19. За бугром

— Это просто ужас какой-то! Мы надеялись, что косская и карфагенская ткань подешевеют, раз спрос на них в Риме упал из-за этого несносного Катона, а вместо этого они только ещё больше подорожали! — жаловалась на жизненные невзгоды супружница Трая, — Говорят, их больше не будут привозить из Карфагена — то ли владелец мастерских разорился, то ли родосские купцы выкупили их у него, чтобы закрыть это производство в Карфагене и восстановить свою былую монополию — ты представляешь, теперь они будут драть три шкуры за косскую ткань!

— Тебе ли об этом переживать? — хитро улыбнулась Клеопатра Не Та, намекая на подаренный ей кусок того самого «карфагенского» шёлка, которого по циркулировавшим в Кордубе слухам больше не будут оттуда привозить.

— Хвала богам! — согласилась кордубка, — Я так мечтала о наряде из этой ткани! Но если теперь её будут привозить только с Коса, то боюсь, что он так и останется у меня единственным, а бедную Турию мы не сможем нарядить в такой же даже к её свадьбе. Я, конечно, дам ей свой, но вот будет ли у неё когда-нибудь собственный?

— Как знать? Очень даже возможно, что ещё и будет, — подбодрила её Софониба, тоже сопровождавшая меня в этой поездке.

— Тебе легко рассуждать — ты-то тоже успела, — и косится на блестящую ткань, в которую бастулонка приоделась по случаю визита.

— Ну, у нас говорят, что спрос рождает предложение…

— Если бы! Я не всё поняла из того, что мне объясняли, но кажется, на Косе не могут соткать больше, чем ткут сейчас — не из чего больше делать пряжу.

— Раз её уже делали в Карфагене — наверное, смогут сделать и где-нибудь ещё, — в Кордубе никто не в курсах, кто был этот «то ли разорившийся, то ли продавший бизнес родосцам» карфагенский производитель «косского» шёлка, так что их опасения логичны и вполне с их колокольни обоснованы, и Софониба с Клеопатрой, которых я предупредил, чтобы они не болтали лишнего, едва сдерживают смех.

— Кто о чём, а женщины — о тряпках, — хмыкнул Трай, с которым мы обсуждали дела поважнее, — Так с вашими моя хотя бы уж посерьёзнее вопросы затрагивает, а если со здешними — только и разговоров, кого в чём видели вчера, кого в чём позавчера, и какое на кого произвели при этом впечатление. Ах, да, чуть не забыл — ещё и вплоть до денария вычисляют цену этого впечатления на окружающих. Неужели и Турия такой же вырастет?

— Ну, это уже вряд ли, — я кивнул ему на играющую детвору, которая увлечённо обстреливала выстроенную на полу из больших кубиков крепость маленькими кубиками из подаренного его сыну маленького игрушечного онагра — мои подсказывали траевскому наследнику, как правильнее наводить «орудие», а сестрёнка подавала ему «боеприпасы» и тоже как раз в этот момент растолковывала брату поправку для очередного наведения. Ну, в смысле, мои забылись и по-русски ему подсказали, а она ему на турдетанский перевела.

— Она что-то понимает в этом?! — поразился кордубец.

— Она много раз уже играла у нас точно так же с моими, — подтвердил я, — Как видишь, ей интересны не одни только куклы.

— Ну и дела! Тогда понятно — всё, как ты и предупреждал меня…

Это он вчерашние события имеет в виду, когда шмакодявка, обычно спокойная и послушная, «вдруг» закатила истерику, когда он «всего лишь» сообщил дочурке, что её тут уже сватает важное, знатное и весьма уважаемое в городе семейство — ага, типа честь ей и всей их семье нехилая оказывается. Дело такое в принципе для архаичных социумов вполне обычное и считается нормальным — пацан ещё только в догонялки вроде наших салочек или в прятки со сверстниками играет, девка — в куклы с подружками, а заботливая родня их уже сговаривает, часто даже и в известность их не ставя, а уж о том, чтобы их мнение спросить, и речи нет — кому интересно мнение несмышлёной детворы о важных и требующих взрослого ума вопросах? Особо упёртые традиционалисты могут даже перед помолвкой их не спросить, а погнать на неё в приказном порядке. Парня, впрочем, обычно спрашивают, хоть и без гарантии, что его мнение будет учтено, но всё-же шансы у него на это неплохие, а вот девку спрашивают куда реже. Ну а Трай, во многих других вопросах традиционалист до мозга костей, но по этой части — известный в Кордубе либерал, не только уведомил девку о свалившемся на неё счастье, но даже и мнением её по данному поводу поинтересовался — и был немало ошарашен, когда Турия, даже не спросив, с кем это её тут сговорить хотят, сразу же в рёв ударилась. И чем ему теперь крыть, если я его об этом с самого начала предупреждал? Разумеется, никого в качестве именно жениха у шмакодявки ещё на примете нет и быть не может, но разве в этом дело? Сам круг общения отличается разительно! Три года назад здешние ровесницы, которых она только и знала, представлялись ей нормальными, а теперь — скучными и тупыми курицами, с которыми кроме кукол и поговорить-то больше не о чем, а здешние мальчишки — мало того, что в Бетике и общение-то с ними не особо практикуется, так тоже с нашими не идут ни в какое сравнение. По родителям и дому — да, соскучилась, по домашним слугам — тоже, а вот во всём остальном — тоска и скукотища!

— Скажи той семейке, что твою девку сватают и у нас, да ещё и не одна семья, а несколько, так что тебе надо ещё хорошенько подумать над выбором, — посоветовал я ему, — Тогда ты и этих ЯВНЫМ отказом не обидишь, и себе свободу манёвра сохранишь.

— Наверное, ты прав. Мне и самому этот возможный будущий женишок как-то не по вкусу — не так уж и далеко от сынков этого Априлиса ушёл. Странно даже — вроде бы, и отец у него нормальный, и род в целом благополучный. В породу матери пошёл, что ли? У неё в роду — да, бывали и такие, и даже похуже.

— Так и бывает, когда женятся на невесте из неблагополучной семьи. Берут-то ведь её в расчёте на то, что раз она будет во власти мужа, то и недостатки её никак в браке не проявятся и ни на чём не скажутся. В ней самой — не скажутся, но от неё-то ведь детям передадутся, и вот на ком-то из них, кому передались — очень даже скажутся.

— Наверное, и в этом ты прав. Но отказывать я ведь буду не беспутному жениху, который сам ещё сопляк, и даже не его матери, порода которой сомнительна, а его отцу, почтенному и уважаемому человеку, род которого считается безупречным, и так у нас не делается. Сейчас — ладно, я ещё отговорюсь необходимостью подумать, а что я скажу ему через год, когда он снова спросит меня? А он ведь спросит…

Вот хоть стой, хоть падай! А если не придумает, как отбрехаться, так приведёт нежеланного оболтуса в дом, представит шмакодявке и скажет ей: «Знакомься, он будет твоим мужем»? Вот так вот, даже и не желая своим детям дурного, но лишь бы только не обидеть уважаемых людей, и создаются несчастные семьи, а потом сами же и удивляются их неблагополучию — типа, как же так, ведь мы же только добра им хотели!

— Ну, ты ведь и сам заедешь к нам как-нибудь проведать её, верно? Если после этой поездки ты скажешь, что уже сговорил её у нас, и теперь она просватана, что в этом будет неправдоподобного? А уж для неё-то жених у нас всегда найдётся, да ещё и не один — сама выберет себе по вкусу, какой больше приглянётся.

— Разумно ли это будет предоставить ей выбирать самой?

— А почему нет, если не из кого попало, а из числа заведомо ПОДХОДЯЩИХ? Научить разбираться в людях — это необходимо, чтобы отсеять сначала всех негодных, а затем и средней паршивости, и когда останутся только такие, из которых хорош любой — выбор того из них, кто больше всех нравится, как раз и будёт для неё самым разумным. Ей же с ним жить, не тебе.

— Ты и своих учишь так же?

— Да, именно так.

— Ну, может быть, ты и прав…

Бабы тем временем — мои таки сумели не заложить траевской, что аналогичный косскому «карфагенский» шёлк на самом деле мой, остаётся моим и как производился, так и будет производиться, просто теперь уже не в Карфагене — переключились на тончайшее гребипетское полотно, тоже весьма недешёвое. И тоже принёсшее изрядный облом, хоть и не сократилось его предложение. Увы, не сократился и спрос — хоть и костерят и матроны, и их мужья в Риме этого грабителя Катона за его повышенные налоги на роскошь, а один хрен, сколько раньше того полотна покупали, столько и теперь его покупают, так что не с чего ему дешеветь. Это по единодушному мнению здешних баб было самым натуральным свинством, и только мы с Траем знали, до какой степени они заблуждаются. Куда более натуральное и уж всяко куда более важное свинство обсуждали мы с ним:

— Я договорился с проквестором, и он продаст тебе оптом по дешёвке полторы сотни свиней, — обрадовал меня Трай, — И ещё столько же тебе продадут в Италике. Цена, правда, будет повыше, поскольку это будет уже не оптом у одного хозяина, а в розницу у многих, но уже немного дешевле, чем в прошлом году — свиньи у италийских колонистов размножились и ценятся уже меньше.

— Плевать, главное — не дороже, — я рассчитывал на прошлогоднюю цену, так что новость была хорошей, — Договаривайся и на следующий год — сотен на пять, не меньше.

— Да куда ж тебе их столько? — изумился кордубец.

— Так разве ж одному только себе? И на виллах наших нужны, и крестьянам, и при больших мастерских я хочу свинарники завести, чтобы улучшить кормёжку работяг, ну и в армейские легионные лагеря они тоже напрашиваются для улучшения пайкового довольствия солдат, — я дипломатично умолчал, что немало свиней нужно и в заморские колонии, о которых в римской Бетике не знают и не должны знать, — Размножаются они, конечно, быстро, но нужно же и разнообразие для хорошей породы. Ты же сам знаешь, как вырождается скот у крестьян, если они не обмениваются производителями.

— Это — да. Объясняешь им, да они и сами в основном знают, но это же лишние хлопоты. У кого-то есть дела понасущнее, а это откладывают на потом, а кому-то просто лень. А ты, значит, хочешь как можно скорее развести хорошую породу у вас, чтобы уже не зависеть потом от поставок из Бетики?

— Естественно. Ну зачем нам эта лишняя зависимость? Тоже ведь будут дела и поважнее, и посрочнее, и если какую-то проблему можно решить раз и навсегда, чтоб она больше никогда не возникала и не отвлекала от других дел, то так и нужно сделать.

— Ну, тоже правильно…

Даже современная Испания с её преимущественно дубовыми лесами — идеальна для выпаса свиней, так это даже современная, в значительной степени обезлесенная — как в результате римского хозяйствования, так и последующего, более щадящего, но всё-же не дававшего восстановиться прежним доримским ещё лесам. Наш же кусок Испании — ещё тот, доримский, и лесов в нём гораздо больше, и сами они гораздо гуще. Травы в них из-за этого меньше, и это затрудняет овцеводство, но овцы нам нужны больше на шерсть, чем на мясо, поскольку ни нам самим, ни турдетанам, никакая религия не запрещает свинину. А размножаются и тучнеют свиньи куда быстрее овец, да и порода античная — не столько сальная, сколько мясо-сальная, а то и вовсе мясная, так что замена уж всяко не худшая, а разводить свиней в заросшей дубовыми лесами стране не в пример удобнее. Помнится, в армии — в прежней ещё жизни, конечно — спрашивал сослуживцев-среднеазиатов, за что они свинину не жалуют, так на один только Коран только таджики и ссылались, узбеки помимо него ещё и «нечистым» кормом свиньи аргументировали — ага, по принципу «мы есть то, что мы едим», ну а казахи про Коран и вовсе не вспоминали, объясняя предельно рационально: «А зачем нам свиньи, когда есть бараны?» Ведь для степи-то логично — ни желудей, ни кореньев, одна трава, но уж её-то до хрена, и для баранов — раздолье, а чем там кормиться свиньям? У нас же здесь ситуёвина обратная, что предопределяет и выбор наиболее рациональной мясной скотины. А что до той «нечистой» пищи, которую свиньи находят, роясь в кучах отбросов, так какой тогда считать пищу кур, тоже нередко ищущих её в тех же самых кучах? Что-то не припомню, чтобы и кур на этом же основании иудеи с мусульманами «нечистыми» считали — плов с курятиной те же узбеки с таждиками весьма уважают, так что для них с их оседлым образом жизни это чисто религиозная заморочка, и раз у нас её нет, то и нехрен её заводить. Изобилие свинины — это изобилие мяса на столе.

Бабы успели уже переключиться на ювелирную бижутерию — греческого стиля, естественно, поскольку собственно драгметаллов по античным меркам хватает и в самой Испании — ну, зотота-то, само собой, много не бывает, его — наоборот, всегда и везде мало, а вот серебра — хватает. Римские наместники для жалованья войскам из местного серебра денарии чеканят, да ещё и в Рим привозят, и этого зачастую оказывается достаточно — сам Рим свою собственную денежную эмиссию проводит не постоянно, а периодически. Ну, не считая мелкой разменной монеты, которая меняет хозяев чаще и приходит в негодность быстрее. Баб, конечно, в большей степени интересует высокохудожественная ювелирка, но на то они и бабы. Мы же с Траем, обсудив все вопросы поважнее, обсуждаем теперь — правильно, политику:

— Хвала богам, лузитаны попритихли, а без них не хулиганят и веттоны. У вас о них ничего не слышно?

— Им крепко досталось в прежние годы — нынешнее поколение разбойников уже повыбито, а следующее ещё не подросло, — объяснил я кордубцу, — И если их в ближайшие годы не беспокоить, то и они шалить не станут.

— А кому их сейчас беспокоить? Проконсул давно и тяжело болен, и в Кордубе поговаривают даже, что он может и вовсе умереть. До войны ли сейчас римлянам?

— Ну и хвала богам — у нас куча дел и дома, да и ты тоже, сдаётся мне, вряд ли так уж расстроен миром.

— Что верно, то верно — от лузитанских и веттонских набегов одно разорение, а ещё ведь и люди гибнут в боях с этими бандитами. Хотя, откровенно говоря, в этом плане вы хоть и прикрываете нас от лузитан, но сами-то сильно ли лучше их? Опять ведь будете людей у нас сманивать?

— Да не опять, а снова. А что прикажешь делать, когда людей не хватает? И надо же не каких попало, а толковых.

— Так в том-то и дело, что вы сманиваете лучших, а у нас остаётся бестолочь. А вы всё сманиваете и сманиваете, и как так и надо. А нам, значит, толковые не нужны? Вы уже третий легион до полной численности развернули — куда вам больше?

— Нет, Третий Турдетанский у нас был полностью развёрнут только на смотре, а так — только восемь полных когорт, если призывать солдат через два года на третий, как мы и делаем. Ну и лёгких вспомогательных войск для него пока маловато…

— Опять же, если призывать в них людей через два года на третий?

— Ну естественно. Зачем же мы их будем перенапрягать? Пусть лучше хозяйство своё как следует обустраивают и наживают крепкий достаток.

— У меня через год призываются, и не у одного только меня. Хвала богам, что хотя бы уж через год, а не каждый год.

— Ну так и радуйся этим годам мирной передышки.

— Так я разве горюю? Но пройдёт эта передышка, и начнутся новые войны, и что тогда? Римляне ведь не снижают норму призыва на случай войны, и кто тогда на второй военный год сменит отслуживших в первый, если вы каждый год уводите весь прирост? А кем я заменю погибших на войне? Кого-то, получается, придётся каждый год призывать?

— Но ведь не всех же? Можно же справедливую очередь установить?

— Так и сделаю, конечно. Но разве это хорошо? Ты же и сам говоришь, что эта служба из года в год ещё римлянам аукнется. Так им аукнется, а нам не аукнется?

— А кому сейчас легко? Твои хотя бы уж служат вблизи от дома, а не за морем.

— Максим, я понимаю, что вы на переднем крае, и люди вам нужны. Но почему бы вам хотя бы пару-тройку раз не оставить в покое наших турдетан и не набрать вместо них бастулонов с южного побережья?

— А с чего ты взял, что мы не вербуем и их? Но у нас турдетанское государство, и турдетаны должны составлять в нём большинство, — а ведь это я ему только про царство Миликона говорю, умалчивая о колониях, в которых нам тоже необходимо турдетанское большинство, дабы инородцы ассимилировались среди турдетан, а не наоборот.

— А Бетику тем временем италийцы заселяют. Особенно греки с юга Италии.

— Не самый худший вариант — покультурнее собственно италийцев. Или они у вас опять за старое принялись? — я намекал на Вакханалии, которые мы сурово пресекли у себя, а затем помогли пресечь и в Бетике.

— Ну, не до такой степени. Развратничают, конечно, но строго между собой и не среди бела дня, а по ночам, наших они в свои безобразия не втягивают, да и в преступном стяжательстве организаторы их оргий, вроде бы, пока не замечены.

— Ну так и чем они тогда вам мешают?

— Это всё-таки дурной пример для нашей турдетанской молодёжи, которую мы стараемся воспитывать в строгих правилах. Вы ведь тоже не очень-то одобряете все эти греческие штучки?

— Ты прав. Для повышения нашей культуры нам нужна греческая — но только их культура, а не сами греки. Ну, за исключением разве что тех очень немногих, которых мы тщательно отбираем сами.

— Так ведь в том-то и дело! Вы можете позволить себе принять только тех, кто вам подходит, и никто вам в этом деле не указ, а каково нам? Римляне разве спрашивают нашего согласия? Сейчас этих греков ещё немного, и они побаиваются рассердить нас, но что будет, когда они поймут свои преимущества и безнаказанность?

— Ну да, перед римским законом все равны, но греки немножко равнее прочих, италийцы ещё равнее, италийские греки равнее даже их, а равнее всех их, вместе взятых, латиняне и сами римляне. Но и эти италийские греки достаточно равны, чтобы у римлян сложно было найти на них управу.

— То-то и оно. И даже и не этот их греческий разврат главное. Их же с каждым годом прибывает всё больше и больше, и им нужна будет земля, а насчёт нашего с ними равенства перед римским законом ты сам уже сказал так, что мне не сказать лучше.

— Тогда почему бы тебе не приобрести землю рядом с Италикой и не построить на ней виллу? Ты же у римлян на хорошем счету, и тебя они в обиду не дадут даже этим грекам. Думаю, не откажут они тебе и в праве построить в Италике городской дом — если и не в центре, то хоть на краю. Твой наследник будет в нём уже старожилом, а сам город разрастётся, и дом, который ты оставишь ему в наследство, окажется бесспорно внутри городской черты. У жителей Италики ведь латинское гражданство? Ну так и какое тогда у её властей будет основание для отказа в гражданстве твоему сыну? Это даже если его и не дадут по какой-то причине уже тебе самому, — подсказывая Траю путь к получению его потомками латинского гражданства, от которого недалеко уже и до римского, я если даже и менял историю, то весьма незначительно. Как мне рассказывала Юлька, предки Траяна и в реале жили в Италике, когда туда переселились и усыновившие впоследствии отца будущего императора натуральные римляне Ульпии. Точной даты и конкретного предка мы, конечно, не знали, но обсудив и прикинув варианты, решили, что такая импровизация не повредит. С латинским гражданством или без оного, Трай один хрен остаётся вождём нескольких местных турдетанских общин, и в качестве авторитетного в местном социуме вождя в мирное время и префекта местных союзников на войне он римлянам уж всяко нужнее и полезнее, чем в качестве обыкновенного латинского кавалериста, которых у них достаточно много и без него. А раз так, то едва ли они позволят ему и его ближайшим потомкам слишком уж романизироваться, оторвавшись от местных турдетанских корней…

— Гм… Землю рядом с Италикой, говоришь? Мысль неплохая, но видишь ли, в чём тут дело… Даже стыдно как-то признаться… Я, конечно, не беден, но боюсь, что и не настолько богат, как тебе это, возможно, кажется…

— Трай, ну не ищи ты проблемы там, где их нет. Уж чем-чем, а этим презренным металлом я тебе помочь могу. Осмотрись там, приценись к тому, на что глаз положишь, и не скромничай особо, а что понравится, на то и клади глаз. А как выберешь — сообщи мне, сколько тебе не хватает для счастья стать владельцем хорошей виллы рядом с Италикой и хорошего дома в ней самой.

— Но Максим, это же очень дорого! Даже за пять лет я с тобой не расплачусь!

— Да не бери ты в голову такие пустяки. Вот нашёл, о чём переживать! Отдашь, когда сможешь. Ты ведь то и дело помогаешь мне, так почему бы и мне не помочь тебе?

Трай порядочен до мозга костей. Млять, да не будь он с высокой вероятностью, как мы с Юлькой вычислили, предком императора Траяна, я бы его первого к нам слинять агитировал и хрен пожалел бы на это усилий! Увы, оставить будущую Империю без этого выдающегося, а главное — испанского по происхождению императора в наши планы не входит, а посему и его вероятные предки должны оставаться в римской Бетике, чтобы со временем романизироваться. А ведь по сравнению с ним добрая половина, если не все две трети тех «блистательных», с которыми мы у себя дело имеем — говнюки говнюками! Но как раз из-за этой своей порядочности Трай и небогат по меркам своего сословия. И ему, конечно, его люди несут подношения, как исстари заведено, но он ведь принимает только в рамках традиционной «дани уважения», и свыше её хрен возьмёт лишний медяк! Его уважают неподдельно, и в немалой степени как раз за это, но безупречная репутация — не совсем то, чем наживаются грандиозные состояния.

А денег романизация в достойном «блистательного» элитном варианте стоит весьма немалых. Хоть и не погрязли ещё в восточной роскоши сами римские элитарии, и их домусам пока ещё очень далеко до настоящих дворцов, но то по греческим меркам, на которые они равняются сами, а по здешним турдетанским меркам даже средненький такой римский домус средненького римского всадника, даже не нобиля ни разу — уже настоящий помпезный дворец. Это даже если только снаружи их сравнивать, не заглядывая внутрь и не сравнивая их внутреннего убранства. Но ведь в нём-то как раз и львиная доля разницы! Колоннады, фрески, мозаика, решётчатые окна с пластинами слюды, а то и вовсе стекла, мебель греческого стиля, мраморные и бронзовые статуэтки — обычное дело для хорошо обеспеченного римлянина, но немыслимая роскошь для турдетан Бетики. Но положение, как говорится, обязывает, и в новой части Кордубы Трай себе такой домус всё-же осилил. С трудом осилил, влез в немалые долги, с которыми только в прошлом году и расплатился окончательно, а я тут его ещё дальше и глубже романизироваться агитирую, гы-гы!

После обеда мы с кордубцем, прихватив наших старщих сыновей, отправляемся в римский легионный лагерь. Пускай тяжело болен Публий Семпроний Лонг, наместник римской Дальней Испании, повышенный сенатом до проконсульского ранга, пускай даже по нашим с Юлькой прикидкам он должен скоро и вовсе скопытиться, его легат в добром здравии, а зимних военных сборов никто не отменял. Ну, это не массовая мобилизация, конечно, поскольку кто ж воюет зимой? Просто собираются вожди с небольшими эдакими «сборными» отрядами, с которыми и являются на смотр, демонстрируя свою готовность исполнить союзнический долг. Я ведь упоминал уже, что Катон в своё консульство затеял массовую демилитаризацию подвластных испанских поселений со срытием стен и сдачей оружия? Несмотря на многочисленные жалобы демилитаризованных турдетанских общин и полное понимание их проблем Сципионом Назикой, добиться отмены этих катоновских распоряжений в римском сенате так и не удалось. Понятно, что испанцы есть испанцы — и валы с частоколами какие-никакие вместо срытых стен соорудили, и оружия, само собой, давно уже нового втихаря наковали, но частокол — хреновая замена полноценной стене, и до хрена ли толку от оружия, которое надо ныкать подальше от зыркучих римских глаз? А главное — это ведь лишение статуса союзников и перевод на положение самых обычных подданных с освобождением от воинской повинности, но удвоением налогов и поставок. Союзники двадцатую часть урожая и приплода скота в виде налога отдавать обязаны и ещё столько же — продать римскому наместнику по назначенной им твёрдой цене, если он потребует, чем римляне и беззастенчиво пользуются, занижая до смехотворного уровня закупочные цены, а попробуй не продай по ним, когда обязан! Но две двадцатых — это одна десятая, то бишь ещё по-божески, как говорится, а вот две десятых, которые берутся с демилитаризованных подданных — это и унизительно, и просто тяжело. И проквестор римский нынешний потому и согласен продать мне легионных свиней по дешёвке, что с подвластных общин он от имени болящего проконсула в виде этих обязательных «при необходимости» поставок вообще за бесценок ещё больше скота соберёт, а большую часть моих денег — ну, сколько-то отстегнёт, конечно, кому положено, а остальное — правильно, прихомячит. Вот и глядят на этих облагаемых удвоенными поставками бедолаг те, кого такая судьба миновала, и не хочется им её разделить, а значит — надо свою нужность и полезность Риму именно в качестве союзников всячески демонстрировать…

На меня-то эта здешняя военная обязаловка, конечно, не распространяется — как римский гражданин, я эрарий, то бишь не военнообязанный, а как представитель «друга и союзника римского народа», суверенного и от Рима независимого, я и службу прохожу в войсках означенного друга и союзника, и вне его союзнических контингентов римскому командованию ни под каким соусом не подчинённый. Да только ведь кроме официальных законов есть ещё и понятия, а кроме официальных межгосударственных договоров — ещё и неформальные взаимоотношения, и как лояльный согражданин и союзник, оказавшийся по случаю в Кордубе во время проведения легатом зимнего смотра, я тоже заявился на нём отметиться — чисто символически, конечно, но тем не менее. Ну, в занятиях военных тренировочных вместе со всеми поучаствовал, Волний с пацанами здешних вождей тоже в своего рода римскую античную «Зарницу» поиграл — я ради такого дела даже договорился с легатом и забашлял ему и префекту лагеря, чтобы выкатили полевой онагр и дали им из него обстрелять наскоро сооружённый на учебной площадке макет эдакой мини-крепости. В результате Волний, «упросивший» меня организовать для пацанвы эти артиллерийские стрельбы, до чего их папаши банально не додумались, приобрёл в компании кордубских вождёнышей немалый авторитет. Ему-то такие пострелюшки привычны, каждое лето в наши военные лагеря не по одному разу его вожу, и из чего он уже там только не стрелял, а эти-то ведь постреляли из онагра впервые в жизни, да ещё и просекли прекрасно, что без его помощи не было бы и этого. Провинция-с!

Большинство вождей в Бетике тоже в общем-то рассматривают этот зимний сбор не столько как военное мероприятие, сколько как дань почтения римской власти, и не столько в военном облачении щеголяют, сколько при полном параде, и Трай на их фоне выглядит просто образцом служебного рвения. Другие-то разве что только в день смотра своей дружины в доспехи облачатся, да пару часов в них постоят, пока наместник или — в данном случае по болезни — замещающий его легат длинную торжественную речь перед союзниками толкнёт, одну из тех, до которых высокопоставленные римляне столь охочи, продефилируют со своим отрядом перед командованием, да и сбросят тяжесть. Тем более не утруждают они себя обычно и в остальные дни, разгуливая и общаясь меж собой, раз уж съехались сюда все. Это тоже своего рода инструмент римской власти, берущей таким образом под контроль и междусобойчики союзных вождей, а заодно и демонстрирующей им римскую военную машину — ведь тренировок легионеров и их союзников-италийцев никто не отменяет и в дни смотра местных испанских союзников. Точно так же мечут в мишени велиты свои дротики, а тяжеловооружённые пехотинцы — пилумы, точно так же выбивают калигами пыль из плаца на занятиях по строевой новобранцы и точно так же мутузят деревянными учебными гладиусами столбы и плетёные из лозы учебные скутумы бойцы постарше. Пожалуй, даже больше, чем в обычные дни — лагерные работы делаются только те, без которых нельзя обойтись, а основная масса италийских солдат тренируется в воинском мастерстве так, как едва ли тренируется в свои обычные будни. Эта армейская тяга к показухе вовсе не в наших современных армиях родилась, а стара, как мир…

Испанцам, впрочем, тренироваться тоже никто особо не возбранял, и Трай, как человек добросовестный, и дротики пометал, и столб поколотил, и пару плетёных щитов римским служивым размочалил, а затем, войдя в раж, уделал и их центуриона — всё-таки аристократов учат на совесть, и кто учился старательно, тот многое умеет. С их военным трибуном, правда, и ему пришлось нелегко, потому как и тот тоже не из простонародья родом вышел, а из нобилитета, и на Марсово поле в свои допризывные годы явно хаживал частенько, так что противником он кордубцу оказался достойным. Ну, дружеская ничья — с таким противником тоже результат неплохой. Поразмялся с ним за компанию и я — из лука пострелял, уделав римлян, но просрав, конечно, критским наёмникам, зато на мечах сделал и их — зря, что ли, то с Бенатом тренируюсь, то с Тархом, то с Лисимахом, нередко с Адермелеком, сыном Идобала, а иной раз и с его отцом? Ох и погоняли же они меня!

Недурно поразмялась и наша пацанва — в своей компании, конечно. С онагром, правда, сегодня не заморачивались, ограничившись лёгким «скорпионом», но у римлян глаза полезли на лоб, когда мой наследник САМ навёл агрегат на мишень и влепил болт почти точно в её центр, а затем ещё два буквально рядышком. Мне пришлось рассказать им, чтобы успокоились, о нескольких баллистах и тех же «скорпионах», подаренных нам ещё Нобилиором после взятия карпетанского Толетума. Знавшие уже меня понимающе кивнули и растолковали не знавшим, что я в Оссонобе аж целый сенатор, да ещё не самый простой, а из числа основняков, после чего вышли из ступора и понимающе закивали и остальные. Потом пацаны пометали дротики и постреляли из лёгкой стрелковки, и если с дротиками и пращой наши особо не выделялись из общей массы, то с луком мой оказался первым, а траевский — вторым, доказав на деле, что не зря ему был подарен детский, но вполне критского типа роговой лук. После этого они фехтовали на деревянных мечах, и тут наши тоже оказались если и не первыми, то в первой пятёрке. Траевский, впрочем, не очень удачно в последний раз сразился, пропустив удар по руке и схлопотав не только ушиб, но и солидную ссадину — не смертельно и даже не опасно, но всё-же какое-никакое ранение, и отец послал его за «медпомощью» в палатку к служанке-рабыне.

Мы тем временем переговорили с бастетанскими вождями юга Бетики, которые тоже прибыли на смотр, ну и как тут было не воспользоваться удобным моментом? Нам люди нужны, а у них наплыв бастулонов из приморских городов, где их прижали римляне, и где для них взять землю? Да и какие из них крестьяне, из этих рыбаков и мореманов? А ремесленников своих хватает, и пришлым конкурентам они не рады. Поэтому насчёт этих «понабежавших» мы с вождями договариваемся легко — всех, кого наши представители отберут, они обещали отпустить к нам без малейших проблем. Им же самим меньше будет головной боли, а мы получаем как раз тот контингент, на который и Миликон не очень-то претендует, так что бастулонам прямой путь на Азоры, на Горгады и на Кубу. Крестьяне — другое дело. И нам с нашим царём собачиться из-за тех, кого мы таки уведём, однозначно придётся, потому как и на островах нужны, и в самом царстве, и самим вождям отпускать их очень не хочется, потому как и налогоплательщики, и военнообязанные. В их случае больше налогоплательщики, поскольку ближе к морю Катон демилитаризацию проводил повальную, ну так тем тяжелее бремя налогов и принудительных поставок, а римляне ведь как? Если прибавилось людей — это римский префект учитывает сразу, а если убавилось — тянет с учётом, и нередко в Кордубу к самому квестору за решением вопроса приходится ехать. Власть — она такая. Когда ты ей что-то должен, она тут как тут, а когда она тебе — ищи её свищи. А усугубляется ситуёвина тем, что не только бастулоны, но даже и чистые финики из бастуло-финикийских городов — это ИСПАНСКИЕ финики, давно перенявшие у своих соседей-бастетан их испано-иберийское чувство собственного достоинства, для которого выйти на улицу без меча или фалькаты — как для нас без штанов. И все, для кого честь — не пустой звук, из демилитаризованных общин слинять норовят кто куда — кто в нормальные союзнические, а кто и к нам в нашу лузитанскую Турдетанщину.

Мы как раз начали уже находить с вождями общий язык и по поводу крестьян, когда поднялся небольшой переполох. Двое римских или ничем не отличающихся от них по своей экипировке латинских солдат тащили за руки молодую рабыню-блондинку, та вырывалась и упиралась, а её подгоняли затрещинами и пинками. Судя по присутствию сопровождения во главе с центурионом, это явно не было солдатским охальничеством, а смахивало на вполне официальное мероприятие. Так и оказалось — блондинку привязали за руки к столбу, а центурион объявил, что рабыня-карпетанка, проявившая строптивость и непочтительность к своему господину, будет высечена плетью. Чего она там натворила, центурион не сказал, но один из солдат, прикрывая рот рукой от посторонних, рассказал вполголоса соседу, оба прыснули в кулаки, в толпе рядом с ними тоже услыхали и тоже рассмеялись, а ещё через минуту смеялись уже и мы. Ну, что откусила — это, ясный хрен, сильно преувеличивают. Во-первых, человеческие зубы — не акульи, а во-вторых, её бы тогда за это не к плетям приговорили, а к кресту. Но вот в остальном — похоже на правду. Хозяин ейный — один из трёх младших военных трибунов легиона — захотел употребить её по назначению, да только не совсем по прямому. В смысле, не в ту дырку. А ей это дело настолько не понравилось, что она зубы в ход пустила, короче говоря. Начали её сечь — даже спину не заголив, явно щадя, дабы проучить, но не изуродовать, но ведь один хрен больно. Её секут, она визжит и ревёт белугой — зрелище, конечно, ещё то…

— Плащ запахни, дура! — рявкнул вдруг Трай куда-то совсем не в ту сторону.

Оглядываюсь, а там — картина маслом. Рабыня траевская, которая в лагере ему прислуживала, бабёнка молодая и симпатичная, ранение хозяйскому сыну обработала и перевязала, ну и вела куда-то, а тут как раз эту секут, та в шоке, да ещё и наклонилась так, что видно куда больше, чем следовало бы, а траевский наследник, само собой, глазастый.

— Здесь слишком много посторонних, и я не могу дать тебе трубу, — подгребнул я своего спиногрыза, пялившегося, ясный хрен, туда же, но с гораздо большей дистанции.

Рабыня захлопала глазами, не сразу въехав в ситуёвину, а въехав — смутилась, залилась крской и судорожно запахнулась, отчего наши пацаны прыснули в кулачки, а мы сами — рассмеялись во весь голос. Та доложила хозяину, что ведёт парня кормить — время как раз близилось к ужину, и когда кордубец предложил мне и моего с ними направить, я не стал отказываться. Экзекуция над проштрафившейся блондинкой уже закончилась, её отвязали от столба и увели, и все вернулись к прерванным этим зрелищем занятиям. Один из бастетанских вождей напомнил мне об их основной проблеме с римскими властями в случае ухода ощутимой части людей, и мы договорились с ними, что я решу этот вопрос с проквестором, которому все эти римские фискалы подчинены. А мне же один хрен с ним насчёт свиней сделку заключать, так заодно и насчёт бастетанских переселенцев решим — не думаю, что он станет так уж особо упрямиться в тот самый момент, когда зарабатывает в виде неучтённого «левака» кругленькую сумму в звонких серебряных денариях…

— Этот разбойник не успокоится, пока не уведёт за Анас всю Бетику! — раздался сзади голос Априлиса, — Он и у вас уже людей сманивает?

— Всю Бетику я, пожалуй, не уведу — уж очень она большая и многолюдная, но вот половину или хотя бы треть — очень постараюсь, — отшутился я, — Приветствую тебя, блистательный. Как твои дела на новом месте?

— Были бы получше без таких, как ты! — буркнул тот.

— Ну так направляй их всех ко мне — нам как раз такие и нужны, — тут даже Трай ухмыльнулся, а моя охрана и вовсе прыснула в кулаки.

— Ты и здесь издеваешься надо мной!

— Разве? Я просто советую тебе, как проще всего избавиться от всех, кто тебе не угоден. Сбагри их к нам и живи без них получше, — бастетанские вожди заухмылялись, а мои люди захохотали уже и во весь голос.

— Это неслыханно! — побагровевший бабуин схватился за рукоять фалькаты, — Вы обездолили меня ТАМ, а теперь хотите обездолить ещё и ЗДЕСЬ!

— ТАМ ты сам обездолил себя, — моя рука тоже легла на рукоять меча, — ЗДЕСЬ всё зависит от тебя самого, но если ты не изменишься — наверное, будет то же самое.

— МНЕ — приспосабливаться к какому-то мужичью?! — его фальката вышла из ножен до половины, — Это оно должно приспосабливаться ко мне, как это и было всегда в старые добрые времена! Их отцы приспосабливались к моему отцу, а их деды — к моему деду! И я не позволю возмутителям спокойствия нарушать старинное установление!

— Зря ты опять попёр в дурь, Априлис, — мой меч тоже выдвинулся наполовину, — Как раз это и подвело тебя ТАМ, — я посадил его в энергетическую трубу, как делал это с ним уже пару раз и в Оссонобе, к чему подобные приматы, склонные к энергетическому вампиризму, особенно чувствительны, и он, конечно, не составил исключения.

— По нашему старинному обычаю все споры, в которых каждый по своему прав, решаются поединком. Ты, как зять Тарквиниев, достаточно высокороден, чтобы поединок с тобой не слишком унизил меня. Но римляне не очень-то считаются с нашими обычаями, и неразумно будет обнажать оружие в римском лагере, — его фальката вернулась обратно, и мой меч последовал её примеру, — Кроме того, ты в своё время ловко обзавёлся римским гражданством, и римляне не поймут меня, если я сойдусь с оружием в руках с римским гражданином. К счастью, обычай позволяет нам выставлять вместо себя других бойцов, и будет лучше, если мы с тобой оба так и сделаем. Если побеждает мой — ты раз и навсегда прекращаешь сманивать МОИХ людей и возмущать спокойствие среди них. Победит твой — ну, значит, такова судьба. Тогда — уводи, кого сманишь, и я не стану препятствовать…

— Не припоминаю, чтобы УЖЕ сманивал ТВОИХ, но — пусть будет по-твоему, — согласился я, — Если к другим будут уходить — со всеми будешь поединки устраивать?

— Это уже не твоё дело! Подумай лучше, кого выставишь на бой — у меня будет хороший боец! — в этом у меня сомнений и не было, но мне важнее была — ну, на случай нашего проигрыша, конечно — первая фраза, в которой Априлис САМ отсекал себе повод для претензий, если его люди будут уходить от него не к нам напрямую, а через другие общины римской Бетики, из которых — уже не его дело, куда и к кому подадутся затем уже НЕ ЕГО люди…

Договорились о месте встречи на небольшой полянке в ближайшем лесочке, о времени условились — через пару часов, чтоб подготовиться без лишней спешки. Пацаны вернулись с ужина, и Трай отправил их со слугами в город к себе, сами поужинали тоже по-армейски в его палатке. Собрались, пошли на место.

— Этого-то я и боялся! — сообщил Бенат с не особо весёлым видом, когда к нам приблизился Априлис со своей свитой, — Этот Диталкон — вон тот оборванец в тунике с растрёпанными краями — слишком ловок! Нехорошо это…

— Опасен даже для тебя?

— Ну, не в этом смысле. Но ведь мы же с ним не на деревянных мечах драться будем, а на настоящих. Я ведь играться не обучен, и тут он половчее меня, а если драться всерьёз — я его убью…

— Тогда дерусь я, — вызвался Адермелек, — Вы же знаете моего отца, а яблоко от яблони далеко не падает.

— Не увлекайся только игрой, — предостерёг кельтибер шурина, — Он опытнее…

Противники обнажили фалькаты и обменялись оскорбительными фразами, что правилами допускалось и даже было в обычае. Потом они сблизились и немного помахали клинками — как бы стремясь напугать, а на самом деле — прощупывая и изучая друг друга. Хоть и не насмерть бой предстоит, но и позориться проигрышем тоже как-то не в кураж.

— Ты имеешь силу воздействия на людей, — заметил Априлис, убедившийся в этом очередной раз буквально недавно.

— Хорошо, я отвернусь и не буду наблюдать за поединком, чтобы не повлиять на его ход даже случайно — бой должен быть честным.

— Благодарю тебя за понимание — неловко было просить тебя об этом самому, но мне ли не знать? Я тоже отвернусь и не буду смотреть — смысла в этом особого нет, но мы будем в равном положении, а главное — наши бойцы.

В отличие от классической средневековой дуэли, античный испано-иберийский «судебный» поединок не имеет своей целью непременное убийство или тяжёлое ранение противника. Не то, чтобы смертельный поединок вообще исключался обычаем, разными бывают обстоятельства и разными вызванные ими конфликты, но о бое насмерть принято уславливаться заранее, а такого уговора у нас не было. В обычном же случае добиваются просто убедительной победы, которая, собственно, и решает спор, и чем бескровнее она достигнута, тем престижнее результат. Теоретически победитель имеет полную власть над жизнью и смертью побеждённого, что и показывает приставленным к его горлу клинком, но реализовывать это право, убивая побеждённого, если такого не было условлено заранее — считается ну уж очень не комильфо. Дурной тон, скажем так. Хоть и всякое, конечно, в таком деле бывает, и от случайности никто не застрахован, но этого стараются избежать. Собственно, на это и намекал Бенат, когда говорил мне, что обучен убивать, а не играться. За нашими с Априлисом спинами, судя по характерному говорку нашего сопровождения, закончилось взаимное прощупывание, и назревала настоящая схватка…

— Скажи мне хотя бы уж, когда же это я успел начать уже твоих здешних людей сманивать? — я был практически уверен, что это обвинение — заведомая туфта, чтобы ну хоть какой-то повод к ссоре обозначить, и завязывал этот разговор только дабы отвлечься и преодолеть соблазн посмотреть, что происходит за спиной, а посмотреть явно было на что, судя по лязгу металла.

— Ну, есть у меня такие, что хотят уйти, и когда прошёл слух о твоём приезде в Кордубу, то заговорили и о том, чтобы встретиться с тобой и попроситься туда к вам. Ты же сам понимаешь, что с некоторых пор даже упоминания о тебе меня не радуют, а тут ещё и это. Ты бы на моём месте как к этому отнёсся?

— Для того, чтобы оказаться на твоём месте, надо быть тобой, а для меня это не так-то легко. Но что обижен ты на меня крепко, я понимаю.

— Не только на тебя и даже не столько, если судить справедливо. Ты же не наш, и даже Фабриций не наш, но Миликон — как он мог?! Это же предательство!

— Разве один только он даже из ваших «блистательных»?

— Не один, но он — царь. Кто, как не он, должен был первым защитить СВОЕГО? Ты не наш, и на тебя обида меньше, просто он в Оссонобе, а ты — здесь. Не только ты был врагом моей семьи там, но и ты тоже, а теперь вот ещё и здесь покоя от тебя нет. Ну и вот как мне это вынести?

— Тяжело, конечно, если рассуждать так. Но чего ты хочешь добиться вот этим боем наших людей? Тебе станет после этого легче?

— Не знаю. Но что мне ещё остаётся? Опускаться до подлостей человеку моего происхождения не пристало. Может быть, мои понятия о чести и отличаются от ваших, но не настолько же! А такой вот «судебный» бой — это же как судьба распорядится. Если мой человек выиграет — значит, я угоден судьбе и прав, и это удовлетворит меня. А если нет — ну, это же судьба, а против неё бессильны даже боги, и в проигрыше ей нет бесчестья для простого смертного. Я буду знать хотя бы, что попытался отстоять свои интересы и своё достоинство, и не моя вина, если судьбе окажется угодно иное.

— Делай, что должен, свершится, чему суждено?

— Вот это ты хорошо сказал.

— Это не я сказал, а человек помудрее меня.

— Кто-то из учёных греков?

— Из римлян, но тоже учёный не хуже тех греков, — я не стал уточнять, что Марк Аврелий ещё не родился, и до его рождения не дожить ни нашим внукам, ни правнукам. К чему это Априлису, уж всяко не философу — как и я, впрочем?

Из-за спины доносилась поступь дерущихся, их тяжёлое дыхание, лязг клинков, а затем звук падения и гвалт зрителей. Оборачиваемся — противник Адермелека лежит на земле, раскинув руки и колотя по ней кулаком от досады, его фальката валяется от него в трёх шагах, а сам шурин Бената стоит над ним, приставив к его шее остриё клинка. Дал нам разглядеть и осмыслить увиденное, выпрямился, вложил фалькату в ножны — и тут же протянул побеждённому руку, помогая встать. Тот морщится — то ли ногу подвернул при падении, то ли ушибся, но терпит — что такое боль по сравнению с досадой от поражения?

— Ты нашёл достойного бойца, блистательный, и мне нелегко было справиться с ним. Не порицай его за проигрыш — он не виноват в том, что я — Адермелек, сын Идобала, сына Сирома.

— Сын Идобала? — переспросил Априлис, — Тогда понятно. Это судьба, а против судьбы я бессилен, — он картинно воздел руки к небу, — И где ты только берёшь ТАКИХ людей, досточтимый? — это он уже мне.

— Ну, вообще-то — везде, где они мне такие попадаются. Труднее всего найти и подобрать первых, и с этим мне крупно повезло, а дальше оно уже и само так выходит — подобное тянется к подобному.

— А почему у меня так не получается? Нужен какой-то особый нюх на таких?

— Да собственно, не обязательно нюх, блистательный. Наверное, смог бы и ты. Но вот что обязательно — это уметь ЦЕНИТЬ таких людей и ТЕРПЕТЬ то, что в своём деле они ПРЕВОСХОДЯТ тебя самого и не умеют, да и не очень-то хотят скрывать это. Это нелегко, это надо пересиливать самого себя — кто-то это может, а кто-то и нет…

— Проклятие! Не могу! Вот знаешь, что самое обидное? Умом — даже понимаю иногда, а где не понимаю, там ЧУВСТВУЮ, что где-то в чём-то вы правы. Но — не могу! Никогда такого не было — ни при отцах, ни при дедах, ни при прадедах! Да где же вообще такое слыхано?

— В том-то и беда, блистательный, что нигде. ПОКА — нигде. А НАМ нужно — чтобы У НАС стало так. А для этого нам нужны именно такие люди, и чем больше — тем лучше. Их мало, но они есть — даже у вас есть, но вы с ними обращаться не умеете, и для вас они бесполезны — только раздражают вас самим фактом своего существования. Ну так и избавьтесь от них — зачем вам зря расстраиваться, глядя на них? Спровадьте их к нам, уберите с глаз и забудьте о том, как они вас раздражали.

— Есть у меня такие, — проворчал Априлис, — И ты прав — одно расстройство от них! Не ищи — сам их к тебе пошлю…

Загрузка...