Восток открыл глаза. Тусклый свет лампочки, кафельные стены с местами отбитой плиткой, серый, обшарпанный потолок...
«Где это я?.. А, ну да!..»
В поле зрения появилось юное личико, больше похожее на мордочку симпатичной крыски. В черных, красновато поблескивающих глазах были грусть и тщательно сдерживаемая тревога.
— Крыся... — сталкер попытался улыбнуться разбитыми губами.
— Что? — тут же откликнулась скавенка.
— Ничего. Ты как?
— Не дождетесь! — ответила она строчкой из старого анекдота и вдруг скорчила вредную рожицу.
Восток засмеялся, но тут же прекратил: смех болью отозвался в избитом теле.
— Осторожнее! — Крыся дернулась к нему, но сталкер сделал ладонью успокаивающий жест. Мол, не волнуйся, я в порядке.
— Давно меня сюда притащили?
— Не знаю. Тут нет часов, и время идет... как ему вздумается.
— Счастливые часов не наблюдают...
— «Счастливые», скажешь тоже... Пить хочешь?
— Очень.
— Тогда давай осторожненько поднимайся. Тебе надо бы сесть, а то вода будет проливаться. Сейчас помогу.
Девушка захлопотала вокруг сталкера.
— Я же раза в два тяжелее тебя!.. — пытался протестовать он, но она только отмахнулась.
— Ты за все это время уже столько раз на меня падал!.. Так что мне не привыкать. Обопрись на меня спиной. Не бойся, не раздавишь... Вот так. А теперь — давай тихонько к стеночке двигайся. Она прохладная, для синяков хорошо...
Сталкер, морщась от боли в мышцах, с облегчением откинулся на стенку за спиной. Прикрыл глаза. Действительно — прохладно, хорошо...
Крыся помогла ему напиться из бутыли, потом спросила:
— Может, ты голоден? Тут немного каши принесли...
— Каши?
— Из грибов. Правда, ложек не дали, но можно есть и руками.
— А помыть их тут у вас негде? С мылом?
— Смешно. Оценила. Держи вот... протереть можно хотя бы.
Крыся подала Востоку мокрую тряпочку, в которой он без труда узнал лоскут от собственной футболки. Сталкер оглядел себя.
— М-да... Хорошая была футболочка... между прочим довоенная! — заметил он. — Ключевое слово — БЫЛА... Спасибо, хоть штаны оставили! А то перед дамой было бы неловко...
— Извини. Она уже и так была вся в клочья. А ты был без созна...
Восток приложил палец к ее губам и покачал головой:
— Забудь. Ты все сделала правильно. Спасибо тебе.
Крыся смущенно зарделась и придвинула к нему лоток с грибной смесью.
— Поешь лучше. Кто знает, когда еще доведется...
— И доведется ли вообще! — хмыкнул он. — Тебя-то на допрос уже таскали?
— Нет. Олег Ни... Ну, начальник эсбэшников сам сюда приходил. Задавал вопросы. Я ему рассказала, как с тобой познакомилась, почему решила тебе помочь... — она поежилась. — Давай не будем пока об этом. А то мне страшно становится. Вдруг они и меня мучить будут?
— Так ты же своя здесь. Какой смысл им тебя-то мучить?
Скавенка грустно посмотрела на человека.
— Ты не знаешь наших безопасников. И... я уже не «своя». Я для них всех — предательница. Для всего своего племени. А предателей — как и шпионов — у нас ОЧЕНЬ не любят. Особенно тут, в Бибиреве.
Восток помедлил, а потом накрыл ее узкую ладошку своей широкой пятерней. Погладил.
Крыся низко опустила голову. Ей сейчас очень хотелось прижаться к его плечу и хотя бы на время забыть обо всех их бедах. Но она подумала о его погибшей во время Удара возлюбленной и не двинулась с места.
Восток же думал о том, какой непредсказуемой порой бывает человеческая судьба. Он шел на север Москвы, чтобы изловить и притащить научникам мутанта-крысюка, получить за него солидный гонорар и зажить припеваючи на какой-нибудь тихой станции. А вышло... Вышло, что здесь он неожиданно для себя нашел... друга. В лице этого самого мутанта!
Ни на Семёновской, ни на какой-либо другой станции людской части Метро Восток не мог назвать ни одного человека, с которым бы его связывала дружба. Были коллеги, были приятели разной степени близости и знакомцы разной степени шапочности... А вот друга — в самом полном и истинном смысле этого слова — до сих пор как-то не появилось. И хотя не был Восток ни сторонящимся общества нелюдимом, ни каким-нибудь подлецом-негодяем, от которого общество бы само шарахалось... а вот как-то до сих пор не срасталось у него с дружбой. Жизнь в подземелье и опасная профессия сталкера вносили свои коррективы в привычные понятия, о которых там, наверху, до Удара, многие как-то даже и не задумывались всерьез, легкомысленно бросаясь ими направо и налево. Друг в Метро или друг в какой-нибудь интернетной соцсети, которого ты даже ни разу «живьем» не видел, а только и знаешь про него, что у него в друзьях — один-два таких же твоих «друга», про которых ты также знаешь либо крайне мало, либо вообще ничего?
Есть разница?
Огромная.
Вот только пришла к нему эта дружба слишком поздно. Права Крыся — шпионов и предателей никто не любит. И скоро все так или иначе закончится. Но отчего-то сознание близкой смерти придавало этой зарождающейся дружбе в глазах Востока особую, ни с чем не сравнимую ценность.
Теперь он даже радовался, что ему не придется похищать Крысю и тащить ее к людям. К тому же и шприцы со снотворным нашли и отобрали при обыске. А на допросе еще и настырно интересовались их содержимым. Пришлось сказать, что там яд на всякий экстремальный случай. Потому что в версию «антирад» никто бы не поверил — поскольку антирад хранился в аптечке (также изъятой при обыске), а шприцы были найдены в таких подозрительно-укромных местах, что поневоле вызывало у местных безопасников вполне закономерные вопросы на тему: зачем прятать дополнительные инъекторы с антирадом так тщательно и укромно?
Крыся отвлекла его от мыслей, снова придвинув лоток с грибами.
— Давай-ка все-таки поедим. Ты сам сможешь или тебе помочь?
— Да уж попробую сам! Руки целы, слава богу...
Скавенка кивнула. Привычным движением собрала щепотью немного скользкой «каши» и отправила в рот. Восток последовал ее примеру, но у него поначалу плохо получилось.
— А ты вот так, — показала Крыся. Восток повторил.
— Ловко у тебя получается! Наверно, много практики было?
— Ну... типа того. У нас в общине многие жители вообще ложками не пользуются. Или руками, или палочками. Но это месиво палочками не поешь. Да и палочек тут нет.
— У вас в общине — в смысле, тут, в Бибиреве?
— Нет. Тут-то как раз все цивилизованно — ложки, вилки... Я с Петровско-Разумовской. У нас там совсем другой уклад жизни... Даже рабство есть.
— Ты серьезно? — Восток даже приостановил руку с очередной порцией еды.
— Более чем. Моя мать... была рабыней — пока не стала наложницей одного из хозяев и не родила ему сына. Теперь она его жена.
— А ты?
— А я — грязнокровка. Для местных это ниже, чем рабыня. Хотя я и свободна.
— Не понимаю...
— Ну... как тебе объяснить... У нас — три племени. Черные скавены — они из какого-то Кавказа. Желтые — бывшие ве... вьетнамцы. И белые — все остальные: русские и им подобные. На нашей станции власть принадлежит черным кланам. Желтые — рабы, а белых там совсем нет. Моя мать — желтый скавен, а отец... — тут Крыся вздохнула, — отцом был белый добытчик... по-вашему сталкер, с какой-то другой станции, я его в жизни никогда не видела. А поскольку во мне нет ни одной капли крови черных скавенов, то для нашей общины я — грязнокровка. То есть — самое презираемое ими существо. Такие вот пироги... с котятами.
— Удивительно! — пробормотал Восток, качая головой. В Метро он видал всякое, но чтобы вот такое резкое расслоение общества не только на рабов и господ, но еще и по чистоте крови...
«Ну чистый Рейх! Знали бы на Чеховской — давно бы уже явились сюда по Серой с предложением союза! Хотя... нет. Тамошние фашисты местных «господ» живо бы пустили в расход: не любят на Чеховской «черных»! А за ними бы — и их «желтых» рабов. Да и вообще всем бы крысюкам трындец наступил! Нелюдей на Чеховской не любят еще больше, чем «черных».
— Значит, ты у нас наполовину вьетнамка? А я еще гадал, на каком языке ты ругалась там, у библиотеки, а это вьетнамский!
— Да. Мама научила. Она-то по-русски до сих пор плохо говорит.
Внезапно Крыся насторожилась и подняла голову, прислушиваясь.
— Что? — тут же подобрался и Восток.
— Шаги... за дверью... Кажется, это сюда...
Заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась, и в камеру вошел охранник Никита. За его спиной маячил кто-то из безопасников.
— Крыська — на допрос!
Скавенка с неописуемым выражением лица медленно поднялась, во все глаза глядя на вошедшего и машинально вытирая руки тряпицей.
— Ну чего застыла? Шевелись давай!
Восток стиснул кулаки и тоже встал. Если они и ее станут допрашивать так же, как и его, — то есть «с пристрастием»...
Но он ничего не мог поделать в данной ситуации. Слишком неравны были силы.
И вот это и бесило.
Выходя из камеры, скавенка оглянулась на сталкера. Того как шилом пронзило: она еще и пыталась улыбаться ему!
Дверь захлопнулась за спинами уводивших Крысю конвоиров, проскрежетал ключ, и снова наступила тишина.
Теперь уже пришел черед Востока метаться по камере в напряженном ожидании. От мыслей, что могут сделать с девушкой во время допроса, он впадал то в ярость, то в отчаяние. И главное — он сам ничем не мог помочь ей!
Медленно тянулось время. Наконец снова лязгнул в замке ключ, и охранник втолкнул в камеру взъерошенную, со следами слез на лице, но абсолютно невредимую Крысю.
— Восток, ты представляешь! — прямо с порога воскликнула она. — Меня никто даже пальцем не тронул! Только орали, запугивали и по мозгам ездили! Не понимаю, с чего это вдруг я так легко отделалась?
В голосе ее было крайнее изумление.
Восток облегченно выдохнул и уже ничуть не колеблясь сгреб ее в охапку, обнял и крепко прижал к себе.
— Ай, ты чего? — дернулась крысишка. Лицо ее стало совсем ошарашенным.
— Просто очень рад за тебя. Я уж чего только не передумал. Представлял всякие ужасы, как тебя там... терзают, а я — тут и ничего не могу сделать...
— Аааа... — Крыся ощутимо расслабилась. — Ясно. Но ты меня так больше не пугай, а то я — существо нервное... У нас воды не осталось?
— Держи.
Сделав несколько экономных глотков, девушка вдруг разом посерьезнела. Даже погрустнела.
— Мне так и не поверили, что мы с тобой познакомились только этой ночью. Припаяли давнее сотрудничество с тобой, как со шпионом. А завтра состоится суд. Ежу ясно, что он будет просто формальностью. Так что мы с тобой уже можем начинать готовиться к... закономерному печальному финалу. И прощаться.
Скавенка со вздохом опустилась на тюфяк. Легла ничком и спрятала лицо в скрещенные руки.
— Вот и все... — еле слышно обронила она и затихла.
Восток смотрел на нее, и внутри него зрело решение. Каким бы ни был приговор, который им вскоре вынесут, но он пойдет с ней — с этой чуждой его расе мутанткой, с этим экзальтированным «нервным существом» — до конца. Каким бы он ни был.
Сталкер тоже сел на тюфяк. Осторожно провел ладонью по волосам Крыси, больше напоминающим пушистую тонкую шерстку.
— Попрощаться мы еще успеем — сказал он. — Нас же не прямо сейчас казнят!
Крыся вдруг резко приподнялась, без слов крепко обняла его и уткнулась носом ему в грудь. Да так и застыла.
Восток слышал, как колотится сердце крысишки, чувствовал ее теплое дыхание на своей коже. Рука его снова потянулась к ней.
— Ты поспи, — предложил он, гладя и перебирая ее волосы. — Все же будет легче ждать.
...Некоторое время спустя сменившийся охранник, слегка встревоженный мертвой тишиной за дверью, заглянул в камеру через специально встроенный в дверь телескопический глазок.
Пленник сидел на тюфяке, привалившись спиной к стене и вытянув ноги. На коленях у него покоилась голова спящей девушки. Крыся иногда вздрагивала во сне, сталкер осторожно и ласково гладил ее по голове, и девушка затихала.
Покачав головой, охранник аккуратно прикрыл глазок задвижкой.
Про суд, предстоящий этим двоим буквально через несколько часов, он уже знал.