Ее бешеные звери

Тон ее голоса заставляет меня задуматься. Твердая, непреклонная интонация, которой я никогда не слышала от Минни. Это тон, не терпящий возражений.

— Спасибо, что исцелила меня, — тихо говорит она, прежде чем поспешить в ванную.

Я опускаюсь на кровать, пока она принимает душ. Беспокойство о Минни — это что-то новое для нашей дружбы. Она всегда была такой позитивной, но, боюсь, что Титус пользуется этим. Нет, не так. Я боюсь, что Титус — чудовище, которое способно причинить ей еще больший вред.

Меня вдруг осеняет, и я хватаю телефон, который спрятала в ящике с нижним бельем.

Сначала Дикарь пытается взломать мои ментальные щиты для телепатического разговора, но я не могу ему этого позволить. Его ответы слегка задерживаются, потому что он сначала преобразует текст в голос, а затем голос в текст.

Я хочу телефон для Минни.

И что я получу взамен?

Я думала, ты сказал, что я могу просить все, что захочу.

Я никогда не говорил, что это будет бесплатно.

Говнюк.

Ага.

У него должен быть розовый блестящий футляр.

Ты используешь меня в своих интересах.

Правда?

Я хочу пересмотреть условия.

Ладно, чего ты хочешь?

Я хочу, чтобы ты была в моей постели по выходным.

Но ты спишь в комнате с двумя парнями.

С Косой и Ксандером, ага. Им будет все равно, если мы займемся любовью.

Займемся любовью? Что-то трепещет у меня в животе, но я прогоняю это чувство и достаю одежду, которая прикроет телефон.

Что ты знаешь о Титусе?

Держись от него подальше, Регина.

Почему?

Я не получаю ответа.

Но, по крайней мере, у Минни будет возможность связаться со мной или со Стейси, если случится что-то плохое.

Мне все еще кажется странным, что Дикарь открыто зовет меня своей региной, но остальные студенты воздерживаются от комментариев по этому поводу. Из страха перед ним, конечно. Тем не менее, у меня все еще повышается уровень адреналина в крови, когда речь заходит о наших отношениях, особенно в классе, где Лайл чувствует себя обязанным вскрывать наши мысли.

Нам с Дикарем приходится работать вместе, поэтому я меняюсь стульями с Ксандером. Мы заполняем таблицу о наших ожиданиях друг от друга, что означает, что я заполняю ее, пока Дикарь улыбается мне и предлагает полезные советы.

— Запиши, что я ожидаю, что ты будешь раздвигать ноги и принимать мой язык каждое утро и каждую ночь.

Сабрина хихикает за другим столом, а я бросаю на него предупреждающий взгляд.

— И запиши, что я ожидаю, что ты никогда не отдашь ни один из моих подарков… Не поднимай на меня бровь, это меня заводит.

Но я думаю о своей розовой сумочке, которая все еще в безопасности в моем комоде.

— Что ж, у меня те же требования, — ворчу я.

— У меня она в стеклянной банке.

— Что?

— Обертка от шоколада, который ты мне подарила.

Что-то внутри меня переворачивается от его слов.

— Она все еще у тебя? — недоверчиво бормочу я. В конце концов, он забрал мои подарки.

Он осторожно берет мою левую руку и целует тыльную сторону.

— Конечно.

— Предательница ордена, — бормочет кто-то из-за стола позади нас.

Именно в такие моменты я понимаю, что не только не имею никакого контроля над Дикарем, но и что он неуравновешенный волк в человеческом обличье. Бесконечную долю секунды мы с Дикарем смотрим друг на друга. Встревоженные голубые глаза встречаются с горящими ореховыми. И я вижу точный момент, когда его волк берет верх.

И тогда все превращается в безумный, кровавый хаос.

Дикарь разворачивается и бросается на коренастого орла со светлыми волосами по имени Данте. Они оба откидываются назад вместе со стулом, на котором сидит парень, когда Дикарь обрушивает всю мощь своих кулаков на голову орла.

— Стой! — приказывает Лайл. Я бросаю на него быстрый взгляд и вижу, что он вытянул руки, но его телекинез не работает на Дикаре.

Дерьмо. Один на один, моя брачная группа примерно одинакова по силе.

— Ксандер! — кричу я.

Но дракон просто закрывает глаза и пожимает плечами.

— Не мой цирк, не моя обезьяна.

Как же хочется врезать ему по его идеальной драконьей морде.

— Может, нам стоит вмешаться? — спрашивает один из анимусов-волков пронзительным, испуганным голосом, пока Дикарь колотит Данте кулаками по лицу и плечам.

— Нет, — резко отвечает Йети. — Когда он становится таким, лучше дать ему закончить, иначе все пострадают.

Кровь хлещет фонтаном и слышится хруст костей.

— Но он же убьет его! — кричит Минни.

Данте уже полностью обмяк, когда Лайл подходит и стаскивает с него Дикаря за шиворот черной майки. Волк бьет льва в левую часть челюсти. Голова Лайла откидывается в сторону. Все в комнате ахают.

Но это движение, кажется, что-то пробуждает в львином анимусе. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, Лайл наносит Дикарю ответный удар.

Голова моего волка откидывается назад со слабым мычанием.

Я одновременно возбуждена и напугана.

Но Дикарь только смеется и жестом приглашает Лайла подойти ближе.

— Еще!

Вся комната наполняется электрической силой, пока лев и волк сверлят друг друга взглядами, их свирепые анимусы явно под контролем и бросают вызов доминированию.

Лайл выглядит так, словно собирается снова ударить Дикаря…

— Лайл, — слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить. Мой голос какой-то хриплый. Своего рода предупреждение.

Голова Лайла резко поворачивается ко мне, и я поражаюсь его взгляду и львиной натуре, которую он никогда не выпускает на поверхность. Я шокирована его видом и стоящей за этим силой воли. Радужки льва дрожат, словно Лайл активно борется со своим анимусом, а его анимус говорит нет.

Но в мгновение ока все исчезает, и Лайл берет себя в руки, надавливая голосом на Дикаря.

— Успокойся, — рявкает он.

Лайл оборачивается и жестом указывает на пару львов.

— Доставьте Данте в медицинский центр.

Дикарь рычит, пока мы наблюдаем, как Данте левитируют вверх с лицом, превращенным в кровавую кашу. Сквозь кожу мелькает белая кость. Мой желудок сжимается, и я надеюсь, что орел не умер, но медицинский центр рядом, так что, полагаю, он выживет.

— Угадай, кто проведет выходные в одиночке? — выпаливает Лайл. — В этом не было необходимости, Дик.

Дик? С каких это пор они в дружеских отношениях и называют друг друга по прозвищам?

— Он оскорбил мою Регину, — рычит Дикарь. — Аурелия ничего не может поделать с тем, что мы связаны судьбой. Нахуй тебя, Лайл.

— Становись в ебаную очередь.

Ладно, может, и не в дружеских отношениях.

— Не сопротивляйся, Дикарь, — говорю я, опасаясь, что в этом гневном угаре он скажет еще что-нибудь.

Дикарь вздыхает так, будто его отрывают от важных дел, но мощное тело расслабляется, а плечи опускаются, когда он позволяет Лайлу увести себя. Как только они исчезают из виду, покрытая татуировками рука Дикаря цепляется за дверной косяк и появляется его голова. Он посылает мне воздушный поцелуй и быстро говорит:

— Я люблю тебя, Аурелия, — прежде чем Лайл снова хватает его.

Сабрина фыркает, и Минни укоризненно машет на нее рукой.

Моя ладонь сама тянется к животу, но не из-за отвратительных, жгучих ран, а потому что внутри меня внезапно возникает приятное трепетное чувство.

Минни берет меня за руку и кладет свои розовые кудряшки мне на плечо.

— Я так счастлива за тебя, Лия.

И, клянусь Богиней, я тоже думаю, что счастлива.

Глава 29

Лайл

— Вот твой список дел на завтра, — говорит Джорджия, кладя на мой стол аккуратно напечатанный лист формата А4.

— Спасибо, — отвечаю не глядя, мой взгляд прикован к экрану компьютера, где я открыл шесть окон с камер наблюдения по всей школе. Пять из них только для виду, потому что меня интересует только одно.

Аурелия сидит между Клювом и Юджином на специальном занятии по птицеводству. Они наблюдают за Терезой, которая демонстрирует, как проверять состояние крыльев с помощью одного из бородатых стервятников, терпеливо сидящего на ее столе.

Клюв сильно наклоняется, сокращая расстояние между ними из-за своего гораздо превосходящего роста, чтобы прошептать что-то на ухо Аурелии. Она тихонько хихикает.

Я смотрю на Клюва и на ничтожное расстояние между ними. Клюв осторожничает, чтобы его запах не попал на кожу Аурелии, но между ними всего несколько сантиметров. Орел тянется вверх, чтобы размять руки, напрягая бицепсы, выступающие из-под белой футболки. Казуар, сидящий по другую сторону от Юджина, смотрит на Аурелию и проводит татуированной рукой по своим каштановым волосам до плеч с голубыми кончиками.

Красный комок гнева скручивается в моей груди, пока я наблюдаю за их позерством.

Аурелия, рассеянно вертевшая ручку, нечаянно роняет ее, и та падает, закатившись под стол. Внезапно все самцы поблизости от нее ныряют под парту, вне себя от желания первыми достать ручку… и, без сомнения, при этом заглядывают ей под платье.

Аурелия поспешно отодвигает стул и качает головой, когда ястреб-победитель с гордостью вручает ей ручку, продолжая стоять перед ней на коленях.

Идиоты сраные.

— Прошу прощения?

С тревогой я возвращаю свое внимание в кабинет и понимаю, что высказался вслух.

Я бросаю взгляд на Джорджию и поспешно указываю на другую запись с камеры, показывающую переднюю часть территории Академии и колонию белых птиц на поле для Охотничьих игр.

— Какаду вернулись.

Она прочищает горло и смеется.

Откинувшись на спинку стула и пытаясь расслабить напряженные мышцы, я ругаю себя за свое поведение. Я пристрастился наблюдать за Аурелией через камеры видеонаблюдения. Я слежу за ней на занятиях, в столовой и даже ловлю себя на том, что наблюдаю за ней, когда она в конце дня идет по кампусу в сторону общежития. Даже на совещаниях я отвлекаюсь и достаю телефон, чтобы включить трансляцию с камеры. Я выучил расписание девушки наизусть, поэтому всегда быстро нахожу ее.

И если по какой-то причине Аурелии нет там, где она должна быть, я ловлю себя на том, что лихорадочно просматриваю каждую камеру с рвущемся из груди сердцем, пока снова не нахожу ее. Эту одержимостью, с которой я выслеживаю ее, следовало бы направить на выяснение обстоятельств, как она смогла попасть в мою квартиру и оставить свой… маленький подарок.

Аурелия затеяла опасную игру, распространив свой запах по всей моей кровати. Меня поймали с поличным, и я не знал, как к этому относиться. Но если она думала, что это смутит меня, то сильно ошиблась. Это только сделало меня еще более зацикленным на ней.

Жар разливается по моим венам, и я разминаю шею, пытаясь хоть немного снять напряжение, пока смотрю на руку Клюва, лежащую на столе, слишком близко к Аурелии, на мой взгляд.

Я отрываю от них взгляд, пока не пробил дыру в мониторе.

— Я собираюсь остаться здесь на выходные, — говорит Джорджия, слоняясь без дела возле моего стола. — Возможно, навещу своих родителей на следующей неделе.

— Отлично, — еле слышно произношу я. Поскольку мы находимся в паре часов езды от города, большинство сотрудников и охранников предпочитают жить в течение учебной недели в небольшом городке в двадцати минутах езды отсюда. По выходным они чаще всего уезжают домой.

— Что ты собираешься делать завтра вечером? — спрашивает она.

— Работаю, — отвечаю я, просматривая свои электронные письма, чтобы обнаружить пять новых уведомлений за последние десять минут. Одно из них — очередная просьба о встрече от Змеиного двора. Чехол телефона скрипит, угрожая треснуть, и мне приходится сознательно ослабить хватку.

Джорджия смеется, и от этого смеха у меня по спине пробегают мурашки.

— Ты так много работаешь, Лайл. Тебе следует пойти со мной в кино. Как раз вышел новый…

Я поднимаю на нее серьезный взгляд, и она тут же закрывает рот. Джорджия может выбирать мужчин из семейства кошачьих в любой день недели, но еще не нашла свою стаю. Для защиты своих студентов я нанимаю только тех сотрудников, которые уже состоят в брачных группах. Джорджия не была моим выбором в качестве секретаря, но она племянница короля кошек, и я был вынужден взять ее на работу, когда она подала заявление в прошлом году.

Она сразу же попыталась затащить меня в свою постель. Поскольку выбор в нашем захолустье был невелик, я принял ее предложение.

Но только до тех пор, пока не встретил Аурелию. И внезапно мне даже смотреть на Джорджию стало тошно. Если так пойдет и дальше, мне придется ее уволить.

— Хорошего вечера, Джорджия, — ровным голосом говорю я.

Она натянуто кивает в ответ на мой откровенный отказ и широкими шагами выходит из кабинета. Огонь все еще распирает мои вены, и я решаю, что нужно выпустить пар.

Когда Селеста начала работать со мной в возрасте семнадцати лет, она ясно дала понять, что ни один пункт ее программы тренировок не подлежит обсуждению. Мне нужно было сохранять спокойствие. Мне нужно было сохранять контроль. Итак, это был строгий ежедневный режим медитации, написания эссе, разговоров о своих чувствах, тяжелых физических упражнений, смешанных боевых искусств и общего обучения. Когда мне исполнилось восемнадцать, я также должен был придерживаться регулярных занятий сексом. Одним из отличий тюрем для анималия от тюрем для людей была необходимость для зверей заниматься сексом, чтобы сдерживать их порывы. В Блэквотор был огромный список секс-работников, так что мне не составляло труда удовлетворять свои плотские позывы. Однако, как только я начал работать здесь, мне пришлось составить свой собственный список, и Джорджия была удобным постоянным участником.

Теперь, когда списка не существует, передо мной встала важная задача сосредоточиться на остальных моих повседневных дисциплинах.

Всем мужчинам-анимусам необходимо каждый день истощать физическую энергию, чтобы оставаться стабильными. Именно поэтому мы так много вложили в спортивный зал «Джунгли» и в традиционное спортивное оборудование на складе за школой.

Поскольку студенты только заканчивают свое последнее занятие на сегодня, спортзал пуст. Переодевшись в раздевалке, я направляюсь прямо к боксерскому снаряжению. У нас есть линейка «Анималия» — силовые боксерские груши, скоростные мячи и даже боксерский ринг, на который я запретил Дикарю заходить.

Я направляюсь к тому же боксерскому мешку, по которому бил через день последние четыре года, и принимаюсь за работу, находя стабильность в знакомом ритме.

Мои мысли возвращаются к Аурелии. Возвращаются к Клюву и мужчинам, окружающим ее в каждом. Ебанном. Классе. К тому, как Дикарь властно обнимает ее при любом удобном случае. К тому, как каждый мужчина скользит взглядом по ее лицу, ее телу, ее ногам.

Я вспоминаю, как она облизывает губы и покусывает ручку. Как смотрит на меня своими большими мифическими голубыми глазами, от которых мой член моментально твердеет, и каждая клеточка моего тела завидует любому, кто может свободно прикасаться к ней, смеяться с ней и просто разговаривать…

Но затем я бью по воздуху и отшатываюсь назад, приходя в себя.

Там, где раньше была боксерская груша, теперь валяются куски кожи и набивки. Мне даже не нужно смотреть влево, чтобы понять, что там выстроилась в ряд молчаливая и неподвижная толпа студентов, пропитывая воздух страхом и вожделением.

Краем глаза я вижу, как один из них медленно приближается ко мне, стараясь двигаться медленно и предсказуемо, как зверь, не желающий спровоцировать хищника. Я стою неподвижно, ожидая, когда он даст о себе знать.

— Эм, сэр?

Это пантера-третьекурсник, которого я сопровождал в прошлом году в суд по нескольким обвинениям в непредумышленном убийстве. Я до сих пор вижусь с ним на ежемесячных занятиях по работе с проблемами управления гневом, так что я его хорошо знаю.

Требуется сознательное усилие, чтобы мой голос звучал спокойно.

— В чем дело, Мэддокс?

Он неуверенно протягивает мне что-то слегка дрожащей рукой.

— Вы можете оставить его себе.

Я поворачиваюсь, чтобы взять предмет с его ладони, и, узнав его, резко выдыхаю носом. Это академический мячик-антистресс, который кто-то из студентов разработал в качестве своего проекта. На лицевой стороне пузырчатыми буквами выведено: «Сожми меня, детка». На обороте: «Мне нравится, когда жестко».

— Спасибо, — сухо говорю я.

— Не за что, босс.

Я выхожу из зала, игнорируя множество настороженных взглядов, прежде чем отправить электронное письмо Рубену с просьбой заказать новый боксерский мешок.

Глава 30

Коса

Глубокой ночью, при свете растущей луны, Ксандер приземляется на приличном расстоянии от центра города, в одном из наших постоянных мест для приземления. В пятидесяти шагах от нас меня ждут две машины.

— Увидимся через несколько дней, брат, — говорит он.

— Удачной охоты, — отвечаю я, слезая с его спины, и спрыгиваю на поле.

Я смотрю, как он улетает, как его мощное тело взмывает в небо, бросая вызов законам физики, и это всегда потрясающее зрелище. Чешуя отливает иссиня-черным в лунном свете, пока небо не поглощает дракона целиком.

На побережье страны сейчас отлив, и, хотя мне очень хочется его увидеть, у меня нет на это времени. Руфус выходит из первой машины и пожимает мне руку. Мы обмениваемся парой слов, после чего он передает мне ключи от второй и уезжает.

Я сажусь за руль своего любимого черного «Мазерати» и отправляюсь на поиски дороги. После полета на драконе вождение автомобиля кажется детской забавой, вот только у призрака, который вечно преследует меня, теперь есть причина быть рядом.

Он появляется на пассажирском сиденье, блестящий от влаги, с сине-серой кожей, спутанными черными волосами и ртом, полным острых, как бритва, зубов.

Найди их, выследи, разорви на куски, — шепчет голос в моей голове. Сгони машину с дороги, разбей ее, укради, задуши.

Я делаю многострадальный вдох. Земельный психоз — это то, с чем я обычно могу справиться. Он постоянно со мной, но разлука с моими братьями всегда удлиняет поводок. Ксандер хотел пойти со мной, но на этот раз я его отговорил. Мне нужно отлучиться на несколько дней, чтобы навести справки, и не стоит настолько испытывать Лайла, исчезая с его радаров сразу вдвоем. Поэтому я пытаюсь отвлечься от шепота другими способами.

Обратившись к Академии, я ощущаю знакомую золотую энергию, которая отвлекает мой бушующий разум.

Раздражение захлестывает меня, когда я натыкаюсь на преграду. Вокруг Академии появился новый барьер, который защищает всех внутри от внешних сил и не позволяет мне войти. Это древняя магия, без сомнения, пробудившаяся, когда скрытая в ней сила дракона проявилась в полной мере. Но время ее появления крайне интересно. По какой-то причине школа признала в Аурелии родственную душу.

Но есть еще мой брат-дракон. Я знаю, что он чувствует себя вновь отвергнутым. Как будто мифическое существо, лежащее в его основе, сопротивляется этим новым силам.

Он не знает, что делать, и я тоже. У драконов немного другой способ формирования брачных уз. Это процесс, который еще более примитивен, чем у остальных зверей. Настолько примитивен, что драконы обычно спариваются только в моногамные пары.

Это одна из многих причин, по которым Ксандера изгнали из семьи. Не главная, но еще одна, усугубившая ситуацию.

Я добираюсь до главного города два часа спустя, в разгар ночной суеты, и это почти помогает мне отвлечься от призрака. Здесь слишком много всего, что можно увидеть, понюхать и попробовать на вкус. Вокруг меня бурлит кровь, смешанная с кайфом, алкоголем, похотью и адреналином.

Люди спотыкаются и шумят, одетые в свои лучшие или худшие наряды, и стараются провести субботний вечер как можно ярче. Есть клубы, куда пускают только зверей, но даже в человеческих клубах отказались от вышибал-людей в пользу медведей и львов. А еще есть стриптиз-клубы, которые нанимают неспаренных регин, чтобы те заманивали зверей и делали кассу. Пара таких клубов принадлежит мне. У каждого из нас, кто играет по-крупному, есть территория в главном городе. Несколько улиц находятся под нашей единоличной юрисдикцией, а разведчики и охранники следят за тем, чтобы не было незаконной деятельности. Этот город слишком велик, чтобы им мог управлять один зверь, и если бы не это соглашение, могло бы начаться кровопролитие. А так мы все вполне довольны.

Я пробираюсь на свою территорию, в отель, где мы договорились встретиться с Мардуком. Будучи неженатым половозрелым самцом, он неспокоен и никогда не задерживается надолго на одном месте в надежде найти свою брачную группу.

Этот отель — один из моих крупнейших, и я отдаю ключи парковщику, тощему молодому волку, который при виде меня едва не падает.

Я делаю вид, что не замечаю оплошности, и он, запинаясь, здоровается, обещая присмотреть за моей машиной.

— Лучше бы так и было, — говорю я ему. — Это моя любимая.

Он практически ссытся, поэтому я улыбаюсь ему. Результат тот же, и я вынужден дать ему полтинник, чтобы загладить свою вину. Я захожу внутрь и сворачиваю налево в атриуме, чтобы попасть в клуб.

Когда я стал владельцем, Дикарь сменил название на «Прыгающие базуки», и я качаю головой каждый раз, когда вижу неоновую вывеску желтого цвета над входом. Мы сохраняем стиль для более состоятельных постоянных клиентов.

— Рад вас видеть, сэр. — Рагнар, здоровенный лев на входе, отстегивает красный шнур и пропускает меня. Я киваю в знак благодарности, проходя мимо.

В передней части играет какая-то новая песня в стиле RnB, а танцпол полон энергичных молодых миллениалов в их лучших субботних нарядах. Бармены кивают мне, когда я прохожу мимо, направляясь в VIP-зону в глубине зала. Адонис, красивый и кокетливый лев в клубной униформе — черном костюме и галстуке — улыбается мне и жестом отводит в сторону пару отважных волчиц, пытающихся пробиться ко мне.

Они не просто навеселе, они пялятся на меня с открытыми ртами, когда я прохожу мимо.

Клубная музыка становится тише, когда за моей спиной закрывается дверь и призрак снова начинает свое бесконечное бормотание. Из широкого коридора с красным узором расходятся многочисленные комнаты. Некоторые из этих комнат и альковов занавешены, в других есть стеклянные двери, так что можно видеть, что именно происходит внутри.

Кое-что из этого разврата навевает неприятные воспоминания и делает шепот призрака еще мрачнее, поэтому я не заглядываю внутрь.

Но я действительно захожу в дверь в самом конце коридора.

Первое, что я вижу, это Блэр и Блейд, пара близнецов-гепардов, которые соорудили «Эйфелеву башню» с гибкой брюнеткой в красном нижнем белье, стоящей на четвереньках на красном кожаном диване. Оба самца полностью обнажены, их мощные тела двигаются в унисон. Самка ягуара стонет вокруг члена Блэра, пока Блейд трахает ее в задницу. Он шлепает ее по заду, а затем машет мне той же рукой, не сбиваясь с ритма. Ему отрезали язык много лет назад, поэтому он не может говорить.

— Сэр, — говорит Блэр, официально кивая мне. — Всегда рад встрече.

Тонкий слой пота, блестящий на их подтянутых грудных мышцах в тусклом свете ночника, и сильный запах возбуждения, наполняющий воздух, говорят мне, что они занимаются этим уже час или больше.

Я с радостью оплачиваю услуги этой элитной секс-работницы и ее молчание, потому что близнецы — лучшие убийцы, которых я имел удовольствие нанимать. Они эффективны, результативны и, что самое главное, бесшумны. Единственное, что выдает их стресс от работы, — это то, что они любят трахать своих женщин до изнеможения, поэтому я подбираю им лучших «бабочек» в городе.

Мужественным, не состоящим в паре анимусам, нужно регулярно трахаться, чтобы сохранять спокойствие и концентрацию на работе. Неудовлетворенные самцы слишком часто идут на необдуманный риск, а необдуманные решения обычно оказываются плохими. Я не потерплю такого в своей команде.

Мардук сидит в красном кресле рядом с ними, наблюдая за троицей с клиническим, оценивающим прищуром, его длинные, покрытые татуировками пальцы сложены домиком. Он встает, когда я приближаюсь к нему, и отвешивает поклон. Каспийский тигр прекрасно смотрится в черном костюме и с блестящими черными волосами, распущенными по плечам. Темные пронзительные глаза оценивают меня со своей типичной беспощадной точностью, прежде чем он жестом приглашает меня следовать за ним в соседнюю комнату.

Я вхожу, и он закрывает дверь, отсекая все звуки. Перед нами два стильных кресла, между которыми стоит небольшой круглый столик, и одностороннее стекло, демонстрирующее танцпол клуба.

— Спасибо за информацию о Титусе Клосоне, — говорю я, присаживаясь и закуривая косяк.

— Не за что, — отвечает Мардук своим баритоном с легким акцентом, характерным для Старого Света. — Союз Клосонов с Полупернатыми и Нагами может стать проблемой.

Действительно проблема. Отец Титуса владеет территорией, которая граничит с моей недавно захваченной территорией. Он также намеренно превратил обоих своих сыновей в бешеных, чтобы установить над ними полный контроль, и использовал их в качестве наемных убийц.

И я не сомневаюсь, что появление Титуса в Академии Анимус, пока я был там, вовсе не совпадение. Заключив перемирие с Полупернатыми и Змеиным Двором, они определенно забыли об отсутствии перемирия со мной.

— Следующее дело, — Мардук протягивает мне лист бумаги с напечатанным текстом. — Это адрес, где ее держат.

Я удивленно поднимаю брови, прочитав название.

— Я знаю, — сухо говорит он. — Это будет опасная операция. И с монстром, который ее охраняет? Почти невыполнимая.

Воистину монстр.

— И ты возьмешься за это?

— Да, конечно, — он говорит это так, словно для меня это должно быть очевидно.

Мои губы едва заметно изгибаются в улыбке.

— Все члены стаи учтены? — спрашивает он серьезно.

— Леди Селеста подтвердила, что их было трое.

— Я бы хотел познакомиться с Аурелией, — задумчиво говорит он.

Моя реакция не заставляет себя ждать — из горла невольно вырывается первобытное рычание.

Каспийский тигр качает головой, и его черные волосы переливаются разноцветными огнями танцпола.

— Ты знаешь, что я имею в виду, друг-акула. Мы с ней — последние представители нашего вида. Возможно, она поделится со мной своей мудростью.

— Ей всего двадцать, Мардук, — бормочу я. — И она только-только смирилась с тем… кто она есть.

— А чем ты занимался в двадцать? Ты уже сделал себе имя среди тех, кто бродит во тьме. Ты должен научить ее. — И добавляет недоверчиво: — Разве нет?

Нет, я пытался сделать прямо противоположное. Я слишком долго использовал своих врагов против самих себя. Было что-то невероятно приятное в том, чтобы обернуть их же атаку против них самих. И всё же…

— Ты не считаешь ее союзницей, — невозмутимо произносит он. — Это плохо.

Даже сейчас я чувствую потребность вернуться к ней и почувствовать запах ее крови. Различные воспоминания, которые я получал от Дикаря о времени, проведенном с ней, были настоящей пыткой — во многих смыслах.

— Ты ее не знаешь, — говорю я, доставая зажигалку и поджигая бумагу. Мы оба наблюдаем, как она скручивается от жара.

— Я, например, не могу дождаться встречи с моей региной, — Мардук сцепляет пальцы домиком и немигающим взглядом смотрит сквозь стекло на извивающихся танцоров. Вспышки стробоскопов танцуют на его аристократических чертах. — Она вполне может оказаться лысой гарпией с обнаженной грудью и клыками, и я с радостью паду ниц к ее ногам. Это наша ответственность. Единственная ответственность. Я собрал слишком много безделушек, которые не могу подарить ни женщине, ни гарпии. — Его взгляд возвращается ко мне. — Ты ничего не видишь в моей крови?

Впечатление, которое я получаю от крови Мардука, вызывает у меня головную боль, но в ней есть нечто неуловимое, что я не могу определить. Словно ускользающая мысль.

Я говорю ему об этом, и впервые за все время, что я его знаю, он едва заметно приподнимает брови в неком подобие эмоций.

— Интересно, — бормочет он.

Когда Мардук выводит меня из обеих комнат в коридор, мы проходим мимо комнаты, из которой доносится мужской крик. Из-за двери исходит оранжево-черная энергия отчаяния. Мардук спокойно заглядывает внутр.

Крики резко обрываются.

— Ш-ш-ш, — говорит он, прижимая палец к губам. — Люди пытаются совокупляться, помимо всего прочего.

Тигр закрывает дверь.

— Извини за это, друг. Похоже, у нашего последнего пленника нет никаких манер. Но он даст мне доступ к чертежам до того, как все закончится.

Я одариваю его слабой улыбкой.

Мардук слегка улыбается в ответ.

Глава 31

Аурелия

Воскресным вечером Минни, Стейси и я посетили студенческий городок и решили выпить горячий шоколад в милом маленьком кафе, которым управляют пара вычурных сестер-волчиц. Было уже время закрытия и мы остались в кафе последними.

— Так в скольких зверей ты можешь превращаться? — взволнованно шепчет Стейси.

Я допиваю остатки горячего шоколада, прежде чем ответить.

— Мне нужно прикоснуться к ним, чтобы превратиться в них, — тихо говорю я. — Но в начальной школе у нас был детский зоопарк, и я смогла потрогать альпаку, мышей, цыплят, овец…

— Да ладно тебе! — шепчет Минни. — Домашние животные, Лия?

Я ухмыляюсь им.

— Ну, однажды мне довелось засунуть руку в морскую воду…

Стейси делает большие глаза, и я закрываю рот как раз вовремя, чтобы увидеть охранника, с важным видом идущего по мощеному переулку. Он останавливается перед нашим маленьким столиком на улице и молча протягивает мне черный конверт с приглашением на прием.

Я беру у него конверт, хмуро оценивая его невероятный рост.

По моему позвоночнику пробегает дрожь.

На мужчине черная балаклава и солнцезащитные очки, скрывающие лицо и личность, как и у всех остальных охранников, но я не могу отделаться от ощущения, что в нем есть что-то необычное. Он довольно высокий, того же роста, что и Дикарь, и черная боевая форма облегает очевидно мускулистую фигуру.

— Ты новенький? — мурлычет Стейси, не сводя с него глаз.

Волшебные огни, подвешенные над нами, отражаются в его темных очках, и он молча показывает мне рукой в перчатке, чтобы я открыла конверт.

— Похоже, новенький, — соглашается Минни, деликатно принюхиваясь.

Я прочищаю горло и открываю приглашение.

На этот раз оно написано не рукой Лайла, как я ожидала, а очень женственным, уверенным почерком.

— Вот дерьмо, — шепчу я, показывая письмо девочкам.

— Директриса? — шепчет Минни. — Она хочет тебя видеть?

— Самое время, — говорит Стейси.

— Думаю, она давала тебе время обвыкнуться, — Минни кивает. — И, возможно, разрабатывала план для Совета.

По всему моему телу пробегают мурашки.

— Очень на это надеюсь. Не знаю, как долго действует судебный запрет Феникса.

Мы несколько раз спрашивали Терезу, но она понятия не имела, даже просмотрела дела в библиотеке, но не смогла найти ничего нового. Но, к моему огорчению, это было во всех новостях. Первое, что я сделала, когда Дикарь подарил мне телефон, это загрузила новостное приложение Animalia Today. Сейчас мое дело опустилось в середину списка горячих новостей, но по-прежнему было очень актуально.

— Комендантский час, пошли, — говорит Стейси. — И оставьте меня у общежития анимусов.

Я поднимаю глаза и понимаю, что охранник все еще возвышается над нами, внимательно прислушиваясь.

Какой проныра.

Он жестом показывает нам идти вперед, как будто собирается проводить нас. Мы снова оглядываем парня с ног до головы, бросив взгляд через плечо, и неторопливо направляемся в кампус. Мне безумно хочется, чтобы мои подруги тоже нашли свои пары, и мы могли бы дружно сплетничать о них, но, по крайней мере, они знают, как отвлечься во время поисков. Многие анима вступают в связь с охранниками, мы все знаем этот коллективный секрет, но в общежитии было так много анимусов, так что выбор и без того обширный.

Как раз один из таких отвлечений только что вышел из магазина мужской одежды с черным пакетом в руке.

— Дамы, — Йети, беловолосый сибирский тигр, кивает нам, хотя его голубоглазый взгляд устремлен только на Минни.

Он преданно служит Косе и до появления Титуса был самым опасным тигром в Академии. Йети один из самых крупных самцов в округе и всегда один, когда не с бандой акулы. Думаю, что его шкура такая же белоснежная, как и волосы.

— Привет, преступник, — ворчит Минни, как будто он ее раздражает. — Снова собираешься кого-нибудь избить?

— Браслеты, — он наклоняется и щелкает серебряными украшениями на ее левом запястье. — Ты становишься все красивее с каждым разом, когда я тебя вижу.

Минни усмехается и прикрывает браслеты одной рукой.

— А ты становишься все грубее с каждым разом, когда я тебя вижу!

Она топает мимо него, а мы со Стейси, хихикая, следуем за ней.

— Боже, Мин! — взволнованно шиплю я, когда мы покидаем деревню, показывая наши сумки охране на выходе. — За тобой охотятся два самых крутых тигра в округе!

— Йети — придурок, — говорит она, хотя я замечаю, что ее щеки слегка покраснели.

Когда мы уходим, тот же самый высокий охранник следует за нами на расстоянии. Полагаю, я ценю дополнительную охрану, но нахожу это странным, потому что обычно они ходят парами.

У меня покалывает в затылке, и я бросаю на него еще один взгляд. Он неторопливо идет позади нас, как будто у него есть все время в мире. Мой взгляд прикован к длинной линии его ног и ширине плеч, освещенных сзади деревенскими гирляндами. Его силуэт пугающий, и мне становится не по себе.

Я знаю, что многие здешние охранники находятся на жалованье у Косы, но неужели моему отцу было бы так сложно провести сюда одного из своих? При мысли об этом у меня учащается сердцебиение. Но схватить меня прямо в школе было бы практически невозможно, учитывая все меры предосторожности, которые я приняла.

Генри тихо чирикает себе под нос, сидя у меня на плече, напоминая мне, что он — еще одна форма защиты. И какой-то один единственный анимус? Я справлюсь с этим ублюдком, если он выкинет какую-нибудь глупость.

Мы проходим мимо общежития анимусов, и обе моих подруги останавливаются.

— Это и моя остановка, — тихо признается Минни. Она указывает на свою радужную дорожную сумку, показывая, что там лежат ее вещи. — Увидимся утром после встречи?

— Ага! — я пытаюсь скрыть свое беспокойство, пока обнимаю их, а затем смотрю, как они практически вприпрыжку бегут в общежитие анимусов.

Из стереосистемы в комнате отдыха льется рок-музыка, и желание последовать за ними заставляет меня сделать шаг к двери. Двое моих суженых, без сомнения, уже в своих комнатах, а Дикарь заперт в одиночной камере. Интересно, чем они занимаются? Может, дрочат по ночам, думая обо мне?

Поскольку Дикарь все еще в изоляторе, сегодня вечером мне ничего не светит. Похоже, я один на один со своим любимым вибратором, и у меня действительно появляется соблазн достать тот, что с головой льва.

Только когда Минни и Стейси благополучно оказываются внутри, я вздыхаю и спешу в общежитие анима, оглядываясь по сторонам и дрожа от прохладного ночного ветерка. Меня сопровождает стрекотание цикад, а свежий запах эвкалипта обостряет разум.

И этот одинокий охранник все еще следует за мной.

Нахмурившись, я добираюсь до своего общежития, достаю удостоверение личности и практически ударяю им по сенсору.

— Аурелия! — радостно восклицает Кристина, не отпирая дверь. — Мы сегодня еще не болтали.

— Впусти меня, Кристина, — говорю я, снова постукивая своей карточкой. — Уже поздно.

И темно.

— О, приветствую, друг! — весело кричит Кристина.

Я резко оборачиваюсь и вижу устрашающего вида охранника прямо за спиной. Он поднимает руку в перчатке, приветствуя горгулью, но ничего не говорит.

Сердце начинает колотиться уже где-то в висках.

— Почему ты преследуешь меня? — спрашиваю я. — Я уже дошла. Можешь идти.

В темноте ночи он выглядит, как подкравшийся хищник, взирающий на меня с высоты своего огромного роста. Я ошиблась, должно быть, он такой же высокий, как и Ксандер. Меня прошибает пот. Я буквально ничего не могу разглядеть: ни его кожи, ни его лица. Даже глаз. Каждый сантиметр тела скрыт униформой. Его руки покоятся на автоматической винтовке, закрепленной на ремне, с непринужденностью человека, который много лет владеет оружием.

Он склоняет голову набок, словно задавая мне вопрос. Я качаю головой, не понимая, что, черт возьми, происходит. Но то, как он смотрит на меня, заставляет мое тело покрываться мурашками.

Подождите минутку.

— Теперь ты можешь идти, — повторяю я, стараясь не показывать своей паники.

— Спокойной ночи, добрый сэр! — выкрикивает Кристина. — Мы можем поболтать о вашей личной жизни завтра вечером!

Не имея другого выбора, он склоняет голову и уходит. Я смотрю ему вслед, пока ночные тени не поглощают его силуэт.

Я физически ощущаю, как он уходит, и мои плечи опускаются от облегчения.

— Жуть, — говорю я горгулье, пытаясь скрыть дрожь и внезапно возникшее подозрение.

— О, я не знаю, — отвечает она, глядя ему вслед. — Я бы соблазнилась его убийственным взглядом.

Теперь моя очередь уставиться на Кристину.

— Что ты сказала?

Она фыркает.

— Разве можно меня винить? Я дух драконьего поместья, и мифические ордены приводят меня в восторг. У меня возникает непреодолимое желание им помочь. Как я помогаю тебе.

Я практически врываюсь через дверь.

Когда я возвращаюсь в комнату, раздается пронзительный крик, который немедленно приводит меня в чувства.

Я инстинктивно дергаюсь и вскрикиваю, а потом щелкаю выключателем и вижу Юджина с расправленными крыльями у изголовья моей кровати.

— Клянусь Богиней, Юджин! — восклицаю я с облегчением, когда Генри подлетает к нему поздороваться.

Они стучат клювами и кудахчут друг на друга, прежде чем Генри плюхается на свою подушку в виде пончика. Юджин повсюду ходил за мной по пятам, но сегодня вечером захотел остаться дома. У меня сложилось впечатление, что его маленькие ножки просто устали бегать за мной весь день.

— А давайте устроим вечеринку только для нас троих, ладно? — радостно говорю я.

Несмотря на то, что я много лет спала в одиночестве, сейчас, без компании Минни или Дикаря, я внезапно чувствую себя всеми покинутой.

Я беру со своего столика несколько кубиков сахара, которые приберегла для Генри, скармливаю немного Юджину, и он позволяет мне нежно погладить себя.

— Интересно, что ты делаешь с Дикарем? — внезапно спрашиваю я.

У Юджина полночно черные перья и алый гребешок на макушке.

— Ты довольно симпатичный, если можно так выразиться.

Он наклоняет голову, как будто понимает, и меня внезапно осеняет, что Юджин ни при каких обстоятельствах не может быть обычным петухом.

— Я очень надеюсь, что Дикарь не держит тебя в плену, — он снова наклоняет голову, а затем, похоже, передумывает и трясет ею.

— Не могу понять, «да» это или «нет». Но, что ж, если ты когда-нибудь захочешь сбежать, дай мне знать, хорошо?

Юджин кудахчет, и у него это выходит как-то печально.

На следующее утро Юджин настаивает на том, чтобы выйти вместе со мной. Я думаю, что он просто хочет облегчиться или что-нибудь съесть, но он идет за мной до самого обеденного зала и остается рядом, как маленький защитник. Девочки его обожают, и в итоге он сидит на коленях у Ракель, пока Стейси кормит его со своей тарелки.

Я быстро завтракаю, затем прощаюсь с друзьями и показываю двум обычным, ничем не примечательным и не жутким охранникам у входа в столовую приглашение на встречу с директрисой.

— Должно быть, это важно, Аквинат, — говорит женщина, ведя меня в направлении кабинета Лайла.

Она самая разговорчивая из охранников в столовой и в конце концов поднимает Юджина на руки, потому что некоторые анимусы пялятся на него голодными глазами.

— Директриса никого не принимает. Я даже во время устройства на работу не смогла с ней познакомиться.

— Правда? — удивленно спрашиваю я. — Как странно.

Мне хочется задать еще несколько вопросов, но, думаю, это плохая идея. Казалось бы, можно бесконечно сплетничать о том, что наша директриса — Феникс, но все молчат, никак не упоминая этот факт. Кто-нибудь вообще знает об этом?

Мы подходим к лифту, ведущему в кабинеты руководителей, но вместо того, чтобы нажать на кнопку третьего этажа, как мы обычно делаем, чтобы попасть к Лайлу, охранница ключом открывает отсек на панели управления лифтом, за которым скрываются еще три этажа. Затем она нажимает на кнопку пятого этажа, и мы поднимаемся.

У меня есть смутное подозрение, что квартира Лайла находится на четвертом этаже, судя по тому, как высоко мне пришлось забраться по потайной лестнице, чтобы попасть туда. С того раза я больше не пыталась проникнуть внутрь, не хочу рисковать, пока Лайл рядом. Возможно, мне придется убедить Кристину придумать еще какой-нибудь отвлекающий маневр.

Двери лифта открываются, и перед нами предстает помещение, почти идентичное приемной на этаже Лайла, с плюшевым бордовым ковром и причудливыми масляными портретами, скорее всего, давно умерших людей, на стенах. Но вместо стойки администратора здесь находится зал заседаний с десятью резными стульями вокруг длинного черного стола. Слева стоит буфет с водой и кувшином, а также маленькая толстая горгулья в форме длинношеего дракона, чья обсидиановая чешуя отливает оранжевым в теплом свете ламп. Пасть дракона открывается.

— Имя? — вопрошает он гнусавым голосом.

— Аурелия Аквинат, — объявляет женщина-охранник, с любопытством оглядываясь по сторонам.

— Оставьте ее здесь и уходите, — приказывает горгулья начальственным тоном.

Два охранника кивают мне, прежде чем вернуться в лифт.

Только когда двери закрываются и мы остаемся одни, горгулья хрипло произносит:

— Вы собираетесь предстать перед леди Селестой Агра, хранительницей Дома Дрейкарис. Проявляйте к ней должное уважение, леди Костеплет.

Меня охватывает легкое потрясение от его слов… и надлежащего предупреждения.

— Да, конечно, — бормочу я, выпрямляя спину.

Я смотрю вниз на свое облегающее мини-платье и джинсовую куртку, внезапно чувствуя себя неопрятной и раздетой. Я приглаживаю волосы и выдыхаю. Генри прихорашивается, как будто чувствует то же самое.

— Подойдите к той двери. Постучите дважды. Петух останется здесь.

Я слегка похлопываю Юджина по плечу, прежде чем подчиниться, и прохожу мимо устрашающего ряда стульев. Сердце колотится в неровном ритме, когда я стучу.

Минни описала директрису как красивую. Сабрина назвала ее сексуальной. Коннор сказал, что она властная и у нее отличное чувство стиля. Но от вида женщины, открывающей дверь, у меня буквально перехватывает дыхание.

Возвращается воспоминание, яркое и болезненное. Я сидела в ее кабинете, и она разрывала мой мир на части мрачными, ритмичными словами.

— Аурелия, — ее голос похож на тихое, хрипловатое мурлыканье. — Хочу сказать, что я очень рада снова увидеться с тобой.

Она улыбается мне, сверкая ослепительно белыми зубами.

На вид ей за пятьдесят, и прошло семь лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, но ее красота нисколько не поблекла. Наоборот, ее темно-рыжие волосы кажутся еще ярче, мудрые глаза сирены стали еще глубже, а улыбка с красными губами — добрее. Вспышка воспоминания напоминает мне, что на ней был белый брючный костюм, когда она пришла навестить меня в моей пещере. Сегодня она одета в черное. В ее присутствии есть какая-то весомость, которую я не могу объяснить, что-то, что определенно объединяет мифические ордена. Как будто величественный огонь, присущий ее виду, пульсирует вокруг нее волной не тепла, а энергии. Она сдерживает его под кожей, и он заставляет ее светиться изнутри.

Внезапно я перестаю чувствовать себя здесь просто студенткой-плебейкой. Моя спина выпрямляется.

— Очень приятно, директор.

Она улыбается, и что-то сжимается у меня в груди.

— Пожалуйста, входи, Аурелия.

Я вздрагиваю, когда вижу, что Лайл встает с одного из двух стульев, стоящих перед ее старинным черным столом.

— О, не беспокойся о нем, — воркует она. — Он будет хорошо себя вести.

Я встряхиваюсь и поворачиваюсь к ней.

— Я тоже очень рада, что смогла снова встретиться с вами, — удается мне выдавить из себя. — Мне всегда было интересно, знали ли вы… обо мне… в тот день.

Она закрывает дверь и широкими шагами подходит к своему столу, но не садится за него, а присаживается на краешек.

Лайл опускается на стул, и я занимаю место рядом с ним, стараясь игнорировать исходящую от него ауру угрозы и отчужденности и задаваясь вопросом, почему он вообще здесь оказался, но в то же время желая его присутствия.

Я чувствую, как его глаза обжигают меня, когда леди Селеста говорит с понимающей улыбкой.

— Я действительно знала в тот день, — подтверждает она. — И с тех пор твой отец преследует меня. К сожалению, в то раз он узнал от меня два имени, — она бросает на меня сочувственный взгляд. — Но я была потрясена тем, что увидела, когда взяла тебя за руку. Я ясно увидела четыре лица.

Меня шокируют ее слова, потому что мой отец откровенно солгал мне. В тот день, который навсегда запечатлелся в моей памяти, он выбежал из ее кабинета с холодным гневом, сочащимся из каждой поры, и сказал мне, что ничего не выяснил.

Но у него было два имени. И я могу догадаться, какие именно.

Но… она видела четыре лица?

Мои брови взлетают вверх.

— А пятый?

— Окутан тенью. Пророчество было вполне конкретным в этом отношении.

Я медленно выдыхаю. Значит, с моим пятым все-таки будут проблемы.

Но она делает глубокий вдох, и этот звук, исходящий от уверенной в себе, эффектной женщины, моментально меня настораживает.

— Аурелия, я хочу задать тебе очень серьезный вопрос, — говорит она, пристально глядя на меня своими золотистыми глазами. — Я хочу, чтобы ты хорошенько все обдумала. Мне удалось выторговать для тебя отсрочку, но у всего есть срок. Совету понадобится причина для судебного запрета. И она должна быть очень веской.

Ужас анакондой обвивается вокруг моего тела, крепко сжимая своими кольцами. Комната внезапно кажется очень маленькой. Какая-то часть меня знала, что это произойдет.

Я сглатываю ком в горле.

— Что вы предлагаете?

Ее золотистые глаза устремляются на Лайла, и я поворачиваюсь к нему.

— Мы считаем, мисс Аквинат, что в ваших интересах раскрыть, что вы Костеплет, — осторожно произносит лев.

Старый, окутанный мраком ужас сжимает мое сердце.

— Нет! — слово срывается с моих губ на одних инстинктах.

Я сжимаю подлокотники так сильно, что на коже остаются синяки. Меня охватывает паника, а рана на животе начинает слабо пульсировать. Внезапно возникает желание превратиться в орла, но я подавляю свою аниму.

— Аурелия, твой отец внушил тебе сильный страх, — говорит Селеста.

— Это повесит мишень мне на спину и больше ничего не даст! — в голове шуршат крылья, и я запихиваю перья обратно. — Каждый зверь, у которого есть планы, придет за мной.

Генри что-то тихо напевает мне на ухо, и я снимаю его со своего плеча, чтобы обнять трясущимися руками.

— Но это также остановит твою казнь, — слова Лайла ножом рассекают мой ужас. Помогают сфокусироваться.

Я резко оборачиваюсь и смотрю на него. Его слова находят отклик в моей душе, и между нами повисает тишина.

Он слегка наклоняется вперед, янтарные глаза полны решимости.

— Мы не будем этого делать, если ты не согласишься, — говорит он мягко, словно испуганному оленю. — Но мне нужно, чтобы ты поняла, что у нас не так много вариантов.

Мир затихает, пока мы с Лайлом смотрим друг на друга. Что-то мерцает в его медовых радужках. Что-то не совсем холодное.

— Пока что мы будем действовать по плану Б, — говорит Селеста, разрушая чары, сковавшие нас со львом, — и попросим об отсрочке. Это лучшее, что мы можем сделать.

Меня накрывает волна облегчения, словно теплый летний дождь. Я едва не сползаю с кресла. Моя тайна никогда не станет достоянием общественности. Ни при каких обстоятельствах.

Я прочищаю горло.

— Другие фениксы согласятся?

— Они осознают… деликатность этой ситуации.

Какое облегчение. Значит, у меня есть время. Еще есть время.

— Итак, что мне делать? — я перевожу взгляд с нее на Лайла и с удивлением обнаруживаю, что Селеста ждет его ответа.

Он смотрит на меня в упор. Как будто пытается найти во мне что-то особенное. Я боюсь, что он не найдет того, что ищет. Я боюсь, что он увидит лишь девушку, которая пришла к нему в постель из мести. Девушку, над которой висит смертный приговор, словно петля. Считает ли он меня безнадежной?

Его челюсти сжимаются.

— Мы сделаем все, что в наших силах, Аурелия.

Меня захлестывает разочарование. Не знаю, почему я ожидала признания в любви или чего-то подобного. Заглядывать в его прошлое и думать, что он может найти во мне родственную душу, было заблуждением. Я могу поверить, что Дикарь любит меня или хотя бы пытается, но этот лев? Он борется со своим анимусом и побеждает в каждой битве.

Но я знаю все о борьбе. Особенно о борьбе с невидимыми силами.

— Мы уходим, — говорит Лайл. — Мы с Селестой пойдем на встречу с Советом и сделаем все, что в наших силах.

— Отлично, — натянуто говорю я, бросая быстрый взгляд на Лайла, а затем снова отворачиваясь. — Спасибо.

— Хм, — произносит Селеста, в ее голосе слышится что-то среднее между интересом и разочарованием. Но когда я смотрю на нее, она улыбается мне.

И у меня такое чувство, что она разочарована не во мне.

Глава 32

Лайл

Ужас. Необузданный, первобытный ужас — вот что я увидел в потрясающих голубых глазах Аурелии. Ее зрачки расширились, дрожа от адреналина. Я никогда в жизни не видел такого глубокого ужаса в чужих глазах. Я почти протянул к ней руку.

Я тихо ругаюсь себе под нос, потому что едва не коснулся ее обнаженной кожи. Конечно, это все, чего я жажду каждый раз, когда она появляется в поле моего зрения, но поступить так было бы ужасной ошибкой.

Когда мы с Селестой молча выходим из кабинета, направляясь в подземный гараж Академии, я чувствую ее неодобрение. Она была моим наставником достаточно долгое время, чтобы я мог понять, что она обо мне думает, даже без ее слов.

Я посылаю свое осознание вовне с помощью новообретенного навыка.

— Коса?

— Да, Лайл, — приходит холодный, но едва слышный ответ. Я понимаю, что он не в Академии. Как бы сильно меня ни раздражало, что студент может нагло покинуть мою школу, Коса по сути никогда не был здесь учеником. Я достаточно мужчина, чтобы признать это.

— Она не захотела раскрывать себя.

— Я так и думал. Ее с колыбели учили умалчивать и осторожничать. Таков путь Змеиного Двора. Ты это знаешь.

Я знаю. Мы все знаем. Но дело в том, что это было так… первобытно в ней. Эта потребность держаться подальше. Молчать. Я уверен, что это одна из причин, по которой она поддалась этому странному бешенству.

— Кажется, она уверена, что это приведет к появлению мишени у нее на спине.

— Так и будет.

— Но альтернатива — сдаться ее отцу для предполагаемого разведения. Разве это лучше?

Пауза, а затем:

— Увидимся на собрании, Лайл.

Присутствие Косы исчезает, и телепатическая линия отключается. Должен признать, что, несмотря на мой первоначальный шок, эти телепатические чаты удобны. Однако я ясно дал понять, что не являюсь частью стаи «Костеплет», в которой в настоящее время насчитывается всего два члена. И все же Аурелия не одинока в своей битве. Проблема, с которой она столкнулась, касается не только ее. Речь идет о том, чтобы поступить правильно.

Селеста тоже выходила из тени, подвергая себя риску, впервые представая перед Советом Зверей в качестве директрисы Академии Анимус. Если она и нервничала, то не подавала виду. Когда я заговорил с ней об этом, она лишь улыбнулась и сказала:

— Пора, Лайл. Давно пора.

Конечно, Селеста могла защитить себя. Но… она так и не нашла свою пару. Она списала это на сокращение популяции фениксов. Только в этом штате осталось всего десять представителей ее вида, и лишь у одной брачной пары были дети.

Не будь они столь осторожны, их вид постигла бы та же участь, что и костеплетов. С единственным выжившим, несущим факел в испуганных, дрожащих руках.

Мой анимус гремит цепями, низко и глухо рыча, как бешеный зверь. На поверхность всплывает старый страх, я вижу кровь на своих руках, чувствую плоть под ногтями. Кровоточащее небо, сухой зной.

Больше никогда. Давным-давно, в недрах тюрьмы Блэквотер, я дал себе обещание. Никогда больше я не выпущу наружу своего бешеного анимуса. И чтобы этого не произошло, мне нужно держаться подальше от Аурелии.

Глава 33

Аурелия

Cелеста и Лайл прощаются со мной, и я в спешке покидаю пятый этаж, ведя Юджина за собой.

У меня кровь стучит в висках, когда я думаю о том, куда они направляются. По сути, чтобы убедить Совет Зверей не отправлять меня к отцу на фальшивую казнь.

Вместо которой меня вынудят скрещиваться с тем, кто предложит самую высокую цену, чтобы сохранить старые семейные линии.

Настоящая казнь была бы милосердием.

И все же то, о чем они просят меня — невозможно. Они думают, что это остановит судебный приказ, но я знаю, что будет только в сто раз хуже. А в школе, полной начинающих преступников, многие из которых из криминальных семей и банд, я как кролик в волчьем логове.

Мне нужно найти Минни. Мне нужно перебрать все доступные варианты. Раскрыться — глупая идея, и просто должен быть другой способ. Нам просто нужна зацепка.

Я так поглощена своими безумными мыслями и так крепко сжимаю Генри в объятиях, что мы оба упускаем момент.

Тишина в воздухе. Слабый намек на то, что хищник крадется за нами. И то, что Юджин не идет за мной последние десять секунд.

Черный капюшон захлопывается у меня над головой, как пасть гадюки, быстрее, чем я успеваю что-либо сообразить. Руки и ноги хватают и связывают. Моя сила гаснет, как свеча. С ужасом я понимаю, что это значит: на меня надели турмалиновые кандалы. Генри внезапно исчезает из моих рук. Юджина нигде не слышно.

Вот и все. Он пришел за мной.

Паника овладевает моим разумом, и я падаю. Я превращаюсь в бешеное животное, которое бьется и извивается всем телом. Будь у меня сила, я бы перекинулась или била бы направо и налево, но все, что у меня сейчас есть, — это мои человеческие мускулы и плоть.

Кто-то ругается, но руки крепкие, достаточно сильные, чтобы сказать мне, что несколько анимусов держат меня в стальных тисках. Я зову Генри, но от этого ткань только сильнее забивается мне в рот.

Что-то колет меня в плечо, и я узнаю укус змеиных клыков, как раз в тот момент, когда мерзкий женский голос, смутно знакомый, шепчет мне на ухо.

— Королевская кобра передает привет, птичье дерьмо.

Яд обжигает мою кровь. Паника переходит в ужас, но это только заставляет мое сердце биться быстрее. Три секунды спустя яд поднимается по шее, достигая мозга, и все вокруг темнеет.

Холодная вода брызжет мне в лицо, и я со вздохом прихожу в сознание, смаргивая слезы и фокусируя зрение.

— Он сказал, что это на нее не повлияет, — упрекает хриплый женский голос. — Видишь? С ней все в порядке.

— Я никогда не видел, чтобы кто-то так справлялся с моим ядом, — тихий мужской голос звучит встревоженно, и я тоже его узнаю.

Внезапно мой разум включается и начинает быстро оценивать ситуацию, как учил меня отец с самого детства.

Я прикована к стулу, руки сцеплены за спиной, лодыжки привязаны к каждой ножке стула. Веревка такая тугая, что я не могу и на сантиметр сдвинуться. Я снова тянусь к источнику силу, но там по-прежнему пусто. Телефон надежно спрятан в лифчике, но я никак не могу до него добраться.

Мы находимся в подземной пещере — воздух влажный и темно, единственный свет исходит от оранжевой лампы, мягко освещающей угол. Быстрый взгляд на земляной пол подтверждает мое подозрение, что это пещера для линьки, поскольку по углам разбросаны старые змеиные шкуры. Лайл, конечно, молодец, что предоставил студентам-змеям место для линьки. Нужно будет похвалить его за сообразительность при следующей встрече.

Надо мной нависают пять фигур, все в рваных черных джинсах, черных футболках и толстовках. Это студенты-змеи из Академии. Не генералы из ближайшего окружения моего отца. Я немного расслабляюсь.

Кто-то встает передо мной, и крепкие пальцы сжимают мое горло. Чей-то голос рычит мне в ухо.

— В чем, блядь, твой секрет, Аквинат?

Я стискиваю зубы, чувствуя, как скрюченные пальцы перекрывают мне доступ воздуха.

Мой отец знает о моем трюке с ядом, потому что моя мать была такой же. Мы невосприимчивы к яду любого существа, вероятно, потому, что можем превращаться в любое из них. Пальцы сильнее сдавливают мне дыхательные пути, и я громко хриплю. Но от этого мое зрение сужается. Волна новой паники застилает глаза, и я узнаю лицо…

— Прекрати, Таддис-с-с, — шипит единственная анима, растягивая буквы «С», как дикая, какой она и является.

Таддис, светловолосый и мускулистый анаконда-анимус, отпускает меня, и я хватаю ртом влажный воздух, каждый вдох дается через боль и напряжение. Когда он убирает руку, я замечаю на тыльной стороне его ладони ту же черно-зеленую татуировку, которая была и на руке Томаса Крайта. Стилизованная буква «Б», окруженная черной змеей с длинными зазубренными клыками и пугающими малиновыми глазами.

— Какого хрена вам нужно? — хриплю я. Мне нужно выяснить их план. Заставить их говорить.

Единственная анима, Наталья, обходит Таддиса, и я отмечаю пятерых. Наталья — кобра, есть два питона, черная мамба и Таддис — анаконда. Я знаю Таддиса и Наталью по Двору моего отца. Остальные трое не росли рядом со мной, или я не видела их в детстве.

— Тали, — мягко говорю я. С моего лица все еще капает вода, она стекает по лбу и попадает в глаз. Я раздраженно моргаю. — Разве ты не была на вечеринке в честь моего десятилетия? Я думала, мы хорошо провели время.

Наталья — худощавая брюнетка с идентификационным номером яда на щеке, и в детстве она была плаксивой и робкой девочкой. Как же изменились времена.

— Мы все были вынуждены прийти на твою дурацкую вечеринку, — насмехается она надо мной. Черная подводка под глазами подчеркивает ее зеленые радужки, придавая ей хищный и жестокий вид. Черные леггинсы намеренно порваны, а черная толстовка с капюшоном делает ее фигуру совсем хрупкой. Судя по тому, как два питона по-хозяйски окружают ее, я делаю вывод, что это брачная группа. — У тебя никогда не было настоящих друзей.

— Но вечеринка была отличная, — размышляю я. Я не дам этой суке одержать верх, показав свой страх. — Тот розовый торт был очень вкусным.

Наталья плюет мне под ноги и указывает на меня. И тут я вижу, что у нее на руке такая же татуировка «Б».

— Ты ничего из этого не заслужила, уродливая шлюха. Особенно после того, что ты сделала с Тео.

Это ранит глубже, чем все, что она могла бы сказать. У меня сжимается сердце, но я не отвожу от нее взгляда и тихо спрашиваю:

— Чего хочет мой отец?

Раздается коллективное шипение, которое эхом разносится по стенам пещеры. Как они вообще нашли это место? Я не знаю, как далеко они меня затащили, но если это на территории Академии, то помощь не за горами.

Конечно, они потратили недели на планирование. Должно быть, они ждали того единственного дня, когда директриса и заместитель директора покинут кампус.

— Его величество, не твой отец, — огрызается Таддис. — Ты просто собственность. Домашний скот.

Он указывает на черную мамбу с чернильно-черным комбовером. Он невысокий и стройный, с пирсингом в губе и брови. Парень достает из рюкзака матерчатый рулон.

А затем опускается передо мной на колени.

Мое сердце бешено колотится в груди, и я пытаюсь освободиться от веревки и кандалов, приковывающих меня к стулу. Я снова пытаюсь призвать свою силу… но это все равно что пытаться вдохнуть в вакууме — не за что ухватиться.

— У Юрана особый талант, — самодовольно говорит Наталья. — Его научил отец.

Это имя мне знакомо. Я напрягаю память, пытаясь вспомнить, кто из змей состоял на жалованье у моего отца.

— Для тебя, — голос Юрана едва громче шепота, — мы придумаем что-нибудь особенное.

Именно стук разворачивающегося рулона ткани вызывает у меня воспоминание.

Металлические инструменты, поблескивающие в тусклом свете тронного зала моего отца: ножи разной длины и ширины, металлические плоскогубцы, шурупы, крошечная зазубренная пила…

Кровь отливает от моего лица.

Он сын одного из шести генералов. Они называли его…

— Значит, она помнит Заклинателя змей, — усмехается Наталья.

Блядь.

Юран слабо улыбается, с любовью поглядывая на свой набор для пыток, а затем выбирает черный нож шириной с мой палец.

— Его Величество все знает. Нет смысла пытаться что-то от него скрыть.

— Если он все знает, тогда зачем утруждать себя допросом? — быстро говорю я, не сводя глаз со смертоносного металла.

— А кто говорил о допросе? — Юран рассматривает нож, поднимая его, словно решил проверить остроту. — Это послание.

Желудок ухает куда-то вниз.

— Серьезно, — невозмутимо говорю я. — И что же дорогой папочка хочет мне передать?

Юран делает выпад, хватает меня за подбородок железными пальцами и приставляет нож к правой стороне моей шеи.

Со стороны моей брачной метки.

И я действительно не готова к вспышке жгучей боли, которая пронзает мою кожу.

Я кричу, и он тут же отпускает меня. Теплая жидкость стекает по моей шее, пока я в ужасе смотрю на них.

Все пять змей хихикают надо мной, как будто им доставляет удовольствие видеть, как я истекаю кровью.

Юран достает отбеленную ткань и небрежно протирает свой клинок.

— Выполни свой приговор. Сдайся королю.

Его слова повисают в воздухе, как гильотина.

— Или? — выдавливаю я, моргая, чтобы унять жжение в глазах.

— Держи ее за голову, — шипит Юран.

Меня охватывает первобытный ужас, но я не хочу ни умолять, ни просить, ни задавать вопросы. Как назло, из глаз текут слезы, по ключице стекает кровь, а кожа горит.

Но мои попытки сдержаться, похоже, только раззадоривают их. Наталья подходит ко мне сзади, с широкой улыбкой продавщицы месяца, и хватает меня за голову обеими руками, поворачивая ее в сторону, чтобы Юран снова увидел кровоточащую кожу.

— Если мы полностью срежем метку, — говорит Таддис, взволнованно наблюдая за происходящим, — она отрастет снова?

— Да. Но это будет больно, — бормочет Юран, снова опускаясь на колени и выбирая другой инструмент. От уверенности в его голосе меня пробирает дрожь. Он уже делал это. Или видел. Я знаю, что мой отец пытает зверей, но это?

Наталья сжимает мне челюсть, хватая рукой за подбородок, но мне удается выдавить из себя:

— Мой отец действительно сказал вам сделать это?

Кобра нависает надо мной, и вверх ногами она выглядит как чудовище.

— Да, его Величество так и сделал. И то, чего он хочет, он всегда получает.

— Орел, — говорит Юран, стоя передо мной. — Сдайся Королевской Кобре через две субботы, или он убьет твоих суженых одного за другим. Он точно знает, кто они такие.

— Хотела бы я посмотреть, как он попытается, — выплевываю я.

— Он сказал, что ты так и ответишь, — кивает Юран. — Поэтому он добавил, что мы уничтожим твоих друзей одного за другим. Он также знает, кто они такие. Маленькая розововолосая тигрица. Распутная леопардица. Занудная львица и волк-аним.

Ужас живой змеей обвивается вокруг моих ребер. Я не могу поверить, что это происходит.

— Не забудь про Коннора, — предлагает Таддис. — С ним будет проще всего, ведь он живет в нашем общежитии.

Юран смотрит на меня сверху вниз, его черные глаза широко раскрыты и прикованы к моей кровоточащей шее, словно он в экстазе от происходящего. Парень чертовски жуткий, и я наполовину ожидаю, что он начнет поправлять член в штанах.

Внезапно в животе вспыхивает боль, и старые некротические раны вновь открываются.

Во второй раз из моего горла вырывается крик, прежде чем я успеваю стиснуть зубы.

Я зажмуриваюсь и подавляю стон, когда острые клыки медленно царапают мой живот, разрывая кожу, прожигая мышцы и впрыскивая яд. Такое чувство, что он действительно здесь и наносит глубокие раны своими массивными клыками королевской кобры. В моей голове раздается низкий зловещий смех.

Они скоординировали атаку.

Пот стекает по моему позвоночнику, мозг сжимается от невыносимой боли. Я хочу упасть в обморок, я хочу, чтобы это прекратилось, мне нужно, чтобы это прекратилось.

Я здесь совершенно бессильна. Мышцы напрягаются, желая перекинуться, желая выпустить клыки с когтями и расправить крылья. Но я не могу, и вместо этого я распластана на столе для ментальных пыток, полностью открытая для любых действий со стороны отца.

Наталья смеется, и это самый уродливый звук, который я когда-либо слышала.

— Его величество достал ее, да?

Юран тычет пальцем мне в живот. Боль пронзает свежие раны, и мы с анимой кричим в чистой агонии. Я закрываю рот, на глаза наворачиваются слезы, и я снова борюсь со своими веревками, брыкаясь с такой силой, что стул откидывается назад. Наталья ругается, но я едва слышу ее. Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно найти Минни. Моих друзей. Он собирается найти людей, которые стали моей семьей. Это худшее наказание, чем смерть. Я не смогу жить с этим.

— Только подумай, — благоговейно шипит Юран. — Если он достаточно силен, чтобы атаковать с такого расстояния, на что еще он способен? Ему даже не обязательно быть здесь, чтобы причинить вред твоим друзьям.

Минни. О Боже, Минни. Только не снова, пожалуйста, только не снова.

— Он будет здесь через две субботы, — говорит Наталья, дергая меня за шею для выразительности. — Сдайся, или пострадают твои друзья. Тебе не позволено быть мученицей, но остальные обязательно станут.

Я снова брыкаюсь, протестуя против ее слов и подтекста. Змеи смеются.

— Так, так, так, — с отвращением усмехается низкий голос, — только гляньте, что у нас здесь.

Мои глаза распахиваются как раз в тот момент, когда сквозь тьму проступает пара неоново-белых глаз.

Глава 34

Ксандер

Сколько паразитов нужно, чтобы похитить одного Костеплета?

По-видимому, пять.

Первое, что я вижу, — этот отвратительный сияющий символ, пробивающийся сквозь полутени. Череп с пятью лучами извивающегося света.

Я уже в третий раз вижу так называемую «брачную метку», и мне кажется, что я выкапываю старый, гниющий труп.

Блевать хочется.

Юджин выкрикивает вопрос, прячась в тени позади меня.

— Да, да, — уверяю я его.

Он прибежал ко мне в полном раздрае и кукарекал до небес. Пришлось пыхнуть в него дымом от косяка, чтобы успокоить, прежде чем он рассказал мне, что происходит.

Большинство людей думают, что куры слишком глупы, чтобы использовать целительные способности, которыми обладают другие птицы. Но Дикие Боги дали им нечто иное, что помогает им выжить, несмотря на низкий интеллект. Это едва ли полезно, но если вот-вот произойдет что-то неожиданное, они могут заглянуть на пять секунд вперед.

Итак, Юджин смог увидеть, как паразиты выпрыгнули из норы, и свинтил с дороги в самый последний момент. Я с трудом выбрался из постели, и мне пришлось одеться только для того, чтобы притащиться сюда.

Они приковали ее к стулу подавляющими силу кандалами и окружили, как пять грязных, червивых каланчей.

Я объявляю о своем присутствии, и черви отскакивают в стороны, разинув свои пасти.

Вздыхая, я достаю наушники и кладу их в карман. Red Hot Chili Peppers придется подождать.

Пятеро кольчатых отшатываются в ужасе, который так и искрится вокруг них, словно лихорадочные красные звезды.

Я жду, когда это произойдет — убийственная ярость, которая окрашивает мое зрение в красный цвет и означает смерть для всех, кто попал под руку.

Но… подождите, что?

Ничего не происходит. Мое зрение не затуманивается, как это обычно бывает без наушников.

Я все еще… спокоен. Все когнитивные функции в порядке.

И тогда черви, кажется, понимают это.

Они набрасываются на меня все сразу, и у меня нет времени размышлять. Мне не нужно использовать огонь, но мне нравится запах обугленного мяса. Я выпускаю по алому огненному шару из каждой руки, и они с такой скоростью пробивают грудь первых двух червей, что те не успевают увернуться. Пламя охватывает их извивающиеся тела. Они визжат и падают на землю, катаясь по ней и размахивая руками, как тараканы.

— Ммм. Жареная змея, — скрежещу я. Мой дракон любит наблюдать, когда дело доходит до убийства. Он не хочет пропускать веселье, и я не могу его винить.

Следующие два червяка вытаскивают из карманов ножи и одновременно метают их мне в голову, но я уворачиваюсь от обоих, и они с бесполезным звоном падают в пыль.

Когда крики их друзей затихают, а два огненных шара превращаются в погребальные костры, какой-то первобытный страх овладевает оставшимися тремя. Они превращаются в своих паразитов, одежда грудами валится на пол, когда два гигантских червя, анаконда и Черная Мамба, скользят прямо на меня, пока самка пытается убежать.

Но они не знают, что я люблю их больше всего в таком виде.

На самом деле, я дорожу такой возможностью.

Я выбрасываю два жгута оранжевого огня, обвивая их шеи, словно лассо. Они визжат всего две секунды, пока их глотки прожигает насквозь, а затем падают на землю. Анима-кобра, без сомнения, их мерзкий вожак, встает на дыбы, обнажая на меня клыки и издает то странное рычащее шипение, которое обычно издают кобры.

— Ну давай, — мягко подначиваю я, обходя Костеплета, чтобы получше разглядеть кобру. — Укуси нас немного.

Отвратительный раздвоенный язык выскальзывает наружу и пробует воздух на вкус. Для меня это как гвоздями по классной доске, поэтому я выбрасываю руку и обхватываю ее горло тонкой полоской слабого пламени. Эта нужна мне живой.

Анаконда теперь лежит мертвая под моим огненным лассо. Я позволяю пламени полностью поглотить ее, чтобы разжечь третий погребальный костер. Будет чище, если мы просто сожжем трупы дотла и не оставим никаких улик.

Однако Черная Мамба все еще бьется в своем лассо. Рулон черной ткани лежит открытым с различными инструментами для нарезки, вскрытия и просто старой доброй боли.

Гнев поднимается во мне, горячий и обжигающий, как мое собственное живое пламя.

Прежде чем я успеваю опомниться, моя рука взмахивает, и кровь и внутренности разлетаются во все стороны. Моя магия не похожа на кошачий телекинез. Это чистая сила, а в данном случае — чистое давление. Я не использую ее часто, потому что обычно в этом нет необходимости или удовольствия.

Четыре паразита убиты, один остался.

Я увеличиваю давление на дыхательные пути анимы-кобры, пока она не теряет сознание.

Остается только звук пламени от погребальных костров, пожирающих четыре трупа.

Нет, не только, в воздухе витает определенная… мелодия. Она чистая и хрустящая. Как колокольчики на лодыжках, чей перезвон слышится при свете луны. Так соблазнительно, дико, маняще…

Я засовываю наушники обратно.

Аурелия смотрит на меня почти безучастно, как будто не совсем верит в то, что видела последние пять минут. Затем ее ноздри раздуваются, когда она делает вдох и чувствует запах горящих трупов.

Лицо, которое преследует меня в ночных кошмарах, искажается от ярости.

— Ты убил их!

Ее глупость не знает границ.

Что ж, придется объяснить, как ребенку.

— Пришлось оставить одну для Дикаря, иначе он расстроится, — я пренебрежительно указываю рукой на кобру, лежащую без сознания у моих ног.

Мое драконье «я» посылает мне дым и пепел мощным, угрожающим клубом. Успокойся, — огрызаюсь я. Разве ты не видишь, что я спасаю ее жалкую задницу?

Поторопись, кретин, откликается он. Отведи ее обратно в нашу комнату, чтобы мы могли залечить ее раны своим языком.

Нет, не в этой жизни.

Анима-кобра, похоже, была лидером, поэтому я пинаю ее одежду, пока не зазвенит металл, и возвращаюсь к Костеплетше.

Сияющая отметина на ее шее вся в крови, но кровь уже запеклась, так что рана была неглубокой. Она напугана до полусмерти, потеет, дрожит и заикается от адреналина, как младенец. От нее пахнет страхом, болью и еще чем-то пьянящим, но не менее оскорбительным.

Присев перед Костеплетшей на корточки, я грубо снимаю кандалы с ее лодыжек, сначала с левой, потом с правой, и теперь ее голые ноги прямо у меня перед лицом.

— Почему везде, куда бы ты ни пошла, происходит столько драмы?

— Это вокруг меня драма? — лепечет она, сдерживая слезы. — Это ты убиваешь направо и налево.

— Мне не нужна веская причина, чтобы сделать это, — успокаиваю я ее. — Возможно, ты будешь следующей.

— Ты уже пробовал это, помнишь? Не сработало.

Она всхлипывает, пытаясь быть храброй, но постоянная дрожь выдает ее.

— Едва ли. Ты еле спаслась только благодаря своим ядовитым клыкам.

— Как ты узнал, что я здесь? — спрашивает она.

— Наводка.

Юджин пронзительно кудахчет у меня за спиной, вкладывая свои две копейки. Хотя, наверное, я должен поблагодарить его за предоставленную возможность.

Нужно уходить. Я не утруждаю себя развязыванием ее веревок и вместо этого собираю инструменты для пыток и обсидиановые кандалы.

— Косе это не понравится. Совсем нет.

— Почему? Потому что он не знал о них?

— Приземленное предположение, — фыркаю я, поднимаясь на ноги.

Она думает, я имею в виду инструменты для пыток, но я точно знал, кем был Юран Блэк, прежде чем убил его.

Юджин, чувствуя, что теперь он в безопасности, неуклюже выходит из-за угла. Петух направляется к комку голубого пуха, походу Генри, лежащему без сознания у стены пещеры.

Я беру свободный конец своего тонкого огненного лассо и продолжаю тащить за собой гигантского ленточного червя, который является анимой кобры. Кем я стал? Доставщиком? Мальчиком на побегушках? Во имя богов.

Аурелия, все еще привязанная веревкой к стулу, снова начинает что-то бормотать, поэтому я обрываю ее.

— Теперь, когда паразитов нет, ты можешь и сама освободиться.

— У-у тебя не будет из-за этого неприятностей? — заикается она, притворяясь, что я ей небезразличен.

Я ухмыляюсь ей через плечо и выхожу.

Сколько драконов нужно, чтобы истребить гнездо паразитов?

По-видимому, один.

Глава 35

Аурелия

Мне требуется полчаса, чтобы телекинетически развязать каждую веревку, затянутую вокруг моих четырех конечностей, и все это время я вполголоса ругаюсь на гигантскую рептилию. Я пока не сильна в телекинезе, потому что было не так уж много практики. Мне так долго запрещали использовать силы, отличные от моих щитов, что я практически забыла, что они у меня есть, пока не попала сюда и не увидела, как Минни и другие кошачьи часто их используют.

Но этот придурок размером с дракона, Ксандер Дракос, просто кинул меня здесь, словно я мусор, подлежащий утилизации. И то, с какой ненавистью в глазах он убивал этих змей… Леденящее зрелище. Пока он, конечно, едва не поджег это место к чертям. Вокруг меня четыре огненных холмика, и жар от них превращает пещеру в печь для обжига. К тому времени, как мне удается освободиться, моя одежда насквозь пропитывается потом.

Как только веревки сброшены, я спешу к Юджину, который пытается привести в чувство крошечное тельце моего птенца. Я сразу же сканирую Генри на наличие травм. Он дышит, и его маленькое сердечко нормально бьется под моим указательным пальцем, так что, думаю, его чем-то усыпили. Они накачали его ядом? Я начинаю паниковать, но не могу найти никаких следов от клыков, и у него нет симптомов. Я посылаю в Генри волну исцеления, но моя магия не чувствует ничего, что можно исцелить.

Чертыхаясь под нос, я бросаю взгляд на четыре кучки драконьего огня. Конечно, они держали меня в плену, но разве это заслуживает смерти? Желчь подступает к моему горлу, когда я думаю о двух суженых Натальи, которые теперь мертвее мертвого, и о том, как Ксандер казнил их, даже не моргнув глазом.

Это был неудачный оборот речи, потому что Ксандер на самом деле не пользуется своими веками, но он казнил этих людей, как будто они были ничем.

Юджин что-то настойчиво пищит, и я смотрю на него сверху вниз.

— Полагаю, за это я должна благодарить тебя, — бормочу я.

Он кивает головой.

— Пойдем, — зову я.

Он одобрительно кудахчет, готовый последовать за мной. Прижав Генри к груди, я выбегаю из проклятой пещеры, гадая, как я буду все это объяснять.

Будет лучше, если никто не узнает, не так ли? Я не хочу, чтобы люди знали, что я была настолько глупа, что позволила себя похитить, и не хочу, чтобы мои друзья переживали. Но в то же время они должны быть настороже, чтобы предотвратить покушения на свои жизни.

Долбанные покушения! И все из-за меня. Мне нужно пересмотреть свои щиты. Мне нужно принять во внимание тот факт, что угрозы моего отца вполне реальны и что после того, как он услышит о смерти своих людей, то не погнушается отомстить убийством.

И у меня ужасное предчувствие насчет того, что Ксандер собирается сделать с Натальей. К тому же, в Академии полно змей, и все они верны моему отцу.

Подъем по длинной лестнице дается мне нелегко, дыхание сбивается от бега трусцой, и в конце концов заставляет перейти на шаг, когда у меня начинается головокружение и бесконтрольная дрожь. Яд, должно быть, все еще находится в моем организме, и хотя он меня не убьет, он определенно оказывает неблагоприятное воздействие.

Когда я наконец поднимаюсь на поверхность, то обнаруживаю, что понятия не имею, где нахожусь. Мне приходится бродить по коридору, пока не натыкаюсь на группу патрульных.

Я поднимаю окровавленную руку.

— Помогите, пожалуйста.

— Что за черт, Аквинат? — говорит один из них, бросаясь ко мне.

Подтверждение того, что я дерьмово выгляжу.

— Да, на меня напали. Где медицинский центр?

Когда нас доставляют в отделение неотложной помощи, я уже на грани того, чтобы расплакаться. Шея болит и липкая от крови, живот горит адским пламенем, а яд разъедает всю мою кровеносную систему. Я пытаюсь исцелить себя, но основная сила уходит на все мои щиты, поэтому я вся в холодном поту и практически в обмороке.

Что может быть хуже? Как бы я ни уговаривала охранников, они все равно звонят Лайлу.

Что еще хуже? Я рада, что они позвонили ему, и, довеском ко всему, с каким-то оцепенением осознаю, что скучаю по Дикарю.

Я бы хотела, чтобы волк был здесь и обнял меня своей большой рукой. Он, наверное, отпустил бы какую-нибудь шуточку, чтобы мне стало легче. И, с большой вероятностью, поубивал бы всех змей, попавшихся ему на глаза.

Единственное, что радует, — моя любимая медсестра Хоуп сегодня дежурит в медблоке. Она бросается ко мне, и ее глаза расширяются при виде охранников, меня, Генри и Юджина.

Хоуп незамедлительно ведет меня внутрь и усаживает на кушетку. Юджин уклоняется от охраны и бросается за нами.

— Я здесь не ради себя, а ради Генри, — я протягиваю ей нимпина, чтобы она осмотрела его, и Хоуп хмурится, прежде чем взять крошечный комочек пуха и положить его на передвижной столик.

— С ним что-то сделали, — объясняю я, поднимаясь на ноги, чтобы внимательно наблюдать за ее работой. — Его сердцебиение стабильно, на уровне ста двадцати, дыхание — шестьдесят, и нет никаких признаков следов от клыков или травм, но я не уверена насчет игл.

Она смотрит на меня и переводит взгляд на мою шею и окровавленную одежду.

— Успокойся, Аурелия. Сделай вдох. У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь в обморок. Ты что, подралась? Ты потеряла достаточно крови.

Я снова плюхаюсь на кушетку, и она издает тот печальный звук, который издают все больничные матрасы — пуф. Словно эхо того, как я себя сейчас чувствую.

У меня кружится голова, и я крепко сжимаю руки, чтобы они не дрожали. Юджин устраивается поудобнее на стойке с оборудованием и наблюдает за нами через свои забавные коричневые очки.

Соберись, Лия, — говорю я себе. Соберись, черт возьми.

— Лия? — голос Хоуп возвращает меня в реальность. О чем она меня спрашивала? Это даже дракой не назовешь. Ни хрена подобного.

— Нет. То есть, да.

— Это как?

Я вздыхаю, потирая шею. Рука тут же становится липкой, и подкатывает тошнота. Не из-за металлического запаха моей собственной крови, а из-за того, что они собирались сделать.

Они пытались срезать мою брачную метку. Они собирались буквально содрать с меня кожу, как будто решили приготовить на ужин.

Перед глазами начинает плыть, когда все произошедшее наконец-то в полной мере доходит до меня и обрушивается, как товарный поезд. Я едва слышу, как Хоуп достает телефон и начинает диктовать кому-то инструкции по введению Генри антидота опиатов, а также внутривенного введения жидкости.

Небольшое облегчение. С Генри все будет в порядке. Один из моих друзей не пострадает из-за связи со мной.

Не проходит и нескольких секунд, как я рыдаю, уткнувшись в грязные руки. Это злые, сотрясающие плечи рыдания. Моя анима спрашивает, не хотим ли мы перевоплотиться, и мне действительно хочется превратиться в птицу с перьями и когтями, вернуться в свое гнездо под школой, свернуться там калачиком и спрятаться от всего этого безумия. Но я не могу этого сделать. Мне нужно остаться здесь и быть начеку. Я могу мириться с дерьмом моего отца, если это означает, что мои друзья не пострадают. Я перенастраиваю свои щиты, меняя силу. Любые психические атаки, направленные на школу, будут перенаправлены на меня. Это меньшее, что я могу сделать ради безопасности своих друзей.

Мне на колени кладут коробку с салфетками, а рядом ставят стакан с водой, пока Генри уносят. От этого я плачу еще сильнее, потому что теперь никто не говорит мне, когда дышать, как дышать и даже зачем мне дышать.

Во мне бушует буря, и все, что у меня есть, — это хлипкая лодка. По бокам пробоины, и вода хлещет внутрь, но я все равно продолжаю грести.

В самые мрачные времена, после того как отец бросил меня, я вспоминала свою мать. Представляла, что ее призрак был со мной в моей маленькой лодке, и ее тонкие руки держали второе весло. Она составляла мне компанию. Придавала мне сил. Но теперь, когда я стала старше, я задаю вопросы, на которые нет ответов. Почему мы обе потратили наши жизни на такую тяжелую борьбу? Судьба матери станет и моей судьбой? Я продолжаю идти вперед только для того, чтобы сдаться в будущем?

Сердце болит так же сильно, как и все остальное. Я позволяю своему тяжелому телу упасть на кушетку, не в силах даже полностью дотянуться до подушки, но мне все равно.

И все же моя жизнь совсем не похожа на жизнь моей матери.

За последние месяцы у меня было несколько золотых моментов, когда я видела проблеск будущего, которое могло бы быть прекрасным. Место, яркое, как солнце. Место, полное друзей. Добрых, отзывчивых людей, таких как мой Генри, Юджин и Минни, Сабрина, Ракель, Стейси и Коннор. Дикарь. Я должна бороться за эту надежду. В память о моей маме, которая ушла слишком рано. Бороться за то, чтобы она гордилась мной и чтобы наша родословная была достойной. Когда-то костеплеты были королями и королевами. Их дух течет в моих жилах. Они тоже сражаются вместе со мной.

Меня окутывает тепло, словно кто-то накинул согревающее одеяло. Я заворачиваюсь в него и стягиваю края вокруг тела, запечатывая коконом свои страдания, потому что последнее, что мне нужно, — это выставлять их напоказ. Я почти могу представить, что одеяло — это мои крылья, сложенные вокруг меня надежной защитой.

Я убеждаюсь, что все мои щиты на месте, все семь, и еще один, который я установила вокруг всей Академии, чтобы обеспечить нашу безопасность. Возможно, дело в этом, но я погружаюсь в глубокий сон и не могу себя контролировать.

Звук знакомого баритона вытаскивает меня из мрачных сновидений. Этот голос глубокий и звучный, как бас-барабан, и пробуждает воспоминания. О нежных руках в тусклом свете. О мягком, успокаивающем голосе. Но сегодня в этом глубоком басе чувствуется скрытая неистовая мощь. Как у вулкана на пороге извержения.

Что-то первобытное внутри меня ликует от его ужасающего, глубокого гнева.

Я заставляю себя открыть глаза и вижу, что занавеска вокруг моей кабинки задернута, а Юджин сидит на передвижном столике и наблюдает за мной. Большие, идеально начищенные деловые туфли виднеются за занавеской напротив поношенных синих кроксов. Кошка во мне потягивается и лениво зевает. Я шепчу его имя, ни к кому и ни к чему конкретно не обращаясь, просто потому, что хочу почувствовать, как оно звучит у меня во рту.

Занавеска резко отдергивается, и я хмурюсь, раздраженно моргая от яркого света. Но это действительно он. Внушительная фигура, излучающая силу и…

— Мисс Аквинат?

О, вашу мать, ему правда пора перестать так меня называть. Я хочу слышать, как он произносит мое имя. Но впервые в его голосе слышится неуверенность. Как будто он больше не знает, как ко мне обращаться.

Лев входит в палату, а я продолжаю лежать, свернувшись калачиком под одеялом, потому что мое тело словно валун. Он нависает надо мной, и его массивная фигура заслоняет резкий свет медицинских ламп. Внезапно я оказываюсь на одной линии с его промежностью и большими руками, которые свисают по бокам. Они красивые и с выступающими венами.

Когда-то эти руки гладили мой мех. Теперь я это помню.

Ладно, может, у меня все-таки хватит сил на что-нибудь.

Мне удается нащупать свою руку в коконе из одеяла, протянуть ее и взять одну из этих прекрасных, манящих кистей. По какой-то причине он позволяет мне это сделать. Она теплая. О боже, достаточно теплая, чтобы прогнать холод из моих костей. Его кожа золотистая и загорелая, и да, эти вены — просто мечта. Недолго думая, я подношу это совершенное творение природы к своему лицу и нежно прижимаюсь губами и носом к его коже. Я глубоко вдыхаю, и это похоже на мой первый вдох. Это рассветное солнце и свежие листы бумаги, только что вышедшие из типографии.

Мой стон слабый и бессмысленный.

— Нужно, — шепчу я ему в кожу, мои губы касаются тыльной стороны его ладони, не желая прерывать контакт. Я хочу почувствовать запах зверя внутри него. Дикого, сломленного льва, который находится под этим самодовольным контролем. Я хочу попробовать это на вкус, попробовать его и каждую частичку его обнаженного тела. Его член так близко ко мне. Достаточно близко к моему лицу, чтобы я могла его облизать.

Его рука крепче сжимает мою.

Разрешение? Идеально.

Я так и делаю.

Я высовываю кончик языка и слегка облизываю его руку. От него пахнет мускусом, мужчиной и львом. Я тихо рычу, прижавшись к нему.

— Для тебя — мисс Костеплет, — еле слышно шепчу я.

— Спи, — приказывает он, снова становясь резким. Но это напускное, он все еще держит меня за руку! Победа.

Поскольку у меня не хватает силы воли, чтобы ослушаться, я закрываю глаза. И это приносит мне странное, восхитительное чувство удовлетворения.

Глава 36

Лайл

Мы с Селестой покинули заседание Совета и назвали его успешным. Неохотно, но нам дали больше времени. Реакция Мейса Наги на принятое решение сбила меня с толку. Я думал, он взбесится или хотя бы разозлится, но вместо этого он посмотрел мне прямо в глаза и ухмыльнулся.

Как будто он знал что-то, чего не знали мы. Это выбило меня из колеи, Косу тоже, и мне захотелось придушить змея за это. Но потом пришло время уходить, и Коса, Селеста и я разошлись, леди Феникс отправилась на встречу с членами своего ордена, а я вернулся в Академию. Коса пошел туда, куда ему было нужно, и я не собирался спрашивать, куда.

Мне оставалось полчаса до Академии, когда позвонил Рубен, и содержание нашего разговора заставило меня на чистом инстинкте оторвать телекинезом свой BMW от земли и ударить его об асфальт.

В моей Академии? Они напали на нее на моей территории? Только сосредоточенность на пустой проселочной дороге помогла мне сдержать бурлящую ярость.

До тех пор, пока я не добрался до школы и не увидел Аурелию, свернувшуюся в позе эмбриона, истощенную и залитую кровью.

Ее кровью.

Они пытались срезать ее брачную метку, и осознание этого захлестывает меня убийственной кровожадностью.

Юджин громко вскрикивает, и я трясу головой, пытаясь избавиться от красного, жгучего желания вцепиться кому-нибудь в горло.

— Спасибо, — натянуто говорю я ему.

Из всех охранников и зверей в этом месте именно петух в конце концов спас Аурелию. Спасибо Дикарю и его паранойи насчет пятого члена брачной группы Костеплета.

Я провожу рукой по волосам и тяжело вздыхаю.

Запах ее крови и боли наполняет мой нос и сводит с ума. Адреналин накаляет вены, когда в голове раздается биение двух сердец.

Цвета меняются, мое зрение сужается, и цепи скрипят. Даже с пепельной кожей, закрытыми во сне глазами, покрытая кровью и потом, она невыносимо прекрасна.

Защити ее.

Это глубокая и примитивная команда, исходящая из темных глубин моего существа. Она сильнее любой гордости, любого эго, сильнее всего, что, как мне казалось, делало меня тем, кто я есть. Далекий рев разбивает один слой цепей.

Блядь.

Паника заставляет каждый мускул в моем теле напрячься.

Хорошо, — быстро говорю я своему анимусу. Хорошо.

Я знаю, чего он хочет.

Поддавшись брачному инстинкту, я позволяю этому аспекту управлять мной.

Я беру Аурелию на руки, и мой анимус снова успокаивается за стальной дверью. Запах больничного одеяла проникает в мою голову и на мгновение останавливает меня от слизывания крови с ее кожи.

Низкий рокот вырывается из моего горла, когда входит Хоуп.

— Мистер Пардалия…

— Я заберу ее, — слова срываются с моих губ гортанным тембром, который я едва узнаю.

Анима-орел инстинктивно делает шаг назад, ее глаза широко раскрыты, взгляд оценивающий. Я знаю, что она видит: едва контролируемый анимус, гораздо сильнее ее, заявляет права на самку.

Она скользит взглядом туда, где у входа в медблок стоят охранники. Хоуп раздумывает, не позвать ли их. Но разум берет верх над ее первобытным инстинктом, и она решает ничего не предпринимать. Орлица склоняет голову и отходит в сторону, чтобы показать мне, что не будет препятствовать.

— Конечно, сэр.

Она прекрасно обучена. Мне ли не знать, ведь это я ее обучал. И это единственное, что сейчас спасает Хоуп.

Крепко прижимая к себе Аурелию, я выхожу из отделения неотложной помощи. Рубен разговаривает с тремя членами своей команды в коридоре. Он переводит взгляд с меня на Аурелию, и на его лице мелькает хмурое выражение, которое тут же сменяется нейтральным. Он один из тех немногих мужчин, на которых мне приходится смотреть снизу вверх во время разговора.

Когда я не останавливаюсь, Рубен подхватывает мой темп, ступая в ногу со мной. Я двигаюсь на автопилоте, мне нужно увести Аурелию в безопасное место.

Я начинаю отдавать приказы.

— Обыщите пещеру для линьки змей и прилегающие окрестности. Пришлите мне видеозапись.

Рубен кивает, и я испытываю облегчение от того, что он держится в метре от меня.

— Ее допрашивали?

— Она спит, — огрызаюсь я.

Агрессия выплескивается бессознательно, и что-то сжимается во мне, когда я это понимаю.

Даже если Рубен осознает, что подобное поведение мне не свойственно, он оставляет свои мысли при себе, молча поглаживая бороду. Я нанял его за его осмотрительность, а также за власть над другими зверями. Он понимает, что это конец разговора, и сворачивает в прилегающий коридор.

Я пробираюсь по Академии прямо к административному зданию и захожу в лифт. Открыв потайную панель, нажимаю цифру четыре с помощью телекинеза и постукиваю ногой, ожидая, пока лифт поднимет нас со скоростью улитки.

Впервые я увидел Аурелию в темноте ее спальни. Я был всего лишь призраком, вызванным силой, превосходящей меня. Сначала я сопротивлялся, но потом понял, что сопротивление высвобождает моего анимуса и сводит нас с ума. Поэтому я позволил песне регины привести меня в ее бунгало, расположенное глубоко на территории змей. Она лежала на кровати в крошечной, едва заметной ночной сорочке, и это поразило меня подобно молнии. Мой центр вселенной сместился, и я не мог отвести взгляд, пока она извивалась и стонала, отдаваясь своему наслаждению.

Это казалось таким порочным. И, вопреки здравому смыслу, я жаждал этого с тех пор.

Таким мужчинам, как я, позволено желать, жаждать. Но обладать? Обладать Аурелией так, как обычный анимус обладает своей региной душой и телом?

Невозможно.

Я вздрагиваю от этой мысли, когда захожу в свою квартиру и пинком распахиваю дверь в спальню. Аурелия прижимается ко мне, нежно утыкаясь носом в мою грудь, и у меня внезапно возникает сильное желание завернуть ее в покрывало и оставить здесь навсегда.

Я осторожно кладу ее на середину кровати, но она не шевелится.

И я не отстраняюсь. Я не могу.

Запах Аурелии слишком силен, кровь на ее коже слишком яркая, и первобытное чувство, подсказывающее мне, что моя Регина уязвима, не позволяет мне отпустить ее.

Стиснув зубы, я ложусь рядом, прижимаясь к ней всем телом, как будто могу защитить ее хрупкую фигуру своей массой. Где-то между кабинетом Селесты и отделением неотложной помощи она потеряла свою джинсовую куртку, и теперь на ней только это тонкое платье. Темные волосы растрепаны и спутаны, и я не могу удержаться от желания привести их в порядок. Я нежно убираю их с лица Аурелии, проводя пальцами по коже ее лба и щек.

Руку покалывает от прикосновения, и я останавливаюсь, чтобы перевести дух, прежде чем наклониться и понюхать нежную, гладкую оливковую кожу ее щеки. Аромат подобен сладкому цветку, но скорее пьянящий, чем цветочный. Он успокаивает смертоносного зверя за стальной дверью, заставляя его лежать и нежно урчать. Возможно, если я еще немного понюхаю ее, я успокоюсь настолько, что вернусь к своему обычному состоянию. Я наклоняю свое лицо к лицу Аурелии, касаясь носом линии ее подбородка. Такая мягкая. Такая красивая.

Какого хрена я делаю?

Аурелия что-то бормочет во сне, и этот звук подобен песне сирены, которая заманивает меня в свои сети. У меня нет выбора, кроме как снова опустить голову и крепко обнять ее, вдыхая цветочный запах и вспоминая ту роковую ночь, когда я впервые увидел ее, а затем и то, как всего несколько дней спустя, она убежала от меня при свете дня.

Во мне все напрягается.

Я убил ради нее. После многих лет воздержания от убийств, после всех усилий сдержать свое обещание, я поддался инстинкту и убил, увидев, что за ней гонится кто-то другой, а не я. Пять змеиных душ вернулись к Дикой Богине, потому что мой анимус — это бешеный зверь, вновь пробужденный этой женщиной.

Это кровь. Должно быть, вид ее пролитой крови толкает меня на такое поведение. Усилием воли я отрываю свой нос от подбородка Аурелии. Одним движением я откатываюсь от нее, спрыгиваю с кровати и направляюсь в ванную.

Когда я возвращаюсь, Аурелия не просыпается от прикосновений влажной мочалки, а первобытный ублюдок во мне низко и громко мурлычет от удовольствия, что мы моем нашу Регину. Ему нравится, что мы прикасаемся к ней, ласкаем так нежно, как она того заслуживает.

Всего лишь гигиена, мы все время учим этому студентов. Часть учебной программы. Это первое правило Академии. Студенты должны соблюдать чистоту.

Я прикрываю ее, когда раздается видеозвонок. Это Рубен с мрачным лицом.

— Босс, взгляните на это.

Он переключается на внешнюю камеру, и то, что я вижу, окрашивает мое зрение в красный цвет.

— Пахнет драконом, — говорит Рубен, как будто я не вижу четыре дымящихся груды пепла и несколько блуждающих языков красного пламени над ними. Я сбрасываю вызов, прежде чем успеваю швырнуть телефон в стену.

Я так взбешен, что не могу использовать нашу новую телепатическую связь. Я набираю номер Косы, и тот берет трубку после второго гудка. Он уже должен был вернуться.

— Соедини меня с Ксандером прямо сейчас, или, клянусь Диким Богом, вы все, блядь, покойники.

Глава 37

Аурелия

Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю себя в большой роскошной кровати с шелковыми простынями, которые точно не мои. Все это не мое.

Я резко открываю глаза и вижу только черное. Черные простыни на двуспальной кровати и льва, который сидит в кресле у двери в спальню, как можно дальше от меня.

— Что?.. — спрашиваю саму себя.

Лайл тяжело вздыхает, и это слишком похоже на звук самобичевания.

— Я принес тебя сюда, — признается он, не глядя на меня и сжимая подлокотники до побелевших костяшек. Такое ощущение, что он раскаивается. — Какое-то время я спал рядом с тобой. Я… обнимал тебя.

Внезапно он встает, словно в ярости, и пристально смотрит в стену, будто думает о чем-то ненавистном.

— Не знаю, какое безумие на меня нашло.

Я замечаю плавность его движений, то, как он перемещается в пространстве, словно его тело состоит не из крепких, жестких мышц, а из шелка.

— Мы оба знаем, что на тебя нашло, — тихо говорю я, крепче сжимая в кулаках мягкую ткань, которая меня окружает. — То же самое, что побудило меня прийти сюда на днях.

А что касается меня? Я нисколько не жалею о своих поступках. Я позволяю знанию об этом оставаться там, в зияющей пустоте между нами.

— Я знал, что Кристина что-то замышляет, — он проводит рукой по распущенным волосам, что для него нетипично, уставившись на дверь спальни, как на своего злейшего врага.

Я никогда не видела его таким. Даже когда он без раздумий убивал змей-ищеек моего отца, еще до того, как я появилась здесь. Даже когда он много раз злился и раздражался из-за меня. Никогда не видела, чтобы он терял дар речи. Никогда не видела его… потерянным.

Что-то еще не совсем так, как должно быть. Я смотрю вниз и вижу, что одета в одну из его рубашек. Под ней мое платье, так что, к счастью, он не снимал его и не видел мои раны, но от меня пахнет мужским гелем для душа, а кожа на лице, шее и груди мягкая и чистая, как…

— Ты… — шепчу я в шоке. — Ты…

Он натянуто кивает.

— Помыл тебя? Да.

По моим ногам пробегает дрожь.

— Почему? — снова шепчу, прижимая рубашку к груди и гадая, уместно ли будет понюхать ее.

И тут я вспоминаю, что лизала руку этого мужчины.

— Ты была вся в крови, — отвечает он. — В твоей собственной. И это не помогало… справиться с ситуацией.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, янтарные глаза опускаются к моей шее, как будто он заново это переживает. Осознание приходит с толчком в живот. Ему было невыносимо смотреть на мою кровь. Он не смог устоять перед желанием привести меня сюда, в безопасное и уединенное место, укрыть меня и вымыть. Тепло разливается по моей груди, а вместе с ним и что-то более пугающее.

— Спасибо.

На его лице написано: ты серьезно?

На моем: да, блядь, абсолютно.

В конце концов, у меня бы не хватило сил сделать это самой. И хотя сейчас мои силы все еще на исходе, отчаянное истощение, которое было раньше, отступило.

— Где Генри? — спрашиваю я.

— Он госпитализирован для проведения расследования, — говорит Лайл, по-прежнему не глядя на меня. — С ним Юджин.

Испытав облегчение, что оба моих малыша в порядке, я пытаюсь расчесать птичье гнездо, в которое превратились мои волосы.

Лайл продолжает:

— Я хочу знать, чем они его усыпили. И…

Его глаза следят за движениями моих рук, пока я распутываю узлы в своих длинных черных локонах.

— И? — подсказываю я.

Лайл моргает, словно выходя из оцепенения, и я не могу сдержать удовлетворения. Его лицо становится мрачным, почти пугающим в своей ярости. Но это направлено не на меня. Я знаю, что в глубине души Лайл в бешенстве из-за того, что на его Регину напали.

Моя анима трепещет у меня в животе. Возбуждение разливается по моим венам, медленно и интенсивно.

— И мне нужно знать, что произошло, Аурелия, — говорит Лайл с едва сдерживаемым гневом. — Ксандер не говорит мне ничего, кроме очевидного.

— Вот ублюдок, — я не забыла, что он бросил меня там. Вероятно, именно по этой причине он не хотел ничего рассказывать Лайлу.

Мой лев хмурится, как будто хочет отчитать меня за использование плохого слова.

Только попробуй, говорит ему мое лицо.

Я позволю тебе на этот раз, говорит он своим.

Боже, он такой горячий, когда злится. И злится из-за меня? Я потираю бедра друг о друга, чувствуя пульсацию клитора. Интересно, видит ли он мои затвердевшие соски через рубашку.

Его рубашка.

Это начинает компенсировать то время, когда он отправил меня на казнь. «Начинает» — здесь ключевое слово.

Моя анима воркует для него, и внезапно я не выдерживаю расстояния между нами.

Я откидываю одеяло и опускаю ноги на мягкий ковер. Осторожно поднимаюсь и, к своему удивлению, не чувствую головокружения, а ощущаю только тепло и покалывание. Я неторопливо отхожу от кровати.

Он не сводит с меня глаз, пока я сокращаю расстояние между нами. Кажется, будто между нашими телами проносится электрический разряд, резкий и обжигающий, но в то же время приятный и сладкий. Ощущение только усиливается, когда я останавливаюсь в нескольких сантиметрах от него и смотрю ему в лицо. Я сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку и не коснуться его, вместо этого хватаясь за край рубашки, свисающей до бедер.

— Ты становишься совсем другим, когда злишься, — мягко говорю я.

Мое тело тянется к нему, качнувшись навстречу, поддаваясь его мощному соблазну.

Руки хватают меня за бицепсы, крепко сжимая, чтобы остановить мое продвижение. Возможно, чтобы остановить и себя тоже. Мне нравится смотреть на него, и я знаю, что желание ясно читается на моем лице. В моем запахе. Но подождите. Все мои щиты подняты, и он вообще не может меня учуять.

Поэтому я опускаю свой обонятельный щит.

Зрачки Лайла Пардалия расширяются, и он облизывает губы, его взгляд опускается на мой рот. Клянусь Богиней, мне очень приятно знать, что я его возбуждаю.

— Расскажи мне, что там произошло, Аурелия, — твердо говорит он, глядя не в глаза, а на мои губы. — Все, что мы нашли, — это кучи пепла.

И стул с веревкой. Хотя он даже не может произнести это вслух.

— Лайл, — я тихо произношу его имя. Это ласка. Скольжение кожи по атласу. Внезапно я не могу вспомнить, почему я никогда не прикасалась к нему. Почему мы никогда не целовались. — Я скажу тебе, если ты поцелуешь меня.

Его лицо меняется. Чистая агония мелькает на нем на мгновение, прежде чем сменяется разочарованием.

— Прекрати, Аурелия, — его челюсть двигается вперед-назад.

— Почему? — мягко спрашиваю я, полностью очарованная его подбородком, его ароматом. Руки Лайла крепко держат мои, и я жажду большего. Я хочу, чтобы эти твердые руки ласкали меня всю. Хочу, чтобы он овладел мной с той же страстью, с какой отвергает. Я глубоко вдыхаю. — Ты так хорошо пахнешь.

— Для тебя вполне естественно так себя чувствовать, — говорит он, морщась. Но я замечаю, как его сдерживающая хватка слегка ослабевает.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — шепчу я, пытаясь умолять его взглядом.

— Ты не можешь, — но эти руки еще немного расслабляются, и теперь они просто нежно держат меня, пока Лайл пристально смотрит мне в глаза.

Его губы идеального розового оттенка, не слишком тонкие и не слишком пухлые, с идеально очерченным луком Купидона. Мне вдруг захотелось провести по ним языком.

Я не могу оторвать глаз от этих губ, когда говорю:

— Когда я впервые увидела тебя, ты показалась мне похожим на архангела, ты знал об этом? Красивый и такой суровый.

Лайл убирает от меня руки.

— Что? — его голос звучит напряженно и натянуто, как будто он так сильно сжимает свой поводок, что тот вот-вот порвется. Но затем его сила окутывает меня, как в тот день в классе во время урока по регине. Она ласкает мои руки, плечи. Шею.

Даже то, как он произносит слова, завораживает. Резкий или мягкий, его рот всегда идеален. Моя рука поднимается, чтобы коснуться его губ, и ничто, кроме удовольствия, не наполняет меня от мягкости его кожи.

Лайл замирает, и кажется, что он тоже не дышит. Я не могу удержаться и прикасаюсь к нему больше, позволяя своим пальцам погладить сильную линию его челюсти, подбородка, горла. Но чего-то не хватает. Я касаюсь своей шеи и шиплю от боли, порез все еще глубокий. Тянусь к его шее, но он перехватывает мою руку. Это предупреждение.

Но я хочу увидеть это снова. Я видела ее только один раз, и мне нужно убедиться, что она реальна.

Я сбрасываю свой брачный щит. Отбрасываю его, как старую одежду.

На его шее вспыхивает небесный свет, не золотой и не серебряный. Череп с пятью лучами света. Моя анима щебечет от радости.

Лайл отпускает мою руку и отступает на шаг, его глаза расширяются от ужаса, смешанного с благоговением. Уголки его глаз блестят.

— О Богиня, — шепчу я.

Я всегда считала метку красивой. Я всегда считала Лайла красивым.

И то и другое вместе? Зрелище опустошающее.

Ничего не могу с собой поделать. Я осторожно делаю шаг вперед и обнимаю его за шею, поднимаясь на цыпочки. Хочет он этого или нет, но его сила тянется ко мне.

— Лайл, — шепчу я.

Его лицо опускается, и наши взгляды встречаются. Дыхание смешивается.

— Мы не можем, Аурелия, — шепчет он в ответ.

Я касаюсь губами его губ.

— Я знаю.

Его руки обхватывают мои бедра, и я всхлипываю от контакта, которого жаждала так чертовски долго.

— Мы…

Я не даю ему закончить, провожу языком по его нижней губе, пробуя на вкус это мужское высокомерие. Слизываю его нежелание.

Он стонет, прижимая меня к себе, и, словно небеса разверзлись, захватывает мои губы своими.

Я вторгаюсь в его рот языком и зарываюсь руками в его роскошные распущенные волосы на затылке.

Лайл стонет мне в рот, и это ужасающий, доминирующий звук. Он прикусывает мою верхнюю губу, прежде чем провести языком по моим губам, заявляя на меня права. Из моего горла вырывается стон, дыхание прерывистое и полное желания, когда я хватаюсь за его плечи, цепляюсь за его грудь.

Но какой бы агрессивной ни была моя потребность, у Лайла она сильнее.

Регина, претендующая на столь могущественную пару, не может надеяться сохранить господство дольше, чем на мгновение.

И я не хочу.

Я хочу, чтобы он поглотил меня, хочу, чтобы он вторгся в меня. Его сила нарастает, подавляя меня и заставляя волосы на руках вставать дыбом.

Лайл отталкивает меня от себя, и я отшатываюсь, потрясенная и взбешенная тем, что он посмел. Он тяжело дышит, вытирает рот тыльной стороной ладони и смотрит на меня с обжигающим жаром и гневом в глазах. Клянусь, я вижу, как под его кожей мечется бешеное животное, пытаясь вырваться и наброситься на меня.

Его взгляд скользит вниз, где расстегнулось несколько пуговиц, обнажив изгибы моей груди.

Он закрывает глаза, словно борясь с этим, боль на его лице смягчает меня, успокаивает мой гнев, прежде чем его глаза распахиваются, и чистый горячий огонь его взгляда вызывает у меня желание убежать.

И быть пойманной.

На моих губах появляется хитрая улыбка.

— Не надо, — предупреждает Лайл, но его голос едва ли похож на человеческий.

Я бросаюсь к двери, протягивая руку к дверной ручке, но он чертовски быстрый. Лайл хватает меня, разворачивает и вдавливает в стену спальни, прижимаясь всем телом к моей спине. Прижав меня щекой к стене, Лайл наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Ты же знаешь, что твой побег делает со мной, — он произносит это слово как ругательство. — Ты уже трижды пыталась сбежать от меня, Аурелия.

Одним плавным движением он разрывает рубашку пополам. Пуговицы разлетаются во все стороны.

— Три раза? — выдыхаю я. Он имеет в виду тот раз, когда отправил меня к отцу?

— Да, — рычит он, стаскивая рубашку с моих рук и бросая ее на пол. Левая бретелька моего платья сползает с плеча.

Я прижимаюсь к нему спиной и мягкость его рубашки резко контрастирует с твердым телом под ней. И еще более твердый член прижимается к моей заднице. Я задираю платье и цепляюсь пальцами за трусики, чтобы стянуть их вниз, но он кладет свои большие руки поверх моих, полностью захватывая их и останавливая каждое возможное движение.

Его горячее дыхание касается моего уха.

— Я должен отшлепать тебя по заднице за то, что ты вытворяла в моей постели на прошлой неделе.

Я смеюсь до тех пор, пока его рука не обхватывает мое горло.

— Ты думаешь, это забавно? — его голос низкий и опасный. Доминирующий самец, требующий подчинения.

Что ж, я больше не смеюсь. Его рука скользит вниз, минуя мою левую грудь, следуя изгибам моего тела, пока не останавливается у линии трусиков. Я дрожу от его прикосновений и покачиваю бедрами, пытаясь заставить его спуститься ниже.

— Тогда это было забавно, — говорю я, затаив дыхание.

Он хмыкает и наконец просовывает руку мне под нижнее белье. Два его пальца находят мои складки и скользят между ними.

Он резко втягивает воздух, проводит пальцами по влаге и шепчет:

— Почему ты такая мокрая?

В ответ я прижимаюсь к нему, и из моего горла вырывается пронзительный стон. Одним большим пальцем он поглаживает мою брачную метку, в то время как другим обводит мой очень набухший, влажный клитор.

Его член дергается возле моей заднице, и он прижимается ближе.

— Что ты, блядь, со мной делаешь? — шепчет он, прижимаясь губами к моей брачной метке, нашей брачной метке, в то время как его пальцы скользят вниз, к моему жаждущему входу.