Есть время жить

Глава 9

Хотя Корбин бежал на своих двоих, а Корнелиус с Рейной скакали на лошадях, с которых Корнелиус очень ловко (эх, не пропьешь мастерство, не пропьешь) сдернул каких-то очень вовремя подвернувшихся дворян, уныло плетущуюся колонну пленных магов граф догнал первым. Проорал команду, и колонна послушно замерла, испуганно глядя на разъяренного графа, а тот, переведя дух и с усилием, преодолевая колотье в боку (эх, укатали Сивку крутые горки, не мальчик уже), разогнувшись, рявкнул:

– Эй вы, сволочи. Ночью к вам телепортировались двое – девушка и парень. Где они?

Колонна угрюмо молчала. Корбин вздохнул, подошел, протянул руку и выдернул из строя первого попавшегося мага. Выхватил меч – и следующие секунд тридцать остальные могли наблюдать процесс аккуратной разделки туши – ноги отдельно, руки отдельно, ливер отдельно… Последней слетела с обрубков плеч голова, и все это время маг жил… Корбин повернул к остальным страшное, перекошенное, забрызганное кровью лицо и хрипло прорычал:

– Вспоминайте, даю минуту – я добрый…

И к тому моменту, как отставшие Корнелиус с Рейной догнали его, он уже знал все, что необходимо. Даже жертв больше не было.

Пятью минутами позже все трое уже стояли перед воротами королевского дворца. Здесь о том, что произошло, похоже, никто не знал и стражники у ворот дружно скрестили копья… Корбин прошел, даже не замедлив шага, оставив позади два быстро остывающих трупа, а Корнелиус и Рейна поспешали за ним следом. Они спешили в королевскую тюрьму для особо опасных преступников.

Кредон был вампиром. Старым и мудрым вампиром. Ну, это он так считал. На самом деле он был дурак.

Нет, ну в самом деле, как может быть умным человек (ну хорошо, хорошо, вампир, но суть от этого не меняется), который вот уже почти сто лет сидит на цепи в подземной тюрьме королевского дворца и охраняет заключенных? Да никак!

А ведь сам виноват. Жил себе, не тужил, отлично маскировался под добропорядочного обывателя – и на тебе! А всему виной пьянство и алкоголизм…

Люди абсолютно беспочвенно верят в три мифа о вампирах. Во-первых, думают они, вампиры питаются человеческой кровью. Во-вторых, как всем известно, вампиры боятся солнечного света. В-третьих, человек, укушенный вампиром, сам становится вампиром. Все это не имеет ничего общего с действительностью.

Во-первых, вампиры пьют кровь не для того, чтобы есть. Они питаются самой обычной, человеческой пищей. Многие вообще крови не пьют. Ну, разве только иногда, по большим праздникам. Кровь для вампира – не еда, а выпивка, в зависимости от группы, той или иной крепости. Хотя, конечно, вряд ли людям будет приятнее узнать, что они для вампиров не миска с шашлыком, а кружка с пивом.

Во-вторых, вампиры солнечного света не боятся. Не любят, да – в этом смысле они подобны альбиносам, но не боятся. Глаза у них от яркого света устают быстро, кожа легко обгорает, и прочие малоприятные мелочи, но ничего смертельного.

В-третьих, укушенный вампиром вампиром не становится. С чего бы? Вампир – это не больной сифилисом развратник, его укус совершенно безвреден, а ротовая полость более стерильна, чем собачья. А вообще, умный человек может просто посчитать, как быстро, будь такое заражение реальным, на земле остались бы одни вампиры… Словом, обычная мифология, которой человечество во все времена было богато.

Так вот, Кредон любил выпить. И закусить. На том и попался – напился в хлам, поперся в ближайший кабак, где и заснул, раскрыв рот и звучно храпя. Ну а там нашелся наблюдательный официант, и вскоре вампира уже тащили, чтобы истыкать осиновыми кольями. Тоже, кстати, сущий бред – самая обычная сталь куда надежнее. Хотя, конечно, если придавить вампира осиновым бревном, он помрет, никуда не денется – главное, чтобы бревно было потолще да потяжелее.

Однако Кредон был хоть и пьян, но инстинкт самосохранения не пропил. А пьяный вампир, спасающий свою шкуру – это очень опасный тип. Все-таки, он сильный, быстрый… В общем, были жертвы, и на перехват вампиру выбрался из запоя королевский маг.

Корнелиус, надо сказать, тоже изрядно пил тогда. Может, поэтому у него все и получилось – вампиры, вообще-то, практически невосприимчивы к магии, но пьяный Корнелиус решил задачу по поимке вампира с блеском. Как – он и сам, протрезвев, не помнил, но результат был налицо. Корнелиус отправился досыпать, а вампир с опухшим и посиневшим лицом, сломанным носом и прочими следами потасовки, с тех пор сидел на цепи, вместо сторожевой собаки, и боялся Корнелиуса.

Сегодняшний день начинался так же скучно, как и все предыдущие. Вампир сидел и привычно скучал, а сидящие в камерах узники по привычке его боялись – в сущности, в том и была задача вампира. Выбраться из камеры на свободу можно было только по коридору, а в коридоре сидит вампир – гарантия от побегов. Удобно…

Позавтракав, Кредон зевнул и хотел подремать до обеда – а что ему было еще делать? Но тут случилось нечто необычное – в тюрьму притащили двух новых узников. Нет, узников притаскивали и раньше, но в этот раз их притащили утром, а не ночью, как обычно. И потащили их в самую дальнюю камеру, чего за последнее десятилетие не случалось ни разу. Камера та, отделанная поглощающим магию камнем, редким и дорогим, предназначалась для содержания магов, да не простых, а только сильных.

Эта парочка была как раз из таких. Девчонка прямо искрилась силой, хоть и была одета в подавляющие магию кандалы, а парень… Да у вампира даже немногочисленные остатки волос встали дыбом, и не только на голове. Некромант, боевой некромант! Такие вампиров двумя пальцами через колено гнут. Видно, что молодой, но силы… И то, что его считают если не мертвым, то близким к этому – большое заблуждение. Без сознания – да, но не более того, некроманта какими-то жалкими арбалетными болтами вообще не убьешь, разве что прямо в голову, в мозг, или в сердце, и то не факт, что второй вариант поможет.

Все-таки Кредон немало пожил на этом свете и пятой точкой умел чувствовать неприятности. Сейчас его многострадальное сидалище прямо вопило о том, что неприятности вот-вот наступят. Поэтому, когда охранники, которые принесли пленным еду, внезапно умерли, он не удивился. Никакой экран не остановит атаку некроманта. Точнее, кое-какие могут, но совсем не те, что используются против обычных магов, а камера была рассчитана именно на них, обычных… Потом охранники встали… Ну правильно, некромант поднял зомби, которые открыли дверь, и парочка спокойно вышла. Проходя мимо вжавшегося в угол Кредона некромант мрачно зыркнул на него, и вампир страстно захотел стать маленьким и незаметным, как мышонок… Обошлось. Некромант брезгливо поморщился и пошел дальше, девушка же и вовсе не обратила на вампира внимания. И лишь когда дверь за ними закрылась, вампир понял, почему морщился некромант – он, Кредон, вампир с многолетним стажем, обделался, как все тот же мышонок, увидевший кота.

Однако на том приключения не кончились. Не прошло и двух часов, как дверь в подвал разлетелась на куски. Ее, конечно, можно было без усилий открыть, достаточно было просто потянуть на себя, но тот, кто появился в дверном проеме, очевидно, очень торопился и не стал тратить время на то, чтобы проверить, в какую сторону открывается дверь. А ведь дверь-то была от магии зачарована на совесть, ее сам Корнелиус когда-то ставил… Выбивший ее маг, похоже, был сильнее десятка Корнелиусов.

Когда маг вошел, Кредон даже рот открыл от изумления – он и в прежние-то времена магов таких габаритов не встречал, а как здесь поселился – и подавно. Пожалуй, такому росту и ширине плеч могли бы позавидовать королевские гвардейцы. И сила из него магическая так и пыхала – недобрая сила, темная и страшная… Как Единый допустил, чтобы в мире родилось такое чудовище? А маг, между тем, бодро спустился по ступенькам и наподдал замешкавшемуся и не успевшему убраться с дороги вампиру, да так, что тот отлетел в свой угол и тихо стек по стеночке. Быстрым шагом маг подошел к той самой камере, в которой сидели некромант с магичкой, заглянул и, зло выругавшись, почти бегом вернулся и схватил Кредона за грудки.

– Где они? Говори, тварь, пришибу!

– О-они у-ушли, – растягивая с испугу слова, дрожащим голосом ответил вампир.

– Куда?

– Н-не зн-наю…

Маг злобно посмотрел в глаза Кредону, и тот понял, что сейчас умрет от ужаса. Однако маг не стал тратить силы – просто отшвырнул вампира и побежал наверх. Впрочем, Кредон этого уже не видел – удар об стену был такой силы, что сознание птичкой вылетело из организма, и вампир безвольной грудой сполз на пол. Положительно, день не задался…

Король Руалии умирал. Собственно, в этом не было ничего удивительного – отравленное письмо, присланное ему графом де'Карри, не оставляло королю ни малейшего шанса, но сейчас причину происходящего знал только граф, для остальных состояние короля было следствием внезапной болезни. Граф де'Карри же под рукой по уважительным причинам отсутствовал – он был на войне, причем на противоположной стороне, да и будь он здесь, вряд ли сказал бы, что происходит. Просто из чувства самосохранения бы промолчал. Для всех остальных происходящее с королем выглядело следствием какой-то странной болезни, когда у человека по очереди, один за другим, отказывают внутренние органы – сначала почки, потом кишечник, мочевой пузырь… Сейчас король лежал на подушках и хрипел практически разложившимися легкими, и жизнь его поддерживали только неотлучно находящиеся при нем маги-целители. Не будь их, Торк умер бы сразу, без мучений, они же буквально удерживали короля на этом свете, но могли только продлить агонию – сейчас Торк уже мало напоминал человека. Покрытая язвами кожа буквально сползала с тела, обнажая синеватое, сухое мясо, кровообращение было нарушено. Собственно, в еще недавно молодом и сильном теле короля жил уже только мозг, но мозг этот продолжал работать.

Король всегда гордился своим аналитическим умом. Скорее всего, не родись он королем, из него получился бы неплохой ученый, возможно, военный аналитик – повоевать Торк любил. А вот король из него был довольно посредственный – слишком легко Торк попадал под чужое влияние. Однако сейчас он хорошо понимал, что осталось ему немного, равно как и то, что после его смерти Руалию ждут тяжелые времена.

Он ведь не оставил ни одного законного наследника. Бастарды – те да, бегают, он втихаря за ними приглядывал… Увы, все они еще дети, и они сейчас обречены. Торк прекрасно понимал, что как только он умрет, а может, и раньше, начнется борьба за власть. Слишком много в государстве сановников с высоким положением и собственными, подчиненными только им вооруженными силами. Раньше это помогало – увлеченно грызшиеся между собой сановники боролись не с королем, желая отхватить еще больше власти, а между собой, за место при короле. Пожалуй, единственными, кто стоял выше этого, были главный воевода и казначей, лютые враги, тем не менее всегда приходящие на помощь друг другу, если разговор заходил об ограничении их власти или у них появлялись иные общие интересы. Но главный воевода погиб вместе со всем штабом в том, последнем сражении, когда де'Карри уничтожил почти всю армейскую верхушку, а оставшегося без поддержки казначея король приказал казнить в тот же день. Воспользовался моментом… Как сообщили из столицы, приговор был приведен в исполнение незамедлительно. Может, и зря – если бы казначей смог взять власть, то страна бы сохранилась. Лучше уж такой король, чем никакой. И уж тем более чем куча претендентов, борющихся за власть и разрывающих страну на части. Торк все-таки был человеком долга и, несмотря ни на что, не хотел, чтобы созданная его предками страна исчезла, развалилась на части и была поглощена соседями. В том же, что так и будет, он не сомневался – та же Багванна, воспользовавшись моментом, постарается покрыть убытки от войны за счет приращения территории… А еще Торку было жаль своих детей, пусть и бастардов. Их вырежут первыми, сомневаться в этом было бы наивно – он бы и сам на месте узурпаторов так поступил.

Вряд ли королю стало бы легче, узнай он, что умирает на три дня раньше срока рассчитанного Корбином. Как это бывает часто, вмешалась случайность, подвело безразличие к гигиене – занимался с бумагами, потом сел перекусить, не помыв рук… Концентрация попавшего в желудок яда оказалась ничтожной, но она подстегнула процесс. Конечно, результат все равно остался бы прежним, но у короля было бы еще время что-то предпринять… Увы, эти дни он отнял у себя сам, и если для де'Карри такое положение вещей было абсолютно непринципиальным, то Торку – совсем даже наоборот.

Однако надо было действовать – даже в таком состоянии король должен оставался королем. Бескровные губы шевельнулись и изо рта вырвался слабый хрип. Подскочил маг, сотворил заклинание, и король, хоть и с трудом, смог выдавить из себя свой последний приказ:

– Принесите бумагу и перо. И обеспечьте моей руке хотя бы час подвижности…

Влип. Этим коротким словом можно было охарактеризовать ситуацию, в которую попал герцог, полноценно и емко. Именно влип, причем исключительно по собственной глупости, хотя признаться в этом даже самому себе было трудно и неприятно.

Когда герцогу пришла в голову идея предать короля и договориться с руалийцами, она показалась ему гениальной. Конечно, пришлось бы отдать им половину страны, но у герцога была еще одна "гениальная" идея, как вернуть потери обратно. Увы, до этой идеи дело так и не дошло – вместо быстрого разгрома армии Багванны получилась бойня и куча трупов, причем в основном со стороны руалийцев. Король Багванны уцелел и, как сообщили Батерану его шпионы в столице (были у него там верные люди, владеющие магией и умеющие общаться на расстоянии), уже объявил герцога вне закона. Даже то, что герцог был двоюродным дядей короля, его не спасло – предательство не прощается, и Дидер поступил так, как поступил бы любой правитель на его месте. Хоть и дурачок, но от этого не легче, а скорее наоборот – такие не прощают.

А тут еще де'Карри выжил. Нет, ну навалял руалийцам по самое не балуйся, намял им, что называется, бока, громыхнул так, что за сотню лиг слышно было – так чего тебе, гад, еще надо? Уйди со сцены в блеске славы и не мешай серьезным людям работать, так нет же – и выжил, и ушел спокойно, хрен кто его остановить посмел. Теперь претензии герцога Санторского на престол смотрелись, мягко говоря, довольно убого – если от короля можно и отбиться и, если повезет, самого короля с престола попросить, особенно с поддержкой руалийской армии, то проклятый граф не угомонится, пока, по старинному обычаю, не выставит насаженную на пику голову мятежного герцога со стены собственного замка. И для него, сволочи, нет принципиальной разницы, какими мотивами руководствовался герцог. Больше того, для него нет никакой разницы, будет ли к моменту их очной встречи существовать эта проклятая страна, или нет – наверняка ведь объявил уже вендетту, а к ней он относится с небывалым пиететом. А значит, найдет и убьет, даже если герцог к тому моменту станет королем. И повезет еще, если мучаться придется недолго – по слухам, те, кто когда-либо перешел дорогу графу де'Карри, умирали порой по нескольку недель. Возможно, конечно, это просто слухи, но уж больно похожие на правду – де'Карри всегда считал, что сделанный из одного мерзавца показательный пример не даст ступить на скользкую дорожку тысяче колеблющихся. Так что боялся за свою жизнь герцог всерьез, и это была одна из причин того, что он форсировал события и явился в лагерь руалийцев.

Ага, как приехал – так и уехал. К королю его даже не подпустили – болен он, видите ли. Мальчишка, кого вздумал надуть? Не хочет общаться с предателем, чистоплюй! Однако следовало признать, что теперь шансы герцога на то, чтобы занять престол Багванны, опустились еще ниже…

Именно в этот момент размышления герцога были прерваны сообщением из столицы о государственном перевороте. И только тут до Батерана дошло, КАК он на самом деле влип!

Альберт с детства мечтал стать героем. Даже не с детства, а с того момента, как осознал себя и свою беспомощность. И, катаясь в своем инвалидном кресле по дому, он представлял себе, как, став здоровым и сильным, с мечом в руке побеждает толпы нечисти, злокозненных некромантов, ну или, на худой конец, в одиночку громит армию мерзких захватчиков. Это позволяло ему хоть ненадолго перестать думать о своем увечье, хотя в глубине души по-прежнему острой занозой сидела мысль, что никогда, никогда ему не стать таким…

И вдруг жизнь резко переменилась. Случайный визит двух пьяных магов подарил Альберту возможность ходить, да и, чего уж там, просто жить. Жить, не боясь, что утром можно и не проснуться, свободно двигаться и, наконец-то, без чужой помощи ходить в туалет. Здоровые люди ведь даже не представляют, как многого лишен инвалид и как ему приходится наступать на горло и собственным желаниям, и гордости.

Но вот ситуация переменилась – и перед Альбертом появилась возможность осуществить мечту. Ага, аж два раза – первый и последний. Сначала мать, которая тряслась над ним, как курица с яйцом, а потом, когда ему удалось немного вырваться из под ее опеки, все остальные. Ну ладно Прим, он то на героя совсем не тянул и, хотя Альберт был благодарен приемному отцу за все, образцом для подражания Прим для него не стал. Ладно Корнелиус, который только и говорил мальчишке, что "надо учиться, учиться и еще раз учиться, дабы стать образованным человеком, дворянином, опорой матери" и так далее, и тому подобное. Даже тех наставников в школе боевых магов, которым поручили слегка подтянуть мальчишку по физической подготовке, и которые упорно не хотели учить его владеть оружием, можно было понять – зачем им возиться с совершенно посторонним пацаном, да еще и вопреки запрету своего собственного начальства. Но Корбин! Его Альберт понять не мог.

В первую встречу Корбин Альберта напугал. Мальчику стыдно было признаться в этом самому себе, но граф действительно напугал его до дрожи в коленках. Альберт всегда чувствовал других людей, и при встрече с Корбином почувствовал даже не угрозу, а огромную, сосущую пустоту, способную затянуть и уничтожить любого, кто рискнет бросить ей вызов. Такой человек просто перешагнет через любое препятствие, оказавшееся на его пути, и пойдет дальше. И ему все равно, через что перешагнуть – через камень или через человека.

Однако прошло какое-то время, и Альберт, волей-неволей общаясь с Корбином, понял, что его представление об этом человеке было в корне неверным. Просто граф так долго мог рассчитывать только на самого себя, что практически перестал нуждаться в людях. Вернее, не так – он научился обходиться без других людей, надел на себя маску безразличия и таскал ее так долго, что она приросла к его лицу, и теперь даже сам граф вряд ли мог сказать с уверенностью, где кончается живой человек и начинается представление людей об этом самом графе.

Когда Альберт смог понять Корбина, то перестал его бояться, и вскоре с удивлением обнаружил, что граф относится к нему с определенным уважением. Как ни смешно такое определение по отношению к ребенку, но это было именно уважение. И именно с того момента, как Альберт это понял, Корбин стал для него образцом для подражания.

Нет, он не пытался копировать походку или поведение графа, как это делали многие ученики – с недетским умом и настойчивостью он пытался понять образ его мыслей и научиться воспринимать мир так, как воспринимал его Корбин. Удивительно, но Альберту удалось то, что было не под силу многим из тех, кто считал себя знатоком человеческой природы. Пожалуй, он был единственным, кто сумел заглянуть под маску равнодушия, которую граф привычно надевал, общаясь с другими людьми, и там с удивлением обнаружил странную вещь. Оказывается, рационализм и четкое мышление Корбина были наносными или, точнее, старательно культивируемыми, а под ними скрывался совсем другой человек – очень эмоциональный, по-детски нетерпеливый и… не слишком храбрый. Не трус, совсем не трус, но и далеко не герой. И это было самым удивительным открытием, сделанным Альбертом за всю его сознательную жизнь. Эмоциональность и нетерпеливость как раз очень хорошо вписались в картину происходящего – теперь Альберту стали понятны мотивы очень многих поступков графа, ставящих в тупик всех остальных. Получалось, что решение принималось практически мгновенно, под влиянием эмоций, а вот за реализацию отвечали как раз тщательно культивируемый рационализм и умение анализировать ситуацию. В принципе, в этом был секрет многих успехов графа – все считали, что он, как шахматист, все тысячу раз продумает, взвесит и только потом сделает ход, а на самом деле сталкивались с совершенно непредсказуемыми действиями, теряли время и инициативу, пытаясь понять, что вызвало такую реакцию и, в конечном счете, проигрывали. Единственная же эмоция, которую граф выставлял напоказ, можно сказать, культивировал, была его знаменитая вспыльчивость, которую Корбин при нужде, на самом-то деле, довольно легко подавлял, просто не видел смысла это делать – пусть лучше считают жестоким ублюдком и лишний раз боятся. А вот храбрость…

Ну как человек, которого считают образцом воина, может не быть умопомрачительно храбрым? Храбрость для рыцаря, который то и дело мчится на лихом коне в атаку, является таким же неотъемлемым атрибутом, как голова на плечах. Что уж говорить о человеке, подвиги которого известны на весь континент? Но Корбин потому и поступал рационально, что героем не был – просто он всегда готов был переступить через свой страх ради тех, кто был ему по-настоящему дорог. И когда мальчик понял это, он всерьез решил стать таким, как граф.

Никто не знал, что результатом наблюдений и выводов Альберта стал долгий разговор, состоявшийся в кабинете Корбина. Разговор начался поздно вечером и затянулся до утра. Именно после этого разговора Корбин сам, тайком не только от Карины и Прима, но и от Корнелиуса, начал учить мальчишку драться – голыми руками, мечом, ножом… Да фактически всем, чем владел сам. И Корбин учил, и Лик, и еще многие. А еще больше учили экономике, агрономии, горному делу, и еще тысяче необходимых дворянину мелочей. Тому дворянину, который хочет именно править своими людьми, а не тянуть из них все соки. Учили сурово, правда, уже в открытую. Ну а механику Альберт освоил сам, благо от природы был человеком умным и, как и большинство детей, увлекающимся, а Корбин подобные его увлечения негласно поощрял.

И все равно, Альберт хотел стать героем, поэтому пользовался каждым удобным случаем для того, чтобы потренироваться с мечом. И очень часто он прибегал к Корбину с вопросами. После разговоров, бывало, его представления о многом переворачивались с ног на голову. Вот, например, он спросил однажды Корбина, почему тот никогда не дерется двумя мечами. Неужели не умеет? Вместо ответа граф взял парные клинки и закрутил ими такие финты, что куда там Веллеру, прямо помешанному на обоеручном бое. И тогда Альберт вновь спросил, почему Веллер с двумя мечами прямо не расстается и своим умением гордится, а граф носит только один.

– Да детство у него в заднице еще играет, – как обычно спокойно ответил Корбин. – Дорвался ребенок до игрушки. Ты пойми, парные клинки хороши для боя один на один, в сражении толку от них немного. Там надо думать и о защите, а потому нужен щит – иначе стрелами истыкают.

– Но Веллер говорил, что может отбивать стрелы.

– Одну-две, да издали – без проблем, а десяток да в упор? Не-ет, нужны хороший доспех и крепкий щит.

– Но ты же вообще умеешь ловить стрелы руками.

– Опять же, одну поймаю или увернусь от нее. А против роты арбалетчиков я буду бессилен. Тут уж только магия спасет. И потом, я ведь маг, а потому мои мышцы сильнее, а кости крепче, чем у обычных людей.

– Но Веллер…

– Веллер – мой ученик, не более того. Наиграется в героя – начнет смотреть на мир проще и серьезнее…

В другой раз Альберт спросил, почему же сам Корбин не хочет быть героем? Ведь его многие, да что там многие, все героем и считают. Граф тогда почесал подбородок и с усмешкой ответил:

– Когда-то давно, в детстве, я прочитал в старой книге, что герой сильнее солдата, но армия солдат сильнее армии героев. Тогда я посмеялся, но со временем понял, что так и есть. Ну а чтобы командовать армией солдат, надо самому быть солдатом. Солдатом, а не героем, понимаешь?

И таких разговоров было множество. Корбин хорошо учил его, не скрывая знаний, и тем обиднее было Альберту, что его не взяли на войну. Ребята из школы боевых магов, некоторые из которых были не намного старше Альберта, пошли все, а его оставили дома. Несправедливо! Ну да, они маги, зато он – на драконе, мог бы разведку вести и с воздуха их прикрывать, но нет – сказали сидеть дома, с матерью. И Корбин пообещал взять ремень и выпороть, Альберт по глазам видел, что граф не шутит. А теперь вообще – Джу в беду попала. А он дома сидит. И Прим не мычит, не телится, вокруг матери бегает! Нет, это несправедливо! Сегодня он докажет всем, что он – мужчина, и что умеет защищать своих друзей не хуже Корбина!

Вот примерно такие мысли бродили в душе Альберта, когда он, натянув кольчугу и надев перевязь с мечом, спускался в сад, где его ждал верный друг Орли.

Дракон был мрачен. Смешно, но, будучи по меркам драконов таким же подростком, как Альберт по человеческим, по годам Орли все-таки был намного старше. Соответственно, если мировоззрение, как это часто бывает у молодежи, у них практически совпадало, то жизненного опыта у дракона было больше на порядок. А опыт, как любил говорить Корбин, не пропьешь. Все утро Орли мучили мрачные предчувствия, и он не собирался скрывать своего отношения к намечающейся затее.

А затею эту Орли считал чистейшей воды авантюрой. Нет, он понимал, конечно, чувства Альберта, но не считал, что засовывать голову в пасть дракона – надежный способ обеспечить себе долгую и счастливую жизнь. Что происходит с такими смельчаками чаще всего, он знал отлично – сам был драконом и представлял последствия. А то, что король Дидер опаснее любого дракона для него было яснее некуда – дураки всегда опасны, ибо от них можно нарваться на любую пакость. Даже на такую, которая не придет в голову умному хотя бы из чувства самосохранения.

Орли грустно покачал головой – и не отвертеться ведь. Своих надо вытаскивать любой ценой, даже, если потребуется, ценой собственной жизни – уж эту истину Корбин в его сознание вбил твердо, причем не словами, а поведением. Раз так – он сделает что должно, и будь, что будет, однако как здорово было бы, если бы Джурайя не придумала эти свои амулеты.

Вообще, Джурайю Орли не любил. Ну не любил – и все тут. Не то, чтобы он считал ее плохим человеком или еще что, просто сыграли одновременно два чувства – обида за воспитателя и, будем говорить честно, ревность. О взаимоотношениях этой парочки он знал только со слов Альберта, а саму Джурайю видел только на портрете, который Альберт спер на полчаса из мастерской Корбина. В результате эмоции дракона можно было описать двумя фразами: "И что он в ней нашел?" и "И чего еще этой дуре надо-то?". Юношеский максимализм присущ драконам так же, как и людям, поэтому сложно его в этом винить. Тем более, что кое-что в его мыслях было вполне справедливо.

А узнали они о том, что произошло, благодаря амулетам, которые Джурайя недавно изобрела. Точнее, не изобрела даже, а позаимствовала идею у Корбина – тот частенько давал своим товарищам одноразовые амулеты, для активации которых не надо было быть магом. Достаточно было сломать кристалл (Питал граф к камням необъяснимую привязанность, хотя материал, в общем-то, значения не имел, подошла бы любая деревяшка) – и к графу шел сигнал о том, что с владельцем амулета что-то случилось. Оставалось лишь идти на зов маяка, в который этот амулет превращался, и отрывать головы тем, кто посмел поднять руку на друзей сиятельного графа. Последнее, кстати, получалось у Корбина с особым шиком.

Амулеты Джурайи от амулетов Корбина отличались. Не сильно, но отличались. Дело в том, что амулеты графа были односторонними – Корбин даже не рассматривал ситуации, что помощь потребуется ему самому, резонно предполагая, что там, где не сможет справиться маг его уровня, попытки обычных людей помочь будут напоминать самоубийство. Раз так – незачем эту помощь и просить, пусть даже ты и уверен, что к тебе бросятся по первому зову. Соответственно, его о помощи попросить могли, а вот он этой возможности себя лишил, причем сознательно. Да и не любил Корбин просить – предпочитал рассчитывать только на свои силы.

Джурайя подобными комплексами не страдала, да и не достигла она еще уровня, при котором враг от одного вида твоей физиономии должен с плачем разбегаться. Ее амулеты обеспечивали двустороннюю связь, позволяя любому, даже необученному и обделенному магическим талантом человеку определить, откуда исходит вызов. Правда, сделала она этих амулетов всего четыре штуки – себе, отцу, Адрису и Альберту. Корбину, Корнелиусу и Приму таких амулетов не досталось – девушка боялась, что старшие товарищи поднимут на смех ее ученические поделки на которых она, честно говоря, просто набивала руку. Нет, Корнелиус и Прим, может, и не засмеются в открытую, но про себя могут и хихикнуть, а вот язвительный и безжалостный к чужим ошибкам граф точно засмеет. С остальными же таких близких отношений у нее пока не било, разве что с Элькой… Но той амулета не досталось по простой причине – паникерша она, случись что – толку от нее немного, а Адрис все равно рядом всегда, он, если что, и поможет, и сигнал подаст.

Вот такой амулет и заорал утром в спальне Альберта. Правда, орал недолго – очень быстро он заткнулся, что говорило или о том, что амулет полностью уничтожен, или о том, что он изолирован. О первом думать как-то не хотелось, а вот во втором случае причина могла быть только одна – амулет оказался в камере, где содержатся арестованные маги – Корнелиус рассказывал, что во дворцовой тюрьме есть такая. Ну а раз так, то и дорога была только одна – отправиться в королевскую резиденцию и навести там порядок. О том, что его могут прихлопнуть, как муху, Альберт по малолетству даже и не думал, наивно полагая, что дракон дает ему неоспоримое право построить и заставить маршировать кого угодно. Сам Орли придерживался, правда, несколько иного мнения, но решил придержать его при себе – дешевле обойдется.

– Ну что, Орли, ты готов?

– Готов, готов. Залезай быстренько, да привязаться не забудь.

– Зачем?

– А затем, что это тебе не экскурсия над полями, а боевой вылет. Я не смогу еще и на тебя оглядываться, один вираж покруче – и ты полетишь с высоты не хуже камня. Что я потом Корбину скажу?

– Боюсь, что уже ничего – мама и Прим говорят, что он, скорее всего, погиб.

– Ага, щ-щас, погиб он. Его считали погибшим только на моей памяти трижды – и всегда он возвращался. У него уж и поговорка есть: если погибну – считайте меня праведником.

– Ну а если погибнут его враги?

– Во-во, все так спрашивали. Граф и отвечал, что пусть тогда считают праведниками их.

Вот так, ворча и недовольно взрыкивая, Орли начал неуклюже взбираться на башню. Взлетать с земли, да еще и с грузом, пускай и небольшим, молодому дракону было неудобно – требовался длинный разбег, а для этого надо было выбраться за ворота замка. Ну а это, в свою очередь, потребовало бы объяснить, зачем, наверняка проснулась бы мать Альберта, и план можно было считать накрывшимся звонким медным тазом. Со стены взлетать было куда удобнее и легче, да и подняться на нее можно было не привлекая лишнего внимания – стража уже успела привыкнуть к дракону, хотя и все еще опасливо косилась на зубастую пасть, способную в два счета перекусить человека пополам. Да и привычка Орли дышать огнем многим не нравилась.

Задумка удалась полностью – взлетел Орли, не привлекая лишнего внимания, и сразу же взял курс на столицу, стараясь прижиматься как можно ближе к земле. При таком полете, если верить Корбину, обнаружить летящего дракона магическим поиском намного сложнее, да и визуально тоже. Не верить наставнику парочка летающих разгильдяев повода пока что не имела, к тому же граф не так давно подарил Альберту книжку о тактике применения авиации. Что такое авиация Альберт не знал, но, по некоторым терминам, догадался, что речь идет о летающих подразделениях. Написана была книжка от руки почерком графского переписчика, но стиль изложения и обороты речи были довольно странными. На прямой вопрос, откуда это все, Корбин, чуть помявшись, что случалось с ним довольно редко, ответил, что прочитал ее не так давно и по памяти (а она у графа была тренированная) надиктовал. Что же касается того, где он это прочитал – так то лучше не спрашивать, меньше знаешь – крепче спишь.

Альберт тогда решил, что книгу ту Корбин диктовал исключительно для них, но Орли, в котором периодически просыпалось ехидство, как-то раз всерьез в этом усомнился. На удивленный вопрос Альберта, для кого же еще, дракон, почесав затылок своими громадными когтями, предположил, что для все той же Джурайи. Альберт юмора не понял и спросил, какой в этом смысл, если у девушки дракона под боком нет, и не предвидится. Глумливо хохотнув, Орли заявил, что женщинам драконы и не нужны вовсе, а метлу Корбин ей, безусловно, подарит.

Как бы то ни было, граф сам, потратив не так уж много времени, проверил кое-какие постулаты той книжки (все, увы, проверить было невозможно, ибо где взять сотню драконов для учений по массированному налету) и пришел к выводу, что написана она со знанием дела, потом и кровью немалого поколения людей. Ни Альберт, которому нельзя было отказать в прагматизме, ни Орли отказываться от такого подарка не собирались, поэтому до столицы летели именно так, выиграв в безопасности, хотя и потратив больше сил. Впрочем, ненамного – не так и далеко от столицы, по драконьим меркам, стоял замок Шлиппентайн.

Что творится в городе, ни Альберт, ни Орли выяснять не жаждали – их целью был королевский дворец, из которого, когда они приблизились, вновь начал исходить сигнал амулета. Странно, конечно, но Альберт не придал этому значения. Заложив большой крюк, Орли начал заходить на город с востока, чтобы низкое пока еще солнце находилось точно за спиной, слепя возможных наблюдателей. Атака со стороны солнца – еще один немаловажный момент, почерпнутый из все той же книги. А дальше – внезапность, внезапность и еще раз внезапность – вот единственный, хотя и, как понимал Орли, призрачный шанс на успех.

Стража, разместившаяся на стенах, окружающих королевский дворец, была занята чем угодно, только не наблюдением за небом. Похоже было, что солдат очень интересовало что-то, происходящее в другой части города. Они так деловито и увлеченно это обсуждали, что многие даже не заметили, как умерли. Стремительная, крылатая смерть подобно молнии обрушилась на них сверху, и выходящий из пике дракон щедро окатил внешнюю восточную стену волной огня. В драконьем пламени сгорают камни, а металл плавится и течет, подобно жиденькой водичке, так что шансов у людей не было.

Пройдя над объятой пламенем стеной, дракон стремительно нырнул вниз и, изогнув крылья на манер стрижа, нырнул в огромное, в половину стены, окно третьего этажа. Там, если верить плану, внимательно изученному друзьями перед полетом, был малый банкетный зал, то есть пространство, достаточное для того, чтобы даже разогнавшийся дракон успел без проблем затормозить. Так и вышло – сметая на своем пути мебель и превращая в щепки драгоценные столы, Орли развернул крылья и уперся лапами в пол. Полетели во все стороны обломки паркета, и, оставив позади себя две широкие борозды, дракон остановился примерно на середине зала. Тут же развернулся и, не обращая внимания на испуганно вжавшуюся в стены прислугу, подбежал к широким двустворчатым дверям. За этими дверями был длинный коридор, ведущий к лестнице. Снеся двери одним коротким движением бронированного лба, Орли высунул голову и снова дунул. Узкий поток голубоватого пламени с неприятным гулом прошел сквозь коридор, сметая все на своем пути, и вышел наружу, насквозь прошив стену.

Не дожидаясь, пока спадет жар, Орли аккуратно сложил крылья вдоль тела и, по-ящеречьи изгибаясь, удивительно резво понесся к лестнице, благо его чешуя позволяла и не такое. Альберт успел только закрыть лицо рукавом. Одежда, к счастью, не загорелась, а вот волосы, пока дракон мчался по раскаленному коридору, успели порядком завиться и начали ощутимо вонять паленым.

Проскочив сквозь печку, в которую неуклонно превращался третий этаж, они буквально скатились по лестнице, стоптав по пути несколько человек, недостаточно расторопных, чтобы убраться с дороги и, не задерживаясь на втором этаже, спустились на первый. Там паники еще не было – очевидно, весть о том, что во дворце хозяйничает дракон, не успела пока сюда добраться. Ну что же, иногда дурные события опережают дурные вести, и собравшиеся в огромном зале расфуфыренные господа впали в ступор при виде вставшего на дыбы чудовища.

– Эй вы, уроды! – заорал Альберт, стараясь копировать интонации Корбина. Получалось неважно – голос упорно срывался на фальцет, однако его все равно слушали очень внимательно и не шевелясь, потому как один из стражников, придя в себя, потащил было из ножен меч и незамедлительно получил от дракона лапой по шлему. Потом говорили, что шлем провалился до задницы, но тогда Альберт не обратил на это внимания. – Сюда недавно привезли девушку-мага. Где она? Считаю до трех, а потом, если не скажете, Орли вас поджарит!

Дракон согласно улыбнулся своим фирменным оскалом и выпустил в воздух три аккуратных колечка дыма, после чего прошил их дымной же стрелой. Несколько дам тут же упали в обморок, зато моментально нашелся какой-то хмырь в ливрее, который вспомнил, что да, приводили, и отвели в тюрьму, но из тюрьмы дама со спутником уже выбрались самостоятельно и сейчас сидят в винном погребе.

– Веди! – на сей раз получилось куда более внушительно. Лакей испуганно закивал и, втянув голову в плечи, ринулся вниз по лестнице с такой скоростью, что дракон едва успевал за ним. Как только они покинули помещение, все собравшиеся тараканами кинулись прочь, давя друг друга в дверях, выпрыгивая в окна… Героев среди них не было, и дожидаться возвращения дракона никто не собирался. Были моментально забыты сословные предрассудки и воспитание, лакеи отпихивали плечами дворян, мужчины сбивали с ног и топтали не успевших убраться с дороги женщин. Словом, эти люди были друг для друга страшнее любого дракона, только пока не понимали этого.

Идти, к счастью, было совсем недалеко, и минуту спустя они уже были возле винного погреба. Тут, правда, Альберту пришлось слезть – дракон в эту низкую дверку протиснуться бы никак не смог. Однако прежде, чем мальчик вошел, дракон ловко поймал лакея когтями-ятаганами и, держа его на весу, прошипел:

– Если там засада, ты умрешь первый.

Лакей лишился чувств, но Альберт уже распахнул оказавшуюся незапертой дверь, заглянул и присвистнул – чего угодно он ожидал, но только не такой картины: сидят рядышком в хлам пьяные Джурайя с Адрисом, в руках у них кружки, на которые они уже, похоже, смотреть не могут, а рядом стоит кто-то явно неживой и кувшин держит. Неживой – это явно зомби, в точности как на картинке, ничего интересного, но эти-то двое…

– Эй вы, подъем! Давайте сматываться отсюда!

– О, Альберт, – удивленно и почти незаплетающимся языком отозвался Адрис. – Это ты, или мне кажешься?

– Я это, я. Давайте бегом, – фыркнул не любящий пьяных мальчишка, схватил совершенно безвольную Джурайю за руку и поволок ее к выходу, благо недалеко было. И откуда только силы взялись?

Когда шатающийся Адрис вышел, держась за стенку, из погреба, он с удивлением обнаружил, что Джурайя сидит на спине самого настоящего дракона, и тот в меру сил и ловкости помогает Альберту привязывать ее ремнями. Практически протрезвевший от неожиданности некромант ткнул в сторону Орли пальцем:

– Эт-то ч-что? Д-дракон?

– Дракон, дракон. А пальцем тыкать, молодой человек, неприлично.

Получив такую неожиданную отповедь от гигантской ящерицы, Адрис выпучил глаза и впал в ступор, лишь минуту спустя сообразив, что его уже тянут к этому самому дракону со словами "ну иди, иди, пьянь подзаборная". Он был так удивлен, что без сопротивления позволил себя и усадить, и привязать, после чего Альберт, в свою очередь, уже привычно запрыгнул на шею Орли и тот, недовольно ворча по поводу тяжелого груза и зажравшихся лентяев, привыкших на чужом горбу ездить, все так же ловко выбрался из подвала. Правда, какой-то умник догадался захлопнуть двери в этот самый подвал, но дракон коротко дохнул и спокойно прошествовал через дымящийся проем.

Пятью минутами спустя, когда Орли, тяжело дыша, с трудом набирал высоту, чуть в стороне от них сверкнула молния – похоже, какой-то маг срывал злость, на таком расстоянии попасть по летящему дракону можно было разве что случайно. Орли выругался так, что Альберт лишь восхищенно присвистнул, и побыстрее заработал крыльями, уходя прочь от негостеприимной столицы.