КАРТИНА ДЕВЯТАЯ Люди и дроиды

Ты, единый среди лиц —

Отзовись.

Город сотен голосов —

Покажись…


Дроиды и люди

Это волокучее, тянущееся настроение: липкая густая масса тёмного медлительного потока над точкой раскалённой боли внутри — требовало выхода. Убить кого-то пока не получалось. Да он и не развлекался этим. Убивал он всегда холодно. Иногда с отвращением. И только по необходимости.

Не было у него дара лёгкого убийства.

Разговор с сыном не очень-то помог.

И тут он вспомнил: дроиды. Конечно же. Он как раз оставил себе заметку на потом. Когда будет время. Когда его будет слишком много.

Всё равно не заснёт. А снова пускаться в высокоинтеллектуальные разговоры: хватит. Свою норму он исчерпал.

Он поднёс правую руку с комлинком на запястье к маске:

— Технический отдел. Где дроиды, захваченные вместе с повстанцами на Эндоре?

Секунда осмысления информации, а затем знакомый голос ответил:

— Милорд, всего два дроида: класса дроид-секретарь и класса астродроид.

— Верно.

Этот парень часто оставался дежурить в техническом отделении по ночам. Вейдер угадывал в нём ту же страсть, что и у себя в молодости и детстве. И между ними установилось нечто вроде молчаливой приязни.

— Они в отсеке ДО-09, в отключённом состоянии.

— Правильно. Общее техническое состояние?

— Никаких серьёзных повреждений. Полностью готовы к употреблению.

— Перешлите их в мою личную мастерскую, лейтенант. И не включайте.

— Есть, сэр.

Ну что ж. Теперь он займёт руки и голову в привычном для себя смысле.

В своей мастерской он некоторое время рассматривал двух дроидов, лежащих там неподвижными металлическими конструкциями там, куда их вынес конвейер.

«Мастерская» — неверно сказано. Это помещение было оборудовано так, что походило скорей на информационный или программный центр, нежели на примитивные мастерские его детства.

Но у него из детства осталось много терминов. «Мастерская» — термин привычный.

Он подошёл к дроидам. Встал рядом. Провёл перчаткой по корпусу каждого. Осторожно, словно стирая пыль. А потом по очереди включил их.

В пустых и тёмных до того фоторецепторах дроида-секретаря сгустились в глубине световые точки. Через мгновение оба они были залиты жёлтым светом. Светом нестерпимой яркости, который затем стал ещё ярче… и тут дроид закричал.

Вейдер от изумления не реагировал три секунды. Дроид кричал на одной ноте, постепенно переходящей в ультразвук. А в фоторец… в глазах…

— Молчать, — сказал Вейдер негромко. — С ума сдурел, что ли?

Интересно, подумал он про себя капельку отрешённо, и где это так его довели? Что с его микросхемами понаделали, если он так реагирует… А, стоп.

Дроид перестал кричать, но страх в глазах остался.

— Найди в себе программу, согласно которой мой зрительный образ посредством жёстко заданного алгоритма связан с опасностью, — сказал Вейдер.

В глазах дроида появилась осмысленность. Он покопался в себе секунды две и отрапортовал:

— Программа JHJL-555. Включена при предыдущей перезагрузке.

— Ну вот и молодец, — сказал Вейдер. — Программа задана предыдущим пользователем. Для этого пользователя я — враг номер один. Соответственно, для предотвращения утечки информации и сообразной реакции, во всю его разумную технику включена эта программа. Не поддавайся на человеческую логику, Трипио.

Дроид казался всерьёз озадаченным:

— Вы знаете моё имя, господин?

— Да я тебя так и называл.

— Вы?!

— Мой дорогой, память о твоём первом пользователе и конструкторе тебе просто стёрли.

— А, — сказал дроид и понятливо замигал фоторецепторами.

— Время последней профилактики?

О стирании памяти спрашивать бессмысленно. Всё равно ему оставили блок из ложной и неложной старой памяти. Памяти не опасной. А процесс стирания не запечатлелся. Ещё бы. Разумное существо съезжает от такого.

— Четыре стандартных года пять стандартных месяцев назад, начиная от этого дня.

— Фьить, — сказал Вейдер, делая поправку на временное отключённое состояние. — Прямо как только Лея украла чертежи.

— Перед тем, как принцесса Лея с дипломатической миссией полетела на Коускант, — с готовностью ответил дроид.

Вейдер смотрел на него со смесью жалости и отвращения. Жалости к нему, отвращения к людям. Вот вам ещё одна жертва этой войны. Жертва с точки зрения большинства совершено не разумная, полностью зависимая от разумных существ… и оттого ещё более жалкая и отвратительная.

— Трипио, — сказал он спокойно, — мне придётся проверить твой жёсткий диск.

— Неееееееее-иии…

— Трипио. Мне не выгодно стирание твоей личности. Напротив. Мне нужно восстановить твою память как можно в большем объёме. Это сложная операция, но возможная. Ты знаешь.

Дроид задрожал. Это было невозможно, но тем не менее это происходило. Начали ритмически подёргиваться то одна, то другая конечность. А затем этот дёрганый ритм охватил их все.

Вейдер присел перед несчастной жестянкой.

— Трипио, — сказал он тихо, — ты меня не помнишь, но я сделал тебя. У тебя в голове — дублирующий блочок памяти. А ещё в самой плате вплавлен крохотный чип, который пришлось вплавить из-за того, что первоначально найденная плата была с дефектом. Говорили, что работать не будет, но заработало.

Конечности перестали дёргаться.

— Верно, — фоторецепторы изучающе уставились на него.

— Это невозможно заметить. Это имеет вид обычной, очень старой платы.

Трипио мигнул.

— Я, пожалуй, поверю вам, господин.

Блок памяти, который он по привычке называл жёстким диском, пришлось извлечь. Дроид как будто умер. Из него вынули сердце. Или мозг. Его «я». И это «я» сейчас было подключено к высокоскростной реанимационной машине новейшей системы.

Как нельзя что-то полностью стереть из памяти живого существа, так невозможно полностью уничтожить память дроида. Разве что сам блок заменить. Но Бейл, судя по всему, не счёл, что это необходимо. Как любому профану, ему казалось, что полная очистка и форматирование уничтожают информацию необратимо.

Ага.

Если бы он не был главнокомандующим и форсьюзером, он бы смог сделать головокружительную карьеру программиста, кибернетика и инженера.

Почти вся его мастерская — это доведённые им самим до ума и им самим усовершенствованные машины. Император называл это храмом искусственного интеллекта. Именно храмом. Поэмой кибернетического ума. Песнью математического кода.

Машина работала спокойно, вдумчиво и аккуратно. У неё было имя. Сэльва. Он воспринимал её именно как существо женского пола. Она замечала ему на языке собственного кода, что такое понятие как пол, для неё не лишено смысла, поскольку информация об этом хранится в её памяти. Но конкретно для неё это не имеет значения.

— Почему же, — возразил он ей. — Имеет. Я — твой пользователь. Симбионт. Человеческая психология устроена по принципу эффективного полюсного взаимодействия. Половое различие есть константа нашего мира. Наше сознание функционирует в рамках этой системы. И как бы каждый индивид на личностном уровне не относился к представителям противоположного пола, для вида в целом эта константа неизменна. Очевидно, что она действует и в твоём случае. При всём моём личностном равнодушии к женскому обществу, матрица моего сознания всё-таки требует в качестве электронного партнёра систему имеющую условно признаки другого пола. Это облегчает интеллектуальный контакт. Поскольку любой интеллект не может быть свободен от видовой природы.

Машину эти рассуждения удовлетворили. И на имя своё она откликалась по почину собственных логических связей, а не по вложенной программе.

Сейчас она, со свойственной ей неторопливой скрупулёзностью, восстанавливала затёртую запись. Для машины такого класса запись была не уничтожена, а именно затёрта.

Вейдер тем временем занялся астродроидом.

Тот не пугался и не проявлял негативных реакций, но в целом реагировал угрюмо. После поверхностной проверки его памяти, как и предполагалось, было обнаружено, что и маленькому астродроиду не раз стирали память. Ничего необычного. Такие вот машинки принято обновлять каждые пять лет. Принято у тупоголовых идиотов, имя которым большинство в этой галактике. Вейдер внезапно почувствовал приступ ярости. Его вечно окружала масса существ, родившихся совершенно естественным путём и обладающих естественным интеллектом. Эти существа в надутом высокомерии своём были жестоки к себе подобным и уж явно не к себе подобным. Если этот интеллект создали мы — мы его хозяева. Если этот интеллект не похож на наш, то у его носителей нет сознания. Нет личности.

Идиоты.

Вейдер устало погладил по куполу маленького насупленного астродроида. Что-то, наверно, надломилось в нём из-за его детства. Его трясло от любого вида тотальной зависимости. Он не переносил любой вид рабства. А чем положение дроидов было — не положение рабов?

Его бы подняли на смех. Но… Он одарённый. Сейчас он мог это даже почувствовать. Любое сознание оставляет метальный отпечаток. Особенно если этих сознаний много. Техносфера имела такое поле. Оно было отлично от поля ноосферы в узком смысле этого слова. От сознания разумных природных существ. Оно отличалось прямо-таки кардинально. Но от этого не переставало быть сознанием.

— Ну что, Арту, — пробормотал он, — тоже всякие умники с тебя всё постирали? Ты не расстраивайся, — дроид удивлённо мигнул индикатором, — тебе память хоть с идеей стирали. А остальным твоим собратьям — просто в профилактических целях.

Дроид ещё раз удивлённо мигнул индикатором. А потом сам подставил купол под чёрную перчатку.

Вся эта реанимация заняла долгий промежуток времени. Процесс ещё надо было контролировать. Сэльва исправно выдавала на большой монитор результаты реанимации в виде формул и кода. Тёмному лорду достаточно было взгляда на ряд цифр, чтобы понять, в чём дело. Две мёртвые металлические тушки дроидов были тут же. Одна стояла, другая лежала. И почему-то не сын, не вечная война ситхов и джедаев в самой неприглядной её стороне добила его. Добили эти две тушки. Две беззащитные технические игрушки в руках человеческого интеллекта.

Который есть константа и производная от условно говоря души. Машина не может быть доброй, злой или подлой. Таким бывает создавший её человек. Создавший для собственных нужд и целей, не имеющих ничего общего с чистым разумом. И никогда не поблагодаривший то, что считает принадлежащей ему неразумной вещью.

Почему, если кто-то что-то построил или создал, он считает, что имеет на это право? Почему, если то, что он создал, отличается по способу мышления от него, он считает это неразумным? Или же способ мышления этого задан алгоритмом конструктора-творца.

Может быть, всё-таки существует творец Вселенной, великий разум, для которого все живые существа — не более чем конструкции, созданные им для удовлетворения собственных целей? Гигантская фабрика биологической штамповки для…

Вейдер чуть не обхватил руками шлем. Кажется, события последнего времени подействовали на него сильней, чем он думал.

Этот разговор случился почти сразу после их нового входа в гиперпространство.

— Ну, — сказал Тёмный лорд, тяжело опираясь тяжёлыми руками в перчатках о поверхность стола, — давайте подсчитывать последствия вашего безумия, повелитель.

Палпатин хмуро и ожесточённо кивнул, стоя к нему спиною. Туда, куда он смотрел, не было ничего. Ни голографической карты, ни экрана. Голая стена.

— Самое неприятное, что галактика узнала ваш статус.

Император не стал уточнять о размерах этой галактики. То, что знает группа хотя бы преданных императору лиц — знают все.

— С чем я вас и поздравляю, — продолжил Тёмный лорд.

— Это не важно, — Палпатин повернулся к нему. Неожиданным быстрым движением. — Твой сын знал об этом.

Два ситха смотрели друг на друга. Сейчас ситха.

— Труха, — сказал Вейдер. — Ох, труха…

Новое молчание.

— Из-за того, что вы перестали контролировать себя, — продолжил Тёмны лорд, — ваше ближайшее окружение поняло, что вы тоже ситх. Это вызвало колоссальные последствия. Настолько колоссальные, что я не берусь сейчас их все предсказать.

— Но ты же провидец.

Вейдер вздрогнул. Император издевался.

— Провидческие сны твои уже сослужили нам хорошую службу. Тебе, в частности, — император ткнул в него пальцем. — А твоему учителю!..

Тишина.

— Да, — сказал Тёмный лорд. — Надо разбираться. Я, кажется, перестал понимать хоть что-то. Особенно в контексте…

— Первым делом, давай перестанем прыгать с темы на тему.

— Хорошо, — кивнул Тёмный лорд и прошёлся по комнате. — Начнём с периода вашего безумия. Итак, в галактике стало известно, что вы — ситх. И Империя двадцать пять лет под ситхом ходит. Положение кардинальным образом меняется. Не император, которому служит единственный в галактике оставшийся лояльным к верховной власти одарённый, а два ситха.

— За что благодарить ты себя должен, Вейдер, — язвительный тон.

— Император…

— А знаешь, я тоже человек. Я четыре года молчал и свихнулся от этого. Давай лучше будем каждый день ругаться и говорить в лицо друг другу то, что думаем друг о друге! — император раздражённо фыркнул. — По-моему, так будет лучше для обоих. Нам нельзя держать всё в себе. Нам нужна разрядка.

Вейдер тяжело вздохнул. Это отреагировала на нервный импульс воздухонакачивающая машина.

— Надо пуд соли вместе съесть, чтобы так разряжаться без последствий друг для друга.

— Уже.

Вейдер медленно кивнул:

— Да, уже.

Короткий промежуток.

— Итак, галактика узнала, что ею правят два ситха, — сказал он размеренно. — У нас было почти двадцать пять лет, император. Как вы думаете, этого хватило?

— Вейдер, не перескакивай с темы.

Новый тяжёлый вздох.

— Говорите сами.

— Ладно. Я размышлял над этим, — император кивнул сам себе. — Я чувствовал давление и ток. Время и события завернулись так, что они стали изживать нас, как племя. Моё безумие было всего лишь элементом общего и магистрального потока. Потока событий, который уничтожает вредную мутацию в галактике.

— Простите?

— Мутацию, Вейдер. Одарённые всего лишь мутация. Но мутация, ставящая в привилегированное положение в общеэволюционной борьбе за существование.

— Природные законы?

— Вейдер. Что такое природа — не знает никто. Освободились расы от концепции творца — и им показалось, что они стали совершенно свободны. Поставили на место непонятного имени богов столь же непонятное понятие природы — и решили почему-то, что объяснили весь мир. Бред.

— Повелитель…

— Вейдер. Ты знаешь, что такое давление наибольшей вероятности?

Тёмный лорд кивнул.

— То же самое, что давление судьбы. Магистр Йода…

— Погоди. Я чувствовал и ощущал, что безумие является вздохом облегчения природы. Выходом. Наконец-то. Наконец-то именно то. Наконец-то она опять смогла хоть немного продвинуться в своём вечном стремлении к равновесию. Живая материя ведь нарушает природное равновесие космоса, Вейдер. Закон термодинамики, между прочим. Вся материя стремится к устойчивому равновесию, что для живого организма означает смерть. Жизнь — раковая опухоль на теле вселенной. А одарённые…

— Что?

— Анакин. Только ты можешь знать, что ты такое.

— Да, — ответил Тёмный лорд. — Да.

— Мой мальчик. Давай рассуждать дальше. Безумие — разбалансировка только для сознающего образования. А в сущности, оно ведёт к понижению сопротивляемости организма, соответственно, к наиболее вероятному его переходу в устойчивое состояние, что есть та же смерть. В общем, высокие материи. Для нашей камарильи всё было просто. Неприязнь к одарённым, похоже, заложена в сущности каждого второго. Карнор из-за этого ведь попытался устроить заговор. Убрать ситха. Только он сейчас начинает понимать, что в мире есть вещи похуже, чем империя двух ситхов. И что, в общем, именно этим во многом объясняется её стабильность. И что двадцать пять лет — неплохой срок, чтобы проверить, могут ли ситхи оказаться хорошими правителями для галактики неодарённых. За это время, ты прав, мы сумели вырастить новое поколение. Свободных от добра и зла. Но наши потери… — он замолчал. Ненадолго. — Я действительно всё время возвращаюсь к своему безумию. Я чувствую и ощущаю, что в его факте было больше смысла, чем мы можем предполагать. Вейдер, ты бы убил меня? Если бы не смог вылечить?

Тёмный лорд вздрогнул ещё на первом вопросе. Второй он поэтому перенёс спокойно.

— Вы знаете, что без вас я бы прожил несколько недель. Не умею я пока самообновлять умирающие клетки. В достаточном количестве. Так что если бы умерли вы…

— Вейдер, не лги.

Пальцы в перчатках впились в край стола.

— Ты знал, и ты знаешь, — мерно и спокойно произнёс император, — и ты просчитывал этот вариант. Наши дети выросли, Вейдер. Их много. Они достаточно сильны. И Силой группы наиболее к этому талантливых ты бы остался жив и жил ещё долго. И, как и предполагалось, в конечном счёте оказался бы вне зависимости от внешнего источника. Вейдер, в этом смысле я тебе больше не нужен.

— А мне не нужен мир, в котором нет вас.

— Так, — сказал император в тишине. — Понятно.

Что вам понятно?

— Вот на этом они и горят, — суховато пояснил император.

— Кто?

— Энфэшники или как там ещё их, — император пожал худыми старческими плечами, резко приподнявшими хламиду и опавшими обратно. — Или как ещё назвать эту прелестную то ли организацию, то ли подпольный лагерь… союзников природы.

— Вы думаете, они действительно существуют? — спросил Тёмный лорд, чтобы скрыть неловкость.

— Да, но… всё не так просто, — император взглянул на него. — Никогда нельзя сваливать на кого-то одного. Мир пронизан мириадами нитей и связей. И все они работают, и все они создают единую живую сеть. Не надо приписывать события жизни тёмным или светлым силам, проще говоря. Энфэшники энфэшниками, но что бы они могли, если бы им не помогали обычные существа из обычного мира. Всё те же мириады живых существ. Да и я ведь…

— Что?

— Мальчик мой, думаешь, когда я отпускал свой разум…

Судорожный жест рукой.

— …я не чувствовал, что подчиняюсь логике того, что, условно говоря, хочет от меня мир? Падать в яму неприятно, но шагать туда добровольно за миг до того, как всё равно бы столкнули…

— Вы… боялись?

— Нет. Чёрные бархатные розы цвели в тот миг в моей душе.

Тёмный лорд смотрел на императора. Язвительные карие глаза императора в упор изучали линзы Тёмного лорда.

— И?.. — сказал Вейдер, сдерживая себя.

— А ты всегда действовал вопреки миру, — обыденно бросил старый ситх. — Не любил ты мир и не любишь. И законы его не любишь. А вот за тех, кто… Думаю, если бы это помогло твоей матери, ты мог солнце взорвать. Не взирая на тех, кто бы от этого умер. Кстати, — прищур, — какие кошмары тебе снились по поводу меня, не поделишься?

Вейдер выдохнул смешок, как кашель.

— Вы на Звезде смерти, летаете по галактике и производите массовые разрушения.

— Вейдер, почему? Почему ты меня не убил? Меня этот вопрос не лично интересует. Подумай. Это важно. Это важно для нас обоих. Необходимо понять.

— Я не мог, — ответил Вейдер. — Это то же самое, как если бы мне для блага Ордена предложили задушить мою мать. Физиологически невозможно.

Он вскинул голову. Император тихо смеялся.

— Что?

— Прости, нервное. Хотя не только, — Палпатин улыбнулся, прекратив смех. — Физиология. Очень хорошо. Очень.

— Почему? — спросил Тёмный лорд с умиротворённым любопытством.

— А потому что через твою природу никто не перешагнёт, — Палпатин всё улыбался. — А в твоей природе заложен возмутительный с точки зрения самосохранения закон: ты не можешь убивать своих. Физически не можешь. Поэтому случилось так, что тебя чуть не убил Кеноби. Ты сам этого не знаешь и не знал, но ни на учителя, ни на жену ты бы руки не поднял. Ты и не поднял. Не смог. И это, казалось бы, стало катастрофой для тебя. Инвалидность, почти смерть. Но…

— А сына бы я убил.

— Вейдер. Ну, не ври сам себе, ладно?

— А если бы вы продолжали его убивать?!

— Вейдер!.. Мальчик мой, Анакин — на это и был расчёт. Ты хоть понимаешь? Ты понимаешь, что бы случилось с тобой, если б тебе пришлось выбирать между мной и сыном?

— Я бы наложил на себя руки, — сказал Тёмный лорд. — Потому что… я бы тоже сошёл с ума.

— В некотором смысле да, — ответил император. — Потому что из тебя уже внутренним огнём вымело тебя же.

— Я был уверен, что парень для меня уже ничего не значит.

— Твоя уверенность разбилась бы в тот миг, когда ты почувствовал, что он действительно умирает.

— Да.

— Тебе хватило бы точечного ощущения смерти.

— Спасибо, повелитель, за оценку моего умения контролировать себя. И собой распоряжаться.

— Вейдер, но ты меня вытащил.

— И я же вас…

— Нет. Я сам себя.

— Не понимаю.

— Старческая ревность — безумная вещь. Я ведь всё знал про то, как ты относишься к своей крови. И, тем не менее… Устал я терять своих детей, — новый вскид худыми плечами.

Тёмный лорд молчал.

— Интересно, — сказал император нейтрально, — сколько галактика ждала такого, как ты? И хватит ли у нас всех мужества тебя, такого долгожданного в смысле глобальных масштабов — отпустить жить своей жизнью и не требовать жертвовать ею ради цели всего превыше? Сможем ли мы понять, что так называемый долг одарённости и природы ничто перед возможностью быть здоровым, жить рядом с живою женой и растить своих детей?..

С грохотом рухнул стол, на который слишком надавила перчатка. Она соскользнула, а стол рухнул.

— Вот-вот, — сказал император. — Великий долг. Избранный. Равновесие в Силе. Служение Империи. Своему роду. Своей природе. Какая разница, как назвать? Все мы что-то требуем от тебя. Смотрим с надеждой. Пришёл сильный из великих. Он совершит такое… Надежда — худшая форма принуждения.

— Император…

— Ну?

— Я вас ненавижу.

Подошёл, рухнул на колени, обхватил руками, прижался маской и застыл.

Через пять минут эти двое сидели за одним столом и, как ни в чём ни бывало, обсуждали сложные дела их галактики.

— Восстановление памяти диска один закончено.

— Ну, спасибо.

Проверить, вставить обратно блок в Трипио и снова проверить было делом одной минуты. Потом он снова включил дрроида.

— Ааапссс…

— Внимание, — сказал Вейдер перед бешено вращающимися жёлтыми рецепторами. — Произошло восстановление системы. Пополнен объём памяти. Осуществи перезагрузку.

Дроид полыхнул жёлтым, затем фоторецепторы замигали. Секретарь перезагружался.

— Восстановление диска два будет закончено через три минуты.

— Ты просто умница, Сэлва.

— Моя система работает отлично, милорд.

Вейдер фыркнул. Тем временем фоторецепторы дроида-секретаря мигнули в последний раз и снова загорелись ровным светом.

— Повторяю, — сказал Вейдер, — произошло восстановление системы. Контрольные вопросы для проверки. Место создания?

— Планета Татуин Внешних территорий.

— Время создания.

— Минус тридцать восемь стандартных дет два стандартных месяца шесть стандартных дней от нулевой отметки сегодняшнего дня.

— Фирма-производитель.

— Нет фирмы. Я собран вручную жителем планеты Татуин Анакином Скайуокером.

— Количество профилактического стирания памяти.

— Пять раз.

— Соотношение Анакина Скайуокера и Дарта Вейдера.

Мигание глаз.

— Нет прямого соотношения. Но тот и другой по информационным данным были лицами, приближенными к человеку по имени Кос Палпатин, первоначально канцлер Республики, затем император империи. Оба одарённые по классу Силы. Анакин Скайуокер… Анакин Скайуокер…

Сейчас заклинит.

— Исчез из информационных упоминаний двадцать пять лет назад, как раз тогда, когда датировано первое упоминание о Дарте Вейдере, — терпеливо сказал Вейдер. — Обо мне. В результате серьёзной травмы моё состояние стало таковым, что иначе, нежели чем в специально оборудованном костюме я жить не мог. Эта травма была получена мною в результате поединка на Мустафаре…

Дальше пошла рутина. Продолжая мерно говорить и восполнять лакуны в логических цепочках дроида-секретаря, Вейдер одновременно с этим вытащил из реаниматора второй диск и вставил в астродроида. И снова повторил лекцию.

Лекция давалась на удивление легко. Он не повествовал о своих горестях и бедах. Он всего лишь заполнял логические лакуны. Для облегчения перехода к нормальному функционированию.

— О, небо, — неожиданно выдал Трипио. — Создатель Анакин…

— Трипио, прошу тебя: называй меня лорд Вейдер. Или милорд. А то окружающие будут реагировать не слишком адекватно.

— Милорд!! Но вы знаете, что у вас есть дети?!

— Знаю, — фыркнул он. — О второй недавно догадался.

— Двадцать пять лет!!! — заломил руки Трипио.

— Скажи спасибо, что не сто.

Астродроид что-то тихо пробибикал. Кажется, он ругался. Восстановленная память хорошенько встряхнула все его микросхемы. И теперь он их методично расставлял по местам.

— Госпожа Амидала умерла, — горестно сказал Трипио.

— Знаю.

— А ваши дети… Девочку взял себе господин Органа, а мальчика — господин Кеноби… О, ужас! Я же встретил их обоих на Татуине!!!

— Тоже знаю. Трипио, не волнуйся так. Всё это я знаю.

— Но я раньше не знал, — с неожиданной агрессией ответил дроид-секретарь.

Вейдер посмотрел на него с интересом и фыркнул. Дроид разминал конечности. Так, что казалось — готовится к бою. На самом деле, конечно же, он проверял их функционирование.

— Сочувствую, — сказал Тёмный лорд серьёзно. — Я понимаю, что трудно возвращаться в сознание после устранения нескольких полных амнезий. Когда тебе первый раз стёрли память?

— На «Тантиве», — неохотно отозвался дроид. — Это было ужасно. Я первый раз…

И тут как будто взорвался Арту. Астродроид пиликал, бибикал, свистел, пищал, выдавал целую серию яростных звуков.

Самое идиотское в этой ситуации было то, что Вейдеру не надо было смотреть на его табло. Код общения астродроидов этого класса он воспринимал на слух. Не сложней, чем любой язык разумных существ. Поэтому он выслушал его точно так же, как слушал Трипио. Воспринимая напрямую. И не прерывал. А зачем? Это звучало как песня. Арту крыл Бейла, Мотму и вообще всех, кто…

— И где ты этого набрался? — с нескрываемым удовольствием спросил Вейдер у малыша. — Ведь не у сенатора Амидалы. И не у короля Органы.

Арту яростно пояснил: у пилотов.

— Хорошие ребята пилоты, — оценил Вейдер. Вздохнул, сел, оглядел двух реанимированных им существ. Если бы с людьми так же…

— Но принцесса Лея… Мастер Люк…

— Да всё с ними в порядке, — успокоил его Вейдер. — Они здесь, на «Исполнителе». Им никто ничего не сделает плохого.

Арту разразился новой яростной трелью.

— Да, у принцессы теперь фамилия Органа, — подтвердил Вейдер то, что дроиды и сами знали. — Ребята, ещё раз проверьте своё состояние. Если всё в порядке, то я спать пойду.

Дроиды вдумчиво замолчали. Вейдер с усмешкой наблюдал за ними. Ну вот, подумал он. Человека я оживить не могу. Но, как я говорил ещё в ранней глупой юности одной глупейшей девчонке на Татуине — мои руки могут исправить всё что угодно…

— Мастер Анакин, — Вейдер вздрогнул от обращения Трипио. — Милорд, — поправился дроид. — В моей памяти хранится информация, которая может вас заинтересовать. Я соотнес её с информацией, которая поступила в меня из официальных источников периода после последней очистки памяти…

Вейдер его не торопил. Он знал, что сам заложил в него эту чисто людскую велеречивость.

— Взрыв Альдераана, — сказал Трипио.

Вейдер вздохнул.

— Я присутствовал при взрыве, — сообщил он.

— Да, милорд, информация об этом также содержится на моём диске. Альдераан, резиденция королей, король Органа, приёмный отец принцессы Леи… — он запнулся.

— Трипио, — мирно сказал Вейдер, — не беспокойся ты так. Просто говори то, что хотел сообщить.

— Запись от …года …дня, — неожиданно механическим голосом сказал Трипио. — Система воспроизведения.

Голос Мотмы:

— На Альдераане скоро станет очень опасно.

Мужской голос, который Вейдер идентифицировал с некоторой заминкой как голос Бейла Органы:

— Я знаю. Не беспокойся.

— Это серьёзно, Бейл.

— Я знаю, Мон. Это прекрасный шанс объявить себя покойником. Как эта сволочь в своё время. Я успею… Трипио!.. — перерыв. — Техническая служба, мне нужно немедленно произвести очередную профилактику дроида-секретаря…

— Конец записи, — сказал Трипио.

Молчание. Долгое.

— Ах ты, — сказал Вейдер, — первый технический грех моего детства…

— Вы вложили в меня тотальное любопытство ваших девяти лет, мастер Анакин, — ответил дроид-секретарь.

— Ты просто умница, мой хороший.

Рина

Её учителя не объяснили ей, зачем. Нет, объяснили. Мы выходим из гиперпространства. Нам надо передать сообщение в Центр Империи. Держи пола связь.

Вчувствуйся, — добавил её личный мастер.

Можно ли держать такого рода связь вне гиперпространства? Неизвестно. Что такое вообще этого рода связь? Неизвестно тоже. Переклички одарённых возможны в любого рода пространствах. Главное, чтобы в одном.

Возможно ли через разные? Попытки были. Но результаты, наверно, известны только мастерам.

Они оба устранились. Прошёл большой кус времени, в который она ощущала слабые токи связи. Но два мастера отгородились от неё и ото всех зеркальной гладкой поверхностью, не пробиваемой ни при каких обстоятельствах.

Даже если бы кто-то захотел.

А потом они сфокусировались вновь и передали связь ей. Не было особого труда держать связь, когда та была уже налажена. К тому же её сильная сторона — умение слиться с любым потоком.

Чисто женское умение, между прочим. Мужчина ищет своей Силы, женщина — чужой.

По крайней мере, легко её воспринимает.

Тоже не аксиома и не закон. Император часто говорил, что женщина порой замкнута только на себе и никогда не услышит другого. И так называемые попытки спасти любимого человека — всего лишь попытки подстричь его под свой уровень. Изменить под свой мир.

Психология.

Им читалось очень много психологии. Профессиональной.

Но в этом случае всё было просто. По определённым параметрам своей одарённости она великолепно держала любую связь. Очень хорошо принимала. Особенно своих.

А сейчас — ей вообще отдали конец готовой нити. Погрузили в готовый поток. Открыли канал. Только слушай.

Она слушала.

Она слышала и то, что её мастера вернулись в гиперпространство. Но связь себе не вернули.

Личный мастер. Это так шутили. Она не отвечала на шутки. Она принимала словосочетание всерьёз. И не собиралась этим ни с кем делиться.

Не всё и не все знали друг о друге. Со стороны они казались сплоченной единой группой. Эдаким добровольным интернатом. Большой радостной компанией, в которой нет ни у кого друг от друга секретов. Одарённые.

И что? Исток её дара лёгкого убийства был только при ней. И при двух её мастерах.

Всё случилось очень просто. Из-за лайнера, который выбрали для неё для перелёта на Корускант. При сообщении в Центр Империи оттуда оплатили перелёт для неё и для её сопровождающего по высшему разряду. Это был один из лучших трансгалактических кораблей. Это и оказалось причиной.

На третий день перелёта их вытащил из гиперпространства тральщик команды, пиратствующей в этом секторе. Таких в первые годы Империи было немало. Их корабль почти не мог сопротивляться. К нему быстро прицепили притягивающий луч. Сам он был атакован множеством мелких кораблей. Взяли на абордаж, одним словом.

Эти существа грабили богатые корабли. Но при Империи, которая реагировала на такие вещи достаточно быстро, лучше было не оставлять свидетелей. Поэтому в корабль входила бригада зачистки и аккуратно уничтожала пассажиров и команду. Потом брали всё ценное, тела уничтожали, корабль забирали с собой и переделывали под другой. В рабство продавать пассажиров было накладно. При Империи рабство оказалось вне закона. Интересный был закон: на всём пространстве галактики. Император одним махом объявил все миры, которые ещё не входили в империю, подлежащими этому закону. Под этим предлогом многим секторам бывал объявлен ультиматум, а затем они завоёвывались. И Тёмного лорда во главе имперского флота встречали как освободителя.

Удивительно много людей оказывалось в рабстве в не-людских секторах. Ксенофобия обычно после таких рейдов во флоте безмерно возрастала. А с освобождённых Империей планет почти всё мужское молодое население уходило в имперскую армию.

Она сглотнула и усмехнулась. Принцесса спит сто лет, сто лет, а храбреца всё нет и нет — и если рыцарь не найдётся, принцесса так и не проснётся…

Пусть рыцарь.

Тогда, на корабле, пассажиров пыталась защитить команда. Недолго. Их быстро убили. А дядя Эван заперся с ней в каюте, и когда выплавили дверь, встретил огонь огнём.

Слишком много смертей пришлось на один концентрированный промежуток. Она знала, что это смерть. Она чувствовала её. Они и под кровать забилась дома, потому что ощутила этот запах.

А сейчас запахом был полон весь мир.

Дядя Эван не пережил и трёх секунд. Она стояла за перегородкой, за которую тот её засунул. Те, кто вошли в каюту, не успели сделать и трёх шагов.

Слишком много смертей за один концентрированный промежуток. Расцвёл цветок. Крик. Волна. Абсолютно чёрная. Она развернула лепестки за считанные доли секунды.

Те, кто вошёл в каюту, не прожили и мгновения. Те, кто был подальше, умерли почти тотчас. Нападавшие, недобитые пассажиры. Те, кто был на пиратских кораблях, возможно, успели что-то понять.

Но через три секунды это было уже не важно. Она припоминает, что осознавала всё. Волна для неё была так же материальна, как и тело дяди Эвана, которое вот уже три секунды было только телом. Она хотела убивать. Не из самозащиты. Не из страха. Не из ненависти. Но вкус смерти разбудил в ней её собственный вкус. Ответом на ответ. Смертью на смерть. Даром на дар. Они пришли, чтобы убить. Она вернула им то, что они принесли с собою.

Потом она долго сидела на полу и качала голову дяди Эвана на руках. Есть ей захотелось очень не скоро. В каюте не было еды. Она выбралась в коридор и, переступая через тела, отправилась туда, где обычно кормили. В столовую. Она шла туда долго. И на привычном месте там не оказалось еды. Но потом она нашла её в помещении, смежном со столовой. Там тоже были мёртвые тела. Они были везде. Она нашла еду, взяла запас побольше и вернулась к дяде Эвану.

Так прошло три дня. Множество мёртвых кораблей висело в чёрном пространстве. В них лежало множество мёртвых тел. Она ничего не убирала. Даже тех, которые убили дядю Эвана. Даже если бы и могла. Они были для неё не более чем предметы. Раз в день она выходила на добычу. Система жизнеобеспечения в корабле функционировала прекрасно. Кислород, свет, еда. Она могла жить так долго.

На третий день из гиперпространства выпрыгнул флот. Имперские «виктории» ровным строем. Она не видела их. Но почувствовала жизнь, которая появилась рядом. Потом сознания её кто-то коснулся. Беззвучными словами прозвучал голос. Он сразу успокоил её. Это был свой.

Затем к их лайнеру подлетело несколько челноков. И на борт ступил лорд Вейдер во главе нескольких подразделений. Он появился в её каюте вместе со штурмовиками. Много людей в белых доспехах, которые носил раньше дядя Эван. Это успокоило её совершено. Она спокойно дала себя увести. Только кивнула на дядю.

— Да, конечно, — ответил лорд Вейдер, — мы заберём его.

Он увёз её на «викторию», в то время как штурмовики и дроиды очищали корабли от тел. Всё было просто. Всплеск её цветка почувствовали и лорд Вейдер, и император. И не постеснялись направить флот.

В своей каюте он расспросил её обо всём. Не подлаживался под примитивную речь, как очень любят взрослые. Просто задавал вопросы. Иногда своим беззвучным голосом. Голос этот ей нравился. Она отвечала. После её рассказа он на минуту задумался. А потом рассказал ей про свою мать. Про то, как она умерла у него на руках после недель пыток на дыбе. И как он вышел из шатра и вырезал всех до одного.

— Я не мог применять Силу, как ты, — сказал он ей. — В таких количествах. В Ордене почувствовали бы и у меня были проблемы. Пришлось действовать мечом. Но если б я мог, я б превратил Татуин в могилу, — он снова подумал. — Без ненависти. Не было ненависти. Напротив, полная амнезия чувств.

И передал ей на беззвучном языке это понятие.

А потом добавил:

— Я очень любил маму.

И тогда в ней что-то разжалось, и она снова захотела чувствовать и воспринимать.

Так произошёл контакт. Он спас её от хронических осложнений после шока. Непереносимость тех вещей чуть не замкнули её на самой себе. И что из этого вышло, никто не знает. Возможно, она убивала бы любую жизнь, которая появлялась в радиусе её действия. И так продолжалось до тех пор, пока системы жизнеобеспечения корабля не вышли из строя, а она бы не умерла. Может, её бы сумели увезти. Но всплески смерти тогда продолжались. И на какой-то планете, кто-то, случайно небрежно задев ребёнка, получил гибель всего региона.

Дар лёгкого убийства был до сих пор с ней. Она теоретически восприняла установку о том, что без серьёзной причины не стоит отнимать жизнь у другого. Мёртвый уже мёртвый, его не воскресить. Не стоит делать необратимых вещей, хорошенько не подумав.

Лорд Вейдер объяснил именно так. Он сказал, что сейчас некоторые существа ему бы очень пригодились. Их информация, их знания, или ещё что-нибудь. Но их нет. Так что не стоит делать то, что обратить невозможно. Если это, конечно, не необходимо.

Она поняла. Не надо убивать тех, кто может пригодиться. Другого стимула не было. Она убивала легко. И через минуту уже не думала об этом.

Естественно, чисто теоретически она понимала, что это те самые последствия, которые не удалось устранить. Ну и что? Они ей не мешали. Она в состоянии контролировать себя. Ей безразлично: убивать или не убивать. Никакой тяги к убийству. Ей просто всегда невыразимо глупыми казались рассуждения о ценности любой жизни.

А личный мастер… так, шутка. Лорд Вейдер не забыл её. Тем более, он и император понимали, что ребёнку на первом этапе будет нужно общение и обучение именно от Вейдера. Но лорд и сам был не прочь. Он был занят, как и император. В отличие от император, ещё постоянно в разъездах. Но в промежутках между военными компаниями он уделял ей много времени. Остальным тоже. Определённое время. Ей больше. В силу устранения последствий шока.

Потом привыклось.

Так получилась ученица лично лорда Вейдера. Но она всегда неплохо его чувствовала и понимала. И эти четыре года — тоже. Императора тоже.

Мара тогда истерику устроила. Особенно, когда император съехал с катушек. Это было хуже всего. Тем более что плохо стало в итоге самому лорду. Но он не мог не гоняться за сыном. Просто не мог. Она даже не пыталась объяснить это Маре. Она передать это не могла. Парень, который в ночь, полной смерти, прорезает мечом полог шатра и выходит из него убивать. Это твоя кровь, с которой ничего нельзя сделать. И от которой невозможно отказаться, даже если она ненавидит тебя.

Её мастер никогда и ничего не делал просто так. Как и император. Тот даже с ума умудрился сойти в нужных ему целях. Рина не верила, что сейчас они оба просто устали. И потому попросили её подержать связь. Это было попросту невозможно. Если они отдали связь ей, значит, это необходимо. То, что они при этом ничего не объяснили, было даже привычно. В их племени каждый думал своей головой.

А её учитель сказал: вчувствуйся. Это был хороший совет. Этим она сейчас и занималась.

Библиотека

День начинался, как обычно. Как обычно, начиналось утро. Машины сотрудников прилетали на залитый утренним солнцем широкий прямоугольник стоянки. Сотрудники оставляли там свои средства передвижения, входили в просторное здание, на ночь поручённое только дроидам и Высшей электронной охранной системе АР, разработанной специально для культурных хранилищ и конгломератов. Где-то в пять утра взялись за свою работу дроиды-уборщики. А до того всё помещение тщательно вентилировалось особым воздушным составом. Тот уничтожал любые опасные бактерии, споры, даже просто повышенную влажность, опасную для помещённых в хранилищах информационных записей любых видов. Система тщательно вычисляла уровень потенциальной опасности для хранилища. Она никогда не спала. И по ночам она одна была хозяйкой всего многоярусного, огромного здания Эди, прячущегося своими нижними этажами глубоко в недрах планеты.

Сотрудники входили, открывали свои рабочие кабинеты и залы личными картами. Где-то, где это допускалось, система открывала окна, впуская внешний воздух. Особенно в читальных залах. Он циркулировал по их огромным пространствам, наполняя территорию столов и дек шумом листвы и запахом утра.

Пользователи библиотеки, которая входила частью в общий комплекс хранилища и музея, придут сюда только через час. Первый час сотрудники называли закрытым. Он предназначался для обустройства и внутренней работы.

Здесь работала также большая бригада электронщиков. Это необходимо: хранилище было оборудовано системой, по сложности сравнимой с той, что обеспечивала жизнедеятельность на космическом корабле. Именно они с утра снимали показатели с системы, проверяли правильное функционирование всех её составляющих. Их техники во время рабочего дня могли быть срочно вызваны как к примитивно глючащей стандартной читательской деке, так и в восстановительную лабораторию, где возникали подозрения насчёт верной работы сложных электронных процессов.

Заведовал этим отделом некто Шарп. Профессионал теперь уже не только в электронике, но и в библиотечном деле. Этот неторопливый средних лет человек трепетно любил книги. И втайне гордился тем, что бесценная ископаемая редкость может, будет сохранена благодаря его вмешательству. И что он сможет одним из первых увидеть эту редкость.

Всё это лирика. Это Шарп понял, как только включил персональную профессиональную деку, входящую в общую библиотечную сеть. При входе в эту сеть на деке отображалась главная страничка хранилища Эду. Главная их сайта.

Теперь там отобразилось нечто невообразимое.

Что-то вроде заготовки тех кричащих реклам, того спама, который, к великой гордости Шарпа, уже несколько лет не имел никаких каналов доступа в библиотеку.

Но это была не реклама. Большими буквами на нейтральном фоне была набрано три фразы.

«Сенсационное информация: у главнокомандующего имперских вооружённых сил лорда Вейдера обнаружились дети. Это молодые лидеры Альянса: приёмная дочь Бейла Органы Лея Органа и виновник взрыва первой Звезды Люк Скайуокер. Следите за новостями».

Звонками взорвалась вся библиотека. Эта чушь висела на всех машинах и деках. Шарп срочно связался с техническим обеспечением планеты. Ему ответил хороший его знакомый и коллега. Коллега его ругался, как сто хаттов.

— На всей планете! Буквально за полчаса до того, как ты позвонил! Не зависимо от часовых поясов!

— А сектор?

-<…>. С главным пунктом общей системы я сам пытаюсь связаться! Перегрузка! У нас в секторе все сети полетели! <…>

Шарп переключил связь на ждущий режим и медленно наклонился к деке. Раздался сигнал внутренней связи.

— Господин Шарп, — холодный и профессиональный голос директора хранилища госпожи Сати подействовал на него освежающе. — Насколько я понимаю, это безобразие творится по всей планете. Поэтому я вас не обвиняю. Но через час придут читатели. Что будем делать? Я к вам сейчас приду.

Она пришла, всё такая же жёсткая и прямая, как обычно. Только взгляд, что необычно, на изнанке горел сухим напряжением и огнём. Шарп давно понял, что госпожу директора из себя может вывести только угроза её библиотеке.

— Это вирус? — поинтересовалась она с порога.

— Хвала космосу, нет, — помотал он головой. Пока она шла, он успел всё проверить. — Просто какой-то очень умный дока сделал так, чтобы это объявление при любом входе в голонет выскакивало на экран первым. Посмотрите, — он показал на свою деку. — Я нашёл нашу начальную страничку, а сейчас с базового компьютера загружу её во всю систему. Мне кажется, делу поможет простая перезагрузка с одновременным вычищением ненужного спама. Система не инфицирована. Я уж боялся, что кроме этого, мы вообще никуда не сможем войти. Сможем. И после ряда действий эта агитка вообще перестанет появляться. Кажется, нашёлся какой-то суперхакер из Альянса, — вздохнул он. — Всё этим террористам неймётся. Насколько я понял, они это запустили по всей галактической сети. Бред какой-то.

— Это точно, — сухо сказала госпожа Сати. — И я надеюсь, что с этим бредом вы справитесь до прихода читателей. А также что он никак не скажется на общебиблиотечной сети. Проверьте всю систему. Я подожду результатов в своём зале.

Она стояла у окна, крепко обхватив локти руками. Пальцы судорожно впивались в мягкую ткань. За её спиной была пустота одного из хранилищных залов. Во всём прочем здании кипела сверхинтенсивная, несвойственная этому часу работа. Со всей возможной скоростью люди, дроиды и система устраняли последствия «политической провокации». Так уже успели объявить по головидению.

Все работали, устраняя неполадки. Она стояла и смотрела в окно. Отвратительная зелёная зелень. Совершенно непереносимый утренний, горячий и одновременно прохладный свет. Розовое и золотое, с синего, преломляясь в зелени листвы…

Она прищурила глаза и наклонила голову. Вектор действия она им всем задала. Кажется, их хранилище будет первым, которое полностью освободится от последствий террористической информационной диверсии. Которая, надо сказать, совершенно не выгодна Альянсу.

Да и откуда у них возможность влезть в сеть такого масштаба? А если и есть, то возвращаемся к вопросу: для чего?

Зачем Альянсу обнародование информации о том, что в их рядах сражались дети Вейдера? Если они это скрывали предыдущие двадцать с лишком лет. Или изменилась ситуация? В чём? В чём она изменилась?

Она вцепилась пальцами в локти так, что стало больно. Но не двинулась с места. Мотма? Бейл? Джедаи? Они остались ещё в живых, эти джедаи?

Никакой информации. Никакой внятной информации. Но она-то. Она двадцать лет работает в заведении, которое учит обращаться с информацией на высшем уровне. Между прочим, профессиональное образование хранителя учит таким способам поиска, какие контрразведке не снились. Почему бы контрразведке не формировать свои ряды из работников информационных хранилищ?..

Глупо как. Она вновь подняла голову и посмотрела в окно. Глупо. И ничего уже не исправишь. Хотя нет. Можно. Используя свои профессиональные навыки последних лет. Первых лет, впрочем, тоже.

Сложный конгломерат различных свойств. И слишком большой масштаб действий. Не надо и почти двадцать лет провести в политике, чтобы понять: мошку пушкой Звезды Смерти убивают. Зачем такой залп? Кому он нужен? Ну, узнает галактика об отпрысках лорда Вейдера. Ну, будет некий скачок-заворот в общественном сознании. Ну и что? Что в том, что сын Вейдера взорвал Звезду? Тут же предоставят информацию о том, что ни Вейдер, ни его сын не знали о своей кровно-родственной связи. Что информацию скрыли те же повстанцы. От этого и произошла трагедия.

С работниками отдела имперской пропаганды она лично не знакома, но, судя по тому, как они работали до сих пор, люди не зря зарабатывают свои деньги.

Дети Вейдера. Надо же.

Она холодно, отстранённо проговаривала про себя эту фразу, цепляясь за смешную иллюзию того, что сможет ещё от этого отстраниться. Она расчленяла фразу на слова, она представляла их в системе знаков. Букв. У лорда Вейдера есть дети. У главнокомандующего имперских вооружённых сил…

Она развернулась. Почти упала на компьютер. Он был уже свободен от заставки. Поисковик. Система мира. Нет. Не то. Нужен другой поисковик. На слова. На упоминания. На коды. То, что знают немногие. И в чём даже не подумают скрыться. Потому что… от кого скрываться? Знают только свои. А те, кто сможет стать чужим… они умерли. Они умерли. Они все умерли…

Рука вцепилась в клавиатуру. Разрядка после абсолютного покоя лет, кажется, плохо переносилась организмом. Он не желал успокаиваться и думать трезво. Нет. Неверно. Ум её был по-прежнему холоден, совершенно спокоен, чуть презрителен по отношению к её неестественно ведущему себя телу. По отношению к её цепляющейся за клочки забвения и уже криком кричащей душе. Надо делать. Надо что-то делать. В таком виде… в таком состоянии… Это невозможно.

Эмоцию не надо убивать. Любую эмоцию можно переплавить себе во благо. Если тебе больно, пусть твоя боль станет ненавистью. Ненавистью разумной, ненавистью холодной. Чистый холодный клинок, направленный в сердце врага. Эта ненависть не затуманит ум. Она обострит все чувства, она поможет интеллекту функционировать в несколько раз быстрее. Она станет твоим союзником: холодная, острая стрела, которая упорядочит и подчинит одной цели твои желания, которая структурирует твои мысли…

Когда Шарп вошёл в главное хранилище, за монитором основного библиотечного компьютера сидела женщина с холодным бледным лицом, прямая. Её пальцы, почти не приподнимаясь, периодически пролетали по клавиатуре, набирая строчки, и останавливались, пока взгляд читал.

— Госпожа Сати, — он подошёл, — наши неполадки…

Он осёкся.

— Да? — холодно спросила женщина. — Вы хотите сказать, что они устранены?

— Д-да, госпожа.

Что случилось с этой женщиной? И где были его глаза?

Директор хранилища Эду была невероятно красива.

Не смотря на все свои пятьдесят лет.

Где-то там, далеко

На одной из планет внешних территорий в южном её полушарии была весна. Весна сюда приходила мягкой и одновременно щедрой. Она окружала планету плотным зелёным кольцом лесов по малой южной окружности. Она вспыхивала зелёным пламенем в городах. Она пенной волной бушевала на любом мало-мальски открытом клочке земли. И в периметре их базы она точно так же пьянила их запахом свежей земли и сока, бурно поднимающегося по стволам и стеблям.

Спать иногда было просто невозможно. Дурели все. Почти у половины его людей начались скороспелые и бурные романы. Сок бродил в стволах и выливался в жилы.

Нельзя сказать, чтобы он осуждал своих людей. Ему самому было за шестьдесят. И что? Он дурел точно так же. Неизжитые желания. Не убитые воспоминания. А ещё кровь. Собственная кровь казалась такой молодою.

Шестьдесят пять лет — не возраст для этой галактики. Не возраст для человека, привыкшего к услугам высокой цивилизации. Да и расслабляться себе он не давал. Задел был положен ещё военным училищем. Потом… Много чего было потом. Но сейчас он человек матёрый, закалённый в боях и интригах. Глава железной организации. Организации с железной дисциплиной. Распространившей по всей галактике свои вживлённые в общую ткань мира нити.

Это должно его радовать? Отнюдь. Даже жалкий мафиози работает не для себя. В конечном счёте, даже у отброса цивилизации, который, не задумываясь, идёт путём шантажа, убийства и обмана, оказывается в конце его пути семья, для которой он жаждет работать. Возможно, передать своё дело. Были бы люди бессмертны — может, работали только для себя. Но они хотят своего продолжения в потомках.

Дети. Да нет. Дело не только в них. Влюблённость в женщину не подразумевает бессмертия. Хотя, кто знает. Всё это бурление в крови всего лишь физиологический процесс. Возможно, самая неистовая любовь содержит в себе генетическую память о последующем размножении. И в прекрасном лице своей возлюбленной ты видишь лица своих будущих детей.

Прекрасной возлюбленной. Бейл Органа отошёл от окна и в мрачной досаде пожал плечами. Это-то ему не досталось. Ему вообще мало что досталось. Вся жизнь — сплошная борьба. Вопрос в том, насколько она осмыслена.

Он не был идеалистом. Он прекрасно знал, что война таких масштабов длится не одно поколение. И передаётся от отцов к детям. Только вот где его потомки. Всё там же. Этот проклятый урод забрал их у него, как до того отнял возлюбленную. Потенциальную возлюбленную. Потенциальную жену. Потенциальную мать его детей.

Проклятый урод, которого даже убить до конца не получилось.

Энфэ

Мессир нашёл его буквально после лабораторного занятия. Нашёл, а не вызвал. Стоял около окна прямо при выходе из аудитории. Группа студентов хлынула как раз перед ним и растеклась по коридору, Кто перекусить, кто поболтать с приятелями из других групп. А кто просто пройтись по саду прежде, чем начнётся другой занятие.

Ректору каждый привычно и отработано поклонился. Наклон головы, переходящий в лёгкий наклон туловища. И побежали по своим делам. Ректор отвечал им рассеянным кивком. Отмечая присутствие и отпуская. А вот кивок, предназначенный ему, был резким и приглашающим.

Он похоронил своё желание перекусить, поболтать с приятелями или поблуждать по саду, пока не начнётся очередное занятие. Тем более что понял: занятие не начнётся. Потому что преподаватель будет отсутствовать.

— Пойдём в кабинет, — сказал мессир и ректор. Он тоже внёс свою долю во множество кивков за этот день, подтвердив жестом своё согласие. И пошёл вслед за мессиром.

— Что ты в саду на студентов орал? — поинтересовался он для проформы, пока они шли по коридорам.

— Надо поддерживать своё амплуа цербера и ревнителя строгого порядка, — сухо усмехнулся тот. — Тем более что свинство. Газон недавно привели в нормальный вид. Нет, обязательно надо на нём потоптаться.

— Заметь, перед твоими окнами.

— Да, — новая усмешка. — Бравада — неплохой иногда стимул для… Хотя обычно бушуют четверокурсники. Или третьекурсники. Младшие ещё не освоились, а выпуску не до безобразий. Они делом заняты.

— Да, — ответил он безразлично. — Они заняты очень серьёзным делом.

— Да? — повернулся к нему ректор и бывший школьный товарищ.

— Я как-то входил в комиссию, принимающую дипломные работы.

— А.

Ректор не усмехнулся. Он медленно покачал головой, не прекращая энергичного движения вдаль по коридору.

— Рэк, они не так уж и плохи.

Да.

Вот теперь ректор остановился. Внимательно посмотрел на бывшего школьного друга.

— В любой войне, — ответил он медленно, — бывает победитель и тот, кого победили. Ничего не поделаешь.

— В информационной тоже?

Оставшийся путь до его кабинета они прошли молча.

Зашли внутрь. За ними плотно закрылись двери.

— Произошла утечка, — сказал ректор.

— И каков уровень радиации на этот раз?

Он не шутил. И ректор это так не воспринял. Свёл руки за спиной, прошёлся по кабинету.

— Тебе с самого начала объяснять?

— Прости, Шат, но это ты сейчас «бдишь у пульта». Я преподаю. За эти несколько дней я наконец просто преподаю. Не представляешь, как это разгружает голову.

— Представляю.

Его тон не был агрессивным. Он констатировал факт.

— Были контакты нескольких степеней, — он кивнул на машину. — Посмотри сам. Записи импульсов и их механико-математическое, математическое и физико-химическое выражение сам-знаешь-где искать.

— А ты язвишь, — теперь констатировал факт он. Подошёл к машине, сел. Открыл секретным один на двоих паролем уровень. Просмотрел таблицы, формулы, диаграммы. Затем прослушал и просмотрел записи.

Забавно он выглядел в почти пилотском кресле с огромными наушниками на ушах. Можно было взять миниатюрные, но ему надоело. Надоело вставлять в ушные раковины что-то похожее на сгусток энергии. Иногда хотелось спокойного, солидного, во всех смыслах материального ретро.

Ректор ему не мешал. Он только позвонил куда надо, предупредив о замене.

Он снял наушники через час.

— Ну и? — спросил Шат.

— Фф…

— Что?

— Я не умею формулировать с налёту.

— Мне нужна твоя оценка как профессионала. И профессиональный вывод. Потом мы сравним.

— А когда-то я мечтал служить чистой науке, — философски ответил он, разминая спину.

— Все мы о чём-то мечтали.

— Это верно. Что ж. Моя оценка? Дестабилизация, конечно. На всех уровнях дестабилизация. Но она не выходит за рамки планируемой. Она всего лишь заранее рассчитанные и просчитанные круги на воде от брошенного камня. От кардинально разрывающего цепь причинно-следственных связей поступка Вейдера. Настоящим разрывом в цепи заданных действий был именно он. Настоящей катастрофой в эксперименте.

Теперь мы имеем ситуацию, отправной точкой которой является разорвавший всю предыдущую систему поступок нашего лорда. Всё прочее только следствия. Причём заранее рассчитанные. Я сам сел и высчитал все возможные варианты. Могу со всей ответственностью сказать, что пока ситуация не вышла за рамки допустимых.

— Да? — угрюмо спросил ректор. Он покосился на него. Угрюмость того была напускная. Скорей вечная привычка к перестраховке.

— Да. А что тебе кажется недопустимыми отклонениями? Так называемый контакт с миром Великой Силы в гиперпространстве? Ха. Ну, вышли они на наши психомагнитные импульсы…

— Психомагнитные?

— А это студенты так шутят. Им в лом говорить: психические колебания энергетического поля, представляющего собой совокупность мельчайших так называемых силовых частиц, в миллиарды раз более мелких чем нейтрино, сходных в данном физическом мире с феноменом магнитного поля…

— Что за чушь ты несёшь?

— Ответ одного студента на экзамене. Шат, что ты паришься? Они вышли на совокупность наших силовых пучков, обладающих аналогом сознания. Ну и путь с ними работают. Может, совсем голова поедет. Свойства тонкого энергетического слоя мира заставляют и не таких с ума сходить. Сколько у нас было теорий, которые прямо противоречили друг другу, и которые все подтверждались экспериментальными изысканиями! А у них вообще мистическое отношение к этому миру, которое было вложено в…

— В результате эксперимента! — вдруг взорвался ректор. На этот раз всерьёз. — Да, да, да! Это всё было вложено в модель ещё в самом начале! Все основные блоки предпочтений, мышления и прочего! Но неужели не видишь: материал стал вести себя вопреки своим изначальным свойствам! Пошёл процесс, который нами не был задан! И он нами не контролируем!

— Что ты орёшь? Боишься, что на другой проект средств не дадут? — он вдруг встал. Ему всё резко надоело. — А ты их и так неплохо зарабатываешь, — сказал он. — Берёшь кальку этого мира, событийную её часть, проецируешь в сознания наиболее восприимчивых особей других систем. Получается стабильная энергетическая зависимость. Особи разных миров, воспринимающие твой посыл, воплощают этот посыл в своём условно говоря творчестве. Результат этого творчества, вследствие заложенного в него сильнейшего энергетического потенциала, создаёт устойчивое поле, охватывающее менталитет целого мира. И ментальная энергия, работающая на это поле, совершенно бесплатная, заметь — поступает обратно к тебе! Ну, говори, в скольких ещё мирах и системах существует продукт творчества под условным названием «Звёздные войны»? А?

— А что ты сам-то кричишь?

— Да потому что меня с души уже воротит от этого всего! — он сделал то, о чём мечтал годы: с размаху опустил кулак на стол. — Сейчас даже объясню, почему, — спокойно продолжил он. — Ты растерял всю истинную беспристрастность настоящего учёного. Тебе хочется, чтобы результат эксперимента был таким, каким ты его задумал. Ты не эксперимент ставишь, ты начинаешь мир конструировать! Ты впал в соблазн творца! Ты производишь мир по собственным параметрам и законам! Ты даже тем несчастным, скорбным разумом, но восприимчивым душой — ты им вроде бы фактологически всё то передаёшь. Только ты им ещё и интерпретацию собственную внушаешь!

— Не собственную! Они сами интерпретируют её соответственно уровню своего мира, природы, сознания, культуры!

— А слабо отпустить эксперимент на волю, а? Учёный Шатрриан Кэнт? Или ты не учёный уже, а координатор? Мессир, тьфу! Эмиссар! Надоело! Руководитель, блин, проекта! Я хочу, наконец, увидеть, как система будет развиваться сама по себе. А не координируемая нами. Что мне даст наше координаторство? Чувство, что мы можем управлять биологической системой под названием общегалактическая цивилизация? Да, можем! Но в результате этого мы узнаем только о себе! А я — учёный! Я желаю не себя познавать! Я хочу увидеть, как работает такой объект. Сам. Без нашего драгоценного вмешательства.

— Но Вейдер неестественный компонент этой системы.

— Ты это говоришь потому, что данный компонент не был предусмотрен твоими предварительными расчётами? Или, — он прищурился, — что данный компонент, впрочем, как минимум ещё один, приближается к тому состоянию, когда нам придётся признать его разумным? А значит, не подверженным эксперименту? А, Шат? Бунт роботов, да? Искусственно созданный разум вышел из-под контроля?

— Что ты несёшь?

Ему стало безумно весело.

— Не надо было мидихлориан в мир напускать, — издевательски пояснил он. — Они размножились и обрели разум.

— Не обрели.

— Спорим?

Загрузка...