Экспедиционный корпус (Георгий Лопатин) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 19

С Херсоном так как с Николаевым не получилось, но, собственно, и задача стояла обратная. Климов специально медлил с выдвижением к городу, давая противнику дополнительное время на подтягивание дополнительных сил со всей округи и в первую очередь из Крыма.

— Надо собрать их всех в одном месте и прихлопнуть одним ударом, чтобы потом не бегать за ними по всей степи… — дал он стратегическую установку.

Снова воздушная разведка. Небо по-прежнему оставалось за РОДом, с пилотами у большевиков и их союзников наблюдалась напряженка, а единичные пилоты не в счет. Ведь даже в Одесе имея кучу самолетов в небо ни один не поднялся, ибо только бесславно погибли бы.

— Идет активная подготовка к обороне, — докладывал Федоров. — Весь город от реки Ингулец на востоке и до начала дельты Днепра на западе окружен окопами.

— Сколько линий?

— Одна. Да и окопы те — профанация. В лучшем случае отрыли канаву для стрельбы стоя, а так в основном по пояс.

— Бронепоезда?

— Не видели. Только несколько грузовых и пассажирских составов стоит в тупиках и один разобранный возле мастерских. Такое впечатление, что как раз собирались переоборудовать под бронепоезд.

Климов понятливо кивнул. Из более чем пятидесяти тысяч моряков на кораблях осталось около семи-восьми, остальные, не желая больше служить, ударились во все тяжкие. Как результат на кораблях образовался сильный некомплект в экипажах и корабли стали просто бесполезной грудой плавающего железа. Вот и начали снимать пушки для установки на бронепоезда, все крейсера уже разоружили и сейчас примеряются к линкорам. Большинство стволов кстати свезли именно в Николаев, где и собирались собирать большую часть бронепоездов. Тем более что результат борьбы за власть решится именно на суше и тут главные корабельные калибры скажут свое веское слово.

— Полевая арта?

— Около трех десятков трехдюймовок вдоль всей линии обороны. Крупный калибр не заметили.

— Все равно внушительно…

— Это ерунда по сравнению с тем, что видели дымы с моря. Похоже, что большевики и анархисты все-таки смогли вывести некоторое количество кораблей из Севастополя. И вот их арта — это уже действительно внушительно.

Климов согласно кивнул. Ему тоже предлагали использовать взятые под свой контроль в Одессе те три корабля, но полковник не рискнул. Устроят морячки бунт в море, как только станет ясно, что придется драться. В лучшем случае после пары-тройки залпов сбегут обратно в Одессу. Да и терять корабли не хотелось, противник мог оказаться гораздо лучше подготовлен к бою, как в численности, так и морально.

Ни в Николаеве, ни в Херсоне кораблей не оказалось, только какая-то рыболовецкая мелочевка да буксирчики.

— Мы этот вариант проработали, так что все готово к горячей встрече, — сказал Михаил.

Федоров с усмешкой кивнул.

Корабли для авиации в данный исторический момент времени — большие мишени, что и показал предрассветный налет эскадрильи Воздушного казака Вердена.

Сначала провели доразведку, что собственно за корабли идут.

— Четыре вымпела. Самый крупные — два линкора, один под Андреевским флагом — «Свободная Россия» и под красным флагом большевиков «Иоанн Златоуст» и эскадренный миноносец «Завидный», а под черным флагом анархистов — эсминец «Дерзкий».

— Надо же… Все флаги в гости к нам. Почти, не хватает только жилто-блакитного…

— Так «Завидный» недавно его поднимал… там окраинцев много. Потом правда пришлось им свой флаг спустить и поднять красный.

— Ну значит будем считать, что значит все-таки все, и этот миноносец идет под их флагом. Ладно, это все неважно… Слушай боевую задачу Виктор Георгиевич. Анархистов топите к хренам. Эти самые невменяемые в своей идеологической упоротости.

— Так точно, товарищ полковник, потопим.

После того как РОД занял Николаев сюда перебазировалась практически вся авиация из Одессы, так что Федоров под своим командованием имел шесть десятков самолетов. Десять бортов остались в Одессе, прикрывать город, да и пилоты оказались так себе в плане выучки, потому продолжили тренироваться и заодно учить первых летчиц, что записали в авиационный полк имени Надежды Дуровой.

Истребители, загрузившись снарядами главного калибра броненосца «Ростислав» калибра двести пятьдесят четыре миллиметра.

Конечно, вахтенные заметили приближение самолетов, забили в колокола, пронзительно зазвучали в боцманские дудки играя тревогу, но что это могло изменить?

Корабли не были совсем беззащитны от воздушных атак, за годы войны на них установили средства ПВО. На «Свободной России» поставили три зенитных трехдюймовки и две зенитки в шестьдесят три с половиной миллиметра. Эсминцы вооружили слабее. На «Завидном» имелось три зенитных пулемета винтовочного калибра, на «Дерзком», два пулемета и одна трехдюймовая зенитка.

Все эти средства ПВО с изрядным запозданием открыли огонь по климовским самолетам, когда первые бомбы уже падали на свои цели и начали крушить все вокруг, так что эффективность зенитной стрельбы оказалась нулевой. Кроме того, в пользу пилотов играло отсутствие у зенитчиков опыта, а главное командиров, что могли руководить системой ПВО. Тут большевики выстрелили себе в ногу расправой с офицерами.

Так что климовские пилоты могли бомбить корабли не то, чтобы совсем безопасно для себя, но и не сильно рискуя, потому промахов почти не было. На палубах вспыхнули мощные взрывы сметая в воду не успевших укрыться матросов, что выскочили наружу, когда заиграла тревога.

Особенно сильно досталось «Дерзкому», (так и хотелось сказать: «ты че такой дерзкий⁈») на который вывалили половину всех бомб, то есть двадцать пять штук (пять бомб упало мимо) разнеся на палубе все вдребезги и пополам. Для эсминца это оказалось очень много, он загорелся, а потом и вовсе начал крениться.

Отбомбившись и немного постреляв из пулеметов по командным рубкам и просто для острастки, самолеты ушли назад для дозагрузки. На этот раз вместо снарядов им грузили бочонки с напалмом. Если в палубах случились хоть малейшие разрывы бронелистов, а они на палубе самые тонкие, то напалм найдет путь внутрь корабля.

— Кого жечь будем, товарищ полковник? — поинтересовался Федоров. — А то корабль анархистов уже точно не жилец и тратить на него «греческий огонь» смысла нет.

— Окраинцев жги.

— Понял.

Эскадренный миноносец «Завидный», на который так же сбросили половину боезапаса, оказался в огне от носа до кормы. Климов выбрал его главной целью не потому, что там окраинцы, а из-за нежелания портить большие корабли, это просто расточительно — самим пригодятся.

«А теперь как меня обзовут?» — с грустной усмешкой подумал Михаил, когда просматривал кадры бомбардировок, ведь бой согласно уже устоявшейся традиции засняли на кинокамеру.

Эта «огненная купель» стала последней каплей. Моряки готовы были убивать, безответно стреляя за горизонт, но вот умирать самим, да еще в огне — нет. Так что чуть потрепанные от бомбардировки, но все еще на ходу корабли, выбрали якоря, «дали дымы» в дополнение к чадному дыму от горящего напалма и стали спешно уходить. Мощный взрыв артпогреба «Завидного», придал им дополнительного ускорения.

— Отлично. Теперь можно начать сухопутное наступление…

Разведчики и тут не подвели. Притащили не просто рядовых бойцов, а цельного комиссара, что обходил подразделения с напутственным словом. Так что очень скоро стало известно о примерной численности противника. А силы собрали приличные, больше пятнадцати тысяч бойцов. Командовал ими сам Антонов-Овсеенко по прозвищу Штык.

Разбрасываться снарядами и вести многочасовые артподготовки Климов не стал. Не так уж и много у него этих снарядов, к тому же эффективность подобных артподготовок в плане урона откровенно низкая. Потому арта сделала несколько символических залпов.

Михаил решил сделать ставку на авиацию и бронетехнику, ну и конечно же штрафбат, что пойдет в первой линии наступления и станет по факту пулеуловителем.

Штаб разработал план атаки вдоль железной дороги, чтобы можно было использовать свой бронепоезд в качестве этакого тарана.

— Штрафные батальоны вывести на позиции…

Штрафбаты за короткое время своего существования еще ни разу не приняв участия в боевых действиях (за исключения двух батальонов, отданных Муравьеву) уже понесли некоторые потери в личном составе. Сами штрафники задавили около двух сотен своих товарищей, расстреляли четыре десятка за попытки побега и одну сотню за попытку побега всего десятка.

Штрафникам раздали оружие. Сломанное, не способное стрелять. Но им этого и не требовалось, единственная их задача, вызвать огонь на себя и обозначить пулеметные огневые точки.

Штрафников построили двумя линиями, по четыре батальона с разрывом в двести метров между линиями.

Вслед за штрафниками встали броневики с САУ и только в третьей линии — выстроились нормальные полки.

— Вперед!

Штрафники, коих все-таки оснастили по минимуму броней, просто стальные пластины на грудь и живот, легкой трусцой побежали в атаку подгоняемые короткими очередями из броневиков если вдруг линия начинала искривляться.

В небо начали подниматься самолеты, эскадрилья за эскадрильей чтобы организовать классическую «карусель». Их первой целью стали артиллерийские позиции противника.

Враг не дурак и организовал зенитное прикрытие, так что бомбометание приходилось производить с максимальной высоты и на предельной скорости, посему точность оказалась никакая, да еще и опыта нет (бомбежка кораблей не в счет). Но и такой бомбардировки оказалось достаточно, чтобы заставить артиллеристов противника сильно нервничать, что конечно же самым паршивым образом сказывалось на точности их стрельбы. Тем более что по ним то и дело дополнительно работала артиллерия РОДа.

— А если по штрафникам не станут стрелять? — поинтересовался как-то Николай Гумилев у Климова, сразу после создания штрафбатов. — Примут их с распростёртыми объятиями как своих. Получится, что мы вроде как собственными руками врагам пополнение дали…

— Такое тоже возможно, — согласился полковник после короткой паузы, — но только один раз.

— Почему только один раз?

— Потому что это все легко нивелируется…

— Как?

Климов, уверенный в Гумилеве, рассказал, добавив:

— Кстати, спасибо Николай Степанович, что надоумили. Надо сразу этот момент разыграть не дожидаясь, когда все случится самопроизвольно…

В общем бежали штрафники и в какой-то момент первая линия, чуть ускорившись, пошла в отрыв от второй. Штрафники, вдруг побросав оружие, стали размахивать руками и кричать:

— Не стреляйте братцы! Мы свои!!! Не стреляйте!!!

О том, что в укороченных шинелях с вытравленными номерами и странных шапках бегут социально близкие, противник уже прекрасно знал. А тут еще оружие побросали, руками машут. Так что нет ничего удивительного в том, что стрелять по ним никто не стал.

А тут еще им в спину стали стрелять из пулеметов установленных в броневиках, и вторая линия штрафников стала редеть. Что только подстегнуло первую линию бегущих…

Но эта странность прошла мимо сознания обороняющихся. Им вообще как-то не до лишних размышлений, самолеты то и дело бомбы сбрасывают, да из пулеметов по окопам палят. Правда, когда штрафники добежали до линии окопов взрывы и стрельба как по мановению волшебной палочки прекратились, но осознать этот момент сразу не успели, а потом поздно стало.

Часть штрафников первой лини ускорилась еще сильнее.

— Братва! Не стреляй! — кричал среди прочих Родион Малиновский.

Сидевшие в окопах окончательно убедившись, что бегущие к ним штрафники безоружны и неопасны, как-то враз расслабились, многие даже стали приветственно орать и махать руками.

Фальшивые штрафники, преодолев самый опасный рубеж обороны противника из выставленных кустарных мин направленного действия (с колючей проволокой «защитники» Херсона заморачиваться не стали, может просто не было), вдруг рванули на груди шинели, пуговицы держались, что называется на соплях, и одним движением скинули эту неудобную сковывающую движения одежу. А под ней…

Глаза у встречающих, от увиденной картины, расширились от изумления.

Бах! Бах! Бах!

Загрохотали частые пистолетные выстрелы.

Малиновский, спрыгнув в окоп с напарником, выхватил пистолеты из набедренных кобур, и присев, палил с двух рук по-македонски, словно заправский ковбой, а напарник палил в другую сторону. Противник, вооруженный винтовками просто ничего не успевал, да и не развернуться с длинной дурой к коей частенько видимо для еще большего неудобства примкнут штык, как получал минимум по две пули, в грудь и контрольный голову, на случай если кто-то тоже окажется в броне. Но нательной защиты, как выяснилось, ни у кого не имелось, даже кустарной.

После того, как патроны закончились, Родион, бросив пистолеты, выхватил из-за спины помповый «винчестер», но из него стрелять уже оказалось не в кого. Все враги уничтожены и валялись на дне окопа. К тому же их подстраховали солдаты, что чуть отстали в финальном рывке к вражеским окопам.

— Спецназ! — заорал Малиновский во всю глотку.

— Никто кроме нас!!! — загромыхал ответ.

Климов дал своему формирующемуся спецназу именно этот девиз. Увы, какой он у российского спецназа в будущем Михаил не знал, так что пришлось плагиатить у другого рода войск.

Родион засмеялся, и его поддержали прочие бойцы, сбрасывая дичайшее психологическое напряжение. Малиновскому план полковника, когда он его услышал в первый раз, показался сущим безумием, но тот сказал:

— Запомни Родион одну суворовскую мудрость: «Удивил — значит победил». Так что удивляй врага, все время его неприятно удивляй. Это залог победы.

— Я запомню, товарищ полковник.

«И ведь правда, почти каждая его победа — это что-то из ряда вон выходящее, чего только стоит захват Одессы… А уж что он сотворил под Белградом!» — подумал будущий маршал.

Ход был очень рискованным, но Михаил, скрепя сердце решился на него. Требовалось сделать так, чтобы штрафников, после такого захода, точно никто не стал к себе принимать, чтобы это в ответственный момент не стало неприятной неожиданностью уже для него самого.

Дальнейшее стало делом техники, и в прямом смысле этого слова тоже. В образовавшийся прорыв хлынули танки и САУ, начав расходиться влево и вправо по фронту долбя из своих пушек по орудиям противника и из пулеметов по начавшим разбегаться в панике вражеским солдатам.

Надо отдать должное артиллеристам противника. Они попытались развернуть пушки, чтобы достойно встретить танки РОДа, но… самолеты продолжили карусель, обстреливая расчеты из пулеметов и сбрасывая бомбы. Такой перекрестный обстрел, неся сильные потери они не выдержали и бросая пушки так же устремились к городу.

Климов лишний раз убедился в том, что нет ничего страшнее для армии чем паника. Ну и на его стороне играл психологический фактор в том плане, что в городах сейчас особо не воюют. В сознании людей жестко сидит императив, что если вражеские войска вошли в город, то значит ты проиграл и, следовательно, нужно спасаться.

Да, случались перестрелки, но это именно что локальные большей частью случайные стычки, чем спланированная оборона. А ведь Херсон можно было превратить в то еще поле боя, когда пришлось бы брать каждый дом, тем более что сил у противника в достатке. Но нет.

Бросив все сколько-нибудь тяжелое вооружение: пушки и пулеметы, солдаты противника устремились к Днепру, начав переправу на всем, что только могло плавать и по установленному понтонному мосту. Пропускная способность оказалась невелика, так что возник затор и на берегу скопилось куча народа.

Когда показались самолеты, вся эта орава, стала в панике разбегаться, ожидая бомбовых ударов и пулеметных очередей. Кто-то стал стрелять из винтовок, но таких сознательных и отчаянных смельчаков оказалось очень мало. Но вместо бомб из самолетов выпали пачки листовок с призывами сложить оружие и сдаться. Всем непричастным в военных и гражданских преступлениях гарантировалась свобода.

Климов помнил, как во время Гражданской некоторые люди переходили из одного лагеря в другой по несколько раз, так что многие из нынешних солдат противника, завтра могли стать его бойцами. Ну и просто не хотел лить лишнюю кровь. Ее и так пролилось много и прольется еще больше, так зачем лить ее попусту, когда этого можно избежать?

Прошло немного времени и вновь на берегу собралась толпа жаждущая смыться. Но вроде как поменьше, чем была до налета самолетов.

— Я предлагаю только один раз. Запомните это.

Второе появление самолетов встретили спокойнее, хотя тех кто поспешил скрыться тоже хватало и их интуиция не подвела. С небес посыпались малые бомбы изготовленные из снарядов калибра шестьдесят и семьдесят пять миллиметров. Полоса взрывов накрыла побережье, после чего на земле сломанными куклами остались лежать погибшие и корчились в муках раненые.

На этом собственно захват Херсона завершился. Тех, кто успел перебраться на другой берег, тысяч пять, преследовать не стали.

— Может все-таки перехватим?

— Не надо. Они теперь словно прокаженные и принесут с собой бациллу страха. Да и все равно всех не перехватим, так и смысла нет дергаться.

По результатам битвы выяснилось, что командующий войсками противника Антонов-Овсеенко утек. Опознали матроса Железняка. Как выяснилось, он единственный, не иначе под воздействием «балтийского чая», что попытался организовать контратаку, ринувшись в штыковую на спецназ, но нарвался на пулеметный огонь из трофейного «максима» и погиб.

Заняв Николаев с Херсоном и развернув в городах те же процессы, что были проведены в Одессе, то есть начав методичную зачистку от криминала при содействии местных, а также широкую пропагандистскую компанию, Климов принялся искать подступы к «центровым» Донбасса.

Пробиться на другой берег Днепра, чтобы попасть в Крым со всеми своими силами тяжкими можно было лишь через Александровск или Екатеринослав, или еще севернее чрез Кремчуг. Но эти города все еще под большевиками и анархистами и им ничего не помешает рвануть мосты.

Потому требовались союзники или хотя бы нейтралы.

В качестве такового Михаил рассматривал некоего товарища Артема, он же Сергеев Федор Андреевич, основатель и глава Донецко-Криворожской советской республики. Один из организаторов борьбы против войск Центральной Рады. Активный сторонник идеи Донецкой автономии, а также организатор мобилизации Первой донецкой армии. Ее как раз прямо сейчас набирали.

Если верить данным, что предоставили ему евреи из «Поалей Цион» и СЕРП, то у донбасских с питерскими имелись большие разногласия и на этом было бы неплохо сыграть, подкинув дополнительных дровишек в костер их противостояния.

Причиной разногласий являлись как раз границы автономий. Товарищ Артем выступал за «экономические границы», в то время как Ленин топил за национальные, при этом с какого-то бодуна почему-то желая отдать русские регионы окраинцам, этим упоротым нацикам говорящим на искусственном, придуманном поляками языке. Причем те, кто им этот язык придумывал, знатно над этими окраинцами постебались, ибо иные термины без смеха и не произнести.

«Из-за чего потом и полыхнуло, а я в итоге оказался тут…» — зло подумал полковник.

Ну а если ничего не получится, на этот случай Климов приказал строить нормальный понтонный мост или паром, что сможет выдержать проезд тяжелой техники. Крым в этом случае придется брать своим ходом и развивать наступление на север уже из него.

Найдя добровольцев из числа жителей тех мест, самолетами добросили их под Мелитополь, а оттуда они уже своим ходом должны были добраться до Викитовки (район будущего Донецка) и «забить стрелку» товарищу Артему.

А пока ходоки двигались в Викитовку, Михаил продолжил рулить в Херсоне, где находилось много чего «вкусного». Чего только стоит главный испытательный аэродром Управления Военно-воздушного флота в Херсоне, где командовал полковник Вегенер Александр Николаевич. Как подсказал Виктор Федоров, тоже авиаконструктор построивший в 1911 году учебный биплан-спарку.

Полковник от большевиков пострадал не сильно, видимо рассчитывали прибрать его к рукам, как военспеца. Так же в Херсоне схоронилось некоторое количество пилотов, чуть больше двух десятков. Увы, большая часть сбежала на Дон к Алексееву.

— В Севастополе и Симферополе возможно удастся еще кого-то найти, что обучались в Каче, — «обрадовал» полковник Вегенер.

По тону стало ясно, что он и сам не верит, что осталось хоть сколько-нибудь значительное количество пилотов. Большая часть давно разбежалась по домам, жрать-то нечего, да и большевики с анархистами охоту на ахфицеров начали.

Побывал на паровозном заводе. Мобильность — наше все, так что требовалась тяговая сила. Но тут тоже все оказалось не слава богу. Из-за всей этой революционной вакханалии и начавшейся гражданской войны, оказались разорваны производственные цепочки, так что много чего не хватало. А с имеющимися запасами, могли построить еще три-четыре локомотива.

— И то хлеб. Стройте.

Пока Климов разбирался с военными и хозяйственными вопросами в Херсоне, продолжили свой поход Муравьев с Котовским.

Двадцатого числа, Муравьёв перешёл румынскую границу, внезапно захватив мост через Прут в Унгенах, и атаковал в направлении Ясс. Одновременно Котовский захватил переправу в районе Хуши, севернее Леово. Но дальше наступление на северном участке затормозилось. Румыны успели взорвать мост через реку Жижия, правый приток Прута, немного восточнее Ясс, выставив на правом берегу реки многочисленные пулемёты и полевые пушки.

Войска Муравьёва, не имевшие ни понтонов, ни катеров, да и особой выучкой не отличавшиеся, преодолеть водную преграду не смогли. Муравьёв, потеряв почти всех штрафников в атаках, смог только захватить румынскую территорию между Прутом и Жижией до австрийских позиций, с лета прошлого года шедших через северо-восток Румынии южнее Буковины и северо-западный уголок Бессарабии.

У Котовского тоже возникли затруднения. Румыны подтянули к Хуши захваченные недавно у русских войск тяжёлые орудия, и беспрерывно долбили переправу, не давая перебросить на правый берег Прута подкрепления и артиллерию.

К счастью, на юге всё складывалось удачнее. Река Прут судоходна до Леово, и корабли Дунайской флотилии из Измаила, поднимаясь вверх, высаживали десанты на правом берегу, наступавшие в направлении реки Бырлад. Одновременно, русские десанты захватили и румынский берег Дуная в Добрудже, завладев Мачином, Тульчей и Сулиной. Ещё один десант захватил Галац, где недавно были климовцы, а затем муравьёвцы и котовцы двинулись вверх по Сирету, судоходному для небольших судов до Колониешти немного выше Бакэу.

Но тут дело не задалось. Румыны взорвали мосты в районе Текуча, обрушив пролёты в реку и в придачу затопив несколько барж с камнем, чем полностью заблокировали судоходство по Сирету. Тогда высадившиеся в устье Бэрлада русские войска, начали наступать по левому берегу этой реки, идя на соединение со своими, наступавшими от нижнего Прута.

Румыны, боясь окружения, в панике отступили на правый берег Бырлада у одноименного города, взорвав за собой мост. Десант высадившийся в районе Леово, соединился с котовцами у Хуши, после захвата территории между Прутом и Бырладом выйдя к Васлую, после взятия которого открылась бы дорога на Яссы. Но в районе Васлуя путь преградили австрийские войска.

Из объяснений с австрийскими офицерами выяснилось, что Румыния капитулировала двадцать первого. Видя, что дела совсем плохи, и что Климов на предложение мира не отвечает, король Фердинанд со своим правительством и генералами, решили сдаться кайзеру Вильгельму, ещё одному кайзеру Карлу, уже австрийскому, и ещё одному Фердинанду, царю Болгарии, лишь бы только защитили от страшных социалистов.

Австрийские войска после подписания капитуляции скоренько оккупировали оставшуюся часть Румынии включая и Яссы, кроме того что заняли Муравьёв и Котовский. Румынские войска сложили оружие (австрияки и не скрывали своих планов использовать на других фронтах мамалыжников на тыловых работах, кроме господ офицеров, конечно).

Только королю в виде уважения оставили его дворцовую гвардию (правда запретив выходить с оружием за пределы королевской резиденции, а также отобрав пулемёты и пушки). Теперь в Берлине, Вене и Бухаресте срочно готовили и согласовывали мирный договор с Румынией, и никто не сомневался, что мамалыжников обдерут по полной.

Елена, узнав о случившемся, вспомнила бессмертную фразу мадам Гёзман из мемуаров Бомарше: «Мы так ощиплем каплуна, что он и не пикнет!»

Климов, проинформированный обо всех этих событиях Муравьёвым и Котовским по телеграфу, приказал с австрияками и их союзниками в бои не ввязываться если только сами не полезут, что очень вряд ли, судя по тишине царившей последние недели на русском фронте, занятые территории удерживать, в Добрудже оказывать всяческое содействие русским-липованам и гагаузам в плане организации и вооружения, а в западной Молдове выйти на контакт с румынскими социалистами и подкинуть им трофейного румынского оружия.

Земли к западу от Прута полковник решил вернуть румынам, считая что живущие там цеевропейцы в России не нужны, но только в обмен на присоединение к России дельты Дуная, отжатой сэрами и мусью после Крымской войны, и части Добруджи с русским и дружественным гагаузским населением.

Вопрос с липованами и гагаузами в занятой болгарами части Добруджи, Михаил предполагал решить полюбовным обменом с Софией: им районы северной Добруджи населённые болгарами по эту сторону фронта, России взамен поселения липован и гагаузов по ту сторону.

Кусочек Бессарабии занятый австрияками тоже следовало выменять обратно. Ну а вооружение румынских социалистов — небольшая пакость Ферде и румынским политиканам на будущее. А может и большая, фиг его знает, как поведут себя лукраторы и цараны* после войны.

* lucratori и tarani — соответственно «рабочие» и «крестьяне» на румынском.

Климов, как и обещал предложил Котовскому пост губернатора в Бессарабии, на что тот согласился. Разве что старорежимное название должности поменяли на Модератор. Пусть и дальше пугает мамалыжников.

А вот для Муравьёва кампания сложилась не совсем удачно: Яссы не взял, Ферду с домнулами на колени не поставил, а славы полководца хочется! Так что Михаил предложил ему чуть позже, после того как возьмет Крым, отправиться в Закавказье, гнобить грузинских меньшевиков с мусаватистами. А пока занять позицию на правом берегу Днестра напротив Могилева, что в свою очередь располагается чуть южнее Винницы и контролировать польский корпус с присными.

С разъезжавших по улицам города танков, броневиков и грузовиков, климовцы призывали в рупоры горожан, и особенно рабочих, собраться на главной площади для разговора с государственным комиссаром по военным и морским делам и главнокомандующим вооружённых сил Одесско-Черномоской Социалистической Республики полковником Климовым.

Призывы подействовали. Площадь была забита народом под завязку, как и выходы с прилегающих улиц, многие забрались даже на крыши домов. С краю площади, перед большим домом, стоял трофейный английский танк «Уиппет», переоборудованный в Милане в нечто вроде самоходки (в увеличенную рубку впихнули трёхдюймовку), с опознавательным знаками РОДа: золотая восьмиконечная звезда в равностороннем синем треугольнике вписанном в красный круг, и под флагом Русского Освободительного Движения. Климов поднялся на танк.

«А я покруче Ильича на Финляндском вокзале, однако! — мысленно усмехнулся Михаил, — У него смешной кургузый броневичок, а у меня машина посерьёзнее».

Стоя на танке под знаменем, полковник поднял руку. Шум толпы постепенно стих, воцарилась тишина и голос Климова зазвучал через самодельный усилок, сделанный ещё после прибытия в Россию связистами искровой команды штаба корпуса (Михаил не уставал себя поздравлять с тем что ещё во Франции выбил соответствующее оборудование с ЗИПами из правительства Блюма и специалистов из «временных»), и усовершенствованный гальванёрами с «Ростислава»:

— Ну что, товарищи, вот пожили вы при большевиках и анархистах. И как оно вам?

— Было бы хорошо — не прогнали бы!

— Долой большевиков-грабителей и анархистов-антихристов!

— Среди большевиков ещё нормальные попадаются, которые из наших, николаевских, а эти антихристы приперлись нивесть откуда, и кроме разбоя от них ничего не видно! Всю каторжанскую сволочь к себе подгребли!..

Эти выкрики продолжались несколько минут, пока Климов снова не поднял руку, восстановив тишину:

— Что ж, ваше отношение к прежним правителям понятно. «Мать порядка» анархия вам не по вкусу. Тут даже папа-стакан портвейна не поможет. И большевистская «рабоче-крестьянская власть» тоже.

— Да какая там рабоче-крестьянская? У большевиков в их ревкоме и рабочих то почти не был! О крестьянах и говорить нечего! А так — разный сброд отовсюду! — снова послышался крик из толпы, подтверждённый согласным гулом.

— Это понятно! — кивнул полковник, когда всё затихло. — Но вот только как вы дальше жить собираетесь? Большевики с анархистами от вас не отступятся. И не только потому что Николаев город богатый, промышленный. Пример от вас больно опасный. А ну как в других городах, рабочие, узнав, что николаевский рабочий люд вышиб этих деятелей, захотят сделать у себя так же? А следом крестьяне, они большевиками тоже не сказать, что сильно довольны. Продразвёрстку не отменили, в крестьянские дела лезут, торговать в городах и на станциях мешают, деревенскую бедноту вместо помощи, с справными хозяевами стравливают. Так что непременно большевики захотят вас придавить от греха, а анархисты пограбить ещё больше. Сейчас они возятся в Малороссии с Центральной Радой, в Приазовье с белой бригадой полковника Дроздовского, на Кубани с добровольцами генерала Корнилова. Но всех их разобьют, не сомневайтесь, рано или поздно. А разбив навалятся на вас. Одному Николаеву даже против Киевских и Донецких большевиков не выстоять, а уж обо всей стране и разговора нету. А если вдруг каким-то чудом, и по дурости большевиков, начнут побеждать белогвардейцы, и придут сюда, тоже для вас ничего хорошего. Кому-то во времена Старого Режима хочется?

— Ещё чего! Насмотрелись на господ! За людей не считали!

— Мастера и начальство штрафовали за всё! А не понравится — в рыло!

— А будешь возмущаться да справедливости требовать — за ворота! Подыхай с голоду!

— То есть, ничего хорошего от любителей хруста французской булки вы не ждёте? — снова заговорил Климов. — Правильно делаете. Это даже не касаясь того, что белые не одни придут. Без помощи чужеземных правительств и войск, «союзничков» или ещё кого, им не одолеть, а за чужеземную помощь ещё и платить надо будет. Это не вспоминая сколько цари и «временные» долгов накошеляли за границей. Вы тут про прежних господ вспоминали. А ведь те всё же свои, здешние. А каково вам будет работать на иностранных господ, если они на ваших предприятиях усядутся? Слышали наверно, как они к русским работникам относятся?

— Наслышаны, чего там!

— Как к скотине относятся!

— Хуже! Скотина денег стоит, её берегут!

— Это точно! — продолжал нагнетать полковник. — А придут чужеземные войска, из Европы, Америки, Африки, Азии, и будут все, от китайцев и индусов до негров и арапов с европейцами и американцами, задирать юбки вашим жёнам и дочерям, а вы будете терпеть и утираться. А кто не будет, пуля или штык, как они в своих колониях привыкли. Читали, наверно, в газетах, как во Франции американцы наших раненых в госпиталях сожгли? И ведь никого даже не судили за это! А превосходительства будут им лизать задницу — ну как же, союзники, взбунтовавшуюся чернь помогают загнать в стойло!

— Ах ты ж мать!!!

— Да мы их!!!

— И опять одним городом вы им ничего не сделаете, — подав знак связисту в рубке чтобы усилил звук, Климов прервал вихрь ругани пронёсшийся по площади. — Война в мире идёт уже три с половиной года, брать города все армии наловчились. А если вместо белых будет какая-то самостийная сволота вроде Рады австрийского шпиона Грушевского, так те же яйца, только в профиль. Всё будет так же, только под иностранцев все эти самостийники лягут даже быстрее и охотнее белогвардейских превосходительств.

— Так что же нам делать? — прозвучал голос из толпы, вроде бы то же что высказывался про «рабоче-крестьянскую власть».

— Да! Харэ стращать! Что делать-то⁈

— Решать вам, — пожал плечами Михаил. — Лично я вижу только один выход: присоединиться к Одесско-Черноморской Социалистической Республике, как уже сделали уезды между Бугом и Днестром и Бессарабия. У нас хватит сил защитить вас от окрестных большевиков и от белогвардейцев если сунутся, и от гайдамаков с прочей подобной сволотой, да и с иноземцами пободаться. Тем более что они пока что в основном друг дружкой заняты. Но для этого надо установить в городе власть Свободных Советов Трудящихся Всех Классов.

— Советов? Это как у большевиков, что ли?

— Нет, не так! Большевики объявляют «диктатуру пролетариата», хотя на деле это диктатура их партии, а рабочим они править особо не дают, уже начали преследовать избранных трудовыми коллективами фабричных уполномоченных. Хоть большевики и говорят о власти рабочих и крестьянских Советов, и при этом гнобят всех остальных граждан, но Советы они превращают в ширму, штампующую решения принятые их партией, а если те не подчиняются — разгоняют и «выбирают» новые, из своих людей. При этом выставляют крестьян второсортными, называя их «мелкобуржуазными попутчиками» и призывая чтобы рабочие руководили крестьянами А теперь посчитайте, сколько в России рабочих, а сколько крестьян. Я вам скажу, что по последней переписи, крестьян больше четырёх пятых, а рабочих где-то одна десятая. А теперь, внимание вопрос: захочет ли подавляющее большинство населения страны, чтоб им командовало явное меньшинство? Ответ, думаю, понятен. Меньшинство уже командовало недавно — дворяне, чиновники, буржуи, попы, всё вместе около одной двадцатой. Результат известен. И теперь большевики снова навязывают власть меньшинства — вроде бы как рабочих, а на деле своих людей выступающих от имени рабочего класса — над крестьянами, а себя — над рабочими. Что это как не стравливание крестьян с рабочими? А если вспомнить призывы Ленина, Троцкого, Свердлова, Зиновьева и им подобных «превратить войну империалистическую в гражданскую», как будто нашему народу трёх с половиной лет мировой бойни не хватило, и напечатанные в газетах бумаги из Парижа, где показано кто окормлял по заграницами этих «борцов за счастье трудового народа», то становится понятно, чьи уши за этим торчат, и кому, а главное для чего, это надо.

Климов, прервавшись обвёл площадь взглядом.

— Вот же ж твари!!!

На этот раз собравшиеся на площади выражали свои эмоции довольно долго. Когда они наконец немного выдохлись, полковник поднял руку и продолжил:

— Наши Свободные Советы Трудящихся Всех Классов другие — ни одна партия в них не командует. Недавно выборы в такие Советы прошли в Одессе и окрестных уездах, и в Бессарабской губернии на юге. Теперь выбирают и на севере, откуда наша армия вышвырнула румын. После выборов был создан Совет Государственных Комиссаров, в который вошли Социал-Демократическая Партия России, которую я возглавляю, партия левых эсеров, Крестьянский Блок, и часть местных большевиков, решивших что им не по пути с проходимцами, приехавшими из-за границы, купленными иностранными банкирами и разведками, и назвавшихся Внутренней Группой. Возможно и у вас такие найдутся, я слышал тут, что были среди большевиков и нормальные из местных. В Свободных Советах равны трудящиеся всех классов, которые вместе их выбирают и никто не господствует над другими, как призывают большевики с их «диктатурой пролетариата», или как было при царе с цензовыми думами и земствами, куда избирались в основном богатеи, и которые хотят восстановить белогвардейцы. Но нашему Русскому Освободительному Движению и строю Свободных Советов Трудящихся Всех Классов не по пути ни с теми, ни с другими!

— Это какие же могут быть трудящие классы кроме рабочих у станка и крестьян за плугом, господин полковник? — послышался издалека глумливый голос, должно быть какого-то пришедшего на митинг большевика, из оставшихся в городе.

— Вообще-то, у нас принято обращение «товарищ», — ответил Климов, поворачиваясь в ту сторону откуда прозвучал голос. — Но вопрос по делу. Отвечаю. Рабочие у станка, или у вагранки, или на железной дороге, или на верфи, как здесь, или в порту, или в шахте или на лесоповале скажем, безусловно трудящиеся. Как и крестьяне идущие за плугом, или, там, где места для земледелия не очень подходят, пасущие разную скотину. Как и рыбаки, промышляющие рыбу и другую водную живность на морях, озёрах и реках. Но и врачи что лечат вас и ваших близких — тоже трудящиеся. Или кто-то думает, что это развлечение в ваших потрохах ковыряться операции делая по нескольку часов? И учителя что учат детей в школах, и профессора что обучают науками студентов, трудящиеся. Как и инженеры что изобретают новые машины, в том числе для ваших заводов, учёные что придумывают новые лекарства для вашего лечения и многое другое. И от того, что они трудятся не у станка, не в забое и не в поле, а за кульманом или ретортами и колбами в лаборатории, их труд легче не становится. Напрягать мозги и создавать что-то новое — тяжело, знаете ли, не всякому по силам. А бывает и опасно. В той же лаборатории где работают с чем-то взрывающимся. Чуть не уследил — и к ангелам, бывает, что и в прямом смысле. То же самое и артисты. Нравится, наверно, послушать хорошую музыку или фильму посмотреть в синематографе? А киносъёмки — это нелёгкий труд, все нервы истреплют, ходят как выжатый лимон, как и игра на музыкальных инструментах. Попробуйте часами в трубу дуть или скрипку держать — сами убедитесь. Рука уже через час отваливается словно ею целый день молотом по наковальне бил. И журналисты что пишут в газетах новости для вас, и писатели что сочиняют интересные книги, и художники — они тоже все трудящиеся. И государственные служащие, без которых будет та самая анархия, которой вы наелись. И профессиональные военные, офицеры, генералы, унтера, тоже трудящиеся, потому что живут на жалованье, как любой рабочий на здешних заводах, и огромное большинство никогда не имели ни поместий, ни фабрик, ни капиталов. И труд их тоже необходим, чтоб не пришли иноземные захватчики, грабя, задирая юбки вашим женщинам и превращая вас в бесправных рабов. Но об этом я уже говорил.

— А буржуи? — не сдавался обладатель глумливого голоса, хотя уже не так уверенно, тем более что на него начали уже роптать соседи, того и гляди с кулаками набросятся. — И помещики? Они тоже «трудящиеся»?

— Нет. Помещиков в новой Народной России не будет, — не смутился полковник. — Сельскохозяйственные земли будут переданы в собственность сельским обществам, а они сами разделят их между крестьянами. Ну а если бывший помещик захочет трудиться на земле, и ему надел дадут, русские люди не жадные. К слову, если кто не знает, до революции около двух третей дворян никаких поместий уж больше полувека не имели. Жили с заработков, как рабочие на здешних заводах и верфях, только что не у станка горбили, а в конторе какой за гроссбухом, или на телеграфе, или в школе, или в казарме бегали, высунув язык…

В толпе послышались смешки.

— А из тех, кто поместья имел, две пятых сами занимались сельским хозяйством, так же как крестьяне. Да и из остальных трёх пятых не все ни хрена не делали кроме проматывания уплаченных крестьянами денег по столицам и заграницам. Есть такие что новые сорта разных растений выводили, породы лошадей, коров, овец и других животных улучшали, и прочее в том же духе. Согласитесь, нужное дело. Такие тоже смогут продолжать заниматься полезным делом на своей земле, которой будет не меньше, чем у прочих селян, или с другими сельскими тружениками в артели либо кооперативном товариществе. В общем, кто захочет трудиться на благо страны и своё, тот сможет. А кто не захочет… Ну что же, граница не закрыта и стран на свете много. Пусть едут куда захотят, и там живут по-старому. Если смогут, конечно. Что до буржуев, тут сначала надо разобрать, кто это такие. Буржуй ведь буржую рознь. Торговка тётя Маша с рынка, что скупает по окрестным сёлам овощи, чтоб не гнили на грядках, а потом продаёт — она буржуй или нет? Если по Марксу и его «Капиталу», то вроде бы буржуй. Но где ты, гражданин хороший, прости, имя-фамилию не знаю, без этой тёти Маши-буржуйки достанешь огурцы, стаканчик закусить?

В толпе послышался всеобщий смех.

— Буржуйка! Ха-ха!

— И где твоя жена возьмёт буряки, морковку, картошку чтоб тебе и твоим детям борщ сварить, если тётя Маша на рынке их на прилавок не выложит? Или где ты купишь бутылку, если дядя Абрам на тот же рынок пейсаховки не привезёт? А он ведь тоже вроде как буржуй?

Смех усилился. Люди узнавали в обозначенных людях своих соседей, жен товарищей, да самих себя наконец.

— Буржуи и покрупнее тёти Маши с дядей Абрамом имеются? Есть такое. Но тяжёлая индустрия, железные дороги, порты, электростанции, пароходства, будут переданы в собственность государства и с участием трудовых коллективов в управлении. К государству перейдут и все банки. А если прежний хозяин захочет остаться, и работать уже на государство, помогая управлять делом, то ему будет идти часть заработанного дохода. Ибо всякий труд должен вознаграждаться! Вот, к примеру, есть в Одессе авиационный завод Анатра. Слышали наверно? Предприятие известное, аэропланы строит. Правительство Одесско-Черноморской Республики договорилось с его владельцем. Контрольный пакет акций завода у государства, без позволения Совета Государственных Комиссаров там ничего серьёзно не изменить. Фабрично-заводской комитет и профсоюз следят чтоб не нарушались права работников, и они получали сполна всё что им положено. Ну а владелец стал, можно сказать, управляющим на службе у государства. И всем хорошо. А прогони его, с твой точки зрения — буржуя поганого, то завод встанет, как в Николаеве заводы и верфи стоят. Потому как управлять производством — дело сложное, для этого много знать и уметь надо. Вот и получается, что буржуй Анатра стал не таким уж и буржуем. Хотя, даже если буржуй остаётся единоличным хозяином своего предприятия, не вижу в том большой беды. Если он соблюдает все законы, в том числе о труде, сполна платит работникам, не обворовывает государство и общество, делает качественны товар. Правда, таких буржуев, которые соответствуют всем перечисленным условиям, в России не очень много. Впрочем, как и во всём мире. Но мы будем над этим работать. И прежде всего разберёмся с Военно-Промышленным Комитетом, Земгором и другими подобными компашками, чтоб земгусары и прочие жирные коты, получили по заслугам! Ну и возвращаясь к буржуям соблюдающим все законы. Если такому захочется избраться в Свободные Советы, он будет вправе попытаться. Но только после того, как продаст своё дело кому-то другому, и не родственнику, или уступит государству. Потому что иначе будет конфликт интересов и понятно какой интерес окажется сильнее. Ну что, я ответил на ваш вопрос, оставшийся неизвестным гражданин?

— Ответил-ответил! Правильно всё!

— Энтому Митьке только бы народ смущать!

— Иди давай отседа, бузы не будет!..

— В толпе возникла толкотня, и группа граждан, среди которой похоже был и упомянутый Митька, ругаясь стала протискиваться к ближайшему выходу с площади.

— Ну что же, по Свободным Советам и Трудящимся Всех Классов вопросов больше нет, товарищи? — и после согласно гула на площади Климов продолжил: — Тогда ответьте, устраивает вас такой порядок? Хотите ли вы присоединения Николаева к Одесско-Черноморской Социалистической Республике?

— Да!

— Устраивает!

— Хотим!

— Да здравствуют Свободные Советы!

— Ура Климову!

Восторженные крики бушевали на площади несколько минут. Переждав их полковник снова заговорил:

— Отлично товарищи, значит этот вопрос решён. Сегодня же Городской Освободительный Комитет из выборных от профсоюзов, городской думы и партий поддерживающих нашу Республику, начнёт подготовку к выборам в Свободный Всеклассовый Совет Николаева. Но есть ещё один вопрос. Очень скоро, наша республика займёт всю территорию Херсонской губернии. Но это только первый шаг. Республика из двух губерний не сможет долго существовать, если вся остальная Россия будет захвачена большевиками или белогвардейцами. Мы не придурки из Центральной Рады и им подобные местечковые деятели, которые этого не понимают, или не хотят понимать. Значит нам надо навести порядок по всей России, установив по всей стране власть Свободных Советов и прекратив разжигаемую внешними врагами и внутренними дураками или иностранными агентами, междоусобицу. Ни большевики, ни белогвардейцы не дадут это сделать без сопротивления. А потому, нам нужна будет сильная армия. В первую очередь, сильная технически. Нам понадобится много бронепоездов на базе обычных платформ и вагонов, тяжёлая артиллерия на железнодорожном ходу, грузовые и легковые авто, переделанные для боя, бронекатера и речные канонерки. Сможете вы всё это сделать?

— Сможем!

— Сделаем, товарищ полковник!

— Брони и прочего железа хватает!

— Вот только пушек у нас мало. Их в Питере и на Урале делают, большевики сюда больше не повезут… — последние слова, прозвучавшие диссонансом на фоне всеобщего энтузиазма, произнёс стоявший рядом с танком широкоплечий коренастый рабочий с гулким голосом, лет под пятьдесят, чёрными подковообразными усами похожий на мадьяра.

— Пушки будут! — заверил Климов, обсуждавший этот вопрос в Одессе со своими артиллеристами и морскими офицерами из числа левых эсеров. — В Севастополе на складах накопилось много всего, чуть ли не с Болгарской войны. Для морского боя конечно старьё негодное, а на суше вполне сгодится. Противоминный калибр пойдёт на бронепоезда, бронекатера и не только, средний, шесть-восемь дюймов, а может и десять, будем ставить на речные канонерки, железнодорожные платформы. Надо только их укрепить и снабдить упорами, чтоб пути не рушили и не опрокидывались от выстрела.

— Слова Климова были встречены одобрительным гулом, но «мадьяр» продолжал сомневаться:

— В Крыму большевики. А ещё анархисты чертобродят, и Курултай татарский… Всякой твари по паре…

— Крым НАШ! — твёрдо ответил полковник. — Будет в ближайшие дни! А всю шваль оттуда выметем!

Эти слова были встречены овацией, под которую Климов сошёл с танка, прошёл в здание за ним, выйдя с другой стороны, чтобы сесть в машину и добраться до железнодорожной станции, где его ждал поезд.

Похожий митинг теперь требовалось провести в Херсоне.

«Да, надо не забыть организовать собственное производство касок и броников», — сделал себе пометку Михаил.

Ленин выглядел хмурым и не выспавшимся, оно и понятно, приходилось работать допоздна «на ходу» вникая в мелочи управления государством, да еще и пытаясь перевести его на новые — марксистские принципы хозяйствования. Получалось не очень.

Что-то шло не так, сильно не так, ничего не получалось само по себе, как писалось Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Дескать стоит только произойти революции и сознательный пролетариат получив свободу и власть в свои руки…

Но «сознательный пролетариат» получив все это, хотел только жрать, бухать, сношаться и ничего не делать. А уж как «сознательный пролетариат» засрал все присутственные места, все заплевав и зассав углы, это просто что-то с чем-то, аж блевать хотелось от вида и вони. Всеми процессами приходилось управлять «вручную», даже самыми мелкими, которые действительно должны были происходить сами по себе, по крайней мере решаться на более низовом уровне управления, а не Совнаркома.

А тут еще полковник Климов прибывший из милой революционной Франции жару поддал.

Чего стоит ситуация в Николаеве!

Репутационный удар по партии большевиков вышел сильным, не нокаут фигурально выражаясь, даже не грогги, но звездочки из глаз сыпанули обильно, пришлось сделать шаг назад и закрыться в плотной защите. Бесило до зубовного скрежета то, как быстро распространяется неудобная информация несмотря на все попытки перекрыть пути ее поступления. А значит она шла по каким-то параллельным путям.

— Твагь!

Ленин в ярости сломал черенок перьевой ручки.

Конечно же он понял, что Климов связался с евреями и те его по каким-то причинам поддержали, предоставив свои ресурсы.

— А им-то что не хватило⁈

Впрочем, с евреями он решил разобраться чуть позже. Сначала надо задавить полковника, что выскочил, как чертик из табакерки и творит всякое непотребство, дискредитируя партию большевиков, обвиняя товарищей черт те в чем! Питер просто наводнили листовки с порочащей информацией. Из них выходило, что кто-то агент банкиров и разведок, другие — содомиты, третьи — педофилы, а иные и вовсе зоофилы, ну и настоящие фамилии «русских» революционеров раскрывали. Ну и спрашивали в этих листовках народ, действительно ли он хочет, чтобы такие люди встали во главе государства? Ведь они станут продвигать наверх только «своих», кто станет их ублажать и потакать их извращенным прихотям. Согласны они ради этого свою дочку, жену, а то и сыночка подложить…

И если простое тупое быдло еще можно было загнать обратно в стойло, выступив на нескольких митингах вещая с броневика, объявив все материалы провокацией капиталистов и врагов революции, то вот старых партийцев на мякине не проведешь. Тем более что их подзуживали совсем с иной точки зрения, а именно интересовались, почему «понаехавшие» с теплых курортов Италии, Франции, Швейцарии и Англии встали во главе государства, а не те кто боролся с царизмом изнутри рискуя быть выслеженными агентами охранки и убитыми?

Собственно говоря, все эти компрометирующие материалы упали на подготовленную почву. После прибытия большого количества революционеров из-за границы в партии возникли трения. Как стало теперь принято говорить «внутренние» вошли в конфронтацию с «внешними» ибо не получили того, на что рассчитывали получить в случае победы, то есть власть. Все самые вкусные и значимые должности заняли именно «внешние». Как так? Спрашивали они себя и своих товарищей по партийным ячейкам. И ответы получались не самые приятные.

И если на самого Ленина никто пасть не смел открыть, тоже ведь в Шушенском «страдал» за благо рабочего класса, то вот что касается остальных… то в пылу споров переходившие в ругань, начинали звучать обвинения в стиле: «да ты вообще выкормыш банкирский», или «на какую разведку работаешь, провокатор⁈»

До недавнего времени это противостояние удавалось держать под контролем, отсылая самых горячих вроде того же Сталина подальше от Питера, бороться за завоевания революции на местах, сражаться с белым движением, то сейчас с этим стало гораздо сложнее. Пошел откровенный ропот, а местами и явный саботаж. Ленин понял, что еще немного и произойдет раскол партии, что приведет к жесткому внутреннему противостоянию. А бодаться друг с другом когда есть еще и внешний враг — не самая умная стратегия. И если «белые» не особо страшны, их мало и они пока разобщены, то вот климовцы — реальная угроза.

Он уже захватил Одессу, Херсон и Кишинев, а вскоре наверняка подомнет под себя Крым, после чего продолжит развивать наступление, распространив свою власть на все черноморское побережье. А это огромные ресурсы, с помощью которых он сможет начать поход на север. А значит с Климовым, что являлся источником всех их проблем требовалось архисрочно разобраться самым решительным образом.

— Найдите мне Тгоцкого! — потребовал он у секретарей.

Ленин поморщился. Троцкий его главный конкурент за влияние в партии на данный момент. Тоже отменный оратор, но главное — по факту именно он стоял во главе произошедшей революции, провел всю подготовительную работу, пока сам Ленин прятался в Финляндии, что крайне уязвляло «Вождя мировой революции», делало его в глазах остальных… трусом.

Троцкий ждать себя не заставил, ибо тоже обретался в Смольном.

— Лев, на юге складывается агхисквегное положение. Полковник Климов ского набегет столько силы, что станет пгедставлять уггозу для нашего госудагства габочих и кгестьян и с этим нужно агхисгочно что-то делать.

— Да, я отслеживаю ситуацию, Старик, — чувствуя за собой силу, несколько фамильярно даже панибратски ответил Троцкий Ленину, обратившись к нему по его партийной кличке. — Но мы в данный момент пока ничего не можем с ним сделать.

— Сколько в кгасной гвагдии бойцов?

— В Петрограде около пятидесяти тысяч. В Москве порядка тридцати, еще тысяч двадцать можно набрать тут и сям, это если быстро. Но рассчитывать на них можно только при подавлении крестьянского бунта ибо в большинстве своем это не армия, а так, сброд из городского дна, вступивший в вооруженные силы ради усиленного пайка. Я не выставил бы все эти сто тысяч дабы не опозориться, даже против одной нормальной бригады. Дисциплины никакой, выборность командиров привела к тому, что их никто не слушает ибо если что не так, всегда можно ставшего неугодного, что-то требующего от них командира, переизбрать, на более послушного общей массе, то есть того, кто позволит бойцам творить все что их душенькам угодно не опасаясь наказаний. Вот они и творят…

Ленин снова поморщился. И тут все шло не так, как писал Карл Маркс. Нет той сознательности которая все словно по волшебству бы преобразила приведя в идеальный порядок. Вместо этого лишь разброд и шатания. В итоге преступления красногвардейцев с грабежами и изнасилованиями приходилось объяснять тем, что под видом красногвардейцев действуют контрреволюционеры, творя бандитизм, чтобы декретировать защитников революции в глазах народа.

— Так что стоит их послать против климовцев, как наша гвардия разбежится. Нужно закручивать гайки Старик, иначе все это рано или поздно превратится в очень большую проблему.

— Хогошо… закгучивай. Погучаю тебе как пгедседателю Военно-геволюционного комитета начать фогмиговать ногмальную габоче-кгестьянскую агмию…

«Хоть что-то хорошее!» — мысленно улыбнулся Ленин, ведь стоит только начать «закручивать гайки», как популярность Троцкого тут же начнет падать.

Троцкий сверкнул глазами из-под очков. Он конечно понял, что подставился, но сдать назад уже не получится.

— Но что там поляки с чехословаками? Ведь их именно пготив климовцев хотели пуститьантантовцы? Ради такого даже оплачивая нам продовольствие для прокорма этихкогпусов. Чего они ждут? Капиталисты так пгосто деньгами не газбгасываются.

— Поляки и чехословаки пока всячески изворачиваются и тянут. Сначала отказался атаковать под предлогом того, климовцев слишком много и столкновение примерно равных по силе войск, привело бы к большим потерям с непредсказуемым результатом, чего генералы допустить не хотели. Ждали, когда «ежи» разбегутся по хатам. Но не разбежались…

— А сейчас? Силы полковника газмазаны от Кишинева до Хегсона…

— Они ждут, когда мы измотаем климовцев в малых боях, чтобы нанести добивающий удар. Сейчас Антонов-Овсеенко спешно возводит укрепления на Крымском перешейке, стягивая туда все силы. Климов ударит и конечно прорвет его. Вот тогда, после того, как он понесёт в этом лобовом прорыве большие потери и размажет свои силы по еще большей площади заняв Крымский полуостров, они возможно атакуют.

— Возможно⁈ — вычленил ключевое слово Ленин.

— Ну да. Они могут еще что-то придумать, чтобы не ввязываться в эту войну с Климовым. Тому же Довбор-Мусницкому, лично, учитывая его взгляды, война не нужна. Он ведь сразу объявил о нейтралитете и невмешательстве в российские политические дела, и его авторитет в корпусе пока еще достаточно силен, для того, чтобы остужать горячие головы в среде своих подчиненных, что рвутся в бой подзуживаемые представителями Антанты. Его задача, сохранить корпус под своей рукой, дабы опереться на него в борьбе с Пилсудским и в итоге стать правителем Польши. Так что он до последнего станет увиливать от боя. У чехословаков ситуация схожая.

— Гниды!

Ленин вскочил с кресла и стал быстро ходить из стороны в сторону. Наконец он, придя к какому-то решению, остановился и сказал:

— Лев… беги всю эту газбойную пьянь, коя зовется кгасной гвагдией и отпгавляйся к полякам с чехословаками. Или вступай с ним в военный союз и атакуй Климова совместно с ними. Газ уж Довбог и Сыровый хотят сохганить свои когпуса, то для снижения потегь их сил, пгедложи выставить кгасную гвагдию на остгие атаки. Или ггози им, что сам атакуешь поляков и чехословаков.

Троцкий криво усмехнулся.

«Да, не дурак все-таки Старик, — подумал он. — Либо поляки с чехословаками разобьют Климова вместе с красной гвардией, и тогда будет уничтожен Климов, а вместе с ним и красная гвардия фактически прекратит свое существование, либо поляки с чехословаками вчистую разобьют красную гвардию и ее остатки придется расформировать. В любом случае удастся избавиться от много мнящего о себе, но опасного в городе мусора под названием красная гвардия и можно будет начать формировать армию с чистого листа без разлагающего влияния первой попытки, вышедшего комом. А во втором случае еще и мой авторитет уронит. Даже не знаю, чья победа ему в итоге выгоднее…»

Чтобы отправить такую массу вооруженного народа на фронт, на который в большинстве своем никто ехать не хотел, там ведь и убить могут, Троцкому, чтобы избежать открытого мятежа, пришлось провести натуральную спецоперацию. Красногвардейцам «случайно» стали известны местоположения нескольких складов со спиртным и они с энтузиазмом отправились их «арестовывать».

«Арест» произошел удачно, а дальше начался процесс «уничтожения» спиртного, ведь сухой закон н кто не отменял. «Уничтожали» весело, с огоньком, с песнями и танцами. С закуской правда было плоховато, но красногвардейцы, как настоящие коммунисты, не пасовали перед трудностями и продолжили борьбу со злом и боролись с ним пока не победили. В итоге упились все в хлам, так что брать их можно было тепленькими. Их и взяли таковыми.

Подошли латышские стрелки, матросы и начали загонять похмельных красногвардейцев, предварительно их разоружив, в вагоны теплушек.

Схожая операция произошла в Москве, Пскове и Новгородк. По итогу собрали шестьдесят тысяч красногвардейцев, коих и повезли на юга. В столицах остались только действительно относительно сознательные отряды из прошедших фронт солдат, осознававших необходимость дисциплины и подчинения командирам, без всякой этой выборности с обсуждениями приказов, на основе которых собирались создать армию, которая реально сможет воевать с врагом.

Пока красногвардейцев везли «на курорт», Троцкий направился в Винницы к генералу Довбор-Мусницкому и Яну Сырову, коим и предъявил ультиматум. Тем не осталось ничего другого как принять его. Возможности увиливать не осталось, давили союзники, а теперь еще и коммунисты подключились, плюс внутри зрело недовольство, так что могло дойти до крайних мер, или их скинут, или им придется давить оппозицию, а это кровь и развал корпусов.

«В конце концов более благоприятной ситуации может и не представиться», — подумал польский генерал, стараясь себя в этом убедить.

Климовцы сильно рассредоточены, от Бессарабии до Крыма и теперь их можно разбить по частям. Опять же в первых рядах пойдут красногвардейцы. Боевые возможности их никуда не годятся, но от них много и не требуется, только лишь вызвать огонь противника на себя и дать польским и чехословацким подразделениям в целости добраться до противника.

«Используем их как штрафбат, тем более, что большая часть красногвардейцев этого заслуживает», — с кривой усмешкой подумал Довбор-Мусницкий.

Командиры иностранных корпусов очень внимательно отслеживали все действия полковника Климова, и не считали зазорным поучиться у того, перенимая успешные приемы ведения боевых действий, ибо в Польше и Чехословакии это могло им помочь. Довбор-Мусницкий даже потрудился найти сведения его боевого пути во Франции, как он воевал с американцами, а потом с чехословаками в Сербии. К счастью, с этим проблем не возникло, более того, нашлись участники тех боев — ушедшие из РОДа солдаты из числа поляков.

Многие в корпусах рвались в бой именно из желания отомстить Климову. Поляки — за утопленных в Женевском озере соплеменников в большом количестве служивших в американской армии, чехословаки — за разгром «итальянских» товарищей под Белградом.

А Климов судя по последним данным продолжал развивать успех. Наспех выстроенная большевиками линия обороны на перешейке с полуостровом его не то, что не остановила, но даже не задержала несмотря на то, что выстроили ее по всем правилам. Отрыли полноценные окопы, протянули в три ряда колючку. Максимально насытили участок фронта артиллерией и пулеметами, собрав похоже все, что только могли даже старье со складов. И все оказалось впустую. Без поддержки со стороны флота эта линия обороны приказала долго жить. Но моряки, после устроенной им на рейде Херсона огненной купели, наотрез отказывались выходить из порта Севастополя.

Полковник же загодя подогнал к перешейку в Каркинитский залив свои три корабля из Одессы и они обрушили всю мощь главных калибров на окопы, простреливая всю линию обороны с одного берега до другого. Впрочем, простреливать ее всю и не пришлось. Достаточно оказалось просто разгромить участок длиной в пару километров в который и прорвались танки, а дальше уже дело техники.

Большевики не выдержали и побежали. Но убежать практически никто не смог, их всех согнали в одну кучу словно стадо баранов броневики, игравшие роль пастушьих собак. Разве что татарская конница в две тысячи сабель успела раствориться в степи. Климовцы захватили больше десятка тысяч пленных, все что смогли собрать большевики.

Довбор-Мусницкий так и не понял, на что рассчитывал Антонов-Овсеенко устроивший оборонительную линию именно на перешейке. Так-то понятно, с первого взгляда кажется, что это очень удобная позиция, никак не обойти, только тупо долбиться в лоб, а это всегда жуткие потери среди наступающих, и они могли продержаться несколько дней до подхода помощи со стороны товарища Артема и его Первой донецкой армии, и та ударила бы в спину бригаде климовцев.

— Это могло бы сработать, не окажись у Климова кораблей с мощной артиллерией, — сказал генерал но совете, где обсуждались боевые действия русских. — Но он не мог не знать о том, что у полковника есть корабли.

— Надеялся, что они по каким-то причинам не придут? Устроят бунт? — предположил Ян Сыровый.

Этого было уже не узнать, не спросить при случае. Штаб командующего армией большевиков подвергся массированному авианалету «крылатых ежей» (стала даже известна шутка полковника, про то, что еж — птица гордая, пока не пнешь — не полетит) и сотня снарядных бомб смешала все с землей.

С выдвижением польского и чехословацкого корпусов возникли непредвиденные сложности. Мост через мелкую речку-вонючку оказался сожжен, но хуже всего то, что на путях устроили знатный пожар отчего прогорели шпалы и пришли в негодность часть рельс, кои от жара повело.

— Проклятье…

Столь стремительная реакция противника генерала неприятно удивила. Понятно, что Климов не мог не присматривать за корпусами, зная от сербов по чью они душу, но все равно, чтобы устроить подобные диверсии надо держать значительные силы где-то неподалеку.

Иосиф Романович считал себя не пальцем деланным (хотя тот же граф Игнатьев отзывался о нем, как о не самом умном и способном), и контролировал окрестности на наличие чужаков, благо польского населения здесь в достатке, так что агентуру он завел более чем значительную, и эти агенты бы точно сообщили о появлении подозрительных чужаков в значимом количестве.

— Значит местные…

Генерал понял, что война с Климовым выйдет несколько более тяжелой чем он думал, а он и так понимал, что просто не будет. Не тот это противник, что станет воевать с ним по-рыцарски.

Пришлось заняться ремонтными работами. Чехословаки тем временем двинулись по параллельным дорогам проложенные восточнее реки Буг. А чтобы аборигены и дальше не «баловали» генерал отправил отряды охраны железной дороги и даже поднял в небо самолеты, чтобы вели разведку Подольской возвышенности по которой проходила железная дорога, особенно напирая на западное направление. Местность сложная, гористая, так что противнику при желании есть где укрыться. Польский генерал опасался атаки со стороны Муравьева и Котовского.

По-хорошему именно с них и следовало начать, чтобы не держать столь значительные силы противника у себя за спиной, но это дало бы время полковнику Климову на сбор своей армии, чего конечно следовало избежать. Так что к Могилеву, что на Днестре направили отряды гайдамаков Центральной Рады под предводительством Петлюры, чтобы они связали собой армию Котовского.

Вот только становилось понятно, что полковник так или иначе успеет собрать свои силы в кулак, ибо пути впереди вновь оказались повреждены и пришлось опять встать и так продолжится дальше несмотря на все ухищрения. Но не успели составы еще остановиться, как загрохотали многочисленные пулеметы и вагоны начало прошивать очередями пуль.

— Спасайтесь!

Кто-то повалил генерала на пол. Рядом упал с простреленной головой французский генерал Бертело, что перебрался из Румынии, после того, как та пошла на переговоры с Германией. А пули продолжали стучать, прошивая насквозь стены вагонов. Слышались крики раненых и яростные проклятья.

До слуха донеслись хлопки многочисленных взрывов. Не сильно мощных, а значит бросали либо ручные гранаты, либо что вероятнее — стреляли надствольными гранатами из винтовок.

«Платформу с зенитными пулеметами накрыли», — понял генерал.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем началась ответная, несколько заполошная стрельба и как только польские храбрецы начали стрелять в ответ, выбравшись из вагонов и принялись накапливать силы для решительной атаки на пулеметные точки, все прекратилось. Противник, добив ленты, собрался и спешно покинул место засады.

Солдаты что все-таки бросились в атаку, чтобы растерзать пулеметчиков, уносящих с собой пулеметы, чтобы навьючить их на лошадей, попали в зону поражения МНД. Загремели взрывы увеличивая потери.

Самолеты, что так же вскоре кинулись вдогонку были отогнаны самолетами противника, что как оказывается тоже поучаствовали в избиении составов, сбрасывая бомбы, бочки с зажигательной смесью и стреляя из пулеметов.

— Потери? — с тяжелым сердцем спросил генерал у адъютанта, которому поручил узнать результат вражеской засады.

Тот опустил глаза в землю и выдавил из себя:

— Стреляло около ста пулеметов…

Пятидесятилетний генерал Довбор-Мусницкий почувствовал, как у него закружилась голова и помутилось в глазах, а сердце болезненно сжалось. Вагоны буквально забиты солдатами, так что яблоку негде упасть.

— Ну! Говори уже!

— Только убитыми больше трех тысяч… И еще около семи тысяч раненых… многие тяжело…

— Ах ты ж Матка Бозка!

Генерал сильно побледнел, пошатнулся, но его удержали свитские.

Офицеры разразились проклятьями, обещая Климову совсем уж изуверские способы смерти, где посажение на кол выглядело самым гуманным.

Потерять по факту бригаду — треть своих сил, даже не начав боевые действия… Так что нет ничего удивительного, что у генерала случился сердечный приступ и он слег.

То, что давно ожидалось произошло — поляки и чехословаки с прочими перешедшими под руку союзников, тех же бельгийцев с их бронедивизионом, сдвинулись с места и устремились на юг. Но, поскольку от них этого давно ждали, то и готовились загодя. А именно подготовили специальный отряд под командованием Муравьева, насытив его пулеметами.

Но ничего не получилось бы, или прошло не так эффективно, если бы не содействие местных евреев, кои, во-первых, отслеживали все телодвижения противника, а во-вторых, дали проводников, что в нужный момент подвели пулеметные группы к железной дороге так, что они остались незамеченными.

Результат оказался впечатляющим.

Так же стало известно о выдвижении из Питера и Москвы сил красной гвардии под командованием Троцкого. Разгром польского корпуса застал их под Курском, где они пока остановились, дабы скорректировать планы.

Климов же торопился закончить дела в Крыму. Конечно же, первым делом он начал тотальную зачистку полуострова от криминалитета. Это действо очень сильно поднимет популярность в народе любого лидера. А криминал в Крыму цвел и пах… в данном случае правда стал пахнуть больше фекалиями.

Бандиты, зная, что им грозит: ликвидация на месте в случае сопротивления задержанию и штрафбат в случае поимки, всеми способами старались вырваться из полуострова, захватывали посудины и отчаливали в море после чего чапали в сторону Новороссийска. Так что особых проблем с зачисткой не возникало.

Разбирались с пленными. Всяких бандитов сразу загоняли в штрафбат, выявить их было несложно, стукачи всегда найдутся, особенно если им пообещать что-то, например свободу, а сверх того, даже чуток заплатить, вот они с сдавали всех и вся, только лишь бы не встать под белый штандарт с черной решеткой.

Просеивали простых солдат. Первым делом выискивали в их среде большевиков. Их разделили на три части. Теми, кому при всей верности марксизму не нравились связи верхушки РСДРП(б) с иностранными разведками и банкирами занялись прилетевшие из Одессы в Крым «внутренние» большевики агитируя вступать в их группу. Тех кто этого не хотел, Климов вместе с анархистами отослал к Артему — лидер донецких большевиков разберется кого оставить себе, а кого отдать Троцкому. А вот остальных начинали агитировать за СДПР.

Кимов только на первых порах не знал, как конкретно с ними поступить: распределить по своим бригадам или же начать формировать пятую. В итоге решил, что будет формировать пятую ибо эти пленники наверняка не последние, а бесконечно увеличивать в размерах свои бригады, что пополняя роты, что формируя новые роты в батальонах и новые батальоны в полках, это значит ухудшать их управляемость.

Всего в Пятую бригаду РОДа зачислили чуть больше пяти тысяч человек.

Встретился полковник с моряками, с самой вменяемой их частью. Из Севастополя ушли в неизвестном направлении больше десятка мелких кораблей вроде миноносцев и эсминцев. На них сбежали все, кто понимал, что новая власть наведет жесткий порядок и буянить им больше не даст.

«Вот что значит, когда сначала работаешь на свой авторитет, а потом авторитет работает на тебя, избавляя от мелких и больших проблем», — подумал Климов ибо слабо представлял, что бы он сделал с одной бригадой в городе, где только одних моряков больше пятидесяти тысяч и если бы их взбунтовали анархисты с большевиками то получилось бы очень… не очень.

Михаил смотрел на моряков с постамента, а тысячи моряков хмуро, исподлобья взирали на Михаила, не ожидая от Предводителя, о котором ходит столько слухов, ничего хорошего.

«Тяжело с ними будет, — подумал он. — Надо бы разрядить обстановку…»

— Ну что ду… морячки⁈ Будем служить, как положено или будем глазки строить?

Матросы ожидали каких угодно слов, но точно не таких, так что реакция последовала сразу же и несколько тысяч человек грохнули смехом.

— В общем братва, выбор у вас невелик. Прекращаем валять дурака, бузить не по делу и начинаем службу служить, как полагается. И когда понадобится в бой идти — идете без всякой говорильни и обсуждения приказов.

Моряки недовольно загудели.

— Второй вариант — идете в стройбат. Там воевать в случае чего не придется, зато будете много копать, круглое — таскать, квадратное — катать, ломать или наоборот строить. Никто вас больше задарма кормить не станет, лафа кончилась. Время все еще военное, так что сами все должны понимать, враг может появиться в любой момент и мы должны его встретить как полагается, а не со спущенными штанами.

Матросы снова посмеялись, правда уже не так весело, как в первый раз.

— А убивать нас рано или поздно придут, не немец с турком, так бывшие союзнички. Землю нашу они уже поделили между собой. Или вы думаете, чего я из Франции на Родину ломанулся, открыв фронт немцам? А вот потому и ломанулся, что случайно узнал их планы… там как раз своя революция произошла и такой же как у нас бардак по перевести возник, ну и полезло из их секретных служб всякое, продавали за недорого… Так что сейчас служить придется не за царя или еще какое Временное правительство буржуев, а за свою землю, ибо когда придут союзнички, они своих помещиков приведут, да наших прежних вернут, что перед ними аки собачки скакать на задних лапках станут, только лишь бы их похвалили да вкусняшку дали за быстрое и точное выполнение команды. Хотите этого?

— Нет!

— Тогда заканчивай бухать да «балтийский чай» распивать. Готовьте свои корабли, а то пушки поди заржавели уже.

— Нича! Надраим!

В итоге к службе на кораблях решили вернуться около тридцати пяти тысяч человек, остальные — порядка десяти тысяч, остались на берегу, предпочтя пополнить собой ряды стройбата.

На командовании Черноморским флотом остался вице-адмирал Саблин. Климов с ним переговорил и понял, что несмотря на то, что он перешел служить к большевикам, адмирал их взгляды не разделял, просто флот — его жизнь, другой не знал и не представлял иной вне флота и моря. Но главное — был достаточно популярен в среде моряков.

— Но сразу предупреждаю Михаил Павлович, предательства в отношении себя не потерплю. Можете это даже считать угрозой, — сказал полковник. — Я сделаю все чтобы вас уничтожить, стоит только вам дать мне хоть малейший повод подумать, что вы решили меня предать и перейти на чью-то еще сторону, к примеру — генералу Алексееву. Это ясно?

— Так точно…

С офицерами, как морскими, так и сухопутными, Климов встретился в более камерной обстановке, в Севастопольском театре. Несмотря на большевистско-анархистские расправы, а также бегство на Дон, к Корнилову и Алексееву, или в Крымские горы после разгрома войск Курултая, либо просто в родные места, офицеров в Крыму оставалось ещё немало.

Особенно полковника порадовали лётчики из Качи. Так как немецкого наступления не было, то и приказ из столицы о расформировании школы не пришёл. Антонов-Овсеенко надеялся использовать местную авиацию против климовцев, но подавляющее большинство пилотов не горело желанием служить большевикам и вообще участвовать в междоусобице, хотя часть отправилась к белым на Дон (хорошо хоть без самолётов). Так что аэропланы большую часть времени простаивали на аэродроме между редкими полётами, а пилоты были заняты ремонтом машин, жалуясь на отсутствие запчастей, благо свирепые красные комиссары ничегошеньки не понимали в самолётных потрохах.

От революционных матросов и солдат с рабочими авиаторы тоже пострадали несильно, по причине внешней непохожести на благородий. Кожаная куртка без погон, шапка-ушанка, руки вымазаны в масле и покрыты мозолями от возни в моторах — ни дать ни взять пролетарий-механик или комиссар-большевик или и то и другое.

Поднявшись на сцену Климов оглядел зрительный зал. Сидевшие делились на две части. Слева расположилась относительно небольшая группа в основном молодых моряков и армейцев из экипажей «Ростислава» и других кораблей пришедших из Одессы, а также местных левых эсеров, уже знакомых полковнику, и видимо ещё каких-то специалистов. Большинство составляли, похоже, офицеры далёкие от революционных настроений, аполитичные или вообще консервативные. Среди них имелись и старшие офицеры и даже несколько адмиралов. Все собравшиеся смотрели на Климова с интересом, некоторые и недружелюбно.

— Даже не знаю как к вам обратиться, — начал Климов. — В нашей армии принято обращение «товарищ». Оно близко и части собравшихся.

Полковник кивнул в сторону офицеров в левой части зала.

— Большинству из вас больше по вкусу «господа». Не хочется обижать ни тех, ни других, поэтому я скажу просто, граждане. Ведь гражданами России остаёмся мы все, независимо от убеждений, не так ли?

— А вы гражданин России, гос… пардон, гражданин полковник? — спросил сухощавый капитан второго ранга с бородкой клинышком. — Газеты пишут, что вы стали министром в правительстве некоей Одесско-Черноморской Социалистической Республики.

— Стал, гражданин капитан второго ранга, — кивнул Климов. — Точнее, государственным комиссаром по военным и морским делам, а также и по внешним. Но это не мешает мне считать себя гражданином России, ведь и наша Республика от России не отрывалась и не собирается. Она создана чтобы противостоять захватническим планам Центральной Рады и Киевских большевиков, наперебой стремящихся пристегнуть Причерноморские губернии к никогда не существовавшей «Окраинской державе» искусственно созданной предателями и клоунами с благословения сначала фигляра Керенского, а затем фантазёра Ленина. И что вас так смущает? Ведь были же в России Касимовское царство, Калмыцкое ханство, княжества и ханства Кавказа, эмираты, султанаты, ханства и бекства Туркестана, и прочее в том же духе. А чем были Донское, Уральское, Терское и другие казачьи войска до Восемнадцатого века, как не автономными республиками? Сейчас для возрождения русского государства оптимальна такая форма, поддержанная народом на выборах в Свободные Всеклассовые Советы, а как пойдёт дальше — будущее покажет.

— У нас тут недавно уже были Советы, г…ражданин полковник, — заметил тоже сидевший справа полковник с чёрной повязкой на левом глазу и шрамом на лице, похоже от осколка. — Впечатление очень не очень, знаете ли.

— Это не те дроиды… пардон, не те Советы, — поправился Климов, заметив недоумение на лицах офицеров. — Наши Советы называются Свободными Советами Трудящихся Всех Классов. В отличие от большевиков и анархистов, считающих офицеров сатрапами, кровопивцами и притеснителями солдат, матросов и простого народа, наша Социал-Демократическая Партия России считает офицеров такими же трудящимися как рабочие или крестьяне.

Полковник переждал удивлённый гул голосов в зале и продолжил:

— Да-да, именно так! Только офицеры трудятся не в цеху, а в казарме, не у станка, а у орудия или пулемёта, и в поле не пашут землю, а строят оборону и командуют солдатами в окопах. И получают жалованье за свой труд, на которое живут, как и другие категории трудящихся. Ведь у подавляющего большинства из вас, как и у меня, нет ни поместий, ни фабрик и других предприятий, ни крупных капиталов, а значит мы не можем считаться эксплуататорами. Я слышал, что генерал Деникин назвал офицеров «интеллигентным пролетариатом». При всех разногласиях нашей партии с генералом, в этом что-то есть. Во всяком случае, некоторые высококвалифицированные рабочие в промышленности, зарабатывали при царе-батюшке побольше младших офицеров.

— Это демагогия! — послышался голос сзади. — А как быть с офицерами имеющими поместья, фабрики, капиталы?

— Если капиталы нажиты законно, то после уплаты налогов они так и останутся у вас, гражданин офицер… простите, не вижу вашего чина, — пожал плечами Климов. — С предприятиями может быть по-разному. Возможно, как на авиационном заводе Анатра в Одессе — партнёрство государства, получившего контрольный или блокирующий пакет, собственник управляющий производством в соответствии с планами и заданиями государства, фабрично-заводской комитет и профсоюз контролирующие соблюдение законов и прав работников. Это если завод имеет стратегическое значение. Или предприятие остаётся полностью частным, но тоже при соблюдении законов и получении работниками всего что им причитается. Ключевые отрасли индустрии и транспорта будут переданы в собственность государства.

— Но это нарушает принцип неприкосновенности частной собственности, принятый всем цивилизованным миром! — вмешался сидевший в переднем ряду плотный лысоватый мужчина в форме военного врача.

— Ну, о неприкосновенности частной собственности, вы, гражданин доктор, могли бы побеседовать с жителями колоний европейских стран в Новом Свете, Азии и Африки, — усмехнулся Михаил. — Они много могут рассказать о том, как цивилизованные европейцы веками грабили их неприкосновенную собственность. Немало могут порассказать и ирландцы, недавно восставшие против цивилизованных англичан. Или французские маркизы и виконты, у которых цивилизованные буржуа в конце позапрошлого века цивилизованно отобрали их замки и земли, причём сразу после того как объявили в парламенте что «Частная собственность священна и неприкосновенна», не отходя от кассы, так сказать… А прежних собственников отправили на гильотину, чтоб не надоедали ненужными вопросами…

Снова поднялся гул, причем с оттенком веселья.

— Наша партия, — продолжал полковник, переждав смешки части присутствующих, — придерживается иной точки зрения. Для нас неприкосновенны интересы страны и общества, а прочее должно быть подчинено этому, включая и право частной собственности. Тут ещё спрашивали о поместьях. Их поделят их между крестьянами. Да собственно, уже поделили почти везде…

— Но это грабёж! — поднялся в задних рядах спрашивавший ранее длинный белобрысый лейтенант прибалтийского или может быть остзейского вида, в его речи чувствовался небольшой акцент. — Несправедливо и неразумно отнять землю у культурного хозяина и отдать невежественному безграмотному дураку, который всё загубит, пропьёт и разворует!

Среди офицеров-социалистов слева послышался возмущённый шум.

— Побойтесь Бога, гражданин лейтенант! — Климов подняв руку успокоил шум. — Вообще-то, свои поместья помещики изначально получили не за красивые глаза, а с условием СЛУЖИТЬ. У не выходивших на службу без уважительных причин, землю отбирали. При этом служили пока ноги носят. Только в Восемнадцатом веке, устраивая дворцовые перевороты, которые некоторые называли революциями, и подсаживая на трон царей и цариц с сомнительными правами, помещики добились освобождения от службы, при этом «забыв» вернуть государству поместья, данные им чтобы снаряжаться на службу и содержать семью пока служат, а не для сладкой жизни с крепостными гаремами и прочим радостями, как после манифеста «о вольности дворянской» Петра Голштинского Идиота делало всё больше помещиков, так что с начала этой войны служили по военной и штатской части всего несколько процентов. Что ж, помещики после своих «революций» в позапрошлом веке решили так. Крестьяне, после прошлогодней революции — иначе. В конце концов, подавляющее большинство поместий и до революции помещикам на деле уже не принадлежало, будучи заложено и перезаложено банкам. Которые перейдут в собственность государства, так что заложенные в них поместья законно став юридически государственной собственностью, будут распределены между крестьянами по справедливости. Хотя, если бывший помещик захочет стать фермером или работать в кооперативном хозяйстве либо артели, никто не помешает ему получить землю на общих основаниях. Я считаю это справедливым. В конце концов, если посчитать сколько помещики получили со своих земель за сто лет после «вольности» и прекращения обязательной службы, в виде оброка, барщины и прочего, а затем за полвека с лишним после отмены крепостного права, в виде арендной платы и выкупных платежей от крестьян, льготных кредитов от Дворянского Банка и Опекунского ведомства, то выяснится что помещики не только окупили все свои нынешние убытки от потери поместий, но и остались должны казне! Кстати, государство получает не только поместья, но и долги что повесили на них бывшие хозяева, которым теперь не придётся платить.

Со стороны группы офицеров-социалистов послышались аплодисменты, подхваченные и некоторыми из большинства.

— А как же грабежи и поджоги усадеб, убийства ни в чём не повинных людей? — не сдавался белобрысый лейтенант.

— СДПР против преступности в любом виде, — ответил полковник. — В Одессе, Крыму и других местах, мы это доказали. Но с каждым конкретным случаем разбираться будут прокуратура, следствие и гражданские суды после наведения порядка в стране. Что до грабежей и поджогов усадеб, я считаю их прежде всего глупыми, ведь эти здания можно было бы использовать под школы, больницы и для других общественно полезных целей.

На этот раз одобрительным гулом и хлопками отозвалось и большинство, за небольшим исключение, вроде белобрысого, мрачно усевшегося на своё место.

— Хорошо, с республикой и Свободными Советами более-менее понятно… — отозвался чернявый штабс-капитан с перевязанной головой. — Но что будет дальше с нами, офицерами?

— До подписания мира будете служить. Война ещё не закончена, да и большевистское правительство Ленина, вместе с белогвардейцами на окраинах и всякими местечковыми «правительствами» и «государствами» придётся приводить к общему знаменателю. Когда всё закончится, желающие смогут выйти в отставку с мундиром и пенсионом, как говорится. Как и выслужившие предельный срок. Кто захочет, сможет продолжить службу. Армия и флот Новой Народной России понадобятся и после войны. Сейчас для всех тоже найдётся работа. Наша армия Русского освободительного движения растёт, нам не хватает опытных офицеров. Желающие смогут продолжить службу в Крыму, в Охранном территориальном корпусе, который вскоре будет сформирован. Это о сухопутных офицерах. Морские офицеры продолжат службу на кораблях, флот нам будет очень нужен. Кроме того, моряки будут востребованы на речных флотилиях на Днепре, Днестре и других реках, корабли для которых будут строить в Николаеве и Севастополе, а также на бронепоездах и железнодорожных тяжёлых батареях, что уже начали строиться. Те, кого не устраивают новые порядки, пойдут в помощь Сербскому корпусу генерала Живковича отдельной бригадой или дивизией, что будет переброшен на Кавказский фронт. Думаю, против того, чтобы оборонять наши закавказские территории от турков, даже сторонники монархии не возражают? В конце концов, мы понимаем, что в стране живут не одни социалисты. В Новой России будет установлена свобода совести. Если кому-то захочется верить в Помазанника Божия — пусть верит. Не нарушая законов, понятно. А кому веры мало и хочется всего этого наяву, может с тем же корпусом генерала Живковича отправиться в Сербию и служить сербскому королю. Там даже герб на царский похож.

Слова Михаила были встречены многоголосьем откликов, обсуждений и споров среди собравшихся.

— Го… гражданин полковник! — громко пробасил капитан первого ранга в пенсне. — Вы сказали, что будете приводить к общему знаменателю правительство Ленина и белые армии. Но это гражданская война!

— Увы, гражданин капитан первого ранга, всё так и есть, — согласился Михаил. — Но как вы наверно заметили, эта война уже идёт. И только наша армия сможет её быстро закончить, не доводя до размеров Смуты трёхвековой давности. И начали гражданскую войну не мы, а большевики-леницы и белые генералы, одинаково служащие интересам врагов России.

— То есть как это одинаково⁈

В зале снова послышался озмушенный гул с в большинстве своем нечленораздельными выкриками.

— Генерал Корнилов патриот России! И генерал Алексеев!..

— Документы о том кто окормлял в Европах и за океаном Троцкого, Литвинова и прочих Свердловых, в газетах читали, граждане офицеры? — поинтересовался полковник выслушав возмущённые выкрики, и после утвердительных ответов продолжил: — Ну а генералы Корнилов и Алексеев с их единомышленниками, распинаются в «нерушимой верности союзникам». А теперь, внимание, вопрос: Может ли считаться патриотом тот, кому интересы других стран, будь они хоть десять раз союзники, дороже интересов его страны? Это даже не касаясь того, что союзничество этих союзников изначально было более чем сомнительным и напоминало «союз» всадника и лошади, причём мы были совсем не всадником…

— Это неправда! — выкрикнул рыжий ротмистр гвардейских статей сидевший в первых рядах. — Союзники продолжают войну с нашими врагами, немцами, а вы бросили фронт!

— Бросил, — подтвердил Климов, — и считаю что сделал правильно. Если кто-то забыл, фронт этот был не в России, а во Франции. И «союзнички» решили положить мой корпус, подставив под главный удар немцев. Единственную силу способную прекратить разгорающуюся смуту в нашей стране. Вот только они не учли, что и я, и мои солдаты, и офицеры не наёмники, нас никто за их наполеондоры и соверены не покупал, и мы не собирались подыхать на чужой земле, не за Россию, а за гешефты сэров, мусью и мистеров или за «интернациональный долг» перед французскими, английскими, американскими и бельгийскими ростовщиками! Им надо — пусть сами подыхают. Или наймут кого-то ещё, каких-нибудь китайцев или негров.

— Но Россия подписала договор, и обязалась воевать вместе с союзниками до победного конца! — не сдавался ротмистр.

— Победного конца? — поинтересовался полковник. — Или просто конца? России. Который «союзничкам» был бы очень выгоден. Сначала они втягивают нас в войну, которая нам была не нужна. Да, не нужна! Наши интересы не сталкивались с немецкими непримиримо. Германии были нужны колонии Англии, Франции, Бельгии, до которых России нет никакого дела. России были нужны Проливы, на которые Германии было высочайше наплевать. Во всяком случае куда больше, чем на колонии. Лживая тварь Англичанка и шлюховатая мадемуазель Француженка рассчитали всё неплохо. Опутать долгами, стравить Петербург с Берлином. Выехать на шее русского дурака, который будет драться с немцем пока сам не истечёт кровью и не выбьется из сил, и немец не выдохнется и не ослабеет, после чего русскому дураку в благодарность предоставят развалиться на куски, устроив у нас Смуту и расхватав всё, что после неё останется, а русское пушечное мясо заменив заокеанским, добить с его помощью обессилившую Германию с её союзниками…

— Неправда! — бешено выкрикнул ротмистр.

— Правда, к сожалению — правда! — ответил Михаил. — Читали про договор между Парижем и Лондоном о том, чтобы не отдавать на Проливы? Вскоре после начала войны договорились. То есть заранее решили, что платить по векселям выданным России за союз, не придётся. Потому что некому будет платить! Они даже с такими же европейцами, поступили так же! Я про итальянцев, которых так же решили оставить без заслуженной кровью платы. Если уж они СВОИХ, цивилизационно близких, обманывают, как жульё на одесском Привозе, по вашему они станут стесняться с «русскими варварами» коих считают за белых негров? Это ведь так они нас всегда называли. И если вы, гражданин ротмистр, думаете, что за вашу верность сэры, мусью и мистеры будут относиться к вам, генералу Корнилову, генералу Алексееву и прочим союзникофилам как к равным, или хотя бы как к младшим родичам вроде бельгийцев или португальцев, спешу вас разочаровать. Они всегда относились к нам как к потенциальным индейцам, неграм, индусам, арабам, малайцам, которые, вот ведь странность, почему-то слишком сильны чтоб их завоевать и прибрать к рукам одну шестую суши со всеми её богатствами. Просто в мирное время старались по возможности маскировать это лицемерными светскими ужимками и политесами. Но при первом, как им казалось удобном случае, маску отбрасывали и стремились эту «несправедливость» исправить. Я про псов-рыцарей, поляков, шведов, Наполеона и его племянничка с тварью Викторией. Некоторых наших офицеров англы за эту войну наградили Крестом Виктории. Между прочим, сделанным из бронзы наших пушек, захваченных в Севастополе в Крымскую войну! И ни у одного из награждённых не хватило чувства чести швырнуть этот оскорбительный для любого русского гражданина и тем более военного, орденок, в рожу джентльменам!

Про себя Михаил отметил, как некоторые офицеры заёрзали при этих словах, под устремлёнными на них многочисленными взглядами коллег.

«Не иначе кавалеры крестика имени Старой Шлюхи», — подумал полковник, и хотел продолжить, но его опять перебил ядовито усмехающийся ротмистр:

— Если я правильно помню позапрошлогодние газеты, гражданин полковник, и вас французы наградили Орденом Почётного Легиона, учреждённым Наполеоном, который был другом России не больше чем королева Виктория.

— Это вы верно помните, гражданин ротмистр, — покивал Климов. — И не швырнул я этот орден в лицо мусью только потому, что сделан он из французского серебра, а не из русской бронзы. Кроме того, Наполеон за все пакости против России получил своё больше века назад, а Виктория и её преемники ещё нет. И наконец, французы почти полвека назад, при объявлении у себя республики, позаботились убрать с ордена морду Буонапартия, заменив профилем Марианны, а эта дама так сильно против нашей страны ещё не провинилась, хотя гадостей её именем тоже было наделано немало. Я бы вернул этот орден свергнутому правительству Пуанкаре и Клемансо, но социалистическое правительство камерада Анрио в Париже, официально подтвердило за русскими военнослужащими все французские награды, полученные за войну с Германией, и обижать французских товарищей было бы неудобно. Возвращаясь к теме союзников, договоров и обязательству России. Присутствующие здесь офицеры постарше, не припомнят, кто четырнадцать лет назад оплатил Японии войну против нас?

Сред присутсвующих хватало участников той войны, и они глухо зароптали.

— Правильно, английские и французские банки своими кредитами под гарантии своих правительств. Кто строил японцами флот? Английские верфи! Кто вооружал японскую армию? Английские и американские заводы! Кто советовал японским адмиралам и генералам в их штабах? Английские офицеры. Скажете, что тогда они не были ещё нашими союзниками? Но французы были! И отказались поддержать нас в войне с Японией, ясно заявив, что мы им нужны только чтобы подыхать за них в Европе, отвлекая Вильгельма от Парижа, а они защищать нас в Азии не обязаны. И даже свои порты использовать как базы, нашему флоту не позволили! И в том же году, когда японцы напали на нас, заключили союз с их союзниками бриттами! Союзники! — плюнул полковник.

— И тем не менее, — вступил в разговор сидевший рядом с рыжим ротмистром седой подполковник, напоминавший артиста Ножкина в роли Рощина в советском фильме «Хождение по мукам». — Союз России и стран Антанты был подписан в законном порядке, царским правительством, и признан Временным. Разорвав его односторонне, Россия лишится возможностей после поражения Германии, требовать свою долю плодов победы, как недавно капитулировавшая Румыния. Все жертвы принесённые русским народом в этой войне, окажутся бессмысленными.

— Не в обиду будь сказано, гражданин подполковник, они были бы бессмысленны несмотря на всю верность «союзничкам» царя, «временных» и Корнилова с Алексеевым, доведись им прийти к власти. Тайный договор Парижа и Лондона о неотдаче нам проливов независимо от исхода войны, это подтверждает. Как и всё поведение «союзничков» во время войны. Мы могли бы выиграть кампанию ещё в четырнадцатом году, ударив основными силами по Австрии через Карпаты и по Дунайской равнине, и выбив её из войны. Немцы остались бы без венгерского продовольствия, венгерской и галицийской нефти, чешских арсеналов, трансильванских, словацких и южнославянских руд, не говоря уж про многие десятки дивизий, а также без связи с турками и болгарами, которые вряд ли решились бы вступить в войну на их стороне, и под ударом в центр Германии по долинам Одера, Эльбы и Дуная. Но «союзничкам» и мировым банкирам что ими командовали, быстрая победа России была не нужна, ведь вместо нашего ослабления вышло бы усиление. Да и заработки на войне были бы куда меньше. Вспоминайте, как по приказу сэров и мусью Николай Никакой и его идиоты остановили наши войска, уже почти прорвавшиеся на Венгерскую равнину, отказались от высадки на Балканах через Болгарию, предлагавшую союз, и бились, как бараны о ворота об немецкие укрепления в Силезии, истратив все резервы и угробив армию Самсонова в идиотском наступлении в Восточную Пруссию, вместо того чтобы отрезать её наступая вдоль Вислы к бухте Данцига, а потом спокойно доедать понемногу. Но французский посол Палеолог валялся в ногах у Николая: «Спасите Парижик!» Парижик спасли, зато когда Макензен весной следующего года прорвал наш фронт, не дав добить Турцию и забрав Галицию, Польшу, Волынь, Литву, Курляндию и запад Белой Руси, в Парижике, не говоря уж о Лондоне, никто и не подумал нас спасать. Тот же Палеолог заявил: «Разве можно сравнить жертвы России с жертвами Франции и Англии? Со стороны европейских союзников сражаются и гибнут не некультурные крестьяне, а лучшие люди, образованные граждане, представители цивилизованных наций, интеллектуально развитые, сливки человечества. Для цивилизации их драгоценная кровь намного дороже крови невежественных и полудиких русских мужиков!» Вот так вот, вуаля! Отношение как к индусам или неграм каким! Зато когда у сэров и мусью начинало подгорать под Верденом или на Сомме, сразу: извольте наступать, русские союзники, подыхайте чтоб поменьше нашей драгоценной крови «сливок человечества» лилось. Или забыли как нам задерживали поставки оружия и боеприпасов под надуманными предлогами из-за чего так же не удалось добиться побед? Я считаю, что верить в какие-то союзы с такими вот — просто глупо. Иметь с ними дело — себя не уважать. Договорившись не отдавать нам Проливы, они сами похерили договоры о союзе с Антантой. Если одна сторона не соблюдает подписанные обязательства, для другой стороны будет идиотизмом их соблюдать. Николай Второй, подписав «союз до победы» с Парижем и Лондоном, и клянясь «воевать до конца», отрёкся, фактически отдав эти договоры на подтирку. Керенский, тоже клявшийся «победить или умереть» вместе с «союзничками», сбежал в женском платье, использовал эти договоры в ватерклозете по второму разу. А больше перед «союзничками» никто в России не обязывался. Ни я, ни мои солдаты и офицеры, ни прочий русский народ, да и насчёт вас сомневаюсь. Что до генералов Корнилова, Алексеева и их единоверцев из Секты Свидетелей Непогрешимости Союзников, то они, по сути, частные лица, выражающие только свою точку зрения. Их никто никем не выбирал, даже съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, как Ленина и его правительство, или народ в Одессе и уездах Херсонской и Бессарабской губернии, как Совет Государственных Комиссаров и меня в том числе. И самое лучше, что такие Антантолюбы могли бы сделать, будь они и правда патриотами России, это выехать к своим любимым союзникам, и в окопах в Бретани или на Балканах, доказывать им свою нерушимую верность. Хотя я не понимаю, как можно испытывать к этим… что-то кроме отвращения. Это какая-то загадка мировой психиатрии. Эти люди ещё недавно звались благородиями, но по мне, благородством тут и не пахнет, а вот лакейством сильно. Невольно вспоминается классик:

Люди холопского звания,

Сущие псы иногда!

Чем тяжелей наказание,

Тем им милей господа!…

Похоже, услышанные от Климова некрасовские строки окончательно сорвали какую-то резьбу в голове ротмистра, который с перекошенным лицом выдернул из кармана «наган» и выстрелил в полковника. Климов почувствовал, как в грудь его словно лягнул конь. Не будь позади стола, за который он ухватился, Михаил точно упал бы на сцену. При этом он мысленно поздравил себя с тем что идя на встречу с офицерами всё же надел под куртку (в неотапливаемом театре было холодно, все сидели в шинелях, бекешах, форменных флотских пальто) бронежилет, хорошо державший пистолетные и револьверные пули, так что вместо смертельного ранения ему грозил лишь большой синяк.

Следующие выстрелы ротмистра пришлись уже в потолок театра — сидевший рядом седой подполковник ударил снизу по руке с револьвером, и перехватив, задрал её вверх. В следующее мгновение другие офицеры рядом, вырвали и отбросили револьвер, а ещё через несколько секунд, солдаты из ДОВОДа, стоявшие в кулисах, скатившись со сцены, скрутили покусителя под громкий возглас подполковника:

— С ума сошли, ротмистр⁈ Забыли где находитесь⁈ Здесь вам не банда анархистов и не сборище одесских налётчиков! Вы русский офицер или институтка-истеричка⁈

— Скотина! Какая он скотина! Предатель! — орал ротмистр, пытаясь вырваться, но ребята Анисимова держали его крепко.

— Надо думать, — произнёс Климов, уже встав ровно, и слегка зашипев от болезненного удара пулей сбившей дыхание, — докладывая об этой стрельбе генералу Алексееву, или Корнилову, или Деникину, вы, ротмистр, прибавите: «Мой генерал, я не дубина!», не так ли?

Полковник сморщившись сунул руку за пазуху куртки, и достал портсигар из нержавеющей стали, подаренный Муссолини в Милане (сам Михаил не курил, но носил курево с собой, на случай если потребуется угостить курящего собеседника, чтоб расположить к разговору), и погнутый попавшей пулей.

— Нет, действительно скотина! Начал палить как пьяные ковбои в американском кабаке, важному разговору помешал, испортил хорошую вещь…

— Гражданин полковник, — вмешался подполковник помешавший покушению, — ротмистр получил сильную контузию немецким «чемоданом» в Галиции прошлым летом, иногда у него шалят нервы.

— Я заметил, — усмехнулся Михаил. — Я дал слово, что все, кто придёт на этот разговор, уйдут свободно. Но это только для тех, кто со свой стороны блюдет договора. Контузии тут роли не играют, я сам контуженный на всю голову. Так что, в штрафбат его…

Ругающегося ротмистра, после обыска и полного разоружения, парни из ДОВОДа потащили на выход. Вместе с ним театр покинуло ещё некоторое количество офицеров, видимо единомышленников. Впрочем, Климов и не рассчитывал, что все собравшиеся воспримут его идеи.

«Баба с возу — воздух чище!» — подумал он, и после того, как в зале всё успокоилось, а сам он восстановил дыхание, продолжил:

— Надеюсь, по союзникам и обязательствам России теперь всем всё ясно?.. Добиваться осуществления своих интересов, нашей стране придётся как-то иначе, не надеясь на благосклонность правительств Антанты и не интересуясь их мнением. Мы не Румыния какая, чтоб вылизывать задницы великим европейцам, нам хватит своих сил. Я считаю, что русский офицер должен служить не союзникам, даже самым лучшим, а не таким как эти, из Антанты, а только своей стране и народу…

— С службой не всё так просто, гражданин полковник, — отозвался капитан-артиллерист с тросточкой. — После убийств солдатами и матросами офицеров в декабре прошлого года и январе-феврале этого, нам сложно будет доверять нижним чинам, и относиться к ним как своим.

— Верно! — поддержал старший лейтенант в кожаной куртке, похоже подводник. — На эсминце «Гаджибей» убили всех офицеров просто за то что офицеры! Да и на многих других кораблях было не сильно лучше.

— Как и в большинстве сухопутных частей, — кивнул капитан с тросточкой.

— Видимо поэтому эсминец «Гаджибей» сейчас не в Севастопольской бухте, а в Новороссийске, — ответил Климов. — И не он один. В Крыму теперь другие порядки. Все случаи подобных убийств будут расследованы и виновные получат наказание по законам военного времени. Не за политику — за уголовщину. Мастеровой из рабочей слободки, крестьянин в солдатской шинели, князь в офицерских погонах, для нас без разницы. Виновен — отвечай. Тут, кстати, надо учесть, что эти преступления совершали далеко не одни матросы и солдаты шедшие за анархистами и большевиками. У местных уголовников, я слышал, было очень модно покупать матросскую форму и заниматься уголовщиной под видом революционеров. Этих, если попадутся, тоже ждёт трибунал, а при сопротивлении — уничтожение на месте. Правда, подавляющего большинства этих виновных, в Крыму, похоже, уже нет, они сбежали на Кавказское побережье. Новая власть Свободных Советов продолжит работу по наведению законности и порядка и защите всех граждан от преступности. Но предъявляя обвинения нижним чинам, задайтесь вопросом, граждане офицеры, а сами вы такие ли белые и пушистые?

— О чем вы?

— Сколько раз вы пересчитывали зубы нижним чинам до февраля прошлого года? И не в бою, чтоб привести в чувство запаниковавшего солдатика или матросика, а в повседневной жизни? Не так выглядит, не так повернулся, просто настроение плохое и хочется его сорвать на ком-то, кто ответить не может. Не на фронте — там такие любители за два с половиной года вывелись. Пули то они не только спереди, но и сзади летать могут.

Большинство офицеров помрачнело и загудело, но полковник, подняв руку, повысил голос:

— А вот на кораблях и в тыловых гарнизонах это разве редко бывало? А если сами этого не делали, то ведь наверняка не мешали любителям почесать кулак об солдатскую или матросскую морду? А на дворе не времена крепостного права, когда быдло можно было пороть на конюшне и оно только утиралось. Да и тогда могли на вилы поднять и усадьбу сжечь — Стенька Разин и Емелька Пугачёв соврать не дадут. На дворе Двадцатый Век. Век электричества, радио, моторов и полётов. Люди пошли уже не те, в том числе в шинелях и в бушлатах. Они такого терпеть не хотят. И отношение к солдатам и матросам, как к бессловесной серой скотинке, которое было нормой в Осьмнадцатом веке, как-то прокатывало в прошлом столетии, теперь людям с ружьём и пушкой категорически не нравится. Вы недовольны тем, что солдаты и матросы, наслушавшись чёрт знает кого, творили всякую дичь. А почему вы сами не сагитировали их на свою сторону? Многие ли из вас до прошлого года пытались понять, что у солдата или матроса в душе и найти с ним общий язык? Пожалуй, только те, кто состоял в социалистических партиях…

Офицеры-социалисты слева, стали довольно переглядываться, бросая снисходительные взгляды на большинство коллег.

— Многие ли из вас, — продолжал Климов, — хотя бы научили ваших солдат и матросов читать и писать? Ведь не трудное дело. Хотя, я понимаю, пирушки в ресторации, танцы с дамами и игры в фанты с ними же, намного интересней… Попрыгунья стрекоза, лето красное пропела… А те же анархисты и большевики в фанты не играли, они не дамами, а вашими подчинёнными были заняты. И вы пальцем не шевельнули чтобы им помешать и перетянуть на свою сторону. Карл Маркс, с которым я не согласен по большинству вопросов, высказал верную мысль: «Неграмотный человек стоит вне политики». В царские времена это устраивало большинство господ генералов, адмиралов и офицеров. Безграмотными невежественными дураками проще управлять. Увы, времена не те. Это раньше для рубки саблей, уколов штыком, стрельбы из мушкета и заряжания ядра в пушку, не требовались науки. Сейчас техника становится всё сложнее, и того ко в ней не разбирается, бьют и будут бить всё сильнее. На безграмотных дураках далеко не уедешь. И если неграмотный солдат или матрос стоит вне политики, это не значит, что и политика будет стоять в стороне от него. И как он сможет из-за своего невежества понять, кто, к чему и главное, для чего, его призывает? И понятно, что ему будет ближе агитация своего брата, такого же мужика или фабричного, чем офицера из господ, который и не агитирует его ни за что, ибо невместно. Особенно это касается флота, где подобные глупости со времён Петра и каторжных порядков в тогдашних европейских флотах, взятых за образец, были возведены в абсолют. Только даже в Европах это менялось со временем, а у нас — сами знаете… Офицерская каста в кают-компании, даже машинных офицеров едва терпевшая как второсортных и неизбежное зло, матросы в кубриках, набираемые из наиболее классово сознательного пролетариата (а кого ещё, мужика от сохи к машинам не пустишь, поломает всё нафиг!), и эти две разные планеты движутся по никогда не пересекающимся орбитам, а пространство между ними бестолково пытались заполнить кондуктОрами* и боцманматами. Вот мы и увидели результат зимой.

*примечание: КондуктОр — старший унтер-офицерский чин в царском флоте. Старше унтера, ниже прапорщика и корабельного гардемарина. Боцманмат — младший унтер-офицерский чин в царском флоте, ниже боцмана и выше квартирмейстера.

Судя по лицам большинства морских, да и сухопутных офицеров, слова полковника им не очень понравились, хотя отрицать их правоту они не могли.

— Вы спросите: «А что же делать?» — подытожил Михаил, оглядев зал. — Что ж, основные пути я уже указал. Кто не хочет смириться с тем, что старое ушло навсегда — записываются в Кавказкий корпус и на Кавказский фронт, а затем Сербия. Кто не может доверять здешним солдатам и матросам, сможет перевестись в другие части нашей армии, в том числе в охранный корпус в Крыму, если это армейские офицеры, либо на создающиеся речные флотилии, бронепоезда и в тяжёлую железнодорожную артиллерию, если моряки. Кстати, нынешние армейские подразделения на полуострове, кроме береговых батарей и авиации, будут расформированы, а их личный состав пойдёт либо на пополнение других частей вместе с матчастью, либо в стройбат. Расформированные части будут заменены другими войсками помимо территориального корпуса. Эта работа уже идёт. В том числе и часть флотских экипажей выбрала службу в стройбате. Часть выбравших корабельную службу, будет переведена на речные корабли, бронепоезда и железнодорожные батареи. Некомплект на кораблях Черноморского флота будет пополнен моряками торгового флота, набранными по контракту. После наведения порядка в стране, все матросы и старшины флота будут набираться по контракту не на пять лет как сейчас, а на десять-пятнадцать. Нам нужен профессиональный флот!

Эти слова почти все морские офицеры встретили аплодисментами, а Климов, отпив из фляги вынутой из другого кармана куртки, чтоб промочить горло, продолжил:

— Кроме того, из войск пришедших со мной из Франции, в ближайшее время будет сформирована морская пехота. По роте на линкорах и броненосцах, по взводу на крейсерах, по отделению на эсминцах, канонерках и прочем. Естественно, касту и прочие старорежимные глупости придётся забыть, как приятный, но невозвратный сон. На все корабли и во все береговые подразделения будут присланы комиссары от СДПР, для работы с личным составом и разъяснения политики Русского Освободительного Движения. Ну и наконец, во всех экипажах, ротах, батареях и командах должны быть, при вашем непосредственном содействии, граждане офицеры, созданы школы грамотности. Как говорит наш политический противник, большевик Ульянов-Ленин, надо учиться, учиться и учиться. Для начала хоть элементарное, чтение, письмо, счёт. Как выражаются наши восточные соседи в Китае «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага». Надеюсь, просвещённым солдатам и матросам уже не захочется убивать своих офицеров, кто бы их к этому ни призывал, хотя бы из страха погибнуть в ближайшем бою без толкового командования.

В зале воцарилось оживление, большинство собравшихся офицеров явно почувствовали перспективу.

— И последнее… — полковник снова поднял руку привлекая внимание. — В нашем РОДу, найдётся место для всех желающих офицеров. Все, кто захочет, смогут служить России и делать карьеру. Кроме двух категорий. Я о тех, кто согласился служить Центральной Раде и Курултаю. Мы готовы договариваться с большевиками, кроме тех, кто продался иностранным толстосумам и разведкам. Мы готовы договариваться с белогвардейцами, кроме безнадёжно больных Антантой головного мозга, которым «союзнички» дороже России. Но нам не по пути с теми, кто встал под окраинский трызуб и татарскую тамгу, предав Россию.

— А куда им было деваться, если кругом большевики и анархисты убить грозились? — донёсся голос сзади. — Рада и Курултай хоть боролись с ними!

— Они могли собраться, как бригада полковника Дроздовского в Румынии, и идти на Дон к Алексееву и Корнилову, — непримиримо заявил Климов. — Могли укрепиться здесь, в Крыму, в надёжном месте, как армяне на Муса-Даге и в Зейтуне, объявив о верности царю, «временным», Учредительному Собранию, да хоть Будде-Грядущему. Я бы это понял. Не принял бы, но отнёсся к их решению с определённым уважением. Но они предпочли служить австрийским шпионам и панским холуям, создающим ублюдочную никогда не существовавшую Окраину, готовую лечь под любого иностранного хозяина, лишь бы помог им вытравить всё русское и беспрепятственно плодить на русской земле вырусей-недоевропейцев. Окраинец — это бывший русский, захотевший стать третьесортным европейцем и перестать быть русским до такой степени, что готов перестать быть человеком. Когда-то такие обасурманивались или перекрещивались в Унию, казаки Наливайки, Павлюка, Богдана, Гонты и Железняка топили их в нужниках. Теперь в придачу к Унии придумали окраинство. Даже поляки в 1812 году считали это название глупым (Окраина — а ЧЬЯ Окраина?) и предлагали Наполеону, после завоевания России, создать вокруг Киева «государство» под названием Наполеонида!

В зале послышался смех, впрочем быстро прекратившийся когда полковник продолжил свою речь:

— Не лучше и те, кто пошёл служить самозваному Курултаю, объявившему себя властью в Крыму, хотя татар здесь всего четверть населения. Я ещё могу понять (не оправдать!) офицеров-мусульман, вроде генерала Сулькевича. Но у меня нет ни понимания, ни оправдания для тех русских офицеров кто служил турецким шпионам, объявившим «независимый» Крым и мечтавшим о протекторате европейских держав или Турции, сделав почти три четверти населения Крыма второсортными. По сути желая вернуть Крымское ханство, бандитский гнойник, почти три века разорявший южные окраины России, живший работорговлей и разбоем под крышей турецких султанов. Русские офицеры пошедшие служить этим, предали память множества соотечественников убитых или проданных в турецкое рабство дикарями-людоловами, и множества русских солдат погибших в войнах за уничтожение этого гнойника. Особенно это касается служивших в так называемом Штабе Крымских Войск, и близко общавшихся с курултаевцами, уж у них-то насчёт этих персонажей не могло быть никаких иллюзий, как не было их у генерала Врангеля, который, при всём своём крайне отрицательном отношении не только к большевикам но и к «временным», уклонился от «лестного» предложения курултаевцев командовать их войсками. А потому те, кто создавал войска Курултая и усердствовал в окраинизации подразделений и кораблей, будут лишены чинов и отправятся в штрафбат. Если уцелеют и смоют вину кровью, смогут жить гражданской жизнью, но государственная и особенно военная служба для них будет закрыта. Тех, кто не проявлял окраинизаторского или прокурултаевского рвения, а просто служил под трызубом или тамгой, придётся выбирать: или тоже штрафбат, или сняв погоны поступить рядовыми в Сербский корпус генерала Живковича. В зависимости от того, как покажут себя на Турецком фронте, генерал решит, возвращать ли им прежние чины. Службу они смогут продолжить в Сербии, но не в России.

После этих слов Климова, группа офицеров, видимо имевших какое-то отношение к украинизации или службе Курултаю, поднявшись потопала на выход. Прочие же, после недолгих обсуждений, потянулись на сцену. Кто записывался в РОД, кто спрашивал направление в Кавказский корпус.