Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

Продолжение визита

На слове «умрёте» в каюту к императору, Лее и Люку вошёл Вейдер.

— Тебя как раз сынуля звал, — не поворачиваясь, сказал ему Палпатин. Было полное ощущение, что он знал, кто войдёт. И ощущение это было верным.

— Что ж, — ответил Тёмный лорд, тоже не проявляя никаких признаков удивления. — И я как раз припёрся.

Дверь с размаху задвинулась за ним. Тёмный лорд встал спиной к двери, как в рамке, и, обхватив под плащом живой рукой кисть протезированной руки, воззрился на двух своих отпрысков.

— Да, — сказал он. — Печальное зрелище.

— Я им угрожал, — сказал император обыденным тоном. — Он это хочет сказать. Твой сын. Так мне, во всяком случае, кажется. А твоя дочь сама не знает, кого больше бояться и ненавидеть: меня или тебя.

Вейдер хмыкнул. Принцесса от него отвернулась.

— Я бы хотел остаться с отцом наедине, — упрямо произнёс Люк.

Вейдер и Палпатин даже не посмотрели друг на друга.

— Мы летим в Центр Империи, — сообщил Вейдер.

— Мы? — спросил Люк. Лея не сказала ничего, но дёрнулась тоже.

— Мы, — ответил Вейдер. — Все здесь присутствующие. Но по отдельности.

Посмотрел в остекленевшие от ненависти глаза Леи.

— Повелитель, — сказал он, — вы отдаёте её Маре Джейд или берётесь за неё сами? Мне такая и даром не нужна.

— Чем больше сопротивление, тем интересней работа… — задумчиво протянул Палпатин. — Но, глядя с иного ракурса… Так или иначе — это не твоя головная боль.

— Значит, я полечу с тобой? — воспрянул Люк, подавшись вперёд и обращаясь к Вейдеру.

— Тебя это так радует? — спросил Тёмный лорд безо всяких эмоций.

Люк, который только что светился, как лампочка, погас.

— Ты…

— Чем меньше ты будешь обманывать себя относительно моих к тебе чувств, тем лучше, — отрезал Тёмный лорд. — Я вожусь с тобой только потому, что мой контакт с тобой сильней…

Замолчал. Палпатин по очереди смотрел на его детей.

— Лети один, — сказал император. — О твоих детях я позабочусь.

Люк обомлел, когда понял, что его отец усмехается под маской. Но задумчивый и оценивающий взгляд императора ему не понравился ещё больше.

Дом-2

— …они появились в поле нашего зрения пять лет назад, — Борск говорил, удобно умостившись в кресле. Чуть ли не клубочек свил. — Если говорить точней, они позволили нам их увидеть. Помнишь моего связного, который решил, что засыпался?

— Помню, — ответила Мотма. — Не очень приятные воспоминания. Но ничего нового ты мне не сказал, пушистик.

— А мне кажется, сказал, — невозмутимо возразил Фей’лиа и поправил усы. — Этот вечно один связной от них, который всегда точно знает, где мы находимся и что делаем. Как они вмешались в нашу комбинацию с Таркиным, помнишь?

Мотма кивнула. Тоже не очень приятные воспоминания.

На гранд-моффа Внешних территорий, командующего центрального региона они точили зуб уже давно. Он был идеальной кандидатурой для контакта. Оптимальное соотношение честолюбия, воли, и некоторой ограниченности во взгляде на мир. Первые десять лет Империи Таркин усиленно шёл наверх. А затем упёрся в непреодолимую преграду. Два ситха. Никакая сила на свете не могла устранить их с самых высших, чаемых Таркиным, руководящих постов. Глава Империи. Глава Империи Таркин?

Мон Мотма, едва узнав об этом человеке побольше, принялась терпеливо ждать. Она знала, что такие, как он, успокаиваются только в одном случае: когда достигают вершины.

В этом он был похож на неё.

А в Империи ситхов вершины могли достичь только ситхи. Более того: второе место по правую руку императора тоже было занято. Навечно. Доверенных лиц у Палпатина не было. Старый ситх не верил никому. Зато у него был ученик. Второе «я». Правая рука. Исполнитель воли.

Это место для Таркина было закрыто. Хотя бы потому, что он никогда не стал исполнителем воли императора. Ничьей воли. Таркин всегда проводил в жизнь только одну волю. Свою.

Он это знал. Палпатин это знал. Мотма это знала. Всем было ясно, что Таркин не подойдёт на такой пост по всем своим основным параметрам. Впрочем, Мотме скоро стало ясно и то, что гранд-мофф и не собирается быть в этом государстве вторым человеком. Он собирается стать первым.

Проект Звезды смерти долго лежал даже не под стеклом — в запасниках императора. Палпатину было понятно, что станция такого масштаба им не по финансам и не ко времени. Лучше построить несколько сот «викторий», которые прямо из доков сойдут в бой, чем несколько лет возиться с этой дурындой. От неё во время постройки будет мало толку. Она сожрёт все финансы. Она будет бесполезна. А Империя открыта врагу.

А ещё, и Мотма это знала: Палпатин был сугубым рационалистом. И никогда не страдал гигантоманией. Первичную разработку геанозианцев он убрал с глаз подальше. Их супероружие не привело его в восторг.

Империя строила корабли, снаряжала флотилии. «Виктории» сменились ИЗР, а сами ИЗР непрерывно совершенствовались. Параллельно с этим строились новые корабли среднего и малого класса. Эффективность их была проверена в боях. Империя неуклонно, пусть иногда медленно, расширяла свои владения и спустя двадцать лет после своего образования переросла территорию Старой Республики.

И территорию эту успешно контролировали имперские флотилии под командованием опытных адмиралов.

Станция была не нужна.

Мотма сначала ушам своим не поверила, и попросила агентурную сеть проверить ещё раз: гранд-мофф Таркин убедил императора, что строительство такой станции для Империи будет полезно?

Оказалось: да, убедил. Предложил на основе давней геанозианской новую, модифицированную разработку.

Они терялись в догадках: откуда он её взял? Неужели гранд-мофф Внешних территорий на досуге занимается инженерными изысками?…

…Мотма помнит, как к ней приехал Борск, вымотанный до предела, с узкими в нитку полосками зрачков от какого-то наркотика, в потрёпанной одежде, со свалянной шерстью — и неимоверно довольный.

— Инсталляция Мау, — сказал он, рухнув в кресло. — Техническая станция Таркина.

— И что? — изумилась Мотма.

— Это не ответ на вопрос, почему император принял проект. Но ответ на вопрос, почему он вообще уделил внимание проекту. Его там усовершенствовали. Об этой станции знает сам Таркин, Вейдер и император. И те, кто там работает. Всё.

— Как же ты узнал, пушистик? — с предельной озабоченностью спросила его Мотма и вопросительно посмотрела на дроида с кофе.

— Любовь моя, — засмеялся Борск, — я не спал четверо суток, и сейчас нахожусь в таком состоянии, что чашка кофе меня убьёт, — он потянулся всеми лапами и засмеялся снова. Собственно, смехом назывался горловой, довольный, перекатывающийся рык. — Я потерял двух своих шпионов, а одного из осведомителей Таркина пришлось отправить туда же, — Борск прижмурил глаза. — Мы взломали его сеть. Он засекретил её, как мог, но я перекупил лучшего хакера в галактике. Около часа мы имели возможность просматривать почти что личную переписку императора, — он фыркнул. — Потом пришлось сматываться и петлять по таким трассам, что наш корабль два раза чуть не разносило в молекулярную пыль. Спать я не мог. Но мы сидели с хакером и ломали коды скаченных переговоров. Всё, что машина сумела извлечь за час — в твоём распоряжении, любовь моя. А я пойду спааааррррртттть, — зевок перешёл в утробное рычание. — И разбудить ты меня не сможешь стандартные сутки.

Взломы кодов дали много информации. Но не ответили на главный вопрос: почему? Почему внезапно Палпатин столь резко изменил себе.

Доносились обрывки слухов. Лорд Вейдер возразил против постройки этой станции. Лорд Вейдер впал в немилость. Мон Мотма боялась верить и хотела верить. Может, вот оно: то, что ожидалось? Император всё-таки перестал контролировать себя?

Борск на такое предположение реагировал резко и агрессивно.

— Старый ситх что-то задумал — а вы тут в ладоши хлопаете! Если не можете почуять интригу на такой поверхности — что вы вообще в политике двадцать лет делали?

Оказался прав Борск. Естественно. Как всегда.

Именно когда ботан присоединился к их движению, оно стало способно на сверхсложные и внешне сверхсмелые комбинации. Которые на самом деле он рассчитывал до микрочастицы.

На памяти Мотмы это был единственный ум, который, как она считала, мог потягаться с умом Палпатина.

— А потом появились они, — сказал Борск. — Те, которые знали почти всё о внутренних устремлениях тех или иных существ. И в то же время они всегда слишком уверенно предсказывали такие события, которые из устремлений этих существ были ну никак не выводимы…

— Ты по-прежнему считаешь, что Звезда была построена для того, чтобы на ней явно сконцентрировалась вся антипалпатиновская оппозиция? — спросила Мотма.

— Да, — ответил Борск. — А Вейдер там был нужен для того, чтобы в нужный момент вывести Звезду из строя. Сомневаюсь, чтобы взорвать. Вывести из строя лазерную пушку, и дело с концом, — он замолчал, ещё крепче свернувшись на кресле.

— А вместо этого он позволил Таркину сделать выстрел, который уничтожил Альдераан и сыграл на руку нам так, как я даже и не мечтала, — произнесла Мотма. — Это был просто новогодний подарок, который импы нам преподнесли.

— А те знали об этом.

Они переглянулись.

— Любовь моя, — тщательно выбирая слова, сказал Борск, — я об этом думаю на протяжении всего того времени, как мы с ними сотрудничаем. Чем дальше, тем больше у меня возникает мысль, что люди, с которыми мы столкнулись — манипуляторы. Причём на таком уровне, что мне становится неуютно.

— Тебе?

— Мне, — ответил Борск. — У них пока всё получалось. Не получилось только последнего. Вейдер отказался убивать Палпатина.

— Ты говоришь так, как будто ему кто-то предлагал, а он отказался.

— Любовь моя, ты когда-нибудь замечала во мне небрежность в формулировках?

Мон Мотма невольно вздрогнула.

— Да-да, — сказал Борск. Зрачки его расширились и сузились снова. — А как было бы хорошо, ты только представь! Вейдер мочит Палпатина. Как говорили нам те, сам погибает, потому что без подпитки от императора жить не может. Виктория, победа! И мы с тобой, на волне победы, радуемся, как два идиота и тут же перестаём думать… — мордочка Борска изобразила перекошенность перед агрессивным чихом. — Существа глупы. Слабы и глупы. Только поражение заставляет думать. Мон, мне не нравится то, что происходит. Мне это не нравится настолько, что я предпочитаю сейчас затвориться суток на двое и разложить по полочкам всё, о чём я думал до сих пор.

Мон Мотма наклонилась вперёд и внимательно на него посмотрела.

— Ты не мог бы продолжить свою мысль относительно нашей победы? — спросила она.

— С удовольствием, — Борск встряхнулся и вздыбил шерсть. — Победа. Руководители Империи умерли. Нанесён мощный удар ситховской Империи. А с не-ситховской мы бы справились. И…

— И — что?

Борск посмотрел на неё таким непонятным взглядом, что Мотма вздрогнула вторично.

— В чём дело, пушистик?

— Я не форсьюзер, — сказал Борск. — И сейчас впервые в жизни я сожалею об этом.

— Я не понимаю.

— Любовь моя, — так серьёзно, как почти никогда ещё до того не говорил, ответил Борск. — У меня есть ощущения. Не мысли. И мои ощущения по этому поводу столь парадоксальны и столь отвратительны, что, как уже и говорилось, я предпочитаю сначала подумать.

— Может, ты всё-таки поделишься со мною? — раздражённо спросила Мотма.

— Нет. Хочешь знать, почему?

— Да, — язвительно ответила Мотма. Язвительность происходила из собственной уязвлённости.

Борск оскалил клыки в одной из самых своих приветливых улыбок.

— Потому что я задумал предательство, любовь моя. Самое настоящее предательство. И ты мне в нём поможешь.

Люк и Вейдер

Решение было изменено только внешне внезапно. На тот уровень, на котором могли слышать друг друга Вейдер и Палпатин, другим ход был заказан.

— Если тебе всё ещё не терпится поговорить со мной — я к твоим услугам, — сказал Вейдер Люку. — Не знаю, когда ещё представится возможность.

Он знал, что император его одобряет.

Люк неверяще вскинул голову и тут же взглянул на Палпатина.

— Наедине, — сказал Люк.

Но император не возражал именно против этого.

— А меня ты одну тут оставишь?! — крикнула Лея.

Никто не повернулся к ней.

— Я пока тоже уйду, — сказал император. Усмешка пробежала по его губам и погасла. — Мне на сегодня хватит.

Кивнул Вейдеру. Тот открыл перед ним дверь. Император вышел, к нему тут же придвинулись гвардейцы. Вейдер посмотрел на сына.

— Что, — поинтересовался он с иронией, — выйдем, поговорим?

Помещение нашлось совсем рядом. Через дверь.

— Лея… — начал Люк.

— Ничего с твоей сестрой не случится, — оборвал его Вейдер. — Разве что от злости лопнет. Её перевели в нормальную каюту, чтобы она привела себя в порядок и успокоилась. Это милость, — он мрачно взглянул на сына. — Чрезвычайная милость. За то, что она сделала, ей полагается не отдельная каюта, а Кессель.

Он не совсем понимал сущность порыва, толкнувшего его на то, чтобы снова поговорить со своим отпрыском. Он не планировал этого больше. Ему хватило вчерашних манипуляций. Вот так хватило.

Оказалось — нет. И что он хочет выяснить? Или что доказать?

— Это не милость! — ответил Люк. — Император хочет использовать её способности…

— Император имеет на это право, — произнёс он, не думая.

— Но…

— Это воля императора, — отрезал Тёмный лорд. — И только она.

И зачем он начал этот разговор?

— Ты подчиняешься ему? — спросил Люк, глядя ему прямо в линзы.

— Нет, я обычно всё делаю назло. Как Империя при таком главнокомандующем до сих пор существует, не представляю.

Вот именно, мрачно подумал он тут же. И как Империя за эти четыре года сумела устоять? Ведь именно что назло и наоборот всё делал…

— Ты подчиняешься ему потому, что благодарен?

Тёмный лорд вынырнул из мыслей и покосился на сына.

— Нет, — ответил он. — Потому что он мой учитель, повелитель и император.

Ситх возьми, так оно и есть!

— Ты…

— …говоришь не то, что думаешь, отец, — резко закончил Вейдер. — Давай не будем повторять пройденное. Я говорю именно то, что думаю. Запомни это. Думаю, частично и для окружающих. Все остальные мои мысли касаются только меня и императора.

— Почему ты отдаёшь нас ему?

Этого вопроса он не ожидал. Он его сначала не понял. А потом удивился.

— Потому что мне нет до вас дела, — последовал ответ. — От тебя я устал. А с твоей сестричкой ничего общего не хочу иметь в принципе. Она меня раздражает.

— У Леи сложный характер… — начал Люк.

Старший братик… Он был забавен в этой роли. Серьёзный, с наморщенным носом.

— У Леи сволочной характер, — в который раз оборвал его Тёмный лорд. — Как и у её матери.

— Почему? — возмутился Люк. И требовательно посмотрел на Тёмного лорда. — Она сказала, что помнит её прекрасной и печальной.

— Люк, — практически без особых эмоций сказал Тёмный лорд, — твоя мать помогла навести на меня Кеноби. Сознательно. Когда знала, что беременна от меня. Она помогла меня убить.

— Но ты же…

— Не умер? Это была не её заслуга.

Люк услышал некие нотки в голосе отца — и бросился в атаку. Он забыл, что любые интонации в голосе Вейдера зависели исключительно от его модулятора.

— Ты не можешь простить её до сих пор?

— Мне жаль, что я не до конца убил её там, на Мустафаре.

— Что?…

В голосе Вейдера на этот раз прозвучала столь явная ненависть, что принять её за сожаление о содеянном и печали о лучших временах не представлялось возможным. И в этот момент его мысли были полностью гармоничны с его словами.

— Но она была беременна…

— Вот именно.

— Ты убил бы своих детей?

Вейдер зафиксировал на нём взгляд и не отпускал до тех пор, пока Люк сам не опустил голову. Тёмный лорд терпеть не мог таких разговоров.

— Сразу хочу предупредить: то, что я сейчас скажу, ни в коем случае не следует принимать за оправдание. Я не знал, что эта стерва беременна моими детьми. А теперь вы — не мои дети.

— Но…

— Извини, — холодно спросил Тёмный лорд, — ты хочешь сказать, что вы оба росли со мною, воспитаны мною, испытываете ко мне нечто большее, нежели бесконечное изумление перед тем фактом, что вас породила машина для убийств? Не приписывай мне отцовских чувств! Я их себе выдумал. Вы мне такие же дети, как Кеноби — учитель.

— Папа, но я не виноват…

— Быть может, — угрюмо ответил Вейдер. — Но ты вырос там, где вырос, воспитан теми, кем воспитан, и прожил двадцать три года своей жизни отдельно от меня.

— Я понял…

— Что?

— Что я упустил время.

— Да?

— Да, — заторопился Люк. — Там, на Беспине. Если бы я тогда отозвался…

— А-а-а…

Этот протяжный, неуловимо издевательский возглас заставил Люка замолчать.

— Что такое? — спросил он по прошествие некоторого времени неловко, когда понял, что Вейдер не собирается как-то комментировать или продолжать.

— Ничего, — ответил Вейдер. — Жизнь такова, мой мальчик. Упустишь минуту — упустишь жизнь… — он замолчал и глубоко, невесело задумался.

— Теперь ты меня не любишь?

Тут же почувствовал, что более идиотский вопрос было задать сложно.

Маска повернулась к нему.

— Теперь я к тебе равнодушен, — ответил Тёмный лорд. — Я переболел своими детьми, как когда-то переболел женой. Привязанность к тем, кто только кажется своим, надо переживать. Сама женитьба на вашей матери была ошибкой. Она чуть не убила меня. А потом её порождения чуть не убили нас обоих.

Это было больно. Это было слишком больно. Лорд Вейдер бил, и даже не старался смягчить удар. Люк задохнулся. Вздохнул. И почувствовал, что у него нет слов. Он отвернулся и попытался сглотнуть слёзы.

— Плачь, — сказал за его спиной Вейдер спокойно. — Я своё отплакал.

— Можно, я полечу с тобой?

— Зачем? Мешаться под ногами и отвлекать рассуждениями о добре и свете?

— Нет, — он повернулся обратно и взглянул Вейдеру в самые линзы. Не видно за ними глаз… — Я хочу получше узнать тебя. Я просто хочу быть рядом и наблюдать. Можно?

— Я подумаю, — медленно кивнул Тёмный лорд. — И это ещё не ответ, учти, — добавил он, видя радостный порыв сына.

— Я в чём-то виноват? — спросил Люк.

— Да, — ответил Вейдер. Ответил резко. Он хотел ещё промолчать — но слишком накопилось. За все безрезультатные годы. Когда единственное, что он получал взамен — спину убегающего сына. Стыдные, безрезультатные, тупые. Имеющие итогом безумье его учителя.

— Виноват, — сказал он. — В том, что ты — болван, который верит всему, что ему говорят. И верит настолько, что использовать тебя в своих целях — вещь столь элементарная, что только ленивый не пойдёт на это. Замечательный блок. Транслятор. Без тех помех лжи, которые присущи самим источникам информации. Ты так исступлённо доверяешь тому, что тебе говорят, что это становится явью. Если ты поверишь чему-то — заставишь поверить всех вокруг. Находка для дезинформатора. Легко внушить любую дезу, а на выходе она, окрашенная твоей идиотской верой, окажется такой правдой, что не подчиниться ей будет нельзя.

— Но при чём!..

— При том, — Вейдер тяжело смотрел на него. — Невинный убийца — слышал такое определение? Вот это ты. Тебя накрутили. И переложили исполнение на твои плечи. А потом бы тебя даже обвинить было нельзя…

Он замолчал так внезапно, что Люк воспринял тишину, как провал. Тёмный лорд перестал замечать его.

«…Если б император тогда так внезапно не сошёл с ума, я бы убил и его и себя, — отстранённо скользнула мысль, и скользким холодом проникла в душу. — Он бы не принял моего сына, а я, как всегда, упёрся рогами и зубами, и никто бы из нас не уступил друг другу, и тогда… И тогда бы всё сработало. Я бы его убил. И сам умер».

И кто ж у нас умный такой в галактике оказался? Такой, что прекрасно и точно знал, что происходит в голове у меня и в голове у императора? А ещё — у мальчишки восемнадцати — двадцати трёх лет? И кто прекрасно знал об истинных наших с императором взаимоотношениях? Не тех, которые мы демонстрировали миру. Тех, в которых ни капли декларируемой подчинённости ученика учителю, а только мой традиционный по любому поводу взбрык?…

Другое время, другая галактика…

— Пап, ты что?!..

— Что ты орешь? — сумрачно ответил своему отпрыску лорд Вейдер. Он успел взять себя в руки. И как-то по-новому, оценивающе, пристально взглянул на Люка. — Я думать иногда пытаюсь. Если мне, конечно, под слуховым аппаратом никто не орёт.

— Слуховым аппаратом?

— Шутка, — сказал Вейдер и почти сумел от души позабавиться, глядя на отвалившуюся челюсть командира Скайуокера. — Да, иногда я шутить умею. Мы с императором как раз сегодня об этом вспоминали. Что ж, — он одарил своего отпрыска ещё одним оценивающим взглядом. — Может быть, я и возьму тебя с собой. Но только после того, как переговорю с учителем относительно этой идеи.

Вейдер и Палпатин

Палпатин выслушал его молча. Осознав эту стандартную фразу, Вейдер успел ей удивиться. А как ещё можно выслушивать человека? Напевая при этом популярные шлягеры?

Когда Вейдер только вошёл, он застал странную картинку в апартаментах своего учителя: Палпатин ходил по своим апартаментам, взметаясь балахоном и с чашкой кофе в руке. Что-то искал. Вещи перед отлётом паковал, что ли?…

Теперь он стоял посреди комнаты и молча слушал. Всё так же продолжая держать чашку с кофе.

Вейдер, как мог, изложил ему невнятицу своих мыслей и определённость своих ощущений. С ним всегда было так. Он остро чувствовал. Но очень долго не мог подобрать слова.

Когда он закончил свой краткий обзор, Палпатин продолжал молчать. И смотреть на него. Долго. Под взглядом своего учителя Вейдер почувствовал себя молодым и сопливым джедаем, впервые представшим перед очами настоящего ситха.

Таким Вейдер не видел своего учителя очень давно. Двадцать… пять? семь лет?

— О-о-о, — только и сказал Палпатин. Когда изволил что-то сказать. Это «о-о-о» было вполне достойно его собственного недавнего с Люком «а-а-а». Только теперь на месте Люка оказался он, Тёмный лорд, главнокомандующий вооружённых сил Империи и Повелитель ситхов. Ощущения были не из приятных.

— Молодец, — произнёс император. — Дошло. Медаль за сообразительность я тебе обеспечу.

— Повелитель?…

В ответ он получил недобрый прищур вернувших себе прежний цвет глаз.

— Умные мысли иногда тебе приходят в голову, мой верный ученик, — усмехнулся Палпатин. — Главное — вовремя. Это меня умиляет.

— Простите?

— И не собираюсь, — ответил император сухо. — Ты мне мозги выворачивал несколько лет. И для чего? Чтобы сейчас придти и сказать мне это?

— Я… не понимаю, — с полной искренностью ответил Тёмный лорд.

— А-а… Даже ещё не понимаешь…

Император подошёл к маленькому столику и оставил чашку с кофе на нём.

— Унеси, — сказал он дроиду. — Остыл уже…

Дроид, пиликая, обхватил чашку гибким манипулятором и укатил прочь.

— Сила не обделила тебя умом, — сказал император, стоя к своему ученику спиной. — Жаль, что он у тебя не работает в унисон с моим.

— Учитель?

Палпатин повернулся.

— Учитель, — кивнул он. — А учитель должен направлять своего ученика. Но тебя разве направишь? Дурью ты маялся все эти четыре года, Вейдер, — сказал он спокойно и неагрессивно. — Да и до этих четырёх лет у тебя были свои заскоки. В те-то, давние, я даже не вмешивался. Они были безобидны. Да и тебе необходимы для самореализации. А вот последнее время…

Палпатин ощутил его эмоцию.

— Я тебя не ругаю, — ответил он на неё. — Я хочу, наконец, с тобой объясниться. Это очень трудно, Вейдер. Делиться своими мыслями, подозрениями и логическими выводами только с собой. И знать, что любой другой в нашей галактике, даже твой собственный ученик сочтёт твои мысли признаком старческого маразма.

— Учитель…

— Перестань ты, — махнул рукой Палпатин. — Учитель, учитель… Повелитель, император… Я и так устал, мне ещё с тобой ругаться не хватало. Я как раз радуюсь, — Вейдер на его лице радости не заметил, — что смогу поговорить с тобой по-настоящему, как раньше.

— О чём?

— Здрасьте, — усмехнулся Палпатин. — О том, о чём ты сам только что говорил со мною. Твой сын. Преобразователь лжи в правду. Умные люди в нашей галактике. А ещё… — он замолчал.

Вейдер почему-то боялся нарушить тишину в апартаментах.

— «У нас появился новый враг, Люк Скайуокер», — сказал Палпатин устало. — Ещё помнишь?

У Тёмного лорда внезапно пересохло в горле.

— Да, — ответил он.

Он ещё не понимал. Но чувствовал — уже.

— Теперь понимаешь?

Злость была вдавлена в слова, как раскалённый наконечник в кожу. Она и вошла. В точности нужное место. В душу. И, направляемая умелой рукой, прижгла именно то место.

И Вейдер понял.

— Подождите… Вы… хотите сказать…

— То, что ты сам мне сейчас сказал, бездарь! Сынуля! Я хочу убить твоего сынулю! Я тебя ни во что не ставлю! Я совсем с катушек съехал и теперь гоняюсь под предлогом одарённости за твоим сопливым сыном! Только потому, что, видишь ли, я, старый маразматик, хотел, чтобы у меня не было конкурентов! Чтобы ты старика продолжал любить! Чтобы не делить тебя с сыном!.. А сына оприходовать в свою команду! Чтоб не было исключений!

— Учитель!!!

— Не кричи, — сказал Палпатин. — Впрочем, я сам кричу.

Вейдер подошёл к креслу и сел. И неподвижно уставился в стену.

— Преобразователь правды, — сказал Палпатин вновь устало. — Лжи. Тот, через которого ложь, проходя, становится правдой. Так воздействовали на тебя. На нас. Пытались. И даже получалось. Почти получилось. Тот же Кеноби. Тот же Йода. Те же… энфэшники… Что мы знаем о них? Что мы знаем о том, что они хотят и как на нас воздействуют? Вейдер, проще всего на человека действовать через близких ему людей! Он им верит…

Неподвижность Тёмного лорда стала каменной.

— Я уже сказал: доброе утро, — Палпатин невесело хмыкнул. — Здравствуй, мой дорогой и любимый. Я, что ли, играю, с дорогими тебе людьми? С ними другие играют…

— Подождите…

— Что, старого маразматика в этом подозревал? Сколько ты меня в манипулировании собой подозреваешь? Все двадцать лет? Я и не ожидал другого.

— Учитель…

— А какая, на хрен, разница? — тоном, соответствующем площадным словам, спросил Палпатин. — Да хоть отец родной! Ты мне не веришь — и это главное.

Долгое. Долгое-долгое… Тишина. Плиты складывать можно из этой тишины.

— Развяжи мне руки, — тихо сказал Палпатин. — Я связан тобою. Только на тебя я оглядываюсь. Только из-за тебя я не могу делать то, что хочу. Только с тобой я считаюсь. Твоё недоверие связывает меня уже двадцать лет. Нами манипулируют, Вейдер. Я не знаю, кто. Но я знаю, что каждый раз они прикрываются чужими лицами. Обычно — лицами самых близких… И я…

Маска медленно повернулась.

— Моя кровь и моя жизнь в ваших руках, повелитель.

Тишина.

— Спасибо, мой мальчик.

Два командира

В главном ресторане недостроенной станции обедали Джержеррод и Пиетт. Мофф сразу после совещания пригласил адмирала на деловой обед. И тому были свои причины.

Пиетт приглашение принял. Но сослался на занятость и попросил отложить встречу на два часа. Джерджеррод снова тогда отметил непривычное спокойствие и уверенность в себе невысокого адмирала. Тот не подошёл после собрания к лорду Вейдеру, не обменялся с ним ни одной фразой. Кроме той официальной благодарности между главнокомандующим и поставленным им адмиралом не было ни одного прямого контакта. И всё же Джерджеррод чувствовал и знал, что вчера между этими двумя нечто произошло. Весьма важное нечто.

Пиетт пришёл вовремя, к удивлению моффа пояснив причину отложенной встречи. Причина удивила моффа ещё больше и в первую секунду навела на мысль о подтасовке. Пиетт объяснил, что при общей загруженности у него в эти сутки не нашлось бы иного времени для посещения спортивного зала.

— Спортивного зала? — переспросил мофф, чувствуя себя немного не в своей тарелке.

— Да, — подтвердил Пиетт. — Милорд считает, что высшее командование должно во всём служить образцом для своих подчинённых.

Мофф на это смог только промолчать. Странные порядки, как оказалось, были на флагмане. Строжайшая дисциплина. Наверное, только она смогла помочь сделать то, что было сделано вчера: около часа изображать мишень. У него лично нервы бы не выдержали.

Как то и приличествовало, первую часть обеда они молчали и обменивались репликами не более осмысленными, чем: «Как вам мясо?» — «С некоторых пор на станцию стали завозить зелень в вакуумных упаковках. Очень удобно. Сохраняются все вкусовые качества и свежесть». — «Неплохое вино, не так ли?»

Когда обед был в общем и целом закончен, и дроид принёс одному на десерт кофе, а другому — сок, Джерджеррод расслабленно откинулся в кресле и, играя в крепких пальцах своим бокалом, внимательно посмотрел на Пиетта.

Их столик, личный столик моффа и командующего станции, стоял в некотором отдалении от других. Не стоило опасаться любопытных подчинённых. Были ещё, возможно, подслушивающие устройства… Но Джердеррод уже несколько раз учинял проверки на станции. Конечно, если тут поработала лапка императора или кого-то из его людей, найти подслушивающую аппаратуру представлялось делом крайне трудным. Но не невозможным.

Тем более, что мофф с трудом представлял себе императора, который с маниакальным упорством нашпиговывает всё вокруг себя жучками. Его императорское величество никогда не производил впечатление человека, одержимого шпиономанией.

Джерджеррод обнаружил, что рассматривает Пиетта слишком долго. И, как ни странно, тот не проявляет по этому поводу нервозности и беспокойства. С этим человеком безусловно что-то вчера случилось. Он не ошибся. Что-то. И явственно важное.

До сегодняшнего утра Джерджеррод относился к Пиетту со смесью жалости и презрения. Попавший на линзы Тёмному лорду ставленник. Сначала такие попадают на линзы — а потом под перчатку. Под телекинетический захват. То ли дело быть ставленником Палпатина. Император редко меняет свои пристрастия. А Тёмный лорд, особенно в последнее время — слишком часто. И манера поведения Пиетта говорила об этом. А теперь она изменилась. Неуловимо в деталях, но резко. Взять хотя бы тот взгляд, которым он одарил в ответ Джерджеррода. Отнюдь не вызывающий. Как раз спокойный. Спокойный взгляд уверенного в себе человека.

Интересно, что же произошло вчера? Именно это он собирался выяснить.

— Адмирал, — сказал Джерджеррод. — Хочу вам сказать ещё раз, теперь в неофициальной обстановке, что был чрезвычайно рад сотрудничеству с вами. Вчера. Во время боя.

Адмирал только кивнул.

— Оно было весьма плодотворным, — мофф ничуть не смутился и отпил из своего бокала. — Как верно заметил лорд Вейдер, сложность вчерашней битвы была в том, что наполовину это был не реальный бой, а приманка. Должно быть, — тщательно выбирая интонацию и слова, чтобы это ни в коем случае не прозвучало как попытка оскорбить, — это не слишком приятно: стоять на мостике и смотреть, как тебя атакуют. И ничего не предпринимать. Вы же видели, что ваш щит постепенно сдаёт.

Видел, подумал Пиетт. И даже приготовился к тому, что его сорвут вовсе. А ещё я видел, как на нас летит пилот-смертник. Вот тогда я и понял, как выглядит смерть. А потом долго донимал себя вопросом: неужели мой страх перед Тёмным лордом таков, что я скорей дам себя убить, предварительно изображая для потехи повстанцев неподвижную мишень, чем нарушу приказ ситха?

К сожалению, так оно и было.

— Тактика боя бывает разной, — ответил он спокойно. — И каждая из тактик несёт в себе свою степень риска.

Суллуст, подумал он. Почему же мы так и не послали флот к Суллусту?

— Да, — кивнул Джержеррод. — А ещё этот пилот на ашке… Никто так и не понял, каким образом он свернул.

— Лорд Вейдер позаботился об этом, — ответил Пиетт и увидел, как удивление мелькнуло в глазах моффа. Ну да, устало подумал он. А ты думаешь, что ситхи — это одно только развлечение удушением или молниями Силы. Ситхи — это… ситхи. — Я имею в виду, что главнокомандующий отбросил его Силой, — пояснил он.

Явственное изумление и недоверие моффа стали ему компенсацией за многое, что он пережил раньше. Компенсация эта была грустной. Пиетт знал, что ещё долго будет чувствовать себя усталым, но теперь это выглядело мелочами. Всё стало мелочью перед изменённым отношением главнокомандующего имперского флота.

— Насколько я понимаю, «Исполнитель» практически не повреждён и снова встанет во главе активно действующего флота?

— Так было сказано сегодня на совещании, господин мофф.

К чему он ведёт, немного рассеянно спросил сам у себя Пиетт. Он считает, что у меня больше информации о том, что вокруг происходит, и хочет с моей помощью разобраться в обстановке? Соответственно, обладать большей полнотой знаний, чем остальные. Владение информацией всегда означало силу. Моффу она была нужна. Она ему была нужна всегда.

Моффом и командующим станции мог стать только очень честолюбивый человек. Сам Пиетт стал капитаном лишь из-за своих выдающихся военных качеств. И определённой случайности. Даже на «Исполнитель» попал почти случайно. Сыграл свою роль безупречный послужной список и отличные качества военного и командира. Везение. Но то, как он стал адмиралом…

Около года непрерывного нервного стресса.

Тому человеку, который вчера говорил с ним битых два часа, сидя нога на ногу в соседнем кресле, он поверил. Он понял разгадку, и она оказалась на удивление понятной. Лорд Вейдер сам на протяжении последних лет находился в состоянии непрерывного стресса. А теперь всё закончилось.

Когда некое действие поддаётся объяснению, это успокаивает быстро. Главное, найти логику. Да и от человека, с которым они обсуждали потери, пополнение и новую координацию, исходило нечто другое, нежели чем в этот год. Пиетт подозревал, что зачаточная способность к восприятию эмоций у него имеется. Возможно, восприятию именно милорда. Он всегда ощущал его настроение. Возможно, невесело резюмировал он, потому и выжил.

— Странно, что секретное совещание было столь многолюдным и открытым, — прозвучал голос моффа.

Все мысли Пиетта уместились в частичку секунды.

— Боевое совещание, — ответил Пиетт. — Половина флота уже в пути к местам назначения. В совещании не было ничего секретного. Простая дислокация.

— Но обычно такого рода дислокация проводится путём передачи секретных приказов непосредственно на корабли. А не в открытой аудитории, когда все прочие слышат о том, что будет делать та или иная группа. И все знают об общем рисунке операции.

Пиетт взглянул на моффа:

— Хотите ли вы сказать, что среди имперских военных могут быть предатели?

На холодный тон Пиетта Джержеррод никак не отреагировал.

— А почему и нет? — спросил он невозмутимо. — После того сволочного взрыва Альдераана знаете скольких скрытых шпионов я выловил у себя в секторе?

Да и я, мрачно подумал Пиетт. Альдераанцев под его началом было немного, но все они оказались потенциально опасны. А у каждого были друзья и друзья друзей, и просто такие, кому показалось, что его планета тоже может вполне подойти для воспитательно-показательного взрыва. Проклятый Таркин. Он породил волну дезертирства и столько шпионов…

Самое неприятное, что именно его протекции Пиетт был обязан первоначальному этапу своей карьеры.

Он знал, что лорд Дарт Вейдер не забывает ничего. А в личном деле Пиетта, безусловно, указывались все шаги и этапы его становления на пути к капитанству на первом звёздном разрушителе нового класса. И это заставляло его нервничать ещё больше. Адмиральство казалось издёвкой… но не оказалось. «Не всё ли равно, кто вас заметил, — сказал ему лорд. — Главное, что верно. Таркиновскую камарилью я не люблю. Но вы не из её числа».

Пиетт понимал, что подразумевает главнокомандующий под «таркиновской камарильей». Не военных и стратегов — главным образом политиков и интриганов. Пиетт всегда и только был военным. К политике у него не было ни способностей, ни интереса. И после вчерашнего разговора он понял, что это также сближает его с милордом. Тёмный лорд как политик?… При всём уважении к главнокомандующему Пиетту хотелось зажмуриться и сказать: «Пропала Империя…»

Все знали, что мозговой центр и центр политической интриги в Империи всегда — Палпатин. Двое ситхов составляли столь идеальный симбиоз, что только их разрыв мог пошатнуть Империю. Только их разрыв…

— Если вы считаете, что на станции и во флоте могут быть предатели, — сказал он Джерджерроду, — то ваша прямая обязанность — сообщить о своих подозрениях его императорскому величеству или господину главнокомандующему.

— Позвольте, — усмехнулся Джерджерод, — если бы я мог указать на конкретных людей пальцем… Я всего лишь говорю, что такое совещание было неосторожностью… если оно не было интригой, — умные глаза моффа смотрели прямо на адмирала Пиетта и, казалось, усмехались. Ну, обвини меня в отсутствии лояльности! — А, учитывая безусловный гений нашего императора, я, конечно же, склоняюсь ко второй версии. Вы, адмирал, — небрежно произнёс он, всё играя в руках бокалом, — случайно не знаете, в чём она состоит?

— Учитывая безусловный гений нашего императора, — ответил Пиетт ему в тон, — я бы не стал думать, что, если такая интрига имеет место, его императорское величество будет посвящать в неё всяких там адмиралов.

Мофф опустил взгляд. К сожалению, это были его собственные слова, сказанные им накануне. В следующий раз, положил он себе, я никогда не буду допускать таких ошибок. Меня оправдывает лишь то, что вчера положение было совершенно иным. И казалось вечным и неизменным. Положение всех. В том числе и Пиетта. Сейчас он равен ему, моффу. А может быть, и выше…

— Я прошу простить меня, — он поднял голову и взглянул на Пиетта прямо. — Это были мои слова. Я сожалею о них.

Адмирал удивился. Он не думал, что мофф ответит на намёк. Потом он подумал снова, что просто так никто не становится моффом и не занимает столь высокий пост. Этот человек умеет вести себя как надо с теми, с кем надо.

— Всё в полном порядке, господин мофф, — сказал он, наклонив голову. — Это я прошу простить меня за неуместные намёки.

Теперь мофф усилием воли заставил себя не сжать губы. Эта фраза говорила об изменившемся положении адмирала больше, чем прямой приказ главнокомандующего. Неуверенный в себе человек агрессивен и старается за счёт агрессии восполнить ощущение своей неполноценности. Пиетт…

На руке адмирала запищал небольшой комлинк. Он напоминал браслет и умещался под лацканом.

— Прошу прощения, — сказал Пиетт и, отогнув лацкан, взглянул на строчки текста. После чего надавил на миниатюрную пластину на панельке, что означало подтверждение приказа.

Пиетт встал и вытер руки салфеткой.

— Прошу простить меня, господин мофф, — сказал он Джерджерроду. — Меня вызывают. Благодарю вас за прекрасный обед. Боюсь, что не смогу в ближайшее время ответить вам тем же.

По тону, интонации, реакции Джерджеррод понял: адмирала вызывает главнокомандующий. На чей ещё приказ адмирал главного флота Империи будет реагировать так оперативно?

— Всё в порядке, — ответил он. — Я понимаю.

Пиетт коротко кивнул, повернулся и быстро зашагал прочь.

Командующий станцией смотрел на удаляющуюся фигуру. Для мужчины попросту низкий, метр шестьдесят пять, адмирал. Когда он скрылся, мофф почему-то твёрдо знал, что в Империи наступили новые времена.

Лея

Можно умирать от страха, можно ненавидеть. Можно весь мир сконцентрировать в горьком и страшном чувстве поражения, сходном с тем, когда под ногой соскальзывает камень, и вот — вся горная тропинка, такая ровная на вид, обваливается фрагментом в пропасть. И ты летишь вместе с нею.

Чувство поражения не горечь, но страх. Отчаяние. Жизнь разбита. Жизнь расколота на бессмысленные куски. Ты в плену. И будешь игрушкой в руках твоих врагов. Или умрёшь.

Лея предпочитала умереть.

Но Вейдер с Люком ушли, оставил её и император. Ничего больше не сказал и оставил. Каюта вокруг не походила на камеру. Функциональное удобство. Но удобство.

Была душевая кабина. Линия доставки пищи. И одиночество. И неопределённость.

Можно умирать от страха. Может горло перехватывать от отчаяния. Можно быть готовым к смерти. Именно эта решимость крепла в Лее, как в горле комок. Палпатин поставил ей такое условие? Хорошо. Пусть. Жить ей незачем. Игрушкой в его отвратительных старческих руках она не будет. Он хочет, чтобы она умерла? Она умрёт. И пусть он не думает, что ей будет страшно. Страх свойственен только первой стадии. Когда ещё не знаешь, что тебя ждёт. Когда ещё надеешься. Но теперь, взглянув в его изменившие свой цвет глаза — древнее зло, тлен и дурная вечность — она знала, что надежды нет. Она умрёт. Она готова.

Она была готова ещё час. Но никто не пришёл. Никто не потревожил.

Можно ненавидеть, можно умирать. Но когда не умер — раньше или позже, но тело захочет пищи. И после нескольких дней в полевых условиях, после боёв, плена, камеры — оно захочет в душ.

Маленькие, бытовые, совсем не героичные мелочи. Грязь, пот, усталость… Для неё, выросшей на цивилизованном Альдераане, это было хуже всего. Из-за своего сложения и особенностей организма она могла обходиться без пищи довольно долго, даже о ней забывать. Самое яркое впечатление от определённого куска детства — она, плотно сжавшая губы и отворачивающая лицо от ложки с кашей. Тётя пытается накормить её завтраком, а маленькая девчонка, растрёпанная, тогда с короткой стрижкой, больше напоминающая мальчишку, смотрит за окно, на солнце и зелень: сбежать! Через придворцовый парк, кубарем по косогору, к друзьям. И бегать с ними до ночи, пока за маленькой, вымазанной, пятилетней наследницей альдераанского престола не будет послана куча дроидов под предводительством одной из её тёть…

Лея сухо усмехнулась. Нет того косогора. И придворцового парка нет. И друзей детства из окрестных мест. Их матерей, которые поили соком их ораву, ворвавшуюся после игр. Один миг. Женщина отворачивается от накрытого стола, смотрит в окно сквозь прозрачные занавески, там к дому бегут её дети, а потом вспышка — и всё…

Ветер и солнце.

Лея сжала виски и удержалась от того, чтобы заплакать. Хватит уже. Наплакалась.

И всё-таки тело невыносимо чесалось, и от него исходило то липкое, противное ощущение, от которого, и только от него, Лея страдала больше всего на протяжении всей своей кочевой жизни.

Ладно. Раз уж они не сразу собираются её убивать, она не доставит им такой радости и не будет ходить немытая, нечёсаная и с голодными глазами.

Лея решительно зашла в душевую.

А когда вышла из неё, завернувшись в махровое полотенце, поскольку одежду тут же пришлось засунуть в машину для чистки — в комнате за накрытым столом сидела та самая женщина. Мара… Джейд?

Принцесса от неожиданности остановилась.

— Присаживайтесь, ваше высочество, — домашним и мирным тоном сказала та. — Придётся нам какое-то время терпеть общество друг друга. Приказ императора, — она пожала своими точёными плечами. — Да, а чистая одежда — вон, — она кивнула на стул. Я заказала.

Лея молча и быстро переоделась. Одновременно она искоса наблюдала за своей гостьей-надзирательницей. В той не было прежней агрессии. Покой.

Убранные назад рыжие волосы были стянуты тугим узлом. Яркое лицо. Зелёные глаза. Прекрасная фигура с плавными движениями хищника. Она красивая, подумала Лея угрюмо. Очень красивая. И очень опасная. Интересно, что их связывает с императором, помимо одарённости?

Раз ей дали шанс и оставили на время в покое, то следует этим шансом воспользоваться. Надо разузнать…

— Значит, — Лея застегнула последнюю пуговицу и повернулась лицом к своей тюремщице, — меня пока раздумывали убивать?

Голос её звучал насмешливо.

— Император счёл, — ответила Мара, — что вы не сможете сделать сознательный выбор, поскольку лишены правдивой информации о нашей стороне. Поэтому в мою задачу всходит сопроводить вас в Центр Империи и ознакомить в общем и целом с тем, что мы из себя представляем.

— Вы?

— Мы. Имперцы. Ситхи. Те, против кого вы боролись всю жизнь.

Лея насторожилась. В голосе у женщины не было подвоха. Кажется, она говорила правду. Но почему?

— Вам не удастся меня переубедить, — сказала она.

— Ваше высочество, — ответила Мара, — в мою задачу не входит вас переубеждать. В мою задачу входит лишь ознакомить вас с той стороной, о которой вы до сих пор имели весьма смутное представление.

— Ну да, смутное, — усмехнулась Лея. — Я гостила на вашей первой Звезде.

— А теперь гостите на второй, — невозмутимо ответила Мара. — Впрочем, понимаю, что на первой вам вряд ли понравилось. Не хотите присесть и перекусить?

Лея угрюмо посмотрела на стол. Есть ей до сих пор не очень хотелось. Но скоро захочется. А потом она просто ослабнет. Она кивнула и села за стол. То, что она ела, не имело значения. Значение имел только странный диалог, который они вели. Лея не чувствовала в сидящей напротив неё женщине агрессии. А она обычно знала настроение тех, кто говорил с нею.

Лея задумалась и не донесла ложку до рта. А ведь похоже, Люк был прав. Форсьюзерство и у неё в крови. Только она никогда не думала об этом.

Мара с любопытством смотрела на неё. Лея быстро изменила застывшую позу.

— Я хочу сказать, — произнесла она, — что на первой Звезде я уже имела честь познакомиться с лучшими представителями высшего командования Империи.

— С Таркиным, что ли? — усмехнулась Мара.

— И с Вейдером.

Мара как будто не слышала её ответных слов.

— Таркин не был лучшим, — сказала она. — Он был умён, честолюбив, хитёр и жесток. Но лучшим он не был. Держать в кулаке звёздные системы — его идея. Презрение ко всем, кто не достиг его уровня — его характер. Органическая ненависть к одарённым, доходящая до отвращения — его мания. Он собирался организовать собственную империю. Во главе с диктатором Таркиным. В ней мало кому предполагалось достойное место… — она хмыкнула. — Например, чисс Траун там не предполагался вообще. Император, конечно, не сама доброта, — принцесса чуть не подавилась, потому что женщина эта произнесла вслух язвительную фразу, которая через секунду была готова сорваться с её языка. — Политик вообще редко бывает добрым. Но его ум и его природное превосходство над остальными позволяют ему мыслить гораздо более широко.

Лея полуоткрыла рот, а потом сердито сжала губы. Она не ожидала от этой… Руки таких слов. Впрочем, она тут же нашла им объяснение. Она сама сказала: приказал император. Естественно, этот старый паук дал соответствующие инструкции. Создать определённое впечатление. Якобы о том, что подчинённые Палпатина могут столь свободно рассуждать о нём.

Хорошо, не свободно. Но в таком тоне.

Она обнаружила, что Мара внимательно следит за ней.

— Я ваша ровесница, — сказала внезапно она. — Мне тоже двадцать три года. Я родилась примерно в одно время с вами — в первый год Империи. На Корусканте.

— Вам повезло больше, чем мне, — усмехнулась Лея. — Как я понимаю, моей матери пришлось меня рожать в условиях, которые для этого мало подходили…

— Ваша мать предала вашего отца, — ответила рыжеволосая женщина спокойно. — Она заслужила свою смерть.

— Не вам судить!..

— Почему же?

— Что вы помните о своих родителях?

— А что вы знаете — о своих?

Лея сердито смотрела на женщину перед собою.

— Тем более, — добавила та, — что вы знаете о моих родителях?

— Скорей всего то, что у них вас отобрали, когда вы были ещё младенцем! — с отвращением сказала Лея. — Раз ваш… паук не уничтожал форсьюзеров, а подгребал к себе, значит, он таскал детей из семей…

— Как до него джедаи.

Лея замолчала. Упрямо наклонила голову.

— Джедаи спрашивали позволения у родителей.

— А если те отказывали? — насмешка мелькнула в зелёных глазах.

— Они оставляли детей в покое.

— Кто это вам сказал? — насмешка перешла в ямочки на щеках. Мара улыбалась.

— Так говорится в истории Ордена.

— Принцесса, историй много. Каждый сочиняет свою.

— Спасибо за философию! — сердито ответила Лея. — Так просветите меня, раз я ничего не знаю!

Женщина подумала.

— Говорить о глобальных вещах долго, — сказала она. — Я лучше расскажу вам о своих родителях. Вы совершенно правы, ваше высочество. Это было время, когда одарённые уничтожались. Так говорила пропаганда. О том, что мой… паук берёт их себе и для себя воспитывает, знал только он и Вейдер. Таким образом, когда моим родителям было в роддоме сообщено, что девочка, произведённая ими на свет, имеет в крови много мидихлориан, те перевозбудились…

— В роддоме? — фыркнула Лея. — Ваша мать, что, при Храме рожала?

— Моя мать рожала в одном из медицинских центров Корусканта, — ответила Мара. — Ваше высочество, вас никогда не информировали о том, что в Республике контроль за рождаемостью одарённых был поставлен на государственную основу? Во всех роддомах республики младенцы проходили медицинский тест ещё и на это. Никакой мистики. Разработали этот тест джедаи. Но потом, когда его внедрили в производство, проводить его мог любой квалифицированный медицинский сотрудник. Прибор сам делал всё за него. И это продолжается делаться и при Империи.

— Понятно, — ответила Лея. — И в вашу семью пришли и забрали…

— Нет. Мои родители испугались. Они были простые люди. Они решили меня не отдавать. Они разузнали, есть ли препараты для подавления врождённых способностей. Они скармливали мне их четыре года. В конечном счёте мои способности были почти уничтожены. Когда началась тотальная государственная проверка всех сведений из медицинских учреждений, наткнулись и на меня. Врачей посадили. Тех, кто давал моим родителям препараты, отправили на Кессель. Моих родителей отправили туда же. Меня взяли во дворец. Мои способности были почти сведены на нет. Но у нас оказалась прекрасная сцепка с императором. И тогда он использовал эту сцепку. С тех пор я — его второе «я». Его способности живут во мне. У нас вечно открытый ментальный канал друг для друга. И его Сила к моим услугам.

— И это плата за смерть ваших родителей и за то, что вас вырвали из семьи, — тихо сказала Лея. Ей было холодно. — Вы ведь их, наверное, и не помните.

— Я помню боль, — ответила Мара. — Постоянную головную боль и тошноту. Эти препараты, которые они скармливали мне, были не очень-то полезны. Мои родители были не садисты — профаны. Они искренне думали, что спасают меня от смерти. И они убили во мне мой дар. Ради моего блага. А мой учитель дал ему вторую жизнь. И жизнь моя снова стала полноценной.

Лея не знала, что сказать. Она водила ложкой по содержимому тарелки. Есть ей давно не хотелось. Эта женщина… говорила правду? Говорила невообразимые вещи. Вещи, которые, скорее всего, были ей внушены. Четыре года — слишком ничтожный возраст…

— Вы сами говорили, что ваши родители не были виноваты в том, что делали с вами, — сказала она Маре. — Так за что же их посадили?

— За попытку сопротивления при изъятии ребёнка, — ответила Мара. — Когда им уже доходчиво объяснили, что ребёнка будут не убивать, а учить. Возможно, они не поверили.

— Вы живёте в жестоком мире.

— Мир всегда жесток. Главное, чтобы из этой жестокости были исключения.

— И кто же они? Палпатин?

— Да. Палпатин, — Мара улыбалась. — Мой учитель.

— Он что-то сделал с вашими глазами, — покачала головой Лея. — Ваш учитель — инициатор таких вещей… Он… убивает, не думая.

— Возможно, — непринуждённо предположила Мара, — потому, что раньше его бы убили, не думая? Джедаи убивали ситхов, не глядя. Бездна лет в подполье, это, знаете ли, накладывает свой отпечаток.

— На него много что наложило отпечаток, — сухо усмехнулась Лея. — Он превосходно выглядит! На сто двадцать, а не на восемьдесят! Замечательная реклама использования Силы в его манере!..

Мара улыбалась. Улыбалась неудержимей и неудержимей. Лея заметила это только к концу фразы, договорила её по инерции, оборвала.

— Что?… Что такое?

— Император выглядит так уже двадцать лет, — сказала Мара. — После того, как он отдал почти всю свою Силу умирающему ученику. Вашему отцу, принцесса.

— Ой, да не рассказывайте мне сказки! Вейдера вылечили дроиды…

— Ожог третьей степени по всей поверхности кожи, — ответила Мара. — Отёк лёгких. Нет. Сначала — поражение лёгких и системы дыхания во всей её структуре. Болевой шок. Ваш отец не прожил бы и получаса. При таких повреждениях не живут. От любого из компонентов очень быстро умирают.

— У нас хорошая медицина.

— Да.

Лёд в зелёных глазах был таков, что Лея опустила свой взгляд в тарелку.

— Когда дыхательные пути выжигает, медицина помогает мало, — почти философским тоном сказала Мара. — К сожалению, прежде чем задействовать всю силу современного медоборудования, сначала пришлось решать задачу о поддержании жизни в организме, который жить не мог. Император обожает подобные задачки.

Насмешка в голосе была явной.

Лея вскинула голову.

— И с тех пор император поддерживает в нём жизнь, — вызывающе сказала она.

— Да, — ответила Мара.

Лея с ужасом поняла, что верит. Это «да» не было ложью. Чем короче слово, тем проще расслышать интонацию за ним. Интонация не лгала.

Она мотнула головой. Она попыталась отмахнуться.

— Естественно, — сквозь зубы сказала она. — Ему же нужен был кто-то, кто бы от него полностью зависел. И был одновременно очень сильным… — Лея испытала неимоверное облегчение. Конечно же! Это же так просто. Ей не дают думать, её провоцируют, но, если задуматься, до чего же просто. Великолепная комбинация. Воспользоваться тем, что сделали джедаи, вернуть жизнь, навеки привязать к себе…

Мара глядела на неё задумчивым взглядом. Улыбнулась. Ничего не сказала. Лея глубоко вздохнула.

— И всё же, — очень тихо произнесла она, — ваш учитель приказал взорвать Альдераан. Вы можете смеяться надо мной, можете говорить, что у меня в словаре только одна фраза. Мне всё равно. Я выросла там. Там мой дом. Там было всё, что я любила. И я…

Она осеклась. Она не поняла, что произошло, но почувствовала, что произошло. Поза женщины напротив не изменилась. Не изменился даже взгляд. Но что-то неуловимое преобразило всё. Одно мгновение напротив неё сидел безжалостный, жестокий, настороженный воин. Потом всё пропало.

— Да, — сказала Мара безмятежно, — Альдераан был взорван, принцесса. С этим никто не спорит.

Лея уловила странность в построении фразы.

— Хотите сказать, что не спорите только с этим? А чья вина?

— О, — улыбнулась Мара, — ведь демократические силы Альянса пока не победили? Так что суда не будет. А не будет суда — никому не надо решать, на кого возложить ответственность за взрыв Альдераана. Принцесса, — сказала она, прежде чем Лея успела что-то произнести, — мы отправляемся в Центр Империи. Я буду сопровождать вас.

— А Хан?…

Мара вздохнула:

— Контрабандист Соло может лететь с нами на одном корабле. Только он будет находится в отдельном помещении и его будут охранять штурмовики. Последним приказом императора мы все летим на «Исполнителе». Готовьтесь.

— Мы все?

— Да. Я. Вы. Император. Ваш брат. Если хотите — ваш друг. И лорд Вейдер.