Двойник

ГЛАВА 9 ВИКИНГ

— Снова общаешься с духами, братец, или размечтался о Гудрун Прекрасной?

Торольф грохнулся рядом на скамью, и Бьорн отвел взгляд от чужого отражения в железном щите. В такие моменты он готов был поверить, что в него вселяется другая душа. Подобное случалось уже не раз, теперь насмешка разогнала оцепенение. Да, красавица Гудрун из Хольмдаля ждала из похода его, а вовсе не Торольфа. Что же касается потустороннего мира… Не все умеют покидать во сне свое тело. Брат просто завидует.

Бьорн не успел ответить колкостью на колкость — сзади вновь раздался отцовский окрик, и парни живо налегли на весло. Торкель Быстрый не желал рисковать своим прозвищем из-за нерасторопности сыновей. Благодаря силе гребцов и опытности кормчего их дружина первой достигла устья реки, обогнав весь норвежский флот и даже королевскую галеру. Трижды, как только позволяла ширина русла, рулевой Харальда Хардрады пытался вырваться вперед, и каждый раз Торкель уходил от погони, оставляя повелителя позади. В конце концов Харальд расхохотался и проревел:

— Вперед, Торкель Гримсон! Ступи на английскую землю раньше всех и прими стрелу, вырезанную для меня!

Бьорн понимал, что правитель доволен. Отец каждый год совершал набеги на этот берег и знал местность как свои пять пальцев. Он приведет армаду к удобной отмели, где воины смогут вытащить суда на сушу. А уж там Харальд Хардрада никому не позволит себя опередить. Как-никак он заявил свои права на целое королевство!

Руки и плечи Бьорна неустанно толкали огромное дубовое весло, но взгляд блуждал по угодьям, раскинувшимся по обе стороны реки. Воины пришли, чтобы покорить эту страну. Англия! Юноша впервые оказался на чужбине, и здешний край напоминал Харейд не больше, чем сам он походил на своего брата-великана, пыхтевшего рядом от натуги. На родном острове нет ничего, кроме крутых берегов да скалистых утесов; выращивать скудный урожай приходится на жалких клочках плодородной почвы. Здесь же, в Англии, тучные поля расстилаются, насколько хватает взгляда. А зрение у Бьорна острое.

Вдали виднелись огромные загоны для скота, тогда как на Харейде редкие коровы проводили большую часть года в хозяйском доме. Впрочем, сейчас хлева пустовали — местные угнали скот от греха подальше, едва заслышав, что на горизонте появились драккары северного народа. И все же цветущее изобилие этой земли бросалось в глаза даже Бьорну, хоть он и не успел повидать свет. Вот она, их добыча.

Его взгляд вновь упал на корабль, а мысли вернулись к золоту. Король обещал воинам щедрую награду за помощь в овладении королевством. И викинги откликнулись на призыв к оружию, собрав военный флот такой мощи, какую не помнили и старожилы. Тем не менее родные Бьорна — отец, мать, братья, решительно все — были против его участия в походе. Слишком юн, твердили они в один голос. Это в пятнадцать-то лет!

Ночью фюльгия Бьорна покидала тело и странствовала без преград, но и при свете дня он мог в любой момент перенестись мыслью куда пожелает. Полезная уловка, когда надо отвлечься от тяжелой работы — например, гребли! Вот и сейчас память вернулась к состязанию, которое он сам же и устроил.

— Пошли, Ингвар, — крикнул Бьорн, вытаскивая брата из-за стола, где тот резался в кости с приятелями. — Есть развлечение получше.

Ингвар отпихнул его; он вовсе не желал бросать партию в самом разгаре.

— Иди остынь, Медвежонок. Мне надо отыграться, а то все будущие трофеи достанутся этим олухам.

«Олухи» загоготали. Бьорн наклонился к брату и прошептал:

— Я подстрелил гуся. Он твой, если пойдешь. Юноша хорошо знал вечно голодного Ингвара.

Жареную дичь тот предпочтет не одной партии в кости! К тому же Бьорн — его любимый брат, самый близкий по возрасту, хоть и младше на целых пять лет. Ингвар неохотно встал.

— Сейчас вернусь, — пробубнил он, гогот усилился.

Они вышли из хижины, и Бьорн быстро повел брата на окраину деревни к одинокой ели, куда приходили воины, чтобы поупражняться в стрельбе из лука. Несколько мальчишек толпились у дерева, вытаскивая стрелы из твердой коры.

Ингвар встал как вкопанный, завидев, куда направляется младший.

— Где гусь? — недоверчиво спросил он.

— Надежно спрятан. — В глазах Бьорна зажегся огонек. — Разве я не сказал? Сначала докажи, что стреляешь не хуже меня. Ты просто забыл.

— Бьорн, — прорычал Ингвар, — сколько раз тебе повторять? Я лучший лучник на всем Харейде. А может, и на всем Западе.

— Если так, то я сразу за тобой, — заявил Бьорн. — А в один прекрасный день ты промахнешься.

— Только не сегодня, Медвежонок.

— Подумай, скоро будешь лакомиться гусем, — усмехнулся Бьорн.

Ингвар облизнул губы и огляделся.

— Где мое снаряжение?

Деревенский парнишка подал оружие.

— По десять попыток каждый? — спросил Бьорн.

— Будем биться, пока ты не промажешь, как всегда.

Лениво зевнув, Ингвар проверил стрелы и вытащил одну из колчана. Он молниеносно натянул тетиву, и в тот же миг наконечник вонзился в ствол. Ингвар недаром славился как самый быстрый лучник.

— Твоя очередь, — сказал он и отошел в сторону.

Бьорн не торопился. Юноша слишком долго готовился, чтобы все испортить спешкой. Он хорошенько прицелился и выпустил стрелу. Та воткнулась рядом с первой.

— Еще раз.

Ингвар вскинул лук так стремительно, что Бьорн снова ему позавидовал. Вряд ли он когда-нибудь превзойдет брата в скорости. Но это не значит, что он проиграет.

Во второй раз Бьорн снова попал. Стрелы мелькали в воздухе одна за другой, пока ель не ощетинилась, словно еж. Десять заходов, потом еще пять. Время шло, ребятня громко галдела, вокруг собиралась толпа. Раньше Бьорна хватало не больше чем на двенадцать выстрелов. Вскоре он заметил, что другие братья, Торольф и Эйрик, тоже здесь. В конце концов даже отец пришел с отмели, где из поваленных накануне деревьев возводили корабль на восемьдесят воинов.

— Пить хочу, — пробурчал Ингвар, направляясь к бочке с дождевой водой у ближайшей хижины. — Эй вы, зеваки! — крикнул он, помахав толпе.

Внимание всегда льстило ему, так что последние десять шагов на потеху зрителям он прошел на руках.

Бьорн с нетерпением ждал этого момента. Когда все взгляды устремились в другую сторону, он незаметно вытащил что-то из-под накидки — стрела не отличалась от остальных в колчане Ингвара.

— Сейчас положим конец этой детской возне, — усмехнулся старший брат, вытирая рот и делая шаг назад.

Все с той же небрежной легкостью он натянул лук и спустил тетиву.

Стрела просвистела на расстоянии вытянутой руки от ели и исчезла в прибрежных скалах.

Все ахнули.

— Это не моя стрела! — выпалил Ингвар, не веря своим глазам. — Она полетела не туда!

Он глядел то на толпу, то на отца в поисках поддержки.

После долгого молчания Торкель заговорил:

— Теперь очередь мальчика.

Ингвар возмущенно вскинулся, но усилием воли заставил себя промолчать. Никто не смел оспорить решения отца. Но краешком рта он прошипел брату:

— Ты промажешь!

Нет уж, этого Бьорн не может себе позволить. Последователи Белого Христа осуждали обман. Многие из них, включая священника, наблюдали сейчас за поединком. Но юноша, как и его отец, как и сам Ингвар, поклонялся старым богам и больше других почитал хитреца Локи. Мысль о том, что он надул брата, не вызывала никаких угрызений совести. Но если уловка окажется напрасной и Бьорн промахнется, он никогда себе этого не простит! Ведь тогда его точно не возьмут в Англию.

Бьорн подошел к черте и вытер вспотевшие пальцы о штаны. Ель, залитая послеполуденным солнцем, будто мерцала и плыла перед глазами. Поднялся легкий ветер. Бьорн облизал пересохшие губы и затаил дыхание.

Наконечник вошел в ствол.

В гуле толпы победитель различил слова отца:

— Неплохо, мальчик.

Высокая похвала из уст Торкеля! Разъяренный Ингвар тем временем отправился на скалистый пляж за роковой стрелой. Но если приятель Андерс не подвел, незадачливый противник ничего не найдет.

Так и вышло. Чуть погодя брат разыскал Бьорна.

— Я знаю, что ты все подстроил, щенок!

— Кто, я?

Юноша отступил так, что между ними оказался стол; теперь он внимательно следил за движениями Ингвара.

— Ты подсунул мне порченую стрелу!

Бьорн пожал плечами. Для почитателя Локи мошенничество не грех, вот ложь — другое дело.

Старший брат остановился, младший тоже замер на месте. Они долго мерились взглядами.

— Ладно, Медвежонок, тогда поделись гусем, — смягчился наконец Ингвар.

Сросшиеся брови Бьорна поползли вверх. Помедлив, он спросил с деланным изумлением:

— Каким гусем?

Рев Ингвара поднял на ноги полдеревни; люди сбежались посмотреть, как Бьорн улепетывает от старшего брата, изрыгающего проклятья. Если вопрос о том, кто самый меткий стрелок, остался открытым, то насчет лучшего бегуна не было никаких сомнений: Бьорн без труда оторвался от погони и скрылся в скалах.

Отцовский рык вернул Бьорна в настоящее, и тот поднял весло одновременно со всеми гребцами правого борта, чтобы судно миновало коряжник. Пользуясь передышкой, Бьорн отыскал глазами Ингвара, работавшего впереди, на три скамьи ближе к носу. Он подмигнул брату, и тот мигнул в ответ. Ингвар простил его — отчасти потому, что теперь, когда младший занял место лучника, сбылась его давняя мечта — он стал вторым копьеносцем Торкеля. К тому же, как истинный скандинав, Ингвар ценил хорошую шутку.

Бьорн знал: победы над Ингваром недостаточно. Голос матери имел особую власть над Торкелем; лишь она могла переубедить отца. Конечно, она сделает все, чтобы младший сын, так поздно посланный богами, остался с ней. Однажды мать уже спасла Бьорну жизнь, когда сразу после родов сняла пленку с его лица. Этот пузырь, хамр, свидетельствовал, что ребенок станет провидцем. Рожденные в сорочке умели общаться с тенями предков и просить у духов помощи для своего народа. Недавно мать решила посвятить его в секреты рун. По ее словам, он отмечен даром. Разве можно допустить, чтобы он пал от английского меча?

Оставалось только одно… Отец приказал опустить весла, и Бьорн вновь предался воспоминаниям.

Наступила последняя ночь перед отплытием навстречу королю. «Разрушитель» спустили на воду, и тот ждал под полными парусами. Бьорн пришел к Торкелю, занятому размышлениями о предстоящем походе.

— Я знаю, что в деревне мало хорошего оружия, отец, — сказал он, положив тяжелый предмет, обернутый тканью, рядом с рогом Торкеля. — Поэтому я принес его.

Из перевязи, которую юноша смастерил сам, выглядывала рукоять. Она блестела даже в тусклом свете пламени — еще бы, ведь Бьорн ночами полировал ее и натирал драгоценным маслом, а до того несколько месяцев высматривал подходящий ясень. Когда поиски увенчались успехом, он пожертвовал кусочком мизинца в уплату за нанесенную дереву рану; его кровь смешалась со смолой. Затем он долго работал теслом, пока топорище не обрело должную форму. Лезвие принадлежало местному кузнецу. Бьорн неделю помогал в кузнице и приносил мастеру все пиво, какое только удавалось стянуть у старших.

Отец покачал оружие в огромной руке, повертел его так и этак.

— Старомодное лезвие, — пророкотал он. — Подобные делали во времена моего деда. Где ты его взял?

— Арнстейн Серый дал. Говорит, оно пролежало в углу целую вечность — сейчас воины хотят потяжелее, вроде твоего Костолома. — Бьорн указал на могучую секиру, всегда лежавшую на столе так, чтобы Торкель успел за нее схватиться. — Но он считает, что для моих лет этот в самый раз.

Торкель взялся за древко обеими руками и рассек воздух. Лезвие просвистело у Бьорна перед самым носом, но он даже не моргнул.

— Арнстейн прав — пока ты не окрепнешь, как твои братья, это оружие вполне сгодится. Оно хорошо ложится в ладонь. — Торкель поднес головку топора к глазам и сощурился: — Что это?

Бьорн знал, что увидел отец. Он сам выгравировал изображение на металле.

— Медвежий коготь — мой личный знак. Ты ведь нарек меня в честь самого лютого зверя.

— А это?

— Символ, который поможет мне в походе, если ты позволишь. Уруз, руна перемены и жертвоприношения. — Бьорн заглянул отцу прямо в глаза и сказал, стараясь, чтобы голос не дрогнул: — Мальчик созрел для жертвы, Торкель. Он готов стать мужчиной.

Первый раз в жизни он назвал отца по имени. Глаза викинга на миг полыхнули, потом пламя погасло, на смену пришло другое выражение. Бьорну почудилась в нем печаль.

— Нам пригодится толкователь рун, — задумчиво проговорил отец и перевел взгляд обратно на оружие. — Ты дал ему имя?

— Когда лезвие впервые окрасится кровью, я назову его Клыком Смерти.

Торкель кивнул. Он подбросил топор и, когда сын поймал его, наклонился вперед:

— Имей в виду, вполне вероятно, Клыку не придется утолить жажду. Возможно, трусливые англичане просто сбегут, на глаз оценив наше превосходство. Но если битва все же начнется, ты станешь моим лучником. Твой топор останется в перевязи, а ты будешь стрелять поверх английских щитов. Понятно?

Бьорн знал, что ликование, как и прочие чувства, следует скрывать.

— Могу я идти готовиться к походу?

Торкель кивнул и взялся за рог с медом. Юноша уже открыл дверь, когда отец внезапно окликнул его:

— Медвежонок!

— Да, отец?

— Если ты вдруг нашел последнюю стрелу Ингвара, оставь ее здесь. Я хочу, чтобы твои били точно в цель.

Бьорн вышел из хижины, широко улыбаясь. Но усмешка погасла, едва он свернул за угол: сквозь деревянную стену до него донесся бас Торкеля и скорбный возглас матери.

Бьорн глядел на ясеневое топорище, торчавшее из перевязи, что покоилась у его ног. Внезапно он оказался во власти двух противоречивых желаний. С одной стороны, хотелось, чтобы его оружие получило право носить собственное имя, а без жертвы тут не обойтись. С другой — в глубине души он надеялся, что случая пролить кровь не представится. Вот бы англичане действительно разбежались в страхе, как все и ожидают. Тогда викинги захватят королевство для Харальда и разделят добычу, не обагряя стали. А он, Бьорн, возьмет свою долю местной плодородной землей и привезет сюда Гудрун Прекрасную.

Мысли о славе, страхе и любви беспорядочно проносились в голове юноши; меж тем они с братом вовсю налегали на весло, как и прочие воины с Харейда. «Разрушитель» скользил по зеркальной глади так же легко, как санки из березовой коры — по льду родных озер. Бьорн устал, но держался — нельзя подводить товарищей.

Отмели становились все уже, крутые берега вдавались в воду. Река ушла в сторону, и за поворотом открылась бухта.

— Правый борт, сушить весла! — громко скомандовал отец, и воины разом повиновались.

— Левые, еще раз!

Бьорн с Торольфом и другие гребцы сделали последнее усилие, затем тоже подняли весла. Вода стекала с широких лопастей. Корабль развернулся, форштевень стрелой нацелился на берег. Теперь «Разрушитель» не нуждался в человеческой помощи: он сам бежал по воде; парил, словно ястреб с распахнутыми крыльями, высматривающий добычу. Киль уперся в глинистую отмель, и драккар слегка накренился.

Отец точно рассчитал время, и все же викингам не верилось, что перед ними снова суша. Но удивление скандинавов явно уступало замешательству людей, смотревших на пришельцев с пологого склона чуть выше по течению реки. Четверо воинов, судя по шлемам, копьям и луку. Они схватились за оружие, но даже не подумали поднять его против непрошеных гостей; вместо этого англичане с криками бросились наутек: неуклюже вскарабкались на берег к своим лошадям, вскочили в седла и помчались прочь, отчаянно нахлестывая скакунов. Викинги проводили их улюлюканьем. Вскоре беглецы скрылись за холмами.

Стук копыт смолк в зеленой дали, насмешки утихли. Северяне осматривали землю, которая так приглянулась их королю. Они оказались на широком глинистом пляже, где свободно уместятся еще двенадцать галер. Воины сойдут на берег, и корабли отчалят, давая место следующим. Даже могучая рать Харальда Хардрады сможет быстро высадиться, а ведь говорят, что королевский флот насчитывает не меньше трехсот судов.

Но пока один-единственный корабль пристал к английскому берегу. Сегодня этот край принадлежит Торкелю Быстрому и людям Харейда.

— Бьорн!

Громкий оклик отца застал юношу врасплох. Тот обернулся.

— По традиции сначала на твердую землю ступает самый молодой воин — тот, кто впервые отправился в поход. Королевский сын Олав мечтал об этой чести, но викинги Харейда искуснее в мореходстве. Почетное право за нами.

По скамьям пронесся одобрительный гул. Мужчины, уже схватившиеся за копья, мечи и топоры, стучали оружием по перекладинам, на которых во время плавания покоились ноги.

— Грим-сон, Грим-сон! — скандировали они нараспев имя своего вождя.

Самый юный воин, испуганный, но гордый, встал с места. Под грохот железа и выкрики он переступил через лавки, прошествовал на нос корабля, поднялся наверх и, положив руки на изогнутый форштевень, повернулся к соратникам. Голоса стихли. Викинг, стоявший рядом, тронул его колено.

— Ты ведь пока не крещен, парень. Это твой шанс прийти к Белому Христу!

Бьорн изумленно посмотрел на него, затем вниз, на ряды товарищей. Все взгляды были прикованы к нему. Многие гребцы снова опустили весла в воду. Харейд находился на задворках королевства, тем не менее добрая половина мореходов уже поверили в нового бога и приняли крещение водой. В том числе мать Бьорна, хоть она и не отказалась от своих рун; а вслед за ней и братья — Эйрик с Большим Торольфом. Бьорн тоже подумывал о чужой вере; быть может, однажды он попросит Белого Христа взять под защиту его союз с Гудрун Прекрасной, благословить посевы и чрево жены. Для мирных времен этот южный мессия подходит как нельзя лучше. Но сейчас Бьорну нужна поддержка иного рода.

— Во имя Тора! — крикнул он и повернулся к берегу.

Уже отпустив форштевень, Бьорн услышал краем уха громкий приказ; корабль пришел в движение, но мысли были заняты прыжком. Здесь невысоко, всего два человеческих роста; приходилось прыгать с деревьев и повыше. Бьорн знал, как согнуть колени, чтобы правильно распределить удар. Сейчас он ловко приземлится, тут же пружинисто встанет и сделает первый шаг. Уже на лету Бьорн представлял себе эту картину и заранее надувался от гордости. Он положит начало неслыханному вторжению в Англию!

Но под ногами не оказалось тверди, а ходить по воде, насколько Бьорн слышал, умел только Христос. Он же погрузился под нее и проваливался все глубже, пока наконец не коснулся дна. Яростно работая конечностями, юноша вынырнул на поверхность, задыхаясь и отплевываясь. Боевой клич забрал весь воздух из его легких.

Вытряхнув воду из ушей, Бьорн различил рокот голосов. Команда выстроилась вдоль борта, правые гребцы забрались на скамьи, чтобы лучше видеть. И все смеялись, просто помирали от хохота. Весла снова подняты — в последний раз их опустили по приказу отца, чтобы отойти от берега. Вот что он слышал перед прыжком!

Торкель склонился над водой, пряча в бороде широкую ухмылку:

— Скажи-ка, Медвежонок, разве я не учил тебя плавать?