут и порядок наведут. Видимо, им сверху так сказали, дезинформировали, а на самом деле хотели просто запереть людей в ловушке и накрыть всех сразу. Да уж, мента жаль, мне он показался хорошим человеком. Откуда такие вообще в наших органах берутся? А ведь встречаются время от времени честные и бескорыстные сотрудники. Ума не приложу, чего им стоит сохранение своих принципов в таких глубоко аморальных структурах.
Наше поколение, повально увлекающееся играми и книгами о ядерной войне, постапокалипсисе и нападениях зомби словно бы готовилось к подобной ситуации. Нет, я и сам любил в что-нибудь этакое поиграть. Мне казалось забавным бродить по заросшей деревьями Припяти, отстреливаясь от кровожадных мутантов, или скакать по руинам европейских и американских мегаполисов. Все это было таким далеким и невероятным, и только потому интересным.
С другой стороны, сейчас я был даже благодарен разработчикам игр и голливудским умельцам, которые в погоне за кассовыми сборами тоже любили поднажать на пост-апокалипсис. Они не только развлекали нас на совесть, но еще и внедрили в наше подсознание мысль о том, что конец света вполне может случиться. При чем не обязательно конец света глобальный, он может охватить и какой-то конкретный регион, это не так уж важно. Важно было лишь то, что я уже, в общем-то, поверил и даже в какой-то мере принял услышанную от Тараса Тимофеевича страшную правду. Что ж, теперь надо ждать, когда вернутся Леха и Семен и составлять план дальнейших действий. И никаких промедлений, ибо в ближайшие дни только постоянное движение может сохранить нашу психику.