Дети Спящего Ворона. Книга 1

ЧАСТЬ I. Глава 1

Повеяло горечью, дым защипал ноздри, и Данеска с наслаждением втянула терпкий запах: безлюдье степи наконец закончилось – впереди ждало празднество!

Она спрыгнула с Красногривого. Влажная по утру трава тут же намочила шаровары и подол алой туники, промозглая белая дымка коснулась обнаженных, увитых браслетами рук, пробралась под одежду и заставила поежиться.

Скорей бы согреться! Помчаться к костру, жару, людям, услышать барабаны и песни!

Увы, рано. Нужные бусины еще не вплетены в волосы.

Данеска отвязала от седла овчину, бросила на траву и, усевшись сверху, достала из поясной сумки три мешочка с заранее приготовленными бусинами: багряными, рыжими с алыми крапинками и красными с желтыми разводами. Сочетание этих цветов каждому скажет, что сегодня она готова стать небесной женой тому, кто победит в состязаниях. Если, конечно, он сумеет ее догнать и если выберет среди других таких же «готовых».

...Конечно, выберет. Должен выбрать.

Вообще-то послания куда удобнее вплетать дома, а не посреди поля, но из дома Данеска, можно сказать, сбежала. Повезло, что отец задержался то ли на дальних выгонах, то ли в очередном карательном набеге, и на празднике его не будет. А от подслеповатой второй матери удалось улизнуть без труда. Конечно, та будет волноваться, обнаружив пропажу, еще и обидится, но ничего: Данеска придумает, как ее умилостивить. Сегодняшние день и ночь слишком важны, чтобы оглядываться на тревоги доброй няньки, ведь это – последняя возможность не выйти замуж за наследника Империи, не уехать в чужие холодные земли. Говорят, там и люди столь же холодные... Но если все получится, если Данеска станет небесной женой и сумеет зачать дитя-несущее-удачу, то никогда не узнает этого наверняка. Даже отец, глава клана Каммейра и всех талмеридов, не заставит ее выйти замуж за проклятого имперца – воля духов и Спящего Ворона превыше воли людей.

Наконец мешочки опустели, и Данеска встряхнула головой. Десятки косичек разметались по плечам, стеклянные и глиняные бусины глухо ударились друг о друга, звякнули тяжелые золотые серьги. Жаль, она не может посмотреть на себя со стороны. Яркие, как брызги крови, бусины наверняка красиво алеют в черных прядях, а солнечный металл сверкает, подобно настоящему солнцу!

Данеска подобрала шкуру, снова приторочила к седлу и, вспрыгнув на коня, помчалась на восход – туда, откуда доносилась дымная горечь и полз сизый чад, смешиваясь с утренним маревом.

* * *

Виэльди добрался до небесного круга ближе к полудню и помедлил, прежде чем переступить черту. Сердце заколотилось, по телу пробежала дрожь радости и предвкушения. Наконец-то он на родине! Да еще и прямиком к Празднику-Середины-Лета явился: даже домой не стал заезжать, переоделся посреди степи в некогда привычную одежду – широкие штаны и короткую рубаху без рукавов.

Давно он здесь не был... Семь лет прошло. Пять из них – в горах вместе с такими же, как он, юнцами под началом суровых наставников, непревзойденных мастеров войны. Скучать тогда не приходилось – на сон и то времени не хватало. Зато следующие два года, проведенные в дождливой Империи, выдались такими же серыми, как стены столичных домов и глаза местных жителей.

Имперцы вообще были странными людьми: говорили много – и ни о чем, улыбались, хотя пылали от гнева, и наоборот – изображали негодование, на деле радуясь. Особенно женщины. Прошло не меньше полугода, прежде чем Виэльди научился понимать местных, но, главное, научился, ведь именно для этого его отправляли в Империю. Даже их женщины в конце концов стали понятны и – неинтересны. Слишком холодны, слишком усердно изображают смущение, хотя уже лежат, обнаженные, на ложе. Неудивительно, что многие из тамошних мужчин предпочитают наложниц или подруг-за-деньги. Тоже странный обычай. Нормальный мужчина и воин и так, без предварительного договора отблагодарит ночную избранницу, если она, конечно, не жена или дочь врага, взятая в бою.

Виэльди оставил меч и лук возле выложенной камнями границы – взять их можно будет только на время состязаний, – привязал коня к одному из торчащих здесь же кольев и, наконец, вступил в круг. Теперь он стал «видим» для людей, и некоторые косились на него с любопытством: конечно, не узнавали. Да и он никого не узнавал, но называть свое имя или спрашивать об именах других на празднике запрещено.

Он двинулся к середине круга, и с каждым шагом неистовство праздника ощущалось все сильнее, пока не захлестнуло с головой. Трещали костры, били барабаны, а запахи дыма и мяса щекотали ноздри. Смеялись, голосили люди, несколько мужчин кружились вокруг своей оси, одновременно вращая в руках палки – игра такая. Женщины наблюдали, хлопая в ладоши, и то подбадривали, то подначивали.

– Смотри в костер не улети!

– Эй, высокий, а я за тебя!

У трех дев в волосах сверкали красные и рыжие бусины. Если Виэльди победит в состязаниях, одна из красавиц достанется ему, и это будет хорошим знаком: в добрый час он вернулся на родину.

Виэльди рассмеялся и запрокинул голову: солнце почти в зените. Верховный жрец вот-вот рассечет горло быка, соберет кровь в глубокую чашу, окропит алтарь, потом семь раз ударит по круглой медной пластине, подвешенной на перекладине – и начнутся воинские игры. Скачки, стрельба из лука и бои на мечах. Семерых, кто в них победит, ждет следующее и последнее испытание: укротить жеребцов, попривыкших к людям, но еще не объезженных. Это уже там, за пределами круга. Первый, вымотавший своего и вернувшийся, получит в награду одну из небесных жен – если сумеет взять.

* * *

Данеска вглядывалась в раскрашенную закатными лучами степь. Вплетенные в венок пушистые травы колыхались от ветра и то щекотали лицо, то лезли в глаза: приходилось щуриться и тереть веки. Ни один из наездников еще не показался на горизонте. Долго ли она выдержит тревожное ожидание?

Тело напряжено, сердце готово выскочить из груди, кровь бурлит от испуга и сладкого томления. Красногривый, чуя нетерпение хозяйки, пляшет под нею, роет копытами землю, вот-вот готовый сорваться в галоп.

Кем же будет победитель? Одним из трех знакомых, принадлежащих к другим кланам? Эти, вероятно, погонятся за ней: мало кто откажется от дочери каудихо. А вот Саторо из рода Каммейра ее вряд ли выберет: хоть и очень дальний родич, но все же... Есть еще три незнакомца: насчет них не угадаешь. Остается надеяться, что она красивее двух своих подруг и, кажется, они это понимают, ибо поглядывают с ревностью. Естественно, ведь не познавшая мужчину дева лишь единожды может вплести в косы нужные бусины и, если повезет, стать небесной женой. Если повезет еще больше, то зачать дитя-несущее-удачу и всю дальнейшую жизнь провести в почете и достатке: для каждого из талмеридов честь и долг – помогать ей, защищать и одаривать. Поэтому среди ждущих-победителя зачастую оказываются дочери бедных скотоводов, и поэтому на Данеску многие смотрят с удивлением: не понимают, ей-то зачем это надо. Конечно, откуда им знать, что Андио Каммейра, их каудихо, решил отдать единственную дочь имперцу?!

В далекой золотистой дымке появился силуэт наездника. Конь под ним строптиво вскидывал копыта, порывался встать на дыбы, но все же слушался. Жаль, отсюда не разглядеть, кто это.

Данеска напряглась еще сильнее, до дрожи в руках и ногах. Это неправильно. Надо расслабиться. Вдох. Выдох. Расслабиться.

Всадник приблизился. Молодой, статный, сильный и – незнакомый! Послал улыбку и горящий взгляд не ей, а Линарке. Проклятье! Неужели все зря: и ее побег, и неминуемый гнев отца, и обида второй матери? Вроде Данеска мысленно готовилась и к такой возможности, а все равно веки обожгли злые слезы.

Незнакомец ворвался в круг, и в это время вдали показался следующий наездник, один из знакомцев: если бы он был первым, то выбрал ее! Увы, он опоздал...

Звякнул металл, пронесся медный гул, а значит – пора: чужак уже вскочил на свежего коня и, как только девы бросятся врассыпную, погонится за одной из них. За Линаркой. Ну и ладно! Пусть! Зато напоследок можно насладиться бешеной скачкой! Напоследок, потому что после сегодняшнего отец наверняка посадит ее под замок, пока не придет время посадить на страшный корабль, везущий в Империю.

Данеска ударила Красногривого в бока и наклонилась к его шее, почти прижалась к ней. Задрожала земля, ветер сорвал с головы венок и ударил в лицо так сильно, что глаза заслезились. А может, они заслезились вовсе не от ветра...

– А-ай-я-э-э! – закричала Данеска, чтобы хоть как-то излить гнев и отчаяние.

Сколько она так проскакала, неизвестно. Уже приблизилась кромка рощи, и тут за спиной раздался стук копыт, спустя мгновения стал громче.

Что?!

Не сбавляя галопа, она оглянулась. Незнакомец! Скачет за ней! Данеска рассмеялась и подстегнула Красногривого: как бы ни хотелось поддаться всаднику, а обманывать духов, следящих за таинством, опасно.

В роще уже различались отдельные деревья, но среди стволов, ветвей и листьев не разгонишься. Данеска повернула коня, двинулась вдоль опушки, а охотник, словно предугадав это, бросился чуть в сторону и наперерез.

А дальше... дальше она опомниться не успела, как ощутила позади себя толчок и жар чужого тела. Красногривый дернулся, заржал, поднялся на дыбы, но сильные руки перехватили у нее поводья, и жеребец, еще чуть-чуть посвоевольничав, перешел на медленный галоп, затем на шаг, пока вовсе не остановился. Конь, оставшийся без наездника, бежал впереди, тоже постепенно замедляясь.

Данеска боялась даже обернуться, решимость и радость улетучились, уступив место страху и сомнениям. Чужой. А вдруг грубый и жестокий? А вдруг ей будет больно и противно? Нет, она, конечно, все выдержит ради возможности не уехать в Империю, но лучше бы это был кто-то знакомый...

Мужчина взял ее лицо за подбородок, повернул к себе и поцеловал. Его губы, соленые от пота, были требовательными и... нежными. Нет, он не грубый... И все равно страшно.

Незнакомец спрыгнул на землю и, не говоря ни слова, подхватил ее под мышки, стаскивая с коня, поставил перед собой.

Увидеть бы его черты, но страшно даже взгляд поднять – такой слабой, беззащитной, маленькой она себя рядом с ним ощущает! Губы дрожат, тела она вовсе не чувствует, голова кружится, и все какое-то нереальное, будто происходит во сне.

– Ты боишься, – он не спрашивал – утверждал. Голос чуть охрипший, но спокойный и незлой. – Вся дрожишь. Не бойся. Я не обижу.

Он снова поднял ее лицо за подбородок и снова поцеловал: в губы, щеки, веки. Мягко, едва касаясь. Провел рукой по спине, запустил пальцы в волосы, а потом – она опомниться не успела, – скользящим движением стянул с нее тунику. Вечерняя прохлада обдала кожу, по телу поползли мурашки, зато в бедрах и животе стало жарко-жарко, а ноги ослабли и налились тяжестью.

Его руки сомкнулись на талии, губы, щекоча, поползли ниже – по шее, груди. Сильнее и чуть грубее обхватили сосок. Данеска вздрогнула и вскрикнула от неожиданности и странной истомы, охватившей тело.

Мужчина тихонько засмеялся, потом резко отстранился и, сняв свою тунику, бросил на траву рядом с ее, а Данеску крепко прижал к себе.

Его тело было таким горячим, сильным и – о духи! – желанным. До сих пор она понятия не имела, каково это: желать мужчину. Хотелось отдаться его власти, довериться его воле. Так странно и сладко...

Он надавил ей на плечи, опуская на землю, в траву, влажную от вечерней росы... Нет, не в траву. Данеска упала на мягкую шкуру. Когда он успел ее расстелить? Она ничего не заметила.

Незнакомец навис над ней, его черные, тяжелые от бусин пряди защекотали ее губы, подбородок, участок кожи под ноздрями. Данеска чихнула, и он, засмеявшись, откинул волосы за плечи, потом стянул с нее шаровары и снова навис, лаская загрубевшими от оружия пальцами ее живот и внутреннюю часть бедер. От мужчины веяло теплом, и она не выдержала, порывистым движением обхватила его за плечи, прижала к себе горячее тело. Он зарычал, впился в ее губы, раздвинул ее ноги, а дальше...

Дальше было страшно, а еще больно и чуть-чуть приятно. Когда она вскрикивала, небесный муж замирал ненадолго, гладил по волосам и груди, целовал, шептал:

– Любимая моя. Красавица... – и продолжал двигаться в ней.

Потом вдруг дернулся, крепко-крепко ее обнял, шумно, с хрипами задышал и – обмяк. Данеска даже испугалась, не случилось ли с ним чего. Но нет. Незнакомец отстранился, провел по ее губам большим пальцем, поцеловал в лоб и упал рядом, закинув руки за голову. А у нее по внутренней части бедер стекало что-то липкое. Нет, не «что-то» – это кровь и семя. Значит, все случилось, и если духи будут благосклонны...

Стало холодно. Данеска вытянула руку, пытаясь нащупать одежду, но мужчина перехватил ее запястье.

– Не торопись. Побудь со мной еще. Я так скучал!

Скучал? Он же ее даже не знает, чтобы скучать.

– Ты озябла? Подожди. Я сейчас.

Он вскочил и, как был, нагишом – даже забавно! – ушел куда-то во тьму. Раздался свист и зов: «Беркут!»

Коня подзывает, ясно. Ну, если тот явится, значит, хозяин хорошо его воспитал.

Судя по перестуку копыт, вороной Беркут явился. Спустя несколько мгновений Данеску укутало толстое шерстяное покрывало, небесный муж тоже под него забрался, и она прильнула к его груди, а потом...

Потом Данеска проснулась и увидела, что горизонт посерел. Незнакомец... то есть небесный муж еще спал. Можно было тихонько собраться и уйти, стараясь его не разбудить, но не хотелось. Вместо этого она приподнялась на локте и наконец рассмотрела его лицо в подробностях. Красивый! Выраженные скулы и линия подбородка, губы не тонкие и не толстые, четко очерченные, брови густые. Он их морщит: видимо, что-то тревожное снится. Поцеловать его хочется... Или убрать с лица вот эту прядь, прилипшую к высокому лбу. Данеска не выдержала – убрала. Тут мужчина разомкнул веки, резко сел, осмотрелся настороженно, но, наткнувшись на нее взглядом, заулыбался.

– Красавица... Ты здесь, не ушла, – после сна голос был осипшим и приглушенным.

Мужчина притянул ее к себе, и все повторилось: ласки, поцелуи, тяжесть его тела. В этот раз было не страшно, почти не больно и куда приятнее. А потом они снова лежали рядом, обнимая друг друга.

– Когда закончится праздник, – сказал он, – ты назовешь свое имя. И тогда – семи дней не пройдет, – я подарю тебе двух лучших коней. Приведу к твоему дому кобылицу, белую, как снег в горах, и жеребца, что чернее ночи, чернее ворона. И на кобылице будет сбруя из золота, а на жеребце – из серебра.

– Как красиво ты говоришь...

«А еще, наверное, считаешь меня дочерью одного из бедных скотоводов. То-то будет неожиданность, когда узнаешь...»

Другое еще интереснее: по одежде небесного мужа нельзя сказать, что он богат. Конь красавец, но одежда на воине простая, из серой некрашеной шерсти. На шее, руках, пальцах ни золотых, ни серебряных, ни даже медных украшений. Только серьга в ухе, и та блеклая, поцарапанная, почерневшая от времени. А ведь даже у бедняков есть красивая шелковая одежда или драгоценности. Просто они трепетно хранятся, передаются из поколения в поколение и носятся лишь по праздникам.

Откуда же незнакомец возьмет золотую и серебряные сбруи? Но слово сказано, и теперь он обязан его выполнить – одарить свою ночную жену. Лишь бы ему ради этого не пришлось продавать своего великолепного жеребца и немногую, скорее всего, скотину. Данеска этого не хотела.

* * *

Они добрались до круга порознь: таков закон. Никто не должен знать, за кем погнался победитель, кого догнал и догнал ли. Данеска в любом случае вернулась бы на праздник не раньше рассвета, даже если небесный всадник не помчался бы за ней.

А заря уже заиграла над горизонтом – еще немного, и солнце высушит слезы неба, заполыхает во всю мощь!

Как же хочется есть! Подойти к костру, схватить баранье ребрышко – да хотя бы полуобглоданную косточку погрызть, и то благо! Подумать только – со вчерашнего утра ни кусочка во рту. Днем была так взволнована, что от одной мысли о еде тошнило, вечером тем более стало не до того, зато теперь в животе крутило, противно бурчало. Хорошо, что за песнями и барабанным боем этого не слышно.

Люди до сих пор не спали, они не будут спать до ночи. Бодрящие травы и пьяный сок, настоянный на них же, не даст им уснуть – в Праздник-Середины-Лета все должны веселиться. Чем больше веселья – тем быстрее очнется Спящий ворон, и тогда настанет счастливая пора, тогда исчезнет смерть, а дикие стада сами станут приходить к домам людей, отдавая себя в их власть. Так говорят легенды. Не то чтобы Данеска в них верила, да и никто, наверное, не верил по-настоящему, зато веселиться все любили. И то подумать – со дня на день мужчины уйдут кто на дальние пастбища, кто в набеги, а женщины вернутся к котлам да кибиткам. Кроме таких, как Данеска: им, богатым, предстоит ткать ковры и тренироваться в лучной стрельбе. Последнее на случай, если мужей не будет дома: тогда дочери и жены должны постоять за себя и свой род. Другое дело, что вглубь Талмериды уже давно никто не проникал без ведома самих талмеридов. На памяти Данески такого точно не было.

Еда! В глубоком блюде еще остались куски баранины! Данеска тут же схватила один и вгрызлась в него. В конце концов, она имеет на это полное право, ведь каудихо отдал на пир аж дюжину овец и нескольких быков. Хотя... знай отец, что дочь пошла против его воли, решил бы, что она и корки заплесневелой лепешки не заслуживает. Хорошо, что он не знает. Пока. А когда узнает, будет поздно.

Данеска поискала взглядом ночного возлюбленного и нашла: он стоял среди группы воинов и о чем-то болтал, пересмеиваясь.

...Ну же, посмотри на меня, посмотри!

Он и посмотрел, но тут же отвернулся. Впрочем, мимолетного, зато горячего взгляда хватило, чтобы понять: незнакомцу их ночь тоже запомнилась и запомнится. Ох, от его взора аж во рту пересохло! Или... Нет, взгляд ни при чем. Просто пить ужасно хочется. Голод она утолила, теперь напала жажда. Пить!

– Что у тебя в роге, воин? Не вода случайно?

Вообще-то этого воина она знала, он был из племянником главы клана Марреха, звали его Тахейди, и он был одним из семерых победителей. Имя чуть не сорвалось с губ, но Данеска сдержалась.

– Это пьяный настой, женщина. Можешь выпить его, только он не спасает от жажды – лишь обманывает ее. А если хочешь воды, могу отвести к моему коню. Там есть фляга.

У седла Красногривого тоже была фляга, но Данеска ее опустошила еще вчера. Эх, надо было брать две. Или три.

– Будь добр, воин.

Он взял ее за руку и повел к границе круга.

Кони, много коней, стояли по ту сторону, привязанные к воткнутым в землю кольям. Данеска хотела перешагнуть каменную черту, но Тахейди не позволил. Развернул ее к себе и спросил:

– Скажи: он догнал? Тебя или нет?

Да ведь Тахейди пьян! Только сейчас она это поняла и испугалась. Вокруг – никого: все либо сгрудились вблизи костров, либо ушли далеко в степь, чтобы предаться любви.

– Я не могу этого открыть, ты ведь знаешь...

Мягкий тон не подействовал. Тахейди тряхнул ее за плечи и прорычал:

– Скажи! Я же люблю тебя! Я жениться на тебе хотел!

Жениться?! Да кто бы ему это позволил? Ее давно «отдали» наследнику императора. Такая честь, такая выгода... только не для Данески.

– Ну?! Догнал? Взял тебя? Ты позволила?

– Оставь! Пусти!

– Нет! Ты все равно будешь моей! Я приехал вторым. Я почти победил.

Одной рукой он обхватил ее, другой зашарил по груди.

– Ты пьян! – крикнула Данеска. – Уйди! Убью!

Она попыталась его оттолкнуть: без толку, конечно – он лишь сильнее разъярился и зарычал:

– Моя! Ты моя!

Данеска не думала – руки сами потянулись к узкому кинжалу, по забывчивости оставшемуся на поясе под туникой.

Удар. Снизу и в бок. Тахейди вскрикнул, прижал ладони к ране, между пальцев заструилась кровь. Он смотрел на Данеску широко распахнутыми глазами, а она отступала, прикрыв рот рукой, чтобы не закричать...

Нет, лучше закричать! Позвать кого-то на помощь!

– Сука... – зашептал Тахейди, оседая на землю. – Мерзкая сука...

– Помогите! Скорее! – она старалась перекричать шум и барабанный бой. – Помогите!

Неизвестно, услышал ли ее хоть кто-то. Надо остановить кровь. Чем? На Данеске шелковые одежды, они бесполезны... Зато на Тахейди шерстяные.

Она опустилась рядом, потянулась к его штанине, чтобы отрезать.

– Проваливай... – шепот совсем слабый: Тахейди вот-вот потеряет сознание.

– Ты только не закрывай глаза... Я сейчас, сейчас...

Она поддела ткань лезвием, та затрещала – еще чуть-чуть, и штанину получилось оторвать, теперь ее можно использовать как повязку. А потом и вторую...

– Эй, что случилось? Кто звал на помощь?

Она быстро прижала ткань к ране и обернулась: позади стояли четыре мужа. Слава Спящему ворону! Данеску услышали!

– Он ранен! Нужно остановить кровь!

Два воина отодвинули ее и, нахмурившись, склонились над Тахейди.

– Быстрее, – сказал один. – Поднимайте его – и к костру. А я буду тряпку прижимать.

Воины осторожно, стараясь не растревожить рану, подняли Тахейди. Четвертый мужчина, тонкогубый и остроносый, до этого стоявший в стороне, приблизился к нему и спросил:

– Кто это тебя? Видел? Помнишь?

Тахейди вытянул дрожащий палец и указал на Данеску.

– Он...а...

Больше не задерживаясь, трое мужчин понесли его к костру, а четвертый подошел к Данеске и схватил за плечо.

– Это правда?

У нее хватило сил только кивнуть.

– Чем?

Данеска молча протянула окровавленный кинжал, и воин тут же вырвал его из ее рук и выбросил за круг.

– Ты знаешь закон.

Она снова лишь кивнула.

– Идем. Твою судьбу решит старейшина.

Мужчина больно схватил ее за предплечье и потянул за собой

Путь казался бесконечным, время тянулось липкой паутиной, в которой испуганными мухами бились мысли.

Что же Данеска натворила? Как она могла, о чем думала? Мало того, что пронесла оружие на праздник, пусть и нечаянно, так еще им воспользовалась. Что теперь будет? С ней, с озверевшим Тахейди? Лишь бы выжил, иначе грозит война кланов.

А люди? Какими глазами посмотрят на Данеску, когда она встанет перед старейшиной в ожидании расплаты? А ночной возлюбленный? Наверное, на его лице она увидит презрение... А отец?! Каково ему будет узнать не только о побеге дочери, но и о ее позоре?!

Будь проклята ее глупость! Если бы Данеска догадалась закричать, позвать на помощь, а не выхватила кинжал, ее бы выручили, и тогда Тахейди тащили бы сейчас на суд вместо нее...

Данеска не опускала голову, не избегала смотреть на людей, но не видела их: лица и силуэты расплывались цветными пятнами. Голоса сливались в глухой и едва уловимый гул, подобный шуму пчелиного роя вдали. Только слова старейшины прозвучали отчетливо:

– Подойди, женщина, и встань у священного огня, и отвечай перед ним и всеми людьми.

Сизобородый старик с заплетенными в четыре косы волосами смотрел на нее колючим и жестким взглядом. Пощады явно не будет.

Мужчина, притащивший ее сюда, теперь подтолкнул вперед. Данеска сделала шаг, остановилась и, зажмурившись на несколько мгновений, глубоко задышала в попытке успокоиться. Взяв себя в руки, подошла к костру и повернулась к людям.

Мир обрел четкость, и теперь она ясно видела лица: на одних читалось любопытство, на других – сочувствие, на третьих – злорадство или презрение. Теперь все молчали, и Данеска слышала, как из ее груди вырывается дыхание, как стучит сердце и гудит пламя за спиной.

– Верно ли, что в священное время и в небесном круге ты нарушила один из главных запретов?

– Да... я нарушила.

Вначале голос дрогнул, но договорить удалось твердо. Пусть она преступница, но лучше вести себя достойно, а не как перепуганное ничтожество.

– Что ты сделала?

– Я пришла с оружием.

– Верно ли, что ты пролила кровь собрата и сделала это внутри круга?

Данеска непроизвольным взглядом окинула толпу и – наткнулась на ночного возлюбленного. Он стоял в первых рядах и смотрел на нее, слегка нахмурившись, поджав губы. Неясно, что выражает его лицо: не презрение, но и не сочувствие. Любопытство? Недоумение? Разочарование? Не угадать...

Лучше бы она его не видела, потому что из-за этого мужчины сердце забилось быстрее, в горле пересохло и как будто стало нечем дышать. Почти-спокойствие, которое Данеска вернула с таким трудом, ее оставило. Вот-вот она не выдержит, опустит голову и заплачет, как маленькая, этим опозорив себя еще сильнее.

– Верно ли? – переспросил старейшина, повысив голос.

Ой, она же так и не ответила на вопрос, да и сейчас язык не слушается, будто онемел.

– Верно?! – он шагнул к ней

– Да, да, верно! – выкрикнула наконец Данеска и не узнала свой голос, таким надтреснутым он показался.

– Есть ли тебе оправдание?

Увы... В другом месте, в другой день она могла бы даже убить Тахейди за то, что пытался взять ее против воли, и никто бы не осудил. Но не здесь, не сейчас.

– Только испуг и глупость... Но они не оправдание... – прошептала Данеска.

– Громче.

– Мне нет оправдания.

– Готова понести наказание?

Можно подумать, у нее есть выбор!

– Да.

– Пусть так и будет. Ты ответишь кровью за кровь. Ты пришла с кинжалом – и кровь твоя прольется от кинжала.

Неожиданности не случилось. Теперь ее правую щеку навсегда обезобразит глубокий неровный шрам, который каждому скажет: некогда она нарушила священный запрет.

Старейшина достал кривой жертвенный нож – единственный, дозволенный на празднике, – воздел его к небу, потом ударил в медную пластину и сказал:

– Назови себя, женщина.

Этого мгновения она боялась едва ли не больше, чем того, когда зазубренное лезвие рассечет кожу. Сейчас даже те, кто не знал ее в лицо, узнают: дочь каудихо талмеридов – преступница.

– Назови. Себя, – повторил старейшина.

– Дан..не... – губы трясутся, голос дрожит – и слова не выговорить. Она сглотнула комок в горле, собралась с духом и на одном дыхании выпалила: – Данеска из клана Каммейра, дочь главы клана и каудихо Андио Каммейры.

Толпа на миг застыла, потом по ней пронесся ропот и стих, а Данеска снова наткнулась взглядом на небесного мужа. Наткнулась – и обмерла, на мгновения даже позабыв о собственной беде.

Что с ним? Лицо и губы побледнели, кулаки сжимались и разжимались, он не сводил с нее глаз, и в них полыхала странная смесь ярости, боли и страха.

Вот он быстро шагнул вперед, отодвинул кого-то и перевел взгляд на старейшину – в это время его лицу уже вернулся нормальный цвет.

– Стойте! – сказал небесный муж. – По закону ее вину может на себя взять кто-то другой. Пусть это буду я. Я пролью свою кровь вместо нее.

– Что?.. – прошептала Данеска.

По толпе прокатился шепот.

– Такое возможно, – протянул старейшина, – но в вас должна течь кровь одного клана.

– Знаю.

– Тогда назови себя.

– Виэльди из клана Каммейра. Сын главы клана и каудихо Андио Каммейры.

Мир зашатался перед глазами, закружился, заполыхал в пламени священного костра и сгорел.

Данеска лишь чудом устояла на ногах.