Дороги разных миров

Глава 4. Шмурзик по имени Мурзик

Василиса опасалась, что на рынке к ним снова привяжутся вчерашние странные люди, но обошлось. Квадратные военные внедорожники со стоянки исчезли. Видимо, уехали.

К середине дня появился караван, который им обещал Керт. Правда, договариваться пришлось самим.

Василиса не сразу поняла, что это искомый караван. Она ожидала что-то вроде табора дяди Малки — шум, гам, десятки машин. Но на парковке расположились два стареньких грузовика и ржавая «Нива». На её капоте, опираясь спиной на лобовик, развалилась девушка лет двадцати, одетая в пёструю, расшитую цветами и бахромой одежду. На шее у неё куча бус, на руках — множество сплетённых из бисера браслетов, растрёпанные грязные волосы перевязаны на лбу шнурочком, на носу — круглые очки с разноцветными стёклами. Одно зелёное, другое — малиновое. Девушка босая, пятки грязные, на щиколотках — цветные нити.

— Привет, — сказала Мири.

Девушка не отреагировала.

— Привет, я говорю, — повторила Мири громче.

— Ох… — заворочалась девушка, сползая с капота. — Девочка, зачем ты так орёшь? У бедной Доночки головка с бодунища бо-бо… У вас пива случайно нет, дети? Пивка? Бутылочку?

— Нет, — растерялась Василиса.

— А чего пришли тогда, изверги? Мучить бедную больную меня? Ох-ох-ох, чем же я так упоролась вчера? Вы не знаете? Хотя откуда вам знать… Мы вообще где?

Девушка подняла на лоб очки, застонала от яркого света, зажмурилась и опустила их обратно.

— Ах, да, — сказала она, — рынок же. Точно. Значит, пива мне скоро принесут. А вы кто?

— Я Василиса, а это мой брат, Лёша. Мы от каравана отстали. А это Мири, она местная.

— Не тараторь, — сморщила лицо в страдальческой гримасе девушка, — я ничего не поняла. Боже, ну где моё пиво? Куда вообще все подевались? Они меня бросили, да? Бросили бедную Доночку помирать с бодунища?

— Донка, бестолочь, угомонись! — из кабины «шишиги»[5] выпрыгнул невысокий коренастый мужичок в коротких сапогах, джинсах и драном грязноватом тельнике. — Принесут тебе пиво. Запчасти купят и принесут. Привет, детишки, я Серёга. Водила и зверолов. Шмурзика купить хотите? У нас отличный выбор, совсем свежие. Вчера только с Эрзала вышли.

— Кого? — удивилась Василиса.

— Вы что, про шмурзиков не знаете? — в свою очередь удивился Серёга. — Пойдёмте же, ну!

Он подошёл к кузову грузовика и откинул задний борт.

— Ой, кто это? — Лёшка аж подпрыгнул от изумления.

— Как кто? Шмурзики, конечно.

Василисе сначала показалось, что в большие клетки, которыми заставлен кузов, кто-то напихал огромные мягкие игрушки. Но потом она вдруг поняла, что это живые существа, просто очень странные. Меховые, разноцветные, поразительно ярких цветов — розовые, лиловые, синие, красные, оранжевые. Из-за такой гаммы они выглядят ненастоящими, но потом видишь их глаза — большие, размером с кулак, жёлтые гляделки, смотрящие жалобно и трогательно.

— Ой, какие они… — заворожённо сказала Василиса. — Красивые…

— Так что, купите шмурзика? Есть крупные, есть помельче. Есть совсем маленькие, смотрите, — водитель показал клетку, где плотно набиты мелкие, похожие на волосатые футбольные мячи, существа.

— А что такое эти шмурзики? — спросил Лёшка.

— Просто такие зверьки, — объяснил Серега. — В срезе Эрзал случилась экологическая фигня, и они из какого-то зверья местного намутировали. Совсем ручные, можно тискать и гладить, спать на них вместо подушки. Едят немного, не линяют, не воняют, не аллергенные. Можно сухой кошачий корм давать или объедки со стола — им всё равно. Урчат ещё прикольно, когда сытые. Мы их в Эрзале даже не ловим, а просто собираем с кустов, они, вроде, не возражают. Потом продаём. Идеальный домашний питомец, берите, не пожалеете!

— У нас нет денег, — вздохнула Василиса, с сожалением глядя на шмурзиков. — Да и ситуация не та.

— А что вам надо тогда? — спросил Серёга.

— Они от каравана отстали, — пояснила Мири. — Ищут попутку.

— А ты, — водитель показал на протез, — я вижу, местная. Ты не с ними?

— Нет. Просто помогаю.

— А от какого каравана вы отстали и когда?

— От табора Малкицадака, вчера. Знаете такой?

— Ох, — засмеялся Серёга, — ещё бы не знать! Он нам вот это чудо в перьях сосватал!

— Сам ты в перьях… — обиженно отозвалась девушка с капота.

— Наш проводник приболел, пришлось у Малки арендовать глойти. А он нам это упоротое создание выдал. «Не потеряйте, — говорит, — Донка мне как родная!» А она добралась до аптечки и пол-литра спирта медицинского в одно жало усосала!

— Вот вам жалко, что ли, для бедной Доночки спиртика? — заныла растрёпанная девица. — Раз уж приличных напитков у вас нет. Ох, как же у меня башка трещит… Где там моё пиво?

— Правда, — вздохнул Серёга, — глойти она неплохая. Даже в свинину пьяная довела нас до рынка, только потом вырубилась. Сидим вот, ждём, пока оклемается.

— Возьмёте их? — спросила Мири. — За них Керт обещал попросить, но он в травму утром заехал.

— Кертиран? Что с ним?

— Взрывная ампутация левой ступни, — сказал важно Лёшка.

— Досадно, — вздохнул водитель. — У нас были некоторые совместные планы. Как он?

— Недели на две будет ограничен в подвижности. Пока разъёмы приживутся, пока протез изготовят, пока он к нему привыкнет. Но на рынок дня через три уже вернётся, будет пока сидя своей конторой рулить.

— Да, он упорный парнишка и неглупый. А ты, наверное, и есть та девчонка, из-за которой он с нами не ушёл?

— Не знаю, — Мири покраснела и отвела глаза. — Я не спрашивала.

— Эх, ещё одной конечностью меньше, — вздохнул Серёга. — Как вы тут живёте вообще? Я бы давно свалил. Ну да дело ваше. Ребят возьмём, я думаю. Сейчас наши вернутся, обсудим, но проблемы не вижу. Место есть, да и покормить нам не жалко. Если Малкицадак прошёл тут сутки назад, то дня через два-три мы его догоним. У него табор большой, идёт медленно. Если, конечно, наша дурная глойти оклемается.

— Ой, ну что ты такой душный? — уныло спросила девушка. — Доночка выпьет пивка, поправит здоровье, и вы удивитесь, как быстро мы свалим из этой задницы.

С рынка караванщики вернулись примерно через полчаса. Пожилой мужчина, Андрей Тимофеевич, оказавшийся отцом Серёги и водителем второго грузовика, ЗИЛка с прицепом. И ещё двое мужчин. Один из них принёс целую упаковку баночного пива и грохнул ею об капот рядом с Донкой.

— Пей, глотка ненасытная, — сказал он мрачно.

— Ой, вот давайте без нервов, мужчина! — ответила она, выдирая банку. — Уже почти всё хорошо!

И присосалась, урча, булькая и пуская носом пену.

— Вот жешь пьянь, — покачал головой мужчина. — Удружил нам Малки, век не забуду.

— Оставь её, — сказал ему второй. — Глойти все такие. Кто пьёт, кто на веществах, кто грибы курит…

— А кстати, — отлипла от опустевшей банки Донка, — есть у кого-нибудь косячок? Я бы сейчас дунула. Нет? Точно нет? Эх, ну что вы за караванщики, ничего-то у вас нет…

И она принялась выковыривать следующую банку.

Андрей Тимофеевич оказался в группе звероловов главным. Когда Серёга рассказал ему про отставших от каравана детей, он сразу сказал, что не возражает.

— С нас не убудет, а доброе дело всегда зачтётся, — покивал головой водитель «Нивы», Пётр.

— Они не тяжёлые, на расход солярки не повлияют, — согласился последний, который представился Димой.

Он же под недовольные вопли Донки отобрал у неё остаток упаковки пива и запихал в «Ниву».

— На вечернем привале получишь! А то вон, повело уже, на старые-то дрожжи!

Девушка-глойти, и правда, развеселилась и чуть не выпала из машины, пытаясь разглядеть себя в боковом зеркале. Дима запихал её обратно и заблокировал дверь кнопкой. Она осталась сидеть, глупо хихикая.

Василиса подошла к Мири попрощаться.

— Ну, мы поедем. Спасибо тебе за всё.

— И тебе, Вась. Ты с дедовой платформой нас здорово выручила. И протез отлично работает теперь, — девочка пощёлкала стальными пальцами.

— И как вы теперь дальше?

— Не знаю пока. Наверное, дед прав — надо пробовать тут жизнь менять, а не сбегать в караванщики. Дождёмся, пока Керт оклемается, поищем путь через минные поля. Не хочу, чтобы люди на минах подрывались. Вдруг у деда получится завод перепрограммировать? Будет вместо тоймин обычные игрушки делать, мы их станем на рынке продавать, заживём нормально…

— Послушай, — сказала Василиса осторожно, — ты не очень спеши на мины лезть.

— Почему?

— Помнишь, ты жалела, что летать не умеешь?

— Ну.

— Я всё-таки механик на волантере. Очень постараюсь вернуться и помочь, веришь?

— Верю, — вздохнула Мири. — Возвращайся. Но долго ждать я не стану!

— Я поспешу!

Девочки обнялись на прощание, и Василиса побежала к машинам.

— У глойти всегда мозги набекрень, — пояснил Серёга, когда дети вскарабкались в высокую кабину «шишиги» и умостились вдвоём на пассажирском месте. — Они видят мир иначе — и срез, и Дорогу разом. От этого их таращит не по-детски. Так-то у нас в рейсе сухой закон, но для них приходится исключение делать. С нами обычно Михалыч, это его «Нива», так он мужик-кремень, держится. Но после рейса на неделю в глухой запой уходит. Потом ещё неделю отсыпается — и снова в путь. Так что эта балдосья лохматая — ещё не самый плохой вариант.

Он повернул ключ, стартёр прокрутил мотор, и тот затарахтел, сотрясая кабину жёсткой вибрацией.

— Ого, дизель? — спросила Василиса. — Какой?

— Двести сорок пятый. Разбираешься?

— Я механик! — гордо сказала Василиса.

— Это хорошо, дело полезное, — кивнул Серёга одобрительно. — Хороший механик по жизни не пропадёт.

— А шмурзиков сложно ловить? — спросил Лёшка.

— Совсем нет. Они сидят на ветках, листья жуют, плоды всякие лопают. Подходи да собирай, как яблоки. Только надо выбирать здоровых, а то можно и не довезти. Среди них много болеют, потому что мутанты. Говорят, их там выводили специально, разных пород, как у нас собак или кошек. Но после коллапса всё поперемешалось, и они иной раз довольно странные попадаются. Не мышонки, не лягушки, а неведомы зверушки. Вы же Пушкина читали?

— Конечно, — подтвердила Василиса. — Это из «Сказки о царе Салтане» цитата.

— Да, я так сразу и подумал, что вы из наших. Наших везде видно.

Василиса не стала уточнять, что их семья очень давно покинула срез Земля, и они с братом росли совсем в другом, довольно странном месте. Не стоит привлекать к этому внимание.

Караван выехал с парковки на дорогу, прибавил хода — и нырнул в то странное межпростанство, где Дорога с большой буквы «Д». Вокруг как будто окружённый густым туманом пузырь, видимость едва ли метров на тридцать. Впереди тарахтит мотором ржавая пятидверная «Нива», где сидит странная девушка Донка, умеющая удержать в своей дурной нетрезвой голове многомерную топологию Мультиверсума и указывающая водителю, где свернуть, чтобы выскочить в очередной мир.

«Нива» мигнула поворотником, засияли тормозные фонари, на обочине обозначился узкий съезд. Караван подал влево, машины подпрыгнули на перепаде дорожного полотна — и над ними засияло закатное солнце нового среза.

— Ох, блин, прямо в глаза! — недовольно сказал Серёга, опуская козырёк над стеклом и надевая тёмные очки, которые валялись на панели. — Так, что у нас тут?

Широкое пыльное шоссе слегка заметено песком, который надуло ветром. Следов на песке не видно, похоже, здесь давно никто не проезжал. Ровная пустая степь с холмами на горизонте, столбы с оборванными проводами, ржавые насквозь отбойники.

— Пустенько, — констатирует очевидное водитель, — это хорошо. Люблю, когда пусто. Меньше сюрпризов.

— Это потому, что коллапс? — спросил Лёшка.

— Да, пацан, именно так.

— А что такое коллапс? Вы говорили, что вы шмурзиков ловите в этом, как его…

— Срезе Эрзал?

— Да! Там тоже был коллапс? Какой он?

— Как тебе сказать, малой… — задумался Серёга. — Вот, например, этот срез, где мы сейчас едем. Я хрен его знает, что тут стряслось — но видно, что ничего хорошего. Такую дорогу широкую забабахать — это и денег немеряно грохнули, и технологии, значит, были серьёзные. Вон, до сих пор асфальт гладкий. Раз такое шоссе проложили, то машин тут было много. А значит, и людей тоже. А сейчас мы едем — и никого. Куда они все делись?

— Куда? — переспросил Лёшка.

— А чёрт их маму знает. Может, война. Может, эпидемия. Может, природный какой катаклизм. Наверное, если достаточно долго ехать, то можно до какого-нибудь города добраться, такие трассы непременно в город ведут. Поискать записи, какие сохранились, узнать, от чего именно они вымерли.

— А мы доедем?

— Нет, мы раньше на Дорогу уйдём. Нам не надо.

— Интересно же!

— Это сначала интересно, потом привыкаешь. Потому что таких вот пустых миров — большинство. И какая уже к чёрту разница, что с ними случилось? Всё это и есть — коллапс. Когда мир жил-жил да и помер. Точнее, с миром-то ничего не случается, вот он, вокруг. Только жизни в нём больше нету. Иногда совсем, иногда как в том, где рынок с протезами. Вроде какая-то жизнь пока идёт, но против прежней — слёзы.

— У них война была.

— Да, у тех война, у этих тоже что-то случилось. Это и есть коллапс. Никто не знает, почему они происходят, но иной раз приходит караван на какой-нибудь рынок, а там уже ни рынка, ни людей, ничего. Коллапс случился. И таких срезов всё больше, а населённых — меньше. Я всего-то пять лет с отцом езжу, и то уже два коллапса застал. А он их на десятки считает. Говорит, что когда в первый раз на Дорогу вышел, а это лет тридцать тому, Мультиверсум был куда населённее. А сейчас умаешься, пока шмурзиков довезёшь туда, где их купят. В срезе Эрзал, где мы их ловим, тоже ведь люди когда-то жили. А потом бац — и только джунгли кругом. Одна польза, что шмурзики наплодились.

— А если и дальше так будет? Если населённых миров не останется? — спросила Василиса.

— Придётся тогда другое занятие искать, — усмехнулся Серёга. — Потому что нет людей — нет торговли. Но я надеюсь, на наш век хватит.

Солнце садилось, красиво подсвечивая поднятую колёсами пыль сзади, и Василиса разглядывала её в правом зеркале, когда заметила что-то необычное.

— Сергей, там как будто кто-то нас догоняет.

Водитель посмотрел в своё зеркало и снял потолка микрофон рации.

— Пап, это Серёга, как слышно?

— Слышу тебя, что случилось?

— Посмотри назад. Вроде кто-то едет, или мне кажется.

После длинной паузы рация ответила:

— Да, нас нагоняют. Всем внимание, принять вправо, снизить скорость. Растолкайте там нашу глойти, пусть приготовится к переходу на всякий случай.

— Эх, вот не было печали, — расстроился Серёга и, заведя левую руку за сиденье, достал короткий дробовик.

— Вы думаете, они на нас нападут? — спросила Василиса.

— Да чёрт их знает, — признался он. — Рейдерам тут вроде делать нечего. Опять же — на кой чёрт им шмурзики? Но в Мультиверсуме полно плохих людей.

Машины прижались к правой обочине и катились неспешно, пропуская догоняющих. Сергей опустил боковое стекло и держит ружьё у правой ноги. Когда с ним поравнялась первая машина, Василиса испуганно пискнула и пригнулась, прижимая вниз лохматую голову Лёшки. Это были бронированные внедорожники. Точно такие же, как те, что преследовали табор Малкицадака, а потом прорывались к посёлку по минному полю. И даже многоколёсный броневик снова был с ними. Наверное, новый откуда-то пригнали.

Колонна, догнав караван, сбросила скорость и поехала параллельно. Из окон на них внимательно смотрели военные. Василиса с Лёшкой совсем сползли на пол кабины, надеясь, что их не заметят.

— Да что они к нам привязались-то, гады? — недоумённо ругался Серёга. — Видно же, что звероловы. Чего с нас взять, кроме шмурзиков?

Видимо, в колонне тоже решили, что шмурзики им ни к чему, и, прибавив скорость, умчались вперёд. Какое-то время на солнце светилась поднятая ими пыль, закрывая обзор водителям, но потом исчезла, как обрезанная. Колонна ушла на Дорогу.

— Что это было, блин? — удивлялся водитель.

Лёшка уже хотел было заявить, что они таких видели, — Василиса прям по глазам поняла. Но она ткнула его кулаком в бок и зашипела на ухо:

— Молчи! Никому не рассказывай!

Брат заметно обиделся, но всё же промолчал. Может быть, это и не совсем честно по отношению к караванщикам, но Василиса теперь уверена, что странные люди ищут именно их. Об этом надо было либо предупреждать с самого начала, либо уже молчать до конца. Потому что как они поступят, узнав, что за детьми идёт охота? Зачем им чужие неприятности?

К ночи караван звероловов встал на стоянку. Огромная пустая парковка возле заброшенного склада явно не первый раз принимает путешественников — на ней организованы кострища из кирпичей, возле них стоят навесы из металлических листов, отодранных со стен здания. Чуть в стороне свалка мусора и главное — туалеты! Обычные пластиковые синие кабинки. Василиса с братом, которым было неловко попросить остановиться, еле дотерпели и кинулись туда бегом.

Когда вернулись, караванщики уже развели костер и повесили над ним большой котёл с водой.

— Хотите шмурзиков потискать? — спросил детей Серёга.

— Конечно! — Лёшка аж запрыгал от восторга.

— Но это не развлечение, — предупредил их водитель. — А ветеринарный осмотр. Надо проверить, как они переносят дорогу, дать им воды.

— И еды? — спросила Василиса.

— Нет, мы их по дороге не кормим, а то в клетках нагадят, перепачкаются, расстроятся и от расстройства заболеют. Они чистоплотные очень, а вот не есть могут дней пять свободно.

Серёга открывает клетку за клеткой, вынимает оттуда шмурзиков, внимательно рассматривает, потом передаёт Лёшке с Васькой — подержать. Шмурзики оказались на ощупь тёплые и очень-очень пушистые, как из ваты. Тискать их приятно, и им, похоже, это нравится — они урчат в ответ, как большие коты. Оказалось, что у них лапки, не заметные из-за густого цветного меха, а вот хвостов почти нет. Совсем коротенькие, как у зайцев.

Зверолов наливал им воду в поилки и, забрав у детей, засовывал обратно.

— Вот он, бедолага, — сказал он расстроенно, — боюсь, не дотянет…

Достал из клетки совсем небольшого, чуть больше мяча, когда-то ярко-синего, а теперь поблёкшего, со свалявшейся шерстью шмурзика. Тот расстроенно пискнул и посмотрел на Василису огромными грустными глазами цвета мёда.

— Что с ним, дядя Сергей? — спросил Лёшка.

— Ранили его. Кто-то в кого-то стрелял, а в него попали. А может, специально, или по дури пальнули. Люди-то разные бывают. Мы бы его не взяли, но сразу не заметили, а теперь чего уж. Помрёт, скорее всего, а жаль — он редкий, двухцветный. Смотри, сам синий, а пузичко жёлтое.

Василиса перевернула шмурзика на спину и увидела, что действительно, шерсть на брюшке у него совершено цыплячьего оранжевого оттенка. Шмурзик недовольно захныкал, ему стало больно.

— Так у него пуля внутри осталась, — сказала Васька, ощупывая зверька. — Вот здесь, в бедре, или как это у них называется…

— У съедобных животных это «окорочок», — засмеялся Серёга, — а у шмурзиков не знаю, я не ветеринар. Есть их, кстати, нельзя, потому что мутагена в мясе полно. Среди звероловов такие байки ходят насчёт того, что бывает с теми, кто по дури или с голодухи шмурза сожрал, что на ночь лучше не рассказывать. Может, и врут, конечно, но я бы проверять не стал.

— Да как их можно есть, вы что! — возмутилась Василиса. — Они же такие милые! А можно я его попробую вылечить? Хотя бы пулю вытащу…

— Ого, — удивился водитель, — а ты девочка многих талантов. И механик, и доктор?

— Я не доктор, но курс первой помощи военмедика проходила. Нас учили пули извлекать и раны перевязывать. Правда, я только на манекене пробовала.

— Ну что же, я думаю, он всё равно не жилец, так что можешь освежить навыки. Вылечишь — хорошо, не вылечишь — ничего страшного. Тебе помочь? Подержать? Посветить?

— Нет-нет, — поспешно отказалась Васька, — мне брат проассистирует.

— Ну, смотри, поспеши тогда. А то скоро ужин будет.

Василиса специально оказалась от помощи, потому что оперировать её учили УИном. Универсальный инструмент, если его в «красный» режим переключить, может и живую ткань резать-сшивать. А то, что его лучше никому не показывать, девочка уже уяснила.

Пришлось Лёшке одновременно придерживать лежащего на боку шмурзика и светить, зажав фонарик-карандаш зубами. Шмурзик явно боится и весь дрожит, но не вырывается. Доверяет людям или понимает, что зла ему не хотят. К счастью, УИн не делает больно, рассекая ткань на лапке без всякого усилия. Тоненьким красным лучиком Васька срезала клок шерсти с лапы, рассекла мышцу и пинцетом вынула пулю — точнее, свинцовую картечину от дробового заряда. Заодно удалила воспалившуюся вокруг неё ткань. Потом свела рану пальцами и, переключив в связующий режим, соединила края воедино. Только шрам остался.

— Вот и всё, — сказала она шмурзику, — теперь ты, наверное, выздоровеешь.

— А ну-ка покажи, что ты тут с нашей добычей творишь! — внезапно раздался голос незаметно подошедшего Андрея Тимофеевича.

Василиса обрадовалась, что успела убрать УИн.

— Да вот, картечина у него в лапке была. Я вытащила…

— Дай-ка я гляну… — старший каравана посветил на шмурзика, потом, надев очки, пристально рассмотрел рану.

Василиса обмерла — до неё вдруг дошло, что обычным инструментом так рану не заживишь. Пришлось бы обезболивать, сшивать края, накладывать повязку, следить, чтобы не воспалилось… Прятала-прятала — и так глупо спалилась.

— Мда, — неопределённо сказал старший, — вижу, непростая ты девочка. Не огрести бы через тебя проблем.

— Я не специально! — пискнула Васька испуганно.

— Надеюсь. Но знаешь, что?

— Что?

— Забирай этого шмурза себе.

— Правда? — не поверила девочка. — Вы серьёзно?

— Да что им теперь делать? Залысина на лапе у него навсегда, и шрам останется. Этот инструмент не зря только в крайних случаях используют. Не товарный теперь вид у шмурзика, никто его не купит.

— Какой-такой инструмент? — сделала честные глаза Василиса.

— Тот, который ты совершенно правильно никому не показываешь. Люди, знаешь, разные бывают. Так что шмурзика бери, теперь твой будет. Мама тебе разрешит?

— Я её уговорю! Клянусь! Спасибо! Вы такой добрый!

Старший только головой покачал задумчиво, и назад к костру пошёл.

— Лёшка, Лёшка, нам шмурзика подарили! — завопила Васька, не сдержавшись.

— Ух ты! Правда? — восхитился брат. — А как мы его назовём? Чур, я с ним спать буду!

— Как-нибудь назовём, придумаем. А спать будем по очереди.

— Эй, дети, идите ужинать! — позвали их от костра.

— А Доночке — пивка! — радостно приветствует начало ужина малахольная глойти. — Если у вас, конечно, нет водочки. Если у вас водочка, к примеру, есть, то можно и того, и другого! Потому что пивко без водочки — это только чтобы больше пописять. А пивко с водочкой — это жидкая вселенная внутри Доночки!

— Пиво. Две банки, — строго отвечает ей старший.

— Хотя бы три! — капризничает Донка. — По одной для ума, сердца и печени!

— Какого ещё ума? — бурчит Серёга, раскладывая кашу из котелка по мискам. — Откуда там ум?

— Нету, — соглашается глойти, — нету никакого ума. Ум есть мысль об изначальной природе истинной реальности, истинная реальность есть основа мысли, мысль есть проявление истинной реальности. Мысль возникает из собственной природы истинной реальности, глаза, уши, нос и задница не могут мыслить, а пустота в голове требует заполнения пивом.

— Боже, что ты несёшь! — помотал головой Серёга.

— Это учение святого Хуй-нэна!

— Здесь дети, — укоризненно сказал он.

— А я виновата, что его так звали? Пива дайте, изверги!

— Дай ей ещё банку, — вздохнул старший, — занудит же насмерть. До утра мы не поедем, а к утру проспится.

— Вот это я понимаю, человек познавший природу Будды! А водочки точно нет?

Каша с мясом оказалась очень вкусной, Василиса с Лёшкой быстро наелись и стали задрёмывать. Потом их разбудили, чтобы напоить чаем, к которому Серёга выдал по шоколадке. Спать уложили в маленькой раскладной палаточке на надувном матрасе. В ней тепло и уютно — особенно в обнимку со шмурзиком, который пушистый и тихо урчит.

— Назову его Мурзиком, — сонно сказал Лёшка.

— Почему?

— Потому, что он шмурзик.

— Как-то слишком просто, — засомневалась Василиса. — И вообще, это кошачье имя, а он не кот.

Но Лёшка не стал спорить. Он уже спал.

Проснулись от рёва моторов. По ткани палатки метался яркий свет фар и чёрные тени людей, вокруг бегали и кричали, потом грохнул выстрел, ещё один — и ночь взорвалась беспорядочной пальбой.

Василиса выдернула обалдевшего Лёшку и, прижимая к себе одной рукой брата, второй — шмурзика, метнулась под грузовик. Понять, что происходит, совершенно невозможно — в глаза лупят фары, по ушам — выстрелы, все орут. Матерно и неинформативно.

— Ой-ой-ой-ой… — под машину ввинтилась растрёпанная чумазая глойти. — За что они так с бедной Доночкой?

— Кто «они»? — спросила испуганно Василиса.

— Злые, злые люди! Я так хорошо спала! А теперь я проснулась! И меня хотят убить! И выпить нечего!

— Донка, ты что тут делаешь? — под грузовик заглянул Серёга. В руках у него дробовик, ствол дымится. — Бегом в «Ниву», дура лохматая! Сваливаем!

Он схватил глойти за босую ногу и потащил наружу, та пищала и отбивалась второй ногой, но водитель оказался сильнее. Детей при этом, кажется, вообще не заметили.

По машине как будто быстро и сильно простучали молотком. Резко запахло соляркой, потянуло дымом. Снизу Василиса увидела, как быстро разгорается огонь в моторном отсеке.

— Шишигу бросаем! — закричал кто-то. — Все в «Ниву»! Уходим!

— Где дети? — закричал в ответ Серёга. — Васька! Лёшка! Сюда!

— Бежим! — Василиса выдернула брата из-под разгорающейся машины, и они побежали на голос. Но тут за спиной раздался громкий тоскливый крик, как будто, разом заплакали десятки котят. Лёшка так резко остановился, что тащившая его за руку девочка чуть не упала.

— Шмурзики! — закричал он. — Они сгорят!

Вывернулся и побежал назад, к грузовику, у которого уже вовсю пылает кабина.

— Лёшка, ты что, бак же взорвется! — кинулась за ним Василиса.

Мальчик с разбегу подпрыгнул, ухватился за край кузова, подтянулся — и канул внутри.

— Сиди здесь! — сказала Васька Мурзику-шмурзику, поставила его на асфальт и прыгнула за братом.

Клетки закрыты, и Василиса не стала тратить время — достала УИн и кинулась срезать защёлки. За бортом метались лучи фар, кто-то в кого-то стрелял, рычали моторы, звал их Серёга, но они вскрывали клетку за клеткой. Лёшка вытряхивал оттуда шмурзиков и кричал им: «Бегите! Спасайтесь!» Кузов затягивало вонючим солярным дымом, дети кашляли и почти ничего не видели.

Когда последняя клетка опустела, Василиса выпрыгнула из кузова и тут же оказалась в чьих-то сильных и жёстких руках.

— А вот и девочка, — удовлетворённо сказал знакомый голос. — Весь комплект в сборе.

Василису засунули в задний отсек восьмиколёсного броневика, там уже сидел унылый Лёшка, прижимая к себе встрёпанного грязного Мурзика. Оба выглядели изрядно подкопчёнными, пахли дымом и соляркой.

— А звероловы уехали! — сказал брат грустно. — Бросили грузовик и смылись. И нас бросили.

— Мы сами виноваты, — признала Василиса. — Нас звали, а мы не шли. Что же им, погибать за нас, что ли? У этих — броневики и пулемёты, а у наших только ружья были.

— А шмурзикам что, сгореть надо было?

— Люди важнее, Лёш.

— Ничего не важнее! — брат прижал к себе зверька. — Люди злые.

— Люди всякие.

Броневик дёрнулся и покатился. Окон в заднем отсеке нет, куда едут — непонятно. Мотора не слышно, только зубастые шины рокочут по асфальту.

Василиса смотрела на надувшегося чумазого брата — в драной майке, с копотью на лице, с подпалёнными с одной стороны волосами — и внезапно поняла, что этот мальчишка ей очень-очень дорог. Это было какое-то внезапное озарение. Если бы её в любой момент жизни до того спросили: «Ты любишь брата?» — она бы, конечно, ответила: «Люблю. Это же мой брат». Но сейчас было что-то совсем другое.

Честно говоря, младшие братья по большей части приносят в жизнь сёстрам одни неудобства. Мальчишки навязчивые, шумные, занимают внимание родителей, таскают игрушки, ломают любимых кукол, мусорят и не убирают, капризничают и вредничают. Основное чувство старшей сестры к брату — желание дать подзатыльник. И Лёшка его частенько получал. Потом орал, бежал к маме жаловаться: «Васька меня ударила!» Мама расстраивалась и выговаривала Василисе: «Это же твой брат!» — после чего Лёшка получал ещё и за то, что ябеда. В общем, отношения их не были безоблачными. Но сейчас Василиса смотрела на Лёшку и понимала, что это самый близкий ей человек на много-много миров вокруг. И что она за него… Да что угодно. Вообще всё.

Она подсела к брату, обняла за плечи, взъерошила пахнущую солярным дымом и палёным волосом шевелюру, прижала к себе и сказала:

— Не бойся. Я что-нибудь придумаю.