Джульетта без имени

Глава 22 ГОСПОДА СОВЕТ

— ...вот так и получилось, что мы остались живы и смогли покинуть земли алтуфьевцев, — закончила Крыся рассказ об их приключениях.

Они сидели в одном из бывших технических помещений турникетного зала — она, Восток и Питон. Старый добытчик внимательно слушал историю их невероятного спасения.

Да, Питон провел «воскресших» изгнанников на станцию. Под свою, так сказать, ответственность. Но дальше помещений кассового зала не пустил — скрыл в комнатушке недалеко от шлюзовой камеры. Береженого бог бережет... Еще неизвестно, как отреагирует на возвращение приговоренных «шпиона и предательницы» Совет!

А он уже заворочался, забурлил — не хуже тумана наверху. Охранники, растерявшиеся и вытаращившие глаза при виде ввалившихся в шлюзовую камеру изгнанников, опомнились очень быстро и тут же отправили к администрации гонца с докладом о прибытии с группой добытчиков незваных и неожиданных гостей, одному из которых здесь находиться вообще не полагалось, а другой было запрещено возвращаться под страхом смерти.

В общем, утро для членов Совета началось с сюрприза. Разговор с этой шайкой (Питон аж сплюнул про себя) предстоял нешутейный, но сейчас его это заботило меньше всего.

А вот эти двое — другое дело... Его ученица и ее... друг? Да, пожалуй, что и друг. Берег он девочку все это время крепко, чужие так не поступают. И, похоже, капризная богиня Везуха прониклась к ребятам симпатией... Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы. Александров с Гацевским, поди, уже только что ножи не точат, да и остальные «господа Совет» с ними. Но Питон твердо решил: ТЕПЕРЬ уж — дудки, граждане! Никого не отдам! Хватит с них, настрадались! Висельника — и того, если веревка оборвалась, по новой не вешают!

Выглядели ребята, конечно, после своих приключений краше некуда. Человек «щеголял» разной формы и окраса синяками и ссадинами, Крыся все прикладывала к припухшей щеке тыльную сторону ладони. И у обоих — тонкие, пересекающиеся поперечные порезы чуть выше запястий, а у сталкера — еще и по груди и плечам... и наверняка такие же имелись и у Крыси — только у нее под одеждой не было видно... Проволокой вязали, сразу видно, есть у алтуфьевских такое обыкновение. Ну не козлы, а?..

И как удивительно, что в Кожане все же проснулась совесть!.. Или что там у него проснулось?..

— Чудеса в решете... — покачал головой старый добытчик в ответ и на свои мысли, и на завершающие рассказ слова девушки. —Не ожидал я от Кожана такой человечности в отношении пленных. Обычно он ни с кем не церемонится.

— Да я тоже не ожидала, — махнула рукой Крыся. — Наслышана. Но более всего не ожидала, что он моим отцом окажется!

На губах Питона мелькнуло что-то похожее на улыбку, и он поспешно опустил веки, скрывая выражение глаз. Как оказалось — недостаточно быстро.

— Дядька Питон... — медленно начала Крыся, тревожно глядя на него, — так ты что... ты... ЗНАЛ об этом?

— Не знал, — добытчик покачал головой. — Но имел вполне веские основания подозревать. Мы-то с твоим папанькой довольно давно... знакомы, так сказать... А в тебе и правда есть что-то от него...

— Но почему? — воскликнула девушка. — Почему ты еще тогда не сказал мне? Ты ведь помнишь, как я искала своего отца по всем нашим станциям, как расспрашивала о нем... и тебя ведь спрашивала, а ты сказал, что не знаешь... Ты мне... наврал тогда, да?

В глазах крысишки уже кипели готовые пролиться слезы обиды и непонимания.

— Отставить! — Питон на мгновение надел маску командира, и девушка моментально притихла. — Ну и что бы ты сделала, если б я тебе сказал, что твой отец — возможно... ВОЗМОЖНО! — главарь одной из алтуфьевских банд? Кинулась бы к нему — мол, здравствуй, я твоя дочка? И что бы он тогда сделал с тобой, а, Крысь? Тем паче, тогда? Думай, голова... Это сейчас Кожан всех под себя подгреб, его слушаться стали, и хоть какой-то порядок установился. А раньше?

Крыся запальчиво открыла рот, собираясь что-то возразить, но тут на ее губы мягко легла ладонь отмалчивавшегося доселе Востока. Сталкер перехватил возмущенный взгляд подруги и укоризненно покачал головой:

— Крысь, остынь. Командир твой дело говорит. Пошла бы ты не вовремя в Алтухи — и сгинула. А если и выжила — то была бы сейчас как тамошние женщины, которых мы там видели. Помнишь? Тебе оно надо? Забыла про Дымчара с Гореликом?

Крыся непроизвольно содрогнулась: участь была не лучше той, что ждала ее и на родной станции. Даже хуже.

— И потом... — сталкер покосился на невозмутимого Питона, поправил наброшенное на плечи одеяло (их по приказу командира принес замерзшим и вымотанным «гостям» кто-то из Питонова молодняка) и с легкой улыбкой закончил:

— Пропала бы ты в Алтухах, и мы бы никогда с тобой не встретились. А так — все произошло своим чередом. И даже твое знакомство с отцом. Закончившееся, кстати, очень даже удачно!

Возмущенный взгляд Крыси поверх сталкерской ладони превратился сперва в растерянный, потом — в задумчивый. Брови ее сошлись «домиком» над переносицей и, поочередно посмотрев сперва на друга, потом — на командира, девушка пробормотала:

— Сговорились, да? У-у, редиски ...

Тон ее получился жалобным и каким-то детским. Мужчины переглянулись и облегченно рассмеялись, Восток опустил руку.

— Ну ладно, — оборвал смех Питон. — Вернемся к другим важным делам. Что ты там давеча толковал про какую-то свою цель?

Пришел черед рассказывать Востоку. Он рассказал все: и про ставшее невыполнимым (благодаря знакомству с Крысей) задание по поимке живого крысюка, и про недавние события на территории Ботанического Сада — все, что знал, и чему сам был свидетелем. Даже рассказал, почему согласился идти за «языком». Ничего не скрыл.

— И, поскольку я не хочу, чтобы меня здесь считали шпионом, а Крысю — предательницей, — закончил он, — я и предложил вам и вашим бойцам отправиться со мной и своими глазами увидеть доказательства моих слов. Хотя бы в отношении «черных». Но кто ж знал, что вы уже там были?.. Что касается гипотетического нападения... — тут сталкер усмехнулся, глядя в глаза скавену, — ни за что не поверю, что у вас нет такой разведки, которая не смогла бы тайно проникнуть куда надо и разузнать что надо!

— Разведка, говоришь... Разведка, может, и есть... — уклончиво ответил Питон. — Но как ты себе представляешь возможность контакта между нашими станциями в условиях взаимной нежнейшей ненависти?

— Если честно, раньше совсем не представлял, — признался Восток. — Да и сейчас, когда я узнал ваше... ваш народ ближе, — пока еще с трудом. Но дело в том, что однажды у властей одного из наших конгломератов, Полиса, возникла мысль, что вы — то есть ваши сталкеры — будут просто незаменимы в дальних рейдах на поверхность. С вашей стойкостью к ее условиям... — Восток искоса посмотрел на собеседника, проверяя его реакцию. Но лицо Питона осталось невозмутимым. Поэтому сталкер продолжил: — Поначалу они хотели отправить к вам посланников. Чтобы те попробовали установить контакт между нашими частями Метро. С дальнейшим прицелом на сотрудничество. Но после того, как не вернулись несколько «экспедиций» — еще в самом начале, когда мы узнали о вас, — слава о вашей части метро и о вашем племени у нас пошла самая нехорошая. Поэтому охотников на роли дипломатов-камикадзе не нашлось. И со временем идея погасла сама собой. Тем не менее, некоторых моих коллег она так или иначе, но тоже заинтересовала — несмотря на все возможные риски. Правда — в отличие от чересчур радужно мыслящих чиновников, — их больше волнует более приземленный и актуальный на данный момент вопрос: нейтралитет и договор о ненападении между сталкерами нашей и вашей части Метро. Вот это для нас — первейшая необходимость. Что же касается пресловутого дальнейшего сотрудничества... Наши командиры считают (и я с ними полностью в этом согласен), что это пока еще преждевременный вопрос. Слишком много еще между нашими народами отчуждения, ненависти и... крови...

— Крови меж нами и правда... многовато... — медленно проговорил Питон, меж тем обдумывая слова сталкера. Действительно, если «чистые» сами собирались просить мира и дружбы (пусть даже и не решились претворять идею в жизнь) — то о какой войне может идти речь? Весомый аргумент в пользу невиновности ребят!

Разговор растянулся на несколько часов. Ближе к полудню со станции прибежал нарочный — Гацевский требовал новоприбывших пред ясны очи. Питон гонца даже в зал не пустил — мол, карантин! Лежат, мол, оба «гостя», в себя приходят. Так что пусть Гацевский перебьется пока... Нет, станционного врача звать не надо — добытчики и сами с усами. Саша Михайловский — медик отряда — не зря всех учил первую помощь оказывать. А кое-кого — и не только. Так что вот. Нарочный убежал и больше не возвращался — Совет как-то легко проглотил отмазку и, видать, решил подумать еще. И то хорошо. Остынут немного...

Конечно, с карантином Питон слукавил — смысла в нем не было, разве что, как у иудеев, ритуально смыть нечистый дух Алтуфьева. Да и Крыся в себя пришла довольно быстро и, кажется, даже без серьезных последствий для организма. И Питон первый услышал историю их злоключений в Алтухах и воистину чудесного оттуда спасения.

Но с докладом к Совету идти все же надо было. Поэтому вскоре Питон, наказав Крысе и Востоку не высовываться из той комнатушки, где они находились, а двоим своим добытчикам — охранять их и ни под каким предлогом не пускать к ним никого из станционных, отбыл в сторону «апартаментов» администрации.

Когда Сергею Петровичу Александрову доложили, что с поверхности вместе с зуевской группой вернулись два дня назад высланные в Алтуфьево шпионы, он чуть чаем не подавился.

— Да ну... А точно они? — сипло спросил он начальника караула, продышавшись.

— Точно так... — тот стоял, вытянувшись, и лицо у него было такое же вытянутое. — Девчонка-добытчица и этот, который с ней был, из «чистых». Еле-еле — но живые. Вместе с людьми Питона пришли, «чистый» даже нашего раненого волок. В шлюз вбежали и рухнули...

Александров медленно поставил чашку на стол.

— Чудеса... Да садись ты, чего торчишь, как гвоздь в паркете... — он махнул рукой на караульного, и тот, тяжело дыша, плюхнулся на стул. — А сейчас где они?

— В кассовом зале, наверху. Они оба, кажется, без сознания. И у Зуева два человека побиты крепко — там наверху невесть что творится. Ураган — не ураган, дрянь какая-то непонятная.

— Что Зуев?

— Живой. Ничего не сказал, только медика своего отрядного кликнул и сейчас вместе с ранеными сидит. И с... этими.

— Ладно... — Александров запустил короткие пальцы в порядком поредевшую шевелюру. — Ты вот что, Максимыч... Давай-ка чайку выпей, и дуй к себе обратно, а мне своего человечка пришли. Раз такие чудеса творятся, крепко подумать надо. Люда! —позвал он.

В комнатку тут же заглянула невысокая женщина.

— Звали, Сергей Петрович?

— Людочка, сообрази, пожалуйста, чайку для Николая Максимыча, а то он вон как запыхался. А мне скажи, там Гацевский ясны очи продрал али как?

— Спит, Сергей Петрович, вроде бы... И остальные тоже.

— Ну хорошо. Сейчас я им такую побудочку устрою — повскакивают...

Он встал, разминая затекшую поясницу. Все-таки старость — не радость. Обернулся к начальнику караула.

— Максимыч, сам понимаешь — чтобы твои за этими гостями бдели, как Змей Горыныч за Кащеевым яйцом! И людей лишних туда до моей команды не пускать. Все ясно?

— Так точно!

— Точно, точно... Смотри, Максимыч!

Александров вышел из своей комнатушки, плотно затворив дверь. Идти было недалеко — через коридор и налево. Он остановился около двери в бывшую мастерскую СЦБ. Оттуда доносился негромкий храп. Александров приоткрыл дверь, нашарил на стене выключатель. Сюда электричество подавалось всегда — здесь жили члены Совета. Лампочка под потолком неярко вспыхнула, и тут же раздался сонный голос:

— Кого там нелегкая принесла?

— Вставай, Юра, а то проспишь царствие небесное, — Александров со скрипом и грохотом подтянул к себе табурет и уселся на него. Напротив на топчане ворочался, просыпаясь, Гацевский — второй член Совета Содружества от станции Бибирево. Гацевский был толстоват, и одеяло пузырилось у него на животе, как на небольшом холме. Он с трудом приоткрыл один глаз.

— Ты чего это ни свет ни заря?

— Вставай, Юра, вставай! У нас чудеса творятся, и небезынтересные!

— Ну тебя в задницу, Серега... — Гацевский тяжело сел на постели, потирая заспанное лицо. — Чего случилось? Ты не темни, раз уж разбудил...

— Знаешь, Юра, кто к нам пришел? Дочка Кожана вернулась! Сама.

Гацевский чуть не подпрыгнул на постели. Он вскочил, зашарил рукой по тумбочке, ища кружку с водой. На лице Гацевского читалось изумление, недоверие и пока еще неверная надежда.

— Не ослышался, Юра, не ослышался. Давай очухивайся, и кумекать будем. А потом и остальных будить...

Новость про то, что шебутная девчонка-добытчица оказалась не просто сиротой, каких много, а единственной, похоже, дочерью вождя Алтуфьева, пришла на станцию примерно через полдня после высылки пленных. Юркая серая крыса прибежала из северного тоннеля четного направления, неся обернутую вокруг голого хвоста бумажную полоску, закрепленную резинкой. Крысу накормили и посадили в защищенную от сквозняка просторную клетку, а полоску тут же принесли в бывшую релейную, где продолжал свое заседание Совет. На бумажке корявым почерком было написано в одну строку: «Кожан в пленнице дочку признал. Заперся и запил». Эффект был хуже, чем от взрыва. Первым схватился за плешивую голову Гацевский.

— Ох, идиоты... Ох мы все идиоты...

Следом за ним потупились Логинов и Сафронов из Отрадного, тяжело опустил голову на локти Юрков — нынешний председатель — со станции Владыкино, а второй владыкинец, Пятаев, резюмировал:

— Доигрались, твою мать, правдорубы...

Было от чего грустить. Поторопились, господа Совет, и КАК поторопились! Идея показательного суда, представлявшаяся в преддверии ожидаемой войны здравой и разумной, затрещала по швам еще в самом своем начале. Чертов «чистый» своей прилюдной эскападой сорвал и весь воспитательный эффект, и хорошую, в общем-то, пятаевскую идею — человека должны были, будто на казнь, вывести на поверхность, но не просто оставить там, а проследить, не придет ли за выставленным на холодок и солнышко неприятельским шпионом подмога от своих. Коли придут, значит, его появление в Бибиреве — точно спланированная акция от «чистых», и можно воевать с чистой совестью, а если не придут — человека можно было бы вернуть на станцию и допросить еще разок.

Нет, сорвалось. Ушлые у «чистых» шпионы, ничего не скажешь!

Девчонку же, конечно, поначалу жаль было, но когда оказалось, что она этого «чистого» и наглого САМА привела, по собственному почину, терпение кончилось у всех и разом. А чего ж не целый отряд-то сразу — с огнеметами и взрывчаткой, а? У-у-у-у, паршивка! Выдать ее Алтухам было более чем уместно — пусть попляшет, зараза, как бы мы плясали, приди сюда «чистые» кучей...

И тут — такой пассаж!.. Дочка главаря бандитского гнезда — это вам не безымянная сиротка из хоть и дружественного, но демонстративно «самостийного» Эмирата, это уже совсем другой расклад! Будь она в руках Совета Содружества — можно было бы Кожана в бараний рог свернуть и всячески им манипулировать. Вон его как проняло — аж напился. Эх, такой инструмент влияния на соседей упустили!..

«Господа Совет» угрюмо глядели друг на друга, почесывая затылки. Надумали, молодцы. Теперь как бы разгребать не пришлось. Однако же что есть — то есть. Стали думать дальше — что делать, коли «чистые» и правда пожалуют. И как обернуть в свою пользу ситуацию, если Кожан публично признает дочь перед своими и Крыся останется жить в Алтухах на всех, какие они есть, правах «принцессы разбойников». Думали крепко и долго. И тут вдруг — новая весть! За первой почтовой крысой прибежала вторая. На послании значилось: «Кожан с дочкой разругался, решил казнить». Тут у всех и вовсе глаза на лоб полезли. Вот те нате! Приехали. Совет закручинился и, выпив по чашке самогону, разбрелся спать. А чего тут говорить-то?..

На следующий день все ходили мрачные и друг на друга глядели волками. Олухи старые... К вечеру снова тяпнули по сто от досады — и опять разошлись. А что? Отрадненским и владыкинским можно — они тут, в Бибиреве, в командировке, а кто в командировке не гуляет? Александров же с Гацевским — радушные хозяева, как не поддержать гостей?..

А утром на больную голову свалились очередные новости. Причем не просто свалились, а сами пришли на станцию. Словно с того света выбравшись.

Очухался Гацевский быстро — до войны он был главным бухгалтером на большом предприятии, а это чего-то да стоит. Первое, что было решено, — шуму не поднимать. Новость, конечно, все равно максимум через полдня по станции расползется, но за это время можно будет подготовиться. Про девушку проще, да и вернее всего сказать, что, мол, искупила вину кровью, раз сама вернулась, а вот что с «чистым» делать?.. Либо он какой-то очень хитрый шпион, либо и правда на девчонку как-то завязан. В любом случае, трогать их обоих сейчас надо очень аккуратно. Гацевский предложил для виду потребовать новоприблудных вниз, на станцию, — чтобы не пошло лишних слухов о недобдении администрации. Все равно оба «сюрприза» сейчас обморочные, если их даже и притащат, то можно будет тут же спрятать — подальше от глаз «широкой общественности». Александров согласился — все одно охранники, собаки, разболтают... А вот что дальше делать, надо решать, поговорив с обоими — и девушкой, и человеком.

На том и порешили. Выпив по кружке чаю, они пошли будить остальных.

Новость, конечно, была что бомба. Пятаев вскочил, тяпнувшись головой о низкий каркас гостевой палатки, долго шипел, потирая макушку, Логинов с Сафроновым выпучили глаза, Юрков — не иначе сдуру — выдал: «А не врете?»

А потом завертелось.

Резюме, в целом, было прежнее — всенародно объявить о прощении вернувшихся, как искупивших вину и принесших ценные разведданные, и... думать дальше. Чудно все это как-то было. В голове укладывалось плохо.

Ближе к обеду Гацевский выслал в станционный зал нарочного и затребовал обоих вернувшихся вниз. Нарочный вернулся, получив вполне ожидаемый отказ от все еще торчащего там командира добытчиков. И Гацевский успокоился бы, кабы не реакция Питона. Конечно, в том, что он взялся опекать девчонку, не было ничего удивительного — ученице своей он во многом заменял отца, и когда ее решили выслать, старика Зуева было даже жаль. Зная его натуру, Гацевский был уверен, что сейчас добытчик будет трястись над чудом спасшейся воспитанницей, как крокодилица над гнездом с яйцами, — никого не подпустит!

Но что ему за дело до человека?

Гацевский перебрал в уме варианты, но ни один не показался ему достаточно вероятным. Подумав, он махнул рукой: да наплевать, в конце концов! Человек сейчас — на станции и никуда отсюда не денется. А Зуеву все равно отчитываться о походе в Бескудниково. Вот тогда и спросим. Прямо.

Расчет оправдался почти во всем — слухи о том, что «высланная вернулась», поползли по станции уже через полтора-два часа. Еще через час Александров объявил об этом во всеуслышание и озвучил «искупление кровью вины перед станцией и Содружеством, а также добычу с риском для жизни ценных сведений». Шушуканье по углам тут же усилилось, но напряжение спало.

Питон, как и положено, пришел с докладом после обеда. Поздоровался молчаливым кивком, по-стариковски аккуратно присел на стул, коротко и сухо стал докладывать. В Бескудникове все тихо, селитра на месте и пересчитана, дорога свободна. По возвращении на станцию группа его встретила выданных в Алтуфьево человека и Крысю, которые каким-то чудом, не иначе, сумели вырваться от бандитов и вернулись сюда добровольно, несмотря на решение трибунала. Более того, человек хочет снова говорить с Советом о важном и, возможно, взаимовыгодном (тут у Совета недобро заблестели глаза) деле. И он, Питон, хоть уже и слышал оглашение Совета по делу вернувшихся, еще раз просит с ними обращаться бережно, а человека — выслушать.

Но о том — позже. К Бескудникову от Бибирева идти нельзя, так как над станцией висит неизвестное нечто, более всего похожее на опустившийся к земле грозовой фронт или туман с колоссальной электрической емкостью. По его, Питонову, мнению, выход к Бескудникову следует отложить, а с других станций Содружества выслать разведку ко входным павильонам Бибирева. Кто его, этот туман, знает — убрался он или так себе и висит...

— Вышлем отряд, Капитон Иваныч, не сомневайся, — Юрков грузно встал со своего места, прошелся — два шага вперед, два назад. — Ты нам лучше скажи, что там за предложение у «чистого». Он ведь, ты уж нас извиняй за невольный каламбур, чистый шпион. И вернулся, чай, оттого, что до своих станций один не доберется. Или не так? — голова Юркова чуть склонилась набок, и он стал напоминать хитрую старую птицу.

— А это ты, Семен Василич, лучше у него лично спроси, — Питон тяжело поглядел на председателя. — Тем паче, что он и сам только к вам и рвется. Только уж выслушай парня до конца, имей терпение, не мордуй. По твоему ведь указанию его в прошлый раз чуть ли не под хохлому расписали. А сейчас вон, сам говоришь, «искупление кровью», да «ценные сведения»...

— Ты, Иваныч, не сердись, — Юрков снова распрямился. — Поговорим. Мы ведь не звери. А девочку никто больше пальцем не тронет. Хотя она, Иваныч, имей в виду, — Юрков прищурился, — Кожанова дочка, как оказалось.

На лице Питона изумление сменилось недоверием, недоверие — растерянностью.

— Правду тебе говорю, — голос Юркова был искренне-сочувствующим. — Ты, Капитон Иваныч, к ней как к дочери относишься, это дело известное. Так что прости, а не сказать я тебе не могу.

Питон с кряхтением потер шею, задышал тяжело, медленно.

— Проверенное это дело. Еще раз, Иваныч, прости. Ступай, если хочешь, а нет — так с нами посиди, ты мужик умный, авось чего путного скажешь...

Питон деревянно развернулся на месте.

— Пойду я лучше...

Совет молча смотрел ему в спину. Когда Питон вышел, Александрова будто взрывом подкинуло с места. Он ненавидяще посмотрел на Юркова:

— Семен, ты чего сотворил, а?

— Я, Сережа, что надо, сделал. Ты сам посуди — девочка-то, если прямо говорить, заложницей будет. Зуев бы все равно узнал —рано или поздно. А так — он, глядишь, поменьше упираться станет. Что, не прав я? Прав. Ты ведь лучше меня знаешь, какой Иваныч мужик упорный. Или, может, тебе война со своими добытчиками нужна?.. Ко всему прочему, теперь можно и на Кожана управу найти.

«Господа Совет» переглянулись. Сколько лет они искали средство давления на опасного и непокорного соседа... Теперь же это средство было у них в руках.

...А Питон медленно шел по коридору к выходу в станционный зал. «Спасибо тебе, Сан Саныч, и царствие небесное!» — который раз помянул он про себя режиссера студенческого театрального кружка, куда — давным-давно, кажется, целую вечность назад, — ходил он, молодой тогда еще парень, Капитон Зуев. Ходил, правда, всего-то один год — зато вон сколько пользы с того вышло. И жену там будущую нашел, и искусство нехитрое актерское хоть немного, но освоил. Умение играть его выручало уже не в первый раз.

Но вот то, что Совету откуда-то уже было известно о родственных связях Крыси, — это было плохо. Очень плохо!

Вопрос: каким образом они-то об этом пронюхали?