Элидор

14 В вышине

Роланд о тенях никому не сказал. Когда его братья и Хелен вернулись, он уже не решился снова выйти из дома. Он понимал, что Николаса убедить могут только тени, но следующее утро и всю субботу статическое электри­чество в саду не возникало.

—Может, ты взглянешь на парадную дверь, Фрэнк? — попросила миссис Уотсон в субботу за чаем. — Она ужас­но дребезжит, когда мимо идут машины. Меня от этого дребезжанья всю передергивает — я даже шить сегодня не могла. В последнее время дверь еще больше стала дребезжать!

— Хорошо, милая, — сказал мистер Уотсон. — Я завтра утром посмотрю, что там можно сделать. Верно, нужно шурупы немного подтянуть.

— И знаешь, лучше бы ты заплатил этим мальчикам вчера, а не читал им нотацию. Они сегодня весь день на крыльцо шастают. Видно, хотят с нами поквитаться.

— Я же объяснил, что это дело принципа, — возра­зил мистер Уотсон. — А что они теперь натворили?

— Ну, знаешь, шаркают ногами, вертят ручку, стучат крышкой почтового ящика...

— А ты их не поймала?

— Они такие шустрые. Как услышат, что я откиды­ваю портьеру, так их уж и след простыл. Я дважды их подстерегала, но потом рукой махнула. Увидят, что мы не обращаем на них внимания, и бросят свои шалости.

— Или еще больше разойдутся, — сказал мистер Уотсон. —Помню, раз какие-то хулиганы мою мать напуга­ли до смерти: бросили в почтовый ящик шутиху. Ведь могли и пожар устроить! Ну нет, с ними надо разговари­вать твердо.

— Слышите? — спросил Николас. — Опять они! Мо­жет, нам с Дэвидом выскочить и задать им трепку?

— Нет, нет, — возразил мистер Уотсон. — Я должен положить этому конец! Я их сзади обойду. Продолжайте беседовать, как ни в чем не бывало.

— Только не делай глупостей, Фрэнк, — попросила миссис Уотсон.

Мистер Уотсон вышел через заднюю дверь в сад. Дети и миссис Уотсон вслушивались в шарканье на крыльце.

— Похоже, их там несколько человек, — заметил Дэ­вид. — Не знаю, как отец с ними справится.

— Не болтай ерунду, — сказал Николас. — Этому мальчонке, что деньги собирал, лет восемь-девять. По-моему, лучше их все-таки поколотить. Отец начнет им мораль читать, а больше ничего не сделает, только спро­сит, как их зовут и где они живут. А что они — идиоты, чтобы ему правду сказать?

Дверь в сад распахнулась, и мистер Уотсон вошел в дом.

— Опоздал! — сказал он. — Ни души не увидел!

— А мы их все время слышали, — возразила миссис Уотсон. — Фрэнк, они не убегали. Ты до самого крыльца дошел?

— Моя милая Гвен, — проговорил мистер Уотсон, — фонарь напротив освещает наше крыльцо. Они, видно, в подворотню спрятались, но я в эти игры не играю.

— Они не спрятались, Фрэнк. Ты не слушаешь, что я тебе говорю. Они все время были на крыльце, да и сейчас там!

— А? Что? Не может быть!

Крышка почтового ящика громко хлопнула.

— Ну, это уж слишком!

Мистер Уотсон побледнел от негодования.

— Я мигом положу этому конец! Распахну дверь, ког­да они этого не ждут, и прижму их дверью к стенке. Посмотрим, как они будут смеяться.

— Не надо, пап, — попросил Роланд. — Не делай это­го. Прошу тебя, не делай!

Мистер Уотсон нахмурился и так глянул на Роланда, что тот замолчал. Осторожно, стараясь, чтобы не звякнули медные кольца на портьере, мистер Уотсон отодвинулзамок. Дверная ручка повернулась. Мистер Уотсон распахнул дверь.

— Ага, попались!

— Папа, не надо!

Роланд попытался втащить отца в дом, но запутал­ся в портьере. Мистер Уотсон прижал дверь к стенке крыльца.

— А ну-ка, — воскликнул он, — ну-ка, посмотрим!

Но стоило ему чуть-чуть ослабить напор, как тяжелая дубовая дверь вырвалась из рук, сбила его с ног и с силой швырнула в комнату. Дверь с грохотом захлопнулась — и мистер Уотсон упал, увлекая за собой Роланда и пор­тьеру. Николас бросился к двери.

— Нет, нет, не ходи туда! — закричала миссис Уотсон. Дверь хлопнула с такой силой, что всех просто ужас пробрал.

— Ник!

Мистера Уотсона высвободили из-под портьеры. Оглушенный, он неподвижно сидел на полу; один глаз у него медленно заплывал. Из носа шла кровь.

— Хулиганы! — сказал он. — Сущие хулиганы!

— Ты сам виноват, — успокаивала мужа миссис Уот­сон, прикладывая ему холодную примочку к глазу. — Почем знать, может, это какая-то банда из городских? Ну, знаешь, из этих трущоб?

— А ты говорила, что это мальчишки, которые пели гимны на Рождество.

— Ну да, говорила, но только это не так, верно? Ведь восьмилетки такого не натворят, правда? Роланд, отой­ди от окна. Не дразни их. Не обращайте внимания, если они еще тут, и они потеряют всякий интерес.

Роланд смотрел на тополиные ветви, щупальцами охватившие уличный фонарь. Мостовая в свете фонаря поблескивала. Но Роланд знал, что, когда он бросился за отцом на крыльцо, за дверью царила тьма, лишь в не­скольких шагах горел костер.

Когда пробило три часа ночи, Роланд спустился вниз. Угольки в камине тихонько звенели, а ходики на стене отчаянно тикали, издавая какой-то удвоенный звук, ко­торого Роланд никогда не слышал днем. Парадная дверь мелко дребезжала, хотя никакого движения на улице не было. Лишь на шоссе, в четверти мили от дома, шли гру­зовики дальнего следования.

Роланд знал, что должен принять решение. На любо­пытство и вопросы времени уже не оставалось. Надо было действовать.

Он подошел к портьере и прислушался. Выключил свой ручной фонарик, тонкий, как карандаш, и прикре­пил его к карману пижамы. На крыльце не слышалось ни шагов, ни дыхания. Роланд осторожно пролез за портье­ру. Тишина, только дверь тихонько стучит. Портьера пахла шерстью, от двери по ногам тянуло сквозняком, половик, сплетенный из волокон кокосовой пальмы, ко­лол босые ноги. Роланд встал на цыпочки и одним гла­зом заглянул в щель от почтового ящика. Стоя в темной комнате, Роланд все хорошо видел: в сумрачном свете перед ним лежал Элидор.

Эти места были ему незнакомы. В щель он видел одни горы: вершины, утесы, ледники, вздыбившиеся черные скалы. Ощущение было такое, будто крыльцо — на самом верху какой-то скалы или острого, будто нож, гор­ного хребта. Казалось, за спиной у Роланда разверзлась пропасть.

По склону горы раскинулись лагерем палатки. Отряд охотников поднимался вверх по склону — дорога шла мимо двери, у которой стоял Роланд. В руках у охотни­ков были пики, а у некоторых за спиной — луки. Впере­ди бежали огромные волкодавы.

Рядом с крыльцом, в тени, падавшей от скалы, был разбит бивуак. Костер, который Роланд на миг увидел на­кануне, горел бледным, бесцветным пламенем, а рядом с ним присел на корточки солдат с копьем в руках.

Волкодав обнюхал их крыльцо, но его тут же резко окрикнули. Проезжая мимо, охотники глядели на дверь. Один из них что-то сказал солдату у костра, который поднялся на ноги. Тот покачал головой и указал копьем вниз на лагерь.

В ту же минуту дверь перестала дрожать, и все исчезло. Роланд смотрел в щель на свою ночь, до него доно­сился лишь грохот грузовиков.

Он отошел от двери. Солдат с копьем был стороже­вым, охранявшим их крыльцо. Они нашли его. Они зна­ли, что здесь был ход. Они явятся, когда будут готовы. Это я виноват, подумал Роланд. Я его сделал. Как же те­перь быть?

Дверь снова задребезжала. Роланд опять встал на цы­почки.

Прошло всего несколько минут, но, судя по всему, в Элидоре время шло быстрее. Костер разгорелся, а сторо­жевой теперь был другой. Он шагал взад и вперед, чтобы согреться.

"Должно быть, подмораживает, — подумал Роланд. — И зачем им такой большой лагерь? Они ведь не могут там жить, там нет ничего, кроме скал и льда на высоте в тысячи футов... Высоко... Высота... Вышина... "Что оби­тает в Вышине..."?. Финдгорн. Ага, Песнь Финдгорна. Мэлиброн собирался взглянуть. Он говорил, что там горы. А-а, значит, и они тоже смотрят!"

Нет, это не лагерь Мэлиброна. Эти люди походили на него благородством, осанкой и одеждой, но одного лишь Мэлиброна окружало золотое сияние. В их красоте звенела сталь, каждой чертой они походили на высечен­ный на камне рельеф.

"О, как же мне быть?" — подумал Роланд.

Страж остановился и внимательно посмотрел на поч­товый ящик, словно вдруг услышал Роланда. Затем быстро направился к двери.

Роланд присел на корточки. На крыльце зазвучали знакомые шаги, чья-то рука откинула крышку почтово­го ящика, ручка двери повернулась, дверь дернулась, шарканье подошв, тишина. Когда Роланд осмелился сно­ва глянуть в щель, страж низко склонился над костром, помешивая ложкой в котелке.

"Это я виноват. Я его создал. Я".

Роланд прервал свою мысль — его осенила догадка: "Я должен и уничтожить его".

Роланд вперил взор в крыльцо. "Исчезни. Рассыпься. Растай. Ну же". Но крыльцо не поддавалось. Роланд по­пытался велеть ему исчезнуть, превратиться в ничто, но он не мог представить "ничто": бесформенное, оно ни­как не возникало в его сознании. Он ощутил слабость, словно толкал руками кирпичи.

Стражу не стоялось на месте, он то и дело подходил к двери.

"Думай, — сказал себе Роланд. — Думай. Как падает дом? Его же просто так не повалишь. Вспомни ту цер­ковь. С чего там началось? Цементный раствор меж кир­пичами: он стал высыпаться. Ага! Кирпичи без него дер­жаться не могут".

Он закрыл глаза и представил себе арку. Когда она прочно встала перед его внутренним взором, он со­средоточился на цементе, скрепляющем кирпичи. Серый цемент. Слабый. Сухой. Крошится. "Ну же, давай, давай".

Послышался звук, будто дождь зашелестел по листьям. Потом еще. Мелкая пыль покрыла крыльцо. "Ну же, крыльцо! Ты же не настоящее. Ты только отзвук — ты не все твердое. Ну же, отзвук, давай!" Цемент сыпался тонкими струйками. Роланд решилсяоткрыть глаза: струйки потекли медленнее, но не остановились. Он врезался, словно дрелью, меж кирпичамикрыльца в Элидоре.

Страж закричал. Роланд отвлекся на миг, чтобы убе­диться: тот заметил, что происходит, и бросился к лагерю.

"Ну же, давай! Сыпься! Падай! Давай!" Вот упал один кирпич... другой... появилась трещина и протянулась вверх к козырьку. Ага! Роланд ударил в пролом, расшатывая и круша. Теперь уже дело пошло легче. Кирпичи летели на землю. Если б ему удалось сдвинуть козырек,

черепица рухнула бы всей тяжестью вниз и увлекла бы за собой стены. Но лезвие его воображения притупилось, и каждый удар давался ему все труднее. Из лагеря бежали люди. Всхлипывая и что-то приговаривая, собрав всю свою волю в кулак, Роланд бил и бил по крыльцу.

Солдаты тащили топоры. Вот один из них подбежал к двери и изо всех сил ударил по ней топором. Дом ух­нул, словно огромный барабан. Топор снова взлетел в воздух и с силой вонзился в дерево. Роланд собрался с духом и, зажмурясь, обрушился на крыльцо. Все свои силы он вложил в этот удар.

Пустота. Ничто. Внезапно крыльцо пошатнулось и стало валиться в эту зияющую пустоту.

В третий раз топор взлетел в воздух, но на этот раз удар прозвучал глухо, а на четвертый и вовсе его не было слышно.

Солдаты беззвучно закричали, и сумерки поглотили крыльцо. В небе над вершинами гор сверкнули два желтых луча. Тьма сгустилась. Кирпичи накрыли тень того, другого крыльца, оно было точно таким же, только без пробоины в арке. Солдат бил топором по двери, но не мог коснуться ее. Он успел отскочить в сторону, когда козырек и стены с грохотом обрушились вниз. Элидор исчез в свете фар автомобиля, свернувшего с шоссе. Жел­тые лучи блеснули в ветвях тополей и отразились от крыльца. Роланд, обессиленный, прижался лбом к двери. Она была холодна как лед.