Честь Воина [CИ]

Глава 31 Клед: Главная Обитель Смерти

Колен оказался высоким сухощавым Ятаганом Новинской Обители. Тощую косу цвета спелой ржи он усиливал и удлинял пеньковой бечевой, всегда вплетая в конец маленькое грузило. Никаких эмоций на его лице никогда не отражалось, но взгляд был пронизывающий насквозь. Казалось, что он смотрит на подопечных, как муравей на тлю. Стоило тем ослабить внимание или о чём-то задуматься, как Хлыст Смерти возвращал «отступника» в действительность. Это было больно, но достаточно действенно. Ведь когда отрабатываешь раз за разом одно и то же упражнение, движения доходят до автоматизма, уму становится скучно и он норовит куда-то убежать.

Постоянное присутствие в действительности было одним из требований для Кинжалов. Как выяснилось, самым сложным, хотя со стороны казалось, что куда тяжелее работать одновременно двумя клинками. В этом отношении у Кледа было небольшое преимущество над обычными кандидатами, благо действовать левой рукой он научился после перелома правой, хотя совмещать обе всё равно пришлось учиться. Сначала через стандартные «формы», разработанные так, чтобы в свалке работать, как мясорубка, одновременно атакуя и защищаясь по всем направлениям. Потом задания стали усложняться путём уменьшения количества соперников — тут уж приходилось действовать руками по-разному, хотя какие-то отдельные «связки» из стандартных «форм» порой и помогали.

Сил на тренировки уходило много, и аппетит у Кледа был зверский, но и кормили соискателей отлично: не три раза в день, а целых шесть. Правда, за раз много съесть не позволяли, чтобы не мешать занятиям, но через пару месяцев парень заметил, что тело ощутимо заматерело — даже пришлось расшивать ставшую узкой в плечах непробивайку.

Не самым сложным, но довольно хлопотным довеском к требованиям была определённая длина косы, которую нельзя было дать укоротить, чтобы вовремя получить повышение. И это при обилии поединков с несколькими соперниками. Конечно, сам Ятаган мог бы устроить «стрижку» воспитанникам в любой момент, но это было бы злоупотреблением властью, до которого он, как правило, не опускался. Хотя был среди них один Воин, которому Колен таким образом отодвинул получение ранга, но тот поплатился за подлость — попытался оклеветать одного из товарищей за нарушение дисциплины, которое допустил сам. Неужели не понимал, что Ятаган видит их насквозь? Впрочем, если способности у всех раскрывались по разному, наверное, могло быть и такое. Судя по словам Лариса и Армата при посвящении, сам Клед в этом плане отличался от большинства.

Именно поэтому он замахнулся на то, что не входило в список обязательных умений для Кинжалов — Владение Хлыстом Смерти одновременно с другим оружием. Клед сообразил, что, если хоть немного преуспеет, это позволит ему вернее сохранить волосы в неприкосновенности. Ведь время на достижение статуса, который позволит получить чёрный скимитар, для него ограничено: всего год, тогда как обычно меньше двух это не занимало.

Колен скептично хмыкнул: «Внимания не хватит», — видимо, намекая на то, что нужна большая ступень посвящения, — но показал ему базовую «форму» для Ятаганов и Топоров, включавшую в себя работу и Хлыстом Смерти. Отрабатывать её, правда, пришлось в свободное от общих занятий время, так что по сути свободного времени у Кледа и не оставалось. Но то ли местный Ятаган терпимей относился к переработкам, то ли получил указание от Меча сделать исключение для того, кто точно сможет поднять божественный клинок, который, конечно же, следовало отобрать у врага. Так или иначе «упахиваться» с тренировками молодому Воину Смерти никто не мешал.

Только один раз в самом начале Ятаган выгнал его в Красный Дом. У Кледа тогда начала болеть голова, и Колен сказал, что надо сбросить Смертную Тень. Какое-то время парень упорствовал, не желая «пачкать» хранившуюся где-то в уголке души память о любимой, но дело начало доходить до рвоты, так что поступил приказ, который пришлось выполнять.

Нет, никаких чувств в ощущениях Кледа не сохранилось. Он воспринимал себя так же, как все окружавшие его братья, свободным от этого бремени, досаждающего прочим смертным. Но где-то в подсознании сидели понятия, смутно подсказывавшие, что это неправильно. Простое человеческое нежелание изменять даме сердца не выдерживало критики разума, который прекрасно знал, что всё кончено. Но принимал более смутный довод о том, что после того, как познал настоящий полёт, ползать уже попросту неинтересно. Тем не менее, избавиться от Смертной тени было необходимо, так что Воин решил отнестись к этому, как к обычному отправлению потребностей. Навроде того, как приходится проблеваться, если отравишься несвежей едой.

Очень кстати было и то, что он оказался совсем в другой Обители. Среди прежних Отступниц ему пришлось бы соответствовать ожиданиям, завышенным его довольно бессмысленными попытками самовыражения в этой области «по юности». Здесь же его никто не знал. Кстати, благодаря этому ему также не пришлось участвовать в окончательном посвящении Отступающих, за что он был отдельно благодарен судьбе. Никакое онемение чувств неспособно было погасить содрогание при воспоминании о первом обряде. Особенно после того, как познал настоящую любовь.

Процесс, суть которого должна была сводиться к удовольствию, оказался мучительным, поскольку, как и прежде, Кледу не удавалось разрешиться от своего бремени чисто механически. Как ни крути, не хватало контакта с душой так жаждавшей принять его ношу Отступницы. Рона была молодой, рыженькой, хорошенькой, с аппетитными формами и татуировкой из касачей, красиво покрывавших большими лиловыми цветами её грудь. Похоть исправно включилась в теле, тяготея к передаче своей невидимой ноши по предназначавшемуся ей адресу, как вода из горного родника стремится вниз, в долины. Но как ни месил утробу женщины Воин, плотина в его теле не отпирала шлюзы, словно их заело.

Наверное, он ей натёр там, внутри, потому что Рона мягко предложила попытаться иначе. Она принялась искусно работать ртом, щекоча его плоть язычком, обнимая губами и стараясь чуть ли не проглотить, что лишь напомнило Кледу страшный момент в Арке смерти и принесло результат, обратный желанному. Он был раздосадован, но пульсирующая боль в висках напоминала, что надо закончить дело.

Обведя мыслями беспомощный круг, словно бы в поисках ответа на потолке, Клед всё-таки поймал один образ, подавший ему идею, как справиться со своей задачей. Ему подумалось, что дело пошло бы проще, будь Рона просто бесчувственным куском мяса. И в этот момент его взгляд упал на «тёмный уголок», в котором имелись приспособления для изощрений, подобные показанным ему когда-то Абель в Мохавенском Красном доме через щёлку. Действительно, Зверь мог стать ответом.

Клед попробовал воззвать к этой уже, казалось, подзабытой стороне своей натуры, и она неожиданно живо отозвалась, рисуя привлекательную для себя картинку, которая вернула кровь в нужное место. Какой-то части сознания, наблюдавшей всё это со стороны, пришлось при этом зажмурить глаза и отвернуться, но руки уже делали дело: он связал Рону, как поросёнка, которого собираются запечь, так что все самые аппетитные места стали выпирать ещё сильнее, и подвесил на свисавший с потолка крюк, крепившийся к специальному поясу. Отступница даже похрюкивала похоже от предвкушения — её прелестный ротик был заткнут специальным шаром. И когда Воин начал нанизывать её на своё вставшее колом естество, раскачивая обездвиженную тушку женщины за специальные «оглобли», разум его наконец-то затуманила в достаточной степени животная похоть, чтобы тело познало разрядку под придушенные повизгивания партнёрши.

На какой-то миг Клед почувствовал прикосновение Тёмной Матери, ощутил отзвук продирающего до костей внимания прекрасной и жуткой богини из Арки, которому противилась душа. Мир выпал из восприятия и тело начало заваливаться назад. К счастью, момент этот был скоротечным, и Воин, придя в себя, успел поправить равновесие шагом назад. Зато головная боль сразу ушла, да и вообще с плеч словно бы сняли пару лишних мешков неведомого груза.

Отдышавшись немного, Клед бережно опустил Рону на пол и избавил её от пут. У девушки изо рта даже слюни текли от сладострастия, она еле шевелилась, но всё равно бросилась осыпать благодарными поцелуями его уже опавшую плоть. И снова это вызвало содрогание, подобное отвращению, только это не были привычные чувства. Воин мягко отстранил её, вытер ей лицо полотенцем, потом обтёрся сам и покинул Красный Дом, надеясь больше сюда не возвращаться в ближайшем будущем.

В голове его после этого бродили странные мысли. Одна — более явная — о том, что извращения рангов постарше с Отступницами, вероятно, вызваны не столько тем, что обычных ощущений им мало, как поясняла Абель, а тем, что с повышением ранга они как раз притупляются. И другая — более смутная — о том, что хотя в Арке отрезает обычные человеческие страсти, что-то ведь продолжает определять склонности и испытывать хотя бы то же отвращение и нежелание? Возможно, душа обладает собственными чувствами, более глубокими и продолжающими влиять на Воинов даже тогда, когда молчат чувства обычные? Значит, по идее, их можно вернуть, возродить, когда и если… Впрочем, не было проку пока думать о том времени, от которого Кледа отделяло ещё как минимум три смертельных испытания: посвящение в Кинжалы, битва с Мореной и поединок с Арматом. Каждое из которых могло стать последним.

Первые полгода Кледу часто вспоминалась Алрина. Он не думал о ней специально, мысленно закрыв для себя эту страницу своей жизни. Но, видимо, у какой-то части его существа было иное мнение. Сознательный же разум испытывал разве что некое подобие удовлетворения от собственного решения. Хоть Воин и знал, что причинил возлюбленной боль, но сам перестал страдать по этому поводу. Ведь он также понимал, что тем самым спас её от необходимости идти в лапы к ненавистной ахсаре и рисковать там жизнью в попытке спасти божественный клинок.

Однако образ девушки возникал сам по себе перед закрытыми глазами, когда, напахавшись за день, Клед ложился спать. При этом он чувствовал странный мучительно-сладкий укол где-то в груди, который так и не превращался в чувства, словно кто-то пытался проткнуть тоненькой белошвейной иглой бронированную кожу яратика. В сон усталый парень проваливался очень быстро, поэтому впечатление оставалось мимолётным, но постоянным. Пока как-то незаметно не исчезло. Ну что ж, наверное, она перестала о нём думать. Полгода — достойный срок. Пусть найдёт новое счастье, если сможет.

После Обручения Клед как-то инстинктивно перестал воображать Меч Кернуна в своих упражнениях. Хотя порой ужасно хотелось глотнуть, как воздуха, того светлого и окрыляющего ощущения, которое дарило даже мысленное касание волшебного оружия, казалось, будившего в душе лучшее, настоящее, тогда как сейчас он казался сам себе тупой машиной для убийства с заглушёнными чувствами, из которых доступными оставались только обезличенные ярость и азарт боя. Но он запрещал себе думать о клинке. Чудилось ему в этом что-то недостойное, словно он уже запятнал свои руки связью с Тёмной Матерью. Или наоборот, опасался, что она угадает его тайные намерения — выйти из-под её власти, когда дарованные ею способности помогут вернуть родовую реликвию.

Он как будто знал, что богиня Смерти не может читать его мысли, по крайней мере, не все — не эти, не высокие. Хотя откуда такая уверенность, объяснить не мог. Может, потому что во время испытания этот образ так и не всплыл, хотя играл в его жизни определяющую роль? И потому, что он вообще прошёл посвящение, хотя прямо в процессе понял, что не покорится хозяйке Арки до конца, что присяга ей — лишь временная уступка, стратегическая сдача врагу, чтобы получить шанс на реванш. А также отчасти из-за рассказов Алрины о Морене, которая вроде бы так и не угадала её желания сбежать или не придала тому достаточной важности, но в любом случае не смогла предотвратить побег.

Кледу казалось, что покровительница Ордена с лёгкостью читает только низменные порывы и стремления — такие как страх, похоть, гнев, жажду власти и тому подобное. Но это не означало, что она не чует высоких, поэтому лучше продолжать таить их где-то на задворках разума, в потайной подземной пещере, которую он мысленно создал для самых сокровенных воспоминаний: мама, папа, дядя, братья, Алан, Алрина, Санат… Создавал, чтобы скрыть их от Меча во время бесед, на которые тот его неоднократно вызывал.

Клед так и не понял, знает ли тот о его связи с Петрой, а вот про Алрину речь заходила каждый раз — старый лис тогда вовсе не сдался, а лишь отступил и периодически пытался всё-таки сделать подкоп под «курятник». Так что память об айланне парень окружил особо толстой стеной из фальшивых воспоминаний. Точнее заставив себя помнить лишь то, что было до замка Малфир. Каким-то образом у него это получилось просто усилием воли — расслоить и поменять местами более важные и глубокие воспоминания с обычным поверхностным знакомством, добавив к ним вероятный, но несостоявшийся тогда разговор о мече и нартах двух не особо близких напарников по оружию. И вроде бы это впечатление выдержало проверки, поскольку со временем вопросы в этом направлении иссякли.

Возможно, ему помогло как раз притупление чувств, но всё-таки ощущались в этом и какие-то новые способности. Пока непонятные. Клед пытался применять их в тренировочных боях с другими, но сражение с несколькими противниками пока поглощало всё имеющееся внимание, так что ничего определённого в этом отношении у него не выходило. Зато пару раз вроде бы сработало в столовой, когда ему удавалось наводить внимание стоявшего на раздаче Когтя на нужный ему кусок (в отличие от Мохавенских Ладоней, здесь все приготовленные блюда лежали на виду).

Другой сферой интереса Армата был, разумеется, Меч Кернуна, но он знал о нём из каких-то тайных источников чуть ли не больше, чем сам Клед. Парень несколько раз пересказал историю того единственного раза, когда держал божественный клинок в руках, но не мог сообщить главе Ордена ничего нового, поскольку у мальчишки, которым он тогда был, отсутствовали ощущения, доступные Воинам Смерти, и уж тем более их Мечу.

Зато сам почерпнул из его вопросов кое-какие новые представления, хоть они и оставались на уровне неясных догадок. Например, о том, что это оружие покоряется только сильной воле. Хотя, очевидно, это была не вся правда. Ведь у опытного Меча Смерти воля точно была закалена намного лучше, чем у молодого Воина, а уж тем более одиннадцатилетнего мальчишки. Так почему же Армат не уверен, что сможет поднять волшебный клинок сам, вместо этого всячески способствуя быстрому продвижению Кледа? Наверняка, это было не единственным необходимым качеством. А вот какие другие, неизвестно.

Из слов отца тогда, в детстве, с уточнением Саната о том, что на самом деле это их предок сражался Мечом Кернуна, можно было подумать, что какую-то роль играет кровь Лоринденов. Но тогда ни Алрина, ни Моргана не смогли бы его поднять. А найти общее между этими двумя женщинами, представлявшими, судя по словам возлюбленной, явные противоположности, тоже не представлялось возможным. Приходилось пока опираться лишь на имеющиеся факты и радоваться, что они оказались угодны руководству.

Да, теперь бы встретить Саната и задать ему накопившиеся вопросы о семейной реликвии. Но увы, насколько Клед понимал, теперь этот путь был тоже отрезан. Он помнил, как его провожатый не пожелал входить в Мохавен, наверняка из-за наличия там Обители. Судя по всему, он был противником Тёмной Матери, к тому же, хорошо осведомлённым за свою невероятно долгую жизнь, но увы, не посчитал нужным ещё раз наставить того, кто отвечал за возвращение божественного меча. Может, он не знал, что подопечный не справился, и оружие снова в недобрых руках? Оставалось только гадать.

К счастью, воспоминания о странном отшельнике-волшебнике Кледу удалось полностью утаить, ни разу не коснувшись их даже мысленно в ходе «задушевных» бесед с Арматом, являвшихся по сути лишь хитрой формой мягких допросов. Это они проходили на курсе управления людьми — одной из немногих теоретических наук, преподававшихся будущим Кинжалам наряду с основами государства и среднесрочным стратегическим планированием. Правда, подобный подход обычно применялся либо к равным по званию, либо к посторонним, так что тоже загадка, почему Меч поступал именно так вместо того, чтобы попросту продавить подчинённого.

Как бы то ни было, пользуясь ширмой доверительной обстановки, которую усиленно рисовал глава Ордена, Клед однажды осмелился спросить, откуда тот почерпнул свои сведения о Мече Кернуна. Мол, ему тоже было бы невредно ознакомиться с имеющимися источниками, чтобы не сплоховать в случае чего, раз уж ему любезно отвели решающую роль. Однако Армат выдал лишь отговорки о том, что всё это лишь слухи, байки да обрывочные воспоминания людей, далёких от событий, и составлявших своё впечатление на основе чужих слов из вторых или третьих рук, которые могут вообще не иметь отношения к действительности.

Парень чувствовал, что начальник не сказал всей правды, но повлиять на того никак не мог. В конце концов, если этот клинок и правда выковал один из богов, а их покровительница была существом того же порядка, она могла что-то сообщить Мечу Смерти напрямую. Но знала ли она сама наверняка свойства этого оружия — ещё вопрос. Ведь иначе к чему все эти разговоры с ним, простым Воином, пусть и наследником рода хранителей реликвии?

С момента посвящения до праздника лета Армат побывал в Арке Смерти не менее десяти раз. Говорили, что богиня сама его призывает, как — неведомо. Трёх из обслуживавших Меча после этого Отступниц унесли на носилках; говорили, что одна скончалась, а другая сошла с ума. Похоже, Петра и правда была самородком, раз сумела выдержать подобное обращение так долго. А может быть, монастырские сплетники привирали. Самыми болтливыми тут были Солдаты, не прошедшие ни одного посвящения, с их простым человеческим любопытством и охотой до скандалов. Но и дыма без огня не бывает.

Каждый раз, слыша подобные слухи, Клед внутренне содрогался и переспрашивал себя, хочет ли он занять место Меча? Пусть и лишь для того, чтобы полностью вывести Орден из-под опеки нынешнего божества. Впрочем, постановка вопроса с точки зрения желаний для него в данный момент имела мало смысла — по причине отсутствия оных. Зато на фоне отсутствия обычных человеческих порывов он начал слышать некие глубинные стремления, идущие, казалось, из самих основ своего существа, откуда и черпал уверенность, что полностью и навечно Тёмной Матери его не заполучить.

Вот оттуда-то и происходили, с одной стороны, смутный порыв взять дело в свои руки поскорее, чтобы этот кошмарный ритуал прекратил калечить души, а его самого не использовали на войне вслепую. С другой же — понимание, что лучше подождать. Ведь для победы над нартами необходимо подспорье в виде особых способностей и, возможно, тайных сведений, недоступных другим путём. Хотя, если противниками действительно управляет одна и та же сила, то ещё вопрос, стоит ли ей доверять, и не использует ли она точно так же вслепую Армата.

Исходя из основ государственной политики казалось, что проще выставить Орден спасителями Княжеств, ввести Меча Смерти в Совет Княжеств, а каким-нибудь следующим ходом и вовсе поставить во главе. Но это лишь с человеческой точки зрения, которая естественным образом стремится избегать излишних затрат, в том числе пролитой крови. А если права Алрина, и сама эта бойня нужна Тёмной Матери, чтобы впитать море страданий и смертей, то для той более выгодным может показаться путь разгрома Ордена нартами с последующим захватом Княжеств и объявлением своей жрицы, их ахсары, королевой. Заполучив в свои руки столь выгодно расположенную большую страну с богатыми ресурсами, можно расширить агрессию на соседние государства, чтобы продолжать питать это тёмное божество. И тогда получится как раз картинка из пророчества, о котором предупреждал их отец.

Какой путь выберет богиня Смерти, Кледу было неведомо. Но исходя из принципов среднесрочного планирования стратегии, имело смысл учитывать лишь те факторы, на которые он мог повлиять. Поэтому всё сводилось к вопросу, готов ли он взять в руки поводья колесницы вождя этой войны, и, честь по чести, ответ был отрицательным. Так что парень продолжал усиленно учиться и ждать, как разовьются события далее. А там уже будет действовать по обстановке. Как любил приговаривать Колен, лестница любой длины преодолевается по одной ступени за шаг.

После праздника Лета и до поздней осени глава Ордена часто отсутствовал. Говорили, что он организует новый, дополнительный гарнизон для войск, собиравшихся против нартов. Самому же Кледу пришла пора проходить полевые испытания. Соискателям звания Кинжала поставили задачу выследить контрабандистов, которые каким-то образом поставляли в Свободные Княжества эхину — дурманящий порошок, производимый из одного южного растения, которым запрещено было торговать, однако, он каким-то образом попадал в подпольные притоны для пристрастившихся к нему бедолаг.

Несколько магистратов обратились в Совет Княжеств с просьбой помочь им искоренить заразу, а те в свою очередь попросили содействия Ордена. И поскольку поток странных созданий с Западных гор иссяк (видимо, у Саната всё получилось), даже зачистка уже завершилась, на это задание решили отправить кандидатов в Кинжалы и Когтей южных Обителей в качестве боевого крещения.

Изначально власти считали, что эхина попадает в притоны через порты с обычными торговыми судами, однако с началом осенних штормов активная навигация прекратилась, а поставки порошка не иссякли. Колен обрисовал будущим Кинжалам картину и спросил:

— У кого есть предложения, как найти путь поставок?

Первым вызвался самый болтливый из Воинов, Сапр:

— Думаю, надо всё-таки порт прошерстить, как следует. Либо всё-таки северяне завозят на своих каравеллах, они ведь продолжают плавать на юг. Либо наши рыбаки где-то ловчат. Возможно даже перекидывают с баркаса на баркас.

— Хорошо, принято. Ещё варианты?

— Надо подумать, — пробурчал флегматичный Фелн.

— Хорошо, думайте. А пока марш на двор отрабатывать кувырки с клинками.

Перед обедом Ятаган задал тот же вопрос, и Фелн, успевший всё как следует обдумать, выдвинул свою версию:

— Мне кажется, что порты и рыбаки — это слишком хлопотно. Скорее контрабандисты используют каботажное плавание и завозят товар с юга вдоль пустыни куда-то на безлюдный берег, а не в города. Так что я прочесал бы побережье, понаблюдал…

— Принято, — одобрил Ятаган. — Нужно ещё хотя бы одно предложение, — он сделал паузу. — Ничего? Ладно, даю время до вечера. Марш обедать.

Кледу очень хотелось предложить что-то дельное. Не секрет, что старшим над отрядом поставят того, кто выдвинул идею, а это повышает шансы на допуск к испытанию. Но, как назло, в голову ничего не приходило. Он уж было подумал, что придётся идти в отряд к Фелну, поскольку его версия казалась более обоснованной. К тому же он был не прочь вырваться из города, пожить вне Обители — казалось, что на воле дышать легче. Гнело его всё-таки бесчувствие, словно духота перед дождём, который всё никак не начинался.

А может, это Арка Смерти создавала такую неподвижную атмосферу? Иногда казалось, что она, как тёмное солнце излучает вокруг нечто, приглушающее и цвета, и звуки, и людей. В Мохавене Воины всех рангов казались как-то поживее, чем здесь. Несмотря на «каменные» лица, по которым, однако, всё же можно было прочесть их отношение к происходящему. А вот здесь настоящие статуи. Ведь и «болтливость» Сапра, и «флегматичность» Фелна были очень условными, относительными, слабым отзвуком настоящего значения этих слов.

Во время занятий с оружием Кледу думалось плохо. Разве не полного присутствия добивались от них предыдущие полгода? Он преуспел лучше многих других, но по той же причине теперь не мог одновременно размышлять о чём-то постороннем. Хотя догадывался, что Кинжалу надлежит обладать умением принять решение даже в гуще боя. А значит, уметь и сражаться, и думать одновременно. Однако пока не выходило.

Перед ужином у Воинов оставалось свободное время, и Клед вместо обычного внеурочного продолжения занятий пошёл на утёсы, которые показал ему когда-то, казалось, в прошлой жизни, Лест.

Там дул сильный западный ветер, но Воин нашёл тихий закуток между скал и устроился там, глядя на пенящиеся волны. Их бесконечный бег, вместо того, чтобы как-то взбодрить умственную деятельность, незаметно привёл его в состояние полнейшего внутреннего штиля и тишины, завораживающе контрастирующее с беснующимися вокруг стихиями.

Очнуться Кледа заставил крик шаквы, сорвавшейся с более высокой скалы и теперь, реявшей почти неподвижно у него перед глазами. Крупная серая морская птица с крепким оранжевым клювом боролась с ветром несколько минут, а потом сдалась и нырнула ниже, где заложила круг и вернулась в своё гнездо с другого направления.

Каким-то образом этот манёвр подал парню идею: а что, если зайти с другой стороны? Он поспешил обратно в казармы, и весьма вовремя — начинало смеркаться. Как раз успел зайти на двор для вечернего построения перед Коленом. И, едва дождавшись ожидаемого вопроса, выпалил:

— Я думаю, надо отследить порошок со стороны притонов — откуда они его получают. Так мы точно выйдем на поставщиков.

— Принято! — так же поспешно припечатал Ятаган.

Кледу показалось, что наставник обрадовался этой идее, по крайней мере, он уловил слабый отблеск чего-то светлого. Но было ли тому причиной то, что воспитанник угадал версию, которую иначе послали бы разрабатывать настоящего Кинжала, или то, что не пришлось искать повод для его выделения среди равных, как мог приказать Меч Смерти, никак не узнать.

Впрочем, это впечатление быстро затмило чувство собственного триумфа — он будет одним из тех, кто ещё до посвящения станет старшим над сотоварищами! Странное, кстати, ощущение, какое-то слишком яркое для тусклых последних месяцев. И с какой-то непонятной примесью стыда. Или это ещё одна человеческая сторона, пощажённая Тёмной Матерью? Чтобы был стимул побеждать?..

— Может быть, кто-то ещё до чего-то додумался? — спросил Колен, выдержал паузу и, не услышав больше ни слова, завершил: — Тогда решайте, кто с кем пойдёт, завтра разобьёмся на группы.

Во время чтения вечернего посвящения на молитвенном дворе Клед, наверное, впервые осмелился твердить привычные с детства слова машинально, что уже давно заметил за многими. Наверняка, старшие тоже всё это видели, но почему-то попускали. А значит, и ему простится. За ширмой крутившейся на внешнем слое сознания литании он хотел подумать кое о чём важном.

Его беспокоил восторг по поводу собственного возвышения. Если богиня Смерти оставляла своим служителям это чувство, значит, что-то с ним было не так. Может, это и не радость вовсе, а тщеславие? Тогда понятно, почему у него такой приторный привкус чего-то зазорного. Но почему такое сильное? Раньше Клед не замечал за собой ничего подобного. Видимо, тело, изголодавшееся по чувствам, уцепилось за возможность хоть что-то испытать…

Однако была и другая вероятность: Тёмная Мать усиливала все низменные порывы, как ту же ярость и жажду убивать. Значит, он рано расслабился. Если не хочет плясать под её дудку, придётся самому гасить те немногие ощущения, которые позволяли почувствовать себя хоть немного живым.

От этой мысли у Кледа в груди заломило, как будто оттуда откачали весь воздух и не давали вдохнуть. С превеликим сожалением он понял, что не сможет обойтись совсем без всяких чувств. Что же тогда оставалось?

Ответ вплыл в сознание незамедлительно, как будто некто невидимый, но старший и мудрый подсказал ему: «Расслои свои ощущения, как сейчас расслаиваешь мысль. Позволь себе испытывать чувства, просто не путай их с собой. Всегда должен оставаться наблюдатель где-то снаружи. Тогда они схлынут так же, как нахлынули, не оставив следа».

И Воин внезапно понял, что и в самом деле прямо сейчас занимался тем, на что полагал себя неспособным ещё днём. Мало того, впервые он опробовал эту способность ещё тогда, когда затаил от Армата часть своих воспоминаний! То есть, начал расслаивать мысли на разные потоки. Теперь оставалось лишь перенести этот приём на чувства и действия. И тогда…

Неожиданно Клед понял, что в этом решение вообще всех его проблем на данный момент: начиная со сражения тремя отдельными орудиями, где как раз можно практиковаться, и заканчивая утайкой от богини Смерти своих истинных намерений свергнуть её власть, если успеет овладеть данным умением в достаточной степени.

Он чуть не вскочил, чтобы тут же побежать тренироваться с клинками и косой, на миг забыв, где находится, но вовремя спохватился. Однако резкое движение успело привлечь тяжёлый, как кадоровые глыбы на местной каменоломне, взгляд Скимитара, который сегодня заменял отсутствующего Меча.

Парень одним вдохом погасил все свои открытия, как перед схваткой, — подождут до завтра — и на выдохе углубился мыслями в посвящение, которое заканчивали читать в последний раз. Всего повторений полагалось тринадцать, но у любого Когтя ещё на третьем-четвёртом году обучения отпадала необходимость считать про себя их количество, поскольку общая длительность процедуры въедалась куда-то в недра существа на уровне инстинкта. Вот до такой степени надо и ему теперь будет довести разделение внимания.