Дети Спящего Ворона. Книга 1

Глава 10

Ашезир протянул невесте руку, чтобы помочь забраться в высокую крытую повозку, украшенную бронзой и серебром. Нареченная вложила свои пальцы в его, но при этом одарила таким злобным взглядом, что не оставалось сомнений: будь ее воля, она бы с радостью убила будущего мужа. Надо осторожнее с этой Данеской, а то мало ли... Женщины порой бывают непредсказуемы. Наверняка у талмеридки остался какой-нибудь возлюбленный там, в степи, вот она и бесится. Можно подумать, это Ашезир виноват, что Андио Каммейра решил их разлучить!

Хотя, кто знает, вдруг она просто ненавидит всех имперцев? Среди жителей равнин подобное не редкость.

В любом случае ей придется свыкнуться со своей участью, как и ему. Впрочем, он-то как раз ничего против не имеет: союз выгодный, невеста недурна, даже красива, несмотря на смуглую кожу и черные волосы. Плохо, конечно, что заранее питает к нему неприязнь, но, может, потом привыкнет? Деваться ей все равно некуда.

Усадив Данеску в повозку, он взял гнедого жеребца и подвел к каудихо: законы гостеприимства велели лично позаботиться о будущих родственниках и почетных гостях. Остальным талмеридам и наместнику Хашаруту лошадей подвели всадники из свиты. Ашезиру же теперь предстояло самое сложное: вручить коня сыну Андио Каммейры... Виэльди... Дикому...

То есть подойти. Посмотреть в глаза. Коснуться руки, отдавая повод. Сказать что-нибудь вежливое, ничего не значащее. Улыбнуться.

Тысячи бездн, ну как же так?! Ну зачем именно Дикий оказался рин-каудихо? Это все усложнит... уже усложнило: теперь не удастся притворяться дурачком, нужно выдумать что-то другое. А что будет потом, когда придется сдерживать талмеридов? Ведь рано или поздно этот день наступит, скрытая вражда между Империей и степняками не может длиться вечно, она перейдет в открытую, это лишь вопрос времени. Союз-брак для обеих сторон только отсрочка, чтобы собраться с силами, все это понимают. Чувства же, такие как дружба, благодарность станут в грядущей борьбе помехой, не дадут мыслить здраво и предпринимать смелые (или коварные, или жестокие) шаги.

Например, даже если представится такая возможность, Ашезир уже не сумеет лишить каудихо наследника, даже чужими руками не сумеет. По крайней мере, пока. А потом... видно будет: мало ли друзей становились смертельными врагами? Глядишь, Дикий первым покажет зубы, и тогда совесть Ашезира будет чиста...

Он выбрал великолепного буланого жеребца и подвел его к Виэльди. Так, теперь посмотреть в глаза, не отвернуться и не выдать смятения...

– Достославный рин-каудихо, окажи честь и прими этого коня. Я знаю, что по великим просторам Талмериды скачут куда более великие кони, они быстрее ветра и отважнее волков. Нашим лошадям до них...

Виэльди усмехнулся и тихо, почти шепотом сказал:

– Надо же. Я и не догадывался, что ты – сын императора.

Дикий не поддержал игру, и Ашезир растерялся, сердце замерло от волнения. Теперь вести витиевато-вежливую речь и дальше невозможно – это будет не только глупо, но и до неприличия трусливо.

Он улыбнулся бывшему приятелю и спасителю и пробормотал:

– Так ведь и я не догадывался, что ты – сын каудихо...

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом на лице Виэльди отчего-то промелькнуло смущение, и он сказал:

– Моя сестра... Данеска. Она мне дорога. Не обижай ее, даже если она будет... неласкова. Она ничего не видела, кроме родной степи, ей понадобится время, чтобы привыкнуть. К тебе, к Империи, к здешним нравам...

– Конечно, я понимаю... И в мыслях не было ее обижать.

Виэльди кивнул, снова улыбнулся и наконец вскочил в седло.

Скоро процессия потянулась ко дворцу, где мать-императрица уже поджидала гостей и будущую невестку.

Подразумевалось, что за день талмериды отдохнут после долгого пути, смоют с себя соль моря и пота, согреются возле жарко натопленных каминов, а вечером, на закате, каудихо с детьми и приближенными воинами явится на пир. Потому торжество приготовили сильно заранее, зато сейчас можно было ни о чем не беспокоиться.

В назначенный час столы уже ломились от яств: запеченные гуси соседствовали с жареными молочными поросятами и сочной олениной, яблоки и сдобные булки лежали в ажурных соломенных корзинках, а в серебряных кувшинах плескалось вино. Музыканты и танцовщицы стояли вдоль стен, готовые по первому требованию ударить по струнам арфы или закружиться в танце.

Андио Каммейру Ашезир усадил по правую руку от себя, по левую же сидела матушка, а рядом с ней – Виэльди: бывшему другу лучше поменьше слышать, что и как Ашезир станет говорить его отцу.

Поразмыслив, он решил, что вместо глупости можно изобразить восхищение воинственностью и смелостью талмеридов, бескрайностью их степей, красотой тамошних дев и самим каудихо. Заодно можно невзначай намекнуть, что вместо своего отца он хотел бы иметь такого, как Андио Каммейра. Главное, сделать это осторожно, а потом разыграть смущение и начать оправдываться, объяснять, будто не то имел в виду, иначе каудихо воспримет все не как наивную восторженность, а как лицемерие и хитрость – и будет прав.

Жаль, будущая жена на пир не явилась – она якобы измотана морской болезнью, – а то можно было бы бросать на нее взгляды, полные обожания. Впрочем, это он успеет сделать завтра...

Но как бы с обычных вежливых речей перейти на нужный разговор?

Каудихо, сам того не подозревая, помог ему:

– Не обижайся на мою дочь, принц. Она почти всю дорогу не спала из-за качки и сейчас просто не способна подняться с ложа.

– О, мне кажется, твоей дочери я все прощу! Конечно, я наслышан о красоте талмеридок, но никогда не думал, что они настолько... – он отвел глаза, будто смутился, затем продолжил: – В этих пасмурных землях, среди серых домов и бледных людей она кажется самим воплощением тепла и солнца. Как, впрочем, и все вы... Хотел бы я побывать в Талмериде, – Ашезир вздохнул и уставился вдаль как можно более мечтательным взглядом. Потом встряхнулся и спросил: – Я же смогу как-нибудь приехать? Заодно ты свою дочь повидаешь.

– Конечно... – протянул каудихо и прищурился: Ашезиру показалось, что с недоверием. – Я буду только рад, как и она.

– Честно говоря, я хочу приехать еще и для того, чтобы повидать Виэльди... – Андио Каммейра промолчал, лишь вопросительно приподнял брови, и Ашезир с готовностью пояснил: – Мы с ним, как выяснилось, знакомы. Более того – он был мне другом. Там, в горном лагере, он сначала спас меня, а потом все время помогал. Никто не был ко мне так добр, как он, никто. Даже от родного отца я до сих пор вижу и слышу одни... – Ашезир осекся, а через миг быстро и немного сбивчиво заговорил: – То есть отец все делает правильно, воспитывая меня в строгости, за это я очень его люблю и уважаю. Ведь как еще воспитывать будущего правителя?

– Строгость не бывает лишней, – согласился Каммейра, но его мысли, кажется, блуждали где-то далеко. – Я не знал, что ты, принц, был в горном лагере...

– Да, это держалось в тайне.

– Почему же?

Замечательно, что он задал этот вопрос!

– Божественный сказал: либо из тебя там сделают настоящего воина, либо ты там умрешь. В общем, он предоставил меня воле великого Гшарха и моей собственной удаче. Если бы я вдруг умер, отец не хотел, чтобы подданные узнали, как именно и где.

Что ж, в разговоре с Каммейрой Ашезир уже дважды не солгал: иногда правда полезнее лжи.

* * *

Виэльди еле дождался окончания пира: приходилось постоянно поддерживать разговор то с императрицей, то с Хашарутом, а в это время Рыжик-Ашезир что-то говорил каудихо – неплохо бы узнать, что именно. Сам Виэльди весь сегодняшний день проспал, а вечером едва успел перекинуться с отцом парой слов.

Наконец настал вожделенный миг: Андио Каммейра поднял прощальный кубок, поблагодарил императрицу и принца за восхитительный пир и, сославшись на поздний час, удалился. Виэльди выждал недолгое время, затем тоже отправился в покои, которые они с каудихо делили на двоих: отец сам на этом настоял и, наверное, неспроста.

Быстрей бы расспросить его обо всем – и самому рассказать то, что нужно.

Каудихо уже переоделся ко сну, но еще не спал, а сидел на высокой кровати с резной спинкой и рассеянным движением начищал кинжал.

– Вот и ты, – сказал он, вскинув взгляд на Виэльди. – Хорошо, что тебя не пришлось долго ждать. А то я, честно говоря, уже засыпаю, – в подтверждение своих слов он широко зевнул и потянулся.

– Что ты думаешь об Ашезире? – спросил Виэльди.

– Тс-с! – отец приложил палец к губам, но сам ответил громко: – Достойный человек. Думаю, Данеске будет с ним хорошо.

Он встал с кровати и, накинув на плечи плащ, двинулся к двери, ведущей на террасу, затем открыл ее и вышел. Виэльди последовал за ним.

Снаружи накрапывал дождь – интересно, он вообще прекращался? Звезды и луна скрывались за тучами, и только размытые пятна сигнальных костров виднелись на далеких портовых башнях.

– Тут холодно, – сказал Андио Каммейра и поежился, – зато говорить можно спокойно. Это же бывшая столица и бывший дворец императоров, а значит, в стенах полно слуховых отверстий. Может, в наших покоях их и нет, или возле отверстий никого нет, но рисковать не стоит. Так что ты хотел узнать?

– О чем вы говорили с наследником, и что ты о нем думаешь.

– В основном он восхищался Талмеридой... точнее тем, что о ней слышал, – каудихо подошел к перилам, глянул вниз и присвистнул. – Никогда не привыкну к этакой высоте... Так, что еще?.. Он обмолвился, что император к нему строг. Ну, ты понимаешь, что значит «строг», сам мне и рассказывал. А вообще принц показался мне болтливым и наивным... Слишком много о себе рассказал.

Ашезир? Болтливый? Как бы не так: он всегда был скрытным и почти не откровенничал даже с ними, друзьями. Сложно представить, чтобы он выдал что-то важное едва знакомому. Виэльди ни за что в это не поверит.

– Отец, он притворялся. На самом деле он не такой.

– Вот как? И откуда же ты знаешь? – Андио Каммейра повернул голову, и на его лице Виэльди уловил лукавство.

Что, снова какая-то проверка? Ладно...

– Потому что я знаю его. Мы были вместе в горном лагере.

– А я-то думал: когда ты мне об этом скажешь? – он засмеялся. – Наследник тебя опередил. Поведал и о вашей дружбе, и о том, что ты его от чего-то или кого-то спас. Это правда?

– Вроде того...

– Так это замечательно, сын! – отец хлопнул его по плечу. – Помнишь, я говорил, что тебе желательно с ним подружиться? А тут и стараться не придется.

– Ты что, не понимаешь? – прошипел Виэльди. – Он не просто так тебе все это открыл, а с какой-то целью. Он вовсе не так наивен, как тебе показалось.

– Да я уже догадался, – каудихо махнул рукой. – Хотя принц был очень убедителен, я бы поверил, но он допустил ошибку: посадил тебя не рядом со мной, а рядом с императрицей... Естественно, когда я услышал о вашей дружбе, сразу задумался: почему он так сделал? Почему говорил только со мной, а не с нами двумя? Как же так: встретил друга, вроде как рад этому, но беседовать с ним не хочет? Странно... Не иначе, все его слова были предназначены лишь для моих ушей.

– Конечно. И ты просчитался, отец. Ты хотел слабого императора, но Ашезир слаб только телом – не духом.

– Сильная воля – это не все, что нужно правителю. Еще нужны ум и хитрость... Впрочем, они у него, кажется, тоже есть... А вот чего нет, – Андио Каммейра понизил голос, – так это возможности привлечь на свою сторону нужных людей. И не будет, пока жив Император. Ее не должно появиться и тогда, когда он умрет – тут уж придется нам с тобой постараться. А если вдруг Ашезир окажется слишком умен, тогда... – он умолк.

– Что тогда?

– Ну... – отец пожал плечами. – В конце концов, у него слабое здоровье, Данеска в любой момент может овдоветь. Главное, чтобы он успел оставить сына, и тогда мы поборемся за регентство.

– Я не стану убивать Ашезира, – процедил Виэльди. – И тебе не позволю. Это мерзко! Ему и так досталось.

– А кто говорит про убийство? – отец округлил глаза и поднял брови с видом искреннего изумления. – Я сказал только, что здоровье у него слабое. Мало ли что может случиться.

– Прекрати, – фыркнул Виэльди. – Я тебя знаю, и ты меня не обманешь.

– Бр-р-р, что-то я совсем озяб, – Андио Каммейра передернулся и обхватил себя руками. – Пойдем внутрь, а то слабое здоровье будет у нас, а не у него.

Ну вот, ушел от разговора! Отца не переупрямить и ничем не пронять, как и всегда. Остается надеяться, что каудихо с принцем, когда тот взойдет на престол, найдут общий язык. Или что Ашезир окажется вовсе не таким сильным и не посмеет встать у талмеридов на пути.

Не хочется, до отвращения не хочется снова делать выбор между долгом и чувствами!

* * *

Данеска ехала в повозке и бездумно смотрела через узкое оконце на проплывающие мимо бледные поля и темный еловый бор, на крошечные деревушки и высокие холмы. Ничего интересного, но лучше уж притвориться, будто она разглядывает незнакомые земли, чем и дальше поддерживать разговор с рыжей императрицей. Та без устали расписывала достоинства своего сына, а ее называла не иначе как «деточка».

Скоро Данеска готова была взвыть, а приходилось кивать, выдавливать улыбки, в нужных местах поддакивать и снова отворачиваться к окну. В конце концов она сделала вид, будто задремала, лишь тогда императрица оставила ее в покое и заговорила с двумя женщинами, которых к ним приставили и имен которых Данеска не запомнила. Все время, пока она «спала», эти трое трещали без умолку – точнее, шипели. Клубок змей, ну честное слово!

И почему ей не позволили ехать верхом? Можно подумать, она немощная! В седле даже под дождем ехать куда легче и приятнее, чем трястись по ухабам и слушать этих гадюк.

«Данеска, ну какая ты злая!» – обругала она себя.

Все-таки императрица была с ней приветлива, эти женщины тоже – они не виноваты, что от их дружелюбия тошно делается.

Капли стучали по крыше, редкие дуновения ветра распыляли влагу внутри повозки, и Данеска плотнее закуталась в меховой плащ. Почти сразу ощутила движение и приоткрыла глаза: оказалось, что это императрица задвинула тяжелую занавеску – наверняка, чтобы дождь не попадал внутрь. Заботливая, сожри ее бездна!

Как же Данеска все здесь ненавидит! И это небо, и эту морось, и леса с полями, и людей! Пропади они пропадом!

Спустя час или больше дорога выровнялась, повозку уже не трясло – мягко покачивало, а тело Данески вдруг отяжелело, мысли сбились и теперь несвязными обрывками толкались в голове, постепенно угасая...

Она проснулась от прикосновения. Дернулась, вскрикнула и распахнула глаза, пытаясь сообразить, где находится... Крошечное помещение, женщины... Ах, да, ее везут в столицу, чтобы отдать в жертву наследнику.

– Мы уже в столице, деточка, скоро до дворца доедем, – слова императрицы прозвучали, как насмешка. – Я подумала, тебе будет интересно посмотреть на нее, вот и разбудила. Сиатшез – прекраснейший город. Ты только глянь!

Она указала на окно, Данеска нехотя повернула голову и – обомлела. В сумерках разливалось матово-золотистое сияние, оно падало на мокрую мостовую и подрагивало в лужах, бросало блики на стены домов-великанов, играло в листве деревьев, осеняло высеченные в камне фигуры диковинных крылатых животных и красивых обнаженных людей, совсем не похожих на спешащих куда-то имперцев.

Данеска не сразу поняла, откуда исходит это струящееся, как шелк, свечение – лишь когда посмотрела вверх, заметила, что на тонких столбиках вдоль дороги и возле домов покачиваются большие лампы.

– Ох! – выдохнула она. – Поразительно! Неужели эти лампы по всему городу висят?

Императрица тихонько засмеялась.

– Тебя больше всего поразили лампы? А я думала, статуи и дома.

– Они тоже, но... свет. Он что, каждую ночь? Везде?

...Сколько же масла на это уходит?

– Каждую ночь, деточка, но, конечно, не везде, только на главных улицах. А сейчас мы как раз проезжаем по одной из них – Серебряной.

– Почему она так называется? Здесь что-то сделано из серебра?

– О, нет. Просто здесь живут богатые и знатные люди – но не самые богатые и знатные. Там, дальше, за поворотом, будет Золотая улица – она сначала расширяется в Главную площадь, потом снова сужается. А неподалеку от площади – императорский дворец. Вот уж где истинная красота!

Императрица не обманула.

Когда повозка въехала за окружающие дворец стены, Данеска даже позабыла о своем несчастье и разве что рот не открыла от восторга. Вдоль дороги возвышались остролистые деревья, а на ветках подмигивали, как светлячки, разноцветные фонарики – красные, зеленые, синие, желтые! Потом, деревья закончились, а дорога ушла вправо, огибая выложенный камнями круг, в середине которого взвивался на дыбы каменный же крылатый конь, из его рта, копыт и спины била вода, стекала по извилистым канавкам, устремляясь куда-то вдаль. И снова огни, огни, огни! Переливаются, сверкают, отражаются в ручейках так, что кажется, будто это не вода – расплавленное золото.

А ведь Данеска еще не была внутри дворца! Каково же там, если даже снаружи – такое?!

Повозка остановилась, дверь распахнулась, в проеме показался Ашезир – сначала помог спуститься императрице, затем протянул руку Данеске: вот теперь она забыла о своих восторгах – зато вновь вспомнила о своей беде и нахмурилась. Впрочем, быстро вернула лицу спокойное выражение и даже изобразила улыбку: за то, что отец позволил не пойти на пир в том, предыдущем городе, она обещала, что постарается быть милой в этом.

Сойдя на мостовую, Данеска поискала взглядом Виэльди и – нашла. Несколько мучительно коротких мгновений глаза в глаза, а потом пришлось отвернуться и вместе с принцем и его матерью ступить во дворец. Каудихо, Виэльди и свита вошли следом.

Внутри и правда все оказалось еще роскошнее, чем снаружи, но теперь это не трогало сердце, от этого не захватывало дух.

Да чтоб лед глубин проглотил и мягкие златотканые ковры, и яркую мозаику, и мраморные чаши вместе с журчащей в них водой! А особенно эту проклятую бело-голубую лестницу с витыми перилами, по которой Данеску вели в приготовленные для нее покои.

Зачем вся эта красота, если рядом будет чужой мужчина?!

Данеску разбудили затемно те же четыре бледные женщины, которые привели ее сюда вчерашним вечером.

...Наряжать к свадьбе будете, гадюки?

Она угадала.

– Госпожа, скоро рассветет, а к полудню ты должна блистать красотой, как ярчайшая звезда, как нежнейшая заря, как гордая луна!

Одна из гадюк вкатила в комнату чан с водой и приставила к нему деревянную лестницу с узкими ступеньками. Когда Данеска забралась внутрь, женщины вымыли ей волосы и тело – будто она сама не могла о себе позаботиться!

Затем ее отерли мягким льняным полотном и принялись умащать розовым маслом кожу и брызгать им на волосы. Как только оно впиталось, женщины облачили Данеску в платье из красно-золотого шелка, похожее на то, в котором она сюда приехала. Усадив ее перед огромным зеркалом, начали расчесывать волосы.

Золотая с рубинами диадема украсила голову, такое же ожерелье легло на грудь, а в ушах закачались серьги – яркие, как брызги крови... как те бусины, что Данеска вплела в волосы на Праздник-Середины-Лета.

Дорогу к храму Гшарха она почти не заметила: все время пути просидела, сцепив пальцы на коленях и глядя в пол повозки. Зато сам храм не заметить было невозможно: он возвышался огромной темной тушей, загораживал серое небо. Уродливый, угловатый, грозный, с входом, напоминающим раззявленную пасть хищника, он будто собирался сожрать весь мир. По крайней мере Данеску точно сожрет, причем сделает это прямо сейчас.

Отец открыл дверь повозки и шепнул одними губами:

– Выходи.

Андио Каммейра сейчас мало напоминал себя обычного: волосы собраны на затылке, бусин в них нет, а вместо привычной одежды талмеридов – длинный, почти до пола синий кафтан с серебряными пуговицами.

Когда Данеска выбралась из повозки, отец положил руку на ее плечо и повел к страшной пасти, в которой исчезнет прежняя жизнь... Начнется ли новая? Или из храма выйдет лишенное души тело?

Зияющий провал, по недоразумению называемый входом, все ближе, ближе... Шаг, еще шаг – и вот Данеска в сопровождении каудихо идет по черному туннелю. Впереди – тьма, позади... Нет, лучше не оборачиваться, иначе она закричит и в ужасе бросится назад, к пятну света – наверное, он еще виден.

Кажется, проползли сутки, или месяц, или год, прежде чем тьма расступилась и вдали замерцал слабый огонек. С каждым шагом он становился все ярче и больше, пока не заполнил собой все пространство: туннель закончился, и Данеска оказалась в круглой зале. На другом ее конце, на постаменте, стоял суровый бронзовый мужчина, сжимая в одной руке молот, в другой меч, в третьей – рог, а четвертая была пустой. Видимо, это и есть ужасный Гшарх...

Хотя не он сейчас угрожал Данеске, а тот, кто стоял у его подножия рядом с отцом-императором – Ашезир, принц Шахензи и наследник престола.

Вот он делает шаг вперед.

Вот Андио Каммейра подталкивает ее к нему навстречу.

Раздается оглушительная барабанная дробь.

У стен один за другим загораются огни – костры! – и освещают фигуры шести жрецов. Ясно, кто бил в барабаны.

Словно в кошмарном сне, Данеска дошла до середины помещения, где торчала каменная чаша – теперь только она и отделяла их с Ашезиром друг от друга.

Жрецы приблизились, окружили, барабаны смолкли, а из-за статуи показалась древняя старуха в белой одежде – согбенная годами, она опиралась на клюку, шаркала по выложенному кирпичами полу. Оказавшись возле чаши, воздела руки вверх и запела. Данеска не поняла ни слова – язык был незнаком.

– Гшарх тхаа! – выкрикнули жрецы, когда старуха замолчала, и ударили в барабаны.

Наверное, этот возглас что-то типа восхваления верховного бога. А может, и нет, но какая разница?

Старуха достала кинжал и отрезала у Данески и Ашезира по пряди волос, переплела их между собой и бросила в середину чаши, затем один из жрецов поднес туда факел – волосы оплавились, вспыхнули, по воздуху поплыл неприятный запах, но скоро развеялся.

Жрица собрала пепел в кубок из золота, поднесла его к губам принца, и он сделал глоток. Интересно, что там еще, кроме золы? Скоро она это узнает… Старуха уже протягивает проклятый кубок, холод металла касается губ, Данеска запрокидывает голову и пьет. На языке чувствуются крупицы пепла и… вода, всего лишь вода – правда, ледяная настолько, что зубы сводит.

Жрецы расступились, пропуская императора и каудихо. Андио Каммейра подошел к принцу, вручил ему золотой браслет, который вот-вот сдавит запястье Данески, как оковы. Похожий браслет, но большего размера, император всунул в руки ей.

– Под взором великого Гшарха, – заскрипела старуха, – под взором темных и светлых богов, под взором служителей, под взором отцов, чья кровь течет в ваших жилах, обменяйтесь браслетами, и да будут они вашей клятвой друг другу и вашим обетом.

Теперь Данеске нужно было вытянуть руку над чашей, а она не могла себя заставить, стояла неподвижно и во все глаза смотрела на принца, на его худое лицо с впалыми щеками, на тонкие губы, на брови медного цвета… Неужели она будет принадлежать этому невзрачному хилому созданию?

Она чуть повернула голову – и встретилась взглядом с каудихо, стоящим за плечом Ашезира. О, лучше бы не видеть отца! На его суровом лице читались ожидание, недовольство и решимость. Если сейчас Андио Каммейра подлетит, схватит ее руку и насильно протянет принцу, Данеска не удивится. А он наверняка так и сделает, если она и дальше станет медлить… При этом он будет улыбаться, сволочь, и скажет что-то вроде «моя дочь слишком взволнованна, она растерялась от радости». Сволочь!

Каудихо не успел – его опередил принц: перегнулся через чашу, сжал пальцы Данески, потянул на себя. Миг – и раздался сухой щелчок, браслет сомкнулся на запястье

– Называю тебя своей женой, – сказал Ашезир, выпустил ее руку и протянул свою.

Ну и что дальше? Отец ее пальцами наденет браслет на руку жениха? Даже если он это сделает, все равно не сможет произнести губами Данески «называю тебя своим мужем». А она эти слова ни за что не скажет, нет! Пусть ее привезли в Империю, пусть привели в этот омерзительный храм – еще ничего не потеряно. Да она сейчас просто развернется и убежит! И пусть каудихо проклянет ее, пусть не пустит на порог дома, пусть… Он может отречься от нее, он не позволит ей сесть на корабль, идущий к равнинным землям. Данеска останется в Империи и… Кем же она здесь будет? Нищенкой? Бродяжкой? Побирушкой? Нет… ведь есть Виэльди, он не оставит ее в беде, он поможет…

…То-то он тебе помог, когда позволил увезти сюда!

Знал, он же знал, насколько ненавистна Данеске одна мысль об этом браке, и все равно… Он предатель, и он не пойдет против отца, просто не захочет. Он сам такой же, как отец! Одна власть в голове!

Да пусть он провалится в лед глубин, этот Виэльди! А Данеска постарается, очень-очень постарается полюбить этого неприятного принца. Пусть это кажется невозможным, она попытается хотя бы назло предателю!

На лице жениха угадывались беспокойство и сомнение. Он уже довольно долго держал руку над чашей и все пытался поймать взгляд Данески, наконец поймал, чуть заметно поднял бровь и шепнул:

– Ну же…

Она на мгновение прикрыла глаза, вздохнула, затем одним движением защелкнула браслет на его запястье и выпалила:

– Называю тебя своим мужем.

Мимолетом увидела, как на губах отца расплылась довольная улыбка. Сволочь!

Яркий свет резанул по глазам, и Данеска зажмурилась, в уши ворвался шум многих голосов. Открыв веки, она увидела толпу, удерживаемую воинами. И когда все эти люди успели собраться у храма? Как их много!

Она замедлила шаг, но Ашезир крепче сжал ее пальцы и потянул за собой – к открытой повозке, запряженной тройкой рыжих скакунов.

…Этот принц что, выбирал лошадей под цвет своих волос?

Когда они сели в белую, изукрашенную серебром повозку, Ашезир выпустил руку Данески. Впереди и позади ехали воины в красивых сверкающих доспехах – где-то среди них был и предатель. Следом бежали и кричали люди. Не знали они, что радуются ее горю…

А если бы и знали, какая им разница? Народ веселится из-за грядущего праздника: будет много танцев, музыки, игр с огнем, дешевого вина, выступлений акробатов. Выпустят из темниц некоторых преступников, среди которых наверняка есть чьи-то мужья, сыновья, отцы или братья.

Ашезир не смотрел на Данеску и ничего не говорил, дорога прошла в молчании – это хорошо. Сейчас меньше всего хотелось поддерживать вежливую беседу.

Когда они прибыли во дворец, то сразу прошли в пиршественную залу. Длинные столы были завалены едой, музыканты уже наигрывали мелодии, заглушаемые голосами гостей и грохотом отодвигаемых скамеек.

Андио Каммейра с императором шли перед Ашезиром и Данеской, затем резко остановились, и она чуть не влетела в отцовскую спину.

Император и каудихо встали друг напротив друга и соединили руки.

– Я счастлив, что породнился с тобой и с великой Шахензийской Империей! – проникновенным голосом сказал Андио Каммейра.

– И я счастлив не менее, – ответил император. – Стать родичем великолепного предводителя талмеридов – благо и радость!

Сейчас ее стошнит от этакого лицемерия! Волк и охотник изъясняются друг другу в любви, какая нелепица! Если бы они на этом закончили, но нет! Они повернулись к Ашезиру и Данеске. Андио Каммейра хлопнул зятя по плечу, сказал:

– Я рад, что у моей дочери будет столь достойный супруг!

Император поцеловал Данеску в лоб.

– Я счастлив обрести такую дочь.

Отец отошел от наследника, а ее прижал к груди и прошептал:

– Какая ты у меня умница. Моя принцесса.

Ну да, теперь она, увы, принцесса… И да – для него умница, ведь, как он и хотел, она стала разменной монетой, которая поможет достигнуть его целей и целей предателя-Виэльди. Никого не волнует, чего хочет сама Данеска, и никогда не будет волновать. Она дочь каудихо, она принцесса – и она никто. Верийский приемыш значит больше, чем она!

Во время пира Данеска словно была где-то далеко, не чувствовала вкуса еды и вина, не слышала музыкантов, не видела танцовщиц. Не видела даже отца и Виэльди. Все время просидела, опустив глаза, лишь кивала, слыша воркование императрицы, коротко благодарила вельмож за поздравления и отвечала на редкие вопросы Ашезира, которые сводились к тому, не утомилась ли она и не хочет ли попробовать то или иное блюдо.

Пир еще продолжался, когда к Данеске подошла одна из вчерашних женщин и тронула за плечо. Наследник это увидел, поднялся с места и сказал:

– Принцесса утомилась, она покинет нас.

Снова раздались поздравления, а еще пожелания доброй ночи. Нет уж, добра от нынешней ночи ждать точно не стоит – она будет страшной и омерзительной: чужие руки коснутся тела, чужие глаза станут его разглядывать, чужой мужчина овладеет плотью…

По дороге к покоям, на лестнице, ее нагнал Виэльди, и у него в руках пылал букет алых пионов.

– Я подумал, – пробормотал предатель, – пусть цветы хоть какое-то время напоминают о тепле и солнце… Здесь, в Империи, мало цветов, увы… Но эти я нашел… Вот, – он смущенно протянул пионы.

Издевается? Это уже второй подарок в ненужное время – первым были кони. Схватить бы букет и отхлестать им по предательской роже! Она бы так и сделала, но нельзя, не при имперской гадюке. Пришлось принять цветы. Но как только она окажется в покоях, выбросит их в окно или сожжет в огне камина, честное слово!

Этой задумке помешала женщина: стоило Виэльди уйти, как она сказала:

– Принцу не понравятся цветы. Позволь, я их унесу, моя принцесса.

– Что? Ему не понравятся цветы, подаренные моим братом?

– Он все цветы не любит, моя госпожа.

– Зато я люблю! – бросила Данеска с вызовом. – И они будут стоять в моей опочивальне! Поэтому будь добра, приготовь вазу с водой или какой-нибудь кувшин.

Не дожидаясь ответа, она продолжила путь по лестнице.

Данеску привели не в те покои, где она ночевала, а в новые.

Желто-зеленый ковер, в котором утопают ноги, широкая кровать под балдахином, возле нее огромное зеркало, а напротив – жарко пылающее в камине пламя, несколько низких табуреток тут и там, узкий стол у окна, справа от него еще одна дверь. Интересно, куда она ведет? На стенах висят картины: розовощекие дети, бегающие по лужайке, дева, встречающая воина, мать, баюкающая младенца, две женщины, сидящие за вышивкой.

Цветы, как она и велела, поставили в вазу – пузатую, из синего стекла, – по комнате разлился нежный аромат. Вот и все, что Данеска смогла приказать, а дальше начали распоряжаться женщины. Они стянули с нее платье и уложили его в сундук, сняли украшения и убрали их в шкатулку на столе, затем снова втерли в кожу Данески розовое масло. После этого облачили ее в тончайшую, едва не просвечивающую сорочку из золотистого шелка, пожелали радостной и сладкой ночи и удалились.

Оставалось ждать неизбежного… и оно пришло. Точнее, он…

Данеска сидела на кровати, глядя в пустоту, и тут раздался звук отпираемого засова – дверь распахнулась. Не та, через которую Данеска входила, а другая, – что по правую сторону от окна. Получается, покои наследника и ее примыкают друг к другу? Ну да, видимо. Чтобы принц мог посещать жену всегда, когда захочет, при этом не выходя в коридор: сделал шаг – и уже в смежной комнате.

Она вскочила на ноги, Ашезир сделал несколько шагов вперед и вдруг расчихался.

– Ч-что это? – задыхаясь, проговорил он и ткнул пальцем в цветы. – Убери их!

– Нет! Это подарок!

– Убери! Сейчас же! – прикрикнул он, шмыгнул носом и снова зачихал. – Быстро!

Он еще не овладел ею, а уже приказывает! Что же будет дальше?

– Не уберу! Они мне дороги!

– Тогда я это сделаю!

Он схватил вазу и, распахнув ведущую в коридор дверь, выбросил. Звякнуло стекло, рассыпаясь на осколки, стражник ахнул от неожиданности, вскрикнула женщина, а изломанные цветы яркими пятнами разлетелись по темно-серому полу.

– Убери, – велел он прислужнице.

– Нет! – запоздало воскликнула Данеска, ринулась к выходу, но Ашезир втолкнул ее обратно и захлопнул дверь.

– Ты не можешь выходить в таком виде!

Он подошел к окну и, отодвинув засов, открыл настежь. Внутрь ворвался сырой холодный воздух.

– Не закрывай пока, – прогнусавил принц. – Заберись под одеяло, чтобы не мерзнуть. Я приду чуть позже. И… не огорчайся так сильно: это просто цветы. Всего лишь…

Он скрылся в смежной комнате, а Данеска пробормотала ему в спину:

– Это не просто цветы…

Затем упала на пол и расплакалась.

И вот этому тщедушному, этому грубому она должна будет отдаваться? Раз за разом, всегда, когда он того ни пожелает? И как она могла надеяться, что сумеет его полюбить? Нет! Невозможно! Его невозможно полюбить, он не может даже нравиться!

* * *

Ашезир, конечно, видел, что невеста не рада браку, потому не пытался говорить с ней ни по дороге из храма, ни на пиру, зато хотел перед брачной ночью как-то объяснить, что им необязательно любить друг друга, но никто не мешает им быть союзниками, друзьями и время от времени любовниками. Проклятые цветы все испортили. Их запах, пыльца заполняли комнату жены, забивались в ноздри, и он едва не задыхался. Сейчас начало осени, а не весна, даже не лето, потому его редко тревожили спазмы в груди и противная щекотка в ноздрях, и он никак не думал, что столкнется с подобным в покоях новоявленной супруги.

И как теперь быть? Степнячка смотрела на него не с ненавистью – это он бы стерпел, – а с презрением. Как на мерзкое насекомое! А ему нужно вернуться к ней и сделать своей женой по-настоящему. Только желания никакого. Может, некоторым без разницы, как ведет себя женщина – есть тело, которое можно взять, и ладно. Некоторых даже возбуждает противление, но Ашезир к таким, увы, не относится. Вот задачка: нужно овладеть женой, а не хочется. Совсем. Что делать? Как быть, если в паху ну никакого жара, никакого движения? Степнячка недурна и на ней тонкая сорочка, сквозь которую просвечивает грудь, но вожделения нет, даже слабого. Вообще нет!

Он выглянул в коридор и сказал стражнику:

– Пусть придет Хризанта.

Наложница скоро явилась. В этот раз Ашезир не стал ее ласкать, просто велел раздеться, а сам сел на кровать, приспустил штаны и раздвинул ноги. Как всегда, любовница поняла без слов. Она ублажала его ртом, языком, при этом сладко постанывала. Он едва удержался, чтобы не извергнуть семя, но в последний момент отодвинул ее от себя и сказал:

– Спасибо, ты можешь идти.

– Но, мой господин, а ты как же?

– Пусть тебя это не заботит. Ступай.

Она ушла, Ашезир же ринулся к двери. Главное, не смотреть степнячке в глаза, не видеть в них презрения – освободиться по-быстрому от напряжения, сбросить семя и уйти к себе.

* * *

Данеска вздрогнула, услышав, как открылась дверь. Что же теперь будет?

То есть ясно, что будет, вопрос: как? Отвратительный мужчина станет ее трогать, а потом… Сможет ли она не закричать от омерзения, если он вдруг примется ее целовать?

Принц подлетел к ней, рывком вытащил из кровати – по щиколоткам сразу ударил холодный воздух. Ничего не говоря, Ашезир развернул ее спиной к себе и лицом к ложу, затем поставил на колени, задрал подол сорочки и надавил на шею так, что она вжалась грудью и лицом в благоухающую розами простыню. Он раздвинул ее ноги шире и сразу вошел. Вот так просто: без слов, даже не попытавшись приласкать или хотя бы проверить, готова ли она. Ему было все равно! Он быстро и резко задвигался, запыхтел, засопел – потом дернулся несколько раз и на несколько мгновений замер. Отстранившись же, сказал:

– Ты не девственница.

Ну да…Свою девственность она отдала предателю.

Данеска опустила подол сорочки и поднялась с колен.

– Дай мне кинжал, – сказал принц.

– Убить меня хочешь? – бросила она. – За то, что я тебе невинной не досталась? Давай! Кинжал там, на столе. Видишь?

– Вижу.

Ашезир достал клинок из ножен, и Данеска обмерла и даже задрожала: хотя жизнь сейчас отвратительна, однако умирать все-таки не хочется, очень не хочется! Она будет бороться, не позволит себя зарезать, как покорную овцу!

Принц двинулся к ней, она вскрикнула и отбежала на другую сторону от кровати. Он хмыкнул, затем вытянул руку над ложем и – полоснул по ней лезвием чуть выше запястья. Рдяные капли окропили белый лен.

– Вот и все, – сказал Ашезир и сорвал простыню. – Будем считать, что это кровь девственницы. Надеюсь, боги не сильно обидятся.

– Боги?.. – бездумно переспросила Данеска.

– Ну да. Это, – он потряс простыню, – должны будут сжечь на алтаре богини Ихитшир, супруги Гшарха и матери богов. Это жертва…

Он выглянул за дверь и всучил «жертву» женщине, которая все еще была в коридоре. Теперь ясно, чего ждала.

– Хорошей ночи, – проронил Ашезир и скрылся в своих покоях.

Оставшись одна, Данеска закрыла окно, погасила свечи, лампу, забралась под одеяло. Тут заглянула прислужница, думала постелить новую простыню, но Данеска отказалась: не желала вставать и ждать, хотя сон все равно не шел. Пережитое унижение не давало покоя. Вообще-то она сама хотела побыстрее отмучиться, но… Он взял ее, как кобылу какую-то, как рабыню! Будто она всего лишь тело, которое можно использовать, не спрашивая. Он ведь даже не пытался ее поцеловать или погладить – не то чтобы это было нужно, более того: если бы он это сделал, было бы неприятно. Однако он даже не попытался! Это оскорбляло. Чувствовать себя вещью, служащей лишь для ублажения, слишком унизительно. Что же, он всегда будет приходить вот так? Просто чтобы излить в нее семя? Будто она не человек… Ну да, наверное. У вещи не спрашивают, чего она хочет или не хочет, вещью всего лишь пользуются... Умереть, что ли? Во сне взять и умереть, тихонько, не больно – так, чтобы самой не заметить...

Проснувшись, Данеска надела роскошно-красное платье – сегодня торжества продолжатся, – и в ожидании, когда за ней придут, встала у окна. За ним ходили слуги, проезжали всадники, какая-то женщина тянула ведро из колодца…

Хлопнула дверь, и Данеска, вздрогнув, обернулась: в покои вошел Ашезир. Он чуть смущенно улыбался, ненадолго отвел взгляд, потом снова посмотрел на нее и сказал:

– Счастливого утра.

– И тебе, – буркнула Данеска.

Принц вытянул правую руку, и в ней была бронзовая роза. Изящный стебель и листья, тончайшие лепестки, а на них капли росы, удивительно похожие на настоящие, разве что не прозрачные.

– Возьми, это тебе. Я вчера выбросил твои цветы… Извини, но я просто не мог иначе. Может, это хоть как-то их заменит…

…Нет, те цветы ничем не заменить.

– Возьми. Я сам ее отлил. Давно, еще в отрочестве, сейчас уже не повторю, слишком долго этим не занимался. Наверное, именно поэтому она мне очень дорога.

Дорога? В памяти всплыли собственные слова «Не уберу! Они мне дороги!» Что ж…

Она взяла розу и спросила:

– Можешь встать у окна?

– Зачем?

– Просто встань, хорошо?

Он сделал, как она просила.

– Постой здесь, смотри вон туда, где колодец, ладно?

– Ладно… – протянул принц, явно ничего не понимая.

Скоро поймет!

Данеска выскочила из комнаты и стремглав помчалась вниз по лестнице и дальше – на подворье, к колодцу. Оказавшись на месте, запрокинула голову: Ашезир все еще стоял у окна. Отлично!

Она помахала ему розой, затем вытянула руку над колодцем и разжала пальцы. Раздался смачный плюх, и Данеска ощутила злобное удовлетворение. Дорога, значит? Вот и ныряй за ней, если хочешь!

Напевая под нос веселую песенку, она двинулась обратно. Конечно, понимала, что из обиды и гнева принц может на нее накричать, даже ударить, ну и пусть! Зато какое удовольствие отплатить ему за вчерашнее!.

Перед тем, как войти в покои, она несколько раз вздохнула, собираясь с духом, распахнула дверь и… комната оказалась пустой: Ашезир ушел.