Двуспальный гроб (СИ)

Глава семнадцатая, в которой на Амалию нисходят силы ада, позволяя ей расслышать три колдовских слова

Амалия работала губами и языком так ловко, что скоро у Синцевецкого не стало сил противиться приближающемуся оргазму. А когда мужчина испустил стон, сопровождавший извержение семени, дух вампирши покинул исполосованное тело Ирины и вошёл в него двумя жёлтыми огоньками. Сознание Синцевецкого помутилось. Одновременно лишилась чувств и Ирина.

Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая лишь хлопаньем дверей на сквозняке и раскатами грома.

Первой, как всегда, опомнилась Амалия. Она разлепила ресницы, вздохнула и попробовала пошевелить руками. Руки были крепко привязаны к подлокотникам. Вампирша кисло скривилась: забыла вовремя развязать учёному руки, и теперь мучайся, освобождайся как хочешь…

В комнате, розовато освещённой абажуром, царил разгром. Пол был забрызган кровью. Возле комода валялась отрезанная голова Юхана; труп Романа с разбитым черепом лежал ничком на ковровой дорожке; у самых ног Амалии простёрлась бесчувственная Ирина. Лицо девушки было сильно изрезано и кровоточило, окровавленная рубашка была порвана, в крови была вся грудь.

«Однако лихо он её отделал», — подумала Амалия, брезгливо разглядывая своё недавнее тело.

Бечёвки пришлось перегрызать зубами. На это ушло добрых четверть часа. Тем временем возле Ирины натекла небольшая лужица крови. Красные струйки сочились по линолеуму и очень волновали вампиршу. Зря пропадает ценнейшее питьё! Амалия стонала от нетерпения вкусить его.

Освободившись от бечёвок, она спрыгнула с кресла, прильнула к лужице и вылакала её всю, а потом ещё некоторое время лизала пол — до того приятен был вкус свежей крови. Только после этого она стянула с Ирины рубашку и принялась слизывать кровь с её ран.

Почувствовав себя достаточно окрепшей, Амалия оторвалась от изувеченного тела, прошлась по комнате. Заметила на стене выключатель, щёлкнула им и комната погрузилась в темноту. Теперь лишь свет молний врывался сюда, заливая бледно-голубым сиянием старомодную мебель, книжные полки, картины, трупы на полу.

Амалия остановилась посреди комнаты и закрыла глаза. Её цепкий разум начал погружение в память Синцевецкого, вызывая в ней картины прошедшего. Вампиршу не интересовали многочисленные тома, прочитанные учёным в последние годы, не интересовали страницы диссертаций, научных статей и рефератов. Ей нужны были рукописи, древние арабские рукописи. Мелькающая вереница видений уводила Амалию всё дальше в прошлое. И вдруг движение замерло, мысленный взор вампирши упёрся в пергаментный свиток, который Синцевецкий просматривал тридцать лет назад в ленинградском книгохранилище. Приглушённо светила настольная лампа, свиток лежал на столе, разглаженный ладонями, чёрная арабская вязь была отчётливо видна на коричневатой поверхности. Амалия расслышала голос Синцевецкого, неторопливо проговаривающий таинственные слова: «Гиба, абла, иккилях… Зильбир, уаггум, шабара… Зафикар, дурр, абилля…»

По мере того, как приближалась сорок вторая строчка, на сознание Амалии всё чаще накатывали волны какого-то тумана. Её всю трясло, замирало в груди, невыносимо жаркий огонь разливался по всему её истинному, эфирному, телу. Страшных усилий стоило ей расслышать звучание слов на сороковой и сорок первой строчках. Когда же она взором Синцевецкого только попыталась взглянуть на сорок вторую, как перед её глазами полыхнула молния, а в ушах прозвучал оглушительный раскат грома. Вампирша с криком упала и забилась в судорогах.

Придя в себя, она прохрипела проклятье тем силам, которые обрекли её на посмертные мучения и теперь не дают избавиться от них. Она снова напрягла волю, и снова фантастическая память Синцевецкого восстановила перед ней строки древней рукописи. Но тут опять вспыхнула молния и грянул гром. Видение рукописи исчезло. Тело пронзила нестерпимая боль.

Очнулась простёртая на полу Ирина. Безумным взглядом она уставилась на стоявшего посреди комнаты отца. Глаза Синцевецкого были выпучены, иссиня-белое лицо застыло как маска, руки протягивались к распахнутому окну, навстречу молниям и порывам ветра.

— О, силы ада, — завывала Амалия хрипловатым голосом учёного филолога. — О, Зебуб-Бааль, помогите мне!..

Ирина закричала от ужаса. И в этот миг вспыхнула небывало яркая молния, залив всю комнату белым светом. Фигура Синцевецкого окуталась ослепительным огненным вихрем и совершенно потонула в нём. Из этого пламенного кокона снова прозвучал страстный призыв:

— Зебуб-Бааль, ты слышишь меня? Помоги мне!

Амалии казалось, что раскаты грома и слепящий огонь наполняют всё её существо, что ещё минута — и она сгорит в пламени и всё на этом кончится. Как вдруг сквозь треск, грохот и гул, откуда-то из невероятной дали пробился слабый голос Синцевецкого, читавшего вслух слова сорок второй строки: «Бабур, шар, иблигали…»

Амалию сотрясла дрожь.

«Бабур, шар, иблигали», — мысленно повторила она.

И в тот же миг ярчайшая молния, державшаяся в небесах целую минуту, погасла, и с её исчезновением сгинул окутывавший Амалию огненный кокон. Комната снова погрузилась в полумрак. В ушах вампирши ещё какое-то время звучали отголоски громовых раскатов, но вот смолкли и они. Только тогда до её сознания долетел крик обезумевшей Ирины.

Девушка каталась по полу и беспрерывно кричала. Немногим более часа пробыла Амалия в её теле, но и этого короткого времени хватило, чтобы вызвать сильнейшее расстройство её рассудка.

«Как же это я сразу её не прирезала?» — раздражённо подумала вампирша, подбирая с пола нож.

Она наклонилась над несчастной и, изловчившись, вонзила клинок в сонную артерию. Затем навалилась на содрогающуюся Ирину, крепко обхватила её руками и приникла ртом к ране на шее.

И в этот миг в комнате зажёгся свет. Это вошедший Владислав нащупал на стене выключатель.