Дарья Искусница

Глава 20. Некоторых женщин нельзя выпускать из рук. И отворачиваться - чревато

Моя прелесть!

«Властелин колец»

Музыка на удивление не раздражала, несмотря на громкость. Выбралась я сюда совершенно спонтанно, хотя сначала дважды отказывала Грише.

Блог требовал массы усилий и времени, а потом и нервов. Откуда не возьмись появились другие девочки бьюти-блогеры, которые в пух и прах начали критиковать мои работы. Прямо на моих страничках обсуждали сплетни, считали сколько в меня вложил Можайский и почему я, дура, не смогла его удержать.

Сегодня, прочитав очередные комментарии о том, что руки у меня «красивые, растут, правда, из попы», я разозлилась и рванула в клуб, воспользовавшись очередным предложением Гриши. Он ежедневно закидывал меня смешными сообщениями, интересовался настроением, флиртовал, предлагал дружбу.

Я отвечала: «Так мы уже дружим».

На что Распутин через секунду отвечал: «Уже дружим и до сих пор не спим?».

Я краснела, фыркала, иногда смеялась, радовалась позитиву,

Поэтому и решила сегодня внезапно для себя. А почему бы один вечер не расслабиться? Просто поболтать, поулыбаться классному парню, почувствовать себя красивой…

Прямо перед выездом быстренько написала смс. На входе в клуб показала переписку с Распутиным, поулыбалась и вуаля – я на месте.

Принаряженная, между прочим. В платье с пышной юбочкой и с очень узким, при этом глубоким декольте. Платьишко напрямую сообщало окружающим, что верхняя фронт-линия у меня не в горизонте, бодра, весела и природно-естественна. А нижняя - готова к приключениям. В частности – потанцевать.

Среди ярких девушек в дорогой блестящей упаковке я, на первый женский взгляд, проигрывала. Зато мужские - прикипали сразу. Правильное декольте заманивало, а не поглощало, давало простор воображению, огня – интересу увидеть дальше.

Казалось, повернусь я неуклюже и вырез распахнется. Надо только не отводить глаз…

Парни из фэйс-контроля вслед чуть головы не свернули. Я плыла, купаясь в заинтересованных улыбках и с каждой минутой, с каждым шагом становилось легче. Только немного испуганно билось сердце, меня ждет настоящий бал, как Золушку.

Воу. Распутина я нашла быстро, просто молниеносно. Он эффектно двигался, подняв руки вверх и по-испански, дробно отстукивая подошвами. А вокруг него крутились две прелестные наяды. Брюнетка и блондинка. Если можно заниматься сексом, почти не касаясь, то именно это я и наблюдала сейчас. Ритмично, страстно, призывно они извивались перед и за Распутиным.

Ишь как прессуют, обминают, сразу видно – готовят к употреблению. «Бутерброд» - подумало мое циничное сознание. Снаружи пресный хлеб, а внутри держат самое ценное. Девушки сплели руки и, шагая вокруг Гриши, как в хороводе, начали медленно присаживаться на корточки. Не по-детски. Недвусмысленно улыбаясь снизу, облизывая губы и снова плывя наверх, мягко покачивая бедрами.

Хмыкнув, я потопталась в задумчивости, отойти что ли, а то неудобно стало, словно на порно-сеансе в одном из героев хорошего приятеля опознаешь. Хотя, конечно, подозревала, что он где-то сексится. Но прям в макросъемке, перед носом увидеть не рассчитывала.

Я шагнула назад и… не успела. Гриша, изредка поглядывающий в зал, уже меня засек.

Он ловко, когда обе красотки в очередной раз оказались у его ног, просто перешагнул через сцепленные руки, причем опираясь для удобства на девичьи головы. Эдакий невинный пастушок, убегающий из круга фей. Причем феи выглядели шокированными и злыми, что-то говорили ему вслед, за шумом музыки – неразборчиво.

- Дашка! Какой подарок одинокому ковбою. Уже и не ждал после твоих отказов… - изумленно протянул Распутин и зачем-то оглянулся по сторонам, словно искал куда нам можно отойти. В игре огней скуластое резкое лицо казалось по особому красивым.

- Мне показалось ты занят. Значит не видел мою смс-ку? Черт, так и знала, что поздно отправила. Ладно, я постараюсь не мешать.

- Что ты, - Распутин склонился черной опасной птицей, обнял меня за плечи, дохнув сладковато-древесным ароматом, и пропел в самое ухо. - Ты не можешь помешать. Я же мечтал и верил! Кстати, ты в курсе, что я влюблен в тебя! Безумно! Так журналистам и говорю: «Влюблен безумно». А тебе забыл сказать, дурак, да?

Я осторожно отодвинулась, но с плеча он руку так и не снял, держал крепко. Пришлось упереться ладонью в твердый худощавый бок.

- Влюблен? Какая прелесть. Сегодня уже признавался в любви кому-нибудь?

- Как ты могла подумать? – преувеличенно возмущенно протянул он, скорбно глядя сверху вниз. Точнехонько, ювелирно - в декольте.

- А вчера? Вчера признавался?

Гриша хмыкнул. Пока взгляд черных глаз, прожигая с цыганской страстью, нехотя поднимался от груди к лицу, крепкая мужская рука подтягивала меня ближе.

- Вчера? А. По мелочи. Исключительно бес попутал. Ты написала, что не придешь, я был расстроен… Слушай, давай уйдем отсюда? Куда-нибудь в тихое место, поболтаем нормально, не перекрикиваясь.

Он опять быстро оглянулся по сторонам.

- Гриша-Гриша, ты ко всем девушкам так прямолинейно подкатываешь? – меня искренне веселил и, что там скрывать, даже подкупал его цинично-честный подход. Зато никаких подводных камней, неожиданных выкрутасов, сложных расчетов. Этот мужчина был ясен, понятен и харизматично грубоват.

- Дашенька, разве это прямолинейно? К тебе я с виньетками и поклонами, стараюсь, разве не видишь. Любую другую бы спросил прямо: «Танцевать любишь? А оральный секс?». А ты… - он помолчал. Пряди темных волос упали на лоб, и Гриша пятерней убрал их назад, немного криво улыбаясь. – С тобой я не прочь попробовать и в дурацкие игры поиграть. Пойдем… поболтать?

Воу. Признаться, если бы не было Парижа, мне захотелось бы купиться на его харизматичное обаяние. Но, увы, слишком близок он к Диме, буду смотреть на одного, а вспоминать другого.

- Я, пожалуй, потанцую одна.

Что-то услышал Распутин в моем голосе, увидел в изменившемся выражении лица. Птичку не впечатлил распушенный хвост ухажера, птичка полетит дальше. Он вдруг оказался близко, очень близко. Горячее дыхание. Чужие руки жестко сжимают мои плечи. И горячий поцелуй обжигает рот, захватывая, углубляясь после моего растерянного аханья.

Я дергаюсь, пытаясь вырваться, но захват только усиливается. То ли от нехватки воздуха, то ли от страстного поцелуя кружится голова. Я теряюсь, не зная как реагировать, но все же слабо толкаюсь.

- Сладкая. Нежная как котенок, - он переводит дыхание и тянется снова, когда неведомая сила отрывает его от меня.

И от сильного толчка Гриша делает несколько шагов назад, пытаясь удержать равновесие.

- Ты что себе позволяешь? – невесть откуда появившийся Можайский наступает почему-то на меня, а не на своего друга. Белая рубашка-поло почти сияет в искаженным свете. Ему бы сейчас крылья и меч, мог бы за статую ангела-мстителя сойти.

Можайский выглядел угрожающе. Я впервые видела его таким: гневным, эмоциональным, теряющим контроль. Нижняя губа отчетливо кровоточила, или он уже успел где-то подраться, или слишком сильно прикусил ее.

- Ты – моя невеста! - вдруг сообщил он.

- Я - свободная женщина!

Секунда, и я взлетела в воздух. Господи! Меня утаскивали на плече, будто неандерталец ворует понравившуюся самку. Я вскрикнула, замотала головой, выгибаясь. Вокруг в полумраке дергались под продолжающуюся музыку люди, поднимали руки и махали нам вслед, принимая за обычную ссорящуюся парочку.

На оставшемся без нас пятачке у сцены Ломов удерживал бросившегося мне на помощь Распутина. Отлично я скрепила вечную мужскую дружбу. К бесам грохнула весь их Кодекс братана, правила не ссориться из-за женщин, легкое отношение к жизни и прочую заумь.

А сама-то! Дралась и ругалась как дворовая девчонка. Где якобы давно растворившиеся в прошлом навыки? Вот они. Ничего не забыто. Копни нас поглубже и все показывается на свет. Действительно – истерика. Стыдно-то как.

- Отпусти меня, - хлопнула я по спине несущего меня мужчину. Он буквально летел по лестнице вверх, демонстрируя отличную физическую подготовку. – Дима! Все, поставь меня.

Мои воззвания проигнорировали. Мелькнули какие-то пустые альковы с диванами, ноги в ботинках проходящих неизвестных мужчин.

- Девушка, вам помочь? - услышала я чей-то обеспокоенный голос, но пока раздумывала подставлять или нет великовозрастного психа, мы уже влетели в какое-то отделанное мрамором помещение. Меня посадили на столешницу, мужская голова впечаталась мне в грудь.

Руками предусмотрительный Дима держал меня за талию, чтобы не улизнула и… молчал.

Тонкую ткань рубашки натягивали напряженные, вздувшиеся мышцы.

- Ну и театр мы устроили, - вздохнула я.

- Извини.

- Что? – переспросила я, не поверив ушам.

Папа дома никогда не извинялся, как бы виноват не был. Он пытался загладить вину всеми возможными способами, но без слов. А мой первый молодой человек предпочитал упорно винить во всем только меня. В глубине души я начала подозревать, что мужчины вообще не умеют извиняться. Как атавизм, который отмер у них в древности. И общество эту особенность поддерживает изо всех сил. Если извинился, все сразу – «Ха! Он девчонка!».

И от кого-кого, но от вечно уверенного, самодовольного Можайского я точно извинений не ожидала.

- Ну, мы разные, - боязливо начала я, - не судьба нам договориться. Ты из одного мира, я – из другого. Как круглое и квадратное. Даже если захотим – не получится.

Зачем несу этот бред – не знаю, но тяжелое молчание и уткнувшийся в меня мужчина меня дезориентировали.

- Если захотим – получится, - Дима, наконец, поднял голову. Посмотрел сосредоточенно, ловя мой взгляд. Глаза у него лихорадочно блестели. В каждом – по маленькой искрящейся звездочке на изумрудном поле. – Я, когда в Америку приехал, каждый первый говорил – ничего у тебя не получится, мышление другое, привычки, даже идеи чужие, а вы, славяне, не умеете меняться.

- И ты смог, - сообщила я очевидное, почему-то переполняясь гордостью, словно это сделала лично я.

Можайский кивнул и потерся щекой о мою грудь, странно улыбаясь.

Если кто-то крупный и опасный сходит с ума, мешать рискованно. Это без учета остальных фактов. Например, приятности ощущений в целом.

- Я тогда решил, - сказал мужчина, жмурясь мартовским котом. - Есть важная для меня цель и мешающий ей личный эгоизм, лень, обычные привычки. И пошел навстречу цели. Даша… Давай пойдем навстречу? Нас двое, мы встретимся намного быстрее. Ты… важна для меня. Ты - настоящая. Помнишь Париж?

- Помню, - глухо ответила я.

- Мне кажется, был момент, когда мы: ты и я – были счастливы. Это же хорошая цель?

Волшебная была поездка, возразить нечего. Другие из таких вояжей привозят отличное настроение, фотографии… легкую гонорею, в крайнем случае. Дорожный набор путешественника. А я вот привезла разбитое сердце. И оно сейчас тонко стеклянно звенело и кололось.

- Дай мне шанс, - попросил Дима. И ногой прижал дернувшуюся и едва не открывшуюся дверь. За ней начали ругаться.

Я ошалело заморгала, только сейчас сообразив, что мы находимся в каком-то вип-туалете. Натуральный мрамор, зеркальная отделка. А я сижу на широкой столешнице для раковин.

- Дай мне шанс, один, - упрямо повторил Можайский, игнорируя удары в дверь.

- Если ты сам будешь вести себя как настоящий, - вдруг выпалила я. – А не придумывать легенды для журналистов.

- Я хотел тебя защитить.

- Не правда, - Я зашипела и попыталась спрыгнуть. – Ты хотел обезопасить себя, чтобы я лишнего никому не сказала, не стала твоей слабостью.

- И это тоже, согласен, - сдвинуть Можайского сейчас мог только трактор, а не хрупкая, не особо к тому же старающаяся девушка. – Но мы оба дров наломали. Ты говорила, что я без тебя решаю, а Гришку легко сама перед журналистами приплела.

Хм… За дверью в коридор перестали шуметь, но само место мне не нравилось и засиживаться не хотелось.

Я задумчиво погладила буйные темные пряди, грубоватые и при этом такие приятные на ощупь.

- Даша…

- Ты меня так бесишь, - честно призналась я, подтягивая его за волосы поближе. И сама легко целуя в разбитые губы. Хотелось этого нестерпимо, до боли в животе. Ух, какие шелковистые, теплые. – Как редкостный придурок себя вел…

Он согласно моргал и подставлял губы. Окаменев телом и боясь пошевелиться.

Через некоторое время, понятие не имею какое, в дверь опять застучали. Настойчиво. Кто-то намекал, что решительно настроен попасть внуть и, возможно, силой.

- Надо уходить, - с сожалением сказала я, поглаживая длинные хвостики густых бровей. Пример естественной мужской красоты, не нуждающейся в улучшении.

Дима потянулся, поймал своими губами мои, замер, словно пытаясь остановить, удержать нас в зыбком вневременном пространстве. И... нехотя отстранился.

- Да. Не то место, - согласился он, посмотрев по сторонам.

Хмыкнул и мягко снял меня со столешницы.

В коридоре мы вышли, так и не разняв руки, плотно сплетя пальцы. Едва успели увернуться от рванувшей внутрь пухленькой леди с сумочкой Шанель последней коллекции наперевес.

Внезапно, уже с занесенной через порог ногой, она повернула голову, как одержимые дьяволом в американских фильмах ужасов и, пьяно ткнув в сторону Можайского пальцем, заявила:

- Хорошие гены. Холостой?

- Почти помолвлен, - голос Димы звучал серьезно, но уголок рта смешливо подрагивал. – Потерян для интересов разведения, мэм.

- Надо изучать, - с трудом фокусируя взгляд заспорила дама. – Подожди, я скоро.

Возмутившись, я дернула своего спутника за руку и потащила прочь по коридору. Надо выбираться с этого странного этажа, вон на одном из диванов целовались двое парней, на соседнем, в метре от них мужчина до пояса раздел свою подругу. В публичном, между прочим, месте, не дома на кушеточке. Странное место, хорошо, что у меня раньше не было денег посещать такие заведения, здесь даже воздух кажется немного наркоманским, пропитанным психотропными веществами.

Мою руку тоже крепко сжимали, это успокаивало и придавало уверенности. А пару раз почудилось теплое дыхание Можайского совсем близко в волосы, сродни невесомым осторожным поцелуям.

Кажется, меня начали ценить, а не воспринимать как… приятную добавку к и так удачно складывающейся жизни. То, что радует, но особой погоды не делает.

Оу. А нас ждут… Облокотившись на перила, спинами к нам, стояли двое.

- Какого беса ты во все это полез, Гриш? – спросил парень, в котором легко опознавался Ломов.

- Беспроигрышная ситуация, ничего ты не понимаешь. Оба гордецы и по уши в делах, как бы они ещё поговорили? – Распутин прикладывал что-то к лицу, но что именно – отсюда не было видно.

Ломов, продолжавший смотреть в танцзал, потёр затылок.

- А если бы Димыч просто подбил тебе глаз и умотал? Ты хоть в курсе, что последнее время твориться? С ним невозможно ни разговаривать, ни работать. Часами в документы смотрит… не перелистывая. Если бы ты ему характер еще больше испортил, я бы вот этими самыми руками…

- Но-но, руки убери подальше. Я тебя после Парижа опасаюсь, - засмеялся Гришка. – А насчет риска… Если бы ушел – мы бы уже ничем не помогли. А для меня ситуация по-любому удачная. Девушки знаешь как безвинно пострадавших любят? Дружба бы никуда не делась - помирились бы, а останься со мной Даша… я, может, и остепенился бы. Есть в ней что-то такое...

Дальше не выдержал мой спутник.

- Есть-то есть, да не про вашу честь, - сообщил им Можайский.

- А, Дима пришёл! - тепло промурлыкал Распутин, поворачиваясь и при этом ловко делая шаг к лестнице. К левой стороне лица он прижимал кем-то сделанный компресс. – Вернулись, значит… вместе. А мне бежать пора, концерт с минуты на минуту начнётся.

В бликах светотеней трудно было понять рад он или не раз нашему примирению. Но мне сейчас было все равно. Я держала за руку человека, рядом с которым быстрее билось мое сердце. Мы были разные как небо и земля, нас ничто не связывало, кроме болезненно-натянутой струны, связавшей сердца, у нас был только один шанс и миллион рисков его упустить.

Почувствовав, как Можайский накрыл мою ладонь второй рукой, захватив ее с двух сторон, я улыбнулась. Посмотрим…