Наш диалог прервала непонятная суматоха на левом фланге. Несколько выстрелов, крики команд и отборный мат перебранки, вроде на русском, но в то же время с каким-то акцентом. Бежим разбираться, пока кто-нибудь дров не наломал.
— Чего тут у вас стряслось? — Спрыгнув в ход сообщения, расспрашиваю я Лёху-танкиста.
— Да вот, люди непонятные шляются, пароля не знают. — Отмахивает он рукой в сторону матерщинников, залёгших неподалёку. — Часовой их заметил, спросил пароль, пароль не назвали, он и начал стрелять с перепуга, подумал, что диверсанты.
— А там диверсанты? — уточняю я.
— Не знаю, но матерятся по нашему, только как-то нескладно. — Пояснил сержант Васнецов.
— А ну все заткнулись! — зычным командным голосом глушу я затянувшуюся перебранку. — Кто там разлёгся и из какого отряда? Старший, ко мне! — Кричу я в сторону «диверсантов».
— Кирдык старший, убила ево. — Раздаётся из темноты чей-то голос с акцентом.
— А ты кто такой? — спрашиваю я.
— Алибаба я. — Отвечает тот же голос.
— Алибаба, ты что ли? — Вмешивается в наш разговор Пашка Волчков. — Узнаёшь меня, кутакбаш?
— Сержанта Гург? — В вопросе Али слышится узнавание и облегчение.
— Да, я. А с тобой кто? — уточняет Волчков.
— Все наши. Сакен, Бек и Равшан. Махмуд не живой совсем. — Отвечает боец.
— А вот и обещанное пополнение. Теперь можно и на Берлин. — Выдыхаю я. Заодно обрадовав остальных командиров. — Павло, зови всех сюда.
— Сыктым все ко мне! И Махмуда несите. — Командует младший сержант.
Через несколько минут пополнение нарисовалось в полном составе, притащив совсем неживого Махмуда. И когда Анютка начала его тормошить, пытаясь найти смертельную рану, то выяснилось, что Махмуд очень даже живой, просто неудачно упал. Ну а там снег — башка или камень — башка, в общем, приложившись обо что-то башкой, Барболов и решил, что умер. Потерял сознание, а когда очнулся, то ещё и гурию увидал. Захотел потрогать, но пара увесистых оплеух окончательно привела его в чувство, опустив с неба на землю и вернув мозг на своё место в стукнутой черепушке. В результате этого бардака, в моей голове что-то щёлкнуло, туман вместе с апатией куда-то рассеялся, и мозг начал работать рационально с удвоенной яростью.
— Пафнутий, ты же у нас настоящий артиллерист и из пушки стрелять умеешь. — Отведя в сторону сержанта Волчкова, приступаю к реализации плана «Б».
— Да не разучился ещё. — Подтверждает он.
— А из танковой пушки смогёшь пострелять или слабо? — Беру я его на понт.
— Если нужно, смогу. А с отделением моим как быть? — Не ведётся он на подначку.
— Надо, Паша, надо. А с отделением разберёмся. Кстати, ты в тех подбитых немецких танках вооружение проверял? — Перехожу я к конкретике.
— Нет, но один танк почти целый. Там только водителю с пулемётчиком не повезло, зато в башне порядок. — Подтверждает мои догадки Волчков.
— Тогда пошли проверять, и бойца с собой толкового прихвати, в случае чего орудие заряжать. — Объясняю я боевую задачу.
— Да где же их взять-то, толковых… — Чешет в затылке Пашка.
— Хоть роди, но Лёху-танкиста не дам. Я и тебя-то от души отрываю, только с немецкой бронёй нам тягаться нечем. — Обрисовываю я перспективы.
— Тогда пожалуй Алибабу и возьму. — Перестаёт морщить мозг младший сержант.
— А он разве толковый? — удивляюсь я.
— Так и другие не лучше. А этот хотя бы сообразительный и со снарядами обращаться умеет. Сам учил. — Убеждает себя в выборе Пашка.
Свалив задачу с распределением пополнения на Лёху-танкиста, бежим к дороге, рассвет уже близко, а у нас ещё дел за гланды. Искомый танк нашли почти сразу, он шёл вторым, да так и остался стоять на дороге, с пробитым правым бортом и раскуроченной трансмиссией. Видимо наводчик противотанковой пушки по привычке взял упреждение, но «тройка» как раз остановилась, и первый снаряд прилетел по ведущему колесу. А вот второй пробил борт возле места стрелка-радиста, взорвавшись внутри, не особо повредив жизненно-важные агрегаты танка, зато огорчил экипаж. Что это за модификация «тройки» я не вникал, зато разглядел главное — орудие с длинным стволом калибром в пятьдесят миллиметров. А это значит, что любая броня противника нам теперь по зубам. Небольшая проблема в том, что сектор обстрела местами перекрывали подбитые танки, зато откуда ведётся огонь будет не сразу заметно.
Проверив, свободно ли вращается башня, и пояснив, где какие снаряды, оставляю экипаж изучать технику и бегу дальше. Надо же предупредить пушкарей, что подбитый танк не просто так ожил, а был мобилизован на службу непобедимой и легендарной. А то напугаются спозаранку и добьют ненароком. Вот тогда и загремим под фанфары.
— Стой, кто идёт? Пропуск? — Предупредил меня окриком бдительный часовой, на подходе к огневой противотанкистов.
Торможу и, присев на колено, называю оригинальный пароль.
— Пушка. Что дальше?
— Кто идёт? — Снова спрашивает караульный.
— Соседи справа. Старший сержант Доможиров. Старшего позови. — Отвечаю я.
— Дядько Митяй, тут чоловик до вас прибув! — Зовёт часовой своего начальника.
— Кто таков? — слышу я недовольный бас председателя.
— Гутарит, вин старшой сержант Доможиров. — Докладывает часовой.
— Так цеж не простой чоловик, це же наш командир. Пропускай его скоренько до меня. — Распоряжается дядька Митяй.
— Здоров, председатель. А где пушкари все попрятались? — сразу перехожу я к делу.
— Так нет никого. Забрали усих вместе с пушкой. — Отвечает старшой.
— Как забрали? Кто? — охреневаю я от услышанного.
— Да какой-то дюже важный начальник с того бугра приказал им сменить позицию. — Пояснил председатель.
— И куда они орудие дели? — Чисто на автомате интересуюсь я.
— Да тудой все поехали. Сказали в засаду. — Машет дядька Митяй рукой в сторону высоты 163.
— А вас почему не взяли? Вы же тех пушкарей должны беречь как мамка дитё.
— Дык сказали, шо тех мамок на бугре своих хватает. А нам велели энтот самый бугор с заду прикрыть.
— Да грёбаный экибастоз! — Резко вдыхаю и делаю медленный выдох сквозь зубы. — Начальников развелось, плюнуть некуда.
— Вот и я о том же. — Подытоживает председатель.
— Ладно, нас рать. Мы здесь немецкий танк затрофеили, так что если начнёт стрелять, не пужайтесь. А лучше выдели пару человек для охраны, пускай познакомятся с экипажем. — Перестал я удивляться чему-либо при таком бардаке.
— Коли так, то пошли знакомиться. Никодим, Прохор, подь со мной! — Кричит председатель в сторону огневой, и мы небольшой цепочкой возвращаемся к танку.
Рассвет застаёт меня на своём КНП. Вроде всего на секунду склонил голову на руки, а выходит, что задремал прямо на бруствере. Надо бы личный состав тормошить, а то наверняка дрыхнут. Четыре утра, судя по солнцу, самый сон. Вон Нафиков, неплохо устроился, сидит в уголке на приступочке, обняв аппарат, и моргает, только медленно-медленно. Анютка прячется где-то, обиделась, что я её с командного пункта погнал, слямзила у меня «Светку» в тихушку и ушла по-английски. Но здесь и так места мало, а при ней ещё и мысли не в ту степь убегают, вот и сейчас в эмпирии полезли. Солнышко ещё ласковое и не жгучее всходит, играя на каплях росы, тишина, чуть ли в ушах не звенит, да ещё и жаворонки с их трелями. Будто и войны никакой нет. Красотища. Лёгкая дымка тумана в низине, прям как у нас на речке. Сейчас бы удочку, да на рыбалку, или селяночку в шалашике под бочок.
— Эх, грехи наши тяжкие. — Потягиваюсь я до хруста в костях и бужу Нафаню.
— А? Что? — Встрепенулся телефонист, когда ему прямо в каску прилетел комок глины. — Я не спал. Я не спал.
— Я вижу. Первого вызови мне. — Коротко командую я.
— Ромашка, Ромашка, я Урал… — Забубнил в трубку Нафаня.
— Первого к аппарату. — Радостно закричал он, когда на другом конце линии проснулись.
— Первый на связи. — Протягивает мне трубку связист.
— Ну, чего молчите? Кто там меня спрашивает. — Раздаётся недовольный голос из динамика.
— Это Урал. Как там у вас обстановка, товарищ первый? Противник не беспокоит? — Узнав голос Кравцова, интересуюсь я не без доброго умысла.
— Какая ещё обстановка? Туман в низине. — Признал меня и старший начальник.
— Туман⁈ — Вдруг всплывает в моей голове благостная картина. — А дать пару очередей по туману религия не позволяет⁈
— Хорошо. Ещё указания будут, товарищ Урал? — Язвит старший лейтенант Кравцов.
— Разбудите личный состав, товарищ первый. — Советую я, но ответ почему-то уже не слышу.
— Что со связью, Нафаня? — смотрю я на телефониста.
— Не знаю. — Взяв у меня трубку, дует он в микрофон, крутит ручку и вызывает Рому и Машку. — Нет связи. — Разводит руками он через пару минут.
— Ну так ищи обрыв! — Посылаю я проверять линию охреневшего телефониста.
— Дык линейщики должны, сверху… — Начинает выёживаться Нафаня.
— А по сопатке⁈ — прерываю я пререкания и начинаю действовать сам.
— Взвод, к бою! — Бегу я к расчёту станкового пулемёта, по пути поднимая бойцов.
— Дормидонтыч, не спи, замёрзнешь. — Спрыгнув в окоп к пулемётчикам, тормошу я наводчика. — Заводи агрегат, будем работать.
— Готово. — Вставляет ленту наводчик и по совместительству командир третьего отделения.
— Ориентир пять, дальше сто, короткими. — Даю я установки прицела на пристрелянный репер.
— Так до тель же версты две будет. Не попадём ни в кого. — Не прекращая наводку, ворчит старина Окунев.
— А это не важно. Немца надо за вымя пощупать. Огонь! — Командую я.
— Стой. Прекратить огонь. — После трёх коротких очередей заканчиваю я веселье с побудкой.
Вот только основное веселье как раз таки начиналось. Буквально через пару минут высоты накрыло плотным миномётным огнём, а в нашу сторону полетели гаубичные снаряды. Сначала пристрелочные, но не ждать же очередей с накрытием. Даю два длинных свистка, и взвод по ходам сообщения сваливает в укрытие. Прихватив всё тяжёлое вооружение и боеприпасы, благо станкач есть на кого навьючить. Так что пускай фрицы земельку поковыряют, а мы в балочке посидим, целей будем. Начнут пристрелку по балке, снова рассредоточимся по опорнику. Хотя самое безопасное место сейчас возле подбитых танков, не хотят фрицы свою бронетехнику раскурочивать, надеются быстро отремонтировать и в дело пустить. Придётся своих пионеров науськать, чтобы годные танки в чермет переквалифицировали.
Артналёт по высотам длился недолго, чего не скажешь про опорный пункт нашего взвода. Гаубичные снаряды утюжили его как вдоль, так и поперёк, чередуя редкий огонь с огневыми налётами. Вот что значит хреновая маскировка. Хотя, может всё дело не в маскировке, а в танке, который ночью стрелял из своего капонира? Но он ведь и днём торчал там же, неподалёку. Видать прощёлкали «засланных казачков», или немцы аэрофотосъёмку расшифровали. Тогда надо и бомберов по наши души ждать. Но видать пока рановато, летуны не завтракали ишшо.
А дело наше походу — труба. На высоте 163 идёт бой. И если сначала интенсивная ружейно-пулемётная перестрелка доносилась с юго-западного ската, и из кустарника перед высотой, то сейчас разрывы гранат смещаются ближе к вершине. Ну и «первые ласточки» потянулись к востоку, поспешая в тыл, и это не раненые, а напужавшиеся. Где прячется «засадная» сорокапятка я не видел, зато хорошо слышал, как выстрелы, так и звуки разрывов осколочных где-то за высотой, и стрельба велась беглым огнём. Скорее всего неожиданный бросок немецкой мотопехоты с юго-запада на высотке проспали. И дело тут даже не в артналёте. Батальонные миномёты противника работали в основном ближе к вершине и по остальным скатам. А вот окопы с боевым охранением фрицы закидали гранатами и воюют уже в основной траншее. Наши их пока сдерживают на отсечных позициях, но вот сколько это продлится?
Организованно отступить с высоты 163 уже не получится. Если первая рота не сдюжит и побежит, то вся тут и поляжет, даже не добежав до дороги. Фрицы же зря бегать не будут, а причешут из пулемётов, накрыв сверху миномётным огнём. Остаётся только один выход, вернуть высоту взад. Так что безучастным наблюдателем не сижу, а поднимаю своих гренадеров в атаку. Гренадеры от слова гранаты, которых у каждого штук по шесть, в основном феньки. До вершины полкилометра, должны проскочить. До дороги бежим в предбоевых порядках по отделениям, а дальше разворачиваю взвод в редкую цепь и идём быстрым шагом. Оставлять в балке я никого не стал, так что станковый пулемёт с расчётом у нас в арьергарде все остальные бойцы третьего отделения идут в общей цепи. Слева присоединяется отделение дядьки Митяя, и его я посылаю в обход. Нужно обойти высоту с левого фланга и хотя бы прикрыть пушкарей, а там видно будет. Снова занимаю место в центре боевого порядка, и взвод ускоряет шаг, по пути разворачивая отступающих, убеждая кого добрым словом, в основном матом, а кого и животворящим пинком. Обгоняем и танк, который ползёт по склону, с трудом преодолевая подъём. Одного не пойму, — нахрена его здесь оставили, и зачем заставили карабкаться по самому крутому склону высотки? Но ничего не попишешь, видать засада.
Когда добрались до вершины, про стройные ряды и цепи уже речи не было, разреженная толпа бежала вперёд, вбирая в себя собравшихся отступить. Ну так гуртом и батьку бить легше, не то что фрица. Связанный боем противник конечно опомнился, но было поздно, бойцы уже запрыгивали в оставленные ими траншеи опорного пункта, сваливаясь прямо на головы ненавистного врага. А дальше начался кровавый ад рукопашной, и боевые порядки перемешались. Точнее это мы нарушили боевые порядки противника, своим беспорядком. Держаться за высоту зубами немцы не стали, особенно когда на гребне показался тяжёлый танк, и попытались грамотно отойти. Но кто же им это позволит. Пока шла свалка в траншее, я со вторым отделением, действуя где гранатами, а где и штыком, пробился в ход сообщения на отсечной позиции, и мы причесали отступающих фрицев из двух ручных пулемётов. Наконец-то и казаки-разбойники повеселились, заняв удобный окоп на правом фланге, и добавив гансам веселья не только на склоне, но и на всём протяжении их отхода, вплоть до кустарника на нейтралке. Так что отойти быстро и без потерь у противника не получилось, а вот убежать удалось, хотя и не всем. В результате нам досталось трофейное вооружение, ну и трупы врага, куда же без них.
Наконец-то удалось отдышаться и осмотреться вокруг. Рота Быкова на высоте 197,5 держалась уверенно, да и немцы атаковали ни шатко, не валко. Не знаю, что тому послужило причиной, но скорее всего широкая нейтральная полоса. И если до опорного пункта первой роты можно было добраться, прикрываясь кустарником и начать атаку с расстояния трехсот — четырехсот метров, то прилегающая местность возле узла сопротивления номер два такой возможности не позволяла. Кусты росли на самой высоте. Да, рядом проходила дорога, но это не автобан и не шоссе с высокой насыпью, а обычный просёлок, с кюветами вдоль дороги и то не везде. Но до него ещё и добежать нужно, что под огнём не только станковых, но и ручных пулемётов было смертельно опасным делом. Вот фрицы и не торопились на тот свет, приближаясь к опорнику медленно, но неутомимо. Пока их удавалось сдерживать огнём станковых и ручных пулемётов. Но и немецкие тяжёлые (станковые) пулемёты не оставались в долгу, с безопасной дистанции гася ручники наших. По станкачам же вели огонь батальонные миномёты противника. Наших спасало то, что у них было два «максима», и стреляли они по очереди, часто меняя позиции. Так что когда один из них якобы накрывало разрывами, он замолкал, и начинал работать второй, а когда немецкие миномётчики добирались и до него, первый оживал вновь, уже в другом месте, и так по кругу. Такая карусельная тактика пока выручала, — но долго ли получится играть в мышки с кошками?