Ее бешеные звери

Ее Бешеные Звери

Ее Свирепые Звери — 2

Э.П. Бали

Ее «Бешеные звери» — художественное произведение. Имена, персонажи, места, происшествия и локации являются продуктом воображения автора или используются вымышленно. Любое сходство с реальными событиями, местами или людьми, живыми или умершими, является полностью случайным.

Авторское право © 2024, Э. П. Бали

Все права защищены.

Все исключительные права на книгу принадлежат ее законным правообладателям.

Настоящий перевод выполнен исключительно творческим трудом переводчика и является охраняемым объектом авторского права как производное произведение в соответствии с действующим законодательством. Перевод не является официальным и выкладывается исключительно в ознакомительных целях как фанатский. Просьба удалить файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Любое воспроизведение или использование текста перевода, полное или частичное, допускается только с указанием авторства переводчиков и без извлечения коммерческой выгоды.

Большая просьба НЕ использовать русифицированную обложку в таких социальных сетях как: Инстаграм, Тик-Ток, Фейсбук¹, Твиттер, Пинтерест.

Переводчик — Злая ведьма

Редактура — Ольга

Переведено для тг-канала и вк-группы «Клитература»

Примечание по содержанию

Насилие (физическое/психологическое)

Принудительная изоляция

Токсичные семейные отношения

Элементы плена/заточения

Сцены с доминированием и подчинением

Сексуальные сцены

Тема запрещённой связи/запретных желаний

Предназначенные партнёры

Оборотни

Обратный гарем

Обретённая семья

Запретные способности

Дарк фэнтези с элементами жестокости

Сильная героиня с тяжёлым прошлым

Для тех, кому нужно разрешение высвободиться и ПОРЫЧАТЬ.

Пролог

Дикарь

Девятнадцать лет назад

Перед пятничными ночными боями на городском складе папа отводит нас в заднюю комнату, чтобы мы подождали с другими детьми. Коса называет ее детской, но я называю комнатой с телевизором. В тот вечер телевизор уже был включен, и на полу перед ним сидел львенок, а двое других мальчиков устроились на старом сером диване позади него.

Львенок был в своей измененной форме, с золотистым мехом и маленькими округлыми ушками, которые беспокойно подергивались из стороны в сторону. Мелкие круглые шрамы от ожогов пятнали его шкуру по всей спине и боку.

Мы с Косой замерли в дверях с разинутыми ртами, потому что ребенок в его полностью измененной форме в принципе невозможен, и я никогда такого не видел. А еще я никогда не дрался с ним в щенячьих вольерах, так что, возможно, он не из нашего города. И мне кажется, что львенок немного старше нас.

Мое удивление длится всего две секунды, прежде чем волнение берет верх, и я мчусь прямо к нему.

— Привет, — весело говорю я, плюхаясь рядом с ним с широко распахнутыми глазами и хлопая ресницами.

Я начинаю ковырять коросту на своей голой груди, и Коса шлепает меня по руке, садясь рядом со мной, его небесно-голубые глаза тоже прикованы к детенышу.

Лев не здоровается в ответ, потому что вы физически не можете разговаривать, когда находитесь в своей звериной форме. Но Коса учил меня хорошим манерам и сказал, что я должен практиковаться при каждом удобном случае.

— Что ты смотришь? — спрашиваю я вслух, глядя на деревянную куклу в телевизоре. — О, это фильм про кукол!

Я вскрикиваю, взволнованно хлопая Косу по руке, и он улыбается мне.

Лев по-прежнему не отрывает взгляда от телевизора, просто моргает своими огромными глазами цвета яблочного сока. Поэтому я делаю то, что лучше всего получается у волков, — разговариваю с ним мысленно.

— Ты уже видел этот фильм? — спрашиваю я.

Львенок резко поворачивает голову в мою сторону, и я гордо киваю.

— Я волк, — объясняю я, кладя ладонь на грудь. — Поэтому могу мысленно общаться с тобой.

— Ух ты, — отвечает он, и я вздрагиваю от неожиданности, потому что другие ордены обычно не могут отвечать мысленно. Однако лев совсем не кажется удивленным. Его голос низкий и серьезный, как у взрослого, и гладкий, как ручка папиного молотка.

Я продолжаю общение, потому что, если он отвечает, значит у него в голове все винтики на месте.

— Так ты видел этот фильм?

— Пиноккио? Нет.

— Пи — но-ки-о, — говорю я вслух, и Коса одобрительно кивает. — Эй, а ты можешь превратиться в мальчика? Так говорить легче.

— Нет. — Голос детеныша становится резким, как лезвие когтя.

— О, — я никогда раньше не встречал кого-то более дикого, чем я сам, но этот лев, кажется, такой. Может, мы сможем стать друзьями. «Дикие друзья». — Ну, я уже видел этот фильм. В конце придет голубая фея и превратит его в настоящего мальчика.

Львенок поворачивается и смотрит на меня.

— Как ты думаешь, она сможет сделать это со мной?

— Что? — спрашиваю я.

— Сделать из меня настоящего мальчика.

Я некоторое время смотрю на его львиную мордочку, потому что решил, что он просто не хочет перекидываться, но, возможно, он имел в виду, что совсем не может.

— Да, думаю, она могла бы это сделать, — уверенно говорю я. — Может, она и мне сможет помочь. Мой брат говорит, что я недостаточно похож на мальчика.

Львенок снова поворачивается к телевизору как раз в тот момент, когда Пиноккио начинает танцевать со своим сверчком. Некоторое время мы вместе смотрим фильм, и я начинаю петь:

— И всегда позволяй своей совисти быть твоим проводником.

— Я тоже хочу, чтобы сверчок говорил мне, что правильно, а что нет, — говорит Лев.

— Оу, ага. Это же его работа, верно?

— Совесть.

— Со-висть, — повторяю я, кивая, словно знаю, что это значит.

— Что ты ему говоришь? — спрашивает Коса тем тоном, которым всегда отчитывает меня.

— Он хочет найти голубую фею, которая помогла бы ему стать настоящим мальчиком! — отвечаю я, с энтузиазмом тыча пальцем в телевизор. — Но я не знаю, где ее найти. Они приходят с неба.

Коса перекидывает свои длинные серебристые волосы через плечо и с новым интересом разглядывает львенка, но один из детей позади нас насмешливо фыркает.

— Не говори глупостей, этот фильм не настоящий. Фей и ангелов не существует.

Я оборачиваюсь и вижу мальчика примерно моего возраста с длинными темными волосами и зачатками татуировки дракона на бицепсе. Конечно же, мне нравится рисунок, он классный, но я все равно свирепо смотрю на мальчишку.

— Они настоящие!

— Нет! — говорит он, упрямо скрещивая руки на груди.

У него на запястье блестящие часы, и я показываю на них.

— Эй, что это? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, как на дурака.

— Ролекс, идиот.

— Прекрати, Дик, — одергивает меня Коса.

Я поворачиваюсь и сердито смотрю на него, потому что в чем моя вина? Теперь я зол и хочу врезать кому-нибудь. В углу стоят маленькие деревянные детские стульчики вокруг стола с цветными карандашами, которые положила туда одна из мам. Я вскакиваю, подбегаю и хватаю стул обеими руками, со всей силы ударяя им об пол.

Мальчик-дракон и Коса начинают ругаться на меня, а другой мальчик на диване начинает хохотать во все горло. Я ухмыляюсь и продолжаю разбивать стул, пока у него не отваливаются задние ножки. Львенок игнорирует меня, как будто то, что я делаю, совершенно нормально, и продолжает смотреть «Пиноккио». Может быть, его отец такой же шумный, как и мой.

Поскольку я уже зол и взволнован, мне не составляет труда сконцентрироваться на своих руках, и мои когти с тихим хлопком вырываются из кожи. Острыми концами я начинаю срезать кусочки дерева с ножки стула. Это тяжелая работа, но она помогает мне избавиться от гнева, который бурлит внутри моего живота.

— Что ты делаешь? — спрашивает мальчик-дракон.

— Не твое дело, — огрызаюсь я.

Он скрещивает руки на груди и откидывается на спинку дивана, выпячивая нижнюю губу, словно я отказал ему в леденцах. Скорее всего, он избалованный богатенький сопляк, и, судя по тому, как Коса смотрит на него, он того же мнения. Я строгаю дерево, пока оно не становится размером с мою ладонь, затем работаю над деталями. Боги, это тяжело, и два крыла выходят хлипкими, но все равно выглядят как крылья, так что пойдет.

На угловом столике лежат краски, и Коса подходит ко мне, потому что знает, что я обязательно что-нибудь пролью. Я показываю, какие мне нужны, и его осторожные пальцы открывают для меня баночки. Беру маленькую кисточку и начинаю свой шедевр. От сосредоточенного напряжения зубы прикусывает язык, но когда я заканчиваю красить, крылья у фигурки синие, а платье белое.

— Мальчик-дракон, — пою я. — Давай, высуши это для меня.

С громким стоном, словно это самое большое усилие в мире, он соскальзывает с дивана, подобно слизи, и подходит поближе. Думаю, ему любопытно, что это такое.

— Будь осторожен, — предупреждает Коса.

Мальчик-дракон игнорирует его и проводит ладонью по дереву. Мои руки нагреваются, когда теплый воздух обдувает мой шедевр, как настоящий, живой обогреватель.

— Стоп! Стоп! — кричу я, когда дым начинает подниматься вверх. Я разгоняю его рукой и проверяю свою работу. Краска высохла и легла ровным слоем на грубую древесину, и мне кажется, что вышло идеально.

Мальчик-дракон ворчит и возвращается на диван, продолжая что-то бухтеть себе под нос. Что-то про щенков и жаркое. Другой мальчик с дивана прищуривает свои темные глаза на меня, и я не могу понять, нравится он мне или нет.

Я бегу обратно к львенку, который ни на секунду не отрывал глаз от телевизора.

— Держи, — радостно говорю я, поднося фигурку к пушистой мордочке. — Теперь у тебя действительно есть голубая фея.

— Эй, выглядит круто. — Львенок наклоняется вперед и осторожно берет деревянную фею в зубы. — Она похожа на ангела.

Он кладет ее между своих лап, и я потираю руки, как довольный жучара, потому что справился на ура. Я оборачиваюсь и показываю язык мальчикам позади меня, но они только закатывают глаза.

Мы сидим так до тех пор, пока отец не приходит за нами на мой первый бой.

Я не видел этого льва почти два десятилетия, пока он не вымахал в десять раз больше и не зарычал на меня из-за своего стола в качестве заместителя директора Академии Анимус.

Глава 1

Анима Аурелии

Рассекая холодный ночной воздух, я взмываю вверх, быстро взмахивая крыльями.

Опасность таится внизу, где могущественные и голодные монстры готовятся к атаке, которая меня погубит.

Ядовитые клыки тянутся к моим перьям сквозь эфир, шипящие рты шепчут отвратительные вещи, которые мне невыносимо слышать.

Самка костеплета. Двадцать лет. Не размножалась. Неспаренная. Рыночная стоимость более десяти миллионов.

Мой крик — пронзительный вопль. Сила, исходящая из глубины моей души, не прорывается сквозь ночь.

Она взрывается.

Изначальная тьма, долгое время пребывавшая в спячке, пробирается мне в горло, впивается клешнями в позвоночник, пронзает клыками грудину, разрывает когтями мое сознание.

Человеческая женщина спрятана глубоко в недрах моего тела и помещена в новую клетку. Клетку необходимости и безопасности.

Слишком долго мы находились в ловушке страха. Слишком долго наши крики протеста оставались неуслышанными.

Но больше никогда.

Я вырываюсь наружу. Первобытная самка, которая делит душу с Аурелией. Та, кого они называют Костеплетом.

В темноте мой примитивный инстинкт разворачивает мой клюв в нужном направлении. Мое сердце жаждет взмыть в бескрайнее небо и покинуть пределы, но оно покрыто потрескивающим куполом чистого жара, который испепелит мою плоть. Вместо этого я направляюсь к знакомому зданию. Черный, золотой и… стеклянный.

Окно оставлено открытым, и это сделано специально. Там друзья.

Моя сестринская стая.

Мощными рывками продвигаюсь вперед, устремляясь к открытому окну. В последнюю секунду складываю крылья и опускаю клюв, и в мою старую берлогу влетает не что иное, как копье, сделанное из перьев и когтей.

Удивленные женские визги резким звуком отдаются в моих ушах, но я игнорирую их, зная, что моя цель совсем рядом. Я проношусь через комнату и резко сворачиваю направо по коридору. Человеческие ноги топочут у меня за спиной, голоса прорываются сквозь глубинные воспоминания, словно песня, которую знаю только я. Но за мной гонятся не только члены моей сестринской стаи. Крошечные пищащие комочки пуха носятся в воздухе, как гигантские пчёлы.

Это хорошо. Им нужно пойти со мной, чтобы я могла свить гнездо и обеспечить им тепло и безопасность.

Тепло. И. Безопасность. Это конечная цель. Это то, от чего зависит вся жизнь.

Ядовитые пальцы касаются моей защиты, и я еще глубже погружаюсь в первобытного зверя, живущего во мне. Моя сила распространяется наружу. Дальше. И еще дальше.

И когда моя защита становится всеобъемлющей, эти пальцы с зелеными наконечниками наконец-то отступают.

В безопасности. Сберечь их всех.

Мои крылья почти касаются стен коридора, но у меня есть всего несколько взмахов, прежде чем я достигаю своей цели: стены, сделанной из чего-то похожего на открытое небо, покрытой магией, которую я узнаю костями. Безопасно. Надежно. Подходит для гнездования.

Мое сердце переполняется от радости, и я устремлюсь клювом вперед. Я лечу прямо, как и предполагала, но… Я резко останавливаюсь, поднимаюсь на дыбы и хлопаю крыльями, чтобы сбавить скорость.

Вокруг темнота и пахнет древностью и тайнами. По обе стороны от меня раздается шипение, и я падаю на камень внизу как раз в тот момент, когда вспыхивают два пламени. Я щурюсь, глядя то на одно, то на другое, тепло и свет пробуждаются к жизни.

Меня приветствуют.

Моя стая анима в человеческих обличьях вваливается в драконью дверь, издавая звуки удивления и шока своими плоскими клювами. Я едва могу разобрать, что они говорят, но достаточно хорошо улавливаю смысл.

— Святая М-мать-Луна, — бормочет мой волк.

— Вот дерьмо, — говорит моя леопардица.

— Что это, во имя Призрака оперы?! — визжит моя тигрица.

— Это драконья дверь-обманка? — с придыханием произносит моя прекрасная львица. — Когда Лия рассказала нам о ней, я представляла себе нечто менее…

— Жуткое? — стонет моя темная львица.

— Ну, у нас сегодня было не так уж много времени, чтобы составить план, — надменно говорит тигрица. — Хотя это безумно круто.

В нетерпении я издаю крик, от которого они все вздрагивают. Звук эхом разносится по каменным ступеням, заставляя меня вглядываться в темноту. Но я не могу продолжать путь к месту своего гнездования с этими крыльями.

Только одна из моих форм кажется правильной. Кости трещят, связки рвутся, перья и крылья уступают место медово-желтому меху, бесшумным лапам и пасти, полной острых зубов.

Раздаются пять разных криков.

— Она львица? — кричит леопардица.

— О, Лия, мы больше не держим это в секрете? — резко вздыхает тигрица.

— Ты знала?! — одновременно кричат другие кошки.

— Я знала, что ч-что-то з-здесь не так, — рычит мой волк.

Один из крошечных птенцов с мехом цвета неба пищит и плюхается мне на голову.

Я издаю довольный звук и следую за своим носом, ныряя в тень, зная, что мои сестры прекратят свой лепет и последуют за мной.

Пламя оживает, когда я бесшумно спускаюсь вниз, и анимы продолжают щебетать, как какаду, позади меня. Их шаги эхом отдаются по всему черному камню.

— Я поняла, что что-то не так, когда она на днях взбесилась в библиотеке! — восклицает моя прекрасная львица.

— Акула читал книгу про Костеплетов, — ворчит мой волк. — Он тоже знает.

На мгновение воцаряется тишина. Тишина, пронизанная тайным осознанием.

— Дерьмо, — голос моей темной львицы звучит обеспокоенно. — Это плохо.

— Да. Еще больше дерьма в том, что они ее суженые, — говорит моя леопардица.

— Здесь бы не помешало немного оптимизма! — злится моя тигрица.

Шаги стихают. Я тоже замираю, оценивая наличие угрозы. Птенец, сидящий у меня на голове, обеспокоенно пищит.

Я издаю рычание, которое эхом отдается вокруг нас, становясь чем-то большим, чем угроза.

— Она говорит, чтобы мы поторопились, — тигрица машет своей человеческой лапой остальным. — Давайте, мы поговорим об этом позже. Я уверена, что они ищут ее. Нам нужно убедиться, что это место в безопасности от головорезов из Змеиного Двора.

Снова раздаются шаги, и, довольная, я спускаюсь по лестнице. Я иду все дальше и дальше, пока, наконец, запах соленой воды не наполняет мой нос. Я заворачиваю за последний угол и обнаруживаю лестницу, ведущую в темную пещеру с низким потолком, уходящую вдаль, как туннель. Но моим лапам некуда ступить, мой путь затоплен водой. Я рычу на спокойную голубую гладь, и с обеих сторон вспыхивает еще больше огня. Птенец перелетает с моей головы на деревянное судно, которое покачивается на воде. Пламя, заключенное в стекло, освещает его корму.

Анимы топают вниз по лестнице, собираясь вокруг меня, а другие птенцы восхищенно воркуют. Полагаю, это прекрасно.

— Да вы прикалываетесь, — бормочет леопардица.

— Ребята! Это так захватывающе! Я собираюсь нарисовать карту, — с этими словами тигрица подходит осмотреть лодку.

Еще раз понюхав воду, чтобы оценить ее состав, я снова перевоплощаюсь. Моя морда удлиняется, мех растворяется, превращаясь в жесткую чешуйчатую шкуру, а конечности исчезают, оставляя мне только длинное мощное тело. Моргая от обилия новых красок, которые мне теперь доступны, я соскальзываю в воду.

— Она размером с василиска! — доносится до меня вопль леопардицы, прежде чем все звуки становятся приглушенными. Вода приятно касается моей прохладной кожи, и я радостно извиваюсь. Под поверхностью растет несколько зеленых водных растений, но мои органы вибрации и тепла больше ничего не обнаруживают.

Вода колышется, когда мои сестры забираются в лодку. Довольная, что они следуют за мной, я плыву вперед.

Течение мягко ласкает мою кожу, вокруг царит тишина, и я плыву по реке, позволяя убаюкивающим мыслям блуждать туда-сюда. Где-то в глубине сознания возникает крошечное сомнение, которое нарушает мой покой, но я отмахиваюсь от него.

Важно лишь то, что эти клыки с ядовитыми наконечниками больше не царапают мою защиту, и пока я нахожусь в своём самом первобытном состоянии, они не смогут этого сделать.

Дно канала начинает подниматься вверх там, где он заканчивается, и я выскальзываю на грубый, твердый каменный пол, позволяя каплям воды стекать с моей шкуры.

Я вновь трансформируюсь, чтобы было удобно ходить. Мои конечности снова появляются и направляют тело вверх, тонкие усики на щеках подергиваются, когда я вдыхаю воздух и осматриваюсь в своих новых владениях.

— Я никогда не смогу смириться с тем, что она вот так перекидывается, — шепчет прекрасная львица.

— Ребята, это буквально тайная пещера дракона! — кричит тигрица. — Думаю, что старая семья драконов, которая раньше владела этим местом, хранила здесь свои горы золота и драгоценностей.

Анимы и птенцы издают довольные звуки, пока мы оцениваем пещеру. Здесь очень слабый запах дракона и много старых и бесполезных предметов, разбросанных вокруг.

Что ж, она больше не принадлежит драконам. Я крадусь к углу и начинаю метить эту территорию как свою.

— Она… она?.. — потрясенный возглас моей сестры-леопарда гулко отдается в ушах.

— Да, она действительно только что помочилась на стену, — говорит темная львица.

— О, Дикая Богиня, она теперь бешеная, — тигрица недовольна, и я не знаю почему.

Птенцы носятся по пещере, пока мои сестры болтают наперебой, а я приступаю к своей задаче — созданию гнезда.

Там есть ветки давно засохших растений и пыльная ткань, которая вызывает чихание, но я перетаскиваю отдельные куски в центр пещеры, где у меня будет хороший обзор на все. Я толкаю мордой и тяну зубами, пока не устраиваю гнездо из мягких, но прочных материалов. Птенцы одобрительно пищат, немедленно добавляя в гнездо свои детали, прежде чем успокоиться и выжидающе посмотреть на меня. Я осторожно устраиваюсь поудобнее и кладу голову между лапами. Мой собственный бирюзовый птенец устраивается между моими золотыми конечностями, вопросительно чирикая. Из моего горла вырывается довольное мурлыканье, и птенец закрывает глаза.

Человеческие сестры осматривают окрестности, издавая забавные крики и щебет, когда находят что-то новое и интересное. Сквозь полузакрытые веки я наблюдаю, как они ползают вокруг.

Мы должны отдохнуть. Мы должны беречь нашу силу, потому что эти опасные щупальца подкрадываются все ближе. Только и ждут, когда мы ослабеем. Когда впустим их.

Сохрани их всех в безопасности.

Но моему покою не суждено сбыться. Через несколько минут доносится слабый запах сладковатой гари. Моя голова дергается вверх от резкого осознания. Это не обычный смертный огонь.

И на драконий тоже не похоже.

Я издаю тихое предупреждающее рычание, и вся моя стая настораживается.

— Что это? — пищит тигрица.

Мой взгляд по-прежнему прикован к водному туннелю, и все анимы поворачиваются в ту же сторону.

Вода переливается светом и тьмой, мифический аромат пламени проникает в мой нос, и звук мягкого плеска наполняет пещеру.

Проходит совсем немного времени, прежде чем она появляется.

На другой лодке, осматривая мою территорию, стоит анима, с которой я познакомилась много лет назад, почти в другой жизни. У неё огненно-рыжие волосы, длинные и вьющиеся, ниспадающие до груди. Её человеческое тело облачено в белый костюм, а глаза сверкают, как раскаленные докрасна угли.

Я не помню ее имени, но знаю, что она безопасна. Эта анима знает то, чего не знают другие. Однажды она проявила доброту ко мне, и теперь на ее губах играет понимающая улыбка.

Леди Феникс.

Лодка ударяется о склон пещеры, и она сходит с нее с неземной женской грацией.

— Аурелия, — от глубокого голоса, похожего на гул магмы под старыми скалами, у меня по спине пробегают мурашки.

Человек внутри меня тщетно бьется о прутья своей клетки. Я только моргаю в ответ.

— Мы думаем, что она бешеная, госпожа директриса, — говорит моя тигрица.

Остальные анимы растерянно переглядываются, видимо, от удивления, но феникс кивает, и медленно издает звуки своим ртом:

— Аурелия, если ты меня понимаешь, я наложила судебный запрет на твой приговор. Твоя казнь приостановлена.

Тишина в пещере — сладкая музыка для меня.

— Анимы, вы пока присмотрите за ней? — спрашивает Леди Феникс.

Хор согласных возгласов.

— Вы хорошие друзья для Аурелии. Тем не менее, я все еще ожидаю, что вы будете посещать свои занятия и придерживаться своих планов адаптации. Вы не можете оставаться здесь в зверином обличье, иначе станете такими же, как и она.

— Значит, мы просто оставим ее здесь? — спрашивает моя тигрица.

Леди Феникс медленно кивает.

— Я чувствую, что ей это нужно, и я бы предпочла, чтобы после событий сегодняшнего вечера она затаилась. Так будет лучше. И не говорите другим студентам об этом месте. Вам ясно?

Снова раздается шепот, и леди Феникс выуживает из кармана белое человеческое устройство связи. Мягкий голубой свет отражается на ее лице, когда она что-то читает на нем, прежде чем снова поднять взгляд на меня и моих сестер по стае.

— Хорошо, дамы. С вашего позволения, мне нужно поговорить со своим заместителем.

Леди Феникс мгновение смотрит на меня, ее лицо прекрасно в своей зрелости, и выражение его искреннее. Затем мы смотрим, как она уходит, грациозно садясь во вторую лодку, которая сама по себе плывет обратно по туннелю.

Мы снова остаемся в тишине и темноте.

— Извините, но как это возможно? — спрашивает леопардица. — Приговор был вынесен Советом. Как она может просто взять и вмешаться?

— Дом Феникса всегда обладал властью вмешиваться в подобных случаях, — шепчет тигрица. — Их магия позволяет им видеть брачные узы, среди прочего. Им дано право высказать свое коллективное мнение, если их Двор сочтет это нужным.

— А как ты узнала, что у нас вообще есть директриса? — Спрашивает темная львица. — Все это время мы думали, что это директор!

Мое внимание к их звукам ослабевает. Я устраиваюсь поудобнее со своим голубым птенцом и закрываю глаза. Я знаю только две вещи: здесь царит покой, и пока я остаюсь такой, мы все будем в безопасности.

Спустя некоторое время сестры из моей стаи ворчат, их кости сдвигаются и принимают новую форму. Я открываю глаза достаточно надолго, чтобы увидеть пушистые шкуры в медную, черную, оранжевую полоску, золотистые пятна и последнюю шкуру, похожую на мою.

Они приняли свой истинный облик и расположились вокруг меня. Идеально.

Глава 2

Лайл

Я стараюсь держать себя в руках, пока мы с моими предполагаемыми братьями по узам выходим из лифта на этаже руководства, но то, как хлопает дверь моего кабинета, говорит всем, что на самом деле я совсем не контролирую ситуацию.

Костеплет. Аурелия — ебаный Костеплет. Вероятно, единственное существо в мире, которое может превращаться в любого зверя по своему выбору. И все дары, которые прилагаются к этому? Неудивительно, что Мейс Нага хочет ее вернуть. Неудивительно, что он выставил Аурелию как манипуляторшу и нарцисску, хотя она просто пыталась выжить.

Я облажался. Сильно.

Джорджия, вернувшаяся сюда, без сомнения, для того, чтобы понаблюдать за катастрофой в приемном отделении с камер наблюдения, вскакивает на ноги и спешит к нам.

— Лайл, может я…

К моему удивлению, на нее рявкает Коса:

— Он — мистер Пардалия.

Когда я прохожу мимо неё, от удивления моя ярость ослабевает. Что заставляет его поправлять её — приличия или чувство собственничества? Возможно, я никогда этого не узнаю. Мысль о том, что Коса может метить меня как свою территорию, в лучшем случае смехотворна, а в худшем — тревожна.

Джорджия заметно вздрагивает от ужасающего скрежета акулы, от которого мурашки бегут по кожи, и почти бегом возвращается к своему столу, насколько позволяют её «лабутены». Мы заходим в мой кабинет, и я одним движением пальца захлопываю дверь.

Дикарь лежит ничком у книжных полок, расположенных вдоль правой стены моего кабинета, куда я приказал Ксандеру оттащить его после того, как он вколол ему дротики. Мы с Косой не хотели, чтобы что-то помешало суду над Аурелией и её последующему осуждению.

Подумать только, я беспокоился о волке-гангстере, а не об Аурелии Аквинат, бывшей принцессе Змеиного Двора и нынешнем проклятии моего существования.

Я прохожу мимо Дикаря к своему столу и активирую звукоизоляцию кабинета, в то время как Коса присаживается на корточки, чтобы провести своими бледными, покрытыми татуировками пальцами по лицу брата.

Отдаленный звук бряцающих цепей достигает моего внутреннего уха, и по спине пробегает холодок.

— Нам нужно забрать ее, — бормочу я. — Пока все не превратилось в еще большее дерьмо.

Аурелия прекрасно знает, что не сможет сбежать за пределы Академии. Тёмная тень её клинохвостого орла направлялась к общежитию «Анима», несомненно, полагая, что безопаснее всего будет находиться рядом с друзьями.

— Она в здании анима, — раздраженно говорит Ксандер, опускаясь своим высоким телом в одно из кресел у эркерного окна. — Ну, под ним, если быть точным. Оказывается, дверей с драконьей обманкой больше, чем я предполагал.

Свет в моём кабинете отбрасывает тени на его длинные чёрные волосы и лицо, превращая его из задумчивого в откровенно зловещего. Драконы всегда выглядят таинственно и могущественно. Как будто мифический зверь, скрывающийся внутри, знает то, чего не знаем мы. Или не можем знать.

Коса отрывается от осмотра Дикаря и бросает на Ксандера любопытный взгляд — смесь интереса и раздражения, — но у меня нет времени обдумывать это. Мне нужно взять всю ситуацию под контроль. Нужно найти Аурелию и допросить ее. Я должен выяснить, чем занимался ее отец. Каковы его планы. Все, что я знаю о ней, придется пересмотреть.

Я даже не осознаю, что расхаживаю по комнате, пока Коса не преграждает мне путь. Я и мои мысли резко останавливаемся.

Серебристые волосы акулы длиной до плеч падают на лицо, когда он достает из кармана старомодный металлический портсигар. Глаза-айсберги поднимаются на меня, затем обводят взглядом мое тело. От того, что он видит в моей ауре, его зрачки сужаются до крошечных точек.

Острый взгляд акулы, особенно Косы, у которого глаза настолько светло-голубые, что временами почти белые, вызовет желание убежать у любого зверя, даже у льва. Но в Косе есть кое-что, чего нет ни в одной другой акуле на планете.

Одна из частей моей группы связанных душ.

Коса Кархорус — бандит, мафиози, убийца — мой брат по судьбе.

Он медленно достает самокрутку, и я смотрю, как его покрытая татуировками рука протягивает ее мне.

Мой нюх подсказывает, что это не табак, а голубая ганджа — особый сорт марихуаны, выращенный специально для зверей. Я уже много лет ее не пробовал.

Я принимаю косяк.

— В Блэкуотер за это много брали, — говорю я, засовывая сигарету в рот, пока Коса достает зажигалку. Новую, в форме акулы с разинутой пастью.

— По-прежнему берут, — говорит он.

Когда акула поджигает мой косяк, уголок его рта приподнимается, потому что мы оба знаем, кто контролирует незаконный оборот веществ в федеральной тюрьме для зверей, и это точно не я.

Я предпочитаю проигнорировать его ответ, из открытых челюстей акулы вырывается оранжевое пламя, и я делаю затяжку. Косяк шипит, наполняя мои лёгкие химикатами. Прошло уже много времени, но знакомый прожигающий эффект от курения помогает мне сосредоточиться. Достав из кармана телефон, я быстро отправляю сообщение своей начальнице.

Личность благородного лидера Академии Анимус держится в таком секрете, что мало кто знает, что так называемый «директор» на самом деле она. Это сделано для ее собственной безопасности, против могущественных зверей, которые попытаются использовать ее. Теперь я задаюсь вопросом, был ли Мейс Нага одним из них.

Ксандер фыркает.

— Мейсу не понравится, что ты вышвырнул его и его генералов прямо за ворота, — горящие глаза дракона смотрят на меня из эркерного проема, лунный свет отражается голубыми бликами от его волос цвета полуночи.

Я ворчу, усаживаясь за свой стол, потому что не хочу признаваться, что использовал силу не преднамеренно. Что, увидев Аурелию с брачной меткой, — нашей брачной меткой — пылающей золотом… Я потерял контроль. Все просто. Все, над чем я работал последние десять лет, рухнуло за долю секунды, когда я увидел этот череп и пять извивающихся лучей света. Я, конечно, взял себя в руки, но…

Мой анимус не может освободиться. Никогда. И моя Регина, представ передо мной, заставила эту катастрофическую силу высвободиться из оков, которые я накладывал на него с особой тщательностью.

Я бросаю взгляд на Дикаря, который все еще тихо похрапывает, уткнувшись в ковер, темный завиток раздражающе спадает ему на лоб.

— Он долго не проспит, — растягивает слова Ксандер, устало откидывая голову назад. — Мне пришлось вводить ему дозу пять раз. Кто собирается сообщить ему новости? И кто спустится вниз, чтобы найти ее?

На мой вкус, оба зверя наблюдают за мной слишком пристально.

— Она доверяет мне больше всех, — говорю я.

— Да нихрена подобного, — Дикарь стонет, перекатываясь на спину и морщась. — Что ты сделал с моей шеей, Ксандер? Ты… — и, словно вспомнив, кто он такой и что с ним случилось, волк вскакивает на ноги с проворством, которого ожидают от зверя закаленного в боях.

Дикарь рычит и с яростью в глазах бросается прямо на Ксандера.

— Ах ты, гондон штопанный!

— Да просто выслушай нас! — кричит Ксандер, хватая волка за голову обеими руками, когда волчьи клыки Дикаря внезапно сжимаются вокруг его горла.

— Послушай, брат, — приказывает Коса.

Возможно, дело в его тоне, потому что Дикарь резко отскакивает от Ксандера, и подозрительно осматривает нас с акулой прищуренным взглядом ореховых глаз.

— Где она? Где моя Регина? — его голос гортанный, полностью волчий.

Не дожидаясь ответа, Дикарь закрывает глаза, и я знаю, что он чувствует ее.

И я вдруг отчетливо ощущаю исходящий от него запах Аурелии. Ее аромат сладкий и пьянящий, и я понимаю, что это не просто ее запах, это… ее запах. Я вскакиваю на ноги прежде, чем осознаю это, тихое рычание вырывается из моего горла, глаза устремлены на волка.

Три звериных головы поворачиваются ко мне в ответ на скрытую угрозу, и я встряхиваюсь, опуская задницу обратно в кресло.

— Так, так, так, — издевается Ксандер, скрещивая руки на груди. — Он действительно чувствует притяжение своей Регины.

Я бросаю на него свирепый взгляд, потому что чья бы корова мычала.

Дикарь крадется к моему столу, устремив на меня хищный взгляд, сплошь мужское высокомерие и развязность, хотя его зубы и глаза вернулись в нормальное состояние.

— Почему она ощущается по-другому? Что произошло на суде? Если кто-нибудь, блядь, причинит ей боль…

Тот факт, что Дикарь занимался сексом с Аурелией, многое усложняет. Теперь он хочет ее. Больше, чем когда-либо. Называет своей Региной.

Я бросаю взгляд через эркерное окно на темную территорию школы. Мы все чувствуем ее присутствие. Наши души чувствуют первобытное притяжение к ней, как Луна чувствует притяжение Земли. Это неизбежно. Это невозможно игнорировать. И даже я чувствую это новое дикое переплетение. Примитивную силу, которая окутывает её.

Меня охватывает знакомое, темное чувство тревоги.

— Она не справляется с этим, — говорит Коса. — Она не в себе.

— Физически она в порядке, — быстро отвечаю я. — Это самое главное.

— Я хочу ее увидеть, — рычит Дикарь.

Как опытный ветеран, я делаю медленный, размеренный выдох.

— Это доведет ее до ручки, Дикарь. Она…

— В пизду это. Я нужен ей. — А затем неохотно добавляет: — Мы нужны ей.

— Мы ей не нужны, Дик, — огрызается Ксандер.

Голос Косы прорывается сквозь их перепалку.

— Если ей нужно побыть одной, мы оставим ее в покое.

Коса — голос разума Дикаря. И если дьявол может быть голосом разума, знайте, что вы имеете дело с настоящим обитателем самого дна преисподней.

Дикарь замирает, и между кровными братьями что-то происходит. Мне интересно, что именно, потому что, судя по небольшой морщинке между его бровями, даже Ксандер не знает.

Акула и волк. Я всегда думал, что это странное сочетание в семье. Их отец был хорошо известен в преступном мире. По общему мнению, его сын был диким, но вменяемым. Все его убийства были хладнокровными. Таких самцов нужно усмирять, как только они достигают зрелости. Но в Дикаре есть человечность, которой так не хватало его отцу. Для него это в новинку, хотя, похоже, это касается только его новообретённой Регины.

То, что мы все в одной стае и у нас одна и та же регина — просто уму непостижимо.

Я произношу его имя, и голова волка поворачивается ко мне, в глазах горит подозрение, граничащее с откровенным насилием.

— Ты можешь увидеть ее при одном условии.

Его нужно испытать. Я делаю еще одну затяжку ганджи.

Ореховые глаза прищуриваются.

— Кого мне нужно убить, кошак?

Я пропускаю его выпад мимо ушей. Пока.

— Ты будешь посещать курсы «Регины», которые мы здесь проводим. Все вы. Тогда мы сможем подумать о визите.

Ксандер ругается себе под нос.

— Нет у меня никакой регины. Я, блядь, ничего не буду посещать.

Но Дикарь задумчиво склоняет голову на бок, и в его глазах появляется огонек, словно на него снизошло вдохновение.

— Хорошо, — он игриво толкает Ксандера. — И ты тоже это сделаешь, Ксан, или я оторву тебе уши.

Дракон рычит, выдыхая дым из носа, вскакивает на ноги и вылетает из кабинета. Дикарь потирает руки и облизывает губы, будто все его мысли заняты Аурелией.

— Он сказал «Да».

— Не дави на него, — предупреждает Коса. Желтый свет лампы падает ему на глаза, но не добавляет тепла этим холодным сапфирам. — Последнее, что нам нужно, это бешеный дракон, бегающий по кампусу. У нас уже есть бешеный Костеплет.

Вот оно снова. Это маленькое голубоглазое слово, которое лежит между нами тяжким грузом, как валун. Валун, который может в любой момент откатиться назад и погубить нас всех.

Но Коса всегда был расчетливым Доном. Я даже не могу сказать, что он чувствует к Аурелии, кроме поверхностного интереса. Реагирует ли его морской анимус на нее так же, как наши земные?

И словно зная, что я думаю о нем, Коса переводит взгляд на меня, когда Дикарь выбегает за дверь. В его глазах открытый вызов, и я встречаю его в упор. Как самый старший, я должен быть рексом нашей группы или же вторым в иерархии, если первое не получится. В конце концов, мы все равны по силе. Но в такой группе, как эта… что ж, я ожидаю, что моему доминированию будут постоянно бросать вызов.

Но я с этим не смирюсь. Я не часть этой стаи. Вовсе нет.

В тишине полумрака моего кабинета и под стрекотание цикад снаружи я еще раз размеренно вздыхаю. Возможно, если мы будем только вдвоем, разговор получится вежливым.

— Почему она нам не сказала?

— Потому что она дочь Мейса Наги, Лайл, — Коса делает еще одну затяжку. — Потому что тринадцать лет её воспитывал хитрый манипулятор, и она знает, как это работает, возможно, лучше, чем кто-либо другой.

Конечно, Аурелия никогда не была невинной юной леди. Она выросла в змеином логове, так что не могла быть такой. Но она никогда не казалась мне злой, а я считаю себя хорошим знатоком как зверей, так и людей.

— Но Мейс отослал ее, чтобы она вышла замуж за Полупернатого. Если он знал о ее силе, зачем он это сделал? Почему с самого начала не оставил себе? Он явно хочет ее вернуть.

— Хочет вернуть, чтобы заставить размножаться, — говорит Коса.

Он позволяет мне осмыслить сказанное. И когда это происходит, что-то древнее и смертоносное скрипит у меня в ушах. То, что я держал в узде долгих десять лет. Я делаю большую затяжку косяка и задерживаю сладкий, едкий дым в легких, пока он не рассасывается.

— Та ситуация с Полупернатым, — Коса продолжает, — была просто игрой за власть. Вероятно, ради нескольких миллионов долларов. Он хочет контролировать самого могущественного зверя нашего поколения. Из всех ныне живущих поколений.

Коса встает, его лицо красиво и сурово, словно высечено из мрамора.

— Если она когда-нибудь узнает, насколько могущественна, то поймет, что ничто не может встать у нее на пути. Даже мы не сможем противостоять ей, — он делает шаг ко мне. — Она никогда не должна узнать, насколько сильна, Лайл. Если она это сделает, у нас на руках будет враг — худший из всех, кого мы когда-либо знали.

Я хмуро смотрю на него. Не могу отрицать его логику, но это логика гангстера. Именно этот тип мышления помог Косе с годами получить такую власть и сохранить ее.

Он выдыхает, и я знаю, что в его голове крутятся безумные мысли. В миллионный раз я удивляюсь, как он остается в здравом уме. Как он сохраняет логику и расчетливость, несмотря на зов океана, которому поддается его акула каждую минуту?

Коса поворачивается к окну, оглядывая территорию школы. В свете луны, очерчивающей его резкие черты, он похож на неземное существо из другого мира. Я понимаю, почему он притягивает анима и остальных зверей, попадающихся ему на пути.

— Ты достоин титула «Сокрушителя зверей»? — резко спрашивает Коса.

Я отвечаю, не моргнув и глазом.

— Я лучший в своем деле.

Повернувшись ко мне, он указывает косяком в окно.

— Я очень на это надеюсь, потому что Мейс Нага идет за тобой.

Глава 3

Ксандер

Лежа на своей кровати, я наслаждаюсь травкой с драконьей силой премиального красного сорта, когда в моей голове начинает завывать голос.

— У Аурелии моей глаза столь голубые. Аурелия, любовь моя к тебе — истина в этом мире.

Гребаный Костеплет. Я должен был догадаться. Я должен был почувствовать это. Должен был унюхать это в ней.

— Аурелия, мое сердце тудум-тудум. Аурелия… Я собираюсь надрать тебе задницу за то, что ты сбежала от меня. Я иду, я иду, я иду.

— Отвали, Дикарь, — мысленно кричу я в ответ. — Это даже не рифмуется.

Но его голос становится только громче, когда он поднимается по лестнице на наш скрытый этаж.

— Аурелия, у тебя такая сладкая киска. Аурелия, трахать буду тебя до звонкого писка.

В голове у меня начинает стучать, и я вскакиваю с кровати, пугая Юджина, который сидит в изголовье и пытается занюхнуть дымок. Дикарь врывается в нашу комнату, распахивая дверь с такой силой, что она ударяется о стену и отскакивает.

Его улыбка становится маниакальной, когда он прыгает ко мне, и мы оба падаем обратно на кровать.

— Отведи меня к ней, Ксан! — оседлав меня, Дикарь трясет меня за плечи, но я просто закрываю глаза и делаю еще одну затяжку. — Она сама избежала смерти, и я просто знаю, что это все от любви ко мне. Я проследил ее запах до общежития анимы! — взволнованно говорит он. — С ней все в порядке, но магия не. Впускает. Меня. Внутрь.

Он трясет меня с каждым словом.

Я делаю затяжку и даю нам обоим насладиться драматичной паузой, прежде чем выдохнуть дым в его красивое лицо и сказать:

— Нет.

Он рычит низко и глухо, прежде чем ударить меня прямо в челюсть с такой силой, что у меня перед глазами появляются звезды. Моя голова дергается в сторону, но я смотрю на него в ответ и мрачно смеюсь.

— Я вырву твою печень и съем ее, Ксан. Отведи меня туда.

Трудно отказать в прямой просьбе своему брату по узам, особенно зная, что он выполняет свои угрозы, но мне удается выдавить твердое «Нет».

Дикарь откидывается назад на моих бедрах и смотрит на меня сверху вниз, выпятив нижнюю губу.

— Наверное, она очень по мне скучает. Пожалуйста?

Он выглядит нелепо, но этот ублюдок точно знает, как сыграть на нашей связи. Такая жалостливая просьба, пожалуй, самая пробирающая вещь на планете. К счастью, я под травкой и Моцартом.

— Отвали от меня нахуй, или я расплавлю твое лицо, и она больше не взглянет на тебя.

Он отталкивает меня, бормоча ругательства себе под нос, срывает с себя футболку и бросает её на кровать. Он всегда так делает, когда раздражен или зол. Как будто одежда — это тяжкое преступление против его волчьего тела и помеха для его звериных мыслей.

На мгновение я обретаю покой. В ушах гремит очередной концерт Моцарта, сердце Юджина трепещет надо мной от волнения, а где-то вдалеке раздаются приглушенные звуки: на этажах ниже студенты готовятся ко сну. Травка обжигает тело, погружая меня в сладкий ступор, пока Дикарь расхаживает по комнате, уперев руки в бока. Время от времени он теребит черную резинку для волос на запястье.

Внезапно он замирает.

— Понял, — говорит он, прежде чем выскочить обратно за дверь.

У него появилась идея. А когда у Дикаря появляются идеи, это плохие новости. Но мне сейчас просто не до этого, поэтому я не двигаюсь с места, удобно устроившись на спине. Коса и Лайл могут разобраться с тем, что придумал его собачий мозг.

Мне требуется целый час, чтобы пересмотреть свое решение. В моем сознании мелькают образы: пальцы с татуировками в виде фаз Луны перебирают что-то… это что?..

Юджин вскрикивает от ужаса.

— Блядь! — кричу я, вскакивая с кровати.

Я машу петуху, чтобы он оставался на месте, и выбегаю из нашей комнаты.

— Коса! — я резко зову через нашу мысленную связь. — У нас возникла проблема.

— Разберись с этим, — следует краткий ответ. — Я откисаю в бассейне.

— Что? Сейчас?

— Мне нужно сжечь остатки змеиной магии в крови. И тебе придется доставить меня на побережье сегодня вечером.

— Где Лайл?

— С директрисой.

— Дикарь собирается взорвать эту ебучую школу!

— Ну, тогда пойди и останови его.

Он с грохотом закрывает ментальную дверь, и я стремительно спускаюсь по лестнице. Я давно усвоил, что если Коса чем-то занят, то лучше его не трогать.

Матеря безумных акул и волков, я пулей вылетаю из общежития.

Глава 4

Дикарь

Я устанавливаю последнюю взрывчатку у входа в общежитие «Анима» и жестом приглашаю своего маленького друга-леопарда следовать за мной, пока отхожу назад. Я же не смогу заняться любовью со своей прекрасной Региной, если меня сейчас разорвет на куски, так ведь?

Потребовалось всего сорок пять минут, чтобы шантажом заставить пару моих пятнистых друзей изготовить для меня взрывчатку, достаточно мощную, чтобы обрушить четырехэтажное здание. Они хороши в создании маленьких полезных устройств, и сейчас мы собираемся показать их в деле с приличного расстояния.

Братья Погрузчики немного отвлекли охранников, пока один из студентов «успешно» засунул руку в унитаз. Дело в шляпе, и я готов двигаться дальше.

— Готовы, пятнистые? — спрашиваю я у столпившихся вокруг меня кошаков. — На счет…

Один из котят, имя которого мне не интересно, бросает на меня испуганный взгляд из-под челки.

— Но, мистер Фенгари, там же девушки.

— Да, — говорю я уже не так терпеливо. — Но самая красивая находится глубоко под зданием. Только так я смогу до нее добраться.

Пикл, ботаник-леопард, создавший бомбу, прочищает горло.

— Сэр, — бросает он нервный взгляд сквозь защитные очки. — Должны ли мы, э-э… дать им шанс выбраться?

— Кому? — я неодобрительно смотрю на него.

— Гхм… другим анимам?

— Оу, — медленно произношу я. На мгновение я забыл о других людях. Поправка. На мгновение мне было на них насрать.

— Слушайте все, слушайте все! — вещаю я в умы всех анима в старом здании. — Убирайтесь из общежития «Анимы» через минуту, потому что я собираюсь разнести его по кускам к самой Дикой Матери!

Раздается парочка визгов, и темные женские фигуры начинают метаться в свете окон общежития.

Пока я нетерпеливо постукиваю ногой, что-то покалывает на периферии моего сознания. Я выставил все свои телепатические щиты, чтобы ни один из моих братьев не смог сбить меня с намеченного пути, но иногда, когда я сильно возбуждаюсь, например, во время секса или установки бомбы, могут произойти утечки в их сторону. Думаю, это потому, что я слишком сильно люблю своих братьев.

Как только первые анимы выбегают за дверь, волосы на тыльной стороне моих рук встают дыбом.

Сначала на меня обрушивается жар. Народ разбегается во все стороны, а я бросаюсь на землю, как раз в тот момент, когда священный красный драконий огонь озаряет ночь.

— Ты не взорвешь это прекрасное произведение архитектуры! — рычит Ксандер.

Я вскакиваю на ноги, чтобы встретиться лицом к лицу с чертовски разъяренным драконом, который топает ко мне всеми своими двумя метрами.

— Да, взорву! — кричу я в ответ, указывая на здание. — Моя Регина там, внизу!

— Оно внесено в список культурного наследия, Дикарь, — Ксандер приближает свое лицо прямо к моему.

— Я даже не знаю, что это значит, — рычу я. — И мне, блядь, все равно.

— Я проведу тебя внутрь, ты, сумасшедший ублюдок, — пыхтит Ксандер, толкая меня.

Спотыкаясь, я иду за ним, но теперь на моем лице широкая ухмылка.

— Правда?

— Да, безграмотная ты захолустная деревенщина.

— Ну, а теперь я просто взорву его тебе назло.

Ксандер рычит и пробирается в общежитие, пока оттуда выбегают охваченные паникой анимы в своих откровенных кружевных пижамках, некоторые с подушками под мышками. Самцы, которые отирались поблизости, с интересом наблюдая за происходящим, теперь трусцой направляются навстречу дамам. Пикл пробегает мимо меня, чтобы собрать свои бомбы, но на обратном пути умудряется подцепить группу любопытных анима-кошек. Я ухмыляюсь, следуя за Ксандером.

В общежитии анимусов сегодня будет грандиозная вечеринка.

И пусть попробуют сказать, что я не добродушный вожак стаи.

Глава 5

Ксандер

Мы поднимаемся на три лестничных пролета, минуя двух анима, которые бросают друг на друга почти комичные испуганные взгляды, прежде чем промчаться мимо нас.

Под звуки «Пассакалии» Генделя мы добираемся до коридора змеючки, и вдруг я остро ощущаю этот запах.

Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного, и дать этому аромату название — всё равно что пытаться вспомнить слова песни, зная только мелодию. Это похоже на свет звёзд и на первозданное место между галактиками. Он тяжелый и сладкий, как летний шторм. От него всё моё тело покалывает.

Без сомнения, это запах Костеплета.

И я, блядь, его ненавижу.

Подавив рвотный позыв, я осматриваю спальню змеючки. Балконные двери взломаны, судя по сломанным латунным ручкам на полу. Остальная часть комнаты в беспорядке, и воздух наполнен запахом других анима и нимпинов.

Дикарь протискивается мимо меня, чтобы обнюхать комнату, и внезапно замирает столбом.

Его голос звучит опасно мягко, когда он спрашивает:

— Что это здесь делает?

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, на что он уставился. На кровати змеючки лежит стопка вещей. Три конкретных предмета. Пара дешевых спортивных штанов цвета древесного угля, двухдолларовый USB-накопитель (кто вообще ими еще пользуется?) и обертка от шоколада из красной фольги, аккуратно сложенная в идеальный квадрат.

— А. Это, — услужливо отвечаю я.

— Ты вернул мою шоколадную фольгу?! — кричит Дикарь.

В одно мгновение он на мне, выпускает когти и чиркает ими по моему лицу. Это похоже на кислотный ожог, но я позволяю ему это, погрузившись в свои мысли. И все из-за змеючки. Я не понимаю его гнева. Правда, не понимаю.

— Ах вы, пезды ебучии! — ревет Дикарь. — Это было мое! Они были нашими!

Я позволяю ему опрокинуть нас на пол, и он бьет меня мохнатым кулаком в челюсть. Левой, потом правой. Потом снова левой. Я слышу треск и вижу звезды. Ощущение сломанной кости, должно быть, удовлетворяет его, потому что он встает на пятки и подпрыгивает.

— Пошел ты, Ксандер! — Дикарь подходит к куче вещей, собственнически хватает их и прижимает к своей обнаженной татуированной груди. — Если они вам не нужны, надо было отдать их мне.

— В любом случае, это дерьмовые подарки, — ворчу я сквозь стиснутые зубы.

Дикарь бросает на меня мрачный, безумный взгляд, который говорит мне, что он на пределе своих возможностей. Я отворачиваюсь от него и прижимаю сломанные челюсти вместе, чтобы они могли срастись правильно.

Мы выходим из комнаты общежития и идем по коридору, ориентируясь по запаху Костеплета.

Дикарь бросается вперед и прижимается носом к картине на стене в конце коридора.

Это потрясающая картина маслом. Уверен, что это оригинал: дракон, парящий высоко над скалистым горным хребтом где-то в Европе. Я тихо вздыхаю, любуясь этим историческим произведением. В особняке моих родителей было много таких шедевров.

Как только вернусь в свою комнату, — напьюсь.

Даже вслепую я чувствую дверь, зачарованную драконом. Глядя на неё своим магическим зрением, я вижу её насквозь и замечаю свежий блеск, который говорит мне, что она была недавно открыта

Я прищуриваюсь. Только дракон мог открыть эту дверь. Понятия не имею, распространяются ли способности костеплета Лии на драконьи, но, для ее же блага, надеюсь, что это не так, иначе у нас будут большие проблемы. Я единственный дракон, которому позволено здесь находиться.

— Пропусти меня, — Дикарь нетерпеливо колотит кулаком по бесценному произведению искусства.

Я отбрасываю его руку в сторону, и он отступает. Прижимая ладонь к позолоченной резной раме, я ощущаю древнюю магию и нити силы, из которых она состоит.

К моему ужасу, магия каким-то образом была запрограммирована так, чтобы пропускать всю ее анима-банду.

— Что случилось? — нетерпеливо спрашивает Дикарь, чувствуя мой нарастающий гнев.

Дым струится из моего носа, и я просто качаю головой, перепрограммируя ее на распознавание Дикаря и Косы и позволяя им пройти.

Стоит мне переступить порог, как Дикарь прыгает за мной, практически сталкивая с узкой винтовой лестницы.

Огонь вспыхивает в настенных бра в форме дракона по обе стороны от темного проема.

— О-о-о, как мило, — говорит Дикарь, прежде чем протиснуться мимо меня плечом и со всех ног помчаться вниз по лестнице.

Вздохнув, я следую за ним, и мы быстро оказываемся у подножия винтовой лестницы, где простирается водная гладь.

— Ха! — Дикарь игнорирует ожидающую лодку и, аккуратно сложив свою добычу в углу, срывает с себя штаны. Он перевоплощается в волка и плюхается пузом в воду, гребя по-собачьи вниз по каналу.

Я издаю предупреждающий рык, потому что мы не знаем, что может водиться в здешних водах. Мой отец был бы не прочь держать здесь морских крокодилов или, что еще хуже, кубомедуз. Но Дикарь лишь возбуждённо тявкает, и я забираюсь в лодку, беру весло и плыву за ним.

В моем фамильном особняке есть похожая система подземных пещер, и от одной мысли о ней у меня по коже бегут мурашки ностальгии. Я был там всего один раз, когда отец прятал наши самые ценные фамильные драгоценности с помощью опасной магии. В этом давно заброшенном месте остались лишь следы магии. Например, настенные бра и лодка, для работы которых требуется мало энергии.

Возвращение дракона на прежнее место и, учитывая, сколько моей крови успел пролить Дикарь на половицы, когда мы только поступили, вероятно, вдохнуло в это место новую жизнь.

Я следую сквозь мрак за покачивающейся черной головой волка, пока мы не сворачиваем за угол, и туннель не выходит в пещеру с высоким потолком. И о чудо, нас ожидает печальное зрелище.

Дикарь взволнованно тявкает при виде своей регины. Несмотря на ее новую и улучшенную форму, я сразу узнаю змеючку. Полагаю, ее выдают глаза, их уникальный цвет.

Вся банда девчонок-анима в своих звериных обличьях бездельничает на грязных кучах ткани и мусора. Минни лежит впереди в форме тигрицы и смотрит на нас. Сабрина в облике леопарда, ее голова покоится на спине Минни. Коннор — впечатляющая черная львица между ними и Ракель в волчьем обличье. Наконец, Стейси в образе львицы лежит на боку и теребит лапой ухо Ракель.

Я морщу нос, когда во мне просыпаются древние инстинкты убрать здесь и отделить мусор от ценностей, но я запихиваю это дерьмо подальше, потому что это не мое драконье гнездо.

Львица с сапфирово-голубыми глазами лежит посреди грязного гнезда, словно королева при Дворе. Ее голова покоится на двух передних лапах, а нимпин Генри прижимается к ее щеке, очевидно, совершенно довольный собой.

Хотя поза Костеплета небрежная, даже ленивая, пристальный взгляд ярких глаз обращен к Дикарю, пока он стряхивает воду, как дворняжка, которой он и является. Когда я вылезаю из лодки, она переводит взгляд на меня. Что-то витает в воздухе вокруг нее. Как низкий, повторяющийся грохот бас-барабана. Я хмурюсь и отмахиваюсь от этого, как от назойливой мухи.

Дикарь лает, сообщая о своем присутствии, и, навострив уши, рысью устремляется к ней.

Низкий предупреждающий рык Аурелии останавливает его на полпути. Уши волка встают торчком.

— Аурелия, — телепатически воркует он. — Впусти меня, прекрасная принцесса.

Он бросает на меня взгляд через плечо.

— Ее разум словно защищен камнем.

Это вовсе не камень, скорее что-то более невероятное. Я вздыхаю и жестом указываю на остальных.

— Вы все сошли с ума, или это ваше личное предпочтение?

Ракель принимает человеческий облик, вероятно, в ответ на пристальный взгляд вожака стаи. Она приседает, пытаясь прикрыть свою бледную обнажённую кожу, демонстрируя несколько татуировок в разных местах.

— П-простите, мистер Ф-Фенгари.

— Ракель, — рычит Дикарь, — какого хрена ты делаешь с моей Региной?

— Н-ничего такого! — быстро отвечает Ракель. Уверен, что волк-аним говорит вслух ради своих друзей. — Н-не по своей воле. Л-Лия привела нас сюда. Мы п-просто с-составляем ей к-компанию. Она н-не… н-не совсем здорова.

— Психически нездорова, — поправляю я. — Честно говоря, не думаю, что она когда-либо была здорова.

Минни обиженно шипит, обнажая свои длинные резцы.

— Заткнись, мышь, — раздраженно приказываю я. — Нам только этого, блядь, не хватало.

Я указываю на них, лежащих бесполезными комками шерсти и зубов.

Минни вздрагивает от моего гнева, но мне лень переживать из-за этого.

— Пойдем, — говорю я брату. — Нам здесь нечего делать.

— Я остаюсь. — Дикарь плюхается на каменный пол, словно заступает на стражу, виляя хвостом и хищно глядя на львицу, которая все еще не подняла головы от лап.

Этот звук, исходящий от Костеплетши, вызывает у меня головную боль, он прорывается даже сквозь мою музыку.

— Ладно, — огрызаюсь я. — Но не приходи ко мне плакаться, когда Лайл спустится сюда и начнет раздавать приказы.

Пока я забираюсь обратно в лодку, за моей спиной раздаются раздраженные звериные вопли. Я игнорирую их и закуриваю новую самокрутку от огня в пальце.

Глава 6

Дикарь

На следующее утро я просыпаюсь от раздражающих звуков, издаваемых анимами и нимпинами, которые попискивают, постанывают и зевают, возвращаясь в человеческий облик и копошась в поисках своей одежды.

Я держу глаза закрытыми, потому что их жалобы достаточно травмируют и без того, чтобы смотреть на их обнаженные тела.

— О, я умираю с голоду, — говорит Стейси, зевая. — Давайте в следующий раз принесем сюда еду.

— И напитки, — ворчит Коннор. — Желательно алкоголь.

— И подушки! — подхватывает Минни. — Черт. У меня что-то с шеей.

Ракель посмеивается, потому что мы, дикие волки, привыкли спать кучей в нашей звериной форме. Я приоткрываю глаз и вижу, что моя Регина наблюдает за другими анимами и нимпинами, которые готовятся уходить. Прошлой ночью она почти не спала. Я знаю, потому что все это время наблюдал за ее моргающими глазами. Ее сила растекается и пузырится по пещере, как кока-кола в банке, и от этого у меня щекочет в носу.

— Она в безопасности, пока он здесь? — Сабрина дергает подбородком в мою сторону, словно я нежеланный паразит.

Рычание, вырывающееся из моих легких, является рефлекторной реакцией, и я не чувствую себя виноватым, когда они бросают друг на друга испуганные взгляды. Все, кроме Минни. Маленькая тигрица смотрит на меня сверху вниз прищуренными глазами, а затем трясет пальцем, как ведьма из сказки.

— Не смей делать глупостей, пока нас нет, Дикарь.

Глядя на нее, я невинно моргаю своими волчьими глазами.

— Например?

— Например, попытка взорвать здание, — огрызается она в ответ. — Да, твоя трансляция дошла и до нас прошлой ночью.

Я пренебрежительно отворачиваю от нее голову, потому что не буду извиняться за то, что пытался добраться до своей Регины.

— Лия сама м-может п-постоять за себя, — твердо говорит Ракель.

Мы все поворачиваемся, чтобы посмотреть на мою кошачью принцессу.

Я не осознаю, что подползаю к ней на животе, пока она не издает предупреждающий рык.

Меня охватывает трепет, и я хочу бросить ей вызов — раздвинуть ее границы и посмотреть, что она сделает.

— Ее только что спасли от смертного приговора, Дикарь, — подчеркивает Минни. — Ей нужно пространство и время, чтобы переварить все то дерьмо, которое произошло, — затем ее голос становится обвиняющим. — Включая то, что вы, парни…

Я мгновенно принимаю человеческий облик и вскакиваю на ноги, рыча на Минни. Все анимы отшатываются от меня, а нимпины вздрагивают.

— Даже не начинай! — рявкаю я. — Это касается меня, моей Регины и моей стаи. Убирайтесь отсюда к чертовой матери и дайте мне поговорить с ней наедине.

Но из гнезда доносится яростный рык. Лия поднялась на лапы, львиное тело изогнуто и она рычит на меня. Ее длинные белые клыки обнажены, усы подергиваются. Моя Регина делает шаг ко мне.

Звук ее сердитого рычания, ее открытая угроза в мой адрес потрясают меня до глубины души. Я тяжело дышу от шока и замираю, пойманный этим потрясающим голубым взглядом.

Как бы я ни был поражен тем, что другой зверь осмеливается предупреждать меня, угрожать мне, мой член все равно дергается при виде нее.

Она великолепна. Я опускаюсь перед ней на одно колено, показывая, что подчиняюсь.

— К-как я и сказала, — шепчет Ракель. — Лия может п-п-позаботиться о себе сама.

Анимы забираются в лодку, и все это время Лия не сводит с меня глаз, ее угроза предельно ясна.

Медленно сажусь на холодный пол, скрестив ноги, чтобы она поняла, что я не желаю ей зла.

— Моя Регина, — шепчу я. — Моя прекрасная Регина. Я бы никогда не позволил им забрать тебя.

Она раздраженно рычит, прежде чем настороженно сесть на корточки, затем лечь на живот и принять позу сфинкса. Генри приземляется ей на плечо.

Мне немного обидно, что она защищает других от меня. Как будто эти анимы — ее стая, а я нет. Поджав губы, сглатываю ком в горле.

А потом вздыхаю.

— Я должен быть на занятиях, иначе Лайл, скорее всего, уже меня отправит на казнь.

Она опускает голову на лапы и отворачивается.

Возможно, это было не смешно. Я пытаюсь снова.

— Итак, меня не будет какое-то время, но я вернусь, как только смогу. Коса и Ксандер уехали по делам, так что здесь только я и лев Лео.

Аурелия закрывает глаза. Как будто наконец может отдохнуть. Генри опять прижимается к ее щеке и тоже закрывает глаза.

Я перевоплощаюсь обратно в волчью форму и, еще раз оглянувшись на Лию и убедившись, что она спит, подхожу к воде. Каждая косточка и мускул в моем теле говорят мне остаться и никогда больше не покидать ее. Чтобы быть уверенным, что никто не причинит ей вреда и не заберет у меня. Есть люди, которые хотят украсть ее, заставить размножаться. Я обвожу взглядом пещеру и воду. Здесь она пока будет в безопасности. И вокруг нее такая защита, что у меня шерсть встает дыбом.

Чем быстрее я уйду, тем быстрее смогу вернуться. И с едой. Ей понадобится много еды.

После завтрака у нас урок кулинарии, и я выслеживаю Минни в коридоре, когда все выходят из столовой.

— Минни! — зову я. — Минни, мне нужно с тобой поговорить!

— Хорошо, хорошо, — Минни делает жест, чтобы я замолчал, и я резко останавливаюсь, пораженный ее дерзостью. Пристально вглядываясь мне в лицо, она торопливо говорит: — Не стоит привлекать внимание, Дикарь.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Я с первого раза тебя услышала.

— Ладно, не выдергивай волосы, — я смотрю на ее розовую, как жвачка, шевелюру, желая еще раз убедиться, что это на самом деле не парик. Однако, будь это парик, в тот раз, когда она превратилась в тигрицу, чтобы прыгнуть на меня, он бы свалился с нее. Значит, это настоящие волосы. — Мне нужна твоя помощь, чтобы добиться расположения моей Регины.

— И почему я должна тебе помогать? — она упирает маленькие кулачки в бедра. — Ты пытался ее похитить. И использовал меня как заложницу.

Я пренебрежительно машу рукой.

— Ты не была заложницей, Мин. Я не связывал тебя, не увозил в глушь на черном фургоне и не снимал на видео, как ты с когтями у горла излагаешь мои требования.

Минни подозрительно прищуривает глаза.

— Как-то слишком много подробностей.

— Просто иногда фантазирую, — быстро говорю я. — Но в любом случае, мне нужно, чтобы ты помогла мне добиться прощения от моей Регины. Ради ее психического здоровья. Я не собирался возвращать подарки, это причинило бы ей очень сильную боль.

Минни прикусывает губу, обдумывая мои слова. Я знаю, что Аурелия многое ей рассказала, если не всю правду.

— Я один из ее суженых. Если кто-то и может вывести ее из этого транса, так это я.

Ее глаза едва не вылезают из орбит.

— Транса? Чувак, она же буквально бешеная.

Теперь моя очередь успокаивать ее «заткни рот» ладонями.

— Да что бы это ни было. Я могу помочь ей выбраться из этого состояния до того, как Лайлу придется прибегнуть к своей терапии и другому странному дерьму, которое он вытворяет с бешеными студентами, чтобы заставить их измениться обратно. Ты же не хочешь, чтобы Лайл оттерапевтировал Лию, правда?

— Нет такого слова «Оттерапевтировал».

— Теперь есть.

Минни драматично вздыхает.

— Ладно, что ты придумал?

Я указываю на кухонную дверь.

— Я собираюсь приготовить ей что-нибудь в качестве извинений. Суженые приносят еду, подарки и другие приятные вещи своим регинам, чтобы поднять им настроение, верно?

— Как та розовая сумочка.

При воспоминании об этой сумке у меня сводит желудок. Из-за того, что случилось, когда я положил её к ногам Аурелии. Как она убежала от нас в том лесу, а мы погнались за ней и невольно заманили прямо в руки Лайла, который схватил её и притащил сюда. Я был так зол в тот день. Если Аурелия рассказала об этом Минни… значит, это что-то для нее значило. Я прочищаю горло.

— Еда, — настаиваю я. — Я не могу искать рецепты

— Посыпки.

— Что?

— Разноцветный сахарный горошек. Она хихикала, когда мы в последний раз видели его в буфете. Думаю… — она замолкает и ее взгляд устремляется куда-то вдаль.

Я наклоняюсь, пытаясь сравняться с ней ростом, но она намного ниже меня.

— Мин-ни, — тяну я нетерпеливо.

— Думаю, посыпка напомнила ей волшебный хлеб из детства. Из того времени, когда еще… все было хорошо. Все дети любят такое.

— Что такое «Волшебный хлеб»?

Она таращится на меня, как рыба-иглобрюх.

— Ты не знаешь, что такое волшебный хлеб?

Мое рычание мягкое, но все же достаточно угрожающее, чтобы дать ей понять, что мне не нравится, когда меня считают идиотом.

Затем происходит нечто чрезвычайно необычное: лицо Минни смягчается, словно от печали. Ее голос похож на мяуканье, когда она заявляет:

— В детстве ты никогда не ел волшебный хлеб.

— Нет, — решительно отвечаю я.

Она делает глубокий вдох и выдыхает, как это делает Коса, когда вот-вот сорвется.

— Тогда давай. Где тот контрабандный телефон, который, я знаю, у тебя есть? Я тебе покажу.

Четыре часа спустя я возвращаюсь к своей Регине, гордый как индюк, с бумажной тарелкой, которую держу на коленях, пока плыву к ней на старой драконьей лодке. На этот раз я взял с собой Юджина в его новеньких, сделанных на заказ очках. Цыпленок знает, в чём его задача, а я не хочу, чтобы Аурелия оставалась одна, пока мы все на занятиях.

Моя Регина и Генри лежат в тех же позах, в каких я их и оставил, что начинает меня беспокоить, поскольку это означает, что она не двигалась весь день?

Как только лодка скользит вверх по склону, Генри бросается прямо ко мне, пища, как добыча, вероятно, возбужденный всеми цветами радуги на тарелке.

Он такой мягкий, с крошечными косточками, что я, наверное, даже не замечу…

Словно зная, о чем я думаю, Аурелия издает резкий рык, и я выныриваю из своих фантазий. Генри левитирует обратно к ней и укоризненно смотрит на меня.

Стараясь на него не смотреть, я улыбаюсь ей и направляюсь к назначенному мне безопасному месту недалеко от ее гнезда, и прошу Юджина сесть рядом со мной.

— Регина, я испек печенье! Смотри, на нём посыпка и маленькие звёздочки, видишь? Минни мне помогла. Она сказала, что ничего страшного, если оно будет похоже на Австралию. У меня не очень хорошо получается круглая форма, но Австралию я сделать могу, если мы не будем обращать внимания на Тасманию. И… — я взволнованно показываю на треугольники хлеба, намазанные маслом и обсыпанные мелкими сахарными шариками. Мне пришлось съесть несколько первых кусков, потому что я слишком сильно надавил ножом для масла и порвал хлеб. — Волшебный хлеб! — объявляю я и опускаюсь на колени, чтобы подвинуть тарелку как можно ближе к ней.

Она моргает, глядя в тарелку, но не двигается с места.

Я снова наклоняюсь вперед, опираясь на колени, на этот раз слегка придвигаясь, чтобы пододвинуть тарелку чуть ближе.

Моя регина недовольно рычит, и я откидываюсь обратно на корточки. Генри издает вопросительный писк, и когда она не отвечает, он осторожно левитирует к тарелке и, не сводя с меня глаз, наклоняется, чтобы подхватить клювом крошечную сахарную звездочку, а затем летит обратно к Аурелии. Он предлагает звездочку, зависая прямо у ее рта, словно хочет скормить ее ей.

Аурелия открывает свой красивый рот, полный клыков, и Генри опускает звездочку ей на язык. Она закрывает пасть и двигает языком, проглатывая сахарную крошку.

Что-то сжимается у меня в груди.

Это должен быть я. Кормить ее, расчесывать шерсть, обнимать.

— Генри, ты грязный ублюдок, — ворчу я, придвигая тарелку обратно к себе. С минуту я смотрю на нее, пытаясь найти решение, а потом отрываю кусочек волшебного хлеба и машу им в воздухе.

— Давай, нимпин. Возьми это и передай моей Регине.

Генри подозрительно смотрит на меня. Его гигантские глаза слишком велики для его головы, а значит, он отлично видит в тусклом свете этой пещеры. Но он не делает ни шагу навстречу.

— Подозрительный маленький говнюк, да? — говорю я. — Ну, тогда ты не такой тупой, каким кажешься. Готов?

Как можно медленнее подбрасываю кусочек в воздухе, и крошечное существо взмывает вверх, хватая хлеб клювом на лету. Он предлагает его моей Регине, и она открывает свой сладкий ротик.

Удовлетворенный, я снова плюхаюсь на задницу, и мы с Генри начинаем нашу игру.

Глава 7

Лайл

— Прошла неделя, Лайл. Тебе нужно с ней увидеться.

Директриса Селеста Агниос криво улыбается мне красными губами, сидя за своим столом. Я сижу в её кабинете на невидимом верхнем этаже центрального здания Академии Анимус. О том, чтобы фениксу доверили охранять особняк дракона, не могло быть и речи, пока предок Селесты не помог семье Дрейкарис в тяжёлой ситуации много поколений назад. Поскольку популяция драконов сокращалась, а род Дрейкарис вымирал, земля перешла во владение рода Агниос. Особняк, построенный драконами, относился к ней как к хозяйке дома, лишь изредка устраивая небольшие истерики. Я полагаю, что принадлежность Селесты к одному из мифических орденов сделала этот переход более плавным. Никто на самом деле не знает, насколько велика сила фениксов, потому что они ведут себя тихо и скрытно, как и драконы. Наблюдение за брачными узами между анималия делает их достаточно могущественными, и неудивительно, что нашлись люди, которые захотели их контролировать. Именно по этой причине Селеста заперлась здесь.

Но теперь в Академии живут три существа из мифических орденов. Интересно, не по этой ли причине особняк позволил Аурелии получить доступ к одной из своих потайных комнат? Вокруг школы и под ней спрятано множество таких проходов и помещений, но дух, который управляет этим местом, редко предоставляет ограниченный доступ ученикам.

Я встречаю игривый золотистый взгляд Селесты и спокойно отвечаю:

— Мы все еще не вышли сухими из воды, Селеста. Мои голосовые сообщения полны угроз и допросов. Первый судебный запрет фениксов за последние десятилетия вызвал у всех крайнее любопытство.

И переполох.

Мне удалось избежать вопросов от других студентов, сказав им, что я поместил Аурелию в одиночную камеру. Истолковали ли они это как наказание или меру безопасности, для меня не имело значения.

СМИ заполняли мой почтовый ящик всю неделю, и хотя мне удавалось избегать публичных заявлений, время поджимало.

Как лицо Академии для потенциальных диких и преступников, я всю свою карьеру поддерживал хорошие отношения со средствами массовой информации. Я рассказывал о своих программах, показывал им мои тщательно собранные данные и показатели успешности. Один любопытный репортер, слишком глубоко копнувший в мое темное прошлое, сможет полностью пустить под откос все, над чем я работал. Все знали, что я попал в тюрьму Блэкуотер десять лет назад, но не более того. Никто не знал всей истории о том, что было до этого. И я собираюсь и дальше хранить ее в тайне.

Ответ Селесты, как всегда, ровный и уверенный.

— Двор Феникса сделал свое заявление. Мы ведем расследование. Это на некоторое время успокоит Совет.

Даже Мейс Нага был вынужден прекратить свои протесты после того, как Селеста разослала сообщение по всему штату с помощью огня феникса. Хотел бы я увидеть выражение лица Змеиного Короля, когда он увидел слова, написанные лижущим красным пламенем, достаточно ярким, чтобы обжечь сетчатку глаза

Древний и благородный суд Феникса настоящим налагает официальный судебный запрет на казнь Аурелии Аквинат, до проведения расследования. Дополнительное уведомление будет направлено позднее.

Своевременно и точно. Но в то же время расплывчато. Это раздражает коварного отца Аурелии. И мы еще считали, что этот зверь пытался улучшить Змеиный Двор для блага своего народа.

— Но как долго продлится запрет? — спрашиваю я.

— Столько, сколько потребуется, чтобы решить, что делать дальше с нашей… ситуацией.

Совет вмешается, как только у них появится такая возможность, и мы оба это знаем.

Селеста смотрит на мою подергивающуюся ногу, и я перестаю ерзать под ее проницательным взглядом. Она всегда умела читать меня лучше, чем кто-либо другой. С того первого дня, как я встретил ее в трудный период своей жизни, она стала для меня наставницей, не совсем матерью, скорее строгой тетушкой. Она дала мне шанс, когда я был готов броситься на эшафот.

— Ты беспокоишься о том, какой эффект она произведет на тебя. Боишься, что она тебя спровоцирует.

Я не отвечаю, гадая, как, черт возьми, мне на это реагировать. Но Селеста слишком хорошо меня знает и продолжает своим неизменно спокойным голосом:

— Думаю, ей пойдет на пользу твое присутствие. Регина она тебе или нет, но ученице нужны ты и твои особые навыки. Ты придешь ей на помощь.

Что-то внутри меня немного успокаивается от её приказа. Аурелия — всего лишь проблемная ученица, которой нужны мои наставления. Коррекционные наставления. Я слежу за ситуацией издалека. Минни и другие анимы почти постоянно находятся рядом с ней, в том числе и ночью. Они её преданные друзья. Дикарь, с другой стороны, решил, что она ему нужна, и стал просто одержим ею. Он достаточно часто ходит на занятия, так что мне не приходится его подгонять, но каждый вечер он спешит к своей Регине. Я должен был догадаться, что его волчьи инстинкты приведут его к ней. Что он первым из нас поддастся. Но у остальных больше здравого ума, и если мы будем осторожны, то он останется единственным.

Я поднимаюсь со своего места, одергивая манжеты пиджака.

— Что ж, хорошо. Я сделаю обход своих бешеных студентов, а потом навещу ее.

Селеста величественно кивает, уголки ее губ подрагивают от обуреваемых мыслей.

— Как долго я ждала, Лайл. Как долго мы ждали.

Академия Анимус наиболее известна своей флагманской программой повышения адаптации и цивилизованности в обществе. Моя команда, отобранная мной собственноручно, состоит из увлеченных и опытных людей, помогающих молодым анималия стать лучшими версиями себя. Я редко провожу занятия, потому что выбрал для школы лучших учителей.

Но с бешеными учениками я разбираюсь напрямую. Не существует структуры, учебника или учебного пособия, которые знали бы, как освободить человеческий разум от звериного гнета. Я считаю это скорее видом искусства, чем наукой.

Рик, мой ветеринар и зоолог, — единственный человек, которому я разрешаю спускаться в подземную систему непроницаемых стеклянных помещений, которые я построил, когда Селеста назначила меня своим заместителем четыре года назад.

— Добрый день, Лайл, — весело говорит Рик, вручая мне блокнот со своими ночными заметками для группы. — Комнаты убраны, ученики накормлены. Титус сегодня в лучшем настроении, мы даже немного поплавали. Ночью Томас нарисовал несколько картин, в основном гигантских монструозных змей. Ничего нового. Все остальные спали.

Я благодарю его, и он отправляется спать, весело помахав Титусу на прощание.

Бешеный тигр, в свою очередь, лежит на кровати в обнаженном человеческом обличье и хмуро смотрит на меня. Спустя недели его кожа наконец-то очистилась от грязи. Вопреки распространенному мнению, большие кошки любят плавать, и я построил соединенный бассейн в надежде на то, что они смогут хоть как-то соблюдать некоторые правила гигиены. В каждой комнате есть разнообразные растения, а также сенсорные предметы, личные вещи из дома и фотографии их семьи, которые помогут им вспомнить, кто они такие.

Подходя к стеклянной стене, отделяющей его комнату от остальной части пещеры, я говорю через переговорные отверстия:

— Как ты себя чувствуешь сегодня, Титус?

Тигр ворчит на меня из-под густой черной бороды и лохматых волос. Он стискивает квадратную челюсть, словно сама мысль о просьбе ему ненавистна.

— Теперь еще еды.

За последние три месяца мне удалось значительно увеличить его словарный запас. В отличие от некоторых других моих студентов, Титус хочет быть человеком. Он также довольно умен, что помогает, но высокомерен, что мешает. После собственного расследования я обнаружил, что его бешенство появилось совсем недавно. Большую часть своей жизни он был просто диким, но мне еще предстоит узнать, что вызвало этот приступ бешенства.

— Еще еды? — я улыбаюсь ему. — Назови мне новое слово, Титус, — я киваю на его ноутбук на столе рядом с телевизором, куда я записал для него слова на неделю. — И я дам тебе целую козу для охоты.

Я прекрасно знаю, что он умеет читать, даже если он притворялся, что это не так, когда впервые попал сюда.

Мы с Титусом немного беседуем, прежде чем я приказываю охранникам доставить козу через кухонный лифт. Убедившись, что Титус будет гоняться за своей добычей по саду, примыкающему к его комнате, я приступаю к занятиям с другими бешеными студентами. Здесь их несколько, все анимусы, последний — Томас Крайт, змей.

Все они добились хорошего прогресса, и, если моя оценка верна, я смогу представить школе по крайней мере двоих из них через несколько недель.

После обхода я возвращаюсь на поверхность и иду прямиком в общежитие «Анима».

Я направляюсь к старому готическому зданию в пять этажей, которое было частью первоначальной постройки, в поисках того, что на прошлой неделе вызвало ажиотаж среди студентов. Пещера Аурелии — не единственное нововведение, которое Академия сочла нужным внедрить.

— Заместитель директора, — раздается хриплое металлическое чириканье над входом в общежитие «Анима».

Я резко останавливаюсь и смотрю на приземистую чугунную горгулью, примостившуюся над стеклянными дверями.

— Будь я проклят, — говорю я, глядя на существо. Оно всегда было здесь, по крайней мере, неодушевленная голова. Постоянный, молчаливый наблюдатель за теми, кто входил или выходил из общежития. Только сейчас это переросло в новую жизнь, в полноценное тело и все с этим связанное.

— С превеликим удовольствием, — не это, а она, судя по набухшим грудям под отсутствующей шеей. У нее круглое, как у херувима, лицо с крючковатым носом и тонкие, как у летучей мыши, крылья.

— Ты новенькая, — медленно замечаю я. Я имею в виду не только создание новой архитектуры, но и тот факт, что школа впервые создала нечто, что может говорить.

— Это было необходимо, — шмыгает она своим большим носом. — После того, как некий психованный волк решил заложить взрывчатку у основания нашего жилища.

Повезло, что Ксандер вовремя поймал Дикаря.

— Ну, мы же не позволим этому случиться впредь, правда? — спрашиваю я, проводя своей карточкой по входу в общежитие. Дверь щелкает, и я открываю ее.

— Так точно, заместитель директора. Абсолютнейше так точно. Вы собираетесь навестить леди Костеплет?

Я замираю.

Темная, первобытная ярость вырывается из глубины моих костей, и я подавляю ее всей мощью десятилетней холодной и жесткой дисциплины. Немного поодаль патрулируют охранники, но, к счастью, все они за пределами слышимости. Медленно и бесшумно я закрываю дверь и делаю шаг назад, чтобы взглянуть на горгулью.

Она заметно сглатывает.

Мой голос мягок, как шепот.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я. Ибо, несомненно, у этой штуки есть имя, и мне внезапно понадобилось его знать.

Она вздрагивает от моего тона, затем начинает болтать, словно это залог спасения ее жизни.

— Кристина, к вашим услугам, сэр. В честь леди Кристины Дрейкарис, драконессы дома из тысяча девятьсот сорок…

Я прерываю ее словами, пропитанными холодной угрозой.

— Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Кристина, — ее рот захлопывается, а глаза расширяются, уставившись на меня сверху вниз. — Ни слова о том, что находится в пещере под этим зданием, не сорвется с твоих губ. Никогда. Это ясно?

— Рот на молнии, сэр.

Я пристально смотрю на нее.

— Если ты хоть словом обмолвишься об этом с кем-то, живым или мёртвым, я собственноручно оторву твою голову от этого здания и сотру в порошок. Это понятно. — Не вопрос.

— Порошок, сэр, порошок. Так точно.

Я не осознаю, что мое сердце бешено колотится, пока не оказываюсь в здании с кондиционером и за мной не захлопывается дверь.

Матерясь сквозь зубы, я следую указаниям Селесты и поднимаюсь на третий этаж, где меня пропускает потайная драконья дверь. В драконьих особняках полно таких хитростей и секретов, даже школа разумна. Вполне вероятно, что Академия сама создала этот вход и показала его Аурелии, чтобы та могла им пользоваться. Мои собственные комнаты появились таким же образом, когда школа решила принять меня в первый же день.

Эта непредсказуемость могла бы меня раздражать, если бы не разумность школы, с ней было легко договориться, и, похоже, она вполне довольна моими традиционными манерами. Школа имеет старомодный характер, что мы оба, кажется, ценим. Эти нововведения могут выбивать из колеи, но они полезны. Кристина теперь будет служить мне дополнительной парой глаз. Еще один уровень безопасности поверх уже существующих слоев магии.

Однако то, что школа знает, что собой представляет Аурелия… Мне придется поразмыслить над этим в другой раз.

Я уже плыл по каналу с искрящейся голубой водой, когда увидел ее.

У меня перехватывает дыхание. Каждый волосок на моем теле встает дыбом. Весло застывает в руках, совершенно забытое.

Возможно, дело в том, что она сидит в позе сфинкса, неестественно неподвижная, золотистый мех — зеркальное отражение моего собственного. Возможно, дело в низком гуле силы, которая пульсирует по всей пещере, как ровный бой старого барабана. Он отдается в моих ушах, тяжело и размеренно.

Я ожидал увидеть опустошенную от страха девушку, согнутую под гнетом ужаса перед племенным загоном. Но передо мной сидит королева, пристально взирающая на меня, словно ожидающая. Оценивающая. Осуждающая.

Эти глаза. Эти потрясающие голубые глаза, в которых я раньше видел вспышки гнева, печаль или игривый блеск, теперь превратились в тлеющие угли. Словно перегоревшие от мощного жара угли.

Как будто она привела свое тело в боевую готовность вплоть до скелета.

Аурелия снова скрыла свой брачный знак, что, без сомнения, является частью таинственной силы, которой наделили ее предки из рода Костеплетов. Но эта метка отпечаталась в моей памяти так, словно она сама приложила к моему телу раскаленное добела клеймо. Я знаю, что она там. Я знаю, что она на ее коже, как и на моей, и воспоминание об этом вызывает у моего анимуса дикий рев.

Что-то большее, чем я сам, заставляет меня опуститься перед ней прямо на каменный пол. Что я и делаю. Я выпрыгиваю из лодки и сажусь перед львицей в своем деловом костюме. Смотрю на ее золотистый мех, длинные белые усы, очень царственную позу.

Бессознательно я начинаю говорить с ней мягким, как пух, тоном:

— Некоторые люди считают, что бешенство означает потерю контроля. Что, когда звери доведены до безумия, они… превращаются в тень самих себя.

Я делаю глубокий вдох через нос.

— Это не так, мисс Аквинат, — я внимательно слежу за ее реакцией на то, что использовал официальную фамилию, но ничего не происходит. Называть ее по имени кажется… запретным. Меня пробирает дрожь, но я подавляю ее.

— Я знаю, что это на самом деле. Защита. Самосохранение. Наши звери защищают нас единственным известным им способом. Самым первобытным способом.

Она даже не моргает. И мне приходится выдержать осуждение в этих мерцающих голубых глазах.

Не думаю, что мои слова доходят до нее. Я не вижу узнавания в ее затуманенном взгляде. Но, возможно, где-то внутри львицы человеческая Аурелия слушает. Эта свирепая девчонка, настойчиво бросающая мне вызов на каждом шагу.

Внезапно я замечаю, что происходит в остальной части пещеры. Беспорядочное нагромождение одеял, подушек, мягких игрушек и выброшенных упаковок от еды недельного запаса. Одна из плюшевых игрушек пахнет новизной — без сомнения, это подарок от Дикаря. Маленький розовый волчонок со стеклянными глазами, которые вручную покрасили в голубой цвет. Нимпин Генри сидит у передней лапы Аурелии и сонно моргает на меня большими глазами.

А перед ними стоит поднос с чашкой и блюдцем, которые, наверняка, принесли из столовой ее друзья. Но моё внимание привлекает запах, исходящий от чашки. Майло. Шоколадно-солодовый напиток, который у меня в списке обязательных поставок, потому что он очень популярен, особенно среди младших студентов перед сном.

Воспоминание манит, далекое, но… обжигающее.

Глубоко внутри меня гремят цепи, за которыми следует низкое громовое рычание.

Внезапное желание разбить этот фарфор вдребезги почти переполняет меня. Генри вопросительно пищит, и я вырываюсь из оков памяти.

— Я просто думал о «Майло», — говорю я ему. — Я знал девушку, которая пила его из точно такого же чайного сервиза.

Аурелия моргает, глядя на меня, и я гадаю, понимает ли она, кто я для нее. Кем я должен быть для нее. Интересно, злится ли она из-за того, что ее суженые отдали ее отцу. Поправка: попытались отдать.

Без сомнения, именно это довело Аурелию до такого состояния.

Вздыхая, я вспоминаю шестьдесят два электронных письма в моем почтовом ящике, на которые нужно ответить.

Я уже собираюсь встать, когда Аурелия тихо и низко рычит. Я замираю и смотрю на нее. К моему крайнему удивлению, она поднимается на ноги, делает пять шагов, разделяющих нас, разворачивается и садится рядом со мной. Ее мягкое и теплое тело прижимается к моему бедру, а затем она кладет голову мне на колено.

Все мое существо замирает, озадаченное этим совершенно неожиданным действием.

Я сглатываю при виде того, как она лежит на мне. От тепла, которое распространяется не только по моей ноге, но и по всем остальным частям моего тела. Я снова сглатываю. Затем прочищаю горло.

Она начинает мурлыкать.

Хотя человек может меня ненавидеть, ее анима явно не испытывает того же.

Генри устраивается по другую сторону от нее, комочек голубого пуха среди золота. Меня охватывает странное желание. Аурелия, возможно, ничего из этого не вспомнит, и все сказанное здесь и сейчас вряд ли будет воспроизведено между нами. Это заставляет моего анимуса мурлыкать, несмотря на стальные оковы. У него развязывается язык.

Стараясь не прикасаться к ней, я шепчу слова, которые никогда не думал произносить.

Глава 8

Лайл

Одно из моих самых ранних детских воспоминаний — как мы с братьями и сестрами пили по вечерам «Майло».

Там была человеческая девочка, дочь мужчины, который владел нелегальным парком дикой природы, где я родился. Мама Скай давала ей перед сном горячий Майло, а она прокрадывалась к клеткам с детенышами и выливала половину своей кружки в нашу кормушку.

Четверо моих братьев и сестер и я сбивались вокруг блюдца и лакали так быстро, как только могли. Скай хихикала и называла нас «глупыми малышами», а еще часто рассказывала о том, как прошел ее день. Казалось, ей совсем не с кем было поговорить.

Это хорошее воспоминание, несмотря на ад, который там творился.

«Заповедник дикой природы Ульмана», так называлось это место. У них были «Всевозможные коалы, вомбаты, тасманские дьяволы и уникальный прайд львов, которые проявляют удивительные интеллектуальные способности семь дней в неделю с девяти до трех».

Я так и не узнал, как моя мать, ее жена и двое мужей оказались в клетках Ульмана. Нам не разрешали общаться с нашими родителями, и я даже не знал, как они выглядят в человеческом обличье, потому что нам было запрещено превращаться.

Моя мать родила три помета в своей звериной форме. Такое было немыслимо до того, как Фредрик Ульман, известный биолог, исследователь и фанат львов, заставил это произойти.

Его любимым инструментом был электрошокер для крупного рогатого скота, настроенный на высокое напряжение для взрослых львов и на низкое для новорожденных львят. Его методы работали настолько хорошо, что мы вообще больше не принимали человеческий облик. Но вместо того, чтобы полностью превращать нас в животных, Ульман сохранял наш человеческий разум с помощью своего стиля дрессировки. Электричество в качестве наказания и еда в качестве поощрения.

Нас держали в вольерах на открытом воздухе: родителей — во взрослой клетке, а детей — в клетках для детенышей. Когда мы перестали кормиться из бутылочки, он перевел нас в клетки для подростков.

Ульманы учили детенышей читать, писать и рисовать. Это было частью трюков, которые он заставлял нас показывать туристам, посещавшим «заповедник» дикой природы каждый день. Это был один из последних сохранившихся парков такого рода, остальные расформировало правительство в 80-х годах. Но Ульману с его связями и расположением в регионе каким-то образом удалось сохранить своих «питомцев», как он нас называл.

В отличие от других анималия, мы все родились львятами и сразу же были отняты у матери для искусственного вскармливания и дрессировки.

Каждый раз, когда мы перекидывались в наши человеческие формы, нас били током, чтобы заставить перекинуться обратно. Каждый раз, когда мы засыпали и перевоплощались, нас снова били током.

Такого рода тренировки лучше всего действуют на детенышей, но мы взрослели медленнее, чем люди. Большинству из нас потребовалось около четырех лет, чтобы привыкнуть оставаться в кошачьей форме во время сна.

Если бы мы не научились, недостаток сна свел бы нас всех с ума. Те, кто не научился, исчезли.

Всё потому, что Ульман хотел, чтобы мы сохраняли свои человеческие когнитивные функции для представлений, которые он устраивал для туристов. Нам было сложно, но дети легко адаптируются, и мы научились читать, писать и думать, даже находясь в звериной форме.

Двое детей и жена Ульмана помогали нас воспитывать, но его младшая, Скай, питала особую симпатию к детенышам, как это часто бывает у маленьких девочек. Она помогала тренировать нас, используя электронные кнопки, которые при нажатии произносили слова. Мы, детеныши, бегали по арене и обращались к аудитории с помощью этих кнопок. Публика задавала нам глупые вопросы, иногда простые математические уравнения, и мы отвечали.

Они смеялись, они хлопали. Мы возвращались в нашу клетку и делали то же самое на следующий день. Наши родители выполняли другие, более опасные трюки, чтобы привлечь толпу. Раз в неделю Ульман устраивал «Убийственное сафари», во время которого люди разъезжали на грузовиках для сафари и охотились на них с пейнтбольными ружьями. Если в наших родителей попадали, они должны были упасть и притвориться мёртвыми. Тогда мне это казалось забавным. По крайней мере, они могли бегать, в то время как нас, детенышей, держали в маленьких клетках.

Однажды, когда мне было восемь, кто-то из зрителей задал странный вопрос.

— Тебе нравится здесь жить?

К тому возрасту я немного осмелел и сразу же нажал лапой кнопку «нет».

Вся аудитория замолчала.

Той ночью Ульман забрал меня от моих братьев и сестер и заставил спать в одиночку.

— В следующий раз соври, — сказал он, приставляя электрошокер к моему лицу.

Можно подумать, что после многих лет применения электрошока можно привыкнуть к нему, но от этого боль не становится меньше. Он пронзил мое маленькое тело, и меня швырнуло на пол клетки.

Когда отец Скай ушел, я задал ей вопрос с помощью кнопок.

— Разве лгать не плохо?

— Ты животное, — упрекнула она. — Откуда ты знаешь, что хорошо, а что плохо? Все, что люди вам говорят — правильно, иначе и быть не может.

Но я ей не совсем поверил. Не знаю, что отличало меня от моих братьев и сестер, но я несколько раз задавал Ульману вопросы. Я даже использовал кнопки, чтобы обращаться к толпе способами, которые были запрещены. Возможно, мои гормоны должны были вот-вот взыграть. Не знаю.

В конце концов Ульману надоели мои расспросы. Я был любимцем публики, и он не хотел от меня избавляться, потому что я никогда не был агрессивен по отношению к нему. Поэтому он сделал то, что, как он знал, заставит меня прислушаться.

Он забрал меня от семьи.

Я был накачан успокоительными, но не спал и чувствовал страх на каждом шагу. Поездка в аэропорт. Погрузка в странное транспортное средство, от которого болели уши и которое издавало громкие звуки, пока скользило по небу. У Ульмана были какие-то дела на нелегальной бойцовской арене для детенышей, где он заставил меня смотреть, как дети в человеческой форме когтями и клыками избивают и разрывают друг друга до крови.

Он наклонился и сказал мне в маленькое львиное ухо:

— Вот что случается с детенышами, которые плохо себя ведут, Лайл. Вот что случится с твоими младшими братьями и сестрами, если ты не будешь делать то, что тебе говорят.

Так я и сделал. Я был идеальным маленьким львенком долгое, долгое время.

Дыхание Аурелии становится глубоким и тяжелым ото сна. Я пристально смотрю на нее какое-то время, ожидая, что она снова примет свой человеческий облик. Все мои чувства обострены до предела.

Но она остается львицей.

Из меня вырывается низкий и протяжный вздох.

— Но это история для другого раза, — осторожно снимаю ее голову со своего колена и кладу на каменный пол.

Поднимаясь на ноги, я вдруг чувствую странную легкость, словно с моих плеч свалилось какое-то старое закоренелое бремя.

— Я вернусь завтра, и мы снова поговорим. Возможно, о более приятных вещах.

По пути к выходу я замечаю ореол ярко-розовых волос, мелькающий на пороге двери-обманки.

— Мисс Деви.

Она спотыкается, но остается на ногах, ухитряясь удержать свою блестящую розовую папку и охапку бумажных пакетов. Мой нос подсказывает мне, что они наполнены круассанами с ветчиной и сыром.

— О, Богиня! Простите. Здравствуйте, сэр, — застенчиво говорит она, моргая подведенными глазами.

Я оценивающе смотрю на тигрицу. Под глазами мешки, коричневая кожа имеет пепельный оттенок.

— Когда я задам вам вопрос, мисс Деви, я хочу, чтобы вы ответили честно, вы понимаете?

Ее глаза расширяются, прежде чем она берет себя в руки, шурша пакетами.

— Конечно, сэр.

— Как долго мисс Аквинат находится в своей измененной форме?

Минни моргает раз, другой, затем трет глаза запястьем.

— Эм, я не… Я вообще не видела, чтобы она принимала человеческий облик, сэр.

— За всю неделю?

Она сглатывает и качает головой.

— Даже когда спит?

Минни снова качает головой.

Холодная струйка страха пробегает по моему позвоночнику, и, судя по нервному взгляду Минни, она тоже знает, что это значит. Чем дольше зверь остается в своей измененной форме, тем быстрее он рискует стать измененным. То есть, полностью потерять свою человечность. Потерять способность или желание вернуться в человеческий облик. Даже мои бешеные ученики перекидываются во сне.

По тому, как Минни прикусывает губу, она понимает, что поставлено на карту.

— Никаких превращений, — строго говорю я ей. — Ни для тебя, ни для других анима. Разговаривайте с ней как можно больше. Прикасайтесь к ней как можно чаще. Попробуйте напомнить ей, кто она такая.

И хотя Минни охотно кивает, я знаю, что вдобавок ко всему этому у нее есть личные проблемы.

— И я не хочу, чтобы вы там спали. Вам всем нужно как следует выспаться, — на этот раз она кивает не так охотно.

Она хороший друг для Аурелии. Я специально выбирал, когда распределял их по комнатам.

Обходя ее, я кидаю через плечо:

— И Минни?

— Да, сэр?

— Ни слова об этом. Никому.

Глава 9

Анима Аурелии

Я знаю, что он мой. Лев, заковавший себя в цепи. У меня нет сил утешить его измученную душу, но я могу согреть его своим телом. Поэтому, когда он приходит посидеть со мной, я ложусь рядом с ним.

Волк, который носит человеческую шкуру, тоже мой, но он не похож на льва. Он полон жизни, а у меня нет сил играть с ним так, как он того хочет.

Он приносит мне еду, которую я не хочу есть. Он произносит своим человеческим ртом звуки, которые я не желаю слышать.

Я должна сосредоточиться. Должна сконцентрироваться.

Пальцы, что тянутся ко мне, превратились в клыки, острые, как бритва, они царапают, царапают и царапают. Скребут мои щиты, в поисках любой бреши, любой слабости. Я чувствую, что они пришли издалека, но они сильны, а черная рука, которая ими управляет, безжалостна. У меня нет выбора, кроме как зарыться глубоко в недра моего зверя, напрягая семь слоев защиты.

Но они держатся.

Оберегай нас. Оберегай нас. Оберегай нас.

Эту песню я пою даже во сне.

Мои сестры уходят днем, а когда возвращаются ночью, то приносят в мое гнездо яркие пушистые вещи, которые защищают от холода, не имеющего ничего общего с температурой в пещере. Они также приносят еду, но она кажется мне пеплом на языке и едва придает сил, чтобы держаться на плаву.

И вот однажды моя сестра-тигрица приносит что-то в мое гнездо, она нервничает, неуверенно глядя на меня. У меня сразу возникают подозрения.

— Аурелия, мы не хотим, чтобы ты подхватила блох в этом сыром месте, — мягко говорит моя сестра-тигрица. — Тебе нужно это лекарство, чтобы держать их подальше от себя.

Несмотря на ее миролюбивый тон, я улавливаю отвратительный запах из тюбика, который она держит в руках. Я предупреждающе рычу, когда она приближается, и тигрица замирает.

— Дай мне попробовать, — говорит мой игривый волк, выхватывая вещество у нее из рук. Он медленно и уважительно приближается ко мне на коленях, показывая, что не собирается нападать. Мой птенец взлетает вверх, издавая успокаивающие звуки мне в ухо.

Волк протягивает руку.

Резкий запах заполняет мой нос, как кислота.

Повинуясь инстинкту, я наношу удар, щелкая челюстями и впиваясь ими в человеческую плоть. Рот наполняется кровью, и мой птенец визжит, заставляя меня в ужасе замереть.

Волк отскакивает назад, сначала уставившись на свою искалеченную человеческую руку, из которой обильно капает кровь, а затем снова поворачивается ко мне.

Но в воздухе нет запаха страха и боли. Вместо этого на его лице читается простая человеческая радость.

У моего игривого волка не все в порядке с головой.

Сбитая с толку, я обнажаю окровавленные зубы и шиплю на него. Мой птенец неодобрительно пищит. Я утыкаюсь в него носом в знак извинения, а затем снова обращаю внимание на своего волка.

Он отличается от моего льва. Они оба опасные, мужественные самцы, которые носят силу под кожей и внушают страх моим сестрам по стае. Но если мой лев — это прочная мраморная стена, которая поддерживает меня, то мой волк — это постоянно меняющийся сгусток силы. Он всегда в движении, всегда думает.

Волк зализывает рану, которую я нанесла его человеческой руке, и я вижу, как его язык скользит по золотистой коже без шерсти, как исчезает кровь, оставляя неровные края плоти. Даже с травмой он не теряет своей силы.

Нетерпеливо фыркнув, я вылезаю из своего гнезда и подкрадываюсь к нему. Он прекращает вылизывание и смотрит на меня с неестественным блеском в глазах. Странный, сумасшедший волк. Я позволяю струйке своей силы потянуться к нему. Она находит его рану и исцеляет, ровно настолько, чтобы остановить кровотечение. Это все, чем я могу поделиться. Края моих губ смыкаются, и я понимаю, что он не переставал пялиться на меня. Раздраженно рыкнув, ложусь рядом с ним, ясно давая понять, чтобы он сел рядом со мной.

Прикосновение его обнаженной кожи к моему меху успокаивает. От этого по моему телу пробегает волна энергии, и разум немного проясняется.

Он что-то бормочет, но я слишком устала, чтобы расслышать. Его голос подобен ласковому прикосновению языка к моему уставшему сердцу.

Царап. Царап. Царап. Эти клыки всегда здесь. Всегда ждут. Всегда причиняют боль.

Я держусь поближе к волку и отступаю туда, где безопасно, зарываюсь все глубже и глубже, пока эти мерзкие, ядовитые клыки не отказываются от своих планов на сегодня.

Глава 10

Коса

Луна целует мою обнаженную кожу, когда я выхожу из бушующих волн и ступаю на песчаный берег. Ночной воздух свеж, и я чувствую смену времен года. Ксандер сидит на берегу с косяком в руке и смотрит на бурлящую воду этими белыми шарами, похожими на маленькие факелы в темноте. Мой маяк, указывающий мне путь домой.

Кровавый контракт Мейса Наги исчез с моей кожи, но его отголоски все еще скользили под ней. Мрачные и отвратительные. Они бурлили в моей крови, как масло в воде. Единственный способ избавиться от этого осадка — смыть его в глубинах. Тихая тьма океанского чрева все исцелит. Именно так я себе представляю ощущения от настоящей материнской утробы. Где мысли — не более чем мимолетный шепот, и ничто не может причинить тебе вред. Это облегчение. Перезагрузка.

То, в чем я, кажется, нуждаюсь все больше и больше в последние дни.

Внизу нет никаких призраков. По крайней мере, для меня. Никаких притаившихся демонов, рычащих, рыщущих в моем сознании, готовых лишить меня рассудка.

Но на этот раз выход из соленой воды ощущается по-другому.

Я должен чувствовать спокойствие. Безмятежность. Кровь должна спокойно течь по артериям и плавно перекачиваться по камерам моего сердца.

Но что-то здесь не так.

И у меня есть мрачное подозрение, что ничто и никогда больше не будет по-настоящему правильным. Я чешу правую сторону шеи и вижу, как голова Ксандера слегка поворачивается в мою сторону, без сомнения, отслеживая движение.

Я слышу его низкое рычание сквозь шум разбивающихся волн. Выдохнув, я заставляю себя сосредоточиться на неотложных делах.

Нелегко заниматься делами, запершись в поместье драконов вдали от города. К счастью, у нас на земле полно зверей, которые хорошо знают свою работу.

Я нанял каждого из них, и все они присягнули мне на крови.

Два зверя встречают нас на вершине песчаных дюн, за ними припаркованы два черных джипа. Один из них — мой старый друг. Второй — новичок.

Руфус — ягуар, с которым я познакомился на заре своего бизнеса. Он пришёл ко мне, умоляя о помощи. Его дочь совершила почти смертельную ошибку, вступив в очень жестокую стаю. Как только я пометил их как добычу, все было кончено. Я спас его дочь, и Руфус поклялся мне в верности.

Второй мужчина — новичок в команде. Он открыто скользит взглядом по моему обнаженному телу, а затем смотрит мне прямо в глаза, и его аура переливается оранжевым, после чего переходит в красный. Вокруг его головы парит большое серое пятно.

Он протягивает руку, как будто хочет пожать мою.

Моя акула наносит удар, сжимая горло самца одной рукой и толкая назад, в джип, с такой силой, что ломается дверь.

Руфус в смятении качает головой и отступает назад, чтобы дать мне пространство.

Призрак мгновенно появляется рядом со мной, возбужденно хихикая.

— Убей его, пытай, разорви в клочья. Съешь его, уничтожь, режь, пока он не начнет умолять.

Я дышу, вслушиваясь в его хриплое дыхание, и успокаиваю свою ярость, глядя на этого зверя сверху вниз. Хотя мой поврежденный человеческий голос звучит грубо, голос моего анимуса — гортанный звук истинного хищника.

— Скажи мне свое имя, пума.

Он задыхается, пытаясь втянуть воздух, и бессильно цепляется за мою руку. Я слегка ослабляю давление.

— Джей-Джейсон, — лепечет он.

— Джейсон, — скрежещу я, приближая свое лицо к его. — Пялиться — это нехорошо.

— П-простите! Я сожалею, мистер Харкурос!

— Но видишь ли, это не единственная проблема, — я делаю паузу, рассматривая его ауру. — Я хочу поглотить твою ложь.

Глаза Джейсона становятся еще шире, его анимус бьется в зрачках. Я позволяю своей силе вырваться наружу, ощущая пульсацию сосудов и электрические импульсы в его теле. Я даю ему почувствовать, что я властвую над его кровью. Даю ему понять, насколько он беспомощен в этой ситуации.

— Сожри его лицо, — кричит призрак. — Вонзи зубы в его морду. Завладей им. Разорви его.

Боги, когда голоса в моей голове переходят в крик, действительно трудно сосредоточиться.

Джейсон, кажется, понимает, что не он здесь доминирующий зверь — ни в коем случае — и обмякает, его голова склоняется в сторону в знак покорности, подставляя мне шею.

У Руфуса начинается приступ паники, он задается вопросом, какого черта он упустил, когда завербовал это существо.

— Я знаю, на кого ты работаешь. Я чувствую его запах в твоей крови. Что Каин Клосон так хочет узнать?

Джейсон всхлипывает.

— Пожалуйста, — глаза пумы расширяются, когда он чувствует, как его кровяное давление поднимается все выше и выше.

Я пристально смотрю на него, наслаждаясь ощущением полного контроля над кровеносной системой моего врага. Его сердце бьется, как у кролика, часто и прерывисто, глаза моргают, когда крошечные кровеносные сосуды в сетчатке лопаются.

— О, боги, моя голова, — всхлипывает он, зажмуриваясь.

Проблема с таким высоким кровяным давлением в том, что оно вызывает сильную головную боль перед…

Карие глаза распахиваются, вылезая из орбит, а затем вся кровь из его тела выплескивается сквозь кожу на меня.

Руфус тихо ругается.

Этот тёплый душ немного притупляет мою жажду крови и проясняет разум. Я отпускаю то, что осталось от Джейсона, и его череп и плоть со шлепком падают на землю.

Я поворачиваюсь к Руфусу, который вздрагивает при виде своего босса, залитого пятью литрами крови.

— Простите, сэр, — честно говорит Руфус. — Мы не знали, что пума — подсадная утка. Он приехал из другого города!

— Это не твоя вина, — говорю я спокойно. Именно по этой причине они приводят их ко мне на утверждение. — Соскреби его с асфальта и отправь хозяину с моей благодарностью. Если Каин хочет поиграть, мы поиграем.

— Да, босс, — отвечает Руфус. Он давно привык к моему обращению со шпионами, и даже не вздрагивает, когда я киваю ему.

— Немного напряженный, да? — насмешливо протягивает Ксандер в моей голове.

Я игнорирую его.

— Есть новости, — говорит Руфус, откашливаясь. — Федералы совершили налет на один из наших складов.

— Который? — спрашиваю я.

— «Красная птица».

Это кодовое название одного из новых складов на недавно захваченной территории Полупернатого.

Я быстро подсчитываю. Это стоило нам по меньшей мере двадцати миллионов долларов. Товар пропал. Ксандер смотрит на меня, в его неоново-белых глазах читается расчет.

— Мейс недоволен потерей этой земли, — ворчит Ксандер в моей голове. — Настолько недоволен, что лучше сольет товар федералам, чем попытается забрать самостоятельно. Настолько недоволен, что заключил союз с кошкой.

По нашим законам, Ксандер убил Полупернатого, следовательно, эта земля принадлежит нам. В ту же ночь мы ясно дали это понять змеиному королю.

Но мы оба знаем, что Мейса толкает за грань не просто потеря земель Полупернатого, а скорее потеря чего-то более ценного, чем любая земля.

Костеплет.

Он надеялся, что она будет вести себя тихо и держаться в тени. Надеялся убрать Полупернатого с шахматной доски и получить кругленькую сумму. Но ситуация вышла из-под контроля. Он сделает все, что в его силах, чтобы вернуть ее. И у змей есть оружие, которое другие ордена даже представить себе не могут. Оружие, которое действует тайно, бесшумно, в темноте.

Змей, без сомнения, уже использует его.

Дикарь, должно быть, слушает и думает о том же, потому что я слышу его голос, приглушенный расстоянием, но все же отчетливый.

— Да, но у нас есть наша принцесса, так что…

— Мы не можем так это оставить, — рычит Ксандер. — Клиенты-люди не обрадуются, если сделка сорвется из-за того, что мы потеряли товар.

Но мне плевать на банду байкеров-людей, которым понадобилось оружие. Это волнует меня меньше всего. Но меня действительно волнует, что Мейс заключил союз с моим соседом.

Я прокручиваю в голове доступную мне информацию о Мейсе и Каине Клосоне.

Союз в нашей работе практически невозможен. Доминирующие самцы не любят делиться или быть в долгу у других доминирующих зверей. Поступать так — значит подчиняться. Но я подозреваю, что между Мейсом Нагой и Каином Клосоном что-то есть. Что-то, что связывает их настолько глубоко, что вытесняет их естественное стремление доминировать друг над другом.

Нечто настолько темное, что даже я, залитый кровью и лунным светом, содрогаюсь от одной мысли об этом.

Я смотрю на своего брата-дракона и стискиваю зубы.

Аурелия унаследовала свою силу Костеплета от матери, а это означает, что Мейс Нага был парой регины-костеплета.

У Мейса есть и другие сокровища, более ценные, чем долларовые монеты. Нам придется быть осторожными.

Такие мужчины, как я и Мейс, понимают, что такое долгая игра. В чем мой отец так и не смог до конца разобраться, к своему несчастью.

— Залегаем на дно, — твердо приказываю я.

— Да ты шутишь. Нам нужно отомстить⁠…

— Пока нет, Ксан.

Он смотрит на меня, пульсируя черно-красными вспышками огненной силы. Его постоянная ярость хорошо подпиталась моей маленькой демонстрацией, и сейчас ему нужно сражаться. Ему это необходимо, как мне морская вода.