Кей ругался, как пьяный матрос. Озвучивал мои мысли.
В стерильном помещении, где я находился, сидя на стуле, было очень холодно. Что-то вроде специализированного рефрижератора, в котором теперь док вместе со своей бригадой проводит ряд сложных манипуляций над моей женской ипостасью.
Как только я сюда вошел, напоминая лунатика, Кей решил поспешно меня заверить в том, что несмотря на серьезность повреждения, им удастся починить мое тело. Поврежденный спинной мозг, легкие и ребра восстановят модифицированные клетки, сердце заменит гомеостатический протез-помпа.
Времени прошло — прорва. Боль разжала цепкий захват, выгоняемая из тела инъекцией, которую сделала заботливая медсестра, ласково меня заверив в том, что я буду через пару часов, как новенький. Чего не скажешь об Эльзе и еще сотне парней, погибших сегодня. Из-за меня.
Судя по разговорам, к которым я прислушивался безотчетно, Децема уже практически зачистила территорию при помощи подоспевшего подкрепления. Здесь уже всем известны истинные мотивы главы Тиона. Его элитные убийцы вторглись на зону нашего влияния не только для того, чтобы дать урок хороших манер оскорбившему их босса пацану. Гай хотел уничтожить мое настоящее тело, дабы я до конца своих дней оставался в темноте забвения, закованный в тюрьму слабой, болезненной плоти.
А мне на это настоящее тело было откровенно говоря наплевать. Потому что я уже привык, что госпожа Эла говорит, как Эльза, сдувает с лица непослушную прядь, как Эльза, смеется, как Эльза и обиженно молчит, как Эльза. Я никогда и не воспринимал этот образ как нечто свое, я сжился с мыслью, что он принадлежит Эльзе.
Я неосознанно тер глаза и неровно дышал, снова и снова прокручивая в голове ее последние слова и миг ее гибели, который я упустил. Мне предложили плед, но я отказался. Вероятно, мне вообще следовало отсюда убраться, потому что я здесь всех смущал своим видом. Понимаю, от взгляда на мою физиономию кому угодно захочется удавиться.
Повод подняться и выйти из реанимации дал вихрем ворвавшийся в помещение Дис. Его появление перепугало хирургов и медперсонал до смерти. На мгновение замерев, они уставились на него, не дыша и, вероятно, гадая над дальнейшим развитием событий. И ни у кого не возникло мысли попытаться выставить за порог это облепленное кровью, пóтом и грязью чудовище за двери.
Когда его взгляд меня нашел, я распознал в красных полупрозрачных глазах потребность свернуть мне шею. Чему в тот момент я не только не собирался противиться, но о чем готов был его попросить.
Дис, дружище, сделай такое одолжение.
Понимаю его нежелание отчитывать меня при свидетелях: Десница был слишком правильным, чтобы позорить босса на глазах у его подчиненных. Потому я потащился к выходу, даже не взглянув на ныне пустующий телесный сосуд с обритой черепушкой и развороченной грудью, лежащий на операционном столе.
Оказавшись в просторном, длинном, как и этот бесконечный день, коридоре, я неторопливо огляделся, после чего проследовал в какой-то закуток, где стояли тележки, груженые всякой медицинской резко пахнущей ерундой. Дис молча шел следом.
— Валяй, — махнул я рукой, останавливаясь и поворачиваясь к нему лицом. — Просто знай, что любое твое действие будет любезностью. Спроси себя, стою ли я этого? Если ты на меня наорешь, даже если ударишь, мне только полегчает.
Я не смотрел на него, потому что, как и все нормальные люди, боялся заглядывать в глаза собственному страху. И тем не менее в тот момент я был совершенно расслаблен, и напоминал больше амебу, чем живого человека.
Все гадал, с какой стороны мне прилетит, но произошедшее лишь в очередной раз доказало, что интуиция — это не про меня. Здоровая рука Диса мягко опустилась на мою голову и замерла, словно сомневаясь в моем присутствии. Его жесткая ладонь совсем не напоминала руку священника, отпускающего грехи или дарящего благословение. Это даже не было похоже на утешение. Скорее всего, это прикосновение говорило о том, что я вопреки всему жив, и что Дис сделает все, дабы так было и впредь. Это было содержательнее любых разговоров.
Я втянул голову в плечи и мучительно зажмурился.
Понимал ли он меня в тот раз? Испытывал ли он когда-нибудь похожее чувство потери, которое оказывалось сильнее, многостороннее и коварнее тупой физической боли? А если да, стал бы он мне об этом рассказывать?
— Олафер… он мертв, — раздался надо мной его извечно невозмутимый голос. Но я готов был спорить: в этот раз он надломился.
Известие ударило меня наотмашь, заставляя покачнуться. Я еще долго смотрел себе под ноги, разглядывая ровные клетки кафеля и просто пытаясь постигнуть смысл сказанного.
— Нет! — в какой-то момент я резко выпрямился, стряхивая его руку и вскидывая свой обезумевший взгляд. — Это невозможно! Ему просто нужна помощь… срочно! Ты сказал Кею? Почему ты ему ничего не сказал?!
Мои ватные ноги понесли меня прочь от Десницы, который тут же вернул меня на место, дернув за еще не зажившее плечо. Боль подействовала отрезвляюще.
— Олафер ушел, потому что таково его решение! — твердо, вбивая слова в мой воспаленный разум, заговорил Дис. — Он хотел, чтобы ты знал, что он умер не потому, что слаб, а потому что сильнее всех нас вместе взятых. Ему пришло время уйти…
— Пришло время уйти? Да что ты такое несешь?! Я не верю в эту романтическую хрень!
— Таких, как Олафер, не было и никогда не будет, даже не пытайся судить о его поступках, ориентируясь на свои собственные страхи, — Дис в очередной раз безжалостно выдернул меня из пучины грез, сдавив пальцами предплечье. — Как-то он сказал тебе, что попросит у тебя отпуск, и ты дал свое согласие, поклявшись, что отпустишь его на все четыре стороны в любой им выбранный момент. Ты этого уже, конечно, не помнишь. Он просил тебе напомнить о твоем обещании. Этот отпуск он заслужил.
С этими словами Десница отпустил мое плечо, и я зашатался, как эквилибрист, готовый сорваться с каната. Мой ошалелый взгляд шарил по полу, по стенам, по редким людям, проходившим по коридору, не видя на самом деле ничего.
Смерть Олафера была для меня чем-то, обязательно ведущим за собой апокалипсис, вызывающим снег в аду и меняющим небо и землю местами. Это не было просто еще одной смертью, скорее катастрофой мирового масштаба.
Олафер… Эльза… дорогие мне люди, оставившие меня здесь немощным настолько, что я даже не могу их оплакать.
Когда я начал падать, собираясь растянуться на полу, как и подобает беспомощному, никчемному сопляку, Дис подхватил меня, удерживая за плечи. А потом неуверенно, словно чувствуя себя исключительно неловко, он притянул меня к себе, кладя правую ладонь на затылок. Вцепившись руками в ткань пропитанной засохшей кровью черной футболки, я лбом уткнулся в его грудь. Моя скорбь звучала, как скулеж побитой собаки, и была совершенно лишена слез.