Двойной фантом

Глава 8

в которой я принимаю вызов

— Ну и на кой дух ты так сделал? — хмуро бросила Муравьева, кивнув на униформу Перовской на моей кровати.

— Захотелось, чтобы она побыла в шкуре нашей Инны, — пожал я плечами.

Благополучно вернув Змаевич ее мундир и отправив ту счастливую восвояси, мы с Машкой переместились в мою комнату, где длинноножка и набросилась на меня с упреками.

— «Нашей Инны!» — передразнила теперь меня она. — Нашей Инне от этого ни тепло ни холодно, поверь! Лучше бы сорок восемь рублей отыграл — те, что она спустила борисовке до формы!

— Про сорок восемь рублей я, честно говоря, забыл, — признался я. — Да и не послужили бы они Перовской никаким уроком! — заметил тут же. — Пришли — и ушли…

— А тебе прям вот нужно было преподать ей урок?

— Да, — кивнул я. — И, по-моему, у меня получилось.

— Но ты же понимаешь, что это ни духа не конец? — вздохнула Муравьева. — Просто роли поменялись, а проблема как была, так и осталась?

— Понимаю, — не стал спорить я. — Ну а что делать-то? Тупо сдать назад, вернуть Перовской мундир за здорово живешь — это же и ее оскорбить, и себя выставить человеком несерьезным?

— В том-то и дело!

Эх!.. По-хорошему, Машка была права: на дух не нужно было мне повышать ставку. Ну или и в самом деле ограничиться проигрышем Змаевич, вернув помимо мундира те несчастные сорок восемь рублей. Но что-то меня понесло. Решил борисовку проучить. Типа, из лучших побуждений: дабы впредь неповадно было мухлевать.

Однако теперь уже Перовская оказывалась приперта к стене и вынуждена будет что-то срочно предпринять. Надеяться на то, что Наталья забьется в уголок и тихонечко проплачет там всю ночь, явно не приходилось. Впрочем, жаловаться руководству Школы борисовка тоже едва ли побежит — как не сделала этого Инна. Значит, обратится к друзьям — опять же по примеру Змаевич. Собственно, приблизительно даже понятно, к кому именно обратится.

— Короче, ждем гостей, — едва ли отследила мои мысли при помощи фамильяра — скорее, просто сама пришла к тем же выводам — Муравьева. — И надеемся, что они явятся с деньгами, а не с файерболами!

— Файерболы отразим, — хмыкнул я. — Ну а если принесут деньги — предложим их совместно прогулять в ближайшее увольнение.

— Ну, как вариант… — без особой уверенности в голосе согласилась Маша.

Долго ожидать визитеров нам не пришлось: не прошло и четверти часа, как в мою дверь негромко, но настойчиво постучали.

«Молодой граф Бестужев-Рюмин и молодой князь Гагарин, — заглянул за стену Фу. — Оба напряжены, но боевых техник наизготовку не держат».

«Долго ли пальцы согнуть…» — проворчал я, позволяя входной двери распахнуться.

Евгений и Даниил переступили через порог.

Гагарин, правда, тут же застыл столбом, изумленно воззрившись на Муравьеву — явно не ожидал застать ее среди ночи в моей комнате. Выражение его лица было столь красноречивым, что я едва удержался от реплики, вроде: «Это совсем не то, что вы подумали, сударь!»

Что касается Бестужева-Рюмина, то тот решительно шагнул вперед, коротко поклонился:

— Сударыня, молодой князь, просим простить за столь поздний — или, возможно, напротив, ранний, — не сдержал он мимолетной усмешки, — визит. Но, надеюсь, вы понимаете, что вызван он совершенно неотложной необходимостью, — взгляд молодого графа скользнул на кровать, где по-прежнему лежал пресловутый мундир Перовской.

— Прошу вас, проходите, — любезно кивнул я в ответ. — Присаживайтесь, — указал на стулья.

— Благодарю, но надеюсь, мы сюда ненадолго, — покачав головой, заявил борисовец.

Я молча развел руками: как пожелаете, мол.

— Молодой князь, мне известно, что не вы стояли у истоков случившегося, — без долгих предисловий продолжил Бестужев-Рюмин. — Заверяю, что исходно я также не имел к этим событиям ни малейшего отношения. Но сложилось так, что с какого-то момента вы оказались в происходящее вовлечены, и вовлечены активно — а теперь пришел и мой черед. Так что, полагаю, покончить с этим досадным недоразумением предстоит именно нам с вами, — договорив, он вопросительно посмотрел на меня, явно ожидая какой-то реакции.

— И что вы предлагаете, молодой граф? — аккуратно осведомился я.

— Признаться, в карты играть я вовсе не мастак, — заявил Евгений. — Но есть ничуть не менее эффективный способ решения проблем, подобных нашей нынешней. Я, разумеется, говорю о дуэли.

«То есть все-таки файерболы… — безмолвно буркнула Машка. — Доигрались!»

Я внутренне поежился. Нет, не от страха, конечно — его и в помине не было: от осознания нелепости происходящего. И собственной глупости, из-за которой теперь, получается, кто-то должен погибнуть. И пусть то буду не я (очень хотелось бы на это рассчитывать — впрочем, в своих силах я был достаточно уверен: одно Зеркало чего стоит!), но и борисовцу смерти я отнюдь не желал.

— Прошу прощения, молодой граф, — проговорила между тем уже вслух Муравьева. — Раз речь зашла о дуэли, позвольте поинтересоваться: у вас имеется соответствующая фамильная квота?

Я недовольно покосился на длинноножку: ну куда она лезет? Можно подумать, если квота у Бестужевых-Рюминых давно выбрана или, скажем, Евгений не вправе ею распоряжаться, то я ухвачусь за это и откажусь от боя! Это же позора не оберешься!

Тем временем, отреагировал борисовец на Машкины слова странно: он вдруг засмеялся. И вовсе не издевательски или зловеще, а легко и как-то по-доброму.

— Что вас так развеселило, молодой граф? — растерялась Муравьева.

— Помилуйте, сударыня: очевидно, вы поняли меня превратно, — снова посерьезнев, проговорил в ответ Бестужев-Рюмин. — Конечно же, я вел речь не о смертном поединке: жизни наши принадлежат Государю Императору, и разбрасываться ими по пустякам было бы с нашей стороны сущим самоуправством. Я говорил всего лишь об учебном спарринге. До первой крови или падения — ну, как это обычно бывает… Вы готовы принять вызов, молодой князь? — снова обратился он ко мне. — В случае моей победы я заберу вот это, — кивнул он на униформу на кровати, — и будем считать инцидент исчерпанным. Разумеется, с моей стороны также необходима достойная ставка… Даниил? — повернулся он к Гагарину.

Отведя наконец ревнивый взгляд от Машки, второй борисовец выступил вперед, извлек из-за пазухи кителя темную плоскую бутыль с почти нечитаемой этикеткой и продемонстрировал ее нам.

— Это эриваньское бренди почти вековой выдержки, — пояснил Евгений. — За двадцать пять империалов такую бутылку на любом аукционе с руками оторвут. Ставлю ее против мундира Натальи Алексеевны.

— Что ж, молодой граф, я охотно принимаю ваш вызов и вашу ставку, — мысленно выдохнув и не видя более никакого смысла тянуть резину, проговорил я. — Где устроим спарринг?

— Судя по схеме, в Школе есть полигон, но сомневаюсь, что мы сумеем попасть на него в этот час, не потревожив администрацию, — заявил Бестужев-Рюмин. — В обычных же коридорах можно случайно что-нибудь повредить — и тем самым опять же привлечь к себе ненужное внимание. Поэтому предлагаю просто выйти на улицу и сразиться на свежем воздухе.

— Не возражаю, — кивнул я.

По сравнению с дневной порой, снаружи заметно похолодало. Зато ветер совершенно стих. Кроме того, недавно прошел снежок, как видно, весьма обильный, и теперь почти весь горный склон был укрыт тонким белым покрывалом.

Без труда найдя достаточно широкую и ровную площадку, мы с Бестужевым-Рюминым заняли позиции в дюжине шагов друг от друга.

— Молодой князь, молодой граф, напоминаю условия поединка, — торжественно произнес Гагарин — они с Муравьевой взяли на себя роль положенных по дуэльному кодексу контролеров. — Бой учебный. Применение заведомо смертоносных техник не рекомендуется. Кто первым свернет щит, получит кровоточащую рану либо коснется рукой снега, будет считаться проигравшим.

Все верно: именно такие правила мы и оговорили по дороге сюда. Щит — обязательное условие учебного спарринга, без него любая, самая безыскусная техника противника может повлечь для поединщика роковые последствия. Так что убрал щит — автоматом проиграл. Остальное тоже понятно: раз бьемся не до смерти, нужны четкие критерии. Пропустил удар и пролил кровь — свободен. Был сбит с ног и коснулся рукой земли — в нашем случае снега — аналогично.

В общем, с самим поединком все было ясно и просто. В случае возможного моего проигрыша также никаких вопросов не возникало. Но вот если мне случится одержать победу… Тогда ведь Перовская свой мундир так и не получит, и все только еще сильнее запутается! И что было Евгению просто не предложить мне ту свою бутылку в обмен на мундир борисовки? Но нет, платить выкуп, даже и в такой форме, молодой граф, как видно, посчитал ниже своего достоинства. Ну да, верно: победить противника на дуэли куда почетнее… А ну как не сложится?

Прям хоть нарочно уступай теперь…

Стоп, а может, он на это и рассчитывает? Что я предпочту слиться по-тихому?

По ходу, всех бы это устроило…

Но только не меня.

Терпеть не могу проигрывать. Особенно — не по делу. Всегда так было. С сестрой Юлькой, когда она еще совсем мелкая была, случалось, играли во что-нибудь детское — так никогда специально ей не поддавался! Вроде и понимал, что в том и смысл такой игры — младшую заинтересовать, но нет. Расслабиться — мог, недоработать — запросто, но нарочно прогнуться — ни за что!

И теперь нипочем не стану — и выпутывайтесь, как хотите! В конце концов, как справедливо отметил сам Бестужев-Рюмин, не я это начал!

— Молодой князь, молодой граф… Приступайте! — дал тем временем команду Гагарин.

Левой рукой я привычно вскинул щит… и почти тут же ощутил пальцами правой прикосновение чего-то холодного. Я метнул взгляд вниз: моя ладонь была вся в снегу — очевидно, противник подцепил его с земли и ловко подбросил.

— Молодой князь, вы коснулись рукой снега и, согласно условиям поединка, проиграли! — провозгласил Гагарин, похоже, только того и ждавший. — Спарринг завершен!

«О, Ключ! — ахнул Фу. — Простите, сударь! Я не уследил! Не почувствовал угрозы!»

Ну да, не почувствовал ее и я — иначе, наверное, успел бы на автомате сместить щит или выставить второй… Кто там что-то говорил насчет «расслабиться» и «недоработать»?! Вот это оно и есть…

— Э, а так что, можно было?! — поняв наконец, что произошло, вытаращила глаза Муравьева.

Убрав бесполезный теперь щит, несколько долгих секунд я потрясенно смотрел на разбегающиеся по моей кисти талые прозрачные потеки, затем от души тряхнул рукой, сбрасывая ледяные капли, и неожиданно для самого себя рассмеялся — сперва сдержанно, но с каждым мигом все сильнее и сильнее, просто не в силах остановиться.

Скоро заливисто хохотали уже все мы четверо.

Откуда-то со стороны моря нам недовольно вторила чайка — должно быть, бесцеремонно разбуженная нами среди ночи.