Дворянин без титула

Глава 1

Усердно помолившись Богу

Лицею прокричав ура,

Прощайте братцы: мне в дорогу

А вам в постель уже пора.

Что можно сказать о воскрешении? Двумя словами Карна та ещё затейница и шутница. Ну а как ещё цензурно назвать богиню, если я, Пушкин Александр Сергеевич, из двадцать первого века попал в тело своего знаменитого полного тёзки, жившего в начале девятнадцатого. Да ещё накануне выпуска из Царскосельского лицея. Мне даже память предшественника досталась в наследство, разве что кроме последних часов его жизни. Правда, видимо, из-за отсутствия души неудавшегося поэта все воспоминания лишены эмоциональной окраски. Другими словами, я прекрасно знаю новый для себя мир, родственников, приятелей и всех, с кем общался Александр, но никаких симпатий и антипатий к окружению не испытываю.

Стоит добавить, что в этом мире Пушкин так же, как и в нашей реальности с раннего детства вращался в кругу поэтов, литераторов и прочих литературных критиков и деятелей, которые всегда были желанными гостями в отчем доме. Однако интересовали его вовсе не красота поэзии, а разговоры, когда кто-то из визитёров упоминал магию.

Да-да, в новом для меня мире есть магия и это, пожалуй, единственное отличие от моего. Всё остальное, что я знаю из истории и географии своего мира на своих местах — Волга впадает в Каспийское море, Санкт-Петербург является столицей Российской Империи, а Императором на данный момент является Александр Первый. Даже даты ключевых исторических событий совпадают. Пусть, порой некоторые из них происходили не по тем причинам, которые известны моим современникам, тем не менее, они имели место быть. К примеру, та же Отечественная Война, как и в нашей истории, началась в июне двенадцатого года. Мой предшественник со своим одноклассниками-лицеистами с тревогой в сердце провожал проходящие через Царское Село гвардейские и казачьи полки, горько оплакивал отданную французу в середине сентября Москву и с радостью встретил известие о вхождении Императора Александра в Париж в марте четырнадцатого года.

И вот стою я такой красивый и всезнающий на берегу Кухонного пруда, что недалече от Царскосельского лицея, по шею закопанный в землю, аки Саид из «Белого солнца пустыни». Даже красноармеец Сухов рядом находится, разве что без винтовки и чайника. Упал около меня на коленки и долдонит одно и то же:

— Саня! Пушкин! Брат! Не умирай! Француз, открой глаза, — взывает он, порой переходя на моё лицейское прозвище.

На самом деле никакой это не Сухов, а теперь уже мой одноклассник по лицею Николая Ржевский. Светловолосый, с пушком на щеках и над верхней губой. Худощавый, что удивительно, так как при любом удобном случае он не прочь поесть, причём много и сытно. На вид Николай совсем ещё ребёнок, отчего и имеет прозвища Дитя и Кис. Он тот ещё лентяй, но беззлобный и чистосердечный.

— Поручик Ржевский, — попытался я прервать вопли парня, — Отставить крики, и будьте так добры, освободите меня из земляного плена.

Как ни странно, но моё обращение к Кисе возымело совсем не тот эффект, который я ожидал. Вместо того чтобы подорваться и начать меня откапывать, парень, всё так же сидя на коленках, начал со мной полемизировать.

— Какой я тебе поручик? Я же прапорщиком в Изюмский гусарский полк выпускаюсь, — тут же возмутился он.

Ну конечно, а куда ещё внуку аж двух генералов идти служить, как не в гусары?

К тому же Ржевский сам хвастался, что Изюмский полк после зарубежного похода тринадцатого-четырнадцатого годов дислоцируется в Рязанской губернии. А кто у Николая папа? Правильно. Полковник в отставке, богатый помещик и бывший вице-губернатор Рязанской губернии. Пусть сейчас он всего лишь уездный предводитель дворянского собрания в той же губернии, но такие люди, как папа Николая, всегда обрастают нужными связями и знакомствами. В общем, как говорится, дома и солома едома. Да и стены помогают, не говоря уже о высокопоставленных родителях и развитых родственных отношениях с другими Родами, где многие именитые фамилии переплелись в довольно плотный клубок.

Мой молодой Пушкин какое-то время тоже грезил о службе в кавалерии. В часы досуга его частенько можно было увидеть среди гусар, благо Лейб-гвардии Гусарский полк дислоцировался в Царском Селе. Так что не было ничего удивительного в его желании стать военным, и непременно — гусаром. В Лицее Саша даже имел отличные оценки по верховой езде и фехтованию. Причём фехтовать он умел сразу двумя рапирами, чем не каждый бывалый вояка мог похвастаться.

К сожалению, а может и к счастью, отец обломал Александра, заявив, что финансово не осилит даже половины щегольского наряда молодого гусара, и предложил ему службу в артиллерии. С этим не согласился уже сам юноша, а спустя полтора года он вовсе охладел к карьере военного.

— Ещё великий Александр Васильевич говорил, что плох тот солдат, не мечтающий стать генералом, — заявил я Ржевскому и прикрикнул. — Сейчас же откапывай меня!

Окрик привёл Николая в чувство, он начал грести руками и отбрасывать в сторону куски земли:

— Саня, а что это за Александр Васильевич? Ну, тот, который про генерала говорил? — прервался он, подавая мне руку, чтобы выдернуть меня из неплотно присыпанной ямы.

— Граф Суворов, Коля, такое изрёк. Цитаты великих людей желательно знать если не дословно, то хотя бы близко по смыслу, — проворчал я. На самом деле ничего подобного полководец не говорил, но Кисе об этом знать не обязательно. Всё равно он из-за своей природной лени не побежит в библиотеку проверять, — А ты не знаешь, как я оказался в таком интересном положении?

— Так я же тебя и закопал, — выдал парень, протягивая мне руку. — Увидел, как в тебя молния попала, а ты упал, вот и зарыл, чтобы заряд в землю ушёл.

— Спорное решение, — возразил я, отряхиваясь из земли. — Но будем считать, что ты мне жизнь спас. Благодарю, дружище.

Коля стушевался, а я подхватил с земли валявшуюся там фуражку, водрузил её на голову и направился к глади пруда, на высоком берегу которого был закопан:

— Николай, а что мы с тобой делаем у воды, да ещё в грозу? Я знаю менее затейливые способы самоубийства.

Посмотрев на своё отражение в воде, я лишний раз убедился в том, что богиня и вправду инкарнировала меня в тело молодого Пушкина. По крайней мере, увиденное мною лицо очень похоже на портреты поэта, известные в моём мире.

— Так я ж позвал тебя, чтобы одно местечко показать. Мне показалось, что я колодец нашёл. Вот и хотелось услышать твоё мнение, — послышалось в ответ, — Да и грозы никакой не ожидалось. Тучи налетели, несколько раз сверкнуло да громыхнуло, а на землю ни дождинки не упало. Сам же видишь — трава и земля вокруг совсем сухая. Правда, молния в тебя всё-таки ударила, но ты ведь живой. Сними фуражку, встань прямо и глаза прикрой — я с тебя пыль смету.

Зря я, конечно, глаза не закрыл, как советовал Киса. Зато я впервые увидел, как человек творит магию. Сначала всё тело Николая покрылось еле заметными разноцветными полупрозрачными нитями, которые тут же потекли в перстенёк, что был у парня на левой руке.

Странно. Насколько я знаю, мой предшественник не видел магические потоки. Трудно сказать, почему теперь я их вижу — может удар молнии тому виной, а может буст от богини такой случился. Да ещё и эта странная гроза. Словом, есть над чем поразмышлять. К примеру, над теми же проделками богинь, а может, и богов.

Подумать не дал небольшой смерч, образовавшийся вокруг меня. Взбесившийся воздух вёл себя, словно пылесос, высасывая из волос и одежды пыль, траву и прилипшие кусочки земли.

— Откуда у тебя перл? — кивнул я на руку Кисы, когда мои брюки и китель были очищены от мусора и даже стали выглядеть почти что прилично, чего никак нельзя было сказать про штиблеты. Ради наведения окончательного лоска мне пришлось пожертвовать большим носовым платком.

Стоит пояснить, что магия в этом мире несколько своеобразная. Здесь абсолютно всё пропитано магической эссенцией. Однако человек не может по своему желанию просто зачерпнуть этой эссенции, слепить её и швырнуть подобно снежному комку, в надежде, что он превратится, например, в огненный шар. Если упрощённо, то сначала нужно внешнюю эссенцию впустить в себя и смешать с собственной, имеющей отпечаток твоего тела и разума, так называемой личной сущностью. После этого образовавшийся коктейль направляется в перл, который и создаёт разнообразные магические эффекты.

Сам по себе перл — это ничто иное, как кристаллизованная эссенция, размером с горошину, принявшая сферическую форму. Отсюда и название перл или по-другому — жемчужина.

— Подарок отца на шестнадцатилетие, — гордо вздёрнул подбородок Коля и потёр перстень с бледно-жёлтым камушком о рукав мундира, стирая невидимую пыль и добавляя ему блеск.

— Это ты им для меня яму выкопал? — догадался я.

— Конечно. Не руками же, — пожал Киса плечами в ответ, словно он говорит нечто само собой разумеющееся.

— Мощная штука. Да и в хозяйстве нужная вещь, — подбодрил я Ржевского.

— Жемчужину сделали по заказу отца, — воодушевился парень после моей похвалы, — Я ещё и десятой части не освоил того, на что мой перл способен. Ну да ничего. Вот увидишь, я ещё и тебя с твоим дедовским ножом догоню.

Александр знал, что перл создаётся специально обученным Формирователем из его личной сущности и сущности мага, для которого он делается. В руках постореннего человека камень будет не более чем красивой цветной жемчужиной. Однако из этого ограничения есть исключение — перлом, созданным для кого-то другого, с разной долей успеха сможет воспользоваться его кровный родственник.

Наряду с этим есть ограничения, преодолеть которые невозможно. Например, перл, который сейчас на пальце Ржевского, может по его желанию создавать только воздушные потоки разной мощности, направлений и форм. Возможно, после долгих тренировок Коля и научится формировать какой-нибудь воздушный кулак, способный разрушить кирпичную стену, но создать, к примеру, поток воды он не сможет. Переделать уже сформированный перл, заставив его выполнять другие действия, также невозможно — это не шерстяной носок, который можно распустить и связать из полученной пряжи варежку.

Молодой Пушкин, как и младший Ржевский, также имел жемчужину, но совершенно другую по своему предназначению — создающую тепло.

Небольшой ножик на серебряной цепочке, с острым выкидным лезвием и инкрустированной в рукоятку розовой горошиной, достался Саше от мамы. Никогда не испытывавшая тяги к магии, Надежда Осиповна, в честь поступления в лицей, с лёгким сердцем отдала сыну подарок своего деда — Абрама Петровича Ганнибала. Согласно семейным легендам, арап Петра Первого мог создавать огненный клинок размером в два аршина, но из-за дальнего родства с истинным владельцем перла личным рекордом Александра было пламя диаметром в детский мизинец и длиной чуть более полутора вершков. Впрочем, сей огрех не мешал Пушкину использовать перл, как грелку. Просто вместо пламени юноша создавал волну тепла, и в холодные вечера прогревал свою постель перед сном, чему зимой отчаянно завидовали многие лицеисты.

— Так что с твоим колодцем? — напомнил я Ржевскому цель нашего пребывания у пруда.

— Обознался я, а ты это подтвердил, — пожал плечами Николай и тут же заканючил, — Слушай, Пушкин, может, хватит на сегодня приключений? На обед ведь опоздаем.

«Кто о чём, а вшивый о бане»– про себя ухмыльнулся я, после чего из кармашка жилетки вытянул за цепочку часы в золотом корпусе, открыл крышку и глянул на циферблат:

— Пожалуй, и правда, хватит на сегодня. Ты, Киса, беги, да нашим скажи, что я сегодня обедать не приду. Аппетита нет. Я лучше к Францу Осиповичу в лазарет загляну. Всё-таки удар молнии — это тебе не шутки. Пусть он меня осмотрит на всякий случай. Заодно гляну, как там наш Пущин себя чувствует. Узнаю, сможет ли он завтра на выпуске присутствовать.

Не успел я договорить, как Киса убежал, а за моим плечом послышался знакомый голос:

— Довольно битвы мчался гром, тупился меч окровавленный… В нашей истории часы твоему предшественнику от жены императора Марии Фёдоровны за «Оду Оранскому» в награду были дарены. А здесь тебе за что перепали?

Трудно описать, как я обрадовался этому спокойному рассудительному голосу. А уж как я был счастлив видеть своего миньона, хоть и смотрелись мы со стороны, как Золушка рядом со своей крёстной феей. Взять меня коротышку, в невзрачном лицейском сюртуке, простых штанах и фуражке на затылке, и высокого статного гладко выбритого Виктора Ивановича, нарядившегося во фрачный костюм по последнему писку моды. Чёрт, да у него один только цилиндр-боливар из бобрового фетра стоит, как чугунный мост. Неужели мужик всё-таки решился к Алёне Вадимовне подкатить? В прошлой жизни их парочка напоминала мне Шурика и Надю из «Операции Ы». Один умный и застенчивый, другая не менее умная, обаятельная и терпеливая. Может быть здесь Виктор Иванович будет более решительным и добьётся успеха.

С другой стороны, а чего я, собственно говоря, возмущаюсь нарядом тульпы, если сам же и представил его в таком наряде? И откуда я знаю, что модно в этой эпохе? Скорее всего, память предшественника подсказывает. А ведь я ещё не виделся с Ларисой. Уж эта галлюцинация всем расскажет, какие и в каком году носили брюки, фраки, платья и шляпки. Наверняка она и на язвительные оценки не поскупится, отмечая совсем уж нелепости из мира местной моды.

Ну и что с того, что Виктор Иванович всего лишь моя галлюцинация… тульпа… миньон… да как угодно можно его назвать. Просто присутствие этого вымышленного мужчины внушало мне уверенность, что в этом мире я не пропаду.

Пока ещё не знаю, как и где мне пригодятся знания Иваныча, которые я ему сам же и делегировал, чтобы не сойти с ума, но кто ж из попаданцев отказался бы от ходячей энциклопедии, да ещё со знанием всех европейских языков. Надеюсь и остальные три тульпы меня не покинули, о чём я тут же спросил миньона.

— Где-то по окрестностям гуляют, — покрутил пальцем над собой Иваныч. — Осваиваются в новом мире. Так откуда у тебя часы?

— Ты же продолжение моей памяти. Неужели не знаешь, за что императрица подарила мне часы?

Глядя на Виктора Ивановича, я с ужасом представлял наряды остальных моих галлюцинаций. Нет, то, что Лариса и Вадимовна будут в благопристойных платьях, соответствующих нынешней моде и устоям, я не сомневался. Меня больше всего смущал Сергей. Он натура пылкая и взбалмошная, а потому любит все блестящее и звенящее. Нисколько не удивлюсь, если увижу его в парадной форме гусара, с длиннющей саблей на поясе.

— Александр, я всё-таки твоя личная память, а не поэта, знаменитого на весь мир, — выдернул меня из размышлений тульпа, — А посему знаю о нём ровно столько, сколько и ты знал до попадания в его тело. Кстати, поэзией твой предшественник увлекался?

— На уровне коротышки из Солнечного города, — улыбнулся я в ответ, — Я поэт. Зовут Незнайка. От меня вам балалайка. Ещё небольшие эпиграммы иногда писал. Но здесь этим делом в юношестве почти все балуются. Вот мой одноклассник барон Дельвиг — тот, правда, поэт. А здешний Пушкин так себе. Он больше магией увлекался. В принципе, за это и получил часы.

— Выходит, ты своего рода Гарри Поттер, а Царскосельский лицей нечто вроде академии пана Кляксы? — заметно оживился Иваныч, ухмыляясь, — И что ж ты такого удивительного смог наколдовать, что сама императрица тебя заметила?

— Лицей вовсе не Хогвартс, магии здесь не обучают, и завтра из его стен выйдут отнюдь не волшебники, — остудил я миньона, прерывая полёт его буйной фантазии, — Так же, как и в нашей реальности, некоторые дворяне пойдут на гражданскую службу, а какая-то часть — на военную. Скажу тебе больше — вовсе не каждый выпускник лицея может управлять перлами, а именно с их помощью здесь и творится магия.

По пути в лицей я объяснил Викторы Ивановичу основы здешней магии, а заодно и для себя структурировал и систематизировал разрозненные знания своего предшественника.

Начал с эссенции, которая помимо того, что пронизывает всё окружающее, так ещё и конденсируется в так называемых колодцах, где она приобретает одно из пяти направлений местной магии: свет, жизнь, материя, движение и измерение. Пояснил, что источники бывают постоянные и временные. Первые при должном уходе позволяют создавать перлы веками, а из вторых эссенция улетучивается за считанные дни.

Свет, как следует из названия, предоставляет контроль над электромагнитным спектром. Позволяет создавать источники света, коконы невидимости и средства ночного видения. Считается самой простой ветвью магии, как для освоения, так и для создания перлов. Подтверждает этот тезис, созданный самим Пушкиным небольшой бледно-синий перл-фонарик, который он вставил в серебряное колечко, купленное за рубль у молоденькой служанки одной из фрейлин императрицы.

Естественно, нужный результат дался не сразу и стоил Александру года жизни, проведённого в поисках колодцев света, полудюжины безуспешных попыток создания работающего перла и стольких же осушённых при этом источников. Собственно, и имеющимся фонариком Пушкин со временем перестал гордиться, поскольку с ростом опыта пришло понимание — изменив схему перла, такое же количество света можно получать, пропуская через себя намного меньше эссенции. Александр даже рассчитал, каким должен быть новый фонарик и как его создать. Оставалось только найти соответствующий колодец и опробовать свои новые расчёты.