Джульетта без имени

Глава 14 ДВОЕ ВО ТЬМЕ

Местная кутузка оказалась махонькой — примерно два на два метра — выгородкой в подплатформенном помещении, огороженной сеткой Рабица, наваренной на каркас. Бандиты, переругиваясь, затолкали скрюченного Востока в эту клетку и закрыли замок. Металлическое клацанье, нечленораздельные выкрики, а затем — тишина.

Человек повалился на бетонный пол, тяжело переводя дыхание. Бил Кожан профессионально — после удара в животе растекся огонь, а воздух из груди будто бы вышибло. Ну да ничего, и не так прилетало, а мы все равно живые... И руки, кажется, развязали... Он перекатился набок и попробовал разогнуться. Боль отступила, дышать стало легче. Сейчас. Сейчас... Вдох. Выдох... Восток собрался с силами и сел. Темнота. Или это в глазах темно? Он пригляделся. Нет. Действительно, темнотища, только недалеко, у лестницы, что ведет куда-то наверх, горит тусклая мутная лампа в тяжелом обрешеченном колпаке. Под лампой виднелся великанских размеров стол, часть стула и такие же, под стать столу, громадные армейские башмаки. Что за наваждение? Восток тряхнул головой. Тьфу ты, вот балда. Он же под платформой, тут потолки низкие...

Все встало на свои места.

Несколько минут он просидел, не двигаясь. Все. Боль от удара ушла, только мышцы ныли надсадно. Но это уже совсем другой коленкор, как говаривал Зощенко. И глаза несколько привыкли к полумраку. Восток попробовал осмотреться. М-да. Клетка его была наглядной иллюстрацией к пословице «Неладно скроен, да крепко сшит». Основа — толстый стальной уголок, к которому с необычной аккуратностью, даже, можно сказать, любовно, приварен край среднеячеистой добротной сетки. Чувствуется, что удержит и быка. Он попробовал придвинуться к каркасу и осторожно, чтобы не звякнуло, навалился на сетку спиной. Металлическое полотно чуть натянулось — и только. С душой делали, заразы... Он подобрался к двери. Та же рама с сеткой, только подвешена на здоровущие гаражные петли. И замок амбарный, дисковый. Восток снова прислонился к решетке, на этот раз — без особой утайки. Потряс немного.

Да, просто так из клетки было не выскочить.

— Э, але! — раздался голос. Ботинки под стулом дернулись, что-то шевельнулось, на миг заслонило свет. — Не буянь мне там! Очухался — так сиди себе тихо!

Восток повернул голову в сторону голоса, но промолчал. Сторож попался бдительный, однако дела до него сталкеру сейчас было мало. В клетке он был один. Один. Крыся сейчас была где-то там, наверху, один на один с Кожаном. Он же сидел тут, за решеткой, и опять не мог сделать решительно ничего. Опять!

Накатила бессильная злоба. Восток сжал зубы до скрипа и с силой ударил кулаком об пол. Удар получился глухой, почти неслышный — что бетонному монолиту до человеческих силенок? Сталкер закрыл глаза и попробовал снова успокоить дыхание. Тихо, брат, тихо... Разбитыми о бетон кулаками делу не поможешь. Но гнев не унимался. Одна. Там. С этими. Нелюдями. И все ты, ты виноват. Из-за тебя, из-за твоего желания поскорее добраться до Медведкова она попала сначала к своим промывателям мозгов, а теперь и к этим бандюкам. Челюсти сжались до спазма. Он глубоко, медленно-медленно выдохнул.

Сейчас самое правильное — успокоиться. Все равно прямо сейчас помочь ей не получится. Зато можно навредить, если начать как полоумный метаться по клетке и колошматить по всему, что есть вокруг. Если придут бандиты и второй раз за день намнут ему бока, он будет мало на что годен. И если вдруг предоставится шанс, то он уже не сможет его ухватить, чтобы вытащить ее вместе с собой из этой клоаки. Еще глубокий вдох и выдох. Мышцы немного расслабились. Ее обязательно приведут. Возможно, напуганную, возможно, избитую, но живую. Приведут. Точно приведут. Если бы ее хотели убить, они сделали бы это сразу, но им от нее кое-что нужно — сведения о станциях Содружества. И они ее не тронут. Будут пугать, угрожать, но не тронут.

Восток с упорством слепого быка, тянущего и тянущего за собой огромный, неподъемный плуг, повторял и повторял себе эти фразы. Ее приведут. Она нужна им. Они ее не убьют. Они только допрашивают ее. Допрашивают...

Допрос. Сцена внезапно ярко-ярко встала перед глазами. Испуганное лицо девушки. Красная, в сивой щетине, налитая кровью рожа Кожана. Хищно-подвижный, как хорек, Дымчар, со сверлящим взглядом бесцветных глаз. И этот вертлявый Горелик, скользкий, как масло, и мерзостный, как метровая многоножка. Да, они не убьют ее. И даже если и изобьют — то наверняка не так сильно, как его, мужчину. Но ведь она — девушка... Девушка! А их там — целая толпа ражих, изголодавшихся по женщинам (которых сталкер на станции как-то не заметил) мужиков! И у очень многих — Восток это увидел, когда их гнали по перегону, — при ее появлении возникли вполне определенные желания и намерения! И что с того, что Кожан запретил им ее трогать? Долго ли продлится этот запрет после того, как он узнает от Крыси все, что ему необходимо?

Ярость снова закипела, захлестнула, обожгла. Восток не без основания считал себя сдержанным человеком, умеющим договариваться с самим собой, но сейчас... Сейчас его разрывало на части. Он будто раздваивался на две половины — разумно-рассудочную и горящую, взрывную, которые вели между собой не то философский спор, не то мировую войну.

— Да что с тобой, брат?

— Она одна там! Среди них! Я не могу ничего сделать!

— Тише. Ты погубишь себя и тем вернее погубишь ее.

— Не могу. Они замучают ее. Замучают из-за меня.

— Ошибаешься. Это ТЫ из-за нее попал сюда. Ты ведь не просил ее провожать тебя до людских станций, она сама повела. А сейчас она с тобой в одних условиях. Сейчас — ее. Потом — тебя.

— Лучше бы сейчас меня и потом меня!

— Тебя? Да что тебе до нее?

— Она спасла мне жизнь. Она сама рисковала жизнью. Ради меня.

— Аргумент. Но и что с того?

— Рисковала ради чужого человека. Дважды чужого — потому что человека!

— Снова аргумент. Но разве это все, из-за чего ты сейчас мечешься, как горячечный?

— Она женщина! Девушка! А ей выпало быть там, где и мужики не сдюжат. Я не могу сидеть здесь, когда ее там увечат!

Дурное слово зацепилось за сознание. Увечат. Сразу вспомнились глаза разбойников, когда их вели по перегону, — голодные, алчные. А она тогда шла и только вздрагивала от каждого тычка, от каждого резкого жеста или слова. Маленькая, слабая и такая... светлая среди ревущего черного потока грязи и чудовищ. Своя. Своя — как своими бывают мать, брат и... та, с которой собираешься пройти жизнь. Родная — по духу, по сути, по непогасшей... человечности?

«Вставай, Восток! Нам уже недолго осталось!.. Ну же, сталкер! Прошу тебя!..»

В голове метрономом билась кровь. Держись, девочка... держись, милая...

Внезапно откуда-то сверху, слабый и заглушенный пространством и бетонными перекрытиями платформы, донесся отчаянный и тонкий, полный смертного ужаса визг. Прорезал воздух и... оборвался, как отрезанный.

Восток похолодел. Он узнал этот голос!

— Кажется, Кожан за твою девку всерьез принялся, — охранник пошевелился на своем месте, скрипнул стулом. Голос его был усталым и пустым.

Сетка жалобно загремела, когда человек всем телом ударился в нее.

— Открой, сволочь! Открой!!! — крик его был похож на рев ветра в огромной трубе.

— Тихо там, млять! — часовой вскочил со своего места. — Будешь орать — мужиков позову, успокоим! Сиди, млять, раз попался! Один хрен, не сделаешь ничего... — голос охранника снова стал сухим и обессиленным, стариковским. Скрип стула под тяжелым телом. Он снова опустился на свое место, и воцарилась тишина.

Восток, сжав кулаки до того, что побелели костяшки, сидел на полу. Вспышка ярости догорала где-то внутри, последними огоньками над углем. Спокойно, Восток! Спокойно! Спокойно. Спокойно...

А следующая мысль пришла сама. «Меня они точно убьют. Человек им без интереса, только что злобу выместить. И она останется здесь одна. Совсем одна. И будет еще долго ходить на эти самые «допросы». Каждый день. Каждый же день...» Ладони покрыл пот. Сталкеру стало страшно. И новая мысль. «Одно средство. Только одно средство. Единственное. Когда... ЕСЛИ меня не будет. А у нее не будет больше сил...»

Он посмотрел в сторону охранника. Тот все так же сидел за своим столом и, кажется, не обращал никакого внимания на узника. Тогда человек медленно отошел в дальний угол клетки, присел на тянущийся вдоль стены бетонный кожух и осторожно расшнуровал левый ботинок.

Сталкеры, которым было привычно месить Наверху радиоактивную пыль, намеренно старались нарастить толщину подметок. Толстая подошва убережет от грязи, не пустит внутрь гвоздь или острый кусок стекла, спасет ноги (а иногда и жизнь) владельца. Обуви некоторых разведчиков позавидовали бы даже довоенные модники из подростков. Но сейчас Восток принялся целенаправленно расковыривать ботинок изнутри. Перед рейдом в скавенские земли он оборудовал в теле каблука тайник, крышечка которого находилась внутри ботинка под стелькой. А в тайнике тихо ждал своего часа еще один, последний из имевшихся у него, маленький шприц-тюбик с мощным снотворным. Его резерв и главное охотничье средство, а ныне — последняя надежда.

Еще там, в Бибиреве, он принял решение быть с ней до конца. Потому и настоял на отправке его вместе со скавенкой в Алтуфьево. Вот только тогда он думал, что хочет просто отдать долг чести великодушной девушке, спасшей ему жизнь, а получилось, что пошел, чтобы защитить друга. Нового, неожиданно появившегося у него друга.

Плотно пригнанный квадратик никак не желал поддаваться. И поддеть-то нечем... На Востоке были только штаны со множеством еще в Бибиреве опустевших карманов. Он машинально обхлопал их — ничего. Обыскали его качественно... Профессионалы, м-мать их...

Наконец, когда коротко остриженные ногти были уже измочалены, а пальцы ныли от напряжения, крышка поддалась. Вот и тюбик.

Со стороны лестницы послышались шаги, свет перекрыла массивная фигура. Привлеченный подозрительной возней пленника, охранник покинул свой пост и пригнувшись шел к клетке. Восток едва успел спрятать шприц и крышечку в карман. Вспыхнул ручной фонарь, клетка осветилась.

— Чего возишься? — подозрительно глядя на узника, спросил охранник.

— Мозоль набил! Переобуваюсь! — буркнул Восток и начал демонстративно разматывать портянку. В связи с известным дефицитом, многие жители метро перешли на старый добрый дедовский способ защиты ног от натирания обувью. Портянки были куда проще, удобнее в применении, доступнее и экономичнее дефицитнейших носков.

— Ну-ну. Только куда тебе теперь-то ходить?..

— Да найдется куда! — с легким вызовом ответил сталкер. — Кстати, у вас тут заключенным хоть какой-то сервис полагается?

— Слова-то какие умные знаешь, — часовой хохотнул. — Се-ер-вис... В сортир, что ли, надо?

— Пока нет. Но... если вдруг понадобится? — сталкер сделал вопросительную паузу.

— Позовешь — выведу. Но только у нас тут сервис три раза в сутки.

— И на том спасибо.

Часовой криво подмигнул и развернулся, гася фонарь. Бух-бух — его башмаки затопали по бетону обратно.

— Эй! — спохватившись, окликнул его сталкер. — Скажи... девушку тоже здесь держать будут?

— А хрен знает. Чего начальство решит, то и будет, — тяжеловесная фигура охранника со склоненной головой замерла в проходе. — Ты не дергайся, мужик. Он твою девчонку никому не отдал, себе взял. Тебе оно, ясно, что нож острый, но ты, говорю, не дергайся. Себе взял — значит, живая будет.

Кулаки сталкера снова сжались до побеления костяшек. Картина «допроса» снова встала в голове. Да так, что захотелось этой самой головой — и в стену с разбегу. Он как в угаре снова дотащил себя до самого темного угла клетки и рухнул на пол. Время текло, как расплавленное стекло — неторопливо и тяжко. А он, вжавшись в стену, сидел и считал секунды. Каждая секунда — мгновение боли. Ее боли.

Внезапно где-то наверху и, как опять показалось Востоку, почти над тем местом, где он сидел, снова поднялась какая-то шумиха. Что-то загремело, словно ломились в запертую дверь, причем ломились настойчиво, с воплями. Затем что-то неразборчиво проорал хриплый яростный голос... И снова этот крик — звенящий, тонкий, о чем-то умоляющий... и вдруг резко — как и в тот раз — оборвавшийся...

Человек вздрогнул. Неужели она?

Снова хриплый голос — и все затихло. Сердце у Востока оборвалось. Он вскочил, прислушиваясь. Тишина. Да что же там творится?!.

Когда он был готов уже зубами грызть проклятую сетку, загромыхала железная лестница. Охранник оживился, заскрипел стулом. Сталкер рванулся к дверце в клетку.

В «подвал» буквально ссыпались по лестнице двое местных, тащивших под мышки кого-то третьего. И этим третьим была Крыся. Она висела на руках бандитов и, кажется, была без сознания. Глухо топая башмаками и поминутно матерясь, бандиты потащили свою ношу к клетке. К его, Востока, клетке!

— К стене! — проорал один из конвоиров, наводя на вцепившегося в решетку сталкера пистолет. — На колени, руки за голову, ноги скрестил! Скрестил, твою мать! А дернешься — мозги вышибу! Ну?!

Сталкер подчинился. Он исподлобья глядел, как сторож торопливо отпирал замок и как один из крысюков (второй продолжал держать человека на мушке) втащил в клетку и небрежно бросил на пол девушку. Снова клацнул замок. Первый бандит опустил пистолет, и Восток тут же, одним прыжком, бросился к лежащей.

К великому его удивлению и облегчению, следов побоев и иного физического насилия на Крысе не было. Только левая щека покраснела и слегка припухла, словно по ней ударили, да встрепанные волосы были почему-то мокры насквозь. Девушка была в сознании, но выглядела так, словно только что пережила немалый шок. Она никак не отреагировала, когда Восток молча приподнял ее, крепко обнял и начал тихонько покачивать, словно убаюкивая, и гладить по голове.

Через некоторое время Крыся все же пришла в себя и осмысленно посмотрела на сталкера.

— Это ты... — слабо улыбнулась она. — Живой...

— Живой, хорошая моя, живой, — голос его был тихим. — А ты как? В порядке?

— Вроде... щека вот только болит... — она осторожно приложила тыльную сторону ладони к лицу. — Ничего, пройдет...

— Били тебя сволочи?

— Нет... Одна пощечина — это ещё не смертельно...

Девушка доверчиво и устало положила голову ему на плечо. Смежила веки, радуясь коротким минутам тишины, покоя и относительной безопасности.

Человек тряхнул головой, зажмурился и снова открыл глаза.

— Что они с тобой делали, Крысь? Ты будто не в себе.

Его вопрос заставил ее вздрогнуть и съежиться.

— Ничего... — сдавленно пробормотала она, — ничего особенного... Честное слово! Просто... я сама все испортила... Сама...

И Крыся заплакала. Тихо и безнадежно.

Он промолчал. Это шок, тут спрашивай — не спрашивай... Рука человека снова опустилась на голову скавенки и осторожно — так осторожно, как могла, — стала гладить мягкие влажные волосы. Плечом и грудью он чувствовал, как сбегают по его коже горячие, щекочущие дорожки ее слез, но, боясь нарушить покой девушки, терпел и не шевелился.

Спустя некоторое время Крыся немного успокоилась. Всхлипывания стали реже, тело перестало дрожать.

Восток устало улыбнулся. Проходит. Прошло. Умница моя, сильная девочка... Он немного наклонился, его лицо проступило в полутьме резкой маской из одних острых углов.

Крыся бросила взгляд на эту маску и охнула:

— Ты же весь в крови!.. — она почти невесомо провела кончиками пальцев по его лицу. — Из носа текла, губы снова разбили... Вот же звери!..

— Разбойники, одно слово, — еще одна грустная улыбка. — Успокойся, маленькая... Все уже кончилось. Не течет же больше?

— Не течет. Но видок у тебя сейчас... тот еще... — в ее тоне послышалась знакомая Востоку задиристая сварливость. Сталкер даже порадовался этому.

Зачем-то оглядевшись, скавенка досадливо прикусила губу.

— Вот ведь жмоты, хоть бы воды дали... Тебе лицо от крови обтереть надо! — она высвободилась из его рук и села на бетонный выступ, охлопывая попутно себя по многочисленным карманам выцветших штанов-милитари. — Паразиты, даже тряпки нет, все забрали... И одежда моя — еще с поверхности, в пыли вся...

Она снова рассеянно и немного нервно огляделась по сторонам. На мгновение зажмурилась, увидев свет лампы, и тут же ее тонкий голосок разнесся по подземелью:

— Часовой! Эй, часовой!

Вдалеке снова — уже в который раз — скрипнул стул.

— Чего надо? Че орешь?

— Можно нам немного воды принести? Пожалуйста!

— Вас ни кормить, ни поить не было велено! — охранник тяжело завозился в своем углу, как огромный черный крот, вынырнувший неожиданно на поверхность.

— Да я же не прошу нас кормить и поить! Но хотя бы немного воды — кровь смыть... Ну пожалуйста, тебе трудно, что ли?

— Я тебе говорю, нет приказа! Все!

Крыся приблизилась к решетке, вгляделась в черную фигуру у стола.

— Ты ведь не такой, как они... — вдруг сказала она. — Ты другой... добрый... Пожалуйста, дай нам воды! Ну что тебе стоит?

— Крысь, да не унижайся ты так перед ним! — Восток положил руку на ее плечо. — Перебьюсь без воды, все равно нас тут долго не будут держать.

— Да ну? — голос часового громыхнул, как барабан. Он встал, и свет потух, заслоненный его спиной. — Добрый? А если нет? Вот сейчас позову мужиков, да как дадим вам жару... — тяжелая фигура медленно приближалась к клетке. — Что тогда будет?

Восток досадливо плюнул сквозь зубы и с трудом начал подниматься на ноги. Рука мягко, но властно отвела девушку за его спину. Он выпрямился, насколько хватало низкого потолка, и снова сжал разбитые кулаки. Топ, топ, топ... — шла по узкому проходу их судьба. «Один удар, всего один удар есть... — думал человек. — Господи, какой же он здоровый! Где их тут таких выводят?..»

Пять шагов. Три. Один...

Часовой замер перед клеткой. Внимательно оглядел пару за решеткой.

— Ну, допустим, дам я вам воды — медленно сказал он. — А мне что за фарт с того? Только шею намылят.

— Фарт?.. — растерялась Крыся, а потом сообразила: — А! Ты хочешь плату?

Она снова зашарила по карманам. Безрезультатно.

— К сожалению, мне... нам нечего тебе дать... — вздохнула она и опустила голову. — Все отняли еще там, в Бибиреве, когда обыскивали...

— Ну тады ой... Извиняй, красавица, нету воды, — темная фигура сделала полоборота.

— Эй, стой!

Руки девушки судорожно пытались снять что-то с шеи.

— Погоди! Есть, я вспомнила! Есть! Дай руку!

Часовой замер, протянул ладонь. Сквозь решетку к нему просунулись тонкие пальцы, и что-то легкое, мелодично звякнув, соскользнуло с них и закачалось на тонкой, тускло блеснувшей в свете фонаря цепочке. Упало в руку.

— Вот, возьми, пожалуйста! Я, правда, не знаю, ценно это или нет... Но это все, что есть...

Щелкнул фонарь. На руке охранника, чуть поблескивая, лежал потемневший медальон серебристого металла. Маленький, но искусно сделанный, он был размером не больше фаланги большого пальца. С него глядела на охранника и пленных грустная женщина, держащая на руках ребенка. Головы изображенных окружало сияние.

— Ох ты ж матушки... — вдруг совершенно неожиданно пробормотал часовой. — Девочка, да ты знаешь, что это такое?

Он пристально и как-то неожиданно значительно поглядел на пленную. Крыся удивленно посмотрела в ответ. Медальончик она нашла недавно в очередном разоренном магазине. И взяла его себе только потому, что ей приглянулась картинка на нем. Мать и дитя. Эдакий символ любви, теплоты, защиты... А вот кто там был изображен — добытчица так и не удосужилась спросить у старших.

— Не знаешь. Эх ты... На, забери назад! Не возьму я его, — толстые пальцы-сосиски неуклюже, но аккуратно протолкнули медальон сквозь решетку в ладонь его обладательницы. — Да не гляди ты на меня так! Принесу я тебе воды. Безо всякой платы принесу. Сиди уж...

И, бухая тяжелыми башмаками, часовой прошел куда-то мимо.

Крыся, казалось, потеряла дар речи. Восток, оглушенный мгновенным напряжением, бессмысленно смотрел прямо перед собой. А шаги удалялись. Замерли. Что-то протяжно заскрипело, и до пленников долетел плеск воды.

— Добрый, значит? Много ж ты, девочка, про людей знаешь... — слышалось в клетке далекое бормотание. — Добрый... Дожили —иконки нательные отдать готовы... Ох, мама дорогая, роди меня обратно...

И снова шаги. Громадина-часовой замер перед решеткой черной глыбой.

— Нате вот. Да не расплескайте, дурилы... Второй раз не пойду. Вон снизу принимай, там щелка есть специальная...

В руках у узников оказалась широкая миска, наполненная водой.

— Спасибо! — радостно воскликнула Крыся, одарив охранника ослепительной улыбкой, в которой было столько тепла и благодарности, что тому даже стало жарко от внезапно прилившей к щекам крови. — Спасибо тебе огромное!

Сторож только рукой махнул. Развернулся и тяжело зашагал обратно.

— Эй, там... — услышали узники, — как воду выпьете, мне скажите. Я миску заберу.

— Да, конечно! Не беспокойся!

Пленники сделали по нескольку глотков, а потом Крыся занялась Востоком. Осторожной мокрой ладошкой она водила по его лицу, омывая его от размазанной и засохшей крови. Запекшиеся ссадины трогать не стала, а лишь приложила к ним несколько раз прохладные, влажные пальцы.

— Ну вот... — закончив и удовлетворенно оглядев дело рук своих, сказала она. — Теперь ты хоть на человека стал похож...

— Спасибо, Крысь. Я в последнее время только благодаря тебе на человека и похож... — Восток протянул руки к миске, тоже смочил ладонь. — Ты давай-ка тоже иди сюда. Вон тебя как приложили... — он коснулся холодной рукой все еще красной, горячей щеки девушки. — Получше?

— Да... — она вздрогнула от мгновенного холода, но потом привыкла и даже чуть склонила голову, прижимаясь щекой к ладони сталкера. — Лучше. Гораздо лучше.

А человек пристально смотрел на нее и чему-то улыбался. В его голове пролетали кувырком обрывки самых разных мыслей. Он радовался тому, что она — ОНА — сейчас сидит тут, напротив него. Отмечал, что за себя, кажется, бояться перестал совсем. Удивлялся и одновременно воспринимал как должное то, что, предложи ему сейчас кто-нибудь вернуть его, Востока, обратно домой, на родную станцию, — он отказался бы. Отказался не глядя — если бы не оставалось возможности взять с собой ее. По нему пробегала то теплая, то холодная волна. Сознание — где-то там, далеко, на краю, — говорило, что они в плену, что, скорее всего, не выберутся отсюда живыми и что он не знает, что с ними будет через час...

Востоку это было безразлично. Хрупкая фигурка в потертых штанах и заношенном свитере сейчас сидела рядом с ним, и это было важнее всего на свете.

...Сколько они так просидели — Восток не считал. Видимо, сказались и напряжение, и усталость. Он снова резким броском пришел в себя, лишь когда по лестнице в третий раз за сегодняшний день (и день ли?) застучали шаги. Опять мельтешение фонарей, слепящий свет, окрики. Вот они с Крысей снова стоят на коленях под дулами пистолетов, а кто-то весьма умело вяжет ему (почему-то только ему) руки за спиной. Короткий переход до лестницы, окаменевшее, с потухшими глазами лицо тюремного охранника, колодец люка в низком потолке и тянущиеся из него щупальца рук.

По узкому коридору служебных помещений их вывели на платформу.

А там их уже ждали. Кажется, все Алтуфьево собралось поглазеть на смертников. Лица без счета — злые, нахальные, усталые, тревожные, — и ни одного сочувствующего. Среди мужских лиц Восток заметил и несколько женских. Местные «дамы» стояли тихие и внимательные, как можно ближе к... мужьям?.. хозяевам? С улюлюканьем пронеслась и спряталась за спины родителей стайка ребятни.

А прямо перед ними, уперев в бока пудовые кулаки, стоял Кожан.

Окинув узников с головы до пят внимательным циничным взглядом, он цыкнул зубом:

— Ну что, мыши серые, насиделись в углу? Все, хорош! Пора и честь знать! — весь вид Кожана источал физически ощутимую злобу. — Надоели вы мне за этот день хуже моченых грибов! Тут кое-кого из вас бибиря хотели на поверхность вывести днем — так кто я такой, чтобы этому мешать? — он глумливо хохотнул. — Я даже лучше идею придумал — вы туда ОБА отправитесь!

По толпе прошелестел шепоток, послышались редкие смешки. Узники молчали. А что тут скажешь?

— Погодь, Кожан! — вдруг вмешался не на шутку разволновавшийся Дымчар. — Все же насчет девки... Может, дашь ребятам погонять — напоследок, а? И вообще... Че ты там с ней такого делал в своей берлоге, а? Ведь верещала так, что зверье Наверху пряталось! Ну ты мужик!

Вокруг засмеялись.

— Не, ну правда, Кожан! Ну ладно, сам первый, как вожак, попользовался, а остальным? Ночь только началась, до рассвета время есть. Успеем еще с казнью! Ты ведь обещал! — он вдруг ущипнул Крысю за грудь, та тут же дернула головой, щелкнула зубами, но укусить не успела и только ожгла наглеца яростным взглядом. — Во! Видал? — Дымчар причмокнул. — Такое добро ни за грош пропадет!

Кожан скучающе зевнул и посмотрел на взъерошенную дочь, глядящую на него с невообразимой смесью гнева, мольбы и (наверно, все еще не могла забыть свою недавнюю истерику) вины на лице.

— Да я и не трогал ее вовсе, — лениво сказал он. — Охота была с этой сумасшедшей человечьей подстилкой связываться, еще подхвачу чего, лечись потом всю жизнь!

От таких чудовищных слов Восток побагровел и яростно рванул опутывающие его веревки. Крыся же ахнула, залилась краской и вдруг дикой кошкой метнулась к папаше явно с целью выцарапать ему бесстыжие буркалы. Но охранники не дремали — поймали, можно сказать, в прыжке.

— Га-а-ад!!! Сво-о-олочь!!! — пронзительно верещала крысишка, отчаянно отбиваясь от пытавшихся ее усмирить рук. — Не-ена-ви-и-ижу!!!

Кожан сморщил физиономию и демонстративно прочистил пальцем ухо.

— Так что, Дымчар, если тебе так уж приспичило и если так охота слышать вот это во время... хммм... процесса — валяй, пользуйся! — как ни в чем не бывало закончил он фразу. — Но потом, когда вдруг все твое «мущщинское хозяйство» начнет гнить и отваливаться, — не говори, что я тебя не предупреждал!

Дымчар задумался. Перспектива потерять самое дорогое и трепетно лелеемое не прельщала. Побаловаться с девчонкой, конечно, хотелось — она приглянулась ему, да и не только ему — но не такой же ценой!

— Ну так че, ребятки? — ухмыльнулся вожак, обводя взглядом свою «стаю товарищей». — У кого там еще в штанах лишние объемы звенят и дымятся? Давайте, не стесняйтесь — девка ваша!

— Да ну тебя в звезду, Кожан! — в сердцах плюнул Дымчар. — Умеешь же ты весь кайф людям обломать! — он брезгливо вытер о штаны руку, которой щипал Крысю, и тут же замахнулся на девушку. — Уууу, шалава!

— Ладно, хватит! — возвысил голос Кожан. — Хорош херней страдать! Тащите их Наверх, парни, пора!

С шумом, свистом и улюлюканьем крысюки поволокли смертников к южному вестибюлю станции.