Дворянин без титула

Глава 20

— Александр Сергеевич, а как примерно работает этот перл? — держа на ладони изумрудную горошину, спросил меня сидящий напротив архиепископ. — Можешь описать, что именно он делает?

Вот ведь нашёл, что спросить. Я, конечно, догадываюсь, что артефакт питает организм минералами, витаминами и прочими нужными веществами, но как всё это объяснить? Не, я лучше под дурачка закошу. С них спросу меньше.

— Владыка Евгений, я, к сожалению, шесть лет учился отнюдь не лекарскому делу. Поэтому вряд ли скажу что-то путное и умное.

— А не хочешь ли продолжить учёбу в Императорской медико-хирургической академии? Скажу не для хвастовства, но я уже почти десять лет являюсь её членом. Могу написать письмо Якову Васильевичу Виллие, а то и при встрече замолвить о тебе тёплое слово.

Не пойму, у меня что, на лбу написано — «я хочу учиться»?

Заколебали. Дед в Горный Универ сватал, этот в Медакадемию зазывает. Отстаньте от меня со своей убогой учёбой.

Но Владыка-то каков! Член Медакадемии, да ещё, если я правильно понимаю, и с директором Виллие накоротке.

Помнится, в Лицее доктор Пешель рассказывал, что ему в академии делали хирургический перл. Вот бы познакомиться с местными эскулапами, а то в книгах прадеда врачевание очень скудно описано, а перлов так и вовсе там три штуки представлено. Один из которых, я, кстати, неплохо освоил. Уже третий образец сделал. Как бы мне в академию попасть? К счастью выручил архиепископ:

— Не знаю, что ты решишь, Александр Сергеевич, а рекомендательное письмо Якову Васильевичу я сегодня же напишу. Оставлю игумену Ионе, — посмотрел Владыка на сидящего рядом отца, словно отдавая приказ, — Он после тебе передаст. Вдруг надумаешь.

Вот это мне фартануло. Можно сказать, получил пригласительный билет к директору Медакадемии. Как у нас с ним разговор сложиться, пока еще неизвестно, но то, что меня примут и хотя бы выслушают — в этом я уверен.

— Отец Иона, а теперь ваша очередь, — сказал я игумену, глядя вслед отъезжающей карете митрополита, — Давайте мы с вами прокатимся до одного из ближайших колодцев.

Зачем? — спросил игумен

— Зима скоро, а ходить по тёмным коридорам монастыря со свечкой в руках, наверное, жутко неудобно. Да и знаю я Вашу заботу о пастве и то, что порой в любое время дня и ночи вы готовы чуть ли ни пешком пойти в соседнюю деревню, если там кто при смерти. Хочу Вам перл, излучающий свет сделать.

— И как же я его буду использовать?

— Придётся вставить куда-нибудь, но про то я не готов сказать. Не дай Бог что-то неположенное вашему облику предложу.

— Ты предложи, а я скажу можно так или негоже, — чуть прищурился игумен, с улыбкой наблюдая за моим смятением.

— Я ума не приложу, куда его можно будет вставить. Признаюсь, не силён я в ваших атрибутах, — в конце концов решился я на правдивый ответ, — У вас крест нагрудный всегда на виду, а больше я ничего пригодного не видел. Брошку какую вам вряд ли можно, а вот пряжку для ремня…

— И с какой радости ты готов мне перл сделать?

Вот ведь жук. По глазам ведь видно, что неймётся ему получить перл, но строит из себя девочку.

— Вы ко мне добром, даже слугу моего вылечили, и я так же. Всегда считал, и буду считать, что самое правильное отношение к людям — это зеркальное отражение. Как они к тебе относятся, так и ты к ним относись.

— А не гордыня ли в тебе взыграла, Александр Сергеевич?

— Да хоть бы и она. Не вижу в том ничего предосудительного. Смирение — понятие полезное, и в большинстве случаев, нужное. Вот только далеко не смиренные люди развитие человечества вперёд двигают, не так ли? Иначе мы бы опять обратно в Каменный Век ушли. А смирись русские, и проиграет вся страна.

— Ты это к чему?

— Так зачем нам за примером далеко ходить. Возьмём того же Наполеона с поляками. Все они не нашей веры были, а до Москвы дошли. Смогли бы они удержать завоёванное, что дальше бы случилось? Да ничего хорошего ни для страны, ни для церкви! Смели бы католики все наши храмы. До последнего кирпича всё бы порушили. А мы, русские, не смирились! Превозмогли и погнали супостата обратно, до самого Парижа! Выгнали католиков, заодно удобрив их телами наши земли. Или надо было смириться, забыв про гордыню, Веру и свою Отчизну?

— Эм-м… Видишь ли, Александр, всё не совсем так, — неопределённо попытался игумен что-то изобразить пальцами.

— Вы со мной проще говорите, святой отец, без богословских рассуждений издалека. Они лишь от темы отвлекают, но на существо вопроса никак не влияют. Я что-то неверно сказал? Поправьте меня. Если с Наполеоном что не верно заметил, так у нас с вами два живых свидетеля есть. В пяти минутах езды. Оба из моих дядьёв до Парижа дошли, они меня живо поймают на ошибке. Вот только сдаётся мне, что я прав. Да, в самой войне дядья не поучаствовали — сами знаете, что Псковская губерния была внеополчающаяся. Но в Заграничном походе они побывали и у обоих звания да награды за дело появились, а уж их обоих смиренными никто не назовёт, даже лести ради. Вот и получается, что отстояли Россию перед католиками вовсе не смиренные люди. Тем и Отечество спасли, а заодно и церковь нашу.

Вот это я выдал, аж сам заслушался. Посмотрим, сколько времени мой спич отец Иона будет переваривать.

— Ох, богохульствуешь ты, Александр, но до того тонко, что мне и ответить нечего, — промолвил игумен, после пары минут полной прострации.

Что ж ты так быстро соображаешь-то? Я ведь тебя специально гружу, чтоб не мешал, пока конструкция собирается. Придётся ещё тему для размышления подкинуть:

— А насчёт моих взглядов — так они просты — мир меняется с каждым годом всё быстрей и быстрей, и если церковь не будет поспевать за его развитием, то останется за бортом, — потянул я личностную сущность игумена, и внедрил в почти уже готовый конструкт, — Вы до сих пор по Уложениями семнадцатого века живёте.

— Мы работаем над этим. Митрополит уже давно, а я ему помогаю, в меру ума и сил, — попытался оправдаться святой отец и замолк.

Вот и помолчи, подумай, потом договорим.

— Свой первый перл я, чтобы не потерять его по дороге, нёс домой в носовом платке. Дабы не произошло какого конфуза, для Вас я приготовил небольшую упаковку, — с этими словами я протянул игумену открытую коробочку с голубой жемчужиной. — Теперь возьмите в руки перл и направьте в него свою сущность.

Охренеть. Это что сейчас было? Святоша одномоментно всю свою личную сущность в перл направил? А так можно было? Млин, это же световая граната у него сейчас в руке вспыхнула. Что ж так ярко-то? Не видно же ни черта.

Спустя пару минут я оклемался от зайчиков в глазах и увидел, что игумен офигел не меньше меня. До сих пор башкой мотает и глаза трёт. Надеюсь, перл он не потерял? А то ищи его в уже желтеющей траве. А нет, не потерял. В кулаке намертво зажал.

— Святой отец, давайте вы как-нибудь помедленнее уже и поменьше эссенции в перл направляйте,– встал я на всякий случай за плечом отца Ионы, — Вы же, когда лечите раненного, не направляете сразу всю свою сущность в рану.

— Так меня же учили, как людей перлом лечить, а тут, словно кутёнка в омут бросили и смотрят — выплывет или нет, — с откровенной досадой отозвался священник.

— А кто Вас учил, святой отец? — зацепила меня реплика игумена.

Очень мне хочется увидеть тех, кто учит оперировать артефактами. Глядишь, много нового для себя узнаю.

— Позже расскажу. Сейчас ты мой учитель, а я твой послушник,– отрезал святоша.

Всё таки тяжело зрячему слепого учить. Благо игумен уже умеет хорошо обращаться со своим артефактом — лечилкой.

В общем, изготовление светового перла заняло у меня всего четверть часа, а обучение длилось почти час. Зато и я, и святой отец остались довольны. Я тем, что удалось сделать что-то новое, а игумен — полученным артефактом. Ещё бы отцу Ионе не быть довольным, если у него теперь имеется фонарик, прожектор и даже световая бомба в одном флаконе, то есть в одном перле.

— Так кто Вас учил, святой отец? — не забыл я про обещание игумена.

— Тот же, кто и лечащий артефакт мне делал,– бережно закрыл игумен коробочку с артефактом и спрятал её где-то в глубине своего одеяния, — Серафим Саровский.

Твою ж мать! Час от часу не легче. Святые умеют артефакты делать! По крайней мере, один из них точно умеет, если игумен не врёт. Как же я ошибался, полагая, что только мне доступно грузить людей. Оказывается отец Иона делает это ничуть не хуже меня.

Казачок, посланный дедом, перехватил нас на обратной дороге. С его слов, он уже успел побывать в Михайловском, откуда его и направили в монастырь, по нашим следам.

— Барин, Пётр Абрамович велел передать, чтоб вы сломя голову к нему мчались! — закрутился он на разгорячённом коне около наших дрожек.

— Беда какая случилась? — спросил я первое, что в голову пришло.

— Никак нет. Радость великая! А какая именно, мне не ведомо. Но Павел и Пётр Исааковичи изволили друг друга на улице шампанским обливать.

— Скачи обратно. Доложишь, что поспешаю, как могу, — махнул я ему в ответ, и он помчал, срывая коня в галоп, только пыль вслед заклубилась.

То, что в усадьбе что-то произошло, стало понятно уже при въезде в ворота. Дворня бегает, как наскипидаренная.Конюхи коней в четыре руки начищают, а из под кареты чьи-то ноги торчат и дёгтем оттуда изрядно воняет.

— Прибыл наконец-то, — облегчённо выдохнул дед, у которого от волнения даже лицо побагровело, — Вызывают нас к Их Высочеству! Всех четверых! Иди, отметь это с дядьями, и марш к себе, собираться. Смотри, чтобы форма парадная у тебя вычищена была и без единого пятнышка! Мы за тобой завтра на рассвете заедем. Не вздумай проспать! И много вещей не бери. Налегке поедем.

С братьями Ганнибалами мы опрокинули по стопке, а там я и откланялся.

В самом деле, собираться пора. Обратно в Михайловское я не скоро вернусь, так что надо сообразить, как мне всё ценное получше упаковать. Опять же, пара моих драгоценных сундучков… С одним из которых я уже сегодня в путь отправлюсь, хоть посреди ночи, хоть ползком. У меня Великий колодец Материи не выкачан!

И я съездил и выкачал! Пусть не на полную, а ровно до той поры, пока мой сундучок не заискрился, давая понять, что он полон. А в колодце ещё осталось, и немало!

Деревеньки, станции.

Снова деревеньки и вновь станции. И бесконечная тряская дорога.

Разве что в Порхове да Луге мы останавливались переночевать, да и то я это смутно помню, потому что мы с дядьями пьянствовали всю дорогу.

А что ещё в дороге делать? Разве только в карты играть, но жутко трясущаяся карета мало располагает к подобному вида досуга.

Вот мы и дегустировали кальвадос. Активно. Уж больно родственникам понравился мой рецепт с добавкой магии. Нам дворня деда специально по бутылкам немного разлила этого напитка в дорогу. Пару ящиков всего.

Зато я узнал, что водочная бутылка равна одной двадцатой ведра, то есть шестьсот миллилитров, а не пол-литра, как в моём бывшем мире. После этого фраза — «Сообразим на троих», для меня обрела новые краски и зазвучала вполне логично — по двести грамм на брата очень даже нормально.

Дед терпел наш проспиртованный экипаж двое суток и утром третьего дня пообещал разбить весь оставшийся запас спиртного о наши пустые головы.

— К Императору едете, бестолочи, а не к девкам в соседнюю деревню, — выговаривал нам Пётр Абрамович, вставляя в свою речь такие обороты, что аж мой тульпа Серёга заслушался.

— Силён старик,– восхищался Сергей. — На лицо, вроде, негр негром, а матом кроет — любому русскому фору даст. Одно слово — генерал.

В общем, дедова выволочка возымела эффект, и в Царское село мы въезжали такими трезвыми, что аж самим противно было.

По мере приближения к Екатерининскому дворцу меня не покидали мысли о том, что я приближаюсь к тому месту, где несколько месяцев назад появился в этом мире. Вот проехали мимо флигеля, в котором расположен Лицей. Немного наискосок и будет тот самый Кухонный пруд, на берегу которого меня откопал Ржевский. Странные чувства. Вроде пробыл здесь всего лишь около недели и в то же самое время, словно прожил тут почти шесть лет.

У Золотых ворот нас ожидаемо встретил караул. Павел Исаакович, как самый представительный из нас, да ещё и в мундире подполковника, вышел из кареты и направился к служивым, стоявшим у ворот. Переговорив с караульными и показав им письмо, дядя вернулся к нам:

— Карету оставляем здесь, а сами идём к парадному входу,– пояснил дядя, — Нам нужен флигель-адъютант Его Императорского Величества.

— А карету добрые люди не обнесут? — задал я вполне резонный, на мой взгляд, вопрос.

Так-то, у нас много с собой не просто ценностей, а очень даже дорогущих вещиц.

— У Императорского дворца-то? — удивлённо посмотрел на меня Пётр Исаакович. — Да и кучер на что?

— Я вообще-то с одноклассниками в Императорском саду яблоки воровал и ничего,– припомнил я проделки лицеиста Пушкина,– И сторожа не помогли — мы их просто отмутузили.

— Да брось ты племяш всякую чушь нести,– махнул рукой дядя, но на карету всё-таки пристально посмотрел.

— Прошу за мной, господа, — обратился к нам один из слуг замка.

Мы последовали за ним, пройдя вдоль монументальных колонн, искусно выложенных мрамором, ампирные орнаменты которых темно сверкали под солнечными лучами. Вошли в холл, заливающийся светом из высоких окон, где роскошные карнизы и лепнина создавали атмосферу величия и строгости.

Павел Исаакович, уверенно расправив плечи, сразу обратил на себя внимание дежурного офицера. Мы замерли в ожидании, пока дядя, вёл с ним одним им понятный диалог. Вскоре офицер снова заговорил:

— Ожидайте здесь, ваши высокоблагородия, насчёт вас у меня было отдельное распоряжение.

Угу. Стоим. Ждём.

Офицер куда-то пропал, а в этот момент из боковой двери вышел прихрамывающий генерал с тростью и уставился на нас.

Вернее, не на нас, а на дядю.

— Ганнибал? Павел Исаакович? Голубчик! Ты ли это?

— Яков Васильевич? — узнал дядя повстречавшегося офицера и повеселел,– Вот уж не ожидал Вас встретить в Царском селе. Какими судьбами, Ваше Превосходительство?

— Вроде служу я здесь нынче, — пожал генерал плечами,– Считай, с февраля месяца управляющим Царскосельским дворцовым управлением назначен.

Ого, какая должность! Не помню я такого генерала в Царском селе. Да и память предшественника ничего не подсказывает. Может, он хорошо скрывался?

Слуги проводили нас до гостевых покоев.

Должен отметить, что даже здесь, в императорском дворце, апартаменты для гостей достаточно скромные. Этакий полуторакомнатный полулюкс, с сортиром и помывочной в коридоре. Скромненько монархи живут, невзирая на напыщенный внешний вид зданий.

Я зашёл в предложенные мне комнаты и огляделся. Всё довольно простенько, но общий фон внушает.

Прикосновение к этим стенам напоминало мне о великой истории и о высоких идеалах, окружавших дворцовую жизнь. В этом контексте излишняя роскошь выглядела бы пародией на саму себя.

Шторы, хоть и оказались из благородного тёмного бархата, казалось были совершенно забыты, собранные в нитяные складки, как будто никто не желал восхищаться ими.

На маленьком столике из светлого дерева тускло поблёскивали два кованых подсвечника, казавшихся более уместными в крестьянском доме, чем в интерьере дворца.

Даже картина на стене, изображавшая завораживающий пейзаж с горными лугами, невольно напоминала о горьком противоречии между нарисованным великолепием и местной простотой.

— Это императорское великолепие и на турецкие три звезды не тянет, — подвёл я итог осмотра, недовольно морщась, — В плюсах лишь квадратные метры и перины, а в минусе — бытовые удобства и отсутствие симпатичных горничных.

Последнее задевало. С Аглаей толком не успел попрощаться. Как-то всё у нас наспех и скомкано получилось. Даже вспоминать не хочется.

Я посмотрел на загорающиеся окна Лицея и подумал: «Как же всё просто у школяров — накормят, напоят и спать уложат. А тут крутись, как хочешь и никогда не узнаешь, что тебе следующий день принесёт.»

В гости что ли сходить? Нужно всего лишь подняться на третий этаж и пройти по коридору.

Вот только зачем? Меня уже в Лицее если не забыли, то точно из всех раскладов списали. Там теперь другие лидеры и веяния. Не хочу оказаться смешным и лишним.

Я вступаю в новую жизнь. И это только лишь первый решительный шаг.

Из интересного на АТ:

Переродился ребёнком, и постоянно попадал в иллюзорные барьеры, где каждый раз меня жестоко убивали. Я не сдался и вырос, сохранив рассудок, превратив это в свою силу

https://author.today/work/362029