Цивилизация

25. Операция «Мумия»

— Я думала, мы достаточно понятно объяснили тебе, что не в твоих интересах задерживаться в Никомедии, — не слишком любезно встретила кидонийку «несравненная» Андромаха Фиванская, неплохо сложенная блондинка и текущая знаменитость вифинской столицы, — Ты же прекрасно поняла, что ты здесь лишняя, и даже уезжала, вроде, куда-то. Зачем ты снова здесь? Афродита свидетельница, мне не хочется ворошить старое, ну так и не вынуждай меня к этому. Тебе и так не позавидуешь, а если тобой заинтересуются ещё и жрицы храма? Зачем тебе эти лишние неприятности?

— Не тревожься, я абсолютно не собираюсь отбивать у тебя Прусия-младшего, — успокоила её Мелея.

— Попробовала бы ты его у меня отбить! — усмехнулась знаменитость, — Только тебе, самозванке, и помышлять о подобном! — по циркулирующим в городе слухам, она как раз и состояла в текущих любовницах царского наследника и будущего Прусия нумер Два, которому дожидаться трона оставалось уже недолго.

— Тебе парик не жмёт? — самым невинным тоном съязвила кидонийка, намекая на довольно жиденькие собственные волосы знаменитости.

— Помалкивала бы лучше! — окрысилась та, — Тебе твоя роскошная грива сильно помогла? Она ведь скрыла от тебя то, что она самозванка, а вовсе не настоящая гетера? — это уже адресовалось мне.

— Я варвар, несравненная, в ваших эллинских тонкостях разбираюсь слабо, и они меня мало волнуют, — ответил я, — Но раз уж для вас они так важны, то давайте на эту тему и побеседуем, пока вы не набросились друг на дружку с ногтями наперевес.

— Ну что ж, я охотно расскажу тебе то, о чём «поскромничала» уведомить тебя наша пышноволосая и несравненная Мелея Кидонская, — усмехнулась гетера.

— Не утруджай себя, Андромаха, я вполне могу сделать это и сама, — решилась кидонийка, — А ты поправишь меня там, где я приукрашу в свою пользу, и добавишь там, где я опять «поскромничаю», как ты выражаешься.

— Хорошо, пусть будет так, — согласилась фиванка.

— Ну… гм… в общем, кое в чём Андромаха права, — начала Мелея, — Я и в самом деле не могу считаться настоящей гетерой, поскольку я не получила от Школы пояса, а точнее — звезды Школы на его застёжку. Меня выгнали из Школы перед самым выпуском. Я сдала экзамен, даже получила испытательное задание, но выполнить не успела — к его исполнению меня так и не допустили…

— Скажи ещё, что ни за что, ни про что! — хмыкнула Андромаха, — С тобой ещё мягко обошлись за то членовредительство и попытку убийства, которые ты учинила!

— Не преувеличивай. Ножницами я ткнула Лаодике в руку, которой она держала их, когда пыталась обрезать мне волосы, а тебе только пригрозила ими, чтоб не вздумала подходить. К Эринне я ими даже не прикасалась…

— Верно, ты «всего лишь» швырнула её лицом в стену! И между прочим, ты ей сломала нос и расквасила губы!

— Разве я не просила добром оставить меня в покое? Как ещё с вами быть, если по-хорошему вы не понимаете?

— Но не калечить же при этом! Тебя разве пытался кто-то искалечить?

— Нет, вы «всего лишь» пытались заклевать меня, как заклевали Ксантию.

— А за что, кстати? — поинтересовался я.

— Да они обе были чокнутые! — ответила блондинка, — Они вообще ни с кем из нас нормально не ладили, только меж собой и спелись! Мы даже сначала думали, что они вообще трибады, но потом две настоящих трибады нашлись среди нас самих, и во всём остальном они были нормальны, как и все — не то, что эти…

— Но продолжать дразнить нас с ней трибадами и позднее вам это не мешало, — напомнила ей кидонийка.

— А как вас было не дразнить, когда вы обе чокнутые? Когда мы, нормальные девчонки, играли в кости, сплетничали о мужиках или обсуждали наряды и украшения, вы с Ксантией чем занимались? Какие-то книжки читали и обсуждали их!

— И что, вам это сильно мешало?

— Да вороны бы с вами, если бы вы изучали себе всю эту муть потихоньку и не демонстрировали этого открыто! Но вы же нас этим своим дурацким рвением подставляли перед наставницами! Вы, значит, старательно учитесь, а мы — разгильдяйки, получается! Вам сколько раз намекали, что так не делается, и надо быть, как все!

— А если нам было не интересно? И можно подумать, кого-то из вас хотя бы раз наказали за ваше разгильдяйство!

— Хвала Афродите, наставницы Школы — как раз нормальные, в отличие от вас. Но разве в этом дело? Вы вообще всё время умничали и выпендривались своим умом! Мы эту дурацкую философию читали, чтобы остроумных цитат из неё надёргать и блеснуть ими на симпосионе, а вы — ВСЕРЬЁЗ изучали! И вороны бы с вами, у каждой из нас свой бзик в конце концов, но ТАК же тоже нельзя! Начинаются симпосионы, и любой из нас при выпуске могло достаться задание соблазнить какого-нибудь шибко умного философа, а как тут их соблазнишь, когда вы с Ксантией умничаете, а нас этим дурами выставляете?!

— Кто вам мешал учиться получше?

— Ты издеваешься, что ли? Делать нам, что ли, было больше нечего? С чего ты вообще взяла, будто все должны быть такими же чокнутыми, как и вы? Если бы вы хоть рассчитывали, что философы достанутся в качестве задания именно вам — вас можно было бы ещё как-то понять, да и мы были бы только рады и за вас, и за себя. Но кто поручил бы вам философов? Наставницы что, не знали нас всех как облупленных? Или вы не знали, что этот «честный» розыгрыш заданий по жребию — на самом деле фарс?

— Я так и не понял, несравненная, какова связь волос со знанием философии? — вмешался я в их перепалку, — Ну, обрезали бы вы ей волосы — чем это помогло бы вам в состязании умов и знаний?

— Да ничем, конечно, — махнула рукой Андромаха, — Использовала бы парик, и мы бы даже помогли ей обзавестись хорошим париком — не надо считать нас совсем уж сволочными стервами. Это вообще идея была не моя, а Лаодики…

— Но участвовать в её затее тебе это не помешало! — съязвила кидонийка.

— Этого не было бы вообще, если бы ты сделала так, как мы тебя просили. Мы же по-человечески просили и даже подарить тебе хотели эту пару накладных локонов, чтобы ты не тратилась на них сама. Не убыло бы от тебя, если бы ты прицепила и их к своей гриве, чтобы поменьше выделяться среди нас. Мелея своей гривой затмевала нас всех, — это она уже мне объяснять начала, — К нам боги оказались скупее, и многим из нас приходилось носить парик или хотя бы накладные локоны, а у Лаодики волосы — и вовсе одно название, и ей без парика было вообще никак. А на симпосионах ведь нас оценивают опытные любители женской красоты, и на фальшивки у них глаз намётан. Ну и как тут на них впечатление произведёшь, когда у этой — вон какая собственная копна? Это же разве честно? Мы просили её немножко нам подыграть с парой накладных локонов — у неё всё равно осталось бы преимущество, просто не такое резкое, и нам прибавилось бы шансов. Но она послала нас к воронам! Мы и без её помощи не пропали, но ведь это неуважение — естественно, мы рассердились! Резать ей за это волосы мне бы и в голову не пришло, но Лаодика решила, что нечего ей выделяться, пусть тоже в парике с нами посостязается, а к нему ведь ещё и привычка нужна, которой у неё нет — так не делается, конечно, но без этого у Лаодики, пожалуй, не было бы шансов вообще. Ну а Эринна хотела отомстить ей за синяки после их драки…

— Скажи ещё, что незаслуженные! — хмыкнула Мелея.

— Ну да, за Ксантию. Но ты могла бы быть и поаккуратнее.

— С какой стати?! Это Эринна затюкала её до ухода из Школы! Не она одна, вы все участвовали, но заводилой была она!

— И за это нужно было разукрашивать её синяками накануне симпосиона?

— А то, что она судьбу девчонке исковеркала — это нормально?

— Ну, так уж прямо и исковеркала! Жизнь гетеры нелегка, и если Ксантия такая неженка — как она тогда собиралась выдержать её? Ещё и благодарна нам быть должна за то, что от большой ошибки её уберегли.

— Тебе не кажется, что это не вам было за неё решать?

— Может и не нам, но тогда и ей не следовало ерепениться вместе с тобой. Ты — да, ершистая, и тебя не очень-то затюкаешь…

— Боюсь, что если вы будете вспоминать все ваши дрязги с самого начала, то так вы и до ночи не кончите, — заметил я, — Чем закончилась эта история с волосами?

— Ну, что Мелея натворила, она сказала уже и сама, — напомнила Андромаха, — Розог за это досталось всем, включая и меня. Лаодику выгнали в портовые порны, Эринна с её шрамами провалила испытание и получила низший разряд, да и молва ведь по городу разошлась, а с таким позором — какая уж тут популярность? Ну а Мелею — как раз за то, что изуродовала её — вообще не допустили к испытанию и отправили в храм Афродиты Пандемос иеродулой. Не самое строгое наказание за такое…

— Ну да, раздвигать ноги для всякого желающего, зарабатывая деньги для храма, а в праздник Афродиты — вообще бесплатно! — фыркнула кидонийка.

— А сбежав из храма, ты теперь не просто самозванка, а ещё и беглая иеродула, и уклонившись от служения богине, ты совершила святотатство, — заметила блондинка.

— То есть, появляться в Коринфе ей теперь нельзя? — уточнил я.

— Если пройдёт слух, то ей и здесь не поздоровится, как и в любом эллинском городе, где чтут богов и к служению им относятся серьёзно.

— Ну, давай уж, несравненная, предоставим богине самой решать, карать её за это или миловать. И если я правильно понял всё, что услыал от тебя, сам факт её учёбы с вами и успешное усвоение всех нужных гетере знаний ты подтверждаешь?

— Я этого и не отрицала. Кое-что она усвоила даже СЛИШКОМ успешно…

— Сдачу экзамена тоже?

— Да, и если бы не этот инцидент в ночь после экзамена, то даже и провалив испытание, уж низший-то разряд она бы всяко получила. Я даже больше скажу — она и с испытанием справилась бы почти с любым. Ну, кроме соблазнения кинеда, конечно, что вообще невозможно.

— Что тебе тогда досталось, кстати? — спрашиваю кидонийку.

— Один хорошо известный любитель высоких белотелых блондинок. Но думаю, что справилась бы, хоть и не без труда. Были соображения и даже неплохой план…

— Ну да, при твоих-то способностях к магии, — проворчала фиванка.

— А не могла бы ты, несравненная, дать письменное свидетельство об её учёбе с вами и экзамене? Я заплачу за папирус…

— Не нужно — это пустяки для меня. Но я ведь напишу и о том, что гетерой она так и не стала, а была изгнана из Школы. Об отправке её в иеродулы и бегстве писать не буду — будем считать, что я забыла об этом, а ты — не спрашивал. Это устроит тебя?

— А нельзя ли как-нибудь добавить, что причина изгнания из Школы не была связана с неуспешной учёбой?

— Можно, но тогда придётся хотя бы упомянуть о том, что причиной изгнания было не подобающее аулетриде поведение.

— Думаю, это не страшно. А подробности она и сама расскажет тем, кто спросит её о них, когда спросят.

Поняв, о чём её просят, гетера позвенела колокольчиком и велела явившейся на звонок служанке подать ей письменные принадлежности. Начала писать, призадумалась, ещё что-то написала, снова призадумалась, даже пробормотала что-то неразборчивое себе под нос, но в конечном итоге осилила таки маляву. Помахала немножко листом в воздухе, дабы чернила просохли, протянула нам ознакомиться. Читаю — вроде бы, всё нормально. Протягиваю Мелее, та читает и тоже кивает. Возвращаю фиванке, та передаёт рабыне, она сворачивает в свиток, обвязывает и налепляет на завязки восковую печать, снова передаёт хозяйке, и та опечатывает оттиском с массивного перстня. Короче, ксиву или своего рода диплом мы кидонийке спроворили.

— Надеюсь, вы понимаете, что ни в одном из эллинских городов от моего письма особой пользы не будет? — предупредила Андромаха, — Даже в таких дырах, как Ольвия или Херсонес Таврический. Разве только где-нибудь у варваров, не понимающих разницы. Но с ними оно тогда тем более бесполезно.

— Ну, коринфская Школа существует давно, несравненная, и гетер она успела выпустить немало. Не на всех их хватило эллинских городов, и кое-кому приходится жить и в варварских. Некоторым это удаётся довольно неплохо, — намекнул я.

— Если так — удачи тебе, Мелея, — пожелала фиванка уже гораздо приветливее.

Связь с Циклопом, дабы не палить её без нужды, мы держали через его слуг. От критян сведенния должны прибыть только завтра, да и то, только если задержки никакой не выйдет, так что известий о благополучной передаче его домочадцев «в хорошие руки» ему придётся подождать. Что нам должны передать в качестве условного «вещдока», мы и сами были без понятия, потому как об этом Одноглазый инструктировал свою наложницу сам — ещё перед тем, как отослать её со шмакодявкой и частью слуг. Пока же он знает от нас только об их благополучном отплытии. Впрочем, сегодняшним утром он уже получил свёрток с условным «вещдоком» благополучной передачи жены и сына, чем по словам его управляющего был весьма доволен. А мы ж разве против того, чтобы порадовать старика? Как только — так сразу.

На постоялом дворе только и разговоров, что об недавно «утопших» Имильке с ганнибалёнышем. То ли о событиях посвежее слух ещё не разнёсся, то ли значения такого не придают, а для меня ведь после операции «Хулиган» давешний уже «Головастик» — уже в прошлом. Скоро, наверное, и «Хулиган» будет так же восприниматься — выбрасываешь из башки завершённое дело, когда концентрируешься на текущем или предстоящем. Это сколько меня не было? Вчера, значится, вернулся, в ночь с позавчера на вчера «Хулиган» проходил, позавчера я последние штрихи на подготовку к нему наносил, на том берегу с вечера за день до того, а отбыл — с учётом «Головастика» — с обеда того дня. Двое суток, получается, отсутствовал. Тогда, если склероз не изменяет, судачили об оргии, которую устроил на симпосионе уже известной нам Андромахи Фиванской Прусий-младший, да о выходке с публичным купанием а-ля Афродита его предыдущей любовницы Дионисии Херсонесской — ага, по примеру полуторавековой давности знаменитой Фрины Афинской.

Теперь вот сплетничают о ганнибаловом семействе, да о том, как управляющий заболевшего хозяина едва успевает отбрыкиваться от множества утопленников, включая и спасённых, которых всех волокут к нему на опознание. Награда-то ведь за тела объявлена для здешней голытьбы немалая, вот и волокут в надежде на неё, да только всё не тех, кого надо. Обсуждают всё это постояльцы с шалавами, даже версии строят — кто о пергамском теракте в отместку за не столь давний морской конфуз Эвмена со змеями, кто и о римском — за ту давнюю войну. Рассматривают и версии похищения того же авторства, а некоторые даже и на здешнюю «кровавую гэбню» Прусия грешат, и эта версия тоже куда популярнее банальной уголовщины, не говоря уже о несчастном случае — и античный мир изобилует своими доморощенными конспирологами.

— Официозную версию следствия ещё не озвучили? — спрашиваю Васькина.

— Пока отмалчиваются, но пергамскую, судя по опросам всех знакомых Архелая и его людей, негласно тоже прорабатывают.

— Нами не интересуются?

— Заинтересовались Маурой, и я решил подстраховаться — дал ей денег и велел затаиться на ближайшую неделю. Связь через слуг Одноглазого — всякий раз разных — её помощи не требует, так что незачем ей мозолить глаза моим здешним коллегам.

— Это правильно, — одобрил я, — Пущай прикинется ветошью и не отсвечивает. О последних событиях ничего ещё не вякают?

— Слух о пиратском нападении прошёл, но без подробностей, так что смаковать любителям сенсаций пока нечего. Но во дворце уже знают, и Одноглазому сообщили…

— Ага, с глубоким прискорбием, — прокомментировал Володя, — Пока-что ждём-с первой звезды-с. У тебя-то с этой прояснилось чего-то?

— Да собственно, примерно как я и подозревал. Отучилась, шла уже к выпуску, имела хорошие шансы на высший разряд — это подтвердилось, но тут она сама себе лихо подосрала. Ну, обезьяны крепко напросились, так что тут винить её не могу, но была бы чуток посдержаннее и поаккуратнее — выпустилась бы без проблем.

— Подставили её, что ли?

— Да там даже и не подстава была, а попытка очень круто напакостить, так что — вот хоть и не люблю психующих баб, но в данном конкретном случае причина психануть у ней наклюнулась уважительная. Просто психанула резче, чем следовало, ну и слегонца «превысила пределы необходимой обороны».

— Слегонца — это как?

— Да перестаралась немножко — впечатала обидчицу в стену не той стороной торца. Впечатала бы лобешней — думаю, что её поняли бы правильно, а она впечатала её греблом, и в результате означенное гребло утратило товарный вид, скажем так. Это у них, сам понимаешь, не приветствуется.

— Довели?

— Ну да, напрашивались настойчиво, как я понял из их разборки, так что в целом по заслугам схлопотали, просто она чуток перестаралась.

— Так погоди, может просто на автопилоте? — предположил спецназер, — Если она через быка, говоришь, сиганула как те акробаты, так наверняка ж занималась этим серьёзно, а это крутые рефлексы нарабатываются… Помнишь же анекдот про боксёра?

— Ну и раскрылась?

— Ага, он самый! — мы с ним рассмеялись.

— Расскажите и мне, — попросил Хренио.

— Ну, участковый мент боксёра спрашивает: «Как же это вы так, тёщу ударили? Вы же всегда с ней прекрасно ладили, я вас с ней всем прочим всегда в пример ставил, и тут вдруг такое!» Боксёр ему разжёвывает: «Ну ты прикинь, я только с тренировки, весь на рефлексах. Сидим, ужинаем, ну так и сидела бы себе спокойно, а она же прикалывается и мельтешит передо мной в стойке — туда-сюда, туда-сюда — ну и раскрылась!»

— Может быть, в этом и есть резон, — прикинул Васкес, когда отсмеялся.

— Так давайте у неё и спросим, — перевожу я кидонийке наши рассуждения на греческий, а она, въехав, отвечает:

— Ну да, я училась в детстве на «бычью плясунью». Только та «бычья пляска», которую наши акробаты показывают — это не всерьёз, а что-то вроде эдакого театрального представления. У них и бык свой, ещё с маленького телёнка выдрессированный, и они его хорошо знают, и он их тоже. И они с ним играют, и он с ними играет — риск есть, конечно, но небольшой. А я училась для настоящей «пляски» — храмового обряда в честь Великой Владычицы, в котором богиня сама выбирает себе жертву. Если люди одолеют быка — в жертву принесут его, а если бык убьёт человека — значит, ей была угодна человеческая жертва. Навыки те же, что и у акробатов-театралов, только это — уже не театр. В Кноссе, Гераклее, Итане, в Гортине — там уже эллинские порядки, и даже в древнем Фесте старые критские обычаи почти искоренены или превращены в фарс. Но в Кидонии, хоть и не в самом городе, а в его окрестностях, ещё сохранился и настоящий Крит. Жизнь там другая, и отношение к старине — тоже другое. Там всё всерьёз, и «бычья пляска» — тоже всерьёз. Ошибёшься в ней — погибнешь, растеряешься — погибнешь, задумаешься и промешкаешь с нужным приёмом — тоже погибнешь. Бык — не участник общей игры и не товарищ по команде, а враг, которого нужно победить, чтобы выжить самим. А кто же щадит врага?

Тут в моё отсутствие тоже зря времени не теряли. Раз уж принято решение, что Ганнибал Тот Самый должен «скоропостижно скончаться», то ведь надо же и подготовить его «кончину» в лучшем виде. Где, например, хоронить «покойника», когда и у греков, и у эллинизированных фракийцев трупосожжение практикуется, и нормальные кладбища с нормальными могилами под нормальные гробы отсутствуют как явление? На каменный саркофаг типа тех, в которых карфагенскую знать хоронят, времени не было, а терракоту ещё же и обжигать надо, но Циклоп и сам сообразил заказать алебастровый — и лепится как из глины, и видок не хуже, зато сохнет сам, без обжига. Но под саркофаг и могила не такая нужна, как под урну с прахом, и тут не только в размерах дело. Как «покойника» из неё извлекать потом прикажете, не ставя при этом на уши всех случайных зевак? У греков с фракийцами не в обычае и эксгумация усопших, и если делать её внаглую — не поймут-с. Стало быть, и место нужно поукромнее, чем городской некрополь, без этих посторонних праздношатающихся, которые не поймут-с и добрых полгорода на уши поставят, а ещё лучше — чтоб и не раскапывать захоронение, а сбоку в него втихаря подкопаться, никого понапрасну не тревожа. В общем, идея устроить липовые похороны Циклопа прямо в его же собственном дворе, да ещё и использовав в качестве могилы одну из его же потайных лазеек в катакомбы — напрашивалась сама собой. Тут и копать уже ни хрена не надо, всё и так уже выкопано, а точнее — выдолблено, а надо наоборот, заложить выход в катакомбы камнями — реально на соплях, но чтобы выглядело добротно замурованным. Типа, делали погреб под запасы, да вот незадача, катакомба эта грёбаная подвернулась, где не ожидали, ну и замуровали её на хрен от ворья. А запасы — они ведь живому нужны, а не покойнику, и погреб под те запасы тоже живому нужен, а покойнику нужен склеп, и вот он, готовый склеп, если те запасы оттуда повытаскивать. Логично? Вот этим тут как раз и занимались, пока я с морскими хулиганами их хулиганскую выходку втихаря организовывал и отпор героический означенной выходке показушно имитировал. Ганнибал изнутри всё готовил, наши — снаружи, то бишь из катакомбы. Типа, на экскурсию ознакомительную сходили.

В день операции «Головастик» Мелеи в Никомедии уже не было — за несколько дней до неё в ту дыру уехала и застала только подготовительные мероприятия. Видела раз мельком занятия ганнибалова семейства плаванием под руководством Хитии, но понятия не имела, кто она такая и откуда взялась. А сплетни — что из них почерпнёшь, когда суть их сводится к завистливому ворчанию о бесящихся с жиру от безделья семьях богатеев? Теперь вот, вернувшись со мной в вифинскую столицу и узнав новость, которая для нас уже не новость, не знает, что и думать. Правильно, чтобы думать конструктивно — это надо подробности знать, в том числе не афишируемые, а откуда ей о них знать? В той глухой дыре Федре хватило ума не раскрывать случайной знакомой, чьи они, а я тем более на эту тему не распространялся — типа, кого надо, тех и «похитили», а слишком много знать — вредно, так что их липовое похищение кидонийка пока с Ганнибалом не связывает, а об «утоплении» его законных жены и сына — я и сам «узнал» одновременно с ней и тоже «да я и сам прихренел». Ну, с моим имиджем толстокожего циника-эгоцентриста тут особо-то прикидываться и не надо — воздел руки к небу покартиннее, прокомментировал, что всё в руках судьбы и богов — и достаточно. А с чего мне эмоциями-то при этом плескаться? Кто он МНЕ, этот Ганнибал, пускай даже и тысячу раз Тот Самый? Глубоко похрен мне все эти знаменитости, пока под ногами не путаются и МОИМ важным делам своей мышиной вознёй не мешают, потому как в этом случае они сами по себе, а я — сам по себе. Так что для складывания два плюс два Мелее пока-что тех слагаемых двоек не хватает. Вот когда распространятся из царского дворца преувеличенные в «стандартные» три раза слухи о том, что не кого-то там безвестного критские пираты умыкнули, а домочадцев Ганнибала Того Самого — ага, не без моего при этом, как ЕЙ известно, присутствия и даже какого-то непонятного в этих событиях участия — тогда, пожалуй, пораскинет мозгами, да что-то там сложит или даже перемножит. Ну, если новые события не наклюнутся и не отвлекут.

А шансы на то, что и наклюнутся, и отвлекут, вполне реальны. После обеда при «случайной» встрече на рынке с Онитом, управляющим Одноглазого, мы получили от него подтверждение, что всё идёт по плану в его последней редакции. Старик как раз для пирушки свежей провизией закупался, и намечена та пирушка не просто так, а по поводу. Это по городу слухи о циклоповых домочадцах ещё не ползут, но он-то ведь официально уже обо всём извещён и «убит горем» окончательно. А в античном мире, если уж человек сам решил, что незачем ему больше жить, то считается, что он имеет на это право, и не втихаря он с собой обычно кончает, а вполне открыто и при достойных свидетелях, дабы не было потом досужих кривотолков. И обычно для этой цели вот такого примерно типа пирушка устраивается. Ганнибалова прощальная пирушка как раз на ужин намечена, и в качестве свидетелей на неё несколько прусиевских придворных приглашены. У греков и вообще в эллинистическом мире считается хорошим тоном не горевать, а улыбаться перед смертью в кругу друзей. Тот же Сократ хоть и в кутузке свою чашу цикуты по приговору суда принимал, но и ему позволили соблюсти обычай и пригласить друзей с учениками, а если человек не под стражей и в средствах не стеснён, так и целый симпосион по случаю своего самоотравления устроить может — ага, с увеселениями и гетерами, всё как у людей. Попьют гости, поедят, погудят от души, тут виновник торжества встанет, да и объявит о своём решении самоубиться и его причинах, зачитает своё завещание, ну и примет затем сильный и быстродействующий яд. Некоторые даже сюрпризом это дело обставляют…

Нас-то на тот ганнибалов ужин никто, естественно, и не собирался приглашать. Во-первых, даже если и спален сам факт нашего знакомства с Одноглазым, то какого? Не близкого и не тесного, а сугубо шапочного — типа, познакомились с ним тут, в Никомедии, совершенно случайно, ну и под настроение пару-тройку раз поболтали, только и всего, а вообще — не того мы полёта птицы, чтобы в НАСТОЯЩИХ знакомых у Ганнибала Того Самого числиться. А во-вторых, ни одна сволочь не должна всерьёз связывать с нами как недавние события, так и предстоящие, а это ведь что значит? Правильно, что алиби у нас должно быть. Так что у Циклопа в доме свой ужин, а у нас на постоялом дворе — свой. Что там у него происходит, это уже завтра, надо полагать, сплетники во всех подробностях до сведения всех прочих доведут — знай только, не забывай в «стандартные» три раза всё это мысленно делить. Но мы можем и не делить, нам просто и незатейливо насрать на все эти подробности светского раута, а важна для нас только суть. Под самый занавес, и скорее всего это случится ближе к ночи, Одноглазый «траванётся», а перед этим объявит свою последнюю волю, в числе которой — похороны на следующий же день по указанному им обряду в указанном им месте, непышные и недолгие, потому как он в своих посмертных притязаниях скромен, как бывал скромен порой и в прижизненном быту, а для нас главное — что недосуг ему долго в том саркофаге валяться, собственный труп изображая. Там же ни жратвы, ни питья, ни ночного горшка, а разве пристало усопшему великому человеку ходить под себя как какому-то ползающему ещё на четвереньках малолетнему пачкуну? Так что нехрен их баловать, этих любителей долгих и пышных церемоний. Толкнули пару не слишком длинных речей, прошлись быстренько прощальной процессией — и хватит с них, закрывайте поскорее крышку и опускайте саркофаг в импровизированный склеп, да закрывайте его поскорее и начинайте замуровывать вход, а кто красноречием своим ещё не блеснул — хрен с вами, теперь уж блещите, сколько влезет, гы-гы! Под шум этих ваших речей и аплодисментов собравшихся, да под шкрябанье инструмента каменщиков никто не услышит, как «покойник» аккуратно сдвигает крышку и «восстаёт из гроба», а в самом погребке всё уже для его удобств приготовлено, дабы не в напряг было ждать, пока ему выход в катакомбы восстановят. Ну, скучно разве только, но это уж придётся потерпеть — а кому бывает весело в собственной могиле? Хотя, как знать? Если те погребальные речи и сквозь замуровываемый вход вниз донесутся, так я не удивлюсь, если Одноглазого они позабавят. Отпрыску евонному с матерью, помнится, тоже в похожей ситуёвине как-то не особенно грустилось…

Судя по ни разу не печальному шуму и соответствующей музыке, там пока-что далеко ещё до того занавеса, а идёт самый обычный симпосион. У нас, хоть всё это здесь и попроще, но тоже не скучаем. И у нас тоже наяривают флейтистки с кифаристками, да кружатся в «танце осы» пока ещё бесхозные на эту ночь шалавы. Тоже высококлассные — в своём классе, разумеется, и «тоже типа гетеры» — для тех, кому с настоящими общаться не доводилось. Внешне же, если выговора ни разу не коринфского не считать, да к тому, что настоящие золотые украшения таких размеров не бывают, а бывает только золочёная медь, не придираться, то похожи — издали, по крайней мере, пока не видно их чрезмерного злоупотребления «боевой раскраской». Но тутошним торгашам тоже далеко до тонкостей хорошего вкуса, так что с ними — прокатывает.

Тем их товаркам, что уже арендованы или не сомневаются в успехе, нет нужды рекламировать себя. Давешняя вольноотпущенница Федры Александрийской этим себя не утруждает, а сразу подсаживается к нам. Я киваю приятелям, те бросают монету, и «орёл» выпадает Хренио, который и усаживает её к себе на колени, а Володя, нисколько этим не опечаленный, нацеливается на очередную выступающую, тоже весьма эффектную внешне и искусную в танце. Её манят к себе и другие, намекая, что не постоят за ценой, но та уже заценила сидящих возле нас «коринфянок» и прикинула, что оказаться и быть замеченной в одной компании с ними — в перспективе поважнее сиюминутной лишней драхмы. Пока толстосумы облизываются, спецназер тоже усаживает сообразительную красотку к себе на колени и заценивает не только на глаз, но и на ощупь. А в центре зала уже установили на полу мечи, и две бесстрашные ловкачки ходят между ними на руках — весь зал, оценив опасность трюка, притих и замер…

— Дерево, подкрашенное серебрянкой «под железо», а их опоры подпилены так, чтобы при падении на них они валились на бок, — сдала нам их со всеми потрохами Мелея, — Нас учили и этому, и с точно такими же «мечами».

— Моя бывшая госпожа выступала как-то раз и с настоящими мечами, — заметила вольноотпущенница александрийки, — Я не решилась, хоть она и учила меня вот на таких деревянных, и на них я выступала вместе с ней несколько раз…

— Мы сдавали с настоящими мечами экзамен, — поведала кидонийка, — Но он не был публичным, и не все сдавали его в один день — тем, кто не чувствовал себя уверенно, переносили на другой. Это ведь уже не игра, а кому в Школе нужны смерти или увечья?

Чем закончились вечерние увеселения в доме Циклопа, мы до завтрашнего дня могли только гадать. Ясно было только, что уже закончились, судя по тишине. Но нечего было и думать соваться туда на разведку — даже Володя, уверенный в выучке своих орлов, считал, что это гарантированное палево. Да и какой смысл, если завтра мы один хрен обо всём услышим? Такое разве скроешь? Это домочадцы Ганнибала сами по себе мало кого интересуют, потому как без него они и сами никто, и звать их никак, а сам он — фигура! А посему — не будем мы сходить с ума и палиться под самый конец успешно выполненной большой работы, а наберёмся терпения и дождёмся известий вместе со всеми прочими. Тем более, что всё уже подготовлено, и спешить нам особо некуда…

— Максим, ты только посмотри сюда! — Мелея протянула мне свиток папируса, который я купил ей у книготорговца по её просьбе, когда мы возвращались от Андромахи.

— Так, Гискон Гадруметский «Ганнибал Барка до войны»? — я начал с титульной надписи в начале свитка, — Гадрумет — это же недалеко от Карфагена, и там говорят не на эллинском, а на финикийском.

— Это эллинский перевод, изданный недавно.

— И ты думаешь, этот Гискон достаточно хорошо знал его?

— Он пишет, что был в те годы казначеем Нового Карфагена. Если это правда, то он должен был знать его очень хорошо. Но я только начала читать, и мне трудно судить…

— Ну да, там очень много букв, — ухмыльнулся я.

— Да я не о буквах — там есть ещё и рисунки, — она взяла у меня свиток и снова перекрутила его примерно на четверть длины, как и подавала перед этим мне.

— Ты уже СТОЛЬКО успела прочитать?

— Если бы! Я читаю быстро, если почерк переписчика разборчивый, но — увы, не ТАК быстро. Поэтому я начала с картинок. Вот, взгляни на эту.

— Чей-то портрет?

— Да, Ганнибал Барка в молодые годы. Ты ничего не замечаешь?

— Гм… А что я должен заметить по-твоему?

— Подойди вот сюда, а я сейчас добавлю света, — кидонийка слегка подтянула и поправила фитилёк масляной лампы, и стало в самом деле заметно светлее.

Парень, изображённый на папирусе в «гравюрной» манере, несмотря на явно не одно перерисовывание с финикийского оригинала, всё ещё сохранял заметное сходство с малолетним ганнибалёнышем, пошедшим, надо думать, в отца.

— И что ты в нём нашла?

— Помнишь девочку Федры? Ты разве не замечаешь сходства? Федра говорила мне, что она — наложница очень большого и важного человека, а девочка — её дочь от него, но она так и не сказала мне, кто этот человек. Так вот, значит, чья она…

— Мелея, на свете не так уж и мало людей, похожих друг на друга внешне, но не состоящих даже в отдалённом родстве. И кроме того, даже если ты и СЛУЧАЙНО права, то… гм… как бы тебе это объяснить?

— Так, чтобы не сказать того, чего мне не полагается знать? — млять, догадливая!

— Ну, любознательность — качество хорошее, и я ценю её в людях. В женщинах — особенно, поскольку среди них это — редкость. Но видишь ли, некоторые тайны бывают опасны. Зачем тебе лезть в них? Разве мало на свете других, побезопаснее?

— А что делать, если интересно?

— Если тебе ПРОСТО интересно, то почему бы тебе не набраться терпения и не повременить со своим любопытством хотя бы несколько дней?

— Через несколько дней эта тайна станет безопасной?

— Ну, я бы сказал — уже не такой опасной, как сейчас. Кое в чём, пожалуй, её и можно будет уже слегка приоткрыть для тебя.

— Только слегка приоткрыть?

— Это будет зависеть от тебя.

— Ну так и чего мы тогда ждём? — улыбается, аккуратно кладёт свиток на столик и медленно расцепляет фибулу на плече.

— Я немножко не это имел в виду.

— Не только это и не за одну ночь? — и прыскает в кулачок, — Да поняла я, поняла — раздевайся уж! — и задувает огонёк лампы…

Хорошо, когда спешить некуда! Мы даже и выспались недурно — ага, заодно. Я ожидал, что наутро она опять повторит заход с любительским шпионажем, но кажется, ей хватило соображалки понять всё правильно. Во всяком случае, повторили мы с ней сперва другой заход, а вот опосля и дав передохнуть — ага, снова приставучую включила, но не столько спрашивает, сколько угадывает:

— Если я с вами поеду, то наверное, можно будет открыть мне больше?

— Ну, пожалуй, но вот обратно тогда…

— Это я поняла, — и улыбается, — Сицилия, значит? Даже и не думала о ней, если честно, но раз уж на Востоке мне не рады, то почему бы и не Запад?

— А что, если даже и не Сицилия? Запад — он ведь тоже большой…

— Ну, если уж там живут не только дикари в шкурах, но и люди, подобные вам, то почему бы и нет? Мы, коренные критяне — тоже ведь не совсем канонические эллины. Меропа Гортинская незадолго до нашего выпуска советовала мне ехать — как ты думаешь, куда? Вообще аж в Испанию! Представляешь?

— И отчего же ты не последовала её совету? Чутьё было против?

— Да нет, чутьё как раз не возражало. Возражал здравый смысл. Восток — богат и культурен, Запад — беден и дик. Это же знает каждый образованный эллин! Что там делать среди нищих дикарей гетере из Коринфа?

— Ну, три выпускницы вашей Школы нашли себе место в жизни и в Испании.

— Аглея Массилийская и Хития Спартанская? Меропа рассказывала мне о них, но у меня просто в голове не укладывалось, как такое вообще возможно. И потом, они же отправились туда не сами, а их увезли какие-то знакомые ей заезжие испанцы…

— Зря ты не доверилась ей — она нашла бы провожатых и для тебя.

— Может быть, но я не могла ждать, пока она их найдёт. Ты представляешь, что это такое — быть иеродулой при коринфском храме Афродиты?

— Особенно в её праздник? Видел…

— Ты говорил, кстати, о трёх. Кто третья?

— Клеопатра Не Та… тьфу, Милетская.

— Я слыхала и о ней. Но она разве не в Италию уехала?

— В Италию, но оттуда тоже перебралась в Испанию, и с ней их там теперь три.

— А почему она, кстати, Не Та?

— Та — это Сирийка. Она, правда, не гетера и даже никогда не была в Коринфе, но легко ли быть знаменитее царицы Египта, нося такое же имя? — Мелея расхохоталась.

В общем, встать мы соизволили только к завтраку. В зале уже, как и следовало ожидать, «сменили пластинку». Сидящая рядом с Володей вчерашняя шалава как раз в тот момент увлечённо делилась с ним «совершенно точными» сведениями о похищении аж пятидесяти людей Ганнибала, включая пять его наложниц и добрый десяток незаконных детей, и спецназер едва удерживал серьёзное выражение морды лица, поскольку знал, что на самом деле их там ВСЕХ и десятка не набиралось. Кидонийка, услыхав такую чушь, выпала в осадок, я тут же облапил её так, чтобы любому было ясно, что шепчу я ей сейчас на ушко исключительно сальности, ну и шепнул, что «нас там не было, и мы ничего не знаем». Где-то к середине завтрака нашлись гении, сопоставившие утопление законной семьи Ганнибала с похищением незаконной, прозвучала версия о запугивании его, а затем о взятии заложников, всплыл и факт расплаты ряженых пиратских шпиенов в забегаловке новенькими монетами с профилем Эвмена Пергамского, и с этого момента конспирологов было уже не остановить. Вольноотпущенница Федры Александрийской под строжайшим секретом сообщила Васькину о возможной смерти Циклопа, но подробностей она ещё не знала и даже не была уверена, правда это или сплетни. Но ближе к концу завтрака всему залу уже «разведка донесла» о том, что Одноглазый таки самоотравился при свидетелях, в числе которых были и Прусий-младший — естественно, вместе с Андромахой Фиванской, и Дионисия Херсонесская — ага, с начальником царской дворцовой стражи, её нынешним любовником, и что похороны покойника назначены уже на сегодня. Большинство баб, как водится, тут же переключилось на обсуждения нарядов и украшений этих Андромахи и Дионисии, о которых знали «совершенно точно», как и о том, что у этих гетер буквально каждая деталь их наряда со скрытым смыслом, и когда они судачили об этих смыслах, то и мы-то ухмылялись, вольноотпущенница александрийки прыскала в кулачок, а Мелея и вовсе прикрыла рот руками, маскируя беззвучный смех. Но доедая наш завтрак, мы ещё застали рождение новой конспирологической версии, что никакое это не самоубийство, а самое натуральное убийство последней надёжи и опоры Вифинии шпиенами Эвмена, а спешка с похоронами — это заметание следов преступления наводнившими весь царский дворец их сообщниками-предателями. Когда на другом конце зала кто-то предположил, что едва ли Эвмен Пергамский опустился бы до подобной ерунды, когда за его спиной и так стоит Рим, так «пособника предателей» тут же «разоблачили» урря-патриоты, и дело там чуть было не дошло до нешуточной драки…

Хоронить Ганнибала начали где-то в районе обеда, как и было запланировано. В результате успевшие уже проголодаться высокие гости не особенно-то и настаивали на затягивании церемонии, так что там со всеми речами уложились в пару часов и перешли к поминальной пирушке. Мы как раз спокойно дообедали и заценили свежайшие версии от конспирологов уже о римском заказе, поохали и повозмущались коварными вражинами вместе со всеми, когда там уже закруглялись с торжественной частью, саркофаг уже несли в погреб, а каменщики мешали известь, готовясь приступить к замуровыванию входа. А когда мы собрались и уже выходили, до нас донеслось и завистливое шушуканье шалав о тряпках и побрякушках присутствовавших на церемонии высококлассных гетер. Об их скрытом смысле мы уже слушать не стали — нас ожидало дело поважнее.

Говорят, темнота — друг молодёжи. Ну, можно ли ещё отнести к этой категории и нас, почтенных отцов собственных семейств — это уж, надо думать, только от возраста оценивающих зависит. Для Циклопа мы, пожалуй, ещё молодёжь. Но в данном случае мы и сами как-то против темноты не возражали — чего нам светиться-то без необходимости? В катакомбах был как раз оптимум — несколько светлее, чем у негра в жопе, но достаточно темно, чтобы их обитатели не тыкали в нас пальцами, а завидев нашу численность и блеск оружия — быстренько теряли к нам интерес и ныкались подальше, покуда мы ими сами не заинтересовались. А где на нас написано, что мы не какие-нибудь там новые иностранные наёмники Прусия и не заявились в помощь городской страже с облавой?

Находим при свете факелов нужнвй проход, в нём — нужное место с недавней кладкой, колотим в неё условным стуком. Сперва тишина, но когда колотим снова, оттуда отзываются таким же — ага, порядок, Одноглазый готов «восстать из гроба». Начинаем долбить кладку, солидную с виду, но хлипкую на деле, потому как требовалось от неё только самой не осыпаться раньше срока. Под тонким слоем скреплённых известковым раствором камней лежат уже просто безо всякого раствора, которые и долбить-то уже не нужно, а нужно просто разобрать, и судя по звукам, Циклоп помогает нам с той стороны. Млять, ну вот только сейчас нам сюрпризов ещё не хватало! Несколько тутошних бомжар, замызганных, но крепких, с факелами и мечами, нарисовались весьма некстати.

— Продолжайте разбирать, — озадачиваю двух бойцов, а сам достаю револьвер. У Хренио и у Володи их пушки уже в руках, спецназер уже и глушак наворачивает — хоть и не ждали мы сюрпризов со стрельбой, но готовились ведь ко всему и заглушки со стволов свинтили ещё перед выходом. Наворачивает мент, наворачиваю и я. А чего они ждали, что мы тут мечами с ними звенеть будем? Так недосуг нам в древних героев с ними играть, у нас тут поважнее дело не закончено. У них ещё был в принципе реальный шанс сохранить свои шкуры, нам и на хрен ненужные. Развернулись бы сейчас кругом — и ушли бы от нас целыми и невредимыми, и мы бы даже подождали, пока они удалятся. Нам что, здешние катакомбы с ними делить? Больно надо! Неужели по нам не видно, что не в катакомбах мы обитаем и обитать в них не собираемся, а заявились просто по делу, которое сделаем и уйдём восвояси сами, и нам просто лишние глаза и ухи сейчас никчему, только и всего? Но они вздумали качать какие-то права, да ещё и с весьма нехорошими взмахами своими грязными и ржавыми железяками, и это уже никуда не годилось. Выстрелы в замкнутом пространстве всегда гораздо громче, чем на открытом воздухе, и даже с глушаками тихо не вышло, но допусти мы настоящую схватку — вряд ли шума было бы меньше. Судя по удаляющемуся топоту, у гопоты был и «засадный полк», который теперь отважно рвал когти, но это уже не имело значения — пятеро видевших нас и то, чем мы занимались, уже никому об увиденном не расскажут.

— Приведите их в надлежащий вид, — скомандовал своим орлам спецназер, и те принялись кромсать трупы их же мечами, маскируя между выглядящими внушительно колото-рублеными ранами куда более скромные пулевые отверстия. Ну а гильзы — они в барабанах остались, чем и хорош револьвер в сравнении с автоматическим пистолетом.

— С выходом из Аида тебя, почтеннейший! — поздравил я вылезшего из склепа Ганнибала, — Если верить этим хвастунам грекам, то ты третий, кому это удалось — после их Геракла и Одиссея. Как там дела у Харона?

— И тебе не болеть! — весело отозвался Одноглазый, отряхиваясь от известковой пыли, — От моих известия есть?

— Ещё нет, но они должны быть сегодня. Так, погодите-ка, ребята! — я порылся в кошельке, выудил из него пару серебряных оболов и бросил их в проём, который бойцы уже начали закладывать камнями снова, — Всё, работайте.

— Это ещё зачем? — не въехал наш «воскресший из мёртвых».

— Если кто-нибудь вздумает проведать твои бренные останки, то обнаружит, что могилу взломали грабители, чтобы добраться до надетых на тебя драгоценностей. Но им было темно, и они спешили так, что не стали искать эти два утерянных обола. Случилась схватка с конкурентами, и победители предпочли унести тело целиком, чтобы ограбить его где-нибудь в укромном месте без помех. Пусть теперь поищут это укромное место по всем катакомбам, если не поленятся, — обяснил ему Васкес.

— А заложенный пролом?

— Его всё равно раскурочит после нашего ухода эта разбежавшаяся голытьба, — пояснил я, — Если оставит при этом свои следы и затопчет наши — тем лучше. Готов ли ты идти, почтеннейший?

— Подождите немного, — попросил старик, — Мне нужно отлить. В мои годы это приходится делать почаще, чем вам, молодым…

Когда он справился со своими нуждами, его закутали в плащ, нахлобучив на голову капюшон. Жарковато в нём, но придётся уж ему потерпеть — будет ещё жарче, если спалимся. Уже у выхода из катакомб к нам присоединяется четвёрка бойцов, оставленная там на шухере, и мы с облегчением отвинчиваем глушаки и ныкаем их вместе с пушками. Дорога к гавани идёт через улочку позади нашего постоялого двора, на котором нам никак нельзя засвечивать Циклопа, так что туда мы и не заходим, а идём прямиком в гавань…

— Максим! — окликает меня вдруг Мелея из окна комнаты.

Гляжу — размахивает каким-то небольшим свёртком, чтобы я уж точно заметил — не до неё сейчас, но судя по настойчивости она считает это дело жутко важным и вполне способна даже выбежать на улицу.

— Идите, я догоню вас, — говорю остальным, сворачиваю к чёрному ходу и иду к лестнице на второй этаж, где располагаются наши комнаты, а она уже ждёт в дверях:

— Вот, это принёс и просил поскорее передать тебе тот гортинец, который был с нами ТАМ… ну, там, где нас «не было»…

— Да, благодарю тебя — это то, что нужно, — и сую свёрток под плащ.

— Ты даже не посмотришь, что в нём?

— Это не мне. Я сам должен передать его кое-кому.

— Тому человеку, которого вы ведёте завёрнутым в плащ? Ты скажешь мне, кто он, или мне самой угадать?

— Давай-ка повременим с этим. Не сегодня и даже не завтра. Это для нас самое трудное позади, а у него выдались два тяжёлых дня, и третий тоже не будет лёгким — ему ещё предстоит перечечь всю Пропонтиду и выбраться из неё…

Нагоняю наших уже в гавани, передаю свёрток Ганнибалу, два наших бойца его плащами от лишних глаз загораживают, он разворачивает и смотрит:

— Да, это как раз то, чего я ждал. Теперь я наконец спокоен за них. Вот только оставшиеся в доме слуги…

— Вытащим и их, почтеннейший — это уже гораздо легче. Ну кому они нужны и вообще интересны без тебя, и кто обратит внимание на их отъезд?

Корабль отплыл, увозя Одноглазого и избавляя нас от беспокойства за него — для нас операция «Мумия» в основном завершена. Плывёт та «мумия» в хорошие руки, и не наша уже, хвала богам, забота, как она доберётся до места назначения. Вот уже и за мыс свернуло судно, выходя в залив, а к главному порту Никомедии, разминувшись с ним, важно и неторопливо выгребает всеми тремя ярусами квинкерема с волчицей и известной уже всему Средиземноморью горделивой аббревиатурой «SPQR» на переднем парусе. Мы понимающе качаем головами, переглядываемся и смеёмся.

— Кто не успел, тот опоздал, — комментирую я, — И ведь будет же недоволен, хотя по справедливости радоваться бы должен, — я имел в виду, естественно, прибывающего в Никомедию Тита Квинкция Фламинина, которого теперь уже не будут попрекать в сенате за ненужную Риму смерть Ганнибала Того Самого.

— Ну так ему-то откуда об этом знать? — хмыкнул Хренио.

— А кстати, Макс, ты точно никого не завалил в операции «Хулиган»? — спросил меня вдруг Володя.

— Ни единого человека. Надеюсь, что и не ранил. А что?

— Так прикинь, что получается. Если бы не эти пять психов в катакомбах, так мы за все три операции так бы никого и не укокошили…