Ее бешеные звери

Но мои глаза быстро возвращаются к той красивой брюнетке. Воздух пронзает вспышка силы, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Дикарь крадется к своему столу, но смотрит не на меня, а на Сару. Проходя мимо нашего столика, он откусывает огромный кусок стейка с кровью. Такое шипение энергии обычно возникает, когда он с кем-то общается телепатически.

Сара поспешно встает и дефилирует к своему столу третьекурсников, где ее друзья наклоняются к ней, чтобы шепотом посплетничать.

Кажется, влюбиться в Дикаря будет легко. Слишком легко.

— Прости, Лия, — быстро говорит Стейси, похлопывая меня по плечу в знак извинения. — Кстати, ты сломала вилку.

Я тихо ругаюсь, вытаскивая занозу из пальца и начинаю есть свой первый круассан руками. Я не могу демонстрировать явное презрение к другим анимам, решившим попытать счастье с Косой и Ксандером. Студенты начнут что-то подозревать.

Сабрина перегибается через стол и шипит Минни:

— Мы хотим знать подробности о Титусе.

— Выкладывай, детеныш, — командует Ракель.

— Тут особо нечего рассказывать, — вздыхает Минни. — Мы только что воссоединились, понимаете?

Пока Минни нарезает свой единственный грейпфрут, остальные обмениваются мрачными взглядами.

— Какой он в постели? — спрашивает Сабрина с прищуром, энергично нарезая тост и яичницу-болтунью. — Надеюсь, он заставляет тебя кончать.

Минни давится кофе, и Ракель хлопает ее по спине.

— С ним все в порядке. Думаю, он немного увлечен групповушкой.

— Это здорово, — говорит Стейси, хотя в ее голосе нет уверенности. — Хорошее начало.

— Он тебя вылизывает? — настаивает Сабрина. — По тому, как мужчина тебя вылизывает, можно многое о нем сказать.

— Эм. Ну, он хорошо целуется, — щеки Минни постепенно розовеют под ее смуглой кожей, и я просто уверена, что за соседними столиками к нам прислушиваются анимусы.

— Значит, он не вылизывает тебя? — вилка Сабрины зависает в воздухе, и с нее падает кусочек болтуньи.

— Может, прекратим уже говорить о вылизывании? — Минни шипит высоким голосом. — Титус… Он…

— Это была любовь с первого взгляда, — объясняю я за столом, бросаясь на помощь подруге. — Они давно знакомы.

Стейси и Сабрина смотрят на меня большими глазами, словно хотят сказать, что ничего хорошего не предвидится.

— Пока он х-хорошо относится к тебе, Мин, — тихо говорит Ракель. — Нам б-больше ничего н-не нужно знать.

Минни решительно кивает, разрезая грейпфрут.

— Я люблю его.

Моя тигрица молчит на утренних групповых занятиях, а затем и на кулинарных тоже. На душе неспокойно из-за ее расплывчатых объяснений, но я убеждаю себя, что Минни просто хочет сохранить все в тайне.

К тому времени, как начинается урок самообороны, наступает время моей встречи с Лайлом, поэтому я неохотно показываю свою карточку одному из охранников, и они сопровождают меня в его кабинет.

Джорджия, совершенно сногсшибательная секретарша Лайла, сидит за своим столом, расчесывая длинные золотистые волосы, когда я поднимаюсь на административный этаж, где расположены все кабинеты. Двое моих охранников ждут, пока я выйду из лифта, прежде чем отправиться обратно вниз. Глаза львицы сужаются, пока она окидывает меня взглядом сверху вниз, и это выводит меня из себя. Она продолжает оглядывать меня с ног до головы, и я делаю то же самое. Мы с моей анимой с самого начала решили, что она нам не нравится.

— Джорджия, — коротко говорю я.

Не могу забыть, что именно она забрала меня из общежития в тот день, когда я должна была встретиться со своим отцом.

Уголок ее розовых губ приподнимается в легкой усмешке.

— Давайте проясним одну вещь, мисс Аквинат.

У меня встает дыбом шерсть.

— Такие девушки, как вы, приходят сюда постоянно, — говорит она, поднимаясь со стула. На ней красивая, дорого выглядящая белая блузка и красная юбка-карандаш, идеально облегающие ее фигуру. Прямо икона стиля. — И думают, что смогут соблазнить заместителя директора своей распутной одеждой.

Вот же сука…

— Что ж, на Лайла это не действует. Он видит вас насквозь, мерзких маленьких преступников.

Внезапное желание разорвать ей горло заставляет рычание вырваться из моего горла.

— Не смей рычать на меня, — шипит Джорджия, кладя руки на стол и склоняясь над ним.

Я улавливаю легкий ветерок с ароматом пергамента и мускуса. Это меня немного успокаивает. Лайл находится прямо за дверью своего кабинета.

— Ну, — говорю я беспечно, сбрасывая с себя убийственное наваждение. — У вас довольно плохая память, мисс Джорджия. Разве вы не помните, как в прошлый раз я сказала, что вы можете забрать его себе? Он высокомерный засранец.

— Тебе меня не одурачить, — хмурится она.

Я пожимаю плечами, но моя анима кипит от злости. Струя моей телекинетической силы обвивается вокруг львицы, и между её идеальными бровями появляется тонкая морщинка. Она не понимает, откуда это взялось, ведь я, как орел, не должна обладать таким даром.

— Мне кристаллически поебать, что ты думаешь, Джорджия. Уверена, что Лайл тоже видит твою фальшивую задницу насквозь.

Но это только заставляет ее губы изогнуться в ухмылке и отбросить волосы назад.

— О, мы с Лайлом хорошо знакомы друг с другом.

О, она не это имела в виду.

Горло Джорджии внезапно кажется очень аппетитным, и на мгновение я представляю, каково это — ощущать вкус ее крови и плоти у себя во рту. Чувствовать, как оно разрывается…

О, Богиня, нет. Мне нужно вырваться из этого чистого дикого безумия. Я делаю судорожный вдох и отхожу от ее стола, отрывая взгляд от длинной тонкой шеи. Она принимает мои действия за покорность, и ее ухмылка становится шире.

— Мистер Пардалия сейчас примет вас, — говорит она приторно-сладким голосом, направляясь к двери кабинета Лайла.

Глава 21

Лайл

— Посмотри на это, — я жестом приглашаю Косу к своему столу и поворачиваю к нему монитор.

Он подходит, встает рядом со мной, и мы вместе смотрим на длинный список товаров, которые Аурелия приобрела в интернет-магазине под названием «Магазин баклажанов: наслаждение экзотическими вкусами».

С тех пор, как я назначил Аурелии стипендию, я слежу за ее расходами, как лев за газелью. Хотите разобраться в человеке? Следите за его покупками. Перед тем, как она впала в спячку, количество нижнего белья и крошечных платьев, которые она купила в студенческом городке, едва не заставило меня позвонить Терезе, чтобы отчитать ее за безответственность. Но до сих пор я воздерживался, не желая, чтобы кто-нибудь знал, что я наблюдаю за ней настолько пристально

Но этот новый список покупок просто смешон.

Я прокручиваю страницу вниз, просматривая позиции в третий раз. Прокручиваю снова… и еще раз. Есть фаллоимитаторы, вибраторы, стимуляторы клитора и анальные пробки всех типов, цветов и марок. И если с единорогом я мог бы еще смириться, то как быть с последним вибратором? Купленным так, словно он был запоздалой мыслью в голове?

Он называется «Королевская гордость» — силикон того же золотистого цвета, что и львиный мех, с основанием, отлитым в форме головы самца льва с мохнатой гривой.

Жар пробегает по моему позвоночнику. Коса тихо посмеивается себе под нос.

Я откидываюсь на спинку кресла, барабаня пальцами по подлокотнику и не сводя глаз с экрана. Цепи гремят в глубине моего сознания, и низкий гул, нет, не гул, а мурлыканье, гребаное мурлыканье раздается в моей голове.

— У нее здоровый аппетит, — замечаю я.

Коса медленно кивает.

— Она регина для пяти альф, — многозначительно говорит он. — Она была создана такой.

Я качаю головой, потому что этого просто не может быть. Я также замечаю, что в ее заказ не входят ни средство для чистки игрушек, ни дезинфицирующее средство. Против своей воли я оформляю заказ на две бутылки и отправляю электронное письмо в службу поддержки магазина баклажанов, чтобы добавить их в ту же посылку.

Стук в дверь вырывает меня из моего бредового состояния. Джорджия заглядывает внутрь. В последние дни она была немногословна, но сейчас на ее лице выражение крайнего отвращения.

— Мисс Аквинат здесь, сэр, — объявляет она и отходит в сторону.

Коса выпрямляется.

Входит Аурелия, и внезапно мой мир сужается до одной точки. Я ловлю каждое её движение, пока она идет к моему столу. Отмечаю каждый ее вдох, прислушиваюсь к каждому удару сердца, чувствую все, что связано с ее физическим и душевным состоянием. Но что-то глубоко укоренившееся во мне, вдыхает ароматы в воздухе, ищет. И ничего не находит. И снова я не чувствую ее запаха. Какие бы щиты она ни воздвигла благодаря своим способностям Костеплета, они скрывают от меня эту часть ее личности, вызывая зуд на коже. Чего-то не хватает. Чего-то важного не хватает, и это пробуждает во мне хищника. Цепи снова гремят.

У бешеных зверей всегда такой блеск в глазах. Своего рода пелена, которая отрывает их от этого мира и погружает в мир их зверя. Она говорит другим зверям, что это существо не думает, только чувствует. Что это дикое существо.

Но когда я смотрю в эти глаза цвета океана, я не вижу безумного блеска. Никогда не видел. Теперь, в ее человеческой форме, присутствует острый интеллект. Усталая, но необходимая бдительность. Я хочу знать, что происходит за этим взглядом. Мне нужно знать, как работает ее разум, о чем она думает и почему.

Глаза Аурелии встречаются с моими, и кажется, что она недовольна тем, что видит. Ее взгляд скользит по Косе и становится подозрительным.

— Значит, теперь вы работаете вместе, — в хрипловатом голосе слышится неодобрение.

Мы оба молчим. Мы просто… осмелюсь ли я это сказать? Мы, блядь, впитываем ее.

Возможно, это та же самая молодая женщина, которая вошла в мой кабинет несколько месяцев назад, настороженная и язвительная, и все же определенно не та.

Теперь она как будто лучше осознает свое тело. Более освоилась в нем.

Она выбрала одежду так, будто вообще не собиралась ее надевать. Голубое мини-платье, словно вторая кожа, облегает каждый изгиб, обнажая золотистую длину ее ног. И, к моему великому недовольству, очевидно, что на ней нет нижнего белья.

Соски под платьем превратились в камушки, и мне приходится снова поднять взгляд к ее лицу. К золотистой колонне шеи, где я видел метку, которая погубит меня. С помощью своей магии Костеплета она снова скрывает ее.

Это еще раз напоминает мне, что моя предполагаемая Регина всю жизнь пряталась. Скрывала свою метку. Свой запах. Свою истинную сущность.

Нечто темное пробирается вверх по моей спине. Нечто, что шепчет:

— Мы знаем это. Мы знаем эту боль. Она близка нам по духу.

— Почему я здесь, Лайл? — невозмутимо спрашивает Аурелия, вырывая меня из задумчивости. — Ты собираешься снова передать меня моим палачам?

Она бросает драматический взгляд вокруг.

— Где кандалы?

Своевременное напоминание: львицы, с которой я сидел четыре недели, больше нет. Нет тихого зверя, который клал свою могучую голову мне на колени. Нет анимы, которая мурлыкала для меня и только для меня.

Я скрываю свою дрожь, вставая из-за стола. Но к ней подходит Коса, его мощное тело поглощает пространство за два удара сердца. Он наклоняется, чтобы приблизиться к лицу Аурелии. Я не знаю, пытается ли он запугать ее или не может удержаться в стороне от нее. Вероятно, сочетание и того, и другого. Аурелия не отстраняется от него, но втягивает воздух, когда он говорит своим низким хриплым голосом.

— Я почувствовал нимпинов у тебя под курткой. Ты очень хорошо справилась.

Он гордо выходит из моего кабинета, оставляя Аурелию с открытым ртом смотреть ему вслед.

Я не заметил нимпинов. Я был слишком сосредоточен на цели. На Мейсе Наге и его пяти змеиных генералах — полной свите на территории моей академии. На моей территории.

Аурелия быстро приходит в себя под моим пристальным взглядом.

— Мы пойдем на прогулку, или ты примешь меня в своем кабинете?

Ее отношение обжигает вены, как раскаленная кочерга. И выбор слов оставляет желать лучшего.

— Это неподходящий наряд для Академии, — строго говорю я, указывая на ее одежду. Для бывших бешеных нормально находить одежду раздражающей и несущественной, и я должен быть к ней снисходителен. Но я обнаружил, что не могу.

Аурелия приподнимает брови и имеет наглость опустить руки так, чтобы мне полностью открылась ее грудь. Как будто она точно знает, что меня беспокоит.

Но что ей известно? Мне нужно знать, как много она помнит. Насколько сильно… на нее повлияло ее бешеное состояние.

Я выхожу из-за стола.

— Ты помнишь что-нибудь из того времени, когда была львицей?

Она напрягается, а затем вздыхает.

— Значит, ты знаешь.

Аурелия имеет в виду, что она Костеплет. Мы уже четыре недели в курсе, но ей еще предстоит осознать это.

— Мы все знаем, кто ты, — насмешливо отвечаю я. — И мы бы узнали раньше, соизволь ты упомянуть об этом.

— Ты всегда был склонен констатировать очевидное, — парирует она. — Но что бы это изменило? — Аурелия трет глаза, затем сжимает переносицу.

Я так сосредоточен на ее дыхании и движениях, что забываю делать то же самое. Когда она снова смотрит на меня, ее глаза мерцают. Они похожи на мифические заводи. Усталые заводи, окруженные темными тенями.

Устала — это еще мягко сказано. Аурелия вымотана. Я хочу приказать ей сесть, выпить воды, как следует поесть, одеть ее в теплую одежду и растереть кожу.

Я делаю еще один непроизвольный шаг к ней. В ее глазах столько гнева, что его можно назвать даже ненавистью. Что бы это изменило?

— Нет смысла гадать о прошлом, — говорю я, пренебрежительно махнув рукой. — Но, мисс Аквинат, что вы помните?

Она подходит к двум креслам напротив моего эркерного окна и проводит пальцем по спинке одного из них.

— Мисс Аквинат, — мрачно бормочет она. — Значит, вот как это будет.

Сядь. Я, блядь, хочу это сказать. Просто сядь, пока не упала.

— Что ты помнишь? — выдавливаю я.

Она опускает руку и пронзает меня своим обжигающим взглядом.

— Не так уж много. Я помню, как ты спустился. Помню, что ты сидел там какое-то время. Воспоминания приходят вспышками.

— Это нормально, — мой голос спокоен, хотя сердце бешено колотится. — Что-то вспомнится, — улыбаюсь я, возможно, эгоистично. — А что-то и нет.

То, что у нас с ее анимой был момент наедине, несомненно, дает мне преимущество.

Она бросает на меня подозрительный взгляд, как будто тоже это понимает.

— Ты, бесспорно, хуже всех.

— Твоя анима, похоже, так не думает, — слова сами собой срываются с моих губ, и я проклинаю себя за это.

— Очевидно, моя анима не признает логики, — огрызается она. — Не признает, что ты пытался убить нас каких-то несколько недель назад.

Острая боль в груди и ее попытка доминировать побуждают меня действовать. В мгновение ока я оказываюсь перед ней и наклоняюсь к ее лицу.

— Я не пытался убить тебя, Аурелия. У меня были связаны руки.

Она вздрагивает, и я беру себя в руки, выпрямляясь с глубоким вздохом. Я сделал для Аурелии то же, что и для множества других студентов. Я ходил с ними в суд, защищал их, используя свои отчеты. В рамках закона я больше ничего не мог для нее сделать. Так почему же у меня такое чувство, будто я хватаюсь за воздух?

— Но ты же думала, что твой отец не хотел твоей смерти, — замечаю я.

С такого расстояния я вижу каждую длинную темную ресничку, обрамляющую ее глаза, и обнаруживаю, что не могу отвести взгляд. Внезапно ее дыхание становится прерывистым, явно от ярости.

— Не то, чтобы ты мне верил до этого.

Возможно, я бы не поверил ей, но я помню все, что она сказала. Каждый момент нашего разговора запечатлелся в моей памяти. Но помнит ли она? Помнит ли она, насколько я проклят.

Я смотрю на нее. И она смотрит в ответ.

Аурелия все еще тяжело дышит, ее зрачки расширены. И затем она делает самую возмутительную вещь, которую могла бы сделать в моем присутствии.

Она облизывает губы.

Я возбуждаю Аурелию. Моя близость действует на нее.

Это осознание притягивает меня к ней, как гравитация. И когда я наклоняюсь к ней, весь мой мир переворачивается с ног на голову. На ее нижней губе блестит влага, отражая утренний солнечный свет. Я вдруг замираю, любуясь формой этих губ. Бледно-розового цвета, одинаково пухлые. Даже спелые. Сладкие.

Святая Мать. Не сейчас. Никогда.

Количество силы воли, которое требуется, чтобы отойти от нее, немыслимо. Потому что я не хочу. Потому что я должен.

— Полегче, Лайл, — знакомый скрежет вплывает в мою голову на фоне ужасающего осознания. — Подумай о чем-нибудь неприятном.

— Представь, как черви извиваются в мясе, — голос, подобный гулу вулкана, проникает в мой разум. — Подумай о том, как ешь их. У меня всегда получается.

Что за черт?

— Лайл что, теперь в групповом чате? — ворчит Дикарь. — Гребаный ад, теперь вообще никакого веселья.

— Ты ошибаешься, — усмехается Ксандер. — Это дерьмо только что стало намного интереснее.

Этого не может быть.

— Ну, привыкай к этому, — неохотно говорит Дикарь, — брат.

Перед моим мысленным взором возникает образ одного из школьных классов, за которым следует рука Дикаря на коленях, с выставленным средним пальцем в мой адрес.

— Да, мы и так умеем.

Коса смеется. И это было второй самой тревожной вещью, которая произошла в моей голове.

Когда Аурелия прищуривается на меня, во мне снова закипает гнев, горячий и жесткий из-за постоянного пренебрежения судьбы к тому, чего я, блядь, хочу.

— Может, ты и не наследница Змеиного Двора, — говорю я, — но ты по-прежнему ведешь себя как избалованная особа.

— Клянусь Богиней, я ненавижу тебя, — шипит она.

Желание наказать ее за эти слова заставляет меня сжать кулаки. Вместо этого я ухмыляюсь воспоминанию, которое вспыхивает в моей голове. Ее львиная голова прижимается к моему бедру. Ее анима любит меня.

— Что? — рявкает она, снова сверкая глазами.

Пусть сверкает. Все лучше, чем унылое, мрачное осознание последних четырех недель.

— Следи за своим тоном, — говорю я, хотя по телу пробегает дрожь.

Ее глаза сужаются, а голос становится глубоким от отвращения, но она ни на секунду не отступает.

— Скажи я тебе, кто я на самом деле, ты бы относился ко мне так же, как и в любой другой раз, когда я говорила тебе правду. С пренебрежением, — она указывает на пол, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — С презрением. Как… к идиотке! Ты ужасно справляешься со своей работой.

Я моргаю, вглядываясь в ее лицо, вызывающе поднятое к моему. Генри прижимается к ее шее, так что я знаю, что она на взводе.

Жар наполняет мою грудь. Я вынужден понизить голос до мягкого тона, которым обычно разговаривал с ее анимой.

— Ты не можешь знать наверняка.

Но это дает обратный эффект, не тот, на который я рассчитывал.

— Знаешь что, Лайл? — шипит она с такой злобой, что у меня расширяются глаза. — Пошел ты, и к черту твою школу, твои правила и все остальное. Я заставлю тебя пожалеть о том дне, когда ты вообще пришел за мной.

С этими словами она выбегает. Я чувствую, как ее сила потрескивает, словно живая молния, у нее за спиной.

Облегчение разливается по мне. И это облегчение во многих смыслах. Я провожу рукой по волосам, освобождая их от резинки.

Я сажусь обратно за свой стол и встряхиваю мышкой, чтобы включить экран. Длинный список покупок Аурелии смело смотрит на меня в ответ.

Меня не должно так сильно радовать то, что я знаю о ней такое, о чем она даже не подозревает. Но мне нужно знать о ней как можно больше. И, клянусь богами, я выясню все, что скрыто в разуме и теле Аурелии Костеплет.

Глава 22

Аурелия

Будь все проклято. Будь все, нахрен, проклято.

С жаром, опаляющим мои внутренности, я снимаю Генри со своего плеча и бросаюсь обратно к лифту. Дыхание дается с трудом, когда двери лифта открываются, но, к счастью, ни Лайл, ни Джорджия не бросаются за мной вдогонку.

Я полностью потеряла самообладание перед этим высокомерным, ужасным львом-мудаком. Мое возбуждение почти взяло верх, но стоило мне его подавить, как на смену пришла ярость. Существует ли такая вещь, как похотливая ярость? Он, наверное, думает, что я еще более жалкая. И у него еще хватило наглости быть самодовольным из-за того, что я не помню всего, что он наговорил мне в моем собственном гнезде?

И Коса.

Я почувствовал нимпинов у тебя под курткой. Ты отлично справилась.

Ты отлично справилась?!

Он знал, что я что-то замышляю. И даже когда я отпустила нимпинов, он просто стоял там, склонив голову набок, словно бросая мне вызов.

Его последние слова вызывают в моей груди странное и пугающее чувство удовлетворения.

Ублюдок. Конченый ублюдок! Я была на пороге смерти, и он хотел посмотреть что я буду делать?

Ты отлично справилась?

— Аргх! Мужики!

Генри пищит в знак согласия, пока мы направляемся в обеденный зал. Я не собираюсь возвращаться в класс, не в таком состоянии. Я слишком раздражена. Подождать до обеда в столовой кажется мне лучшим вариантом, так что у меня есть время остыть.

За мной следует охранник, один из высоких, впечатляющих анимусов, одетый с головы до ног в черное. Я чувствую себя в безопасности, пробираясь по извилистым коридорам, ведущим через центральное здание Академии.

Когда я вхожу в почти пустой обеденный зал, за столиком в самом дальнем правом углу сидит пара анимусов. У них, наверное, свободное время, и парни решили попить кофе. По-моему, отличная идея, только я слишком взвинчена для кофеина.

Я едва удостаиваю их взглядом, направляясь к отделу напитков в буфете. Там сидит новая горгулья, которая позволяет подавать горячий шоколад только из своего рта. Это немного отвратительно, но горячий шоколад Академии удивительно декадентский, так что я просто не могу отказаться от него. Особенно сейчас.

— Одну чашку, пожалуйста, — говорю я Гэри, подставляя свежую кружку под его большие отвисшие челюсти.

Он наклоняется и открывает рот. Восхитительная, бархатистая шоколадная смесь льется из него струей, наполняя кружку до краев.

Я кладу сверху изрядное количество взбитых сливок и поворачиваюсь, чтобы занять место.

Именно тогда я смотрю на анимусов, сидящих в углу, и слишком поздно понимаю, что это столик, отведенный змеям. Я останавливаюсь на полпути к своему обычному столу, когда лицо, которое преследовало меня в ночных кошмарах последние четыре года, поворачивается и смотрит на меня.

Витражи, под которыми он сидит, бросают разноцветные блики на стол, его тонкие руки и лицо заставляют меня чувствовать себя так, словно я бреду сквозь ночной кошмар.

Я роняю кружку. Генри вскрикивает, но я едва слышу его или звук разбивающейся керамики о половицы.

Высокий и худощавый юноша с молочно-коричневой кожей и золотисто-каштановыми волосами, отливающими рыжиной в свете солнца. Под глазами у него глубокие синие тени, скрывающие то, что когда-то было красивым лицом. Лицо, которое когда-то мило улыбалось мне в магазине тети Шарлотты. Лицо с губами, которые я целовала месяцами.

В последний раз я видела его привязанным к металлическому столу посреди тронного зала моего отца. Он всегда использовал его для наказаний.

И казней.

На правой скуле юноши вытатуирован шестизначный номер. Идентификатор яда. Отец делает это с самыми ядовитыми змеями нашего двора. В качестве предупреждения, что их мощь заключается не в грубой силе, а в чем-то гораздо более зловещем. А яд Обыкновенного крайта — один из самых смертоносных в мире.

— Тео, — шепчу я.

Его радужки превращаются в узкие щелочки, веки расширяются в дикой агрессии. Язык выскальзывает, чтобы попробовать воздух, он тонкий и раздвоенный.

Дерьмо. Этот змей больше, чем просто дикий.

Я знаю, что это не он. Я наблюдала, как мой возлюбленный, Тео Крайт, умирал прямо у меня на глазах, извиваясь и крича, пока яд моего отца сжигал его вены мучительной, ужасной смертью. Этот парень — его брат, судя по разным цифрам на их лицах, я знаю это наверняка.

— Т-Томас Крайт?

Они слишком похожи. Я потираю руки, когда его ноздри раздуваются, принюхиваясь ко мне. Его определенно здесь не было в начале учебного семестра. Я бы сразу заметила.

Я сглатываю пересохшим горлом и делаю несколько неуверенных шагов вперед.

— Ты только что приехал в школу?

Одна из змей предупреждающе шипит, и я останавливаюсь в нескольких метрах от их столика. Они замирают, устремив на меня полные ненависти взгляды.

— Отъебись, Аквинат, — протяжно произносит питон, — Тебе здесь не рады. И он не хочет с тобой разговаривать.

Змей сплевывает на пол.

Плеваться и в хороший день неприлично, но для змеи это хуже, чем открытое оскорбление. Это открытая угроза. Судя по отметинам на щеках, у некоторых из них в клыках есть яд, но в этой школе использование ядовитых укусов является уголовно наказуемым преступлением.

— Прости, — с трудом выдавливаю я.

Томас не отводит от меня взгляда, вообще не двигается.

— Прости, — я разворачиваюсь и выхожу через открытые двери, сдерживая рыдания, когда старые воспоминания вспыхивают в моей голове.

Мой дед упомянул казнь Тео на моем суде, чтобы дискредитировать меня. Намекая, что я отдала ему свою девственность, зная, что его за это убьют. Подводил к тому, что я злонамеренный человек, способный на такой бесчеловечный эгоизм.

Царап. Царап. Царап.

Боль пронзает живот, и у меня перехватывает дыхание, когда мои щиты рушатся под натиском сил, от которых я так старательно пыталась защититься. Шок, вызванный встречей с Томасом, должно быть, ослабил мою защиту.

Прижав руку к животу, неровной походкой возвращаюсь в свое общежитие. Кристина спрашивает меня, что случилось, но я не отвечаю, прикладываю свою карточку к считывателю и, задыхаясь, поднимаюсь на третий этаж. Я даже не добираюсь до своей кровати, вместо этого падаю бесформенной кучей на пол рядом с ней.

Юджин в тревоге подбегает ко мне. Они с Генри вопросительно кудахчут, но я отмахиваюсь от их возни и задираю майку, чтобы осмотреть живот.

От увиденного я кричу, наполовину от гнева, наполовину от ужаса.

Зрелище жуткое. Четыре глубоких пореза в форме двойных отметин от клыков проходят по диагонали через мой живот от правого ребра вниз к левой тазовой кости. И они не красные от крови, как у Минни.

Они черные от яда, который некротизирует кожу.

Отказываясь паниковать, я крепко зажмуриваю глаза, сосредотачиваясь на том, чтобы направить свою целительную силу в раны, восстанавливая мышечную ткань, сухожилия и кожу. Но это настолько истощает мои силы, что через несколько минут я хватаю ртом воздух и покрываюсь потом. Боль пронзает тело, и я дергаю ногами, пытаясь хоть немного ее ослабить и сдержать взрывное, неистовое жжение.

Едва сдерживаясь, мне удается срастить края ран, чтобы они не кровоточили, но неприятные черные отметины остаются, все еще обжигающие, как кислота.

Всхлип, срывающийся с моих губ, одновременно нежелателен и неизбежен. Я сдерживаю свои крики, но это приводит только к полномасштабному срыву.

Я проклинаю своего отца. Я проклинаю весь Змеиный Двор. Я никогда не просила быть другой. Я никогда не просила родиться такой. Меня наказывают за то, что я не могу контролировать, и это несправедливо, глупо и полный пиздец, что я должна убегать от своих суженых и так упорно бороться за жизнь. Несправедливо, что мои пары ненавидят меня за то, что я убегаю от них. Несправедливо, что они пытались убить меня. Несправедливо, что Тео умер. Это несправедливо, что мой отец — худшее существо на свете.

Грудь вздымается, когда я пытаюсь втянуть воздух, а слезы ручьями бегут по моим щекам. Так тихо, как только могу, я плачу в ладони, зажмуривая глаза от преследующих меня мысленных образов. Тео лежит на металлическом столе моего отца, свет покидает его красивые карие глаза. Лайл, Коса и Ксандер ведут меня к моему отцу.

Мой отец, худший из всех. Нависает надо мной в грузовом отсеке медицинского центра с черными кандалами в руках, готовый забрать меня. Готовый заманить меня в ловушку навсегда.

Я не могу этого сделать. Ничего из этого. Это давит на меня так сильно, что я не могу дышать, не могу думать, когда смерть нависает надо мной. Смерть и загон для разведения.

Самка-Костеплет. 20 лет. Не размножалась. Неспаренная. Рыночная цена более десяти миллионов.

Тот злобный мужской голос, который я слышала, когда сбежала от отца месяц назад, сказал, что моя рыночная цена — десять миллионов долларов. Я не чувствую, что сейчас чего-то стою. Я чувствую, что ни хрена не стою.

Тереза была права. До меня наконец дошло. На это ушло свое гребаное время.

Моя анима рвется вперед, чтобы защитить меня, и я позволяю ей это, потому что не могу придумать, что еще можно сделать, чтобы все исправить. Я опускаюсь на четвереньки и мой рот вытягивается в морду. Зрение становится острее, а пальцы на руках и ногах превращаются в лапы.

Я наслаждаюсь освежающим освобождением, которое бурлит в животе, поднимается вверх по груди и горлу…

Я запрокидываю голову, делаю глубокий вдох и вою в потолок.

Глава 23

Дикарь

Я сижу на групповом консультировании, мне чертовски скучно, и я с нетерпением жду возвращения Лии со встречи с Лайлом. Я продолжаю проверять свой телефон, но нет никаких уведомлений от смайлика-феи, который я поставил на контакт моей Регины.

— Перестань трясти ногой, это чертовски раздражает, — в моей голове звучит ехидный голос Ксандера.

Я игнорирую его.

Вой обрушивается на мои уши, как удар топора по голове.

Горестный и болезненный.

Эквивалент собачьего крика.

Другие волки поднимают головы и хмурятся. Они не знакомы с этим голосом, потому что он новый.

Но он пробуждает ту часть меня, которая всегда была дикой и неуправляемой. Моя волчья форма прорывается сквозь кожу, и я совершенно не могу её контролировать.

Кто-то кричит, но я просто проталкиваюсь сквозь круг стульев между Клювом и другой птицей и вылетаю из комнаты.

Позади меня раздается топот человеческих ног, и я понимаю, что Минни бежит следом.

— Дикарь, — голос Косы в моей голове звучит предупреждением.

— Отпусти его, — растягивает слова Ксандер. — Наверное, она просто потеряла кисточку для макияжа или что-то в этом роде.

Пообещав, что порву его, когда вернусь, я мчусь по коридорам, останавливаясь только для того, чтобы зубами открыть дверь и выбежать наружу, прямиком в общежитие анимы.

Дверь закрыта, и у меня нет карточки, чтобы войти. Я рычу Кристине, чтобы она впустила меня.

— Нет, неа! — кричит она вниз. — Не сегодня, сатана!

Я слишком взбешен, чтобы вернуться в человеческую форму и забраться наверх, как сделал это прошлой ночью. Хрустнув шеей, я готовлюсь пробить стекло, отступив на пару шагов. Это небьющееся стекло, так что оно может расколоть мне череп, но мне сейчас плевать.

Но Минни внезапно оказывается рядом со мной, громко переводя дыхание, и я огрызаюсь на нее, намекая, чтобы она поторопилась. С широко распахнутыми глазами она срывает с себя ремешок и бросается прямо к двери, ударяет удостоверением личности о сенсор и дергает дверь.

Но дверь не открывается со щелчком, она остается закрытой.

— Нет, иначе он зайдет с тобой, — говорит Кристина.

Ради Лии. Ради Лии я могу сосредоточиться.

Делая глубокий вдох, я представляю мою Регину и ее великолепные голубые глаза. Вспоминаю то, что чувствовал, обнимая ее прошлой ночью. Мягкая, теплая и вся моя.

Я возвращаюсь в человеческую форму и рычу Кристине:

— Пусти меня, манда каменная!

— Нет! — так же громко кричит она в ответ.

Минни ругается и грозит горгулье своим маленьким кулачком.

— Давай же, Кристина!

Не обращая на них внимания, я подпрыгиваю, как и прошлой ночью, готовый подняться в комнату Лии.

Вот только если вчера мои пальцы легко цеплялись за край выступа на первом этаже, то сегодня они наталкиваются на невидимый барьер из скользкой магии. Я мешком валюсь на землю. Магическая завеса защищает колонну балконов вплоть до третьего этажа.

Я вскакиваю на ноги и сразу же замечаю, что, хотя Кристина и заблокировала мой путь наверх, сама она осталась без защиты.

— Я оторву тебе башку от здания! — рычу я и, не дожидаясь ответа, бросаюсь к двери, в последнюю минуту подпрыгиваю и карабкаюсь вверх, пока не цепляюсь пальцами за верхний выступ. Я подтягиваюсь и сажусь на Кристину верхом, хватаю её за голову обеими руками и тяну изо всех сил.

— А-а-а! — вопит Кристина. — На помощь!

— Впусти меня, или ты труп! — кричу я в ответ.

Камень скрипит, и я слышу глухой треск.

— О боже! — взвизгивает Минни.

Подходит Ксандер с косяком во рту.

— О нет, ты этого не сделаешь, — рычит он, прежде чем принять позу бейсбольного питчера, поворачивается боком, поднимая руки и одно колено. В его ладонях появляется огненный шар, пылающий безумным оранжево-красным пламенем, и он запускает его прямо в меня.

У меня нет выбора, кроме как спрыгнуть с горгульи обратно на землю, где я приземляюсь и перекатываюсь. Я снова вскакиваю на ноги, отталкивая Ксандера, который бьет меня прямо в нос.

В лице появляется трещина.

— Держи себя в руках, — рычит он.

— Я хочу свою Регину! — кричу я, хватаясь за нос и выпрямляя его. — Лие больно.

Я смутно осознаю, что Минни бьет своей карточкой по сенсору, но Кристина плачет и ругается, не впуская ее.

— Смотри, что ты натворил! — кричит Минни, подбегая ко мне и сильно толкая в грудь. Я едва двигаюсь с места, но мы с Ксандером с удивлением смотрим на ее крошечную округлую фигурку. — Ты испортил дверь, Дикарь!

Ксандер издает низкий смешок.

— Тогда используй свои маленькие тигриные способности и брось что-нибудь в стекло.

Она закатывает глаза.

— У меня будут неприятности, — отвечает она, словно объясняясь с идиотом. — Ты здесь дракон. Прикажи ей открыться.

— Она меня не послушает, — говорит он. — Эта горгулья верна…

— Мне.

Мы оборачиваемся и видим Лайла, крадущегося к нам с обещанием смерти в глазах.

Глава 24

Аурелия

Я свернулась плотным кольцом в волчьем обличье у подножия своей кровати. Генри медленно щебечет, подсчитывая мои вдохи, а Юджин уютно устроился рядом. Моя анима снова хочет взять контроль, но я отказываю ей, сосредотачиваясь на легком успокаивающем ритме нимпина.

Через несколько минут мой волчий слух улавливает шум снаружи, особенно отчетливо голос Дикаря. Со стоном поднявшись на лапы, я вприпрыжку направляюсь к двойным балконным дверям. С тех пор как Дикарь проник сюда прошлой ночью, дверь не заперта, но я не стала открывать ее. Мне удается отодвинуть кружевную занавеску и выглянуть наружу.

Ксандер и Дикарь смотрят друг другу в лицо, и мне удается разглядеть копну розовых кудрей рядом с высоким блондином, так что я знаю, что Минни и Лайл тоже там. Кристина плачет. Судя по разговору, думаю, что она заблокировала вход в общежитие. Я мысленно благодарю ее за дополнительное время. Не знаю, что заставило меня так громко завыть, созывая всех сюда, но я чувствую себя лучше после этого. Словно прорвался клапан, сдерживающий давление моих эмоций, чтобы физически выпустить их из моей системы. Живот все еще горит, и мне просто нужно немного времени, чтобы взять себя в руки.

Справа от меня раздается тихий щелчок, и я оборачиваюсь.

По другую сторону моей кровати стоят комод и платяной шкаф. Справа от них находится дверь в ванную, а слева от нее раньше была пустая стена.

Сейчас? Широко распахнутая черная дверь из красного дерева. Позолоченная дверная рама и ручка сверкают в солнечном свете, проникающем из окон. За дверью находится каменная лестница, ведущая вверх, в зловещую тень.

Вверх.

Открылась еще одна потайная дверь с драконьим трюком.

Моя волчья пасть раскрывается, Генри возбуждено пищит, Юджин кудахчет, и оба немедленно подбегают к дверному проему, осматривая пространство. Это почти такая же лестница, как и та, что ведет вниз, в мою тайную пещеру.

Но дракон Ксандера не открыл мне эту дверь.

Школа пытается мне что-то сказать? Открытая дверь — это самое очевидное послание, какое только можно получить.

Я возвращаюсь в человеческий облик и в смятении смотрю на свое изорванное платье. Быстро натягивая простой сарафан из тонкого фиолетового хлопка на тонких бретельках и мягкие, едва заметные стринги, подаренные мне Сабриной, я осторожно подхожу к двери. Вокруг нее нет никакой магии. Ничего похожего на драконью ловушку Ксандера, которая заперла меня в их комнате, когда я пробралась туда в первый раз.

Я делаю осторожный шаг в прохладную тень и принюхиваюсь, но кроме пыли ничего не ощущаю.

Генри чихает и, встревоженный, возвращается ко мне на плечо.

— Все в порядке, — успокаиваю я, хотя у самой нервы на пределе. Адреналин все еще пульсирует во мне, заставляя дрожать, и жжение в животе находится на грани терпимости. — Очевидно, нам сказали подниматься. Это ведь должно быть безопасно, верно?

По обе стороны прохода висят бра в форме дракона, с широко расправленными крыльями, как будто они находятся в середине полета, и когда я прохожу мимо них, фиолетовое пламя вспыхивает волшебным образом.

Я бесшумно поднимаюсь по ступенькам босиком, проверяя каждую на случай неожиданных ловушек. Это место древнее, как и магия, и хотя я чувствую, что всё это мне поможет, с мифическими орденами никогда нельзя быть уверенным.

Даже мой собственный орден все еще остается для меня загадкой. Моя мать так и не научила меня ничему, кроме использования щитов. А мой отец? Маловероятно, что он раскроет все, что знал. Для него знание — сила, и как бы усердно я ни исследовала свой собственный вид, я так и не смогла найти ничего полезного. Я даже чувствовала себя виноватой, пока искала информацию, опасаясь быть замеченной и выданной отцу. Глубокими ночами я практиковалась в перевоплощении в маленьких существ, и единственное, что я действительно выяснила, это то, что мне нужно было прикоснуться к животному, чтобы превратиться в него. К счастью, в начальной школе у нас был выездной контактный зоопарк, и я смогла перегладить большое количество животных, таких как альпаки, мыши и даже детеныша морского крокодильчика.

Но теперь я здесь, в Академии… Мои возможности для исследований более открыты, чем раньше. Во-первых, у меня есть круг друзей, а во-вторых, доступ к библиотеке.

Черная каменная лестница закручивается в тугую спираль, и я делаю каждый шаг, слегка касаясь рукой шероховатой поверхности стены. Пурпурный огонь создает жутковатую атмосферу, но меня это не беспокоит. Напротив, это соответствует моему настроению. Юджин молча следует за мной, его маленькие лапки царапают ступени, пока он внимательно следит за каждым моим движением.

Часть меня рада такому отвлечению. Благодаря новому развитию событий я могу сосредоточиться на настоящем. На том, что я здесь, на камне подо мной, и кто знает, что надо мной. Мне не нужно думать о прошлом или о том, что моя жизнь катится ко всем чертям или об этой острой боли в животе.

Мои бедра горят, но как раз в тот момент, когда я раздумываю, не стоит ли мне отдохнуть, мы подходим к небольшой площадке, заканчивающейся круглой дверью в средневековом стиле из черного дерева. Чугунное кольцо в пасти головы дракона служит дверной ручкой.

— Прикольно, — шепчу я своим спутникам. — Но что по ту сторону двери?

Ручка холодна как лед под моим осторожным прикосновением. Как будто она не видела человеческих рук десятилетиями. Делая ровный вдох, я дергаю за кольцо.

Дверь открывается бесшумно и плавно на своих петлях, и на фоне этого мой вздох кажется громким.

К моему удивлению, за дверью нет башни темного дракона с ревущим камином и ворчливым старым волшебником, копошащимся в углу.

Вместо этого мы выходим в маленькую, чистую, современную квартиру. Я напрягаю слух в поисках звуков, которые могли бы издавать человек, зверь или что-нибудь еще.

Но в квартире тихо.

Когда мы с Юджином проходим дальше в гостиную, я оборачиваюсь и вижу, что потайная дверь образует полку над черным камином. Это готический камин с аркой из черного камня, повторяющей круглую форму двери. Черные кожаные диваны окружают кроваво-красный ковер, который создает изысканную, но комфортную зону отдыха. Я представляю, как было бы уютно посидеть здесь вечером под треск камина и с хорошей книгой в руках. За диванами стоит обеденный стол из черного дерева, за которым могут разместиться шесть человек на черных стульях с богато украшенной резьбой и высокими спинками.

От этого у меня по спине пробегают мурашки.

Шесть, говорит моя анима.

Шесть делают нас единым целым.

Отбросив эту мысль, я перевожу взгляд на маленькую кухоньку с черной перламутровой мраморной столешницей и блестящей стальной техникой.

Окна от пола до потолка занимают всю левую стену. Я подхожу к ним и раздвигаю прозрачные шторы, чтобы увидеть спортивную площадку перед школой.

Может быть, это апартаменты легендарной директрисы-феникса, о которой мне рассказывали мои анима? У меня осталось только воспоминание о рыжих волосах и запахе силы с того момента, как она пришла навестить меня в мой первый день в пещере.

Но это не похоже на жилище леди, и есть что-то до боли знакомое в том, как тщательно, почти маниакально чья-то рука подошла к организации кухни.

Я проверяю раковину. Ни тарелки, ни стакана, ни капли воды. В сушилке для посуды стоит единственная черная кружка.

На стене напротив окон висит массивный печатный холст. Но это не картина, а увеличенная фотография. Я подхожу к черно-белому пейзажу, на котором изображен горный каньон, снятый с большой высоты. По высоким горам гордо, но в одиночестве, словно последний представитель своего вида, идет темный лев.

Внезапные эмоции переполняют мою грудь. От того, насколько одиноко ему на этом пути. Угол наклона камеры позволяет нам видеть, сколько дороги он оставил позади, но ничего из того, что ждет его впереди.

По всему моему телу пробегают мурашки.

Интересно, где он был, этот гордый лев. Куда привел его путь после того, как была сделана фотография.

Стряхивая с себя внезапный задумчивый ступор, я отрываю взгляд и рассматриваю остальную часть квартиры новыми глазами.

С волнением, клокочущим в моей груди, я прохожу по бордовому ковру, ведущему мимо кухни, и нахожу огромную спальню. Здесь чисто и лаконично. В центре — большая кровать с черными простынями и подушками, аккуратно застеленная, с ровными углами и складками в стиле милитари. Слева от меня находится платяной шкаф, и я на цыпочках захожу внутрь, щелкая выключателем.

Свежий и пьянящий аромат бумаги и кожи поражает меня раньше, чем открывшийся вид.

Костюмы. Костюмы черного, серого и темно-синего цветов расположены по всей левой стороне, сгруппированные по цвету. Белые, черные и синие рубашки расположены по другой стороне. Там же стоит полка с идеально начищенными туфлями, а несколько ящиков плавно выдвигаются, открывая аккуратные ряды галстуков, золотых запонок и часов.

Головокружительная дрожь пробегает по моей спине, когда я получаю внезапное, восхитительное подтверждение своих подозрений.

Я в квартире Лайла. В его личном пространстве.

Находиться здесь должно казаться вторжением. Даже назойливым. Вместо этого я испытываю самодовольное удовлетворение от того, что нахожусь в его тайном жилище, а он об этом не знает. Теперь я точно знаю, что школа на моей стороне, потому что Кристина явно отвлекает его попытками войти в общежитие, чтобы я могла проникнуть сюда и пошпионить.

Я собираюсь поцеловать ее, когда увижу в следующий раз.

— Спасибо, — говорю я вслух, проводя пальцами по ряду костюмов. — Это здорово. Но теперь…

В моем животе порхают бабочки, а на лице играет ухмылка. Это запретно. Это замечательно.

Похоже, слежка необходима. Это маленькая месть в рамках гораздо более масштабной мести, которую я задолжала ему за то, что он так легко сдал меня отцу, хотя знал, что я его Регина.

Я практически выпрыгиваю из шкафа, заставив Генри пошатнуться у меня на плече. И тут я замечаю, что Юджин не последовал за нами. Нахмурившись, я выхожу из спальни и вижу, что петух неподвижно стоит у каминной двери. Такое ощущение, что он не хочет заходить. Несомненно, какой-то врожденный инстинкт подсказывает ему, что это территория хищника.

— Постой на страже с Юджином, — говорю я Генри. — Если кто-то войдет, подайте знак, мне нужно сосредоточиться.

Генри срывается с места с одобрительным чириканьем.

С бешено колотящимся сердцем я возвращаюсь в спальню. При быстром осмотре, замечаю две матово-черных прикроватных тумбочки. Я спешу к ближайшей и выдвигаю верхний ящик, стремясь узнать секреты Лайла, потому что пока что его квартира такая же чопорная, как и он сам.

Синяя прямоугольная коробка бьет мне в глаза, как кувалда. Я беру ее и открываю, чтобы пересчитать пакетики из фольги. Она почти полная.

То есть некоторые из них уже использовались.

Огонь разливается по моим венам. В животе все сжимается.

Мудак. Долбанный дырявый мудила.

Там есть коробка салфеток, а также маленький синий тюбик бальзама для губ. Я подношу каждый предмет к носу и подозрительно принюхиваюсь, но чувствую только запах Лайла. Есть еще пара книг, все в жанре документальной литературы о преступлениях, в том числе мемуары криминального авторитета. Я фыркаю, Лайлу бы это точно понравилось.

Во втором ящике, на подстилке из фиолетового шелка, лежит тяжелая синяя шкатулка, которая выглядит очень необычно. Сверху на ней золотыми буквами написано: «Технология «Аромо-сейф». Я поднимаю брови, рассматривая крошечный замок, который ее запирает. Но когда я пытаюсь открыть крышку, то обнаруживаю, что она не заперта. Внутри меня бурлит волнение. Что Лайл здесь прячет? Шкатулки «Аромо-сейф» стоят очень дорого, и если Лайл использует такую, значит, ему нужно спрятать что-то очень ценное. Я осторожно открываю крышку, затаив дыхание в ожидании открытия.

То, что я там нахожу, заставляет меня подавиться собственной слюной.

Я сразу узнаю свое нижнее белье. Шесть пар дешевых розовых, фиолетовых и желтых трусиков-бикини, которые я положила в сумку, когда сбежала из дома. То самое нижнее белье, которое Дикарь украл прямо из моего общежития. Это была та вещь, которую территориальный, доминирующий анимус не мог не сделать с протестующей региной. Я рассказала об этом Лайлу, смущенная тем, что мне нужен был ранний доступ в студенческую деревню, чтобы купить нижнее белье, а затем… Больше я от него об этом ничего не слышала.

И все же вот они, аккуратно сложенные, в специальной коробке на прикроватном столике. Он явно конфисковал их у Дикаря. Но тогда почему бы не вернуть их мне согласно правилам, которые он так любит?

Возможная причина заставляет меня покраснеть. У меня сжимается желудок. Я закрываю коробку, ставлю ее на прикроватный столик и, скрестив руки на груди, смотрю на нее.

Все, что я знаю о Лайле, теперь придется пересмотреть.

Он хранит мои трусики, как талисманы. Жаждет их.

Моя анима бурлит рядом со мной, раздраженная и беспокойная. Его запах, окутывающий это место, наполняет мой нос, мою голову, мое тело.

Теперь можно объяснить мое сильное влечение к нему с первой встречи. В то время я просто думала, что он привлекает меня так же, как всех привлекает Лайл Пардалия, опасный, доминирующий зверь в костюме.

Но теперь все по-другому.

И он хранит мое нижнее белье, как драгоценность.

Что-то дикое овладевает мной, и я снова открываю верхний ящик, вытаскиваю коробку с презервативами и врываюсь в его ванную. Я выбрасываю ее в мусорное ведро, подозрительно осматривая душевую кабину. Она вся выложена блестящей черной плиткой, а в углублении для душа стоят флаконы с дорогими шампунями и кондиционерами для львов. Там также есть гель для душа, мыло и больше ничего. Ничего, что указывало бы на присутствие женщины.

Я чувствую себя немного лучше.

Но этого недостаточно. С неровно бьющимся сердцем я медленно сажусь на его кровать. Мой выдох больше похож на вздох, и я пытаюсь сказать своей возбужденной аниме успокоиться.

Но это слишком — находиться здесь, в его личном пространстве, где есть только его запах, его простыни и его подушки.

Меня переполняет желание почувствовать их на своей коже. Меня переполняет желание немного с ним поиграть.

Не успеваю я опомниться, как уже лежу на его кровати, скользя пальцами по киске поверх стрингов.

Теперь, когда мой нос находится ближе к этой подушке, я сильнее ощущаю его запах свежего пергамента и солнечного света. Я представляю, как Лайл каждое утро заправляет свою постель с присущим ему мужским высокомерием. Сегодня утром в его кабинете эти янтарные глаза оценивающе скользнули по моему телу, и я наслаждалась каждой секундой того, что он так пристально за мной наблюдает. Внезапно мне захотелось большего. Большего количества его смелых взглядов, пусть даже беглых или неодобрительных, большего количества его язвительных, раздраженных реплик в мой адрес.

Даже когда он полон гнева, я теперь знаю, что скрывается за его фасадом. Все это время он боролся с притяжением так же сильно, как и я. Он хочет прикоснуться ко мне. Это видно по тому, как он демонстративно избегает прикосновений со мной.

В конце концов, ему придется сдаться.

Я представляю, как эти огромные львиные руки скользят по моему телу, как этот рот целует, посасывает и облизывает каждую частичку моего тела, словно он ничего не может с собой поделать…

Мне требуется всего шестьдесят секунд, чтобы кончить, укутавшись в пьянящий, восхитительный ароматом Лайла.

Я задыхаюсь, моя спина выгибается в оргазме, от которого влага появляется в уголках моих глаз… и по всему материалу стрингов. Тяжело дыша после того, как я, нарушив все правила, кончила в постели Лайла, я смотрю на люстру, свисающую с потолка, и думаю о том, как он отреагирует, когда сегодня вечером ляжет в постель.

Я встаю с его кровати и с ухмылкой снимаю нижнее белье. Я оставляю их на крышке аромо-сейфа и, просто чтобы еще больше позлить его, искусно раскладываю так, чтобы казалось, будто я небрежно бросила их туда. Быстро роюсь в его кухонных ящиках и пишу записку неряшливым курсивом:

Еще одни для твоей коллекции

ХОХО

Я шлепаю записку прямо поверх нижнего белья, чтобы он увидел ее, как только зайдет в свою комнату. Выкуси, заместитель директора.

Когда я выхожу в коридор, где Генри сидит на спине Юджина в ожидании меня, я все еще возбуждена и на взводе. Одного моего посещения его квартиры будет недостаточно. Теперь, когда я была здесь, видела вещи Лайла, ложилась на его кровать, это навсегда останется в моей памяти. В другом мире это место по праву принадлежало бы мне. Мое место — в его постели. За его обеденным столом. Желательно, чтобы он кормил меня, как и положено делать со своей региной.

И вид моего нижнего белья, хранящегося в его специальном ящике, навсегда изменил что-то в моем сознании.

Неужели он действительно думал, что это сойдет ему с рук?

Когда я закрываю новую дверь в моей комнате, она плавно встает в пазы, сливаясь со стеной, как будто ее там никогда и не было. Единственное, что осталось, — это крошечная металлическая голова дракона, прикосновение к которой позволяет мне снова открыть ее. Со стороны входа в нашу комнату потайная ручка совершенно не видна, так что остальные ничего не узнают.

Теперь у меня есть личный доступ в квартиру Лайла.

Ухмыляясь, как Чеширский кот, я выглядываю в окно как раз вовремя, чтобы услышать, как Кристина говорит:

— Что ж, вы можете проходить, босс!

Благословите боги эту горгулью.

Внезапно я чувствую себя совсем хорошо. Даже вполне счастливой.

Светловолосая голова Лайла исчезает в дверях общежития, а все остальные остаются на местах, получив инструкции ждать снаружи. Дикарь ходит взад-вперед по одному и тому же участку травы, явно раздраженный. Я бросаюсь в ванную и мою руки.

— Не могу поверить, что ты закрыла все общежитие из-за этого, — говорю я школе. — Но я чертовски благодарна тебе за это.

Я выхожу из ванной как раз в тот момент, когда Лайл заходит в мою комнату — без стука, надо заметить.

Я вдруг понимаю, что он тоже впервые оказался в моей комнате. Видимо, сегодня день открытий.

Лев-босс полностью заполняет дверной проем, пока стоит там, уставившись на меня, и между его темно-русыми бровями появляются две крошечные морщинки. Ангельское лицо бледное и напряженное, рот сжат в тонкую жесткую линию. У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него в ответ.

Богиня, он такой идеальный в этом темно-синем костюме, облегающем широкие плечи и подчеркивающем талию. Его портному требуется повышение. Но я бы все отдала, чтобы увидеть, как он сбрасывает свою униформу и поддается желаниям, которые бурлят внутри него.

Его взгляд быстро скользит вниз, чтобы оценить мое тело, прежде чем оглядеть комнату. Мне так нравится этот беглый взгляд, что я вздыхаю и небрежно прислоняюсь к дверному косяку.

Затем его ноздри раздуваются, и я спокойно наблюдаю, как расширяются его зрачки.

Да, он все еще чувствует запах моего возбуждения. Я скромно складываю руки за спиной, прекрасно понимая, что это движение выпячивает мою грудь без лифчика. Его взгляд скользит к Юджину, примостившемуся в изножье моей кровати.

Птица мрачно кудахчет в знак приветствия.

Взгляд Лайла возвращается ко мне.

— С вами все в порядке, мисс Аквинат? — натянуто спрашивает он.

Я хочу сказать, что ты слишком сдержан, Лайл. Расслабься немного. Покажи мне еще что-нибудь из того, что я только что видела в твоей комнате.

Сжатые кулаки по бокам тела выдают его, и я задаюсь вопросом, стоит ли мне сказать ему, что я не куплюсь на эту игру в благородного учителя. Больше нет.

Мой голос звучит легко и блаженно, когда я мурлычу в ответ.

— О, я в полном порядке, мистер Пардалия, — я не могу сдержать ухмылку, и он смотрит на меня с оправданным подозрением. — Спасибо, что спросили.

Наступает минута молчания, как будто он ждет, что я добавлю еще что-нибудь. Но я просто позволяю напряженной и жаркой атмосфере нарастать между нами, глядя в его янтарные глаза и думая о тех презервативах.

— Дикарь хочет тебя видеть, — говорит он.

— Передай ему, что я увижусь с ним завтра, — я мило улыбаюсь. — Это приказ его Регины.

Он окидывает меня предупреждающим взглядом, в котором читается что-то вроде «Не испытывайте меня, мисс Аквинат», прежде чем выйти с напряженной спиной, демонстрируя походкой абсолютный контроль. Я сдерживаюсь, чтобы не последовать за ним и не броситься в его объятия. Скорее всего, он даже не успеет меня поймать, и я сползу по его ногам, окончательно опозорившись.

Через минуту врывается Минни, отвлекая меня от моих размышлений. Она суетится вокруг меня, как кошка-мать, но Герти, Юджин и Генри успокаивают ее. Я не рассказываю ей ни о двери, ни о шрамах на животе. У нее явно есть свои секреты о Титусе, так что я воспринимаю это как разрешение хранить свои секреты.

Моя маленькая тайна должна остаться между мной и школой. И я правда не хочу, чтобы она переживала из-за нападения. Пока я сохраняю спокойствие, мне не о чем переживать. Я в таком хорошем настроении, что даже не расстраиваюсь, когда Минни уходит ночевать к Титусу.

Глава 25

Лайл

Десять лет назад

Oдним весенним вечером, когда мне было семнадцать, Скай Ульман наливала нам вечернюю порцию «Майло» и прошептала мне:

— Папа получил предупреждение от PETA. Группа по защите прав животных. Я никогда не видела его таким разъяренным! Они собираются заставить нас отдать всех львов. Даже львят.

Счастье захватывает меня вихрем, как карнавальная карусель. Мои братья, сестры и родители смогут жить нормальной жизнью в своем доме, спать в обычных спальнях, и у нас будет возможность свободно передвигаться? Совсем как у Ульманов? Только в самых смелых мечтах я мог представить, что такое возможно. Никаких электрошокеров. Никаких клеток. Никаких дурацких шоу.

Я нажимаю кнопку «когда», за которой следует кнопка со знаком вопроса.

— Они вернутся через две недели, чтобы дать нам время закрыться, — говорит она с издевкой, покачивая рыжевато-русыми косичками. — Как будто папа бросит дело всей своей жизни. Да любой из нас. Они чертовы идиоты. Все они.

Я нажимаю кнопку «что», затем «будет», а потом «?». Электронный голос формирует предложение, и я задерживаю дыхание.

Она грустно улыбается мне, и по какой-то причине мне становится не по себе.

— Мне нельзя говорить об этом за пределами дома. Но папа говорит, что с теми деньгами, которые мы получим, нам хватит на всю жизнь. Это будут миллионы. Так что я смогу поступить в университет и стать ученым, как мои родители. Но да. Я буду скучать по тебе, — она чешет меня за ухом, как раз там, где растет моя почти взрослая грива, надевает панаму и спешит обратно к своему дому. Я прижимаюсь головой к прохладным прутьям клетки и слушаю, как сверчки поют свою ночную песню. Впервые за много лет в моей груди загорается искра надежды.

Семь дней спустя в парк приезжают мужчины и женщины. Они говорят с разными акцентами. Они приносят деревянные ящики, пахнущие новым металлом. Скай приходит ко мне.

— Я хотела отдать тебе это, — она разжимает кулак, и я вижу горку мармеладных мишек, которые очень люблю, но получаю так редко. Я жадно слизываю их с ее руки. Она делает глубокий вдох. — Прощай, Лайл. Я буду очень по тебе скучать. Но по-другому никак.

Мы уходим. Наконец-то покидаем это место. Должно быть, сотрудники PETA уже на другой стороне и идут спасать нас. Одна из моих сестер по помету подходит и трется о меня мордой. Она тоже взволнована. Я прижимаюсь носом к ее спине, прежде чем открывается раздвижная дверь сбоку нашей клетки. Все с нетерпением хватают свои любимые игрушки. Я беру зубами деревянного резного ангела, раскрашенного в синий цвет, и врываюсь в открытую дверь, а мои братья и сестры следуют за мной по пятам.

Когда я дохожу до конца туннеля, передо мной опускаются блестящие прутья, запирая нас внутри. Они совсем новые, я чувствую свежий запах металла и вижу серебристый блеск. Снаружи нет клетки. Я на воле. Мое сердце подпрыгивает в груди. Вот она. Свобода.

Снаружи металл искрится на солнце, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть другой туннель с другими львами, ожидающими выхода. Там стоит моя мама и смотрит на меня широко раскрытыми, настороженными глазами. Позади нее я различаю двух своих отцов и вторую маму.

Наши родители здесь, с нами. На мгновение я в шоке, потому что нам никогда раньше не разрешали даже находиться в одной клетке с матерью. Сердце бешено колотится в груди. Это потрясающе. Мы впервые будем все вместе.

Вдалеке слышны звуки мощных двигателей, и я знаю, что это открытые грузовики для сафари, на которых Ульман любит перевозить гостей по заповеднику. Появляются все четыре грузовика. На одном едет Ульман, на другом — миссис Ульман, а Скай и ее брат управляют двумя другими. Все они полны пассажиров.

Пассажиры с винтовками в руках.

В воздухе витает запах человеческого возбуждения. Они собираются усыпить нас, чтобы перевезти в наш новый дом? Если так, то почему они выставили нас на всеобщее обозрение?

Рыжая борода Ульмана дергается от ухмылки. По какой-то причине он действительно доволен собой, и от этого у меня встает дыбом шерсть. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, о чем они болтают.

— Мы сможем сохранить их шкуры? — спрашивает одна человеческая самка.

— Конечно, но это будет за дополнительную плату, — отвечает Ульман.

Мое сердце начинает колотиться о ребра.

Люди возбужденно перешептываются.

У меня перехватывает дыхание, и я неуверенно нащупываю выход из туннеля. Внезапно мне не хочется уходить.

— По моей команде! — кричит Ульман. — Сейчас!

И он стреляет в воздух.

Длинные стены двух туннелей падают наружу, с грохотом поднимая пыль. Мы выбрались. Мы свободны. Но куда нам идти? Я оборачиваюсь и в замешательстве смотрю на свою мать. Между нами нет ничего, кроме открытого воздуха. Я хочу подбежать к ней, но…

Она перекидывается.

И это первый раз в моей жизни, когда я вижу ее в человеческом обличье. Она так прекрасна, что у меня болит сердце. Растрепанные светлые волосы длиной до талии, глаза насыщенного карего цвета и лицо дикой красоты. Но оно искажено страхом. Негодованием.

Первое человеческое слово, которое я от нее слышу, срывается с ее губ в виде крика.

— Бегите!

Раздаются выстрелы. Их много. От звука вибрирует сам воздух. Моя мать падает на землю, в ее животе появляются пулевые отверстия. В груди. Моя голова резко поворачивается. Это Ульман с дымящимся ружьем в руке, его черные глаза полны гнева. Люди в джипах кричат.

И тут меня осеняет. Он скорее предпочтет, чтобы мы умерли, нежели даровать нам свободу.

— Стреляйте! — кричит миссис Ульман.

Мои родные разбегаются во все стороны, ведомые инстинктом. Раздаются выстрелы, но я остаюсь на месте. Позади меня слышится тяжелый стук. Один из моих братьев рычит, но очередной выстрел обрывает его рык.

А потом я реву и рычу, и все, что я знаю, — это ужасная, неистовая ярость, которая прожигает мой мозг и воспламеняет душу.

Все погружается во тьму. Я знаю, что жив, и знаю, что нахожусь в сознании, но что-то держит меня в плену, в темной бездне. Слышатся приглушенные крики. Мое тело движется, но я не чувствую его своим. И все же я знаю, что оно мое.

В носу щекочет от слабого запаха пороха. Во рту какой-то привкус. Что-то горит. Все, что я могу делать, это ждать, пока сила, превосходящая меня, мощнее меня, крепко держит в своих объятиях.

Кровь. Ее так много. Она на моих человеческих руках, покрывает мои человеческие ладони и запеклась под моими человеческими ногтями. Мое обнаженное тело липкое от нее, а горячий сухой воздух бесплодной пустыни превращает ее в корку на коже. Металлический запах щекочет мне нос. Но я чувствую не только кровь.

Я тру глаза, пытаясь понять, пытаясь рассеять туман, который окутывает мой мозг. Четыре джипа разбросаны вдалеке, как будто их владельцы убегали в спешке.

Но борта машин тоже забрызганы кровью. Я снова смотрю вниз. Куски плоти лежат вокруг меня. Как будто гигант разрывал людей на части и оставлял после себя только ошметки.

Ужас душит меня, когда зрение проясняется, и я понимаю, что вижу.

Я стою среди тел. Тела, которые лежат неподвижно и безмолвно. Львы с дырами от пуль и люди, выпотрошенные каким-то безжалостным монстром из ночных кошмаров, который преследовал их одного за другим и разрывал на части…

Это люди, которых я знаю. Моя семья. И мои враги.

Это настоящая бойня.

Пыльный заповедник дикой природы в моем доме превратился в поле боя, и каким-то чудом в живых остался только я.

Я с глухим стуком падаю на колени, и облако красной пыли вздымается вокруг меня.

Булькающий звук заставляет меня резко обернуться. Окровавленное тело размером со взрослого мужчину захлебывается собственной кровью, лежа на песке. Я подползаю к нему. Его лицо и горло разорваны, словно коготь прошел через один глаз прямо до рта, вывернув все наизнанку. Но у мужчины лысая голова и рыжая борода…

— Ульман? — я давлюсь, не привыкший пользоваться человеческим ртом. Для моих собственных ушей мой голос звучит совсем по-стариковски. Изможденный и хриплый.

Человек, убивший мою семью, булькает словами.

— Ты…

Ульман так старается заговорить, что я больше не хочу на него смотреть. Рядом с ним миссис Ульман, судя по длинным волосам. А в нескольких шагах от них лежит девушка с рыжевато-русыми косичками и в панаме.

Фрэнку Ульману наконец удается произнести то, что он пытался сказать.

— Гребаное животное. Монстр.

Эти слова осуждают меня. Обостряют мой разум.

Я отшатываюсь от умирающего тела Ульмана. Рев, хриплый и звериный, вырывается из моего окровавленного горла.

Я это сделал?

И я ничего из этого не помню.

Ужас — это мачете, которое рубит мое сердце на куски.

Глава 26

Аурелия

Я выныриваю из сна о прошлом Лайла с бешено колотящимся сердцем и в холодном поту.

Невыносимый ужас сменяется тихим гулом в голове, когда я понимаю, что нахожусь не в сухой и жаркой глубинке, а в своей комнате в общежитии Академии «Анимус».

Быстрая проверка моего нового телефона показывает, что сейчас только час ночи, Генри что-то вопросительно щебечет, и я глажу его по голове.

— Я в порядке, — шепчу я, — просто…

Сон о паре. Это особенность змеиных брачных групп. Часть их экстрасенсорной силы, которая позволяет заглядывать в прошлое членов своей духовной стаи, обычно после интимного контакта. Это позволяет змеям устанавливать прочные, глубокие личные связи друг с другом, и за пределами Змеиного двора об этом не говорят. Народ моего отца — скрытные существа, и они гордятся тем, что держат свои силы в тайне. Я не хотела признавать это, когда подобное произошло с воспоминаниями Дикаря, но с воспоминаниями Лайла факт на лицо.

Этот первобытный ужас, этот невероятный страх было невозможно просто отбросить в сторону. Мое сердце до сих пор колотится в груди от травмирующего вида изуродованных тел.

Интересно, знают ли другие, что мне снятся сны о них, или они тоже видят мои воспоминания во снах? Вытирая тонкий слой пота со лба, я откидываю одеяло и направляюсь к балкону, чтобы открыть двери. Свежий, прохладный воздух ласкает мою кожу, когда я открываю одно из них и вдыхаю ночную тишину, как будто это бальзам, который успокоит старые раны моего прошлого. И прошлого Лайла.

Моя старшая пара живет с мучительной историей, полной кошмаров. И если мои подозрения верны, то они все пережили нечто подобное. Мы все пережили. Но такое видение прошлого Лайла… порождает только больше вопросов. Я бы никогда не догадалась, что он вырос в нелегальном заповеднике дикой природы. Что его мать была вынуждена рожать в звериной форме, а ее потомство подвергали пыткам, пока они не забыли, как превращаться в человека. Это было немыслимо. Как после всего этого Лайл оказался здесь?

Когда я окидываю взглядом пустую территорию Академии, покалывание в затылке заставляет обострить мое внимание. Я осматриваю поле для охотничьих игр и эвкалипты, окаймляющие его с трех сторон, используя свои орлиные глаза, чтобы лучше видеть в темноте. Если где-то есть угроза, я хочу быть в состоянии увидеть ее сразу. Если есть шанс, что мой отец нарушил систему безопасности Академии и физически пришел за мной, мне нужно знать об этом немедленно. Я достаточно хорошо чувствую свои щиты вокруг школы, но они не дают мне четкого изображения.

По крайней мере, четыре пары охранников всегда патрулируют в ночи, но обычно их не видно, поскольку они держатся близко к зданиям или по периметру Академии.

Но потом я понимаю причину своего беспокойства.

На бетонной дорожке перед общежитием анима стоит один охранник, в темноте мерцает вишнево-красный огонек сигареты. Он смотрит на здание. Смотрит прямо на меня.

Мое сердце подпрыгивает, когда я обращаю внимание на его совершенно неподвижную фигуру. Он высокий, широкоплечий и одет с ног до головы во все черное, как и другие охранники. В его руках, как и у остальных, лежит автомат.

За исключением того, что он совсем не такой, как они.

Единственное отличие, которое я вижу, — это легкий красный отблеск в области его глаз, вероятно, отражение сигареты в солнцезащитных очках, которые они все носят днем. Может быть, он хищник и может видеть сквозь них ночью?

Пока я смотрю на него, он словно растворяется в тени. А потом так и происходит: тени под ним поднимаются, поглощая его целиком, и остается только этот красный отблеск. В мгновение ока он исчезает. Как будто его там никогда и не было.

Я тру глаза. Затем тру их снова. По коже пробегает дрожь, колючая и холодная. Усталость внезапно наваливается на меня. Перед окнами общежития больше никого нет. Вероятно, это мой усталый разум видит вещи на пустом месте.

Я снова проверяю свои щиты и напоминаю себе, что если бы люди нарушили естественную защиту школы, я бы это знала. Вся моя энергия уходит на безопасность школы, и в этом весь смысл. Я бы не смогла оставаться в той пещере без… ресурсов.

Еда помогает мне. Но мне определенно нужно больше.

Я падаю обратно в постель и через несколько секунд засыпаю.

На следующее утро я просыпаюсь в уютной и теплой постели, закутавшись в одеяло. И с мокрой шеей.

Я распахиваю глаза, решив, что Генри нагадил на меня ночью.

Аромат древних лесов и свежей травы ласкает мой нос.

Меня согревают не одеяла, а тяжелая мускулистая рука и торс, обвившиеся вокруг моей спины.

— Проснись, проснись, Регина, — утренний голос Дикаря, сопровождаемый поцелуями в шею, звучит как глубокое мурлыканье у меня над ухом.

Я резко сажусь.

Первое, что я вижу, это то, что двойные двери, ведущие на балкон, распахнуты настежь, впуская прохладный утренний воздух. Нет никаких признаков взлома.

— Они были открыты, — говорит Дикарь.

Его впустили в общежитие? Потому что эти двери определенно были заперты, когда я закрывала их прошлой ночью.

Я смотрю на полностью обнаженного Дикаря, лежащего в моей постели. Он потягивается с ленивой улыбкой, и мой взгляд падает на изгиб его загорелого мускулистого живота, и я не могу отвести глаза.

— Ты крепко спишь, Регина, — он протягивает руку, чтобы провести пальцем по моей руке.

Я собираю свое дерьмо в кучу.

— Что заставляет тебя думать, что ты можешь просто залезть в мою постель, когда вздумается?

Он закидывает руки за голову и улыбается мне, как будто я самое прекрасное создание, которое он когда-либо видел. В этом взгляде много мужского удовлетворения.

— Что заставляет тебя думать, что я буду ждать до утра, чтобы увидеть тебя? — он хмурится, и его голос становится обвиняющим: — И ты так и не написала мне.

— Сколько часов у меня был этот телефон, Дикарь?

Волк не обращает на это внимания, но на его лице появляется голодное выражение, и он медленно поднимается. Я отползаю назад, но он преследует меня по кровати подобно хищнику.

— Я буду лежать в твоей постели каждую ночь, Регина. Каждое долбанное утро мое лицо будет у тебя между ног.

Я пытаюсь вскочить с кровати, но мне требуется мгновение, чтобы высвободить руки из-под простыней, и в этот момент Дикарь набрасывается на меня, прижимая к матрасу. Но вместо того, чтобы поцеловать меня, как я ожидала, он кладет голову мне на грудь и прижимает мои руки к бокам, чтобы я не могла пошевелиться.

— Ты очаровательна, когда спишь.

Краем глаза я вижу, как Генри поднимает голову от своей тарелки с пончиками на моем комоде.

Все, что он почувствует, — это жар, поднимающийся во мне от твердого обнаженного тела Дикаря, прижатого к моей тонкой пижаме.

Я также осознала, что впервые за несколько недель чувствую себя отдохнувшей. Я не высыпалась как следует и все время спала урывками. Что-то внутри меня сжимается при мысли о том, что, скорее всего, за этот отдых я должна благодарить Дикаря.

— Ты правильно питаешься, Регина? — его голос звучит строго. — Пьешь достаточно воды?

Мне действительно нужно больше энергии. Она нужна мне для нашей общей безопасности. Может быть, мне просто поддаться желанию и трахаться с Дикарем несколько раз в неделю?

Со стороны балконных дверей раздается громкое пиканье школьного планшета, лежащего на столе. Дикарь резко оборачивается, чтобы посмотреть на него.

— Тебе пришло почтовое уведомление? — он хмурится. — Кто еще, кроме меня, отправляет тебе посылки?

Я поспешно толкаю его в грудь, и он отшатывается, чтобы я могла встать с кровати и посмотреть, что там написано.

— Никто. Я просто заказала доставку. И как ты, вообще, смог это прочитать?

— Там был эмодзи коробки. Регина, если тебе что-то нужно, обращайся ко мне.

Я просматриваю уведомление и обнаруживаю, что моя доставка из магазина баклажанов прибыла.

— Я могу сама купить себе все, что нужно.

— Думаю, тебе следует знать, что Коса в курсе всего, что происходит в школе. И Лайл тоже.

Я напрягаюсь, уловив скрытый подтекст. Они знают, что у меня в этой посылке? Я даже договорилась об экспресс-доставке через курьера. Вот насколько отчаянно я пытаюсь справиться со своей… ситуацией.

— Что? — ушам своим не верю.

Он кивает.

— Да. А что ты купила? — Дикарь пытается заглянуть в планшет.

Как неловко. Нахуй. Их. Всех.

— Тебе нужно идти, Дикарь.

— Что?

— Ты меня слышал. Мне нужно подготовиться к сегодняшнему дню.

Он бросает на меня крайне недовольный взгляд и как можно медленнее сползает с моей кровати. Я стараюсь не смотреть на его высокое, совершенное, аппетитное обнаженное тело, пока он выпрямляется.

Дикарь крадется ко мне, заполняя пространство между нами несколькими широкими шагами. Дорогая Богиня, предполагается, что этот сумасшедший волк будет только моим.

Его ореховые глаза наполняются страстью, когда он, не отрывая от меня взгляда, наклоняется и, собственнически обхватив за шею, прижимается губами к моим. Дикарь прикусывает мою нижнюю губу до боли, а затем в качестве извинения проводит по ней языком.

Я протестующе ахаю, но когда он прижимается своим лбом к моему и рычит «Моя», все мои возражения полностью рушатся.

Это все, что моя душа когда-либо хотела услышать. Но осмелюсь ли я? Могу ли я позволить ему воплотить это в реальность?

Мое тело трепещет от предвкушения. Он, по сути, предлагает себя мне. Предлагает себя в мое полное распоряжение.

Я серьезно говорю «нет»?

Но я потратила столько денег на эти вибраторы, и тот факт, что они знают о моих доставках, приводит меня в ярость. Нет, сначала я должна попробовать этот метод. Из принципа.

— Пока, — выпаливаю я.

Он выпрямляется, и я пытаюсь смотреть строго ему в глаза, хотя знаю, что он, вероятно, слышит бешеный стук моего бедного сердца.

— Увидимся позже, Регина, — и, бросив последний взгляд, обещающий горячие, запретные непотребства, неторопливо выходит из моей комнаты.

И только после того, как его голая задница покидает поле моего зрения, мне удается перевести дыхание.

В конце концов, у меня есть важные дела.

Спустившись на завтрак, я передаю Юджина Ракель, перекидываюсь парой слов со Стейси и Коннором, после чего мы вместе выбегаем из столовой, хихикая всю дорогу до студенческого почтового отделения. У нас как раз хватает времени, чтобы отнести массивную коробку обратно в мою комнату и все изучить. Пока Коннор и Стейси выбирают, я быстро хватаю «голову льва», прежде чем это сделает Коннор, и надежно прячу ее в нижний ящик стола.

Мы пожимаем друг другу мизинцы в знак обещания устроить им сегодня тест-драйв, и они вдвоем спешат из моей комнаты на свой первый урок.

Я уже собираюсь уходить, когда в моей комнате раздается еще одно «пилик». Но это не от моего академического планшета. Я в предвкушении бросаюсь к комоду и достаю свой новый телефон. И мое воодушевление угасает, когда я читаю сообщение с неизвестного номера.

«Я знаю, что ты сделала, змееныш».

Мое сердце замирает в груди. Кто это? Я быстро проверяю номера, которые Дикарь добавил в контакты. Там есть номера Косы, Ксандера и Дикаря, а также… Лайла Пардалия. Значит, это не может быть кто-то из них. Я сдаюсь и печатаю ответ.

«Кто это?»

Ответ приходит незамедлительно.

«Давний поклонник».

Что это вообще значит?

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, но вот-вот прозвенит первый звонок, и мне нужно бежать на урок.

Я убедилась, что на мне одежда, в которой можно спрятать новый телефон. Стейси носит свой в лифчике, и я решила, что это того стоит, ведь так телефон всегда будет со мной. Этот новый… поклонник может снова написать мне, и я хочу сразу же иметь к нему доступ. Но что он имел в виду в своем первом сообщении? С тех пор как я приехала сюда, я многое сделала. Я должна ответить.

«И что же я такого сделала?»

«Боже, боже. И как такой милый змееныш мог забыть о мертвом теле в своей постели?»

Сердце обрушивается в пятки. Я вовсе не забыла ту ночь перед судом. Как я нашла в своей постели убитую змею и записку от отца. Как это привело меня в общежитие Дикаря, Косы и Ксандера. Но откуда, блядь, этот парень узнал об этом?

«Я не понимаю, о чем ты говоришь.»

«Бедный змееныш. Ты ничего не сможешь от меня скрыть. Даже если будешь стараться изо всех сил.»

«Я избавлюсь от этого номера. Больше не пытайся связаться со мной.»

«Осторожнее со своей ложью. От этого у тебя вырастет нос.»

Что ж, если это превратит меня в гребаного тукана, то я только за. Я решаю, что с меня хватит, и засовываю телефон в бюстгальтер. Если кто-то хочет поиграть со мной в игры, то это его проблемы.

Ксандер спалил дотла тело той змеи, так что доказательств не осталось. Нет тела — нет дела… верно?

Нас разделили на две группы, чтобы начать новое занятие. И только когда я захожу в новый класс с навороченной электронной доской и читаю, что на ней написано жирным шрифтом, я понимаю, куда попала.

— Занятия по регине? — Минни выглядывает из-под моего локтя.

Вздрогнув от неожиданности, я обнимаю ее. Сегодня утром она завтракала с Титусом и его семью стейками с кровью. Минни смеется и подхватывает меня под руку, направляя к столу рядом с Дикарем, Ксандером и Йети. Но прежде чем я успеваю возразить против выбора места, я понимаю, что Сабрина и Ракель тоже стоят позади нас.

— Подождите, мы все регины? Как мы могли не знать этого раньше? — опережает Минни мой вопрос.

Но мы знаем почему: большинство анималия слишком суеверны, чтобы рассказывать о своем пророчестве феникса или брачной группе и своем положении в ней до того, как найдут свою стаю. И спрашивать об этом считалось табу.

Пока мы рассаживаемся за столом, оживленно обсуждая то, чему мы, возможно, здесь научимся, я оглядываюсь по сторонам, чтобы посмотреть, кто еще из первокурсников и второкурсников пришел на занятие.

Первое, что бросается в глаза, это отсутствие Косы.

Неужели он думает, что это испортит его репутацию, если люди узнают, что у него есть регина? Неужели он думает, что то, что у него есть регина, умаляет его достоинства?

Минни достает свой набор карандашей и радужный блокнот, когда замечает, что я оглядываюсь по сторонам. Она тоже оглядывается и понимает, из-за чего я волнуюсь.

К моему удивлению, она улыбается мне.

— Знаешь… — говорит она лукаво. — Папочка-акула уже и так все об этом знает.

Я таращусь на нее, Сабрина фыркает, но Ракель согласно кивает.

— Что? — спрашивает Минни. — Он слишком взрослый, чтобы вообще здесь находиться, и явно проник сюда обманом, чтобы просто приглядывать за тобой.

— О-он в курсе в-всего дерьма, — соглашается Ракель. — Типа, абсолютно в-всего.

Черт. Думаю, они правы. Академия Анимус принимает зверей от восемнадцати до двадцати пяти, а Коса на несколько лет старше Дикаря.

Сабрина хватает меня за руку.

— Ты везучая сучка. На твоем месте я бы каждую ночь спала в постели папочки-акулы! Ты же знаешь, он никому не позволяет к себе прикасаться. Вообще никому.

— Что ж, Дикарь был в моей постели прошлой ночью, — шиплю я в ответ, полностью осознавая, что волк ухмыляется от уха до уха, беззастенчиво прислушиваясь к нашему разговору.

— Они м-могут тебя слышать, — невозмутимо заявляет Ракель.

— Пусть, — Сабрина закатывает глаза и машет Йети.

— Тишина. — Голос Лайла звучит холодно, когда он входит в класс, и мы все замолкаем и выпрямляемся от его тона.

Ну, вот и все, твою мать. Думаю, он нашел мой маленький подарок прошлой ночью.

У меня внутри все переворачивается. Дерьмо, как же я ненавижу то, что он заставляет меня чувствовать себя легкомысленным подростком. Но ведь не легкомысленный подросток освятил его постель, правда?

Я очень стараюсь скрыть ухмылку, но не думаю, что мне это удается.

Лайл оглядывает комнату, и его ледяной взгляд останавливается на мне… и накаляется.

— Вы хотите поделиться с классом какой-то забавной историей, мисс Аквинат?

От его тона любой другой зверь сбежал бы без оглядки. Кто-то сзади даже ахает.

— Ой-ой, — бормочет Минни себе под нос.

Я благословляю его своей самой очаровательной улыбкой и говорю супер-пупер сладким голосом:

— Нет, сэр. Ничего забавного. Я просто с нетерпением жду этого занятия с вами.

И, парень, так и есть.

Глава 27

Ксандер

Девчонка-Костеплет дерьмово самодовольна, и это чертовски раздражает. Судя по всему, Лайла это раздражает не меньше, потому что у него практически побелели губы от ярости.

На ее лице играет улыбка, которая говорит мне, что она сделала что-то, чего делать не следовало.

— Твоя регина выглядит подозрительно счастливой, — мысленно сообщаю я Дикарю, вовлекая в разговор и Косу.

Дикарь не сводит с нее глаз.

— Разве она не сексуальна в этом коротком платье? Сегодня утром она не позволила мне вылизать ее, но я, блядь, уверен, что доберусь до нее позже.

Я не единственный, кто сканирует анима — нет, регин. Представьте себе мое удивление, когда Минни, Сабрина и Ракель оказались регинами, о чем я узнал только после разделения нас на группы сегодня утром. В случае с Ракель это сделало ее регусом, поскольку она небинарна. Рексов отправили в отдельную группу вместе со всеми, у кого рекс является лидером стаи. В то время как регины и все, у кого в стае есть регина, были отправлены сюда, на занятия с Лайлом.

Появление здесь Минни не является полной неожиданностью для меня. То, что Титус хочет ее в своей постели, означает, что он чувствует ее силу, и она притягивает его.

Классная комната полна зверей, и все они пялятся на регин, которые естественным образом расположились в центре комнаты.

Жадной до внимания кучкой.

Как всегда, они одеты так, чтобы угодить своей внутренней распутной аниме. На Аурелии платье детско-розового цвета, подчеркивающее оливковую кожу, унаследованную от отца. Того типа, которое облегает тело и демонстрирует все женские изгибы. Платье короткое и сползает к верхней части бедра, когда она сидит. Бонусные баллы: сегодня на ней есть бюстгальтер, из-под выреза платья выглядывает немного кружева.

Пока комната заполнялась учениками, Аурелия подалась вперед на своем стуле, и ее груди подпрыгнули, а я едва сдержал желание уйти прямо здесь и сейчас. Затем она начала завязывать свои длинные черные волосы резинкой. Они в полном волнообразном беспорядке, и когда змеючка убрала их наверх, обнажился золотистый изгиб ее шеи.

Мой дракон фыркает и облизывает губы.

Угомонись, парень, — бормочу я ему. В последнее время он ведет себя странно, и это выводит меня из себя.

Я не удивлюсь, если некоторые из этих зверей обнюхивают сиденья анима после того, как девушки уходят. Жаждущие ублюдки. Знай Дикарь, что такое дезинфицирующие салфетки, то всегда держал бы их под рукой, чтобы избавляться от запаха его анимы на общественной мебели. Он всегда был ревнивым мудаком, когда дело касалось его женщин, а теперь, когда он открыто заявляет права на свою регину и во всеуслышание называет ее по титулу, это дает ему право показать свое истинное лицо: реальную угрозу.

Именно поэтому мы с Косой так стремились избавиться от нее. Одна единственная женщина, контролирующая таких мужчин, как мы, не говоря уже о пяти, — опасная вещь. Вот вам и хорошо продуманные планы. Разыграв свой маленький побег, Аурелия доказала, что она более коварна и манипулятивна, чем мы думали.

Но сегодня утром ее дыхание немного учащенное, вероятно, потому, что она жаждет Лайла, как и все остальные. В результате, между ними двумя возникает очевидная, огненная нить напряжения.

Лев, со своей стороны, едва держит себя в руках, что является моим новым развлечением в этом жалком подобии школы. Он немного бледноват под своим загаром, и я точно знаю, куда приливает его кровь. Все потому, что Аурелия держит ноги немного раздвинутыми, повернувшись прямо к нему.

— Коса, тебе действительно стоит это увидеть воочию, — отправляю я сообщение своему брату-акуле, занятому изучением документов, которые передал ему Мардук.

По нашей связи прокатывается мрачный смешок.

— Я приду в следующий раз.

Лайл запускает слайд-шоу.

— Что ж, если вы здесь, вы либо регина, либо регус, — Он кивает Ракель, которая кивает в ответ. — Или анимус, который принадлежит регине, независимо от того, состоялась ваша встреча с ней или нет.

Раздается раздраженное ворчание тех, кто еще не познакомился с центральным членом своей стаи.

Если бы только мне так повезло.

— Итак, — продолжает Лайл, — это начало серии занятий, на которых я буду учить вас, как правильно вести себя с региной и с какими трудностями вы можете столкнуться. — Он указывает на средний стол. — И с какими проблемами могут столкнуться регины. Мы также поговорим об инстинктах, присущих всем зверям, и о том, как справляться с этими инстинктами в современном мире.

Ирония этого не ускользает от меня или Аурелии, если уж на то пошло. Она откидывается на спинку стула, вертя ручку в руках, и ухмылка на ее лице становится все шире.

Дикарь расположил себя так, чтобы она всегда была у него в поле зрения.

— Сегодня мы поговорим о базовых инстинктах, — продолжает Лайл, — которые проявляются наиболее очевидно, когда вы встречаетесь друг с другом в первый раз. Кто помнит, как впервые встретил свою регину?

Дикарь скрещивает руки на груди, и лев позади меня поднимает руку. Мы все помним его с первого дня, когда он набросился на свою регину во время смотрин. Кто-то из его друзей начинает хихикать.

— Да, Дион. Каково это было для тебя? — спрашивает серьезно Лайл.

— Это было ошеломляюще, — признается Дион. — Как будто мой анимус взял верх, и я просто… должен был овладеть ею. Я хотел быть внутри нее. Я хотел трахать ее, и лизать, и целовать, и кормить, и все это одновременно. Я не знал, с чего начать.

Дикарь и еще несколько человек посмеиваются, Аурелия закусывает губу, а Минни с Ракель вспыхивают.

Лицо Лайла становится серьезным.

— Эта первая встреча может быть ошеломляющей. И здесь мы говорим о согласии. Анимус — это голодный зверь, и желание заявить права на свою регину, возможно, является одним из наших сильнейших инстинктов. Во многих случаях это сильнее, чем потребность в еде или воде. Важно, чтобы мы узнали об этом до того, как все произойдет, чтобы мы могли контролировать нашего анимуса и не травмировать нашу регину.

— Именно об этом я и беспокоился, — сказал Дион. — Когда я прыгнул на нее, то мог вырубить ее.

— Вот именно, — одобрительно говорит Лайл. — У мужчин мышечная масса больше, чем у женщин. Мы тяжелее и в целом сильнее, поэтому нам нужно знать, на что мы способны рядом с ними.

— Но, сэр? — к моему удивлению, Минни поднимает руку. — Мы вроде как созданы для этого, не так ли? Регины обычно немного сильнее других анима.

— Правильно. Сильнее физически, а также благодаря данной вашему ордену силе. Вот почему регины обладают очарованием, которое чувствуют все звери, независимо от того, находятся они в вашей стае или нет. Мы думаем, именно поэтому у регин упрямый характер. Уметь управляться со стаей зверей и вести их за собой — задача не из легких.

Минни незаметно толкает локтем Аурелию, но я все равно это вижу.

Дикарь тихонько смеется.

— Я бы не смог заполучить ее никаким другим ебучим способом.

— Таким образом, мы подходим к другому вопросу, — продолжает Лайл, — какова роль регины?

Я удивлен, когда Аурелия тихо отвечает.

— Вести.

— Что это было, мисс Аквинат? — голос Лайла резок, как шлепок по заднице.

Дикарь застывает рядом со мной, практически на краю своего сиденья.

Но Аурелию это не смущает, и она отвечает со всем нахальством, на какое только способна.

— Я сказала, что роль регины — вести свою стаю. Быть их надежным центром, — звучит так, словно она цитирует это из учебника, и, зная ее склонность к чтению, возможно, так оно и есть на самом деле. — Чтобы держать стаю вместе.

— Совершенно верно, — Минни твердо кивает, как будто помогает Аурелии бороться с невидимым аргументом. — Работа регины — поддерживать мир между членами своей группы. Порой ей даже не нужно ничего делать для этого. Само ее присутствие успокоит их и утолит звериные порывы. Она… Она превращает их в семью.

После этого наступает тишина. Немного тоски, много похоти.

На челюсти Лайла напрягается мускул, и я вижу в нем что-то от Косы. Они оба держат свои эмоции в стальном кулаке. Дикарь предпочитает сбивать людей с ног. Я предпочитаю, чтобы музыка и дым заглушали мои эмоции. Сегодняшний выбор: Бритни Спирс.

Лайл определенно в настроении, потому что он рявкает:

— В следующий раз поднимите руку, чтобы заговорить. Вы обе.

Минни поджимает губы, а Аурелия закатывает глаза, когда Лайл смеряет ее взглядом сверху вниз.

Наш заместитель директора напрягается, и внезапно температура в комнате повышается. Темная нить восторга пронизывает меня, когда я чувствую, как доминирование Лайла расползается в пространстве. Пара гиен сзади издает непроизвольное, умиротворяющее поскуливание.

Голосом, полным такой тихой угрозы, что даже мой дракон поднимает голову, Лайл говорит:

— Вы только что закатили на меня глаза, мисс Аквинат?

Ко всеобщему удивлению, Аурелия вздергивает подбородок и смотрит на него надменным взглядом. Но когда она отвечает, в ее мурлыкающем голосе нет ничего физического. Он звучит в телепатическом групповом чате нашей стаи.

— Полагаю, так и есть, Лайл.

Зрачки Лайла расширяются, и волосы на моих руках встают дыбом от вспышки его анимуса в глубине его холодных глаз. Любой самец, хоть раз взглянувший на Лайла, знает, что у него худший тип анимуса, но у меня сложилось впечатление, что он держит его мертвой хваткой. И судя по коллективным вздохам в классе, никто раньше не видел этой опасной, неуправляемой вспышки анимуса заместителя директора. Доминирование его регины заставляет зверя Лайла выйти вперед и встретиться с ней. Я уже собирался предупредить остальных, когда голос Косы проникает только в наше с Дикарем сознание.

— Пусть все идет своим чередом, — говорит он. — Давайте посмотрим, из чего сделан наш брат-лев.

Дикарь издает тихое рычание, неохотно соглашаясь.

Класс замирает. Думаю, они даже дышать не осмеливаются. Это естественная реакция менее доминантных самцов — не провоцировать смертельно опасного самца, стоящего перед ними.

Но мой дракон? Он хочет поиграть. Однако я говорю ему, чтобы он, блядь, не вмешивался, потому что мне интересно наблюдать за взаимодействием Лайла с Аурелией.

Они с пылом переглядываются, не позволяя себе отступить. Минни сглатывает. Сабрина облизывает губы. Ракель выглядит так, будто хочет вмешаться, но вместо этого сжимает кулаки. Умный аним. Сбоку от меня слегка шевелится Йети, его доминирующий тигр, вероятно, раздумывает, сможет ли он сразиться с Лайлом.

И тут происходит нечто такое, что заставляет меня уставиться на Костеплетшу. Она поднимает руку и спрашивает:

— У меня есть еще один вопрос, сэр. Почему стая хочет подвергнуть сомнению доминирование своей регины? Что заставляет их так сильно испытывать ее?

Ебучая дерзость.

Лайл еще мгновение смотрит на Аурелию немигающим взглядом, а затем поднимается на ноги. Одного взгляда на Дикаря достаточно, чтобы понять, что его волк вышел на охоту: глаза горят, взгляд сосредоточен, а энергия бурлит первобытной силой.

— Вы правы, мисс Аквинат, — говорит Лайл так спокойно, что у меня по спине пробегает дрожь. — Стая проверяет свою регину. — Он обходит свой стол и приближается к ней. — Снова и снова. Ей нужно доказать свою ценность. Свою силу.

Он остановился перед их столом, разглядывая регин одну за другой, и мое магическое зрение может видеть, как его сила распространяется над ними, демонстрируя явное доминирование.

— Ее стая должна видеть, что они в хороших руках. Что эта анима может с ними справиться. Только тогда она завоюет их уважение. И их покорность, — анимы за столом дружно вздрагивают. Лайл продолжает, и капля его силы достигает Аурелии, как будто он ничего не может с этим поделать. — Анимусы не любят подчиняться. Для них это неестественно. Чтобы заставить кого-то подчиниться, требуется… — Лайл моргает, как будто осознает, где находится, с кем разговаривает, и его сила возвращается обратно в тело. Он хмурится, недовольный собой. — Нечто особенное.

Лев разворачивается на каблуках и возвращается к своему столу с напряженной спиной.

Все нахальство, самоуверенность и дерзость Аурелии исчезли. Она застыла на месте, уставившись на Лайла так, словно видит привидение.

Мне бы сейчас действительно не помешал косяк.

Какие бы чары они вдвоем ни наложили на остальной класс, они рассеяны, и Дион снова поднимает руку.

— Сэр, а как насчет еды? У меня всегда возникает сильное желание принести еды моей Регине, но я не знаю, сколько именно. Ей не нравится просыпаться покрытой картофельными чипсами.

И урок продолжается, словно ничего и не было.

— Желание поесть настолько примитивно, что его трудно контролировать, — говорит Лайл. — Лучше всего позволить твоей регине руководить в этом вопросе. Ты хоть спрашивал, чего она хочет?

Уши Диона розовеют под гривой светлых волос.

— Ага, наверное не стоит ждать, когда она меня отчитает за это, да?

— И снова я возвращаюсь к согласию, — твердо говорит Лайл. — Когда у вашего анимуса возникает желание, вы должны подождать и сначала спросить разрешения у своей регины. И я хочу подчеркнуть, что это ваше золотое правило. Когда дело доходит до еды, близости, секса, чего угодно. Вы должны спросить ее. Используйте слова. Если вы волк, то вам будет проще, чем другим орденам, но остальным из нас нужно открыть рот и задать вопрос.

— Иногда это портит момент, сэр, — скулит змей.

Желание выдернуть ему клыки и свернуть шею почти заставляет меня развернуться. Но я беру пример с Лайла и говорю себе, что это классная комната, а классные комнаты не предназначены для убийств.

Внезапно Ракель бросает в змея пластиковую бутылку с водой, со всего маху попадая ему в нос. Голова парня откидывается назад с удовлетворительным «Уф».

Все хихикают.

— Я оставлю это без внимания, потому что было к месту, — говорит Лайл. — Но без бросков, Ракель.

Волк кивает. Лайл указывает на паразитов.

— Роберт. Тихое «можно мне?» или «ты позволишь?» вполне подойдет и ничего не испортит.

— Только если у вас ещё нет соглашения, — растягивает слова Сабрина. — В котором говорится: «Трахни меня в любое время, в любом месте, если я не скажу стоп-слово», тогда все в порядке. Я думаю, у каждого должно быть стоп-слово. Черным по белому.

— Что-то вроде письменного юридического контракта? — спрашивает Минни, по-щенячьи склонив голову набок.

— Ага, — с энтузиазмом подтверждает Сабрина. — И ты можешь написать в нем все, что тебе нравится, и все, что тебе не нравится. Чтобы, — она бросает неодобрительный взгляд за спину, словно указывая на нас, грязных ублюдков, — животные не запутались. Анимусам нужны четкие инструкции, не так ли, мистер Пардалия?

Едва заметное веселье появляется на лице Лайла, когда он серьезно кивает.

— Так и есть, Сабрина. В наши дни даже есть приложения, которые вы можете установить для этих целей, но и бумага подойдет.

Минни лихорадочно строчит свои заметки, в то время как анимусы разражаются болтовней от этого фантастического откровения.

Я включаю Toxic погромче.

Но Аурелия. Аурелия медленно засовывает кончик ручки в рот и так же медленно вынимает его оттуда.

— Святая Дикая Мать, — в моей голове раздается стон Дикаря.

Аурелия задумчиво посасывает кончик, не сводя немигающих глаз с Лайла, и я почти верю, что она не осознает, что делает. Внимание Лайла перемещается на нее, и он заворожено замирает. Его взгляд стекленеет прямо у меня на глазах.

— Регина, прекрати делать этой ручке минет, — громко рявкает Дикарь.

Повисает пораженная тишина, когда ручка Аурелии выпадает изо рта, а рука застывает в воздухе, словно она находится в таком же шоке.

Анимы начинают хохотать. Сабрина запрокидывает голову от смеха. Минни утыкается Аурелии в плечо, и даже Ракель прячет улыбку.

— Успокойтесь, — гудит Лайл, словно это не он прячет под столом приподнявшийся стояк. — Феликс, возьми и раздай рабочие листы.

Маленькая пума с оранжевыми волосами поспешно подчиняется, пока Лайл объясняет:

— Я хочу, чтобы вы потратили оставшиеся двадцать минут на заполнение этих листов вопросами, которые у вас возникли по данной теме. Это даст мне представление о том, над чем этой группе нужно поработать больше всего.

Эти животные сидят так тихо, как только могут, пока мы все заполняем наши формы. Я пишу жесткими, резкими фразами, что не хочу ничего знать, затем жду, пока истекут двадцать минут.

В конце Лайл дает указание, чтобы кто-нибудь от каждого стола собрал листовки и принес ему. Дикарь фыркает, потому что Лайл до сих пор не в состоянии подняться из-за своего стола.

— Я отнесу их, — голос Аурелии пропитан приторно-сладким ядом, когда она собирает бумаги у своих анима.

Каждый самец позади нее пялится на эту круглую задницу со следами стрингов, когда она встает.

Это что, стразы? Ебаный ад.

Дикарь рычит от удовольствия, пока она дефилирует к столу Лайла. Лев решительно не смотрит на нее, вместо этого печатая что-то на своем ноутбуке.

Она наклоняется, излишне близко, так что ее грудь оказывается всего в миллиметре от его плеча, открывая всем вид на ложбинку. Тем временем, Генри изо всех сил держится за ее плечо.

Я сжимаю край своего стола.

— Пожалуйста, сэр, — мурлычет она, кладя бумаги перед львом, касаясь своей рукой его ладони на обратном пути. — Еще одни для вашей… коллекции.

Лайл перестает печатать. Его челюсть подергивается снова и снова, пока возбуждение пульсирует в его теле, густое и тяжелое. В ее словах звучит что-то вроде шутки для своих, и я задаюсь вопросом, почему это заставляет покраснеть самого смертоносного льва в ближайших окрестностях.

Йети начинает ерзать на своем месте.

Гиена сзади откашливается. Многие поправляют себя. Если бы я ее не ненавидел, то счел бы это зрелище забавным.

— Где твоя обувь? — Лайл рявкает так резко, что почти весь класс подпрыгивают.

— О! — Аурелия издает смешок и оглядывается по сторонам, как будто может найти их где-то там. Генри испуганно распушает крылья. — Кажется, я забыла.

— Тогда еще одно наказание для вас, мисс Аквинат. Это буквально самое простое правило в моей Академии, которому нужно следовать, — его взгляд скользит вниз, к ее крошечному платью, словно оно оскорбляет его чувства.

Она смотрит на него, разинув рот, но потом сжимает челюсть.

— Если это то, чего вы хотите, — чопорно отвечает она.

— Именно, — выдавливает он сквозь зубы.

— О, он хочет гораздо большего, — рычит Дикарь у меня в голове.

Когда Аурелия возвращается к своему столику, Минни берет ее за руку и шепчет:

— Ты, черт возьми, играешь с огнем, и мне это нравится.

Дикие боги, они все чокнутые.

— Знаешь, как я собираюсь это назвать? — Минни кивает, как будто довольна своим выбором формулировки, и выставляет перед собой раскрытую ладонь. — Царство террора Аурелии.

— Мне, блядь, нужно покурить, — бормочу я Дикарю и выхожу из класса.

Глава 28

Аурелия

У меня есть десять вибраторов разных моделей и типов, и после недели экспериментов я поняла, что все они мимо цели. Даже когда использую «сосущий» вибратор для клитора, я могу думать только о том, как сильно хочу, чтобы вместо него там был язык Дикаря. Или его пальцы. Или его… что угодно, на самом деле.

То, как я жажду его древнего, землисто-лесного аромата, сводит меня с ума. Каждую ночь я пытаюсь заснуть после очередного раунда с новым вибратором. Каждое утро я просыпаюсь от того, что Дикарь целует меня в шею. После этого крошечного момента уязвимости я держу его на расстоянии вытянутой руки.

Но он не может держаться в стороне, и даже его поцелуи придают моей силе немного энергии. Каждое утро он выходит из комнаты и идет по коридору голый, на радость анимам, выходящим из своих комнат на завтрак. Он никогда не принуждает меня. Никогда не требует ничего, кроме моего присутствия.

И я действительно начинаю верить, что ему нужна только… я.

Повезло, что из-за отсутствия Минни у меня есть немного личного пространства, чтобы попытаться доставить себе удовольствие, но мне нужна настоящая сила, чтобы держать свои щиты поднятыми. И хотя мои собственные оргазмы помогают мне держаться, с каждым днем я чувствую себя все хуже и хуже. За то, что я забыла надеть обувь, Лайл заставил меня неделю драить общественные туалеты, и из-за постоянных наклонов, рана на животе болит еще сильнее.

Жжет. Жжет. Жжет.

Однажды утром я шиплю от боли, когда фантомные клыки пробивают мою защиту.

Отец неустанно преследует меня, и я знаю, что это только начало того, на что он способен. Он не хочет убивать меня этими атаками, но с радостью нанесет серьезный ущерб и хочет, чтобы я в страхе прибежала к нему обратно.

Но я скорее умру, чем сделаю это.

Я обмотала живот слоем украденных бинтов, чтобы защитить раны, но чувствую, что марля уже промокла от крови.

— Что случилось? — хриплый утренний голос Дикаря над ухом вызывает дрожь вдоль позвоночника. Он убирает прядь волос с моей шеи, чтобы снова начать целовать кожу, и я позволяю себе тихонько застонать.

Дикарь вскидывает голову. Впервые я издаю звук в ответ на его ласки.

— Регина, детка, это ты так даешь мне разрешение вылизать тебя? — его взгляд сияющий и возбужденный.

К черту это. К черту все, включая эту боль.

— Да, — шепчу я.

На его губах появляется зловещая ухмылка, прежде чем его волк выходит поиграть. Я понимаю это по тому, как расширяются его зрачки, а воздух вокруг него наполняется дикой, первобытной энергией. Адреналин бурлит в моей крови, а моя анима ликует от радости.

Дикарь прокладывает дорожку поцелуев по моей руке, скользя вниз по телу. Верх сорочки задрался чуть ниже ран на животе, и он целует меня над поясом пижамных шорт, нежно посасывая чувствительную кожу.

Я шиплю от покалывания, которое распространяется внутри меня.

— О Богиня.

Дикарь рычит, цепляя пальцами мои шорты, осторожно стягивает их вниз и отбрасывает в сторону.

— Я столько этого ждал, принцесса. Ты заставила меня мучиться пиздец как долго.

Я падаю на спину, давая ему разрешение, и раздвигаю ноги. Эти чертовы вибраторы никогда так не возбуждали меня. Я уже…

— Такая влажная, Регина, — говорит он с благоговением. — Ты думала обо мне?

Его глаза темнеют, когда он смотрит на меня снизу вверх, устроившись между моих ног.

— Лучше бы так и было.

О нем, Лайле и Косе. Может быть, и о Ксандере тоже.

Он проводит пальцем прямо по моим складкам поверх нижнего белья, и я вскрикиваю, выгибая спину.

— Такая отзывчивая, — удивленно говорит он. — А если я сделаю так? — Дикарь прижимается губами и носом к моему лону, глубоко вдыхая. — Дикая мать, — он стонет в меня, хватает края моих трусиков и разрывает пополам.

— Дикарь! — протестующе восклицаю я, глядя на порванный розовый хлопок.

— Не надо, — рычит он низким гортанным голосом своего волка, и его зрачки полностью поглощают радужку. Волосы на моих рук встают дыбом, и я в каком-то ошеломленном шоке смотрю на него.

— Дай мне насытиться тобой, — рычит он. — Дай мне поглотить тебя.

Хриплый шепот срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать.

— Сделай это.

Дикарь моргает, осознавая сказанное, а затем снова опускает взгляд к моей сердцевине, полностью обнаженной перед ним.

Закрыв глаза, словно наслаждаясь моментом, он подается вперед, и сначала нежно поглаживает меня языком. Большие руки сжимают мои бедра, когда волк касается моего клитора кончиком языка.

— Блядь! — вырывается у меня.

Это даже лучше, чем в моих мечтах.

Моя сила уже на подъеме, я едва не мурлычу, пока Дикарь ласкает меня губами, а его язык рисует сладкие круги в самых чувствительных местах. Он пытливый, но требовательный, как будто пытается изучить каждую часть меня и запечатлеть в памяти. Щупальца удовольствия поднимаются по моим ногам к животу, и через несколько секунд меня окутывает золотистая дымка.

— Регина, — стонет он в мою киску, и вибрация его голоса вызывает приятные искры внутри меня.

Я громко чертыхаюсь, и он одобрительно мычит. Зарывшись руками в темные волны его волос, я теряюсь в ощущениях, потому что наконец-то, наконец-то он дает мне и моей аниме то, чего мы всегда хотели. Мои бедра двигаются маленькими кругами, прижимаясь к его лицу, в то время как жидкое удовольствие поднимается спиралями из самого моего центра. С этого момента я уже не смогу смотреть на его губы и думать о чем-то другом.

Я бы никогда не смогла заменить его механическими игрушками.

Я смотрю на него сверху вниз, и его горящие от желания глаза поднимаются на меня. Он шумно облизывает мой набухший клитор, а затем втягивает в рот этот нежный бугорок и глубоко рычит.

Я выгибаюсь и выкрикиваю его имя, дергая за волосы, словно за поводья, а затем взрываюсь прямо ему на лицо. Он неутомим, двигается вместе со мной, почти преследует меня, пока я трусь о его движущийся язык, выжимая из себя каждую волну невероятного, восхитительного удовольствия.

Это невыразимо прекрасно, когда моя сила поднимается, подобно горному источнику, вновь наполняясь из самых глубин. Я чувствую, как его сила вливается в меня там, где мы соприкасаемся, словно Дикарь открывается мне и дает то, что мне нужно, на более глубоком уровне.

Так вот каково это — быть наполненной своей парой.

Я лежу в изумлении, тяжело переводя дыхание, пока Дикарь нежно целует мои половые губы и клитор.

Я вздрагиваю, когда он кладет голову мне на бедро, полуприкрыв глаза.

— Я опьянел от твоей киски, — шепчет он мне, и вся нижняя половина его лица блестит. — И отказываюсь покидать это место.

— Ну, тебе придется, — заявляет Минни, врываясь в нашу комнату. — У нас скоро занятия. Мы с Титусом… — она краснеет и пожимает плечами, как будто Дикарь не лежит у меня между ног. — Мы занимались тем же самым сегодня утром.

Она довольно улыбается и мечтательно вздыхает.

— Он никогда не спускается вниз, но в постели он великолепен.

Я ахаю, отталкивая Дикаря, и он позволяет себе эффектно упасть на пол.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он никогда не спускается вниз?

В конце концов, Сабрина была права.

— Эм, ну… — Минни поправляет фиолетовый шарф на шее, пока мы обе игнорируем ворчание Дикаря. — Он великолепен в постели, но он говорит… Ну, типа, что мне не нужно, чтобы меня лизали в каких-нибудь местах.

— Он говорит, что тебе это не нужно? — подозрительно спрашиваю я.

— Красный флаг, — шокировано вздыхает Дикарь позади меня.

— Вон! — кричу я ему, указывая на дверь.

Он бросает на меня горячий взгляд и облизывает губы, прежде чем уйти. Картина его голой задницы, неторопливо удаляющейся прочь, никогда не устареет.

Минни слишком занята, зажигая благовония на своем алтаре Дикой Богини, чтобы обращать на него внимание.

— Все в порядке, Аурелия, — мягко говорит она. — Я правда люблю его, и он такой страстный во всем. И я знаю, что он вот-вот признается мне в любви. О! — она смеется, наконец поворачиваясь ко мне. — Аурелия, надень трусики!

Я поспешно подчиняюсь и застилаю постель, пока Минни возится со своим шарфом, а затем с сумкой для белья. Нахмурившись, я встаю с кровати.

— Мин? — зову я.

Она оборачивается с бесконечной медлительностью, и что-то похожее на ужас пронзает мое сердце.

— Только не паникуй, — говорит она, избегая встречаться со мной взглядом.

Я спешу к ней.

— Богиня, Мин, что это?

Ее карие глаза смотрят на меня почти с мольбой, и она прикасается к тонкой фиолетовой ткани, намотанной на шею.

— Не могла бы ты, пожалуйста, вылечить меня перед уроком? У меня просто маленький засос, — она разматывает шарф и, наконец, показывает мне, что у нее на шее.

У меня сводит живот. Дыхание вырывается со свистом.

— Ты должна бросить его, — шиплю я. Потому что у моей лучшей подруги не хватает куска шеи. На ее нежном смуглом теле отчетливый след от укуса. Там, где кожа была сорвана, видны отпечатки острых зубов, а из-под розовой блестящей кожи сочится кровь.

— Аурелия, пожалуйста, сделай это для меня? — голос Минни немного дрожит, но ее позиция тверда.

— Мин, — повторяю я. — Ты должна оставить его.

Но несмотря на мои слова, магия тянется к ней, словно моей аниме невыносимо смотреть на этот ужасный укус. Раны на животе отзываются болью в ответ на ее боль, когда целебная сила проникает через рану, останавливая кровотечение и стимулируя рост новых тканей.

— Академия этого не потерпит.

— Нет, не хочу, — ровно отвечает Минни, закрывая глаза от поглощающих ощущений роста новых тканей.

— Ты должна! — говорю я. — Это неправильно. У тебя не хватает куска плоти.

Мебель в комнате дрожит. Герти взволнованно пищит с другого плеча Минни. Моя тигрица делает глубокий вдох, и мебель снова замирает.

— Когда ты была с Дикарем, я никогда не пыталась отговорить…

— Это другое! — восклицаю я.

— Нет, не другое, — твердо говорит она, поворачиваясь и хватая свою косметичку. — Я не хочу больше слышать ни слова, Лия.