ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’

Глава 6. Все могут короли

Разбой на дорогах стал в Меровии действительно серьёзной проблемой. Процесс, который Джулиана называет «раскрестьяниванием», дал стране не только множество рабочих рук и армейских рекрутов, но и немало деклассированного элемента — людей, не вписавшихся в реформы.

— Не стоит недооценивать психологические травмы общества, возникающие при смене общественной парадигмы, — вещает доктор Ерзе.

Я мысленно называю это «голыми лекциями», но, если отвлечься от зрелища «Джулиана откинулась на подушки, заложив руки за голову и демонстрируя идеальную форму большой груди», то рассказывает она вещи весьма интересные.

— Общественное сознание — реально существующий феномен, который приходится принимать во внимание. Оно достаточно консервативно. Даже в этносах современности, несмотря на мощнейший медиа-инструментарий и тщательное, умело проводимое на протяжении нескольких поколений размывание этической аксиоматики, на смену этнопарадигмы уходит поколение.

— Это сколько в годах? — заинтересовался я. — Лет пятьдесят?

— Нет, в современных обществах вдвое меньше. Из-за смещения идеологической активности в более молодые слои населения, а также в результате разрушения корневых установок выживания этноса, происходит такой феномен, как «ускорение истории». Физически время функционирования поколения увеличилось, но ментальные установки меняются быстрее из-за принудительного переключения общества на квазимолодёжные паттерны.

— И как так получилось? Я про «установки выживания». Разве это не основа всего?

— До определённого этапа — да. Общественный тренд по умолчанию направлен в сторону повышения выживаемости этноса. Но когда корневые установки начинают мешать идеологическим, то за несколько поколений можно выкорчевать даже такие базовые аксиомы, как инстинкт самосохранения, инстинкт размножения, защитный инстинкт и инстинкт кооперации.

— Звучит как-то дико.

— Отчего же? — снисходительно, одними губами, улыбается Джулиана.

Эта улыбка в очередной раз напоминает мне о том, что несмотря на идеальную фигуру и гладкую кожу, эта женщина, скорее всего, старше меня. Причём, намного.

— Возьмём наш срез, — продолжает она, — для его статистики характерно, что чем более развито общество, тем выше в нём процент самоубийств, меньше рождаемость, ниже уровень субъективной удовлетворённости жизнью, менее эффективны защитные механизмы социума и более атомизировано общество. В пределе текущий тренд нашего мира направлен на преобразование жизнеспособных этносов в рыхлые конгломераты депрессивно фрустирированных одиночек с подавленными базовыми инстинктами. Остаточное противодействие этому тренду вызвало тлеющий цивилизационный конфликт, выражающийся сейчас в непрерывной вялотекущей войне без цели завоевания, ведущейся без намерения победить, а лишь ради утилизации ресурсов.

— Но зачем, Джулз?

— Вопрос «зачем» был бы уместен, если бы этот процесс имел какую-либо цель. Но он имеет лишь причины.

— И каковы они?

— Наш суперэтнос попал в ловушку монетарности. Она подобна зыбучему песку: чем больше средств общество вкладывает в её преодоление, тем глубже в ней увязает. Но мы отвлеклись, я говорила про психологические травмы прогресса. Меровия — аграрный этнос, а они отличаются высоким уровнем консервативности. В норме общественная парадигма не меняется столетиями. В результате нашего буста произошёл внезапный слом преемственности. Он выражается в том, что опыт предыдущего поколения перестаёт работать для следующего, поскольку условия меняются быстрее, чем происходит их смена. Молодёжь, вступая в возраст принятия решений, не может унаследовать модели поведения родителей. В результате мы получаем поколение без встроенных этических ограничителей и моральных ориентиров, для которого «можно всё». Разумеется, это приводит к экспоненциальному росту криминала. Впрочем, хватит слов, я вижу, ты уже готов повторить…

И этот разговор заканчивается так же, как все её «голые лекции» — сексом. Доктор Джулиана Ерзе всегда получает то, за чем приходит.

Кроме причин общественного характера, рост поголовья разбойников связан с причинами вполне утилитарными: увеличение товарного трафика по дорогам и военная напряжённость на границах. Бандам есть что грабить, а ловить их некому. Все человеческие ресурсы ушли в армию и трудрезерв. Армия в ожидании вторжения оттянулась к границам, рабочие в три смены пытаются её обеспечить, а в центре страны образовался острый дефицит силовых структур. Когда есть что пограбить и ничего за это не будет, то принцип «Отнять легче, чем заработать» процветает.

Разумеется, дорожный разбой не стал сюрпризом для команды Мейсера. Просто в ситуации «военного ультиматума» на решение этой проблемы временно нет ресурсов. Его учитывают в расчётах как «прогнозируемый процент потерь». Пока он не слишком велик, его можно терпеть, но в ближайшем будущем лихих людей ждёт большой сюрприз. С началом зимы опасность войны на два фронта упадёт до нуля — зимой тут пока не воюют. Войска можно будет снять с границы и направить на решение внутренних проблем, тем более что в зимнем лесу скрыться куда тяжелее. В конце концов, у Меровии есть многочисленная, хорошо обученная, но совершенно не нужная на новом поле боя кавалерия — генерал Корц планирует переквалифицировать её в летучие отряды по борьбе с бандитизмом. По прогнозам Антонио, к весне проблема лесных разбойников будет в основном решена. Но сейчас только начало октября, и дороги небезопасны.

Если бы мы ехали в столицу, или в загородный дворец, или ещё в какое-нибудь отдалённое место, то с нами была бы охрана и ничего бы не случилось. Однако в пределах графства разбойнички до сих пор не озорничали. Репутация графа (то есть моя), плюс высокая плотность населения, плюс большой процент иммигрантов с военным опытом, плюс группа Слона, которая серьёзно относится к нашей безопасности и не стесняется в средствах поражения.

В общем, в рессорной коляске только я и Нагма.

На лежащее поперёк дороги дерево я среагировал правильно — натянул вожжи и стал разворачивать лошадь. Вариант, что дерево с такой густой кроной упало само по себе, при том, что никаких погодных катаклизмов на днях не было, мне даже в голову не пришёл. Одной рукой заворачивая коня, другой выхватил пистолет.

— Ложись, засада!

Нагма послушно свалилась с сиденья на пол коляски.

Развернуть на узкой дороге конную повозку быстро никак не получается, но я хотя бы не въехал туда, где на нас сразу кинулись бы из кустов. Теперь им ещё надо добежать, а у меня автоматический пистолет, три снаряженных магазина к нему, и я довольно неплохо стреляю. Увы, цена прогресса — у них тоже есть ружьё. Мои фабрики производят достаточно много огнестрела, чтобы он оказывался в том числе и не в тех руках. Если графа Михаила Док Морикарского застрелят из винтовки, называемой в народе «михайловка», это будет вполне иронично.

Но стрелок целит не в меня, а в лошадь, и, разумеется, не промахивается. Это последнее его жизненное достижение, потому что я не промахиваюсь тоже. Разбойник валится на дорогу одновременно с нашим конём, жалостливо вскрикивает расстроенная Нагма.

— Бегом! — я выдёргиваю дочь за шкирку. — Быстрее!

Их слишком много, чтобы просто отстреляться, но рывок и маневр дают нам шанс. Поэтому мы оперативно покидаем простреливаемое пространство дороги, стараясь оставить между собой и преследователями стволы деревьев. Раздавшийся вслед выстрел показывает, что поступили мы правильно, потому что либо ружьё уже нашло нового хозяина, либо оно у них не одно.

— Не стрелять! Живьём брать графа! — вопит кто-то в кустах.

Значит, это не просто любители лёгкой наживы на большой дороге. Отчего-то я так сразу и подумал — уж больно аккуратно и единообразно одеты разбойнички, да и действуют не как вчерашние крестьяне. Это снижает наши шансы — что Нагма, что я одеты не для кроссов по пересечённой местности. Если обычные разбойники, получив вооружённый отпор, скорее всего, сбежали бы искать добычу попроще, то эти вряд ли так легко отстанут. А вот то, что я нужен им живым, шансы как раз повышает. Потому что они-то мне живыми не нужны.

Лес осенний, ещё не вполне прозрачный, но уже и не «зелёнка». Это играет в обе стороны — им проще меня найти, мне проще в них стрелять. Первый раунд выходит за мной — преследователи увлеклись погоней и выскочили в просвет ровно там, где я их ожидал. Минус три.

Ранены, убиты — не знаю. Раненые даже лучше — о них надо кому-то позаботиться. Хотя эти могут и пренебречь, нравы тут простые. Теперь они стали осторожнее, а значит, снизили скорость. Надо набирать отрыв, при этом стараясь одновременно не бежать по прямой, и не удаляться слишком от дороги. Леса я не знаю, а по дороге нас будут искать. Будут-будут, причём довольно скоро. То, что я направился в учебный центр, знали многие, в том числе Слон. Когда я туда не приеду, его поставят в известность… Ну, скажем, через час. Дорога одна, на ней заваленное дерево и моя коляска с убитой лошадью, так что картина происшествия будет говорить сама за себя. Этим лесным засранцам тогда не позавидуешь. Но пока я не завидую нам.

Без Нагмы я бы мог играть в эти игры долго — пока не кончатся или патроны, или преследователи. Всё-таки двадцать лет опыта. Но она в платье с широкой юбкой и туфельках. Моя дочь умница, не паникует и не жалуется, делает то, что я говорю. Но в какой-то момент мне приходится её просто нести, потому что туфля разваливается, теряя подошву, а бегать босиком по лесу опасно. Я тоже в не самом удобном партикулярном одеянии, но на мне хотя бы сапоги.

Второй раунд — минус два. Они стали осторожнее. Надо выбираться к дороге. Знать бы, что будут брать живыми, я бы с неё и не уходил. С другой стороны, они могли попробовать подстрелить Нагму, это же меня «живьём брать», а не её. Ах, как нехорошо вышло-то.

Лес кончается внезапно. Раз — и опушка. Мне уже не двадцать лет, дочь тоже не пушинка, и я выскакиваю из плотных кустов в поле уже изрядно запыхавшимся. Выскакиваю прямиком на десяток верховых, наставивших на нас ружья. Секунду прикидываю расклад сил, потом аккуратно опускаю Нагму на землю, бросаю пистолет и поднимаю руки.

Нас привезли в закрытой карете. Мне связали руки, а сидящие напротив двое в масках гарантировали, что я не отодвину занавески, чтобы полюбоваться природой. Везли долго, дорога паршивая, карета тряская — никакого удовольствия. Всю дорогу мы молчали, потому что обсуждать, в принципе, нечего. Нагма держится — плотно прижалась ко мне плечом, но и только. Увы, она делает меня уязвимой — идеальный рычаг давления. Я что угодно сделаю, чтобы дочь не пострадала. Непонятно только, что именно от меня хотят.

Но они, наверное, расскажут.

— Поклянитесь, что не попытаетесь сбежать, и я прикажу развязать вас, — заявила фигура в маске.

— Честное графское! — сказал я насмешливо, ни в малейшей степени не считая, что обещание меня к чему-то обязывает. Я не настоящий граф, так что только дайте мне шанс.

Шанс, впрочем, пока не просматривается. Мы в комнате, я стою, собеседник сидит за столом. За моей спиной два человека, но останавливает меня не это, а то, что я не знаю, где Нагма. Нас разлучили сразу же, как привели в небольшой уединённый особняк, похожий на охотничий домик. Пока шёл от кареты, огляделся — вокруг лес, при доме конюшня, судя по звукам, есть и псарня. Надеюсь, собаки не натасканы на людей, иначе сбежать будет ещё сложнее.

— Итак, Михаил Док Морикарский… — задумчиво говорит человек в маске.

Руки мне развязали, я растираю запястья и жду, что будет дальше.

— Давно хотел познакомиться с вами поближе.

Значит, издали мы знакомы? Голос я, вроде бы, где-то слышал. Но не так регулярно, чтобы запомнить.

— Какая интересная конструкция, — человек крутит в руках мой пистолет, — одно из этих ваших изобретений? Поразительно тонкая работа. Вы, граф, воистину гений. Жаль, что это проклятая гениальность, которая принесла моей стране столько горя. Вы и ваша дочь… Я ждал, что вас остановят раньше, но, похоже, это придётся сделать мне.

— Очень пафосно, Ваше Высочество, — вспоминаю, наконец, где слышал этот голос я. — Ну чисто театр.

— Значит, вы меня узнали, — принц Джерис снял маску и положил её на стол. — Это уже не важно. Завтра я передам вас людям из Багратии, они вывезут вас из страны.

— Вы предали страну и брата? — удивляюсь я. — Но ради чего?

— Я спасаю страну, — резко ответил он. — Меровия давно должна была войти в число развитых культурных стран, приняв руку дружбы от Багратии и Киндура. Мой брат всегда был против, из нелепого упрямства оттягивая неизбежное, но я всегда знал, что исход неизбежен. Пока не появились вы, граф, ваша дочь и ваши жуткие друзья. Десять лет назад Перидор уже почти признал безнадёжную обречённость нашей дикой патриархальной автономии, осознал невозможность, а главное — ненужность противостояния культурным веяниям морских держав. Но вы подали ему ложную надежду, и он укрепился в своих заблуждениях.

Похоже, даже принц уверен, что я во всей этой истории главный. Мой медийный образ, созданный Джулианой, настолько удачно лёг на аборигенный менталитет, что никому и в голову не приходит, что я как какой-нибудь президент демократической страны — публичное лицо без реальной ценности. Но к дочери-то он чего прицепился?

— Это же ваши люди его карету взорвали? — спросил я резко.

— Не вам говорить о покушениях! — завопил в ответ Джерис. — Вы подло убили высочайших людей нашего мира! Вы запятнали нашу страну несмываемым позором!

— А вы убили невестку и племянника, — сказал я, совершенно уверившись в своей правоте.

Он не признался. Но и не сказал «нет».

Вместо этого принц обрушил на меня вал обвинений. Меровия, мол, безнадёжно провинциальна, вторична, лишена культуры и тонкости, а также широкого кругозора, свойственного морским державам. Тупые, замшелые, необразованные варвары, которыми правит такая же косная, нелепая, убогая и выродившаяся династия, и лишь небольшая часть просвещённой аристократии достаточно разумна, чтобы это понимать.

— Когда-то я думал, что мой августейший брат с нами, — вещал Джерис, — мы вместе ездили учиться в Багратию и Киндур, своими глазами видели, как богаты и культурны морские державы, как разумно их устройство, как ухожены и красивы их города, как развиты там искусства, науки и ремёсла! Это воистину великие страны! Меровия на их фоне — безнадёжно отсталое сухопутное болото!

«А то, что у них мягкий морской климат, а ещё они ограбили полмира, вывезя себе всё богатство колоний, тут вовсе ни при чём», — подумал я, но ничего не сказал. Если он родного брата чуть не прикончил, то что ему мои слова?

— Взойдя на престол, Перидор изменился, — вздохнул Джерис. — Как будто забыл всё, чему нас учили заграницей. Стал как наш отец — упёртым, зашоренным консерватором, не видящим ничего, кроме дутого «величия Меровии». Не знаю, из каких глубин ада он призвал вас, граф Михаил Док, с вашей кошмарной дочерью, но, клянусь, я разрушу ваш бесчестный план!

В общем, просвещённые и культурные Багратия с Киндуром уже почти было принудили к счастью убогую косную Меровию, до победы оставался буквально шаг, но тут Перидор сказал: «Трах-тибидох», — и в облаке серного дыма из глубин преисподней к нему явился я. С Нагмой — почему-то принц поминал её через слово. И всё сразу трахнулось и тибидохнулось. Потому что страна получила нечестное, несправедливое, незаслуженное преимущество — доступ к южной части континента, которая должна по праву принадлежать лишь морским державам. Они, в отличие от дикой Меровии, заслужили это своим вкладом в мировой прогресс. Разумеется, всунувшись своим жадным сухопутным рылом в богатства Юга, Меровия не обрела культуру и просвещение, как прочие, а лишь укрепилась в своих имперских заблуждениях, чем жестоко разочаровала партию принца, состоящую из передовой и просвещённой (в Багратии и Киндуре) части аристократии. После чего лишь моё диавольское вмешательство спасло жизнь Императору.

Я буквально начал чувствовать, как режется хвост и чешется копыто.

Джерис с удовольствием бы велел меня казнить, но на моё счастье, Багратия требует доставить графа Морикарского живым. Так что у меня есть шанс искупить свои чудовищные поступки, предоставив мою злобную гениальность (и дочь) в распоряжение достойных, то есть морских держав. Без меня Меровия наконец-то обретёт своё счастье, будучи справедливо и гуманно взята под протекторат Багратией и Киндуром, сам же принц Джерис станет её наместником. Куда при этом денется Перидор, я спрашивать не стал.

И так понятно.

— Нас убьют? — деловито спросила Нагма.

— Нет, вряд ли, — ответил я. — Тебя не обижали?

— Нет, даже накормили и дали во что переодеться. Правда, платье служаночное и на два размера больше, но моё в лесу превратилось в тряпку. А ещё я опять отвыкла от этих чёртовых горшков. Почему они не могут сделать нормальный туалет, как у нас в замке?

— Потому что в просвещённых морских державах так не принято. Они, наверное, за борт гадят.

— И что нам теперь делать, пап?

— Помнишь, что говорит Слон?

— «Ничего не бойся и жди русских»?

— Именно, колбаса.

— А как они нас найдут?

— У тебя рисовальный набор с собой?

— А как же!

— Мне нужна краска. Любая, но поярче. И чтобы на ткань легла.

Нас разместили в мансарде, окошко выходит на скат крыши. В принципе, можно было бы через него бежать, хотя и не без риска переломать ноги, ведь по представлениям местных меня удерживает честное графское слово… А ещё охрана из конных егерей с собаками во дворе и тот факт, что я понятия не имею, в какой стороне замок. Так что окошко меня интересует в другом качестве.

— Папа, ты что, не мог нарисовать что-нибудь приличное? — ржёт Нагма.

— Это вовсе не то, что ты подумала! — отмахиваюсь я. — Это слон. С толстым хоботом.

Изображённый на белой простыне символ действительно несколько смахивает на хм… знак плодородия. Но рисовать смоченным краской носовым платком по простыне не очень удобно. Детали передать сложновато. К углам я привязал два небольших подсвечника, чтобы не сдуло, и раскатал это художественное полотно по черепичной крыше. Эта сторона обращена к лесу, надеюсь, никому не придёт в голову её рассматривать.

— Ну, — сказал я, с удовлетворением оглядев результат, — чем там тебя кормили? Надеюсь, ты сожрала не всё, потому что творчество вызывает во мне зверский аппетит.

— Слон, говоришь? — скептически спросил Слон. — Ну, я так сразу и подумал: «Не иначе, слон». Ну, когда мы с дрона твоё творчество засекли. Но, надо сказать, я остался со своим мнением в одиночестве. Джулиана, например, невесть с чего решила, что это ты по ней так соскучился.

Весьма решительная команда спасателей заявилась ещё до полуночи. Местная охрана, по словам нашего командира, «не успела ни икнуть, ни пёрнуть». Что тут скажешь: освобождение заложников и возвращение похищенных — одна из основных наших специализаций. А то, что украли меня, стало для Слона буквально личным оскорблением.

— Что за хрень? — злится он. — Я бы приставил к тебе охрану, но ты же охрана и есть! Дурацкий двойной статус… Нет уж, ты выбери, ты граф Морикарский или Док, мой заместитель?

— Последнее, что я хотел в жизни, Слоняра, это становиться каким-то там графом. Мне от этого никаких бонусов, одни неприятности. Похитили, вон, как будто я принцесса какая…

— О, принцессу, кстати, надо было видеть! Когда она узнала, что её паладина обидели…

— Она что, в курсе?

— Они с Перидором как раз почтили графство визитом. И тут такой конфуз! Его Величество конечно рвал и метал, но принцесса — это вообще что-то с чем-то. Обещала казнить всех причастных, причём проявила удивительную для её лет эрудицию. Не знал, что тут такие богатые традиции художественного членовредительства, древние китайцы с казнью «тысяча кусочков» на этом фоне просто гуманисты. С чего эта девочка так на тебя запала?

— Она просто та ещё собственница. Я же её личный паладин. С детства. Это как любимого плюшевого мишку отнять.

— О, тогда конечно. Святое дело. За такое всякий на кол посадит. Неструганый. Но принц-то какова жопа оказался, ну!

Принц Джерис, увы, нам не достался. Когда ребята взяли дом коротким энергичным штурмом, его там не было. Видимо, отправился на встречу с заказчиком. Назад не вернулся — наверное, в темноте и суете кто-то из слуг ускользнул и предупредил. Рассвирепевший Перидор велел перекрыть дороги и отыскать родственника, но ничего не вышло. Канул в туман.

Через месяц, ко всеобщей досаде, всплыл в Багратии, и не как-нибудь, а в роли «монарха в изгнании». Джерис публично заявил, что его брат, Перидор, полностью подчинён графом Морикарским, каковой является злым гением, использующим свои дьявольские изобретения для контроля августейшей семьи. Его брат, мол, марионетка графа, не отвечает за свои действия, а значит, не может быть Императором. Трон Меровии фактически узурпирован, следовательно, её единственным законным правителем становится он, Император Джерис. В этом качестве он призывает весь цивилизованный мир объединиться и вернуть ему престол. А то чо они?

Цивилизованный мир в лице Лиги Морских Держав ему очень сочувствует, горячо поддерживает, выделил содержание, замок на берегу моря, даже сватает за него некую принцессу, хотя и не из высшей лиги, а так, со скамейки запасных. Двоюродная племянница короля или что-то в этом роде. Этот брак, как объяснила мне Катрин, делает его родственником королевской династии Багратии, достаточно близким, чтобы претендовать на поддержку правящего дома. Например, в возвращении ему престола Меровии.

Сказать, что Перидор в ярости, — это вообще ничего не сказать, но решение, которое ему предложил Мейсер, он категорически отверг. Ну и хорошо, как по мне. Хватит пока Лирании политических ликвидаций. А вот Катрин настроена решительнее:

— Я бы его убила. Он напал на тебя!

Иногда её увлечённость меня слегка пугает. Мной и государственными делами. Больше у неё, кажется, ничего нет. Ах, да, ещё Нагма. И аниме. Единственная отдушина.

В пятнадцать лет девушку из хорошей семьи, а уж тем более принцессу, уже прилично если и не выдать замуж, то как минимум прочно сосватать. Однако из-за обструкции со стороны правящих домов Лиги Морских Держав приличных партий для Катрин почти не осталось. Всё-таки дочь императора, её за какого-нибудь герцогишку вшивого выдать — себя не уважать. А принцев на свете не так чтобы прямо много. Собственно, из всех династически приемлемых вариантов остался буквально один — вдовый брат Каланийского Великого Князя. Калания, хотя и входит в состав Меровии, но почти как отдельное государство. То есть их Великий Князь — почти как монарх. Хотя и в ранге «младшего по званию» относительно Перидора. Так что его брат, хотя и по нижней границе допуска, но всё же канает за почти приличного жениха. А то, что ему за сорок, он жирный, страшный, лысый и, говорят, двух предыдущих жён уморил — это мелочи, недостойные рассмотрения.

Перидор уже было собрался сватов засылать, или как тут у них это принято, но Катрин впервые в жизни встала в позу и сказала: «Обломитесь, папенька. В жопу себе такого жениха засуньте. Плашмя».

Ну, то есть вряд ли она именно так сказала, это мне так Нагма сформулировала. Во всяком случае, даже государственная необходимость (брак стал бы фактором, усиливающим сомнительную лояльность вечно косящей на сторону Калании) не сподвигла принцессу на этот союз. Перидор, привыкший, что дочь у него нечто вроде бесплатного органайзера с безлимитным тарифом, был конкретно шокирован таким своеволием, но тут нашла коса на камень — принцесса, однажды проявив характер, обратно его распроявить не согласилась. Перидор было прибег к репрессиям, отказав дочери от собственной персоны, и с неделю сидел за всеми присутственными столами один, но вскоре бумаги его пришли в такой хаос, а дела в такое небрежение, что он был вынужден сдаться и призвать её обратно. Вопрос замужества больше не поднимался.

— Катька крутая, оказывается, — сообщила Нагма. — Упрямая и сильная. Я её и раньше уважала, а теперь прям уважаю-уважаю.

— Респект ей, — согласился я. — Но замуж её Перидору будет выдать непросто.

— А что, можно подумать, вот обязательно девушке замуж? — возмутилась моя свободолюбивая дочь.

— Здесь да, — ответил я серьёзно. — Здешнее общество достаточно патриархально, чтобы незамужняя женщина считалась за полчеловека. А Катрин — принцесса и наследница трона. Женщина тут может наследовать, но только при наличии мужа в анамнезе. Незамужней козу не доверят в собственность, не то что империю. Потому что что она за женщина, раз даже замуж выйти не осилила?

— Какая обидная глупость! — злится Нагма. — Да Катька в сто раз умнее всех придворных! Она мой учебник по математике читает просто для развлечения и задачки щёлкает!

— О, — смеюсь я, — неужели мы не зря таскаем с собой учебники? Хоть кому-то они пригодились!

— Отстань, пап. Я учусь. Иногда. Когда рисовать устаю.

— А ты разве устаёшь рисовать?

— Нет, но ведь могу же устать однажды? Всё, не хочу это обсуждать! Закрыли тему!

— Как скажешь, — не спорю я. — Но Катрин как наследнице престола однажды придётся выйти замуж.

— Хорошо, что я не наследница ничего! — оптимистично заявляет Нагма. — Захочу — выйду замуж, не захочу — не выйду!

— Да, колбаса, — соглашаюсь я. — В этом ты совершенно свободна.

«Всё могут короли, всё могут короли…» — крутится в моей голове старая глупая песенка из моего чертовски далёкого детства.