Ее бешеные звери

— Еда, — бормочет Лайл, снова поправляя член и вставая. — Нам нужно тебя покормить.

Он выжидающе смотрит на меня, потому что этому ублюдку действительно невыносима мысль, что ему придется покинуть комнату. Интересно, что он планирует теперь делать, ведь совершенно очевидно, что он без ума от нее. Как и я. Как и все мы должны быть без ума от нее.

— Я принесу. — Я поднимаюсь с кровати, слизывая соки Регины со своих губ.

Он кивает.

— Спасибо.

Мгновение я в шоке смотрю на него. Аурелия издает какой-то звук, и мы оба поворачиваемся к ней.

— Вы такие милые, — бормочет она, а потом засыпает.

Глава 56

Аурелия

Каким бы я ни представляла себе пребывание в квартире Лайла, все совсем иначе. Дикарь и Лайл никогда не оставляют меня одну. Один из них всегда рядом, будь то для того, чтобы накормить меня, искупать или подремать рядом. Коса и Ксандер, кажется, тоже хотят быть поблизости, хотя я думаю, что в случае с Ксандером он просто хочет с подозрением присматривать за мной. Самое странное во всем этом — я наслаждаюсь их вниманием. Раньше никому не было до меня дела, и то, что я получаю такую заботу от столь доминирующих и могущественных мужчины, просто сводит меня с ума. Я стараюсь не оголять живот, и после того, как я в первый день огрызнулась на Дикаря за то, что он приблизился к бинтам, он больше к ним не притрагивался. Я посылаю ранам исцеляющую энергию, чтобы по возможности предотвратить инфекцию, а обезболивающие, которыми меня кормит Лайл, действительно помогают справиться с болью.

Я вдруг начинаю понимать, как они живут изо дня в день. Коса и Лайл заняты. Лайл постоянно сидит за своим ноутбуком в кресле у кровати и работает над делами, связанными с Академией. Он ходит в школу на собрания или пару занятий, а также проверить, как там его бешеные ученики. Но как только он заканчивает, сразу спешит обратно, чтобы искупать меня и нежно погладить по щеке. Он явно не может удержаться от этих поступков, и за тем, как он суетится вокруг меня, просто удивительно наблюдать.

Когда Лайла нет дома, Коса садится за новым обеденным столом и работает за ноутбуком. Он часто разговаривает с кем-то по телефону, и я не могу не прислушиваться к его ровному, размеренному голосу с хриплыми интонациями. Даже когда что-то явно идет не так, он никогда не выходит из себя и не повышает голос. Его низкий, ледяной тон всегда подсказывает мне, что он чем-то недоволен.

Я знаю, что Ксандер где-то рядом, но он в основном заходит, только когда думает, что я сплю, и они с Косой тихо разговаривают между собой.

Дикарь настаивает на том, чтобы целовать меня после каждого кусочка, которым он меня кормит, и я ловлю себя на том, что жажду его губ, сколько бы раз он мне их не предложил.

Большую часть времени я провожу за просмотром фильмов на ноутбуке, который одолжил мне Лайл. Минни и Стейси каждый день пишут мне с контрабандных телефонов. Меня раздражает, что я не могу отправлять голосовые сообщения без посторонней помощи, но, по крайней мере, меня забавляют фотографии, которые они присылают: обычно это откровенно смешные фото нимпинов или какие-нибудь скандальные наряды. Дикарь никого ко мне не пускает, даже Юджина, и Лайл, кажется, одобряет это. Сейчас они излучают дикую, собственническую энергию, внимательно следя за каждым моим вздохом.

К концу третьего дня мне удается полностью срастить обе сломанные кости. Я сразу же говорю об этом Лайлу, когда он возвращается вечером, и мой лев улыбается мне.

Когда я вижу счастье на его лице, мне кажется, что я впервые за много дней увидела солнце, и от этого мне становится тепло до самых костей. Это чувство немного угасает, когда он возвращается не с маленьким устройством для снятия гипса, а с драконом с напряженной спиной и светящимися глазами.

— Он, наверное, сожжет мне всю руку, — мрачно говорю я.

— Он этого не сделает, — рычит Дикарь, подкрадываясь к ним сзади. — Или я вырву его гребаные почки и буду носить как серьги.

— Модник, — невозмутимо отвечает Ксандер. — Я пришел при условии, что ты расскажешь мне, что ты делала с моим драконом.

Его злит, что я разговаривала с его драконом, и я вижу это по красным вспышкам, которые мелькают в белом сиянии его глаз. Но тут в комнату входит Коса, и они все встают передо мной, как стая тлеющих зверей, брачные метки освещают комнату, словно скопление звезд на ночном небе. От этого мне становится жарко, и я начинаю ерзать на кровати.

— Регина, — упрекает Дикарь, но сам ухмыляется. — Сосредоточься.

Дерьмо, они чуют мое возбуждение. Я отказалась от своего обонятельного щита в пользу самоисцеления. Жар заливает мое лицо, и я прочищаю горло.

— Ну, на самом деле, я сделала это не нарочно, — говорю я, вздергивая подбородок. — Он пришел ко мне в день моего суда.

Ксандер прищуривает глаза, отчего светящиеся сферы превращаются в подозрительные светящиеся щелочки.

— Вообще-то, я вроде как думала, что ты знаешь.

Он молчит, и это говорит мне о том, что он вообще ничего не знал.

— Ты подарил мне кое-какие украшения, и я спросила тебя, сможешь ли ты открыть драконью дверь-обманку, вроде той, что есть у вас, и ты… он сказал «да». — Дракон сказал мне еще несколько совершенно невероятных, сводящих с ума вещей, но я не собираюсь повторять это сейчас, когда температура в комнате буквально взлетает до небес. Из ноздрей Ксандера вырывается струйка дыма. — Это все.

Ксандер указывает на меня пальцем.

Я напрягаюсь, когда что-то шипит и рвется. Пораженная, я смотрю вниз и вижу идеально прямую линию, пересекающую один гипс, а затем другой. Я чувствую слабый запах гари и какой-то кислый запашок, исходящий от моей кожи, которая была закрыта гипсом три дня.

Не говоря больше ни слова, Ксандер резко разворачивается и вылетает из комнаты, оставляя за собой шлейф из дыма.

— Я знала, что это не он, — тихо говорю я Дикарю, Косе и Лайлу. — Я сразу поняла, что это не он.

Несмотря на то, что мои руки зажили, Лайл заставляет меня позволить ему вымыть мои волосы над раковиной, и я сажусь на стул, откинувшись на спинку. Моя интуиция подсказывает мне, что ему нужен этот контроль… надо мной и над ситуацией. Я чувствую, что он балансирует на грани чего-то.

Я смотрю на него снизу вверх, пока он втирает шампунь, а затем кондиционер в мои волосы с той же смелой, интенсивной концентрацией, с которой он, кажется, делает все. Его руки на моей голове успокаивают, а пальцы — это рай, когда они массируют мне голову. Я не ходила к парикмахеру с тех пор, как покинула дом отца, так что волосы значительно отросли, и я просто время от времени подстригала кончики.

— Ты что, пялишься на меня, Аурелия? — спрашивает он с озадаченной улыбкой на чувственных губах.

У меня краснеют щеки, потому что я вспомнила, как ощущались эти губы на мне в первый день, когда он обрушил на меня свой рот, словно лучшее из оружий. С тех пор мы ничего такого не делали, мне доставались только легкие поцелуи от моего волка. Оба держались на некоторой сексуальной дистанции, как будто не хотели давить на меня, пока я выздоравливала. Но в случае с Лайлом, мне кажется, он намеренно держится в стороне. Поэтому я, естественно, меняю тему.

— Просто рада, что снова увижу Генри с друзьями, — быстро говорю я.

Но это также означает, что мое время здесь подошло к концу. Мне придется вернуться в свою комнату и жить без моих суженых. Без уединения в этой квартире и их запахов в ней. Без возможности быть рядом с Лайлом.

Я чувствую, как Лайл внимательно изучает меня, пока выжимает из моих волос воду.

— Что-то я не замечаю в тебе особой радости, — бормочет он.

Я не знаю, что ему сказать. Как много я хочу ему открыть. Правда — это что-то нежное, как лепесток, в моей груди, но в то же время пугающая и опасная. Я не хочу подвергать Лайла риску быть пойманным Советом. Регина во мне хочет защитить его от проблем, которые я могу на него навлечь.

Поэтому вместо того, чтобы сказать ему правду, я протягиваю руку и провожу пальцем по пряди его золотистых волос, упавшей на плечо, когда он склонился надо мной. Они в идеальном состоянии, мягкие и сияющие.

— Ты должен позволить мне поухаживать за твоими волосами, — мягко говорю я.

Он кладет руки по обе стороны от моей головы, и его взгляд смягчается, пока он изучает мое лицо. Мне кажется, что он собирается поцеловать меня. Я действительно хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Но он не делает этого и просто спрашивает:

— Ты этого хочешь?

Я пытаюсь сморгнуть внезапную резь в глазах, пытаюсь унять боль в измученном сердце.

— Хочу.

— Аурелия, я…

Я чувствую, как начинает морщиться мое лицо, а за грудиной нарастает слабость. Я не хочу слышать, что он собирается мне сказать.

— Не говори этого… — выдыхаю я, глядя на его подбородок, потому что эти глаза — это слишком. Я вижу начало конца в их глубоком, насыщенном янтарном цвете. Как последние лучи заходящего солнца. Вестники грядущей тьмы. — Пожалуйста. Не говори этого. У меня здесь последняя ночь, — я указываю на спальню за дверью ванной. — Позволь мне насладиться этим, пока есть возможность.

Он наклоняется и целует меня в лоб, и я думаю, что это вполне может убить меня, потому что я знаю, что его поцелуи на исходе.

Как мне теперь жить дальше, зная эту его сторону — его нежный тон, мягкие прикосновения, эти проникновенные глаза, — и при этом… уйти? До того, как я приехала сюда, я собиралась жить как можно дальше отсюда и вести счастливую жизнь без своих суженых. Но вернуться к этому плану теперь, когда я их узнала?

— Лучше бы я никогда тебя не встречала, — шепчу я, и что-то внутри меня ломается от этих слов. — Лучше бы я никогда сюда не приезжала.

Он моргает — кажется, от удивления, — а затем на его лице вспыхивает ярость, и он кладет свою большую, сильную руку мне на горло. Он делает это нежно, но уверенно, чтобы заставить меня подчиниться, и тихо рычит мне в лицо. Его запах окутывает меня, как крылья, пьянящий и всепоглощающий. Я вдыхаю его, и мое сознание наполняется желанием и страхом.

И то, что он говорит в моем сознании гортанным и грубым голосом, который сметает сдержанность и оголяет мужчину, потрясает всю мою реальность.

— До тебя меня не существовало.

Он оставляет меня там, как стеклянную куклу, осколки которой осыпаются на пол.

Глава 57

Аурелия

В мою последнюю ночь в квартире Лайла Дикарь забирается в постель и прижимает меня к своей груди. Теперь, когда мои руки зажили и освободились от гипса, мы впервые можем нормально обниматься. Он похлопывает меня по спине и гладит по волосам, пока я немного плачу, и хотя я борюсь со сном, довольно скоро поддаюсь его приятному укачиванию.

Где-то после полуночи я чувствую это.

Комната погружается во тьму, раздается тихий щелчок оконной задвижки. Я открываю глаза и смотрю на окно поверх груди Дикаря. Мое сердце колотится, как в кошмарном сне, когда оконная рама плавно открывается.

Голос, похожий на шорох самых темных существ, крадущихся в ночи, проникает в мой разум:

— Прелестный, сломленный, змееныш. Ты меня не послушала.

Мгновение спустя нога в ботинке опускается на ковер, и в комнату неторопливо входит моя пятая пара. Я все время забываю, какой он огромный — такой же высокий, как Ксандер, и широкий в плечах. Из-за извивающихся, пульсирующих теней я почти ничего не могу в нем разобрать, кроме этого грубого атлетизма. Я слежу за ним взглядом, пока он идет по комнате. В нем нет плавной грации высшего хищника, как у Лайла, Косы или Дикаря, но есть звериная поступь высшего монстра.

Он устраивается в кресле Лайла напротив кровати, вытягивает одну ногу и кладет локоть на подлокотник. Это высокомерная поза, и он находится в идеальном положении, чтобы пялиться на меня, лежащую на груди Дикаря. Две красные точки света похожи на лазерные лучи, пронзающие темноту комнаты, и я не могу сдержать дрожь, попав в их идеальный, суженный фокус.

Кажется, что от его присутствия в комнате — да и во всем здании — становится нечем дышать. Как будто дух школы знает, что в помещение проник зверь из ночных кошмаров и вытягивает из него жизнь.

— Я не подчиняюсь приказам людей, которых не знаю, — отвечаю я мысленно, но в моем ответе нет той язвительности, на которую я рассчитывала. Если уж на то пошло, это звучит просто грустно.

Он глубоко вздыхает, и его плечи поднимаются и опускаются.

— Но я тебя довольно хорошо знаю.

— Так ты преследовал меня все это время? — обвиняю я, позволяя загипнотизировать себя пульсирующими тенями, которые движутся вверх и вокруг его лица. Они похожи на плотные грозовые тучи, только самые черные, которые я когда-либо видела.

— Это мое любимое занятие.

Я едва не фыркаю вслух. И он даже не был тем, кто украл мои трусики.

— Что ж, я польщена.

Две красные точки не двигаются, не мигают. Это действительно нервирует, но почему-то мне нравится находиться под их прицелом. Мы молча смотрим друг на друга, и, хотя так не должно быть, но что-то в моем сердце успокаивается от осознания того, что все пятеро моих суженых находятся поблизости. Лайл, Коса и Ксандер в квартире, поглощают второй ужин, что они любят делать поздним вечером, как я недавно узнала.

— Почему ты не хочешь показаться мне? — спрашиваю я.

— Потому что это испортит все веселье.

— Я хочу тебя видеть, — твердо говорю я и на мгновение задумываюсь, не отдать ли ему приказ регины.

Он выдыхает смешок, и звук выходит гулким, как в пещере.

Дыхание Дикаря сбивается с ритма под моей щекой, а руки сжимаются крепче. Я не могу понять, проснулся он или просто обнимает меня во сне.

Но потом Упырь говорит:

— Я хочу увидеть, как ты сядешь ему на лицо.

Моя голова вскидывается так быстро, что я едва не растягиваю мышцу на шее.

— Но больше всего хочу видеть, как ты извиваешься от удовольствия, слизывая сперму с моего члена, змееныш.

Святая богиня. Он видел, что я делала с Лайлом и Дикарем на днях? Он что… ревнует?

А потом в моей голове раздается сонный голос Дикаря, хриплый от недавнего пробуждения.

— Забирайся, принцесса. Не заставляй зверя ждать.

Волнение разливается по моему телу, золотое и искрящееся, но я замираю на месте, когда еще одно существо бесшумно крадется к комнате.

— О, как весело, прелестный змееныш. Лев вышел на охоту, — рокочет Упырь.

— Ты думаешь, я не замечу, когда хищник заберется в мое логово? — раздается ехидный вопрос в наших мыслях, когда Лайл распахивает дверь спальни и входит внутрь — высокая тень в одних хлопковых штанах, которые он надевает на ночь. Его волосы выбились из резинки и роскошно спадают на одно плечо.

— Что ж, спасибо, — посмеивается Упырь, когда Лайл приближается к нему с намерением атаковать, словно сам ангел смерти.

Тогда я отталкиваюсь от Дикаря и сажусь верхом на волке.

— Лайл, — предупреждаю я через плечо. Лайл останавливается и слегка поворачивается, так что в поле его зрения попадаем и я, и Упырь. А потом, довольно внезапно, мне кажется забавным добавить: — Веди себя хорошо со своим братом по узам.

Упырь запрокидывает голову и громко смеется. Мое внимание полностью сосредотачивается на нем, потому что этот глубокий, рокочущий звук с силой ударяет по моему клитору.

Лайл склоняет голову на бок.

— Он здесь с твоего согласия?

Дикарь не дает мне сдвинуться с места, крепко сжимая мои бедра. Я чувствую, как он твердеет подо мной, и моя киска наполняется таким жаром, что внутри все сжимается.

— Ну, вошел он без моего согласия, — говорю я, и мой собственный голос звучит на удивление хрипло. — Но он может остаться.

Упырь поднимается, медленно вытягиваясь во весь рост. Лайл и Дикарь не сводят с него глаз, пока он говорит в наших мыслях:

— Я имею право быть там, где моя Регина.

Рука Дикаря скользит по моим бедрам, обхватывая задницу. Я в шелковой ночнушке, которую он принес мне из общежития, и пытаюсь устроиться на нем поудобнее.

Хватит уже этого мужского позерства.

Я хватаюсь за бретельки ночной рубашки и стягиваю ее вниз, чтобы показать грудь, убедившись, что бинты, прикрывающие живот, все еще на месте. Реакция Дикаря незамедлительна. Мой волк стонет и садится, накрывая одну грудь рукой и втягивая другую в рот. Я ахаю, зарываясь пальцами в его темные волны, пока он играет с моими сосками, дразня языком первый и перекатывая пальцами второй.

Температура моей кожи резко повышается. Лайл с Упырем замирают и внезапно оказываются слишком далеко от меня.

Протянув руку, я тихо зову:

— Иди сюда.

Лайл делает шаг вперед, словно в трансе, и я тянусь, чтобы обхватить ладонями его лицо. Он наклоняется, захватывая мой рот своим. Я стону от этого прикосновения, а руки Дикаря блуждают по моему телу, едва касаясь груди, плеч и ягодиц.

Я посасываю нижнюю губу Лайла, чувствуя, как Упырь перемещается. Чтобы получше рассмотреть или поучаствовать, я не знаю. Лайл отстраняется, чтобы махнуть Дикарю, и в его голосе слышится грубый приказ.

— Двигайся.

— Ебись конем, — рычит Дикарь в нижнюю часть моей груди.

— Примерно это я и планирую, — огрызается Лайл.

Меня пронзает острая волна возбуждения. Быстрее любой змеи руки Лайла обвиваются вокруг моих бедер, и он отрывает меня от Дикаря. Я вздрагиваю, когда он задевает мой живот, но раны уже достаточно затянулись, так что мне не слишком больно.

— Эй! — вскрикиваю я, когда мои ноги повисают в воздухе. Но, окруженная теплом и ароматом Лайла, я не чувствую себя слишком уж огорченной.

Дикарь издает яростное рычание и пытается прыгнуть на меня, но Упырь начинает хохотать и сталкивает его с кровати прямо на пол рядом с нами.

Я хихикаю, потому что забавно видеть, насколько Дикарь шокирован тем, что встретил достойного соперника и что его самого в кои-то веки могут поколотить. Лайл несет меня к кровати, как будто я ничего не вешу, ложится на спину, срывает с меня трусики, бросает их на дерущихся мужчин и укладывает меня на живот поверх себя.

Дикарь с Упырем, кажется, вытирают друг другом пол, пока Лайл не стягивает свои штаны, высвобождая член, который ударяется о мой вход, вырывая у меня сладкий вздох.

Этот звук привлекает внимание двух зверей, и они садятся, чтобы посмотреть.

Лайл хватает меня за затылок и требовательно целует, грубо проникая языком в мой рот и рыча с кошачьим удовлетворением.

От этого я становлюсь еще влажнее и извиваюсь на нем, наслаждаясь ощущением его твердого тела под моим мягким. Я трусь обнаженной киской о его член, и Лайл опускается ниже, чтобы расположиться у моего влажного входа. Я немного сдвигаюсь вниз, и его головка растягивает меня, заставляя задыхаться от великолепного размера. Боже, я так долго ждала его возвращения.

— Скажи мне, если это слишком, ангел, — говорит Лайл, и его голос мягкий, словно шепот, в отличие от жестких пальцев, сжимающих мою задницу. Двигая бедрами, Лайл проникает в меня глубже.

— Нет, мне нравится, — выдыхаю я, теряясь в ощущениях.

Я оглядываюсь через плечо. Двое мужчин, которые теперь стоят так неподвижно, что их можно принять за хищников, выжидающих в высокой траве, просто смотрят туда, где мы с Лайлом соединяемся. На моих припухших губах появляется лукавая улыбка.

— Наша Регина любит, когда за ней наблюдают, — усмехается Упырь.

О, да, вашу мать, люблю. Я не подозревала об этом до той ночи, когда они все спроецировались в моем бунгало.

В этот момент я чувствую, как в комнату проскальзывает Коса, его холодная, хищная сила опускается на мои плечи. Ксандер, наверное, стоит снаружи и проклинает нас.

— Мне нравится этот ракурс, — говорит Дикарь хриплым голосом. — Блядь.

Я издаю сдавленный стон, когда Лайл еще глубже входит в меня. Внезапно мы погружаемся в темноту. Я ахаю, Лайл замирает, и мы смотрим вверх, на купол из мерцающей тени, который теперь окутывает комнату. Крошечные красные и белые огоньки дают нам свет, и в этом мерцании все происходящее может показаться сном.

Это делает меня смелее, чем я имею право быть.

Но именно Дикарь озвучивает мои мысли.

— Лайл, блядь, делись давай. Вечно ты сучишься.

Я поднимаюсь и позволяю себе опуститься на член Лайла. Он входит в меня до упора. Я всхлипываю и сосредотачиваюсь на дыхании, чтобы вместить его огромный размер. Он наполняет меня так, что у меня кружится голова.

Но этого все равно недостаточно.

Без них всех этого никогда не будет достаточно. Тяжело вздохнув, я говорю:

— Если тебе что-то нужно, Дикарь, возьми это.

Он приподнимает бровь и направляется к кровати, практически срывая с себя штаны.

— Ну блядь, раз ты так просишь принцесса.

Дикарь подходит ко мне и хватает за шею, впиваясь в мои губы поцелуем. Он с наслаждением проглатывает мои стоны, и пока Лайл двигает бедрами вверх-вниз, командует моим ртом. Подобно генералам на войне, пытающимся продемонстрировать свое превосходство, они сражаются за мое внимание, один снизу, другой сверху. Я извиваюсь и вздыхаю, положив одну руку на твердый пресс Лайла, а другой сжимая густые волосы Дикаря.

Но затем два больших влажных пальца находят мой клитор, и я почти кончаю. Я отрываюсь от Дикаря, чтобы взглянуть на две красные точки света, погребенные в тени рядом с моим волком.

Тени Упыря отступают ровно настолько, чтобы я могла разглядеть его лицо. Только это вовсе не лицо, а белые очертания… это что, кость? Живот поджимается, когда он нежно проводит пальцами по моему влажному лону, кружа вокруг клитора. Я опускаю взгляд и вижу его руку с широким запястьем, коричневую и большую, покрытую татуировками. Я не могу разобрать метки, сделанные черными чернилами, но сейчас мне все равно, потому что золотистые завитки удовольствия тянутся от моей киски прямо к голове.

— О Боже, — шепчу я.

Затем я слышу шепот Дикаря над ухом. Он расположился позади меня, оседлав бедра Лайла.

— О, моя прекрасная, совершенная Регина. Теперь мы твои боги.

Упырь усмехается, а Лайл подбрасывает бедра, заставляя меня подпрыгивать. Он толкается в меня, и я изо всех сил цепляюсь за мощное предплечье Упыря, пока Лайл находит во мне свое удовольствие. Великолепный жар разливается по всему телу, пока я наслаждаюсь тем, что они втроем обладают мной и кое-кто холодный наблюдает из тени.

Но они действительно такие. Три диких бога, единственная цель которых — поклоняться мне. Заставлять меня кончать, пока я не превращусь в кисель в их объятиях. Не думаю, что я это переживу. Как, черт возьми, мне удастся выбраться из этой квартиры целой и невредимой?

— Будь полезен и передай мне смазку, бугимен, — Дикарь указывает на прикроватную тумбочку Лайла.

Упырь открывает первый ящик, и я с удивлением вижу фиолетовую бутылочку смазки, которую я не видела, чтобы кто-нибудь туда ложил.

— Откуда она взялась? — задыхаясь, спрашиваю я, пока Лайл лениво двигается во мне.

Дикарь целует мою брачную метку, принимая бутылочку.

— Я давно думал об этом, Регина.

— Будь осторожен, волк, — рычит Лайл.

Дикарь рычит в ответ, и я поворачиваюсь, насколько это возможно, чтобы поцеловать его. Он жадно впивается в мои губы и прикусывает нижнюю.

— Откуда ты знаешь, что он не пытался пристроиться к твоей заднице? — говорит Упырь Лайлу.

— Потому что у него нет желания умереть, — отвечает Лайл сквозь стиснутые зубы, снова толкаясь в меня.

Дикарь фыркает.

— Не будь так уверен, лев.

Но меня захлестывает волнение, когда я слышу, как Дикарь брызгает смазкой себе на пальцы. Я уже и так переполнена, а Дикарь такой же большой.

— Я… не знаю, смогу ли я…

— Только пальцами, моя принцесса. Нам нужно потренироваться, чтобы сделать все правильно. Если ты когда-нибудь примешь Косу и Ксандера, нам это понадобится.

Что ж, с такой тренировкой я могу справиться.

— А то, что говорят о драконьем члене…

Лайл издает злобный, почти бешеный рык и дергает меня вниз, чтобы зарычать мне в губы.

— Не говори о члене другого зверя, пока я внутри тебя.

Я хихикаю, обхватывая его ревнивое, сердитое лицо одной рукой и прижимаюсь губами к его губам. Он держит меня за бедра и безжалостно трахает, заставляя пульсировать и стонать на нем. Мои внутренние стенки сжимаются вокруг моего льва, наполняясь жидким наслаждением от его члена.

— Я и не знала, что ты такой ревнивый, — стону я.

— Ну, теперь знаешь, — рычит он, прежде чем прикусить мою нижнюю губу и обхватить меня руками, вбиваясь еще глубже.

Дикарь гладит меня по заднице, прежде чем скользкий большой палец скользит по моей дырочке. Я вскрикиваю, и Лайл замедляет темп, раскачивая мои бедра взад-вперед, так что мой клитор трется о его лобок. Волк наклоняется и лижет кольцо сжатых мышц, отчего все мое естество пронзает удовольствие. Я сжимаюсь вокруг них обоих, вырывая рык из этих мужчин.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Упыря, его взгляд прикован к моей заднице, и я протягиваю руку, чтобы коснуться его ноги. Он вскидывает голову.

Я делаю движение бедрами вниз и выдыхаю:

— Дай его мне, бугимен.

Его голос низкий и хриплый в своей глубине, как скрежет валунов в темноте. Он хватает меня за подбородок.

— Дать тебе что, змееныш?

— Твой член, — выдыхаю я. — Я хочу твой член у себя во рту.

Дикарь вводит большой палец в мою задницу, посылая восхитительные вибрации вниз, к моему клитору.

Очень медленно Упырь расстегивает пуговицу и опускает молнию на брюках. Тени немного рассеиваются, и теперь я вижу, что на нем черные брюки, которые не похожи ни на джинсы, ни на слаксы, ни на спортивные штаны. На его пальцах поблескивают серебряные кольца, и я облизываю губы, когда из штанов высвобождается толстый член с восхитительно широкой головкой. С легким испугом и большим возбуждением я вижу, что он покрыт черными татуировками.

Чернильные узоры покрывают его член от основания до кончика, и некоторые из них являются письменами, другие — символами.

— Вау, — с благоговением шепчу я, протягивая руку, чтобы прикоснуться к нему.

Упырь кладет руку мне на щеку и шипит, когда я касаюсь его члена.

— Давай посмотрим, как хорошо ты умеешь сосать, змееныш.

Рот наполняется слюной, а киска сжимается от его слов, и Лайл стонет, мягко погружаясь в меня, пока палец Дикаря восхитительно входит в мою задницу и выходит обратно.

Упырь придвигается ближе, и я облизываю щель на его головке, где уже поблескивает предэякулят. Он трется членом о мои губы, и я раскрываюсь, чтобы впустить его.

— Такая хорошая девочка, — рокочет он с одобрением.

От его грубых слов в животе все дрожит и сжимается. Я стону вокруг его головки, пробуя его на вкус и принимая глубже, обводя языком твердую, как камень, длину. Я восхищаюсь его вкусом и ароматом. Он пахнет больше, чем просто мужчиной, как и все мои суженые, но в этом запахе есть что-то знакомое. Он подобен темным ядовитым подземельям и древней, жестокой силе.

Мы вчетвером находим новый, соблазнительный ритм. Их мужские стоны смешиваются с моими женскими звуками удовольствия, и я хочу, чтобы эта песня была запечатлена на моей собственной коже.

Удовольствие проникает в каждую темную щель моих внутренностей. Такое чувство, что моя душа наполняется со всех сторон, заполняя меня настолько полно, что я просто знаю, — когда взорвусь, это будет самое великолепное, что когда-либо случалось со мной.

Вот уже много лет ко мне не прикасался ни один человек, если не считать сдачи в магазине моей тети. Теперь, когда трое моих суженых благоговейно прикасаются ко мне, словно жаждут моей кожи, это что-то исцеляет во мне.

Исправляет что-то в моей разбитой душе.

Я сосу сильнее, и Дикарь растягивает меня шире. Я покачиваюсь на члене Упыря, и то как Лайл наблюдает за мной сквозь полуприкрытые веки, толкаясь в меня глубже, и то, как бедра Упыря подрагивают, пока я дарю ему удовольствие, доставляет мне бесконечное удовлетворение.

Большие пальцы Лайла описывают благоговейные круги на моих бедрах, и я одновременно насаживаюсь на него и на палец Дикаря, находя новый вид удовольствия, новое измерение интенсивности, наслаждаясь тем, как глубоко я их всех поглотила. Предэякулят Упыря на вкус как соль и зверь, и я смакую его с блаженными стонами.

Я работаю над его членом, пожирая, облизывая, заглатывая и постанывая, пока он не откидывает голову назад и не издает низкий гортанный звук, который, я уверена, может издавать только монстр. Я моргаю, глядя на него, и эти красные точки яростно вспыхивают. Он кончает, содрогаясь, и я проглатываю все до последней капли, дою его член рукой и ртом, с наслаждением ощущая его вкус — изысканный, сладкий яд, стекающий по моему горлу.

В груди Упыря урчит, когда он выскальзывает из моего рта, наклоняясь, чтобы укусить меня за шею, и проводит влажным пальцем по моему клитору. Его теплое дыхание касается моего пульса.

— Я мечтал о тебе задолго до того, как мы встретились.

Я кончаю с криком, рассыпаясь на миллион осколков света и звука. И это превращается в рыдание, когда я чувствую всю полноту происходящего. То, что мы нашли удовольствие вместе, вчетвером, и что нам все еще не хватает двух частей нашей группы. Лайл кончает, не отрывая от меня взгляда. Он шепчет мое имя, входя в меня жестко и на всю длину, напрягая пресс и изливаясь горячим семенем глубоко во мне, пока Дикарь накачивает удовольствием мою задницу.

Когда Лайл делает последний толчок, Дикарь рычит, как настоящий волк, хватает меня за бедра, отрывая от члена Лайла, и переворачивает так, что я оказываюсь прямо на теле льва. Дикарь собственнически набрасывается на меня, вгоняя член и жадно целуя. Я стону его имя ему в рот, и он рычит что-то чисто звериное в ответ. Лайл подхватывает мои ноги крепкими руками, раздвигая бедра шире, словно поощряя Дикаря, в то время как его собственная сперма вытекает из моей киски, пока мой волк жестко и быстро вколачивается в меня. Словно его терпение лопнуло, и вся ревность выливается наружу в потребности обладать мной.

Я позволяю ему заявить на меня права тем грубым, властным способом, которого жаждет его волк, хватаюсь за его плечи и вскрикиваю, когда наша совместная влажность заставляет меня снова кончить.

— Больше никогда, — выдыхает он мне в ухо, с яростным отчаянием вколачиваясь в меня. — Ты больше никогда не попросишь меня об этом.

Карающие толчки его бедер говорят мне, как сильно я его ранила, заставив сломать мне руку. Как сильно он переживал обо мне.

Я внезапно начинаю рыдать от переполняющего меня чувства вины.

— Больше никогда, — выдыхаю я. — Обещаю, больше никогда.

Когда его член извергается, Дикарь зарывается лицом мне в шею, и я чувствую влагу его слез, когда он шепчет:

— Я люблю тебя всем своим существом, Аурелия Костеплет.

Я рыдаю, уткнувшись Дикарю в шею, пока он наполняет меня таким количеством спермы, что его прерывистые толчки сопровождаются восхитительными влажными звуками.

Дикарь ласкает мой рот языком, а затем поднимает меня и скатывается с Лайла, устраивая меня между ними.

Мы потные и удовлетворенные, сплетенные в клубок конечностей и единого дыхания. Я оглядываю комнату. Упырь исчез вместе со своим куполом теней, и лунный свет снова льется в открытое окно. Штора колышется на прохладном ветру, и за ней я различаю блеск ледяных глаз, словно застывших во времени и пространстве.

— Коса, — шепчу я.

Но он не отвечает — и не двигается — долгое, очень долгое время, и, не дождавшись ответа, я засыпаю в посторгазменной дымке.

Глава 58

Лайл

Десять лет назад

Тяжелые обсидиановые кандалы издают громкий лязг, когда меня ведут по недрам Федеральной тюрьмы для зверей — Блэквотер.

— Опасный зверь идет! — кричит один из пяти моих надзирателей грубым голосом заядлого курильщика. — Опасный зверь приближается!

Они держат электрошокеры для скота, подобные тому, которым пользовался Ульман, когда я был маленьким. Но эти больше и с еще более высоким напряжением, чем те, к которым я привык. Они оставляют следы.

В тюрьме шумно. Звери рычат своими человеческими глотками, издавая гортанные, рычащие звуки, которые заставляют моего анимуса насторожиться. Они стучат по металлическим клеткам кружками и кулаками. Выкрикивают мерзкие угрозы.

Пахнет диким тестостероном, потом и чистой, смертоносной угрозой.

Мое место здесь. Среди этих существ, которые причиняют боль и калечат других. Но каким-то образом это место царапает мой позвоночник, словно острыми когтями. Каким-то образом мой анимус возбуждается.

Сначала меня ведут к начальнику тюрьмы. Огромный мужчина с очень длинной белой бородой, как у Санта-Клауса. Только Санта-Клаус не накачан мускулами и у него нет злого, жесткого взгляда, от которого у меня волосы встают дыбом. Его размер и запах говорят мне, что это медведь и, вероятно, рекс из большой, мощной стаи.

Он наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза, словно ищет какой-то изъян.

— Человек или животное?

Я опускаю взгляд на свои руки.

— Монстр.

Он ворчит и хриплым голосом зачитывает бумаги, которые леди Селеста прислала со мной:

— «Анимус настолько опасен, что его нужно всегда держать взаперти для всеобщей безопасности». Что ж, детеныш, ты отлично впишешься. Мы все здесь монстры.

Мужчины вокруг меня мрачно посмеиваются, и хотя человеку во мне этот звук не нравится, мой анимус в предвкушении.

— Леди Селеста собирается научить меня, как его запирать. Чтобы он не представлял угрозы, — выдавливаю я.

Он смеется, и этот звук царапает меня изнутри.

— Будет забавно посмотреть, как она попытается. Отведите его в блок «С».

— Предполагается, что я буду в одиночной камере на случай, если…

— Места нет, детеныш. Посмотрим, как ты справишься с местными. Не переживай, на всех обсидиан.

— Но…

— Тебе направо, детеныш, — посмеивается охранник, поднимая меня на ноги.

Клетка — это то, к чему я привык, напоминаю я себе. В клетке мне и моему анимусу самое место.

— Опасный зверь на свободе! — кричат они снова, пока ведут в блок. — Свежее, аппетитное мясо!

В большой зоне отдыха блока заключенные в оранжевой робе разминаются, поднимают железо, играют в футбол или просто стоят, прислонившись к стене и курят. Когда я появляюсь в поле зрения, все останавливаются и пялятся.

Мой анимус смотрит в ответ.

Мое человеческое сердце замирает.

— Кто этот красивый молодой человек? — воркует заключенный с татуировками по всему лицу. — Только гляньте на все эти большие, упругие мышцы, — он толкает локтем соседа. — Посмотри на эти золотистые волосы.

— Он слишком хорошенький, чтобы быть монстром, — отвечает его друг с сальными черными волосами. — Что за хрень несут эти надзиратели?

Охранники отпирают толстую металлическую дверь, и вталкивают меня внутрь, мои обсидиановые кандалы лязгают слишком громко.

Самцы наступают на меня со всех сторон, пялясь, рыча, шипя и загоняя меня в клетку из мужской плоти.

Один из них — огромный светловолосый лев — урчит, подзывая меня двумя пальцами. От его неистовой похоти воздух между нами становится зловонным.

Мой анимус рычит, и я в страхе качаю головой.

— Нет, нет, нет!

Они смеются. Они думают, что я боюсь их.

Надзиратели просунули руки сквозь решетку, курят и наблюдают за мной с широкими улыбками.

— Побейте его немного, — говорит один из них через переговорные отверстия в стекле, сквозь которое они все наблюдают.

— Не дави на него, — предупреждает другой. — Они сказали нам, что он…

— Нахуй, что они там сказали, — рычит первый. — Давай, красавчик, покажи нам, правда ли это.

И снова я не могу остановить своего анимуса, когда он вырывается на зов. Он рычит, огрызается и жаждет крови.

Когда темнеет, я не могу понять, кто кричит — я или они. Чья это кровь — их или моя? Чья плоть у меня во рту — льва, волка, птицы или рептилии.

Минуты, часы, вечность спустя гнилостный газ струится в воздухе, и раздается сдавленный звук, когда звери вокруг меня падают. Он заставляет мои глаза гореть, поскольку мой анимус позволяет мне вернуться в мое человеческое тело, но я продолжаю стоять, уставившись на свои окровавленные руки.

— Вы что, сняли с него обсидиан? — голос начальника тюрьмы ужасен и громоподобен, когда он подбегает к стеклу.

— Хренов обсидиан не сработал! — кричат охранники.

— Я же вам говорил, — шепчу я.

Глава 59

Аурелия

На следующее утро, когда Лайл и Дикарь собираются в Академию, я тоже собираюсь. Несколько дней назад Минни помогла Дикарю собрать для меня одежду, и я иду в гардеробную Лайла, где он ее развесил.

Рядом со своей.

Мое сердце немного трепещет, когда я вижу, как она аккуратно развешана рядом с его идеально выглаженными рубашками. У меня не хватает духу собрать все и отнести обратно в свою комнату. Если он может хранить мои трусики в своей прикроватной тумбочке, то, конечно, не будет возражать, если я оставлю и свою одежду здесь, верно?

Лайл заходит в гардеробную в одном полотенце, низко повязанном на бедрах. Я мгновенно возбуждаюсь при виде его обнаженного золотистого торса, бугров грудных мышц и пресса — явного признака того, как усердно он занимается в тренажерном зале анимусов. Он единственный член моей брачной группы без татуировок, но его тело само по себе — произведение искусства. Произведение искусства, которое прошлой ночью так властно вонзалось в меня, что у меня перехватывало дыхание. Я быстро отворачиваюсь, изо всех сил стараясь не чувствовать каждое его движение, пока он снимает полотенце и начинает готовиться к предстоящему дню.

Внезапно я чувствую себя очень по-домашнему, и моя анима восторженно радуется от того, насколько это приятно и нормально. Но я подавляю эту чушь и сосредотачиваюсь на выборе бюстгальтера и лавандового платья-макси. Я быстро одеваюсь, стараясь, чтобы повязки на животе оставались на месте. Я так старательно прятала свои раны все это время, но каждый раз, когда мой волк или лев задевали мой живот, я не могла скрыть неприятную дрожь. Уверена, что они списали это на застенчивость. Несмотря на то, что раны больше не болят, выглядят они ненамного лучше. Черная некрозная ткань оставила на моей коже неровные линии, хотя под ними, там, где я применяла свою исцеляющую магию, растет новая кожа… Это пока все, что я могу сделать. Невероятный секс прошлой ночью придал мне сил, но я не знаю, когда у нас еще будет возможность побыть вместе. Я не хочу тратить свой резерв на эту мертвую ткань, когда должна сосредоточиться на своих щитах.

Я заканчиваю наносить тушь, когда теплые руки ложатся мне на плечи и разворачивают меня. Лайл одет в темно-синий костюм, дополненный жилетом в тон и белой рубашкой. Его волосы аккуратно собраны в хвост, а к темно-синему галстуку прикреплена маленькая золотая булавка с головой льва.

До тебя меня не существовало.

Эти отвратительные, прекрасные слова отпечатались в той части моего сердца, которая принадлежит этому льву. Отпечатались, выжглись, заклеймились там.

Я проглатываю грусть, глядя ему в лицо, стараясь не вдыхать запах мыла и пьянящий, мускусный мужской запах.

Его голос раздражающе ровный и спокойный.

— Иди на занятия и веди себя как обычно, Аурелия.

Ему небезразлично, что я ухожу. Я знаю, что это так. Но он сдерживает свои чертовы чувства и не показывает мне ничего из правды. Я хочу сказать, чтобы он продолжал называть меня ангелом. Хочу прижаться губами к его губам, но мне невыносима мысль о прощальном поцелуе. И я не доверяю себе, потому что расплачусь, если буду знать, что это прикосновение будет последним. Поэтому я поджимаю живот и сухо киваю.

— Я знаю… Мистер Пардалия.

При этих словах его лицо немного напрягается, но в мгновение ока черты разглаживаются и возвращаются к своему обычному красивому совершенству. Он тянется ко мне…

Нет, не ко мне, а к предмету одежды на вешалке позади меня.

— Сегодня утром холодно, — сдержанно говорит Лайл, протягивая мне черную куртку.

Я молча беру ее. Эти теплые руки отпускают меня, и он отходит.

— Что ж, ладно.

Он выходит из гардеробной, как будто я никто, забирая с собой часть моего сердца.

Но еще одна часть моего сердца врывается в дверь, сияя мне лицом, только что после душа, в черной футболке, шортах и кроссовках.

— Пойдем, Регина, — взволнованно говорит Дикарь, беря меня за руку и уводя прочь из этой квартиры.

Глава 60

Лайл

Агония. Это единственное слово, которым я могу описать свои чувства из-за расставания с Аурелией. В ее мерцающих голубых глазах едва сдерживалась горечь. Возможно, она думала, что сможет это скрыть. Но теперь, когда я дважды побывал внутри нее, она больше не сможет скрыть от меня свои истинные эмоции.

Каждый день мне было тяжело оставлять ее, чтобы заняться своими школьными обязанностями. Обязанности, которые когда-то поддерживали меня, давали мне цель.

До тебя меня не существовало.

Я сказал это. Прорычал это из своей властной, бессердечной, проклятой глотки.

Это была правда. Правда настолько запретная, что мужчина во мне хранил ее в тайне последние десять лет.

Но звери не умеют лгать. И когда эти цепи звенят в моей голове, я едва могу сдерживать свою потребность в ней.

Я выхожу из своей квартиры и направляюсь к школе, ненавидя каждый шаг. Мне пришлось выйти пораньше, чтобы проверить, как там заключенные. Я пообещал своим сотрудникам, что буду дежурить за завтраком в столовой, чтобы понаблюдать за своими бешеными учениками, трое из которых являются наихудшими нарушителями спокойствия.

Легкая улыбка появляется на моих губах, когда я думаю о моей Регине, непокорной, даже когда была скована двумя гипсами. Непокорной, даже когда признает правду.

Лучше бы я никогда тебя не встречала.

Представьте мое удивление, когда ни с чем не сравнимая боль обрушилась на меня, как удар молнии, разрушив мирную и безопасную атмосферу, которую я создал для нас. Я знал, что этому должен прийти конец. Я также знал, что дать себе то, чего я хочу, — значит признать, что это будет временно.

И все, чего я хотел, — это чтобы Аурелия была в безопасности, счастлива и лежала в моей постели, желательно подо мной.

Но это был сон. Потому что то, что она сказала нам четыре дня назад — что ее отец придет за ней, — это очень реальная угроза. Я незамедлительно обсудил это с Косой и начал разрабатывать план.

Коса окинул меня своим жестким, холодным взглядом и назвал мой план глупым. Что если я решил, что смогу победить Мейса Нагу законным путем, то я идиот.

Я невозмутимо спросил его, собирается ли он атаковать Змеиный Двор и поддержит ли его Морской Двор. К сожалению, я сорвался с эмоционального поводка.

Когда речь заходит об Аурелии, возникает ощущение, что мы все срываемся. Один Дикарь остается невозмутимым, заявляя, что взорвет любого змея, который придет забрать ее у него. Несмотря на то, что волк, возможно, самый дикий из нас, он находится в гармонии со своим анимусом. Проведя с ним последние три дня, я пришел к выводу, что Дикарь и его волк были одним и тем же существом каждое мгновение дня.

И я завидовал этому.

Вместо того чтобы быть двумя частями одного тела, Дикарь был единым целым. Полностью интегрированным анималия. В нашем сообществе на дикость смотрят свысока, но я начинаю думать, что мы позволили людям загнать нас в противоестественное состояние цивилизованности. Потому что в своей основе наши звери были могущественны. И подавление наших зверей сделало нас не цивилизованными, а послушными.

Более управляемыми.

Впервые за многие годы я сомневаюсь в своей работе. Я сомневаюсь в своем собственном учении.

Итак, я тщательно обдумал точку зрения Косы и согласился на компромисс в нашей ситуации. Селесте это не понравилось, но она пришла к выводу, что у нас нет другого выбора.

Я выхожу из лифта, совершаю короткую прогулку, а затем спускаюсь на другом лифте и по лестнице.

Рубен встречает меня у первой двери, взмахивая своей карточкой, чтобы пропустить меня в темный туннель за ней.

— Утром были какие-нибудь проблемы?

— Только обычные, — ворчит он. — Но я хотел спросить, как долго вы собираетесь держать их здесь.

Я встречаюсь с ним взглядом, потому что обычно он никогда не подвергает сомнению мой авторитет. Или мои действия. Рубен смотрит на меня сверху вниз со своего огромного роста, темные тени создают резкие морщины вокруг его серых глаз и рыжевато-каштановой бороды. Я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, сколько времени мне потребуется, чтобы обезглавить его.

— Столько, сколько потребуется для устранения угрозы, — спокойно отвечаю я.

Рубен кивает.

— Принято, босс.

При входе в туннель автоматически включается свет, показывая мне земляную пещеру за ним. Как только я вхожу в круг более яркого света, сразу же раздаются крики.

От студентов-змей, которых мы заперли здесь два дня назад.

— Мой отец узнает об этом! — кричит один из них.

— Это неправильно! — кричит женский голос. — Это, блядь неправильно, и вы это знаете, мистер Пардалия!

Клетки высечены в самой скале и представляют собой широкие арки, закрытые обсидиановыми решетками. Здесь не только змеи, но и несколько гиен. Эти, как сообщил мне Коса, якшаются с людьми Мейса Наги.

Я получаю какое-то дикое удовлетворение, видя, как враги моей Регины сидят за решеткой. Я знаю, что это нездорово. Я знаю, что мой анимус подталкивает меня к этому.

Но в этом случае я не могу побороть искушение.

Эти змеи помогли заманить в ловушку и пытать мою Регину. Они снова попытаются сделать то же самое, если не хуже, не только с Аурелией, но и с другими моими студентами-анимами.

Они пытались срезать ее брачную метку. Нашу брачную метку с ее драгоценной кожи.

— Вас хорошо кормят, — холодно говорю я им. — Вы посещаете занятия. Вам разрешено выходить на улицу, — под покровом темноты, при полной охране, но я не считаю нужным упоминать об этом. — Все ваши потребности удовлетворены, и даже больше.

— Как долго? — кричит кто-то. — Просто скажите нам, как долго, мистер Пардалия.

Я вдыхаю запах страха и гнева, человеческих слез и змей. Я выдыхаю все это.

— Осталось недолго, — говорю я, прежде чем повернуться и уйти.

В столовой я киваю взволнованным Сабрине и Стейси, которые ждут меня у гигантского стола, который они накрыли вместе с парнями из команды Косы. Дикарь и Коса почувствовали необходимость взять анима Аурелии под свое крыло. Дикарь увидел их с красными глазами и мрачными лицами в первый день, когда она не пришла к завтраку, и приказал соединить столы. Это подняло им настроение.

Сегодня я разрешил Стейси и Сабрине установить огромный разноцветный баннер в задней части зала:

С ВОЗВРАЩЕНИЕМ,

АУРЕЛИЯ!

У меня нет названия для того первобытного чувства, которое я испытываю, когда вижу ее имя, начертанное в моей Академии золотыми и пурпурными буквами, а также изображение орла, чьи крылья обнимают округлые буквы.

Генри прыгает вверх-вниз по столу, в восторге носясь вокруг розовой короны Минни, пока все они ждут Аурелию. Юджин сидит на коленях у Ракель с ожерельем ручной работы на шее и надежно надетыми коричневыми очками.

За одним из столов кошачьих сидит Титус с побелевшими губами, раздутыми ноздрями и бегающими глазами по залу. Хищник, оценивающий добычу. Его взгляд останавливается на двух змеиных столах в другом конце зала, где свет из витражных окон падает на пустые места.

Самым простым вариантом было просто позволить студентам думать, что змей отправили домой. В любом случае, никто не станет жаловаться.

Долго ждать не приходится, и я вижу, как Дикарь с Аурелией заходят, держась за руки. Вечные тиски, сжимающие мою грудь каждый раз, когда я расстаюсь с ней, ослабевают, и я чувствую, что снова могу свободно дышать.

От нее, как всегда, захватывает дух. Она сияет после ночного секса со своими парами, и, более того, излучает непринужденную дикую, пьянящую силу. Силу, которая манит меня с каждым ее шагом и вздохом. Я наблюдаю за ней, наблюдаю за всем.

На мгновение в зале воцаряется тишина, а затем шум возобновляется с удвоенной громкостью. Я наблюдаю за реакцией других студентов на ее появление. Самцы хищных птиц, как обычно, принимают маскулинные позы и выпендриваются, другие самцы проявляют общий интерес. Некоторые представители семейства кошачьих и гиеновых даже встают из-за столов, чтобы взглянуть на нее, но их более социально-ориентированные друзья усаживают их обратно.

Они все удивлены, как и я. И я до сих пор удивлен. Какая женщина потребует, чтобы ей переломали руки, защищая друзей?

Генри замечает ее следующим, практически учуяв у двери. Он возмущенно чирикает и устремляется к ней, как пушистая голубая ракета. Он размытым пятном врезается ей в грудь, и Аурелия отшатывается на шаг, а затем смеется. Это прекрасный, счастливый звук, от которого мне хочется закрыть глаза и беречь его, как дракону.

— Успокойся, птенец, — упрекает Дикарь, словно альфа-волк, отчитывающий своего щенка. — Посмотри на нее, с ней все в порядке.

Генри щебечет всем телом, с силой закрывая глаза.

— Он отчитывает тебя за то, что ты меня задержал, — с улыбкой говорит Аурелия. — И у него есть на это полное право.

Из моей груди вырывается тихое рычание, и Дикарь укоризненно косится на меня.

— Ты что-то сказал, Лайл? — спрашивает низкий женский голос у меня под боком.

Я отвожу взгляд от Аурелии, когда к ней подбегают ее друзья и окружают, осыпая приветствиями и объятиями.

— Я говорил, что очередь движется слишком медленно, — громко говорю я, указывая на застывшего с открытым ртом тигра, который слишком увлеченно разглядывает Аурелию, чтобы заметить, что очередь продвинулась вперед. Он поспешно тащит свой поднос вдоль буфета. Я бросаю взгляд на аниму-казуара, которую я назначил Аурелии в качестве ее консультанта много месяцев назад. — Как дела, Тереза? Как поживают Фелисити и Джесс?

— Они держали тебя в своей общаге? — взволнованно и громко спрашивает Сабрина у Аурелии. — Они ухаживали за твоими ранами?

— Секс удался? — Коннор спрашивает так же громко. — Не лги мне, девочка, ты светишься!

Тереза издает смешок, глядя на их энтузиазм.

— Я в порядке, спасибо. И мои женщины тоже. Я просто рада, что Лия вернулась и выглядит лучше.

Фелисити и Джесс — пары Терезы, казуар и эму. Я познакомился с Терезой во время обучения психологии в тюрьме Блэквотер. Анимусов, желающих пройти курс в тюрьме, было недостаточно, поэтому нас, немногих заинтересованных мужчин, отправили к женщинам. Это одна из причин, по которой я нанимаю так много бывших заключенных. В то время Тереза сидела за непредумышленное убийство. Так называемой жертвой оказался бывший парень-человек Фелисити, который преследовал их, но у Терезы был хороший адвокат, и она получила смягченный приговор за отсутствие судимостей и хорошее поведение.

Я сразу замечаю, что Тереза переводит взгляд с меня на Аурелию.

— Рад это слышать, — говорю я. — Нам нужно будет присмотреть за Титусом.

Она понимающе кивает. Я уже проинформировал весь персонал и охрану о том, что произошло в день студенческого суда над Аурелией, и о мерах предосторожности, которые нам нужно предпринять. Я больше никогда не позволю Титусу приблизиться к моей Регине.

Минни, со своей стороны, выглядит просто ужасно, когда обнимает Аурелию. Все мои мужские инстинкты кричат, что она не справляется. Я надеялся, что с возвращением Аурелии крошечная тигрица воспрянет духом и возобновит отношения со своими одноклассниками и учителями. Именно поэтому я пока не настаивал на том, чтобы Аурелия переехала к Дикарю. Она нужна своим друзьям.

Здесь я могу побороть свои первобытные инстинкты.

Мой телефон вибрирует, и я вижу на экране сообщение, что Джорджия берет отпуск по болезни на следующие несколько дней.

— Я люблю вас, ребята, — шмыгает носом Аурелия, наконец отрываясь от своих друзей. Что-то жизненно важное сжимается у меня внутри.

Ее друзья хором отвечают:

— Мы любим тебя сильнее!

Дикарь и Аурелия берут еду, демонстративно игнорируя меня.

— Возьми овощи, — мысленно говорю я волку.

— Придурок, — Дикарь отвечает тем же способом. Он накладывает на свою тарелку куриные бедрышки, бекон, яйца и один тонкий ломтик помидора.

— Я раздвинул для тебя ее, мудак, — отвечаю я.

Он ухмыляется, оборачиваясь.

— И как же это было мило.

Когда Дикарь подводит ее к их новому, более просторному столу, у Аурелии от удивления открывается рот.

— Подожди, что? — говорит она в шоке.

— Это я переставил, — гордо говорит Дикарь.

— Я не жалуюсь, — Сабрина пожимает плечами и садится рядом с ухмыляющимся Клювом.

Остаток дня проходит хуже, чем утро. Во-первых, потому что я знаю, что когда я вернусь в свою постель сегодня вечером, Аурелии там не будет. Во-вторых, возвращение Аурелии самым худшим образом влияет на Титуса.

Глава 61

Аурелия

Я не ожидала такой грандиозной вечеринки по случаю моего возвращения, но это было лучшее, что могло поднять мне настроение после потери моего идеального гнездышка. За завтраком Минни держится рядом со мной, и все стараются отвлечь ее от злобного, испепеляющего взгляда Титуса, сидящего за несколько столиков от нас.

— Я спала на свободной кровати в комнате Стейси, — говорит мне Минни, когда мы садимся на уроке сексуального воспитания.

— Мы решили, что будет лучше, если она будет не одна, — серьезно говорит Коннор, держа Юджина на руках. — Герти, как всегда, была великолепна, но иногда тебе нужен друг, который напомнит, что не стоит бродить по ночам.

— Я хотела пойти к нему, — извиняющимся тоном объясняет Минни. — Чтобы, — ее глаза блестят в свете галогенных ламп в аудитории, — получить объяснение или просто хоть что-то от него узнать, понимаешь? Чтобы выяснить, было ли это просто гневом, недопониманием или…

Сабрина фыркает от отвращения.

— Подруга, мы уже проходили через это. Этот анимус точно знал, что делал.

Легкая тревога заполняет мою грудь, когда я вижу, как моя лучшая подруга хватается за соломинку. Она одурманена им, и это ненормально. Что-то большее, чем просто подозрение, сжимает мои внутренности.

— Его отец следует Старым законам, Мин, — тихо говорю я. — Он такой же, как мой отец.

— Ты знаешь его отца? — в шоке спрашивает Минни.

Я делаю глубокий вдох, бросая взгляд на Дикаря и Ксандера, которые явно внимательно слушают.

— Да, Мин. Дядя Титуса был одним из суженых моей матери.

Ракель давится водой, которую пила, и все пораженно смотрят на меня. Дикарь крепче сжимает мою талию.

— Он сразу показался мне знакомым, но только когда я увидела его фамилию в студенческом досье, поняла почему.

Минни тянется к моей руке.

— Но, Лия, — шепчет она, — дядя Титуса мертв.

Я киваю, не в силах сказать им что-то еще. Остальную ужасную правду, которую, как мне казалось, я оставила позади.

Генри прижимается к моей шее, и, заметив это, мои анима больше не задают мне вопросов. После этого Дикарь постоянно обнимает меня одной рукой на каждом занятии в течение дня и рычит на любого, кто хотя бы посмотрит в мою сторону. Но затем он, Ксандер и Ракель неохотно оставляют нас, чтобы заняться делами с Косой.

Я тащу остальных своих анима и Юджина в библиотеку после последнего на сегодня занятия «Взаимодействие с людьми». Мы берем пару ноутбуков под предлогом выполнения домашнего задания, но я нахожу время, чтобы рассказать своим друзьям-кошкам о заповеднике дикой природы Ульмана. Я не рассказываю им о том, что вижу воспоминания Лайла, но как только они слышат о жестоком обращении с кошачьими, они бросаются в бой, как бешеный тигр на тушу оленя.

Поначалу это сложно, потому что парки такого типа были закрыты десятилетия назад, но Стейси очень изобретательна и находит газетные статьи в онлайн-хранилище газет.

— Итак, это Фрэнк Ульман, — говорит Минни, вглядываясь в экран компьютера Стейси. — Похоже, он владел частным заповедником дикой природы в Дарвине. Есть куча статей, в которых говорится о его великих деяниях, но нет ничего свежего.

Это соответствует красной почве и засушливой погоде, которые я видела в воспоминаниях Лайла.

— Он даже писал научные статьи, — говорит Коннор, доставая научный журнал. — Смотрите, это все о способах спаривания анималия кошачьих орденов.

— А эта, — мрачно говорю я, — про львят и их перевоспитание.

— Мне становится дурно от одного взгляда на это, — говорит Минни. — Какой жуткий тип.

— Там что-нибудь говорится о том, что случилось с заповедником? — осторожно спрашиваю я. — О том, как его закрыли?

Но мы не находим статей об этом. Их словно стерли с лица земли.

— Я нашла отчет коронера, — тихо говорит Стейси. — Похоже, они погибли в результате несчастного случая.

Открывается тьма, подобной которой я никогда не видела.

— Лия, ты в порядке? спрашивает Минни.

— Да, мне просто нужна минута, — я встаю из-за нашего столика и подхожу к окну, пытаясь успокоиться. Беру Генри на руки и прижимаюсь щекой к его щеке.

Кровь на человеческих руках.

Обжигающий зной.

Крик, надломленный и мучительный, вырывается из пересохшего горла.

Это сделал Фрэнк Ульман. Как бы Лайл это ни воспринимал, этот человеческий самец ломал львят, и в случае Лайла это превратило его анимуса в нечто, что могло защитить не только его самого, но и тех, кто был ему дорог. Моя пара так сильно страдала из-за… чего? Развлечений. Любопытства. Власти?

Окно выходит на заднюю часть Академии, где группа волков гоняет футбольный мяч по зеленому полю. Какая-то парочка целуются на одеяле для пикника на краю поля. Это школа Лайла, его гордость и радость. Он пережил невыносимые страдания, но посвятил свою жизнь помощи молодым, заблудшим зверям. Только это и успокаивает меня настолько, чтобы я могла вернуться за стол.

— А что говорится в остальной части отчета? — тихо спрашиваю я.

Мои друзья настороженно смотрят на меня. Минни закусывает губу.

Стейси показывает мне выделенный абзац.

— У всех людей были признаки жестокого обращения. Они были так сильно изуродованы, что невозможно было определить, кто из них кто. Можно было только строить догадки. Но… животные остались невредимыми. И… — она вздыхает. — Один лев пропал.

Я бросаю взгляд на Минни.

— Это был Лайл, — говорю я ей мысленно. — Там он и вырос.

Лицо моей лучшей подруги становится пепельным.

— Когда имеешь дело с опасными мужчинами, — тихо говорит Коннор, — всегда есть последствия. Будь то люди или анималия.

Глава 62

Коса

Мне не нравится, что меня вызвал Титус Клосон, но, будучи сыном криминального авторитета с соседней территории, тигр имеет полное право просить меня о встрече.

Меня и, судя по всему, всех остальных членов Академии.

После ужина он вызвал Ракель в общежитие анимусов и заплатил волку-аниму наличными, чтобы она передала сообщение всей школе. Поскольку Ракель верна Дикарю, она сначала рассказала об этом ему, дав мне пять минут форы, чтобы я умерил свое раздражение.

Сообщение, переданное остальной школе, несло в себе оттенок черного намерения. Я подозреваю, с чем это связано. И к этому шло уже давно.

С предыдущего суда прошло всего четыре дня, а Титус уже пытается вернуть себе власть. Если он и дальше будет создавать проблемы, его отсюда вышвырнут, хочет того его отец или нет. Если я его убью, начнется война. Это единственная причина, по которой я до сих пор не встал на этот заманчивый путь.

— Это не предвещает ничего хорошего, — мысленно говорю я Лайлу. С тех пор как Аурелия поселилась в его квартире, лев стал более откровенным в телепатических контактах со мной.

— Он⁠…

— Это не из-за Аурелии, — быстро отвечаю я.

— Я тебе там нужен?

— Нет. — Я замолкаю на мгновение. — Но будь поблизости. И сообщи леди Селесте.

Директриса никогда не вмешивается в повседневное управление школой, каким бы серьезным ни было дело. Это работа Лайла, а она только хозяйка этих земель.

Когда я выхожу на сцену и встаю рядом с Ксандером и Дикарем, в комнате отдыха больше народу, чем на предыдущих судебных разбирательствах, потому что были приглашены даже охранники, консультанты и учителя. Три люстры над нами отбрасывают золотистый свет в сгущающихся сумерках и создают длинные, колеблющиеся тени по бокам зала.

Тереза, консультант-казуар Аурелии, стоит у стены за хищными птицами и хмурится, пока Коннор ведет Аурелию, Минни, Ракель, Сабрину и Стейси. Нимпины прижимаются к шеям своих хозяев, обхватив круглые тела крошечными крылышками.

Они чувствуют, что грядет. Чувствуют это мрачное, нечестивое присутствие в энергетике комнаты. Словно вздох, сделанный миром, перед тем, как случится что-то по-настоящему разрушительное. Что-то, что имеет полное право уничтожить человека.

Это то, о чем даже я в своих самых мрачных, кошмарных состояниях никогда бы не задумался. Это глубина, о которой я никогда бы не помыслил. Я был близок к этому с Аурелией, когда мы только встретились, но я выбрал ее смерть как более разумный путь. Сейчас от этой мысли меня пробирает дрожь. Заставляет мою акулу щелкать челюстями.

Титус стоит в центре комнаты. Драматичный, гордый, эгоистичный. Его аура излучает черный, серый и темно-зеленый цвета. Она маслянистая и острая, как топор палача.

Минни мертвенно-бледна на фоне смуглой кожи. Осознает это ее человеческое «я» или нет, ее анима знает, что должно произойти.

И когда Титус указывает на нее длинным толстым пальцем, съежившуюся за спинами своих растерянных друзей, она начинает дрожать, как новорожденный птенец.

— Минни Деви, — зовет Титус, его резкий голос сочится презрением.

Герти, ярко-желтая нимпинка Минни, утешительно щебечет ей на ухо, устроившись на плече тигрицы.

Это единственный раз, когда я позволяю себе вмешаться.

— Уберите нимпина, — приказываю я.

Я стараюсь минимизировать сопутствующий ущерб, где это возможно. Это всегда было моим правилом.

Ракель быстро выходит вперед и обхватывает Герти руками, но нимпинка визжит и цепляется своими крошечными лапками за плечо Минни. Звуки отчаяния и протеста эхом разносятся по комнате, заставляя вздрогнуть каждую аниму. Ракель отрывает Герти от кожи Минни, но птенец кричит и пищит, словно сама ее жизнь зависит от того, останется она с крошечной самкой или нет.

Только когда Минни говорит:

— Все в порядке, Герти, — Герти тихо и мелодично щебечет и позволяет отнести себя к другим анимам.

Минни, кажется, делает глубокий вдох и выходит вперед. Ее жвачно-розовые волосы ниспадают на спину волнистой массой, и она одета в длинное черное платье, которое не соответствует ее обычно игривому характеру. Глаза тигрицы покраснели и опухли, вероятно, с тех пор, как Титус запретил ей видеться с ним несколько дней назад. Но она стоит во весь свой рост, метр шестьдесят, а на лице — маска благородной храбрости.

— Ебанная психопатическая пизда, — рычит Дикарь в моем сознании, чувствуя, что сейчас произойдет. — Мы должны были превратить его тело в фарш, как только он попал сюда.

— Мы не имеем на это права, — отвечаю я. — Только у Минни оно есть.

— Она слишком милая, раздраженно говорит Дикарь. — Она слишком… нежная.

Я не уверен ни в том, ни в другом. Думаю, у Минни больше характера, чем кто-либо может предположить. Я вижу это по силе, которая постоянно ее окружает.

Минни выходит в центр зала, оставляя приличное расстояние между собой и Титусом. Она дарит ему робкую, полную надежды улыбку.

Титус презрительно смотрит на нее сверху вниз, являя собой картину доминирующего неодобрения.

Улыбка Минни гаснет.

— Ты для меня ничто, — оглашает Титус свое заявление на весь зал.

Это задевает Минни, и ее анима вырывается наружу. Маска храбрости превращается в оскал.

— Я твоя Регина!

Откровение прокатывается по комнате сокрушительной волной.

Несколько человек ахают. Ее друзья, включая Аурелию, в шоке переглядываются. Дикарь хмуро смотрит на Минни. Никто, кроме леди Селесты и Лайла, не знает о брачных узах в школе. Я знал только потому, что видел, как их ауры преследуют друг друга каждый раз, когда они находятся в одной комнате.

Аурелия тоже об этом подозревала. Я вижу это по тому, как она сосредоточена, как ее прищуренный взгляд оценивающе перебегает с Минни на Титуса. Я внимательно наблюдаю за ней, пытаясь понять, был ли ее поступок намеренным или нет. Действительно ли моя Регина такая злобная и коварная, как я думал о ней с самого начала.

То, что она сделала, достойно дочери Мейса Наги, наследницы змеиного трона.

Но чем больше я наблюдаю за Аурелией, тем сильнее бьется моя акула, пытаясь сказать мне что-то, чего я не хочу слышать прямо сейчас.

Минни скрещивает руки на груди и выпячивает подбородок, внезапно превращаясь в доминирующую регину, которой она и была рождена. Внезапно она дает себе разрешение быть собой.

— Я держала это в тайне, потому что ты так хотел, но я не должна была этого делать!

Титус устремляется к ней, словно смертоносный зверь в человеческой шкуре.

— Если ты была моей региной, то где, блядь, твоя брачная метка?

Кажется, что сам свет в комнате мигает. Сердцебиение Аурелии учащается.

— Ты же видел ее раньше! — говорит Минни, дотрагиваясь до правой стороны своей шеи. — Когда мы впервые встретились, она была здесь. Мы оба это видели! Она просто…

— Просто что? — рычит Титус, тыча ее в грудь. — Ты мерзость. Ты ошибаешься. Я слишком долго это терпел. Я должен быть рексом.

Титус — не единственный надменный самец, протестующий против того, что судьба не сделала его рексом, что им придется кланяться регине. Но в конце концов они смиряются. В конце концов, они не могут идти против своего анимуса и принимают тот факт, что их регина сильнее. И достойна носить этот титул.

Но Титус — ненормальный анимус. Некоторые самцы рождаются психопатами. Некоторые самцы никогда не сдаются. Это редкость, но я видел такое несколько раз. Большинство таких мужчин попадают в Блэквотер или просто погибают от рук других мужчин, обычно из их брачной группы.

— Титус, — говорит Минни неожиданно тихим голосом. — Я…

— Не произноси мое имя! — рычит он.

Словно фальшивая нота в мелодии, песня силы Аурелии, которую она спела несколько месяцев назад, запинается.

Глава 63

Аурелия

Нет.

Нет.

Нет.

Я перевожу взгляд с моей лучшей подруги на Титуса Клосона и вглядываюсь пристальнее.

Береги их. Береги их. Береги их. Этот гимн я возношу в эфир уже несколько недель.

Но Минни не видит свою брачную метку? Точно так же, как я не вижу свою, когда скрываю ее под щитами? Только в моем случае, я делаю это намеренно.

Старое воспоминание возвращается ко мне на темных, пугающих крыльях.

В наш первый день в Академии мы с Минни стоим бок о бок перед всем мужским составом школы на смотринах.

Вопреки здравому смыслу, я хватаю Минни за руку.

К моему огромному облегчению, она не отталкивает меня и крепко сжимает мою ладонь в ответ. Мне ненавистно выглядеть слабой, но моя кровь стучит в ушах, и я не могу дышать. Я хищник. Высший хищник, и мне нечего бояться.

Я повторяла это снова и снова, как ритуальную мантру. Я усилила все семь своих щитов, чтобы защититься от суженых, которые, как я думала, собирались меня убить.

Я не осознавала, насколько яростно цеплялась за Минни, что в итоге перекинула на нее один из таких щитов.

Я фокусируюсь на ней, пытаясь почувствовать… и нахожу. Крошечная связь. Тонкая ниточка, которая обвила ее шею и скрыла брачную метку.

Паника пронзает меня насквозь.

Ее брачная метка невидима из-за меня.

Я всего лишь хотела безопасности. Я всего лишь хотела защитить себя.

Почему она не сказала мне, что не видит своей метки?

Блядь!

Я в отчаянии проецирую ей:

— Минни, думаю, это была я. Мне так жаль. Я думаю, это моя вина.

Минни резко оборачивается и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Что?

Я молча возвращаю себе тот крошечный кусочек силы, которым поделилась с ней. Не тот, экстрасенсорный, который защищает ее от змей, а тот, что скрыл брачную метку. Он так хорошо замаскирован, прижат так плотно, что был невидим даже для меня.

Я не вижу его, но чувствую, как он отступает.

Взгляд Титуса становится опасным, когда опускается на шею Минни, и тигр издает рык, полный угрозы.

Минни резко оборачивается и ахает.

— Теперь ты это видишь? — кричит она, хватаясь за шею. — Я вижу метку на тебе! — она делает шаг к нему, хватая за предплечья. — Ты видишь это?

Теперь она тоже видит его брачную метку.

Я хочу сказать ей, чтобы она отошла от него. Бежала, пряталась, черт возьми, просто перестала прикасаться к этому монстру. Но она этого не сделает. Она любит его. Она его Регина. Она никогда его не отпустит.

— Глупая змеючка, — холодно произносит Ксандер в моей голове. — Ты действительно облажалась.

Я делаю шаг вперед, чтобы подбежать к Минни, но резкий голос Косы пробивается сквозь панику, охватившую мой разум.

— Оставь это, Аурелия. Ты сделала достаточно.

Эта последняя фраза заставляет меня замереть на месте, когда Титус с такой силой отталкивает Минни, что она вскрикивает.

Кровь стекает по ее предплечью из длинной тонкой рваной раны.

Тигриный коготь, который появился на правой руке Титуса, покраснел от крови.

— Этого недостаточно, — рычит он. — Этого, блядь, никогда не было достаточно.

Глава 64

Коса

Кровь струится по руке Минни. Моя акула замирает, завороженная видом алых капель, в то время как маленькая тигрица смотрит на них с ужасом и недоверием.

А затем Титус произносит Старые Слова, рычащие и полные ненависти.

— Я официально отвергаю тебя как свою регину, Минни Деви.

За всю свою безумную, жалкую жизнь я ни разу не видел, чтобы человек так разбивался вдребезги, как сейчас разбивается Минни. Ее аура трескается, словно кость, и истекает кровью, подобно смертельной ране.

Ее лицо искажается одновременно с подгибающимися коленями.

Это душевная рана, и она будет жить с ней вечно.

Аурелия вскрикивает, когда Минни падает на деревянный пол, обмякая всем телом и внезапно бледнея до пепельного цвета. Я делаю шаг вперед, но один из двух призраков рядом со мной начинает подпрыгивать.

— Нечестивец, — возбужденно шипит он. — Черное лезвие оставляет черную рану, — Он смотрит на меня и указывает на Минни. — Прекрати ее мучения. Покончи с ней. Пощади.

Второй призрак просто смотрит на меня, как обычно. Злобная улыбка застыла на его уродливом лице.

Я отвожу от него взгляд, как делал каждый день с тех пор, как он появился.

Безвольная тигрица не издает физического крика, но тембр ее скорби разносится по астральному плану, острый, как нож, черный, как смерть. Меня пробирает дрожь. Чистый ужас проносится по толпе оттенками черного, серого и тускло-красного.

Я видел и совершал много темных поступков в своей жизни, но я никогда не был свидетелем официального ритуала отвержения. Это отвратительный акт для нашего вида, хуже, чем убийство. Убийство предпочтительнее этого. Мы все поворачиваемся к Титусу, который стоит, вызывающе вздернув подбородок и раскинув руки, словно он совершил какой-то грандиозный поступок. Что-то достойное восхищения.

Только настоящий психопат мог так спокойно отнестись к отказу от своей духовной группы.

Акула во мне смотрит на него по-новому. Она отмечает отсутствие у него эмоций, отмечает потенциальную угрозу, которую он представляет для нашей семьи.

Поскольку Минни была его региной, он имел право отвергнуть ее. Но это не значит, что я не могу перерезать ему глотку за это.

Друзья Минни спешат окружить ее, но она не двигается с места. Тереза проталкивается сквозь толпу, опускается на колени рядом с ними и трясет Минни за плечо. Но тигрица никак не реагирует. С тем же успехом она могла бы быть мертва, если бы я не слышал биение ее сердца. Сердца, которое уже никогда не будет биться так, как прежде.

Аурелия пытается перевернуть ее, но Минни лежит мертвым грузом.

— Мы должны унести ее отсюда, — говорит она своим друзьям, но у них одеревенели конечности.

Эрни, один из моих личных охранников, делает шаг вперед, но я поднимаю руку.

— Анимус не должен прикасаться к ней. Не сейчас. — Я указываю на Коннора, вероятно, самого физически сильного из ее друзей. — Анима-лев. Отнеси свою подругу обратно в ее комнату. Согрейте ее.

Коннор кивает и подхватывает Минни на руки. Но я не смотрю на него. Я смотрю на сибирского тигра, который стоит напротив меня на краю толпы, такой же бледный, как и его белые волосы. Словно призрак. Как будто он тоже покинул свое тело и смотрит на Минни так, словно увидел рай и ад одновременно.

— Всем выйти! — рявкаю я.

Все вырываются из своего шокированного ступора и спешат покинуть комнату отдыха, стремясь как можно быстрее убежать от темного деяния, совершенного в этой комнате. Охранники и консультанты подгоняют их в спины. Титус тоже уходит и даже не оглядывается на свою бывшую регину. В конце концов, остаются лишь немногие из нас, торжественные и молчаливые.

Но Йети по-прежнему стоит неподвижно, его взгляд устремлен в пустоту, руки безвольно повисли. Это все подтверждает. Несомненно, видеть, как твоя регина разбита разрывом связи, — это агония хуже смерти. Не говоря уже о том, чтобы в этот же момент осознать, что она твоя регина.

Ксандер подходит к Йети.

— Не прикасайся к нему, — предупреждаю я. — Он будет нестабилен.

Губы Йети шевелятся, произнося слова, которые мы не слышим. Я прислушиваюсь к его сердцу. Оно бьется с перебоями, и я внимательно наблюдаю за ним. Я слышал, что разрыв связи может привести к смерти более слабых зверей в стае. И хотя Минни глубоко ранена, она не сдалась. И я достаточно хорошо знаю Йети, чтобы понять, что он тоже не уступит этой душевной ране.

— Моя, — произносит Йети. Хриплый шепот, похожий на шорох листьев по надгробной плите. — Она всегда была моей.

— Да, — медленно произношу я, используя свой голос, чтобы успокоить его. — Минни твоя. Как и ты ее. Просто какое-то время это было скрыто от тебя.

Он смотрит в пространство, светлые глаза мерцают.

— Как?

Никто не знал, что такое возможно. Это магия Костеплета, сотворенная той, кто даже не подозревает о масштабах своей силы. Я не буду называть ее имени и подвергать потенциальной опасности. Дикарь бросает на меня острый взгляд.

— Высшие силы, — говорю я. — Это было не намеренно. Ты должен довериться судьбе.

Ксандер достает из кармана самокрутку с драконьей травкой и вопросительно поднимает ее. Я киваю.

Он поджигает сигарету, лизнув кончик пламенем из пальца.

— Пойдем, друг мой, — воркует Ксандер нежным, редким для него голосом, который он использует только с детьми своей сестры. — Покурим, а потом сядем и поговорим.

Йети открывает рот только потому, что не знает, что еще сделать. Он делает затяжку.

— Глубже, — командует Ксандер.

Йети вдыхает глубже, и его зрачки расширяются. Он моргает раз, затем второй.

— Мне нужно убить его, — говорит он.

— У тебя есть приказ, — резко говорю я. — Ты дал мне клятву на крови. Никто не тронет эту свинью.

Несмотря на мой ровный, жесткий тон, моя акула бьется в ужасном, горьком осознании, когда мы понимаем, что все подозрения Лайла оказались верны.

Ксандер уводит оцепеневшего Йети прочь, Дикарь страхует его с другой стороны, а остальные наши звери следуют за ними на всякий случай.

— Я почувствовал это в наш первый раз, — в моей голове раздается голос Лайла. — Всякий раз, когда я оказываюсь внутри нее, я чувствую ее силу. Она выплескивается и выплескивается наружу. Вот почему она впала в это состояние фуги.

Я не отвечаю.

— Ты не хочешь это признавать, да?

Признавать что, блядь?

Что Аурелия защищала не только себя? Все это время. Что она защищала от ментальных атак всю школу?

Сначала я подумал, что школа пробудилась, и древняя драконья магия восстала, чтобы защитить обитель старых повелителей драконов. Сила, золотая, необъятная и дикая, как будто проснулось что-то древнее. Как будто что-то недоступное нашему пониманию.

Но это всегда была только ее сила Костеплета. Дикая, мощная и… защищающая. Она защищала нас всех от ментальных атак. Всю Академию. Своих друзей. Нас.

— Вот почему она всегда опустошена, — вот и все, что я говорю. — Почему она всегда нездорова.

— Твою мать, признай уже это, хладнокровный ты ублюдок, — говорит Лайл. — Она все это время защищала нас от Змеиного Двора. Защищала тебя.

Глава 65

Аурелия

Коннор спешит с Минни в наше общежитие.

— Что за хрень? — рыдает Стейси на бегу. — Что за хуйня только что произошла?

Никто из нас, даже Тереза, ничего не говорит, потому что что тут скажешь? Минни жива, но выглядит не очень. У меня руки чешутся ее исцелить. Но когда моя магия устремляется к ней, оказывается, что исцелять нечего. Я не могу помочь ей с этой раной. Которую сама ей и нанесла. От отвращения к самой себе у меня к горлу подступает желчь.

Лайл встречает нас по дороге в общежитие с серьезным, сосредоточенным выражением на ангельском лице.

— Что… — он замечает Минни, и его лицо смягчается.

Мы все начинаем говорить одновременно.

— Я видел, что произошло, — сухо говорит он, прерывая нас и протягивая руки. — Позвольте мне…

— Нет! — рявкаем мы вчетвером.

— Используйте свой телекинез, — мягко говорит Лайл, наклоняясь, чтобы заглянуть Минни в лицо. — Так будет аккуратнее для ее тела.

Мы вчетвером берем себя в руки, и Сабрина, Стейси, Коннор и я используем наш коллективный телекинез, чтобы поднять Минни в воздух и бережно отнести ее в общежитие. Лайл крадется вслед за нами до самой нашей комнаты, где мы укладываем Минни на кровать.

— Согрейте ее, — говорит Лайл, стоя в дверях.

Мы не говорим, что Коса уже сообщил нам об этом.

— С ней все будет в порядке? — спрашивает Стейси, заламывая руки, когда я забираюсь в кровать Минни и прижимаю ее к своей груди. Ракель скидывает обувь и садится в ногах, натягивая на нас покрывала.

— Она дрожит! — восклицаю я в панике, наблюдая, как моя лучшая подруга сворачивается в позу эмбриона рядом со мной, дрожа, словно от холода.

Тереза кладет руку на голову Минни, проверяя температуру.

— Я никогда с таким не сталкивалась.

Сабрина подходит к панели на стене, чтобы увеличить температуру в комнате.

— Это не поможет, — тихо говорит Лайл. — Ее выздоровление теперь зависит только от нее, — и с нежностью, от которой у меня слабеет сердце, Лайл подходит к алтарю Минни и чиркает спичкой. Он зажигает свечу и поджигает ароматическую палочку, вставляя ее в подсвечник в виде полумесяца.

— О Богиня, — произносит Стейси хриплым голосом. — Почему она никогда не говорила нам, что она его регина?

— Я ее совсем не виню, — говорю я мертвым и пустым голосом. — Ты его видела? Я бы сделала…

Но я ведь сделала то же самое. В настоящее время я делаю то же самое. Стейси смотрит на меня влажными глазами и кивает.

— Да, я понимаю.

Лайл поворачивается, чтобы посмотреть на меня, пока я отчаянно цепляюсь за дрожащее тельце Минни. Его янтарные глаза мерцают, отражая какую-то мысль, и у меня в голове возникает вопрос: думал ли он когда-нибудь об этом? Думал ли кто-нибудь из них официально отвергнуть меня?

Несмотря на то, что они пытались передать меня моему отцу с твердым намерением убить, они никогда не били меня так, как Титус ударил Минни и заставил ее истекать кровью. Они никогда не кусали меня, чтобы причинить вред. Они также не унижали меня публично. Они были злодеями с… принципами.

Затем, к моему удивлению, заместитель директора подходит к кровати. Тереза отходит в сторону.

Минни бессознательно напрягается в присутствии другого анимуса, и я задерживаю дыхание. Но Лайл лишь нежно проводит костяшками пальцев по моей щеке, и его голос становится тихим и хриплым, как будто он разговаривает сам с собой.

— Береги ее. Напомни ей, ради чего она должна жить.

Я поворачиваюсь к своей лучшей подруге, бормоча что-то в ее волосы и надеясь, что она меня слышит.

— Ты важна, Минни. Ты важна для меня, и ты важна для всех нас. Я даже думаю, что ты важна для Дикаря. Он неравнодушен к тебе, ты знала? Возможно, это из-за волшебного хлеба, или, может быть, из-за того раза, когда ты повалила его на землю, чтобы спасти меня.

Ракель и Коннор тихо смеются сквозь слезы.

Я крепче прижимаю свою подругу к груди и молюсь.

Глава 66

Лайл

Десять лет назад

Вполне уместно, что моя брачная метка спустилась с небес в пролитую кровь и горела в ней, неудержимая и необузданная, несмотря на окружающую ее тьму.

Я ползу на четвереньках по красной пыльной земле, как животное, спасающееся от неизбежной смерти, и вдруг вижу какое-то мерцание. Это лужа крови, достаточно глубокая, чтобы она еще не свернулась и не высохла в суровом зное пустыни. Я подползаю к ней и смотрю. В ней отражается не что-то чужеродное, а я сам. На моей человеческой плоти появился только что выкованный в звездном горниле и запечатленный на новой коже череп, окутанный пятью лучами света.

— Я не один, — удивленно шепчу я.

Когда у человека ничего не остается, он может превратиться в животное. Зубы и когти, ненависть и страх. Но он также может стать кем-то другим. Кем-то, кто жаждет быть чем-то большим, чем он есть. Я больше не верю в богов. Но в этом священном символе я нахожу веру в свою Регину. В мою собственную голубую фею. Потому что она здесь, такая же настоящая, как рассвет на моей коже, запечатленная в моей душе. Ее сердце бьется в унисон с моим.

Это единственное, что заставляет меня убраться подальше от этого места пыток и скорби. Это побуждает меня не оставаться и не умирать здесь с остальными членами моей убитой семьи, а двигаться дальше и найти ее. Стать мужчиной, достойным ее, а не животным, достойным казни.

Я был готов умереть, но теперь знаю, что не одинок.

Она поддерживала во мне жизнь. Даже когда я ее не знал.

Глава 67

Дикарь

Мы с Йети сидим на полу возле комнаты Аурелии и Минни на третий день «кататонии» Минни, как называет это состояние Лайл. Белый сибирский тигр прислонился к одной стене, а я — к другой, и мы передаем друг другу косяк. Это обычная травка, ему больше не нужен драконий стимулятор.

В первый час после того, как с ним случилось худшее, что может случиться в жизни зверя, Йети был подобен зомби, неспособному ни говорить, ни двигаться, ни даже моргать. Примерно через час он впал в глубокую, слепую ярость, и мне, Рубену, Лайлу и Ксандеру пришлось затащить его под землю, в клетку, где он часами бился об электрические прутья. В конце концов, когда его кожа расплавилась до костей, он потерял сознание. Когда он очнулся, то сделал это снова, требуя встречи со своей региной. И встречи с демоном, который так сильно ее ранил.

Он пришел в себя только на следующий день, когда, обезвоженный и покрытый ожогами, был в состоянии выслушать ультиматум Лайла.

Если он будет вести себя хорошо, то сможет дежурить у двери своей регины. Но даже в этом случае за ним постоянно должен присматривать кто-то из нас.

Разъяренный анимус, защищающий свою регину, — это мощная штука. А ярость Йети была сильнее, чем я когда-либо видел. Я горжусь своим другом. Он тоже страдал, как и я, не мог видеть брачную метку своей регины, но все равно хотел ее.

— Она все это время была моей, — повторяет Йети в миллионный раз, сверля взглядом закрытую деревянную дверь. Его голос охрип от рева и крика и звучит почти как у Косы. Кажется, он сам не до конца верит в то, что говорит.

— Это пиздец, — соглашаюсь я, делая затяжку и выпуская сизый дым в воздух.

Йети левитирует косяк из моей руки, и он парит прямо к его рту. Он поднимает покрытую шрамами руку, чтобы закурить. У его локтя хрустит пакет с чипсами. Мы окружены едой, которую Йети принес из столовой после того, как пригрозил парням, которые там работают. Вокруг нас разбросаны бисквиты, булочки, пакеты с чипсами и целая куча кексов, и мне нельзя ни к чему прикасаться.

Это не для нас и даже не для него. Йети не будет есть, пока не накормит свою регину. Так всегда бывает, когда анимус встречает свою регину. Но я не знаю, как долго Йети придется голодать, потому что Минни еще не сделала ему подарок и не приняла его. Она все еще спит, приходя в себя после сильного удара, который нанес ей Титус.

Покалывание в затылке подсказывает мне, что Ксандер вошел в общежитие анимы, и нам требуется мгновение, чтобы увидеть, как он вышагивает по коридору. В его руках две бутылки виски и три стакана. Ксандеру всегда нравился Йети, потому что они оба серьезные и сварливые.

— Решил присоединиться к веселью? — спрашиваю я.

Ксандер усаживается своим большим телом напротив меня, вытягивая ноги и держась на почтительном расстоянии от вспыльчивого самца и его полчища еды.

— Что-то в этом роде, — говорит он сквозь косяк во рту, наливая каждому из нас по порции алкоголя. — Кто-то же должен держать вас в узде, когда вокруг бродят все эти регины.

Йети что-то бурчит в знак благодарности, принимая стакан. Я с наслаждением осушаю свой и смакую знойный привкус крепкого алкоголя анималия.

— Может, нам стоит проверить, как она, — говорит Йети, все еще глядя на дверь, как будто может видеть сквозь дерево. — Ты можешь видеть через дверь, Ксан?

— Ты же знаешь, что нет.

— Они могут переодеваться! — говорю я возмущенно. — Или сидеть в туалете. Это право каждого мужчины спокойно посрать в одиночестве. Или женщины, — я хлопаю себя по бедру для убедительности.

— Действительно, — Ксандер чокается своим стаканом с моим. — Но в ванной никого нет. Я чувствую, что они все еще на кровати Минни.

Я тоже чувствую, что Аурелии нет в ванной, но я не хотел задевать чувства Йети, потому что он, скорее всего, еще не так хорошо чувствует Минни. Но я все равно рад за него, теперь мы можем делиться идеями, чем заняться с Региной. Коса и Ксандер не хотят говорить со мной об этом, а Лайл всегда занят делами Академии.

Йети рычит низко и глубоко. Он хочет быть в постели Минни. Я знаю это, потому что хочу быть в постели Аурелии, зарыться носом в ее волосы и переплести наши ноги вместе. Я хочу, чтобы аромат ее ванильного кекса остался в моем мозгу и на моем члене, а ее тепло уютно устроилось в моих объятиях.

— Кто бы мог подумать, что наши регины станут лучшими подругами? — говорю я, пытаясь поднять ему настроение. — Но если ты один из самых сильных тигров, которых мы знаем, то это означает, что Минни…

У меня по коже снова бегут мурашки.

— Да, очень сильная, — говорит Йети. — Я всегда чувствовал исходящий от нее запах, просто она выглядит такой… милой, что я не обращал на это особого внимания.

— Как ты думаешь, почему я ее туда поселил? — рычащий голос Лайла прерывает наш разговор. Я закатываю глаза, когда мы оборачиваемся и видим, что лев и Коса поглощают шагами коридор, словно пара решительно настроенных самцов. Наверное, в этом общежитии еще никогда не было столько доминирующих мужчин.

Йети вскакивает на ноги.

— Я хочу туда.

— Я знаю, что хочешь, — спокойно говорит Лайл. — Я тоже хочу. У них было достаточно времени.

Дверь слева от меня приоткрывается, и я чувствую запах леопарда и волка, а также влажных волос и шампуня.

— Мы тоже идем! — говорит Сабрина, выходя из своей комнаты.

Они по очереди обнимаются с Минни в постели. Но мы не говорим об этом, потому что Йети бьет кулаком в стену, когда слышит, что его регину делят другие, даже если они анимы. Стейси составила блестящий список с цветовой маркировкой и повесила его на дверь общежития, чтобы мы все могли видеть, чья очередь быть с Минни, пока остальные спят и едят. Они не ходят на занятия, чему Лайл не рад, но он не вмешивается. Пускает все на самотек, потому что в его Академии такого никогда не было.

Я тоже вскакиваю на ноги, взволнованный тем, что наконец-то снова увижу свою Регину.

Глава 68

Аурелия

Пронзительное предсказательное кукареканье Юджина, донесшееся из фиолетового кресла Минни, вырывает меня из дремоты. Я проверяю Минни, уютно устроившуюся в моих объятиях, когда раздается тихий, но властный стук в дверь. Они не ждут, прежде чем открыть ее.

Свет из коридора проникает в затемненную комнату. Мы все время держим шторы закрытыми, потому что Минни съеживается всякий раз, когда мы их открываем.

— Пусть она скорбит! — хрипло рявкаю я, когда узнаю большие фигуры снаружи.

Герти и Генри согласно щебечут, сидя на подушке у меня над головой.

— Прошло три дня, — терпеливо говорит Лайл, заходя внутрь. Его брачная метка мерцает в темноте, а запах наполняет мой нос, как духи. — Минни нужно поесть. Ее почкам нужна вода.

— Мы с Терезой следили за этим, — бормочу я, убирая волосы Минни с ее лба, когда она прижимается к моей груди. По правде говоря, я сама волнуюсь. Минни не хочет пить воду, и ее функция почек начинает проявлять признаки нарушения. У нее почти нет мочи в мочевом пузыре.

— Тогда ты знаешь, — говорит Лайл. — Ей нужно встать. Ей нужна ее пара.

Что-то сжимается у меня в животе. Лайл рассказал нам, что Йети — пара Минни. Какая бы сила не подавляла брачную метку Минни, это означало, что Йети тоже не мог ее видеть. В тот момент, когда я сняла щит с Минни, Йети все понял. А затем прошел через собственный ад.

«Любая сила, которая может понадобится» — это я и моя никчемная задница. Я тоже несу ответственность за мучения Йети. Я в долгу перед ним… Извинений вообще достаточно? Нет. Этого никогда не будет достаточно. Ничто из того, что я могу сказать, не исправит тот беспорядок, который я устроила.

Я заслуживаю гнить в аду. Я заслуживаю боли, которую жизнь причиняла мне до сих пор.

Но тут Минни шевелится.

— Йети? — ее хриплый шепот почти доводит меня до слез.

Больно слышать, когда ее голос звучит так хрупко. Весь прошедший день она говорила по слову за раз, и я надеюсь, это означает, что она почти готова встать.

— Я здесь! — отзывается Йети. Его низкий голос звучит неистово и безысходно, полная противоположность зверю, который сопровождал нас на суд в Двор Косы. — Минни!

— Не приводи его сюда, — кричу я. — Пока Минни не разрешит.

— Теперь я могу говорить за себя, — голос Минни едва слышен. Она прочищает горло. — Дайте мне привести себя в порядок, — говорит она Лайлу, протирая глаза. — Мы скоро выйдем.

Лайл кивает и поворачивается обратно. Дверь со щелчком закрывается, и, клянусь, я слышу не один вздох облегчения.

— Что ж, я впечатлена, — говорю я, осторожно выбираясь из постели Минни. — Я бы… ну, я даже не знаю, что бы я сделала.

Минни невесело улыбается.

— Мне нужна помощь с прической. Я… я хочу хорошо выглядеть. Ты можешь позвать Сабрину?

— Подруга, — говорю я мягко, — ты можешь получить все, что захочешь. Давай позовем всю банду, и мы сразу приступим к делу.

— Только не ты.

Я замираю, холодные призрачные пальцы щекочут мой живот. Пробегаются по позвоночнику. По всему моему миру.

— Что?

— Ты слышала меня, — тихо говорит Минни, не глядя мне в глаза. — Я знаю, что ты сделала. Со мной.

В глубине моих глаз разгорается жжение, когда я замечаю напряженные плечи Минни, тьму под ее глазами. Тьму в ее голосе.

Она права. То, что я сделала, непростительно. Ничто этого не исправит.

— Прости, Мин, — шепчу я, к горлу подступает желчь. — Я не могу ничего исправить, я так…

— Пожалуйста, — шепчет она. Если бы у нее остались слезы, думаю, она бы снова заплакала. — Пожалуйста, просто уйди.

Сильно прикусив губу, прежде чем сорвусь, я выбегаю из комнаты через потайную дверь в квартиру Лайла, Генри спешит за мной, пока я посылаю Ракель мысленное сообщение.

Пятнадцать минут спустя я сижу с Генри на полу в душевой Лайла и рыдаю, обняв колени руками, под натиском теплой воды, когда слышу это.

Мужские голоса на повышенных тонах.

Выключив воду, я выползаю из ванной и заворачиваюсь в полотенце. По дороге в спальню, я прижимаюсь ухом к двери и напрягаю слух, чтобы услышать, о чем так горячо спорят мои суженые.

Я все слышу.

— Мы даже не представляем, на что она способна, — говорит Лайл, расхаживая взад-вперед по гостиной. — Кто-нибудь вообще задумывался хоть на секунду, что, черт возьми, она может сделать?

— Лайл, ты проецируешь на нее свою собственную неуверенность, — отвечает холодный, бесстрастный голос Косы.

— Это ты сказал мне, что мы должны опасаться ее силы, Коса.

— В чужих руках она — оружие, — говорит Коса. — Мейс Нага никогда не был ей отцом. Он человек, который увидел возможность в своем отпрыске и хочет извлечь из этого выгоду.

У меня сводит желудок.

— Ты говоришь о ней так, будто она — бизнес-актив, — рычит Дикарь. — Она же человек, ради Святой Матери.

— Только наполовину человек, — бормочет Лайл. — И ее анима сопротивляется.

— Ты снова проецируешь, — огрызается Дикарь.

— А ты ослеплен любовью! — отвечает Лайл. Затем более спокойно: — Как и я. Я был дураком, что не понял этого.

У меня перехватывает дыхание, и я хватаюсь за живот, когда его слова поражают меня. Сейчас меня действительно тошнит.

— Неестественно вот так бороться со своими инстинктами, — говорит Дикарь. — Это половина твоей проблемы, Лайл.

— Если я выпущу наружу своего анимуса, никто, блядь, не выживет, — усмехается Лайл. — Включая меня.

— Что ж, по-моему, это звучит как грандиозный план, — шутит Ксандер.

Я услышала достаточно.

Собравшись с силами, я вытираю нос краем полотенца и убеждаюсь, что грудь прикрыта, прежде чем с трудом открыть дверь и выйти.

Когда я выхожу, все четыре головы поворачиваются в мою сторону, и весь мой гнев улетучивается. Под глазами Лайла залегли синеватые тени, и он упирается руками в кухонный стол, как будто вот-вот сорвется. Или уже сорвался. Дикарь прислонился к камину и довольно бледен, несмотря на свой загар. Его лицо озаряется при виде меня, и он устремляется ко мне. Коса и Ксандер сидят в креслах и курят травку, которую так любят. Их лица серьезны. Энергия подобна водовороту в центре комнаты.

И это все из-за меня.

— А вот и маленький Костеплет, — злобно говорит Ксандер. — Та, кто опаснее, чем мы думали.

— О чем ты говоришь? — выдавливаю я, пытаясь бороться с собственными противоречивыми эмоциями.

Он пожимает широкими плечами.

— Просто то, что ты сделала, и есть точная причина, по которой мы хотели твоей смерти. Ты обладаешь способностями, о которых никто, включая тебя, ничего не знает. Ты — неизвестность. Опасность. Для нас. Для всех.

Ярость вонзает свои острые когти в мои вены.

— Это не так! Я никогда никому не причиняла вреда!

В комнате воцаряется мертвая тишина, слова повисают в воздухе, как труп на дереве. Я все еще чувствую мертвый вес Минни в своих руках.

Дикарь берет меня за руки и целует их, улыбаясь мне так, словно я — лучшее, что есть в мире. Внезапно я понимаю, что не могу смотреть на него.

Лайл спрашивает напряженным голосом, заставляя меня обратить на него пристальное внимание:

— Ты можешь контролировать свои силы, Аурелия?

Я вижу это по его глазам. Он думает о своей Академии. О других студентах. О том, представляю ли я для них опасность. О том, придется ли ему защищать их от меня.

Я делала все возможное, чтобы защитить своих друзей, и несправедливость его невысказанного упрека разрывает мне сердце. Влажные раны на моем животе горят не переставая, словно отголосок моих безумных усилий

— Что? — я отхожу от Дикаря. — Да, да, я могу. Конечно. Все это время я держала ситуацию под контролем.

Ксандер фыркает.

— Серьезно? Тогда что же ты сделала со своей так называемой лучшей подругой?

Слова застревают у меня в горле. Я использовала свой брачный щит, чтобы защититься от тех самых мужчин, которые сейчас стояли передо мной.

Дикарь делает шаг вперед.

— Ей просто нужно научиться…

— Ей нужен гребаный намордник! — орет Ксандер.

— Заткнись нахуй, Ксандер, — рычит Дикарь, становясь передо мной, словно защищая от остальных. — Я люблю ее такой, какая она есть. Опасной и со всем остальным комплектом.

Ксандер поворачивает голову, как будто закатывает глаза, и откидывается на спинку кресла.

— Я не хотела так поступать с Минни, — говорю я твердо. — Мне плевать, если ты мне не веришь, Лайл. Мне, блядь, плевать, если никто из вас мне не верит.

— Я верю тебе, Регина, — с готовностью отзывается Дикарь.

— Я верю в твои намерения, — вздыхает Лайл. — Но другие могут быть не столь понимающими. Я говорил с Минни, и она хочет побыть одна. Она хочет лучше узнать Йети и смириться со всем этим.

Я сглатываю, вспоминая лицо Минни.

— Я понимаю. Она сказала мне покинуть комнату.

Дикарь вздыхает, обнимая меня и кладя подбородок мне на макушку.

— Останься со мной, Регина. Я всегда хотел, чтобы ты была рядом.

— Я выделил Минни и Йети комнату в общежитии для стай, — говорит Лайл. — Таким образом, она будет подальше от Титуса.

— И подальше от меня, — заканчиваю я за него.

Мне хочется свернуться в клубок и спрятаться от того, что я чувствую, задавая этот вопрос, но я все равно его задаю.

— Можно я останусь здесь?

Лайл выпрямляется, между его бровей образуется небольшая складка, и мое сердце замирает. Я знаю ответ. Я всегда его знала.

— Нет, — его голос звучит твердо и решительно, словно он сделан из чего-то более прочного, чем сталь. И он продолжает в своей обычной манере, непреклонно. Несокрушимо. — Мы слишком увлеклись. Мы повеселились. Теперь пора вернуться к нормальной жизни.

— Повеселились? — повторяю я с отвращением. — Это так теперь называется?

— Тебе не следовало приходить сюда, и ты это знаешь. Ты забыла, что приказ о твоей казни все еще действует? Что в любой момент Совет может отменить запрет Феникса?

Это удар ниже пояса, и, судя по тому, как рычит Дикарь, он тоже так думает.

Я моргаю, глядя на Лайла, сжимаю кулаки и изо всех сил стараюсь не дать слезам пролиться.

— Куда еще я могла пойти? — спрашиваю я. Мой голос срывается на пронзительный крик: — Куда, блядь, еще я могла пойти, где люди не хотят убивать меня на каждом ебаном повороте?!

Руки Дикаря сжимаются вокруг меня, словно он может удержать меня от полного распада своей силой.

— Туда, куда пошел бы любой другой студент, мисс Аквинат, — выпаливает Лайл, подходя ко мне. — В комнату Сабрины и Ракель или в комнату Стейси.

Я стою там, уставившись на него, тело застыло, кости вибрируют. Он на самом деле вышвыривает меня отсюда.

Вычеркивает меня из своей жизни. Навсегда.

Это жжет, как раскаленный штырь, вонзенный в грудь. Но я не согнусь перед ним. Я отказываюсь.

— Значит, это все? — спрашиваю я, тяжело дыша из-за надвигающейся бури, которая вот-вот сотрет мое тело.

Он смотрит на меня сверху вниз, жестко, повелительно, непоколебимо.

— Это все, что может быть.

Я рычу на него, обнажая зубы:

— Ты лживый мудак, Лайл Пардалия.

Он широкими шагами выходит из квартиры, оставляя после себя только холод, способный соперничать с холодом Косы. Даже тепло, исходящее от Дикаря, едва ли может смягчить этот ледяной ожог.

Глава 69

Аурелия

Обхватив себя руками, я поднимаюсь по лестнице на потайной этаж в общежитии анимусов под пристальными взглядами Юджина и Дикаря, который держит мою спортивную сумку.

Я планировала выполнить свое обещание, данное Дикарю, и проводить выходные в его общежитии, но из-за разных обстоятельств у нас так и не появилось такой возможности. Это и так слишком долго откладывалось. Люди уже начали задаваться вопросом, где я была в те дни, когда у меня были гипс и я жила в квартире Лайла. Последнее, чего бы мне хотелось, — это чтобы люди начали подозревать, что ко мне относятся по-особенному.

Я высказала свою точку зрения в зале суда в тот день, когда мне переломали кости, и, кажется, это обеспечило мне некоторое уважение среди анимусов. Уважение или страх перед моим нестабильным психическим состоянием. Одно из двух.

А после того разговора с Лайлом я определенно не чувствую никакой стабильности, но мне пора стиснуть зубы и, наконец, переночевать в логове Дикаря в одной комнате с Косой и Ксандером.

— Все будет хорошо, щенок, — слышу я голос Ракель в голове. — Просто расслабься. С Минни все в порядке. Сначала она стеснялась Йети, но, думаю, вид их брачных меток сделал их счастливыми. Она плакала, а он ее обнимал. Это было прекрасно. Сейчас он ее кормит. Мистер Пардалия позаботился об этом.

— Жаль, что меня не было рядом, чтобы поддержать ее.

Ракель на мгновение замолкает.

— Теперь у нее есть пара. Нам будет не хватать ее в нашем общежитии, но она там, где и должна быть… и ты тоже. Со своими сужеными, Лия.

Ракель права. Бдядь, она действительно права.

— Но мы просто хотели уточнить, — мысленный голос Ракель становится неуверенным. — Ты ведь случайно не наложила и на нас магию Костеплета, правда? Эту штуку с брачной меткой?

— Нет. — Быстро отвечаю я. — Я проверила, как только поняла.

Наступает тишина, а затем:

— Сабрина говорит, что не знает, обижаться ей или радоваться.

Я фыркаю.

— Теперь вы все в безопасности от меня.

— Береги себя, Лия. Скоро увидимся.

Мы прерываем нашу мысленную связь, когда я захожу в гостиную скрытых апартаментов моих суженых. Ну и что, что Лайл выгнал меня из своего гнезда? У меня все равно есть второе.

Я уже бывала здесь, когда пробралась к ним, чтобы отомстить Дикарю за то, что он украл мое нижнее белье, но теперь это место кажется совсем другим. Меня охватывает легкая грусть, и на мгновение мне хочется стащить обратно свои трусики из тумбочки Лайла.

Но я не могу. Моя анима ноет, и я просто… не могу. Забирать эту маленькую часть себя из его квартиры кажется таким неправильным, и моя анима горячо соглашается.

Косы и Ксандера, к счастью, нет, когда мы входим, и Дикарь с энтузиазмом показывает нам с Генри окрестности. Мой верный комочек голубого пуха немедленно покидает меня, чтобы подробно все осмотреть, а Юджин устраивается на своем обычном месте на тумбочке Дикаря.

Я пытаюсь сосредоточиться на своей новой жизни вдали от общежития анима. Здесь есть главная гостиная с диванами, обеденным столом и сервантом для алкоголя. Есть несколько смежных комнат. Первая — это огромная спальня с тремя кроватями, во второй стоит гигантский телевизор и игровая приставка PlayStation, а последняя — запертая комната, которую Дикарь не открывает. Мой волк ведет меня в спальню и кладет мою спортивную сумку на кровать посередине. На свою кровать. Он ухмыляется и показывает мне шкафы, выделенные каждому из них, а затем ведет меня в ванную.

Она огромная и роскошная, выложена блестящей черной плиткой, с богато украшенной золотой отделкой и двумя люстрами, все достойно поместья дракона.

Здесь есть огромная душевая кабина с тремя сверкающими золотыми насадками, а все необходимые средства для душа расположены в нише в кафельной стене. Напротив находятся три раковины под широким зеркалом в позолоченной раме с изображением парящих драконов.

Дикарь объясняет, что Ксандер поручил школьной магии внести коррективы для них троих, и, если он захочет, мы можем сделать четвертый набор всего. Но я качаю головой, потому что не думаю, что Ксандер оценит, если я вмешаюсь и все изменю, ведь я ужасная принцесса-змея.

Но то, что находится по другую сторону душевой, заставляет меня слегка приоткрыть рот. Там есть спа… нет, бассейн, вероятно, будет более подходящим словом. Он встроен в пол и легко может вместить десять человек, и сейчас наполнен дымящейся водой, которая выглядит божественно. Вокруг расположены черные краны в виде драконьих голов, готовых изрыгнуть воду из пастей.

— Я знаю, — гордо говорит Дикарь. — Где бы мы ни находились, у нас должно быть что-то подобное. Косе это нужно, потому что он всегда должен быть рядом с водой, иначе с ним будет сложно иметь дело, а Ксандеру нужно, чтобы выпустить пар, потому что… — Дикарь потирает затылок и ухмыляется мне. — Ну, с ним тоже становится сложно иметь дело.

Я подхожу к нему ближе и провожу пальцем по твердой груди, на которой в кои-то веки надета футболка.

— Значит ли это, что ты единственный, с кем легко иметь дело?

Он смеется и накрывает мою руку своей.

— Нет. Я все равно буду доставать тебя все время, пока ты здесь.

Остаток дня мы проводим, свернувшись калачиком на диване перед телевизором, поедая благословенную пиццу, доставленную Эрни, одним из больших охранников-медведей, работающих на Косу. Он улыбается, когда Дикарь представляет меня, и кланяется в ответ на мою протянутую руку.

— Регина, — упрекает Дикарь после того, как он уходит. — Никто из наших зверей не посмеет прикоснуться к тебе. Ты принадлежишь мне.

— Ах да, — говорю я, хмуро глядя на свою пиццу с курицей-гриль. — Я и забыла об этом.

Прошло семь с небольшим лет с тех пор, как мне пришлось покинуть дом отца, и я забыла некоторые второстепенные правила этикета, касающиеся анимы и регины. Считается невежливым прикасаться к аниме, если она принадлежит к стае. На самом деле это прямое нарушение. Если вы хотите затеять драку, это лучший способ.

К тому времени, как я прошу Дикаря лечь спать, от Косы и Ксандера по-прежнему нет вестей. Я переодеваюсь в свои милые кружевные фиолетовые шорты для сна и майку и в темноте комнаты забираюсь в односпальную кровать Дикаря. Он притягивает меня в свои объятия, пахнущие мятной зубной пастой и мылом.

— Нам действительно нужно что-то сделать с этими кроватями, — говорит он, устраиваясь поудобнее и обнимая меня. — Может, Коса разрешит нам взять кровать для стаи.

В семейном общежитие есть большие спальни, где стоят массивные кровати, вмещающие всю стаю. Они могут спать все вместе.

— Маловероятно, — фыркаю я, когда Генри подлетает к тому месту, где я положила его подушку-гнездышко на тумбочке Дикаря.

Юджин сонно кудахчет, сидя в изголовье нашей кровати.

— Спокойной ночи, Юджин. Спокойной ночи, Ген, — говорю я сонно. — Юджин твой пленник?

— У нас дружеское соглашение, — бормочет Дикарь мне в волосы. — Не беспокойся о нем.

То, как он произносит «дружеское», звучит не особо дружелюбно.

В этот момент я слышу шум снаружи. Топот тяжелых мужских шагов, тихое бормотание низких голосов. Я не замечаю, что напряглась, пока Дикарь не начинает растирать мне руки.

— Они не будут возражать? — шепчу я.

— Конечно, нет, — отвечает Дикарь, но на этот раз в его голосе нет привычного высокомерия.

Дверь в спальню открывается, и двое мужчин, похожих на теневых гигантов, тихо направляются в ванную. Я внимательно прислушиваюсь. Получив доступ в их личное пространство, мы с моей анимой хотим знать, как они себя ведут, когда выполняют свои вечерние ритуалы. Как они чистят зубы, как намыливают тела, стоя в душевой.

— Ты не дышишь, Регина, — ворчит Дикарь.

Я немного раздражаюсь, что меня застукали.

— Извини.

— Просто не пытайся ничего затевать.

Я внезапно выныриваю из полусонного состояния.

— Прошу прощения?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, не знаю, — я сажусь и пристально смотрю в его горящие в темноте глаза.

Дикарь вздыхает.

— Знаешь, не пытайся их задирать. Или затевать драку.

Я хлопаю его по плечу.

— Как ты смеешь! Если я захочу что-то затеять, я, черт возьми, затею!

Он смеется и тянет меня за руку. Я слышу, как выключается душ, поэтому быстро ложусь обратно.

— Все, я сплю, — объявляю я.

— Хорошая девочка.

Я невольно улыбаюсь и рада, что он этого не видит. Но это также означает, что когда они заканчивают, мне открывается прекрасный вид на ванную комнату: дверь открывается и наружу вырываются свет и пар. Запах мужского мыла и травки наполняет мой нос.

Массивная фигура Ксандера тащится на другой конец комнаты к своей кровати, освещая путь неоновыми глазницами. И, Боги, два белых светящихся шара, парящих в воздухе, вместе с красным огоньком от косяка под ними, выглядят довольно жутко в ночи. Я теряю дракона из виду, когда он забирается на свою кровать.

Коса немного менее драматичен, но я держу глаза закрытыми, когда его почти бесшумные движения заставляют мое сердце пускаться в пляс. Он открывает окно между своей кроватью и кроватью Дикаря, и только тогда я приоткрываю веки, чтобы посмотреть, что он делает.

Лунный свет струится сквозь раздвинутые занавески, а его высокая фигура хищно застыла у окна. Глаза закрыты, голова слегка приподнята, словно в молитве. Как будто он впитывает лунный свет, падающий на его обнаженное лицо и торс. Луна придает коже Косы серебристо-голубой оттенок, и подчеркивает каждый совершенный мускул его татуированной шеи, груди, рук, пресса и…

Он мог бы быть самим Посейдоном. Или богом войны, поклоняющимся ночи в смиренном молчании. В другое время кто-нибудь написал бы песню о Косе. Он достоин эпической баллады или поэмы.

Я сглатываю, когда он отворачивается от меня, чтобы растянуться ничком на своей кровати, его движения плавные и чувственные.

Во тьме ночи, когда я притворяюсь спящей, меня осеняет одно потрясающее открытие.

Коса спит голым.

Я смотрю. И смотрю. И смотрю.

Лунный луч проникает через окно, подчеркивая великолепный изгиб его обнаженной мускулистой задницы и бедер, позволяя мне увидеть, что и то, и другое покрыто растекающимися чернилами. Каждый сантиметр его кожи был отмечен. И, кажется, это сделано вполне целенаправленно.