Дикари Гора

Глава 2 Я пойду в Прерии

— Это была уловка, — ворчал Самос, — чтобы заманить Тебя в Прерии, где они, возможно, смогут убить тебя безнаказанно.

Самос и я ехали в своей крытой барже, в которой мы ранее прибыли на заброшенную тарновую ферму на болотах. Уже рассвело. Мы пробирались через каналы Порта-Кара. Тут и там, по набережным и мосткам перемещались люди. Большинство загружало или подготавливало маленькие лодки, или же разворачивало сети. Я смотрел, сквозь лацпорт прикрытый заслонкой, как рабыня, с помощью ведра с привязанной веревкой набирает воду из канала.

— Вот только, зачем нужна столь сложная комбинация, если бы наше уничтожение было их единственной целью? — Поинтересовался я. — Они, могли напасть на нас там же в тарновом комплексе, и легко бы скрылись.

— Верно, — не стал спорить Самос.

Маловероятно, что мы смогли бы выстоять в случае внезапного нападения двух таких противников со столь короткой дистанции.

Я видел человека снаружи в нескольких ярдах от нас, прохаживающегося по причалу, расправляя сеть. Яйцевидные, разрисованные поплавки лежали около него. На моих коленях, лежал сверток, та самая кожа, которую показывали нам Ког и Сардак сегодня перед рассветом. Мы спасли ее из горящего здания. А кроме того, в ногах лежал, смятый, но все еще рабочий переводчик, мы это проверили.

Когда мы покидали горящий комплекс на болотах, дым от пожара поднимался в серое утреннее небо. Огромный щит и копье мы утопили в болоте. Чем меньше свидетельств существования этих зверей, тем лучше для людей, по крайней мере, так нам кажется.

— Ты думаешь, что мы должны были пойти с ними? — спросил Самос.

— Нет, — отозвался я.

— Это могло, конечно, — размышлял Самос, — быть частью их плана, совместно уничтожить Зарендаргара, а затем они убили бы и Тебя.

— Да, — усмехнулся я, — или я их.

— А вот это вряд ли. Только не с такими существами, — не поддержал моего оптимизма Самос.

— Все может быть.

— Ты же не думаешь, что надо было пойти с ними.

— Нет.

— Что по твоему мнению, они теперь будут делать?

— Пойдут в Прерии.

— Они будут охотиться на Зарендаргара? — поинтересовался моим мнением Самос.

— Конечно.

— Как думаешь, они попытаются завербовать людей себе в помощь?

— Несомненно, одним им не справиться, — ответил я.

— Для меня легко понять, почему мы были на первом месте в их списке.

— Конечно, — согласился я. — Наша помощь была бы им неоценимой. А еще, они ожидали, что мы будем столь же нетерпеливы, столь же рьяны, в охоте на Зарендаргара как и они сами. Это предприятие, в наших общих интересах, и в случае успеха прибыль могла быть взаимной.

— Также, для них было бы проще договориться с нами, чем другими людьми, — добавил Самос, — благодаря нашей длительной войне ними, их природа и образ мышления хорошо изучены.

— Это верно.

— Им будет трудновато, найти людей способных оказать эффективную помощь. Лишь немногим белым позволено посещать Прерии, да и то, обычно это разрешается сделать только в целях торговли.

— Я думаю, справедливо будет предположить, — сказал я, — что у них нет агентов в Прериях. Если бы у них был такой агент, то маловероятно, что они обратились бы к нам, это, во-первых. А во-вторых, та местность казалась для них малоприятной, пустынной и бесполезной, и не было никакого смысла держать там своего агента.

— Они должны набрать наемников, — задумался Самос.

— Это кажется разумным, — согласился я.

— А еще у нас остался их переводчик, — напомнил мой друг.

— Это малозначительно для нас, — сказал я. — Несомненно, у них есть еще.

— Что на счет краснокожих? — спросил Самос.

— Очень немногие из них живут за пределами Прерий, — ответил я, — и скорее всего они уже столь же незнакомы с жизнью там, как и мы. В данных обстоятельствах пользы от них не будет.

— А что дикари Прерий?

— Попытка связаться с ними сопряжена с неоправданным риском, — сказал я. Судя по рисункам на коже, охотники готовились напасть на Зарендаргара, пока они не были ошеломлены нападением человека сзади.

— Но переводчик, — напомнил Самос.

— В Прериях огромное множество изумительных по сложности племенных языков, — сказал я. — Большинство из них не знакомы носителям другого языка. Я сомневаюсь, что их переводчики запрограммированы, чтобы иметь дело с любым из тех языков, разве только для нескольких из них.

— Так может, Зарендаргар теперь безопасен, — предположил Самос.

— Ничуть, — не согласился я. — Кюры стойки. Можно быть уверенным, что с или без человеческой помощи, они не успокоятся, пока не выполнят свою задачу.

— В таком случае, Зарендаргар обречен.

— Возможно.

Я снова обратил внимание на то, что происходит вне баржи, через, теперь уже приоткрытый лацпорт.

На слегка наклонной цементной набережной, у воды на коленях стояла рабыня и стирала белье. На ней был стальной ошейник. Туника высоко задралась и оголила ее бедра. Считается желательным поручать рабыням, побольше низкой, черной работы. Я улыбнулся своим мыслям. Приятно владеть женщиной, абсолютно, по-гореански.

— Значит, Ты уверен, — сказал Самос, — что кожа подлинная.

— Да. То, что я знаю о дикарях, подтверждает это. А еще, я узнал того Зверя, чей портрет изображен там.

— Это невозможно!

— Я думаю, что это более чем вероятно.

— Мне даже жаль Зарендаргара, — пошутил Самос.

— Он не оценил бы этого чувства, — усмехнулся я в ответ.

Я заерзал на низкой деревянной скамье, одной из нескольких установленных перпендикулярно к внутренней переборке левого борта нашей закрытой баржи. Подобный же ряд скамей, был установлен и вдоль правого борта.

— Как же неудобны эти скамьи, — пожаловался я Самосу. У меня уже ноги затекли.

— Конечно, ведь они здесь установлены для женщин, — отозвался Самос.

Вообще-то мы находились в трюме для перевозки рабынь, по пять женщин на каждой скамье. Пяткой я пнул назад под лавку легкие рабские цепи. Такие цепи слишком слабы для мужчин, но они полностью подходят для женщин. Впрочем, основным способом крепления рабыни к скамье являются не цепи. Каждое место на скамье оснащено колодками для лодыжек и запястий, а каждая скамья оборудована колодкой для шей — доской состоящей из двух половин, одна из которых открывается горизонтально, и каждая половина содержит пять парных, полукруглых выточек. Когда половинки доски соединены, скреплены и прикованы цепью к месту, получаются пять крепких, деревянных ячеек для маленьких и прекрасных женских шеек. Доска сделана довольно толстой так, что подбородки рабынь задираются вверх. Доска кроме того усилена между каждой девушкой чуть изогнутой железной полосой, открытые концы которой просверлены, они плотно вдвигаются в пазы и стопорятся на месте четырехдюймовыми металлическими штифтами. Таким образом, каждая рабыня надежно удерживается на своем месте, не только колодками для рук и ног, которые держат ее лодыжки и запястья перед ней, но в основном деревянной доской-ошейником.

— Мы проходим мимо рынка, — заметил Самос. — Ты бы лучше прикрыл заслонку.

Я бросил взгляд наружу. Запах фруктов, овощей, и молока верра, был столь силен, что долетал даже в трюм.

Я также услышал болтовню женщин. Десятки женщин расстилали свои циновки и расставляли свои товары, на цементе набережной. В Порту-Каре много таких рынков. Мужчины и женщины приплывают к ним на маленьких лодках. Кроме того, иногда продавцы, просто связывают свои лодки у края канала, и торгуют прямо с них, особенно когда все пространство на берегу будет переполнено. Рынки, таким образом, имеют тенденцию простираться непосредственно в канал. Единственный полностью плавающий рынок, разрешенный Советом Капитанов, расположен в подобной озеру зоне рядом с арсеналом. Это называют Местом Двадцать пятого Се-Кар, из-за памятника, возвышающегося прямо из воды. Двадцать пятого Се-Кара 1012-го года со дня основания Ара, считается Днем Суверенитета Совета Капитанов, в тот год произошло морское сражение, в котором флот Порта-Кара одержал победу над объединенным флотом островов Коса и Тироса. Памятник, конечно, увековечил эту победу. Рынок формируется вокруг памятника. Тот год, кстати, также вспоминается как значительный в истории Порт-Кара, потому, что это было в том году, как говорится на Горе, Домашний Камень согласился проживать в городе.

— Пожалуйста, — поторопил меня Самос.

Я посмотрел на скамьи. Большинство из них было гладким, и, на многих, темный лак был почти стерт. Рабыни обычно транспортируются обнаженными.

— Пожалуйста, — уже стал проявлять нетерпение Самос.

— Извини, — вышел я из задумчивости. Я закрыл заслонку лацпорта, передвинув одну из планок. Заслонки наиболее легко могут быть закрыты снаружи, надо просто повернуть центральный деревянный рычаг, вот только этот рычаг, как и должно ожидаться на невольничьей барже, находится не в трюме.

Заслонка сконструирована так, чтобы ее можно было открывать и закрывать с палубы. Также, она может быть заперта снаружи на замок, что обычно и делается, когда в трюме груз женщин. Как я уже объяснял ранее, рабыня обычно перевозится в полной неосведомленности о месте назначения. Поддержание в неведении девушки, считается полезным для ее контроля и подчинения. Также, это помогает ей ясно понимать помнить, что она — рабыня. Любопытство не подобает кейджере, это общеизвестная гореанская мудрость. Девушка быстро узнает, что не стоит ей, вмешаться в дела хозяина, ее дело быть красивой и служить ему, смиренно и полностью.

— Не хочу, чтобы слишком многие знали о нашей утренней поездке, — пояснил Самос.

Я кивнул. Мы были известны в Порт-Каре. Мало смысла в том, чтобы побуждать горожан досужим сплетням.

— Мы проходим следующий рынок, — прокомментировал я.

— Молоко верра, Господа! — услышал я призыв. — Молоко верра, Господа!

Я приоткрыл заслонку, и выглянул в крошечную щель. Я хотел посмотреть, была ли девушка-торговка симпатична. Да, была, в кроткой тунике и стальном ошейнике, стоящая на коленях на белой циновке, расстеленной на мостовой. В руках она держала латунный кувшин наполненным молоком верра, около нее стоял рад тонких латунных чашек. Она была рыжеволосой и чрезвычайно светлокожей.

— Молоко верра, Господа, — зазывала она. Рабы могут купить и продать что-либо только от имени своих владельцев, но они не могут, купить или продать для себя, потому что они — всего лишь животные. Это скорее их судьба, быть купленной и проданной, по желанию их владельцам.

— Ты сообщишь о произошедшим этим утром в Сардар? — спросил я.

— Как обычно. Сообщение обо всех таких контактах, должно быть послано, — ответил Самос.

— Как по-твоему, Сардар примет меры?

— Нет.

— Это и мое мнение тоже, — вздохнул я.

Это — их обычай в большинстве таких вопросов, чтобы позволить делам идти своим чередом.

— Ты заинтересовался этим делом? — спросил Самос.

— Мне было бы любопытно услышать твое мнение, — сказал я. — Интересно, насколько оно совпадает с моим.

— Зачем Тебе это?

— Мне любопытно.

— Ох, — простонал Самос.

Мы проехали какое-то время молча, двигаясь в направлении моего торгового дома.

— Я встретил Зарендаргара, на севере, — сказал я.

— Это мне известно, — отозвался Самос.

— Он произвел на меня впечатление, как прекрасный командир, и хороший солдат.

— Он — ужасный и опасный враг, — напомнил Самос. — Люди и Царствующие Жрецы только выиграют, избавившись от него. Давай надеяться, что твари, которых мы встретили этим утром, преуспеют в его поисках.

Я снова наблюдал через крошечную щель. Было уже около шестого ана.

Маленькие лодки двигались на канале рядом с нами. Большинство продвигалось посредством качания рулевого весла. Некоторые лодки побольше и легкие галеры, которые уже могли выходить в Залив Тамбер, и на просторы Тассы, приводились в движение гребцами с банок.

Эти суда были оснащены одним или двумя рулевыми веслами. При движении по каналам их длинные, скошенные лопасти убираются полностью или частично внутрь корабля, в любом случае, держась параллельно килю. Это делается в соответствии с правилами Порт-Кара.

— Совет Капитанов должен собраться через два дня, — сказал Самос. — Предлагаю, что причал для Са-Тарны в южной гавани будет расширен. То, какое сообщество возьмет на себя расходы, пока остается спорным. Если такая лицензия будет выдана, то будет создан полезный прецедент. Уже ведутся переговоры среди торговцев шелком, древесиной и камнем.

Теперь мы проплывали мимо открытого рабского рынка. Торговец приковывал своих девушек цепью на широких, расположенных ярусами, цементных смотровых полках. Одна рабыня лежала на животе, опираясь на локти, лицом вниз, в тяжелом железном ошейнике, видимом из-под волос. Короткая, тяжелая цепь из толстых темных звеньев пристегивала кольцо ошейника, к широкому и, крепкому кольцу, забитому глубоко в цемент, почти сразу под ее подбородком. Цепь была не больше шести дюймов длиной, и я заключил, что она наказана. Другая девушка, блондинка, сидела на своей полке на коленях, с широко расставленными бедрами, опираясь на скрещенные лодыжки, ее руки лежали на коленях. Я видел, что цепь спускалась с ошейника, исчезала позади ее правой ноги, а затем снова появлялась из-за правого бедра, отсюда идя к кольцу, к которому она и была пристегнута. Еще одна невольница, длинноволосая брюнетка, стоящая на четвереньках, столкнулась со мной своим тусклым взглядом, по-видимому, она была озадачена относительно крытой баржи, проходящей мимо. Она была только что прикована цепью, это весьма распространено поставить женщину на четвереньки в позу она-слин для пристегивания цепи к ошейнику. Работорговец отступил от нее. Кстати, это обычное дело для женщин на невольничьем рынке, пристегивание цепи к ошейнику.

Еще несколько девушек, стояли и ждали своей очереди быть прикованными к кольцам на выставочных полках. Я мог видеть маленькие, яркие клейма высоко на их левых бедрах, чуть ниже таза. Они стояли в караване лодыжек. Их левые лодыжки, были скованны одной цепью. Они щурились от яркого утреннего солнца. Это будет долгий день для большинства из них, прикованных цепью на солнцепеке, на твердых, грубых поверхностях горячих цементных полок.

— Эти дела, — рассуждал о своем Самос, — являются тонкими и сложными.

Женщины, скованные цепями, конечно, были раздеты донага. Это обычный способ, которым девушки-рабыни выставляются для продажи. Особенно это касается низких рынков. Но и на частных торгах в пурпурных палатках, во внутренних дворах богатых работорговцев, обязательно придет время, когда рабыня, даже изящная и дорогая рабыня, должна отложить свои шелка в сторону и быть грубо исследованной, как если бы она была обычной девчонкой с открытого рынка.

Гореанский мужчина — опытный и осторожный покупатель. Он хочет видеть все полностью и ясно, и выбирать, предпочтительно, не торопясь, рассматривая, на что будут потрачены его с таким трудом заработанные деньги.

— Я думаю, что одобрил бы выдачу лицензии, — продолжал меж тем Самос, — но я также буду настаивать на ограничении субсидирования такого количества желающих из каждой торговой подкасты Порт-Кара из общественной казны. Это кажется мне разумным. Как мне кажется, различные подкасты города, должны больше полагаться на свои собственные ресурсы. Работорговцы, например, никогда не просили прямой муниципальной поддержки.

Я рассуждал о Прериях. В действительности они, не столь уж и бесплодны, как можно подумать. Они бесплодны только по сравнению с северными лесами или пышной землей в долинах рек, с крестьянскими областях или лугами южного дождливого пояса. Фактически, это обширные, степные и лесостепные просторы, лежащие на восток от Гор Тентис. Я подозреваю, что о них говорят как о пустошах, не в попытке оценить их свойства с географической точностью, а чтобы воспрепятствовать проникновению туда, их исследованию и освоению. В данном конкретном случае, лучше всего расценивать название не как научную спецификацию, а скорее как что-то еще, возможно как предупреждение. Кроме того, называя область, Прерией или пустошью, дают людям хорошее оправдание, того что они не должны желать попасть туда. Безусловно, выражение «Пустоши» является, в целом, неправильным, правильней назвать эти места Прерией. Они в целом, намного меньше приспособлены для пашни, чем большая часть другой земли исследованного Гора. Их климат находится под значительным влиянием отсутствия больших масс воды и Гор Тентис. В северном полушарии Гора преобладают северные и западные ветры. Но существенный процент теплого и влажного воздуха, который переносят западные ветры, задерживается в Горах Тентис, а более прохладные, сухие и менее нагретые атмосферные слои стекают с восточных склонов гор на территорию Прерий. Также, отсутствие собственных крупных водоемов уменьшает количество выпадающих осадков, которые могли быть связаны с испарением и последующим осаждением этой влаги на земную поверхность. Кроме того солнечный свет поднимает температуру почвы или скал значительно выше, чем он поднял бы температуру водной поверхности.

Отсутствие больших масс воды в пределах Прерий да и на смежных территориях, дает еще один существенный эффект влияющий на их климат. Это устраняет влияние подобных масс на температуру воздуха Прерий. Для областей, лежащих близ больших водоемов, из-за различной теплоемкости земли и воды, обычно характерны более теплые зимы и более прохладные лета. Соответственно, Прерии отличаются резко континентальным климатом, и имеют тенденцию к большим температурным перепадам, часто испытывая мучительно холодные и долгие зимы, чередующиеся жаркими и сухими летами.

— Другая возможность, — бормотал Самос, — предложить ссуду торговцам Са-Тарной, под льготный процент. Таким образом, мы могли бы избежать прецедента прямой субсидии подкасте. Безусловно, мы можем столкнуться с сопротивлением с улицы Монет. Налоговые льготы могут стать другим возможным стимулом.

На краю Гор Тентис, в самых сухих районах, травы не высоки.

Если же двигаться в восточном направлении, травы становится все выше, вырастая от десяти до восемнадцати дюймов, и чем дальше на восток, тем они выше, достигая высоты в несколько футов, и доставая коленей всадника едущего верхом кайиле.

Пешком, в такой траве заблудиться не сложнее, чем в северных лесах.

Никто из белых, никогда, по крайней мере, насколько я знаю, не достигал восточных пределов Прерий. Хотя правильней будет сказать, что никто и никогда не возвращался из тех мест. Соответственно, их протяженность не известна.

— Очень сложные проблемы, — бормотал себе под нос Самос. — Я даже не знаю, как я должен проголосовать.

Торнадо и внезапные всесокрушающие грозы еще одна неприятная особенность Прерии. Зимой снежные бури, вероятно, самые страшные на Горе, во время которых снега может принести столько, что он скроет мачту легкой галеры. Лето можно охарактеризовать жгучим солнцем, и бесконечной засухой. Многие из мелких, блуждающих рек летом пересыхают. Резкие температурные колебания весьма обычны. Водоем может внезапно покрыться льдом в месяц Ен-Кар, а поздно в Се-Варе ни с того, ни с сего фут или два снега могут растаять в течение нескольких часов. Внезапные штормы, также, не беспрецедентны. Иногда целых двенадцать дюймов осадков, которые переносит южный ветер, могут выпасть в течение часа. Безусловно, этот дождь улетает так же быстро, как и прилетел, прорезая щели и овраги в земле. Сухое русло реки, в течение нескольких минут, может превратиться в неистовый поток. Град, иногда размером с яйцо вула, также, является весьма частыми гостем. Много раз такие штормы нарушали полет мигрирующих птиц.

— Что Ты думаешь об этом? — спросил меня Самос.

— Я когда-то разделил пагу с Зарендаргаром, — сказал я.

— Не понял, — опешил Самос.

Мы почувствовали, что баржа медленно повернулась в канале. Затем, мы услышали скрип весел, втягиваемых внутрь судна по правому борту. Баржа, мягко качнулась, ударившись о кожаные кранцы, висящие на причале.

— Мы прибыли в мой торговый дом, — сказал я.

Я поднялся с низкой скамьи и пошел к двери, открыл ее и оказался на корме баржи. Двое из моих людей держали швартовые концы, один со стороны бака, другой по корме. Я ступил на планширь баржи и спрыгнул на причал.

Самос, стоял у порога дверного проема.

— Это было интересное утро, — заметил он.

— Да.

— Я увижу Тебя на встрече Совета через два дня.

— Нет.

— Не понял.

— Зарендаргар находится в большой опасности, — пояснил я.

— Мы можем только порадоваться этому, — ответил Самос.

— Команда палачей уже находится на Горе.

— Это так.

— Как Ты думаешь, сколько их? — спросил я.

— Двое.

— Как минимум, — поправил я Самоса, — скорее всего, их будет больше. Я не думаю, что для охоты на такого война как Зарендаргар, кюры пошлют только двоих.

— Возможно, — не стал спорить Самос.

— Когда-то я разделил пагу с Зарендаргаром, — сказал я.

Самос вышел на кормовую палубу баржи. Он пораженно смотрел на меня. Казалось, в его взгляде больше не было нашего утреннего духа товарищества.

— Что за чушь Ты несешь? — прошептал он возмущенно.

— Конечно, Зарендаргар должен быть предупрежден, — ответил я.

— Нет! — закричал Самос. — Надо позволить убить его, и чем быстрее, тем лучше!

— Я не думаю, что в данной ситуации, кюры будут убивать быстро.

— Это не твое дело.

— Моими становятся те дела, которые я хочу сделать моим, — ответил я.

— Белым даже не разрешают находиться в Прериях, — напомнил мне Самос.

— Конечно, но некоторые должны быть, — сказал я, — кому-то даются, подобные льготы, хотя бы для взаимовыгодной торговли.

Я просмотрел через низкий настил надстройки баржи на канал за ней. На расстоянии приблизительно в сто футов плыла маленькая лодка охотника на уртов. Его девушка, с веревкой на шее, сгорбилась на носу. Такая веревка обычно бывает длиной приблизительно футов двадцать. Один конец завязан на ее шее, другой закреплен к кольцу на форштевне. Охотник стоял у нее за спиной, со своим гарпуном в руках. Такие охотники выполняют важную функцию в Порт-Каре, их задача прореживать популяцию уртов в каналах. По команде мужчины девушка, нырнула в канал. Позади охотника, на корме, были свалены окровавленные, белесые тела двух водяных уртов. По виду один из них мог весить приблизительно шестьдесят фунтов, а другой, как мне кажется, потянул бы, на все семьдесят пять или восемьдесят. Я видел, как девушка плыла в канале, сред мусора, с веревкой на шее. Использовать рабыню в качестве наживки для подобной охоты, дешевле и эффективней, чем скажем, кусок мяса. Девушка двигается в воду, чем привлекает уртов, и если не происходит неожиданностей, может использоваться снова и снова. Некоторые охотники используют живого верра, но это менее удобно, так как животное, визжащее, и испуганное, не так-то просто заставить выпрыгнуть из лодки, да и втащить обратно та еще задача. С другой стороны, рабыню не надо уговаривать. Она знает, что, если она не будет послушной, она будет просто связана по рукам и ногам, и выброшена за борт уртам на съедение. Кроме того, подобный метод охоты, не столь уж опасен для девушки, как это могло бы показаться. Очень редко урт нападает из-под воды. Будучи атмосферно-дышащим млекопитающим, он обычно всплывает и атакует жертвы с поверхности. При этом его приближение к живцу хорошо видно, так как нос, глаза и уши его длинной треугольной головы торчат над водой. Конечно, иногда урт появляется сразу рядом с рабыней и нападает на нее с большой стремительностью. В такой ситуации, у нее уже нет времени, чтобы возвратиться к лодке. Тогда уже жизнь девушки зависит от крепости руки, остроты глаза, скорости, силы, опыта и умения охотника на уртов, ее владельца. Иногда бывает, что хозяин сдает свою невольницу охотнику в аренду, это считается, эффективным наказанием.

Очень немногие рабыни подвергнутые подобному, после дня или двух проведенных в каналах, по возвращении не прилагают максимальных усилий, чтобы услужить хозяину.

— Ты не должен предупреждать Зарендаргара, — меж тем отговаривал меня Самос. — Он и так знает, что будет разыскиваться. То, что случится, в действительности, будет на совести одного из тех самых монстров, с которыми мы говорили этим утром.

— Но он, не знает, что охотники за головами уже высадились на Гор, — попытался объяснить я. — Он, возможно, не знает, что они вычислили его местонахождения. И он не знает, с кем именно придется иметь дело.

— Эти его собственные проблемы, — не отставал Самос. — Не твои.

— Возможно.

— Однажды, он заманил Тебя на лед, чтобы подставить другим Кюрам.

— Он исполнял свои обязанности так, как должен был делать это.

— И теперь Ты решил отблагодарить его за это? — съязвил Самос.

— Да — сказал я спокойно.

— Да он убьет Тебя, немедленно, как только увидит! — воскликнул Самос.

— Что ж, то, что он — враг, это правда. Но я обязан рискнуть.

— Он, возможно, даже и не узнает Тебя.

— Возможно, — не стал я спорить. То, что я задумал, было опасно. Так же, как для людей всю кюры на одно лицо, а точнее на одну морду, точно также много кюры считали трудным отличить людей друг от друга.

С другой стороны, я был уверен, что Зарендаргар меня узнает. Впрочем, как и я его. Сложно не узнать такого как Безухий, или Зарендаргар, того кто стоял выше колец, боевого генерала кюров.

— Я запрещаю Тебе идти, — сделал еще одну попытку Самос.

— Ты не сможешь меня остановить.

— От имени Царствующих Жрецов, я запрещаю Тебе идти.

— Мои войны — это мое собственное решение. Я сам объявляю их, по своему собственному усмотрению.

Я смотрел мимо Самоса, на лодку и охотника в канале. Девушка уже снова сидела на носу лодки с мокрой веревкой, свисающей с ее шеи. Она сидела нагой, согнувшись и дрожа от озноба и пережитого страха. Она сматывала веревку аккуратными кольцами, укладывая ее в деревянное ведро, стоявшее перед ней. Только когда она полностью уложила центральную часть веревки, соединяющей ее шею с кольцом, она получила толстое шерстяное одеяло, сделанное из шерсти харта, и, дрожа, закуталась в него. Ее мокрые волосы, казались неестественно черными на фоне белого одеяла. Она была миловидна. Мне было интересно, сдавалась ли она в аренду в качестве наказания, или она принадлежала охотнику. Непросто было сказать.

Большинство гореанских рабынь миловидны, либо красивы. Это и понятно. В рабство всегда стремятся обратить как можно лучше выглядящих женщин — это вопрос выгоды. И, конечно, рабынь разводят, для этого отбираются только самые красивые из женщин, обычно их спаривают с красивыми шелковыми рабами мужского пола. При этом и тем и другим на головы надевают непрозрачные мешки, а женщину еще и привязывают.

Женское потомство этих спариваний, само собой разумеется, необыкновенно изящно. Мужское потомство, что, на мой взгляд, очень интересно, часто рождается красивым, сильным и довольно мужественным. Это, возможно, потому что большинство шелковых рабов-мужчин были обращены в рабство не потому, что они слабы или женоподобны, а как раз наоборот потому, что они — мужчины, и часто истинные мужчины, которым придется служить женщинам, полностью, тем же самым способом, что рабыня служит своему свободному господину. Безусловно, что также верно, есть немало довольно женоподобных шелковых рабов-мужчин, некоторые женщины предпочитают этот тип, возможно потому, что они боятся истинных мужчин, а от такого шелкового раба они не ждут, что могут проснуться связанной, порабощенной, и начать учиться быть женщиной. Большинство женщин, однако, через некоторое время, устает от подобного типа шелкового раба из-за банальности и скуки. Очарование и остроумие могут быть интересными, но если их вовремя не соединить с интеллектом и истинной мужской силой, они станут неубедительными.

Женоподобных шелковых рабов, вообще-то, редко отбирают для племенных целей. Гореанские заводчики рабов, имеют некоторые предрассудки в этом отношении, и предпочитают, разводить тех, кого они считают здоровыми, чем тех о ком они думают как о больных. Они всегда отбирают для этого сильных особей, предпочитая их слабым. Некоторые рабыни, кстати, считаются породистыми, выведенными посредством нескольких поколений рабских спариваний, и их владельцы хранят бумаги-родословные подтверждающие это.

Подделка или фальсификация подобных родословных по гореанским законам считается серьезным уголовным преступлением. Многие гореанские мужчины полагают, что все женщины рождаются для ошейника, и что ни одна женщина не может полностью ощутить себя женщиной, пока не найдется сильный мужчина и не наденет на нее ошейник, пока она не найдет себя низведенной до ее глубинных женских инстинктов у его ног.

В случае породистой рабыни, конечно, она по закону и без преувеличений, в любом понимании, рождена для ошейника, из чисто коммерческих и практических соображений, как удачное вложение денег со стороны владельцев.

Свойствами, чаще всего желаемыми заводчиками в породистых рабынях, являются красота и страсть. Было выяснено, что умственные способности, женского вида, в противоположность интеллекту псевдомужского типа, часто обнаруживаются в женщинах с большим количеством мужских гормонов, это обычно связывается, очевидно, генетически с этими двумя выше упомянутыми свойствами. Есть также некоторое количество рабов-мужчин с длинными родословными.

Гореане, хотя и признают юридическую и экономическую законность мужского рабства, не расценивают это, как обладание на биологическом уровне, как это закреплено в женском рабстве. Естественная ситуация, для большинства гореан, состоит в том, что господин устанавливает отношения с рабом единолично, и эти отношения идеально существует между мужчиной и женщиной, с женщиной в положении собственности. Рабы мужского пола, время от времени, могут получить возможность получить свободу, хотя, надо признать, обычно в ситуациях высокого риска и большой опасности. Такая возможность никогда не предоставляется рабыне. Она полностью бесправна и беспомощна. Если она и может получить свободу, это будет целиком и полностью, решение ее владельца, и только.

— Ты, всерьез, рассматриваешь поход в Прерии? — спросил Самос.

— Да, — ответил я.

— Ты — глупый и упрямый идиот, — возмущался Самос.

— Возможно, — не стал я спорить. Я поднял сверток кожи кайилиаука и показал Самосу. — Я могу забрать это себе?

— Конечно, — буркнул Самос.

Я вручил рулон одному из моих служащих. Я подумал, что эта кожа могла бы оказаться полезной в Прериях.

— Ты решил окончательно?

— Да.

— Подожди, — сказал он, и спустился в трюм баржи. Через мгновение он вернулся, неся в руках переводчик, прихваченный нами из развалин. — Возможно, тебе это пригодится, — проворчал Самос, вручая это одному из моих мужчин.

— Спасибо, Самос.

— Я желаю Тебе удачи, — сказал он.

— И Тебе удачи, — ответил я отворачиваясь.

— Подожди! — окликнул меня Самос.

Я повернулся к нему лицом.

— Будь осторожен.

— Постараюсь.

— Тэрл, — внезапно позвал он меня еще раз.

Я повернулся к нему, снова.

— Как могло получиться, что Тебе пришло в голову пойти на это?

— Зарендаргару, скорее всего, понадобится помощь, — объяснил я. — И я могу ее предоставить.

— Но почему, почему? — допытывался мое друг.

Как я мог объяснить Самосу то странное темное родство, которое я почувствовал к тому, кого я однажды встретил на дальнем севере, несколько лет тому назад, к тому, кто совершенно ясно, был для нас никем, но монстром?

Я вспомнил долгий вечер, который я тогда провел с Зарендаргаром, и нашу долгую, оживленную беседу, наполненную разговорами о сражениях и бойцах знакомых с оружием и воинскими ценностями. О тех, кто почувствовал вкус и ужас войны, о тех, для кого тупой материализм был не больше чем, средством для более достойных побед. О тех, кто познал одиночество командования, кто никогда не забывал значения таких слов, как дисциплина, ответственность, храбрость и честь. О тех, кто знал опасности, длинные походы и лишения, для кого комфорт и семейный очаг значили меньше чем военные лагеря и дальние горизонты.

— Почему, почему? — вопрошал Самос.

Я смотрел мимо Самоса, на канал за его спиной. Охотник на уртов, со своей девушкой и лодкой, медленно гребя, удалялся. Похоже, он решил попытать своего охотничьего счастья в другом месте.

— Почему??? — почти простонал Самос.

— Однажды, — ответил я, пожав плечами. — Мы вместе пили пагу.