Дорога миров

Глава 10

Глава 10

1504 год, сентябрь, Мекка

Семь лет относительного спокойствия — именно столько прошло с момента, как Мамлюкский султанат, лишившийся немалой части земель, был вынужден перенести свою столицу из Каира в Медину. Сам же их султан, Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури объявил себя Хранителем Мекки и Медины, Защитником Веры, а также призвал к джихаду против неверных всех магометан и особенно их правителей. Понимал, равно как и его племянник-наследник, Туман-бай аль-Ашраф, что опасно, будучи проигравшими войну, пытаться сотворить подобное, но иного пути сохранить хотя бы часть султаната под своей властью у этих двух просто не имелось. И ведь тогда им, дяде и племяннику, повезло. Напирающие на султанат с другой стороны османские войска остановились, поскольку большинство правоверных не желало лить кровь единоверцев, когда из самой Мекки был объявлен джихад против неверных. Ну а крестоносцы во главе с этими Борджиа, коварными родичами иблиса, вырвавшихся неведомым образом из самого джаханнема — те просто остановились, сочтя, что оторванный от султаната кусок достаточен для их целей. Тогдашних целей!

Зато Османскую империю они разорвали на куски столь жестоко и показательно, ввергнув её султана, Баязида II, в полное ничтожество, лишив того всех европейских владений, столицы и «подарив» грызню за остатки власти с оставшимися после той войны и взбунтовавшимися против отца сыновьями, что… Нет, мамлюкский султан мог лишь вознести хвалу Аллаху и тихо-тихо, чтоб никто кроме разве что племянника не услышал, признать — ему ещё повезло, ведь всё могло оказаться гораздо хуже.

Например, то самое объявление джихада. По сути спасшее его султанат от неудержимого и неостановимого продвижения османских войск, оно ведь было направлено против неверных, против Борджиа в особенно. А противостоять им, опираясь пусть на самых истово верующих в Аллаха, было… Он сказал бы сложно, но на самом деле правильным являлось употребить иное слово — невозможно.

Только Аллах не оставил своей милостью Хранителя Мекки и Медины, Защитника Веры. Неверные, словно лишившись разума, просто не обращали особого внимания на попытки воинов султаната и не только нести знамя джихада на осквернённые гяурами земли. Те земли, которые раньше принадлежали ему, султану. Ну или просто не считали такие попытки для себя опасными, используя их в своих целях, чтобы войска постоянно были в готовности воевать. Наследник султана, Туман-бай аль-Ашраф, считал именно так.

Считал и оказался прав. Одно дело, когда на воинов джихада и их попытки покарать иноверцев не обращают должного внимания несколько месяцев. Иное — когда подобное длится годы и без каких-либо видимых изменений. Всего лишь, опираясь на цепь уже имеющихся и недавно выстроенных крепостей по границе между входящим теперь в империю Борджиа королевством Египетским и Мамлюкским султанатом, перехватывали и беспощадно уничтожали идущих в бой под зелёным знаменем пророка. Раз за разом, месяц за месяцем, год за годом.

Вместе с тем, даже когда самому султану, не говоря уже о его наследнике, стало ясно, что ведущийся против Борджиа и прочих джихад те воспринимают в качестве повода как следует обучить своих солдат… Прекратить его всё равно было бы губительным. Именно положение Защитника Веры давало султану возможности, о каких раньше тот даже подумать не мог. В головах многих правоверных преломилось представление о крушении Османской империи и тем, что незадолго до этого войска султана Баязида II продолжили войну с тем, кто объявил себя Хранителем Мекки и Медины, да ещё и провозгласил джихад против неверных. За что и поплатился.

Развеивать подобное заблуждение? Храни Аллах от подобного! Напротив, что мамлюкский султан, что его наследник все минувшие годы охотно и изо всех сил выжимали это «благоволение Аллаха к верным своим слугам и защитникам зримых святынь Мекки». Ведь без этих самых святынь и проводимого — пусть плохо, без явных и зримых результатов — джихада положение султаната оказалось бы совсем печальным. Что было источником силы и влияния мамлюков в мире правоверных? Святыни и золото, которое добывалось разными путями. Разными, но часть из них с утратой Египта заметно оскудели. Например, сельское хозяйство. Раньше именно Нил являлся основным и самым богатым источником влаги, а значит и плодородной земли для выращивания хлопка, сахарного тростника и иного.

Теперь Нила не было. То есть сама река всё так же несла свои воды, раз за разом разливаясь и оставляя после отлива много того самого ила, делающего возможным земледелие и дающего возможность собирать действительно богатые урожаи. Только теперь всё это богатство питало не Мамлюкский султанат, а раскинувшуюся уже не только в Европе, но и в части Африки империю Борджиа. Вдобавок не стало немалой части рабов, ведь любой набег за христианскими рабами на земли уже борджианского Египта карался ответными набегами, в которых воины империи Борджиа выжигали и уничтожали всё на своём пути.

Попробовать сунуться куда-либо на кораблях? Настоящее самоубийство, ведь в море господствовали суда тех, кто двумя последними Крестовыми походами почти полностью сокрушил могущество верующих в Аллаха и Пророка его Магомета. Причём корабли неверных год от года становились лишь всё более мощными, опасными… и продолжающими топить попадавшиеся им на пути корабли мусульманских правителей. Да и торговля, она теперь велась только их кораблями, для остальных море было закрыто. Совсем! Разве что утлые рыболовецкие судёнышки трогать даже не собирались, но и только.

Торговля. Теперь только идущие по суше караваны. В заметно ссохшуюся, но ещё живую Османскую империю, в Ак-Коюнлу, Йемен, к бедуинским племенам Аравии. Хорасан, Синд, Делийский султанат и иные государства были слишком далеко, а корабли для морской, а не караванной торговли… Увы, но залив Эс-Сувайс и город-порт Суэц также были подвластны Борджиа. Именно там находились не только корабли их империи, но и суда испанцев с португальцами, идущие в Индию за ценными товарами или возвращающиеся оттуда с ними. Пряности, ткани, редкие камни, особое дерево, золото с серебром, много чего иного. Те товары, которые редко когда покупались, чаще всего брались по праву силы. Тому праву, которое Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури и Туман-бай аль-Ашраф и хотели бы себе вернуть, да только получалось как-то не очень.

Сперва была ещё попытка, перейдя Эс-Сувайс, сунуться в Нубию и Эфиопию. Там было чем поживиться. Особенно учитывая, что в Нубии ещё оставались христианские области, а Эфиопия и вовсе являлась страной неверных.

Основные надежды правителей Мамлюкского султаната были связаны с тем, что они знали — Борджиа глубоко безразличны к судьбам тех, кто был с ними не единой или не родственной крови, а Испания с Португалией, как их союзники, не собирались ссориться с могучим и очень полезным для их королевств другом из-за подобной мелочи в их понимании. Вот мамлюки и сунулись сперва в Нубию, выбрав ту как боле слабую цель. Только не до конца учли некоторые особенности. Переправку войск через Красное море первым делом. Пусть в нём, в отличие от моря Средиземного, Борджиа не ставили себе целью уничтожать все корабли правоверных и не только их, но их пираты резвились так, как некоторое время назад в том самом Средиземном.

В общем, сложно оказалось. Очень сложно. Вроде кое-что и получалось, но завоевать всю Нубию, а не зацепиться за малую её часть — этого так и не вышло. Зато подготовка вторжения в Эфиопию, заручившись поддержкой других правоверных, чтобы излишне не рисковать, полагаясь, помимо милости Аллаха, ещё и собственные силы и силы союзников — вот она шла и должна была вскорости состояться. Совсем скоро, потому что внезапно титул Хранителя Мекки и Медины, Защитника Веры, возложенный на себя мамлюкским султаном, в один ничем не предвещающий день стал чем-то гораздо большим, нежели был раньше.

Чёрный камень Каабы! Он ожил, сверкая божественным светом, смотреть на который смертному было можно, но с возможностью ослепнуть в любой момент. Раз в день, в совершенно случайное время, вспышка и… И «узревшие отблеск рая» теряли возможность видеть мир обычный, их окружающий.

О, Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури сразу понял, что именно даёт ему и всему его роду подобное! Теперь уже никто не мог оспаривать, что Хранитель Мекки и Медины появился не зря, что во время его «хранения» и в период бедствий, обрушившихся на правоверных, сам Аллах ниспослал знак своего благоволения и… А что ещё «и» решать уже ему с наследником. Для начала — то самое завоевание Нубии и Эфиопии, за которыми придёт черёд того же Йемена. Усилившись же, можно будет подумать о том, чтобы поглотить Ак-Коюнлу либо и вовсе то, что осталось от Османской империи. Название то сохранилось, а вот сила уменьшилась, И теперь точно никаких бунтовщиков, можно отдавать почти любые приказы, которые ни один фанатично верующий не в силах будет оспорить. Джихад и его знамя, они могут и должны стать настоящей угрозой! Сперва для тех целей, которые он мог одолеть, а уж потом… О, это сладкое слово «потом»!

Только «потом» бывают разные, некоторые из которых несут отнюдь не сладость, а куда более неприятные вкусы и ощущения. Пусть в империи Борджиа было очень сложно получать хоть какие-то нужные знания о творящемся там, но порой золото находило путь к душам не самых ничтожных подданных этих порождений иблиса. Тем более весть о новой булле Александра Борджиа, где говорилось о новом Крестовом походе, теперь направленном именно в центр духовной силы правоверных, в Мекку — подобное неверные скрывать даже не собирались. Напротив, желали, чтобы эти слова как можно быстрее достигли ушей как друзей, так и врагов. В противовес ожившему Черному камню император Чезаре Борджиа продемонстрировал тысячам римлян иной символ — то самое копьё Лонгина, которое, оказавшись в его руках, способно было рубить металл, камень и вообще что угодно. Не просто так показал, а чтобы у людей не возникло сомнений, будто только Аллах, всемилостивейший и милосердный, подал особый знак верующим в него.

И вот… Дворец в Медине, новой столице султаната, общество племянника, во многом помогающего вот уже долгие годы, и понимание, что в этот раз даже пытливый и коварный разум Туман-бай аль-Ашрафа вряд ли сможет помочь.

— Их нечем остановить, Туман, — жаловался султан своему племяннику и наследнику, рассеянным взором смотря то на него, то в окно, то на заставленный яствами, напитками и картами вперемешку низенький столик. — Наши корабли ничто против изрыгающих огонь и дым кораблей неверных. У нас есть пушки и ружья, но сравнить наши орудия и их, наши ружья и их аркебузы. Ты умный, ты знаешь. Хотя я послал людей ко всем правоверным властителям, даже к Баязиду II. Он должен понимать, что падение Мекки нельзя допустить, это ударит по всем, по нему тоже. Может, они и пришлют нужную помощь, а неверные завязнут в горе тел, которыми мы попробуем их остановить. Или у них просто кончится порох!

— Джедда. Там они высадятся, получив сдавшуюся крепость или её дымящиеся руины после обстрела бомбами и особенно ракетами, — скрипнул зубами султанский наследник, понимая, что тут они и впрямь ничего не смогут сделать. Выждут, когда с кораблей сойдёт нужное им число войск, своих и союзных, а потом… От Джедды до Мекки путь близкий. Только им она не нужна.

— Символ величия нашей веры, затронутый дыханием самого Аллаха и Магомета, пророка его! Они уже вернули себе Иерусалим, так зачем им отказываться от Мекки, если они могут её взять?

— Понять неверных могут только они сами, дядя, — перебирая зёрна чёток, процедил Туман-бай аль-Ашраф. — Я не просто так переманивал от османов тех, кто оказался в их империи, перебежав от франков, италийцев, испанцев ещё тогда, когда Дом Османа был силён и внушал страх всей этой Европе! Они понимают родную кровь, хотя и предали её.

— Нет предательства в том, когда гяур оказывается достаточно озарён милостью Аллаха.

— Есть мы, и есть они. Мы их не поймём. Нынешних их. А те, кто были раньше испанцами или италийцами по крови и духу, даже предав, не утратили хотя бы частью это понимание. И за звонкие монеты делятся им со мной. Правы оказываются не всегда, но более чем наполовину. Даже это лучше, чем ничего.

— Продолжай, мой дорогой наследник! — оживился султан. — Твои советы всегда услаждают мои уши и успокаивают разум.

— Разуму успокаиваться нельзя, дядя, — Туман ещё сильнее вцепился в чётки, до побелевших пальцев. — Как только он успокаивается, мы становимся ещё слабее, чем были до этого. А мы слабы. Если сравнить нас с империей Борджиа, испанскими Трастамара, португальскими Ависсами — мы очень слабы. Как они лишили нас Египта, Иерусалима, так могли лишить и Мекки ещё тогда. Или несколько лет спустя. Могли, но не сделали. И всего год назад Борджиа отправились за океан, в места, которые называют Новым Светом. Вели там войну, выиграли её, получив то, что хотели. И вернулись победителями, под восторженные крики толпы. Они осторожны, расчётливы, никогда не бросаются на одну добычу, не убедившись, что предыдущая проглочена и усвоена. А теперь это! Спешить с объявлением новой войны, когда прошлая едва закончилась — для них необычно, неправильно. Почему так?

— Шайтан, от которого они берут злость и ненависть к правоверным, наконец, омрачил их взор.

Туман-бай аль-Ашраф лишь вздохнул. Затем, пытаясь немного успокоиться, залпом выпил не самый маленький кубок с вином, пусть и запрещённого для правоверного, но это было малое прегрешение. Особенно сейчас, когда на волоске висела судьба не какого-то города, а самой Мекки.

— Ничего он им не омрачил, дядя. Они приняли решение начать новый Крестовый поход, лишь когда узнали о Черном камне, о том, что он делает. И сразу же вытащили из своих кладовых копьё Лонгина. Не раньше, не сразу, как только узнали, а именно перед оглашением новой буллы своего Святого Престола. Им нужны не мы, не Мекка, а только Чёрный камень. Если бы мы могли им его отдать — они развернули бы свои войска. Только мы не можем, это то же самое, что самим отдать себя на растерзание толпы.

— Черный камень? Не Мекка с Мединой? Только он? Но зачем?

Череда вопросов от султана, на которые его наследник не знал точных ответов, но, купив слова старых, умудрённых ренегатов из числа европейцев, мог хотя бы с достаточной уверенностью предполагать.

— Ты знаешь, дядя, сколько «копий Лонгина» и каких-то других «чёрных камней» Борджиа могли у себя собрать? Император, этот «аптекарь шайтана», всегда привечал алхимиков. Тамплиеры, которые ещё века назад были самой большой для нас угрозой в Крестовых походах, возродившись, снова доказали свою силу. И это их знаменитое во всех странах неверных проклятие! Действующее. Не утратившее силу и века спустя. Ещё сильнее ставшее, когда Чезаре Борджиа возродил Орден Храма. Просто слова были в том проклятии или не только они? Их не просто так обвиняли в колдовстве. А теперь их глава император, а его отец папа Римский. Им понадобился именно Черный камень. Отдать нельзя и защитить не получится.

— Подменить?

— Раньше было бы можно, а теперь, — безнадёжно махнул рукой Туман-бай аль-Ашраф. — Сияет, каждый день вспыхивает, лишая паломников зрения. Никто из нас не сведущ в колдовстве, а если кто и был… Их убивали не только христиане, но и мы, правоверные. Это опасная сила, дурная, противная Аллаху, идущая от самого иблиса и слуг его. Но сейчас я бы принял совет даже от противных Аллаху колдунов! Если бы они были.

— Но что же нам делать?

Недолгое молчание, во время которого наследник султана подбирал такие слова, которые не вызвали бы лишнего страха и чёрной печали у дядюшки.

— Оборонять Мекку так, чтобы все видели — мы, как Хранители и Защитники Веры сделали всё. И выдать поражение за победу.

— Поражение⁈ Это невозможно, нас сметёт чернь!

— Чернь глупа, дядя. Если я окажусь прав и проклятым Борджиа нужен только Чёрный камень, то мы… договоримся с ними. Тайно, чтобы никто даже не подумал. И никто, никто из тех, кто об этом знает, кроме нас двоих, не должен будет остаться в живых.

Мимолётная гримаса на лице султана. Дескать, это само собой, так было, так и будет, пока небо не обрушится на землю.

— О чём и когда?

— Об их уходе из Мекки. Сперва просто, а потом, когда мы, с помощью призванных союзников-единоверцев, покажем чудеса стойкости и множество павших в неравной борьбе тел защитников святынь при обороне Мекки — правильной стойкости и нужных тел, дядя! — тогда о выгодном для нас уходе. Будто они сумели забрать только Чёрный камень как знак своего присутствия в Мекке победителями, но на самом деле вынуждены были отступить.

— Я… понимаю. Ты не зря читал их Кодекс Войны и. наверное, ещё законы того, прежнего рыцарства.

— Именно их, дорогой дядя.

Улыбки обоих, султана и наследника, более прочих живых существ сейчас подошли бы голодным, но видящим ослабленную, сильно раненую добычу гиенам. Однако… Восток, он всегда являлся делом особым, тонким, доступным для понимания немногих, кто не являлся с рождения его частью.