Долина смерти. Век гигантов

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Пыхтит самовар, плюется… Сквозь кружевной занавес радостное солнышко зайчиков пускает по белой скатерти. В воздухе пахнет сдобью: дьяконица Настасья пышек напекла к чаю.

— Мать, а мать, ну-ка?… Ты б самовар-то приглушила, а то как бы не тово. — Пыхтит дьякон над «Известиями ВЦИКа». Никак не найдет отдела хроники.

— Чего ему? — просунула дьяконица в дверь красное от печки лицо. — Вон крышка-то, не видишь?…

Нашел дьякон хронику. Хитро сощурился весь, — благодушествует: откусит пышки, сладким чаем с молоком запьет, в хронику уставится жующим ртом. Во всей газетине только хронику да судебный отдел читает. «ЕЩЕ О ТАИНСТВЕННОМ ГРАБИТЕЛЕ» — интересно, черт!..

Залился дьякон благодушным рокотком… и вдруг откуда-то холодком на душу пахнуло…

— Ах да, милиционер!.. Чтоб его!.. Надо было ему заворочаться… Спал бы себе, дурень, дурень!..

Однако в комнате будто темнее стало. Или, может быть, это приглушенный самовар перестал плеваться?… Просунулась голова дьяконицы в дверь:

— Вась, а Вась! Спрашивают тебя там…

— Кто б это? Раненько что-то. Ну-ка?…

Письмо было весьма лаконично и не про всякого писано, но дьякон-то понял: стряслась беда… кто-то проник в тайну детрюита.

Забыл дьякон чай, забыл пышки, хронику… Даже свою фамилию забыл…

Побледнел и осунулся за одну минуту, будто в тифу три недели провалялся.

— М…мать… ну-ка?… мне ли это?…

Дьяконица — руками в тесте — конверт взяла и письмо. Взглянув на конверт, беспрекословно решила:

— Тебе!

Развернула письмо, и:

— Ах!!..

«К 10 часам утра сего дня вы должны прийти на Арбатскую площадь, дом N 5, кв. члена английской делегации мистера Уэсса, дело идет о ювелирном магазине и о вашей жизни. Если не придете, все пропало.

Благожелатель».

— Милые, да что же это?… — захныкала дьяконица, заметалась. — Иди, иди, Василий!!.. Слышь, иди! Сейчас же иди!.. О, господи! Пропала моя головушка…

Сбросила с себя браслет, перстень. Сережки трясущимися руками из ушей вынула, — об пол… Потом одумалась:

— Куда девать? О, господи!..

Подобрала с пола, зажала в кулак. Заметалась — куда девать?… В спальню сунулась — под перину? Нет… В умывальник?

— Нет, нет, нет… О, господи…

На погреб побежала, побелевшими губами шепча бо-знать-что…

А у дьякона в животе заурчало, заныло, — скрючило, как от холеры… Понесся и дьякон куда-то, «Известиями» размахивая бестолково…

За полчаса до девяти сидел Василий Васильевич Ипос-тасин, он же — дьякон-расстрига, в приемной английского делегата.

Мистер Уэсс приехал ровно в десять. Кинул строгий взгляд на гостя. Спросил, ровно камнем о чугун лязгнул:

— Гражданин Ипостасин?

Вскочил дьякон:

— Так точно-с!..

Никогда на военной службе не был, а здесь:

— Так точно-с!..

Усмехнулся англичанин в рыжий, жесткий ус. Сразу понял, с кем дело имеет.

— Пожалуйста.

И с места в карьер:

— Английское правительство покупает у вас ваше изобретение и приглашает вас на постоянную службу… Ваши условия? — И опять жестко усмехнулся.

Вздумал было дьякон отпереться: и знать он ничего не знает, и ведать не ведает, и ни о каком изобретении даже не слыхивал… Ему вообще странно, что за письмо и т. д. и т. д. Англичанин сурово прослушал, глядя на часы… Как золотые, зачеканил, стал ронять полновесные слова, взглядом пронзая беспокойную правую руку дьякона.

— Положите ваши руки на колени… Так. Не вздумайте употребить сейчас своего смертоносного оружия. Я не милиционер… и вы так легко не отделаетесь.

Белее снега сделался дьякон.

— Весь материал: об ограблении ювелирного магазина, об убийстве и других ваших милых проделках — находится сейчас у нашего представителя. В случае моей внезапной смерти, этот материал будет немедленно вскрыт и пущен в дело… У вас один выход: согласиться на наши предложения и покинуть Россию. Если вы не дадите согласия или окажете — вот сейчас — сопротивление, рано или поздно вы пропали. Говорите ваши условия, пока я не предложил вам своих — категорических и окончательных.

Чеканная речь англичанина подействовала, как холодный душ. Дьякон пришел в себя; вскочил неистово:

— Это шантаж!.. Вы наговариваете на меня напраслину!.. У меня нет никакого изобретения! Я не знаю никаких милиционеров и ювелирных магазинов!.. В конце концов, — дайте доказательства!..

— До-ка-за-тель-ства? — протянул англичанин. — Это — другое дело. С этого нужно было начать. Они у меня есть, но я боюсь, что, завидев их, вы рискнете на неосторожный поступок… Даю голову на отсечение: ваше смертоносное оружие при вас. — И вдруг, конфиденциально склонившись, он добавил вкрадчиво: — Давайте-ка говорить спокойней и без фокусов…

— Давайте, давайте, ну-ка?…

Англичанин посмотрел на часы и заворковал совсем миролюбиво:

— Дайте мне, друг мой, слово, что, при виде доказательств, вы не станете делать попыток убить меня. Моя смерть равносильна вашей гибели… Дайте мне это слово…

— Даю, даю, ну. — прокричал дьякон и спохватился: — Да что вы?! Нет у меня никакого оружия!..

Англичанин сделал кислую мину:

— Я вас не понимаю, гражданин Ипостасин… Ну, хорошо, имейте в виду, что мои «доказательства» сфотографированы и занесены в общий материал. Это помните твердо…

Он подошел вплотную к дьякону — вполуоборот, и, не спуская с лица его фосфоресцирующих, как у ночного хищника, глаз, медленно-медленно левой рукой стал вытягивать из кармана что-то, завернутое в бумагу.

Дьякон дрожал мелкой дрожью, то бледнел, то краснел…

Правой рукой англичанин развернул бумагу. У дьякона забарабанило неровно сердце, но он успокаивал себя:

«Что ж такое? Тесто, как тесто… Мало ли его на белом свете? Какое ж это доказательство?»

— Вот! — выдохнул вдруг англичанин и колючим взором просверлил дьякону череп. — Смотрите: здесь отпечаток вашего перстня с вашей фамилией…

Дьякон испустил дикий крик, однако в карман не успел слазить. Англичанин резко взмахнул правой рукой, и рука дьякона повисла плетью. То же произошло и с другой рукой. В карман его слазил сам англичанин и торжествующе извлек оттуда смертоносную палочку.

— Вы не знакомы с джиу-джитцей? Тэ-тэ-тэ… — насмешливо проговорил он, отходя на два шага и принимая элегантный вид. — Это японская борьба. Каждому политическому деятелю необходимо знать ее. Вы не политический деятель? Тэ-тэ-тэ… Ничего, ничего: руки ваши через десять минут будут действовать…

— Дьявол! Дьявол!.. — зарычал дьякон, в бешенстве бросаясь на обидчика головой. Тот слегка ударил его под ложечку… Дьякон задохнулся и упал в кресло.

— Роберт! Роберт!!.

— Есть, сэр…

— Дайте русскому джентльмену воды и валериановых капель. С ним дурно.

— Слушаю, сэр…

…Мистер Уэсс что-то говорил. Дьякон ничего не понимал: на него напал столбняк. При помощи Роберта мистер Уэсс привел в порядок его растительность на голове и лице, переодел в ливрею и приготовил к путешествию под видом своего слуги. Настоящий же слуга смотрел на всю эту метаморфозу с большим недоумением, но ничего антикоммунистического не подозревал. Отпустив его, мистер Уэсс обратился к дьякону с короткой речью:

— Вас теперь зовут «Роберт Джонстон»… И вы больны: у вас парализована речь. Вы совсем не можете говорить. Понятно?…

От сильного нервного потрясения у дьякона — Роберта Джонстона — опять заболел живот. Да так заболел, что ливрею пришлось снимать… Мистер Уэсс был очень недоволен этой задержкой.

Все-таки через пять минут немой слуга сидел в авто и понемногу начал сознавать новое положение. Все полетело вверх тормашками… Пышки, чай с молоком, уютный домик в три окошечка, святой Полувий, зайчики на скатерти, дьяконица Настасья, плюющийся самовар… Ничего у дьякона не осталось. Ровным счетом — ничего. Даже палочку забрал противный рыжий англичанин с лошадиными зубами… А что впереди? Что впереди?… Ой-ой-ой!.. Опять заныло в животе. Лучше не думать про будущее! Лучше не думать!.. Хуже, чем во сне, когда ноги свинцом налиты, а надо прыгать, потому что кругом — свирепые голодные псы…

Мистер Уэсс говорил, склонившись к самому уху и подпрыгивая на подушке. Машина гудела, глотала слова и окончания:

— Англ… купим… тайн… ваш… изобретен… Англ… нужн… много палоч… будете… ведывать… лаборатор… Двадц… тыс… фунт… гласны…

Дьякон китайским болванчиком бессмысленно кивал головой на все.

Последний разумный проблеск озарил его развороченное сознание, когда перед ним блеснула металлом шикарная кабина алюминиевого «Юнкерса». Бессознательно памятуя о запрещении разговаривать, замычал дьякон, как вол, огретый кнутом. Вырваться хотел из рук мистера Уэсса и шофера…

Мистер Уэсс с соболезнующей гримасой что-то говорил — по-английски, притворно мягко называл:

— Роберт… Роберт…

А сам из бокового кармана детрюитную палочку показывал…

Затрещал мотор, закачалась кабина… У дьякона сердце ближе к ногам переместилось. Затошнило. В кишки ртути налили… фиолетовыми кругами, как на картинах рондистов, украсился белый свет. У пассажиров расплылись лица и пропал голос…

Как в воду нырнул…

Рванулся к окну в естественном позыве…

Мистер Уэсс крепко ухватил под локти, заставил сидеть. Лопотал что-то невероятное, но вразумительное…

Все-таки вырвался иа секунду и повис на чьих-то руках, мотая головой с пробором. Сорок сороков скособочились и сплющились далеко-далеко внизу.