ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’

Глава 4. Разгром

— Ну, ничего, ничего, не так уж плохо ты выступил, — утешает меня Фред, — даже цацку получил.

На груди моего парадного генерал-губернаторского мундира теперь сверкает развесистая золотая хрень с камушками. Орден этого, как его… Забыл. В общем, «бостонское чаепитие» Совету не удалось, Перидор признал мои заслуги перед Меровией перевешивающими мои перед нею прегрешения, я получил высочайшее дозволение вернуться в свои владения — и эту висюльку. Судя по кислым рожам придворных, у них такой фенечки нет. Теперь им приходится срочно корректировать своё отношение ко мне в свете императорского благоволения. Начали с того, что уже неделю наносят мне визиты. Я бы свалил в графство, но Мейсер и Джулиана плотно работают с Перидором, Нагма его рисует, Фред пьёт вино и шалит по фрейлинам, остальные остались в замке. Все при деле, а я просто стены подпираю.

Неловкие попытки топовых аборигенных элитариев наладить подобие приятельских отношений меня бы только развлекли, если бы они не выбрали довольно странную тактику — закидывать меня своими дочерями на выданье и сыновьями на… Как это назвать в мужском варианте? В возрасте брачной активности, в общем. Этот возраст здесь имеет весьма широкие пределы, от пятнадцати и до гробовой доски, так что некоторые претенденты щеголяют седыми усами.

По официальной версии, граф Морикарский — вдовец и имеет почти взрослую (по здешним понятиям) дочь. А значит, перспективен по двум направлениям сразу — либо его самого женить на подходящей родственнице, либо его наследницу взять замуж за своего парня. Граф, как всем известно, неприлично богат, но титул его жалованный, не наследственный, то есть второй сорт и нос воротить от настоящих аристократов не должен. Поэтому усадив передо мной очередную перепуганную девицу возраста первых прыщей и торжественно объявив её своей племянницей, они считали, что дело сделано — я должен немедля забиться в экстазе предстоящего единения с Настоящим Графом Графинским. У которого и папа был граф, и дедушка был граф, и прадедушка и так далее. Не то что у меня. С их точки зрения, всё дальнейшее обсуждение должно свестись к тому, сколько денег я готов отвалить за эту несусветную честь. Мой вежливый отказ обсуждать эту тему вызывал болезненную судорогу непонимания, в тишине гостиной раздавался отчётливый треск шаблонов. Графья сначала не понимали, что это не элемент торга, а потом решали, что их опередил кто-то из конкурентов, и принимались отчаянно демпинговать, в итоге предлагая бледнеющих и краснеющих барышень чуть ли не задаром. Элитарии были забавны, девочек было жалко, но мальчики разных возрастов были ещё хуже, потому что с порога начинали пускать слюни и раздувать щеки. На мою-то дочь!

В общем, боюсь, не всем было отказано достаточно дипломатично, так что любви ко мне всё это определённо не прибавило. Ещё и Нагма надо мной глумится:

— И что ты носом крутишь, пап? — хихикает она. — Вон та, которая в синем, с глазками какающего котика, была ничего. Жалобная такая. Мне прям захотелось мачеху!

— Зачем?

— А я бы её по головке гладила и приговаривала: «Не плачь, он не такой страшный, как выглядит! А что храпит, так я тебе свои беруши подарю…»

— Вот ты язва, — качаю головой я.

— Брак с леди Портилией укрепил бы ваши позиции при дворе, мой паладин, — подливает масла в огонь юмора принцесса. — Герцог Винтерский весьма влиятелен, хотя финансовые дела его рода не так хороши, как ранее. Он очень рассчитывал поправить их этим союзом. Вы оскорбили его отказом, получив сильного врага, а его племянница была бы счастлива выйти замуж хоть за дворцового трубочиста. Герцог обладает весьма скверным характером.

— Вот видишь, пап, — укоризненно подхватывает Нагма, — мог бы осчастливить эту леди Портянку…

— Портилию, — поправляет её Катрин, — она не очень умная, но добрая девушка.

— Тем более! — воодушевляется дочь. — Я бы её читать учила, воспитывала…

— Давай лучше хомячка тебе заведём, — вздыхаю я. — Тоже глазки трогательные, а ест меньше.

Катрин — просто кладезь сведений о высшем свете и может часами рассказывать о кандидатках и их родителях, Нагма этим пользуется и меня троллит. В конце концов мне это надоедает:

— А что это мы только мои брачные перспективы обсуждаем? Вот, например, тот юноша бледный со взором горящим и носом как у неудачно спикировавшего дятла. Почему бы мне не выдать тебя за него? Как там его бишь?

— Младший граф Леник? — тут же вспоминает принцесса. — Да, неплохая партия. Правда, про него ходят слухи, что он мужеложец, но это, возможно, и к лучшему — не будет против, если дети родятся от твоего паладина…

— Фу, Кать! — возмущается Нагма. — Фу и бе! Слышать об этом не хочу! Какая гадость! Прекратите это обсуждать немедленно! Кстати, никакого паладина у меня нет!

— А почему? — удивилась Катрин. — Разве не надо, чтобы тебя кто-то любил?

— Меня папа любит! Мне достаточно!

— А кстати, пап, — спросила дочь тем натужно-непринуждённым тоном, которым она задаёт вопросы, которые ей почему-то важны, но не хочется в этом признаваться. — А почему ты не женишься снова?

— На Леди Портянке? — смеюсь я.

— Нет, вообще. Ты же ещё не очень старый.

— А зачем, колбаса?

— Ну… Не знаю… Тебе не одиноко?

— Нет, у меня есть ты.

— Агась, — соглашается она, — я есть. И пить. И валяться.

Она повалилась на мою кровать и застонала:

— Аллах милосердный, какие эти платья всё же неудобные… Не, пап, я не об этом.

— А о чём?

— Ну вот я вырасту. Совсем-совсем нескоро, но может выйти так, что у меня начнётся своя собственная отдельная жизнь.

— Однажды это непременно случится, — кивнул я.

— Ты будешь без меня грустить?

— Немного. Но тут ничего не поделаешь, дети вырастают. Ты — деть. Ты — вырастешь. Но это, знаешь, хорошая грусть. Когда немного грустишь, но больше радуешься.

— Чему?

— Что вот теперь есть на свете такой прекрасный взрослый человек, и ты к этому немного причастен.

— Агась, — задумалась дочь. — Наверное. Но неужели тебе не хочется… Ну, не знаю… Любви? Не, я тебя люблю ужас как, не подумай. Но это не считается.

— У меня уже есть дама сердца, — засмеялся я. — Принцесса Катрин. У нас обеты, всё строго.

— Она тебя, кстати, реально любит, ты в курсе? — спросила Нагма.

— В смысле?

— В смысле для неё это важно, а не просто так. Я раньше думала, это игра такая, но она выросла и всё равно…

— Это не любовь, колбаса. Это наложение первоначального импринтинга на хронический дефицит душевного тепла. Катрин — очень сильно недолюбленный ребёнок. Родители и в детстве-то уделяли ей мало времени, а с тех пор, как мать погибла, она выгрызает себе крошечки отцовского внимания чуть ли не зубами. От сверстников она надёжно отделена своим положением, даже влюбиться не в кого. На этом фоне выдуманный паладин даёт хоть какое-то замещение. Я тут постольку поскольку.

— И как ты к этому относишься?

— Мне несложно. Один поцелуй в пять лет. Кто угодно справится.

— Но мы же не готовы! — переживаю я.

— К войне нельзя быть готовым, — отвечает назидательно генерал Корц. — Она всегда начинается раньше, чем нужно. Для обеих сторон.

Нельзя сказать, что мы не старались. Фред с Корцем крутились как проклятые, переводя мануфактуры на военные рельсы, Джулиана готовила общество к мобилизации, разогревая его патриотизм. Дороги строились, мундиры шились, пушки производились, порох везли обозами, но, когда посол Багратии, поклонившись, вручил Перидору ноту объявления войны, мне всё ещё казалось, что у нас конь не валялся.

Но он валялся и ещё как — при меньшей численности и более слабой оснащённости войска императора приняли первый удар достойно. Рассыпной — «михайловский» — строй, а главное, свежая для этого мира идея окопов и эшелонированной обороны свели на нет преимущество противника в артиллерии и численности пехоты.

Багратские пушки палили вовсю, но перед ними не было редутов, которые можно развалить фугасами и выстроенных в каре стрелков, которых можно выкосить картечью.

— Окопная война требует такой плотности и точности артиллерии, которую здешние средства поражения обеспечить пока не могут, — разъяснял на военном совете генерал Корц, весьма импозантный в здешнем пафосном мундире. — Обстрелянная пехота практически неуязвима для настильного огня и весьма слабо подвержена поражению огнём гаубичным. Пехотный штурм обустроенной окопной линии требует соотношения сил более чем десять к одному, ну а кавалерия… — военный только улыбнулся презрительно в усы.

Гордость багратской армии, тяжёлые драгуны, выполняющие роль ударного кулака наступления, оказались главной жертвой новой тактической модели. Они в здешних условиях являются историческим аналогом танков — за счёт большой скорости вклиниваются в оборонительные порядки противника, заставляя пехоту выстраиваться в защитные каре, затем спешиваться и переходить к стрелковому бою, пока эти удобные большие мишени выносит артиллерия. Тяжёлая стрелковая кавалерия с её кирасами, шлемами, карабинами и, главное, специально обученными лошадьми — самая эффективная и самая же дорогая часть здешних армий. Перидора отказаться от её использования еле уговорили, а уж идею её расформирования или хотя бы переквалификации в лёгкую уланскую он отверг с порога, даже не рассматривая. Но всё же имперские тяжёлые кавалерийские формирования остались в резерве на случай прорывов фронта, а багратийские ринулись в атаку — где и полегли без всякой пользы. Проволочные заграждения — ещё одна недорогая, несложная, но невероятно эффективная тактическая новация, привнесённая нами на поле боя. При всем уважении к кавалерии, это всё-таки не танки, и несколько рядов колючей проволоки им с разгона не одолеть. А если и прорвутся — невзирая на потери, буквально по телам товарищей, — то порубать палашами зарывшуюся в землю пехоту никак не выходит, а доскакать до артиллерии, вынесенной вопреки всем актуальным канонам войны, далеко назад, за окопную линию, им никак не успеть — за окопами снова проволока, а пушки прошивают всё поле картечью, не боясь задеть засевших в окопах собственных стрелков. Для здешней кавалерии как рода войск эта кампания стала своеобразной «битвой при Азенкуре», которая некогда вывела из оборота рыцарей. Она была уничтожена, рассеяна и дискредитирована одновременно.

Имея подавляющее превосходство в артиллерии и кавалерии, а также трёхкратное в численности пехоты, багратийская армия потерпела полнейший разгром всего за неделю. Пушки расстреляли весь боезапас впустую — пехота Перидора укрылась в окопах, а его артиллерия расположилась слишком далеко, до неё орудия не добивали.

Вопреки привычной здесь схеме боя, наши пушки не приняли артиллерийской дуэли и не пытались подавить встречным огнём орудия противника. Они вообще не стреляли. В императорской армии ещё не преодолён снарядный голод, потому что старые дульнозарядные бабахалки Фред безжалостно отправил на металл, а к орудиям новой конструкции под унитарный снаряд боеприпасы только-только начали производить. Да и самих орудий весьма немного. Это отчасти компенсировалось их лёгкостью, точностью, дальнобойностью и колёсными лафетами — при небольшой численности стволов, Корц имел возможность оперативно маневрировать ими по прифронтовым рокадам, перебрасывая с участка на участок. На сотню багратийских пушек приходилось десять имперских, но они неизменно оказывались там, где нужны прямо сейчас, и обходились минимальным боезапасом.

Надо отдать должное генералу Корцу — когда настало его время, он не посрамил. Оказывается, наш кирзовый вояка умеет не только грозно шевелить усами — полностью навязал противнику свою схему боя, и тот послушно об неё самоубился.

Схематически это выглядело так (мы наблюдали за происходящим с воздушных дронов Антонио, то есть имели ещё и тотальное превосходство в тактической фронтовой разведке).

Артиллерия Багратии полдня утюжит нашит окопы, сжигая центнеры пороха и вбивая в почву тонны чугуна. Солдаты Перидора никак не отвечают, сидят на корточках в окопах, молятся и ссутся (сидеть под артобстрелом с непривычки очень страшно), но практически не несут потерь, кроме как от случайно попавшего точно в окоп и кому-то в макушку ядра. Редуты бы при такой плотности огня раскатали в пыль, но редутов нет. Вообще ничего нет, только поля колючей проволоки и несколько линий глубоких окопов, которые в последние недели активно рыли бывшие вилланы (ныне — военные строители).

Расстреляв большую часть огневого припаса к пушкам и не получая ответного огня, багратийские военачальники смотрят сквозь облако порохового дыма от своих орудий в облако пыли на наших позициях, решают, что сопротивление в основном подавлено, и пускают вперёд драгунов. Те, сверкая красивыми кирасами и тряся цветными плюмажами на шлемах, вздымают ввысь свои палаши и набирают разбег для таранного удара. Земля дрожит от топота тысяч копыт их могучих, породистых, специально обученных, а значит, адски дорогих коней. В это время наша пехота перестаёт трястись и ссаться, пристраивает ружья на бруствер окопа и начинает шмалять залпами в надвигающуюся конную лаву. Кого-то выбивают, падают кони, летят кувырком под копыта товарищей всадники, но драгуны к такому готовы. Это их штатная задача — скакать навстречу ружейному огню, чтобы потом рубить с коня стрелков. За счёт высокой скорости атаки кавалерии и низкой скорострельности пехоты их потери на этом этапе приемлемы. Но вместо плотных рядов стрелкового каре, которое сначала пуляет, стоя во весь рост, а потом переходит к штыковой обороне, их встречает полная пустота и низкие проволочные заграждения.

Кавалерия теряет темп и лошадей, прорываются немногие, выжившие спешиваются и достают карабины, но наша пехота продолжает стрелять, причём, из ростового окопа, в ничем, кроме кирасы, не защищённого противника. Драгуны не зря считаются элитой — они идут в атаку в пешем строю, этому их тоже учили. Но, когда они доходят до окопов, то уже не имеют численного преимущества, а в штыковом бою длинные ружья нашей пехоты удобнее карабинов.

За это время до линии соприкосновения успела дочапать багратийская пехота. Она останавливается, делает дружный залп, затем с криком «Хуррра!» кидается в штыковую. Залп пропадает втуне, потому что наша пехота из окопов так и не вылезла, штыковая выходит тоже так себе — атакующие вязнут в конских трупах и колючей проволоке, разогнаться толком не выходит. И вот тут, наконец, вступает наша артиллерия, для которой даже редутов не строили — просто оттащили её так, чтобы не добивали вражеские пушки.

Артиллеристы выпускают всего по десятку фугасных снарядов на ствол, но этого достаточно — прямой наводкой по плотным рядам наступающих это реально апофеоз смерти. Вражеская артиллерия потратила за день приблизительно сотню выстрелов на одного нашего убитого, а наша — по одному выстрелу на несколько десятков их солдат.

Дальше есть два варианта события: либо атака иссякла и вражеская пехота откатывается обратно, неся потери от ружейного огня в спину; либо, если их было слишком много, наши стрелки бросают окопы и отходят по перпендикулярным ходам на следующую линию. Теперь перед ними снова поле колючки, за ними — артиллерия, а сами они только каски над бруствером высовывают.

Да, каски. Несмотря на бешеное сопротивление родовитых имперских офицеров, никаких больше пафосных киверов и красивых колетов в шитье. До хаки, а тем более камуфляжа, местному менталитету ещё предстоит дорасти, но стальные серые каски и неяркие практичные мундиры постепенно внедряются. Новую форму шьют «михайловские мануфактуры» из полушестяной плотной ткани. Шерсть от овец-мериносов, которых мы развели в колонии, изрядно проредив тамошнюю растительность для пастбищ, хлопок оттуда же. Теперь бронзовокожим туземцам негде собирать плоды и охотиться, что дополнительно мотивирует к наёмному труду на наших плантациях. Они вряд ли счастливы, но, как говорит Джулиана: «Их дети привыкнут, а внуки полюбят». Пока этого не случилось, мы держим на факториях хорошо вооружённые гарнизоны, и они регулярно пригождаются. Но вернёмся к Меровийско-Багратийской «трёхнедельной войне».

Как несложно догадаться по названию, длилась она три недели и закончилась как бы ничем — то есть все остались при своих. Фронт не сдвинулся и на километр. Постреляли и разошлись. Но для нас это победа — потому что соотношение потерь приблизительно один к ста. Могло бы быть и лучше, если бы окрылённый победой Перидор не проявил инициативу, бросив войска в контрнаступление. Решил, так сказать, ковать железо пока горячо и не только не отдать своего, но и захватить немножко чужого. Увы, результат был предсказуем — недостаток численности, артиллерии, боеприпасов, отсутствие толковой логистики и прочего можно было нивелировать только сидя в обороне и маневрируя наличными силами по фронту. Оторвавшись от снабжения, Император немедля понёс тяжёлые потери и был спасён только спецоперацией «михайловских егерей» — нашего (формально моего) импровизированного спецназа. Он численно невелик, но состоит из ветеранов-иммигрантов из другого мира, вооружённых самым передовым на сегодняшний день оружием — магазинными болтовыми карабинами под унитарный патрон. Этим обидным щелчком по носу наш военный триумф был несколько смазан, зато Перидор понял, что к генералу Корцу лучше прислушиваться.

За сим военные действия угасли сам собой — Багратия израсходовала весь наступательный потенциал, а у Меровии его и не было. Мирный договор заключён не был, так что война не прекратилась, но и боевых действий никто не ведёт.

— Я своё дело сделал, — пожимает плечами генерал Корц, — теперь ваша очередь. Минус тактических новаций в том, что они дают преимущество на одну кампанию. Я вас уверяю, сейчас багратийские военачальники досконально разбираются, как именно их поимели, и в следующий раз скопируют нашу тактику. Это сложнее, чем им сейчас кажется, но ничего сверхъестественного. Научатся. В следующий раз кавалерией на колючку уже не попрут, не ждите. Продолжать войну при таком паршивом соотношении сил и ресурсов я категорически не рекомендую, так что, Фред, будь любезен, поспеши с промышленностью. А ты, Джулз, дай мне призывной резерв.

— Как скоро они опомнятся и попробуют снова? — спросил Мейсер.

— Это не военный вопрос, а экономико-политический, — ответил Корц. — Но я бы не рассчитывал на долгую паузу. Время работает на нас, и они это понимают.

— Мы всех победили, ура-ура? — спрашивает Нагма.

— Нет, — отвечает ей Катрин. — Не совсем.

Император с дочерью почтил своим визитом владения графа Морикарского, и две девушки проводят вместе всё то время, когда принцесса не сидит рядом с троном.

— Пачиму? — смеётся моя дочь. — Кать, ты такая важная сейчас, прям наследница престола. Не спеши взрослеть пока я здесь, ладно? Без меня успеешь.

— Потому что это только пауза, — принцесса остаётся серьёзной. — Доверенные люди из Багратии пишут, что там объявлен новый набор в армию, и корона размещает срочные заказы на военных предприятиях. Кроме того, багратийский король, не справившись в одиночку, спешно ищет союзников. Кстати, он мой родственник, ты знала? Троюродный дядя.

— Фигассе. Это как?

— Моя бабушка по матери была багратийкой. Все августейшие семейства друг другу родственники.

— Тогда чего вы воюете? Договорились бы…

— К сожалению, родство не всегда помогает. Например, багратийский двор очень плотно связан с киндурским. Король Багратии даже женат на сестре короля Киндура. Но они несколько раз воевали только на моей памяти — правда, в колониях и не сильно.

— Кроме как в колониях им повоевать-то особо и негде, — добавляю я, глядя на карту.

Киндур и Багратию разделяет на суше Меровия, общих границ у них нет. Разделяет географически и объединяет политически — обе державы терпеть её не могут. Меровия больше их обеих, вместе взятых, но население меньше, чем в любой из них. Империя вообще имеет весьма низкую плотность населения, даже по здешним меркам. Большую часть её земель оставляют леса, болота, горы и всяческие неудобья. Живущие довольно плотно и скученно соседи не прочь исправить эту географическую несправедливость, но долговременных военных успехов не добились ни разу. И Киндур, и Багратия пару раз, выбрав удачный момент, захватывали целые регионы, но потом империя снова крепла и забирала своё обратно. Калания, например, переходила из рук в руки столько раз, что уже сложно сказать, чьи претензии на неё более основательны.

С момента начала колонизации Юга, которую Киндур и Багратия начали с разных сторон, но почти одновременно, они регулярно воюют и между собой, устраивая морские баталии, грабя караваны, захватывая то один, то другой прибрежный городишко. В серьёзный конфликт это, впрочем, ни разу не вылилось. Для этого у них Меровия есть.

Кроме Киндура на востоке и Багратии на западе, империя граничит с Лоэцией — с юго-юго-запада — и имеет спорные острова с Вермельским союзом. Лоэция напрямую с Меровией ни разу не воевала, ей неудобно — граница короткая, идёт по горному перевалу, который легко оборонять и тяжело штурмовать. Но она естественный союзник Багратии и всегда поставляет ей войска и припасы. Не бесплатно, но охотно.

Вермельский союз — островное торговое государство, небольшое, но ушлое. Воевать оно не любит, но охотно торгует со всеми сторонами любого конфликта, поставляя всем и всё. Поскольку территориальных интересов на материке союз не имеет, на колонии не претендует, а захватывать на островах нечего, то и на них никто не нападает. Тем более, что для этого надо армию морем тащить, накладно. Военный флот у Вермельского союза небольшой, зато торговый по суммарному тоннажу больше всех остальных вместе взятых. И Киндур, и Багратия даже трафик с собственными колониями по большей части поддерживают через Вермельских торговцев. В общем, это вся местная политическая география и есть. Попроще, чем у нас на родине, но своих геополитических драм хватает.

Это нам изложила принцесса Катрин, подтвердив свою репутацию главной отцовской помощницы:

— С Вермельским союзом у нас давний спор — Заграмская гряда. Четыре острова. Они почти не населены, там живут какие-то овцепасы и рыбаки, но возле них единственный выход Меровии в Окружной Океан, Заграмский пролив. Кто его контролирует, тот и владеет морской торговлей. Она у нас небольшая, но есть. Поэтому вермельцы хотят запереть нас в Северном море, чтобы мы торговали только через них, а мы держим военную базу на островах, не позволяя им этого. Иногда они её разрушают и жгут корабли, но потом мы высаживаемся и выбиваем их снова. Так уже больше века.

— В общем, союзников у вас нет, — подытожил я.

— У нас, — строго посмотрела мне в глаза принцесса. — У нас нет, мой паладин.

— Да, моя принцесса, — соглашаюсь я, — у нас.

Гонец с депешей прибыл к утру: императора срочно ждали в столице. Графа Морикарского отчего-то требуют тоже, и Нагма, разумеется, со мной. С нашей стороны присоединились Мейсер, Фред и Корц, чтобы на всякий случай быть при делах.

Новые рессорные коляски так хороши, что даже Его Величество сегодня не верхами. В отличие от закрытых карет, которые его до сих пор напрягают, в колясках прекрасный обзор и нет ощущения ловушки. Принцесса тоже рада возможности не массировать лишний раз ягодицы седлом. Села к нам, чтобы болтать с Нагмой.

— Думаю, Багратия осознала, что разгромить Меровию быстро не вышло, — оптимистично предположил Фред. — Вдолгую они тем более проигрывают, потому что мы наконец вошли в устойчивый буст. Стартовая позиция была отвратительная, но уже сравнялись и в разы быстрее растём. Они не могли этого не заметить, там тоже не дураки сидят. Через пять лет, к концу следующего этапа, им останется только, рыдая, глотать пыль.

— Думаешь, они решили сдаться? — засомневался я.

— Нет, что ты, — смеётся Фред. — Думаю, они решили торговаться. Ставить условия. Требовать долю, предлагать «крышу» и так далее. Что-нибудь такое, «ганста-стайл»: «Делайте, как мы скажем, а не то…» Впрочем, напугать нас Багратии нечем. Мы строим армию быстрее, чем они восстанавливают свою. Оружейные мануфактуры разворачиваются до полноценных заводов, разорившиеся вилланы пополняют армейские учебки, склады заполняются снарядами и патронами, идёт постепенное перевооружение строевых частей на магазинные винтовки… Узкие места есть, но мы их успешно расшиваем золотом из колоний. Закупаем металл, селитру, хлопок, шерсть, кожу — всё, что не успели произвести сами. Метод сомнительный, мировой рынок уже лихорадит от того количества золота, что мы на него выбросили, скоро начнётся валютный кризис, но нам нужно продержаться всего год. Дальше покроем своими шахтами, полями и пастбищами. Хлопковые плантации юга дадут серьёзные урожаи уже вот-вот, руду и уголь разрабатываем. А там пойдёт одно за другое цепляться — руда даст металл, металл даст рельсы, по железке поедет больше руды, она даст больше металла, из него сделаем шахтное оборудование, руды станет ещё больше… И так далее. Тут главное — инерцию покоя преодолеть, дальше само покатится. Всего год, запомни мои слова!