Черное знамя

Прекрасным майским днем… 7

24 мая 1934 г.

Казань

— …Пункт третий — всякий наш успех должен быть изображен четко и ясно, всякий наш неуспех описывается в туманных и неясных выражениях, пункт четвертый — наши потери обходить молчанием, потери противника и взятых пленных подсчитывать почаще и на разные даты, чтобы создать иллюзию более значительного успеха… — Кирпичников читал звучно, с выражением, так что его голос разносился по залу для совещаний.

Штилер слушал, наклонив голову, постукивал карандашом по столу, и неясно было, нравится ему или нет.

Приглашенные на ежедневное совещание размещались за длинным, U-образным столом — чем меньше чин и должность, тем ближе к устью. Обычно у министра собиралось около двадцати человек, и сегодня было столько же, через щели в закрывавших окна шторах пробивалось яркое весеннее солнце.

Олег сидел на обычном месте, где-то посередине одной из ножек буквы «U», у стены.

— Так, хвааатит, — сказал, наконец, Паук, и стало ясно, что все-таки недоволен. — Ерунда. Военное министерство может жить наставлениями прошлого века, но мы… мы не можем! Необходимо разработать новые правила по составлению информационных сообщений Ставки. Понятно, Владимир Петрович?

— Да, — отозвался Кирпичников.

— На все про все… — министр полистал лежавший перед ним ежедневник. — Два дня. Суббота — день доклада.

— Да, — повторил начальник отдела общей пропаганды.

Олег вздохнул — есть вероятность, что на эту работу назначат его, а значит прощай планы в пятницу съездить за город, в санаторий.

— Тогда садитесь… — Штилер повелительно махнул рукой. — С докладами у нас все? Перейдем к проблемам… Что за ерунду в последнее время показывают в наших кинотеатрах? Беззубууую, бессмыыысленную жвачку!

Ну сейчас достанется Шумяцкому.

Олег попытался вспомнить, когда он последний раз куда-то выбирался с супругой — чтобы на несколько дней, чтобы забыть обо всем и наслаждать отдыхом, не ожидая ежеминутной телеграммы из министерства.

По всему выходило, что это был Геленджик в июле тридцать первого!

Да, давненько, скоро уж будет три года… надо этим летом еще куда-нибудь вырваться. Если отпустит Паук, а это маловероятно, поскольку, как все говорят, новая война на носу, и нужно готовиться, в том числе и им, пропагандистам.

Предыдущая вышла, как он и обещал Анне, довольно короткой, и в общем победоносной. Четвертной договор зафиксировал распад Австро-Венгрии, создание в центре Европы и на Балканах множества независимых государств, а также присоединение к России Галиции и Буковины, турецкой Армении, Курляндской и Лифляндской губерний, составлявших марионеточное Балтийское герцогство.

И все это ценой менее чем года боев!

Русские войска, ведомые молодыми генералами и одушевленные евразийской идеей, показали себя с лучшей стороны, и это в столкновении с лучшей армией мира, с дивизиями Германской империи.

— Ну что же, надеюсь вы все поняли, — Штилер закончил разносить начальника отдела кино, и обвел подчиненных пристальным взглядом — если ни к кому не прицепится, то сейчас последует краткая речь, которой обычно заканчиваются совещания, после чего можно будет вернуться в контору, заняться текущей работой.

На мгновение глаза Паука остановились на Олеге, и тот слегка напрягся.

Но нет, скользнули дальше, а через мгновение министр встал, и заговорил, прохаживаясь туда-сюда, растягивая гласные, наслаждаясь собственным красноречием, умом и пониманием ситуации.

Страсть к самолюбованию, крошечный недостаток большого государственного деятеля.

Речь не затянулась надолго, и уже через десять минут Олег в числе прочих вышел из зала для совещаний.

— А ну не спеши, — сказал нагнавший его Кирпичников. — Ты понимаешь, что дело такое. Больше некому эти чертовы правила составить, я могу только тебе доверить… Ты слышал? Суббота утром, чтобы до совещания я успел просмотреть.

— Проклятье, а мы с Анной хотели за город съездить, — Олег взял протянутую ему папку. — Тут что?

— Тот вариант, что использовали еще на первой германской, выжми из него, что сможешь. Прошлая война и японская, сам помнишь, как мы мучились с тем, что нам Ставка присылает, — Кирпичников огладил усы, изобразил сочувственную улыбку. — А за город еще съездишь. Отпустим тебя как-нибудь на недельку.

И, скрипя сапогами, он затопал дальше по коридору.

Вернувшись в контору, Олег отложил папку на край стола — это подождет, на сегодня есть более срочные дела, надо только вспомнить, какие из них максимально срочные, а какие подождут часок-другой.

Да, роты пропаганды, созданные еще в тридцать втором и, несмотря на сопротивление генералов, внедренные в войска — учитывая опыт прошедшей войны, нужно переработать их структуру, и этим сейчас они и заняты, и новый проект надо услать в военное министерство сегодня вечером.

Олег потянулся к стоявшему на столе внутреннему телефону, покрутил диск.

— Шульгин у аппарата, — донеслось из трубки после щелчка.

— У тебя все готово, Николай? — спросил Одинцов.

— Конечно, а как же.

Титулярный советник Шульгин был мастером на все руки — он умел писать статьи, не такие, как Штилер, но вполне толковые, выступал комментатором от министерства на радио, хотя и не рвался к лаврам Левитана, и мог выполнить любую работу, требующую острого ума, обширных знаний и срочности.

— Тогда зайди ко мне, просмотри, что вышло.

— Конечно.

И через пару минут Николай появился на пороге — овальное свежее лицо, прилизанные волосы неопределенного цвета, маленькие серые глаза, легкая улыбка, аккуратный костюм, запонки, галстук, все подобрано, но не роскошно, взгляду не за что зацепиться, в голове остаются не детали, а общее впечатление.

— Давай, присаживайся, — пригласил его Олег, — и показывай, что ты там накарябал.

Так, предлагается увеличить количество рот до десяти вместо нынешних шести… разумно… Численность остается прежней, сто пятнадцать человек, не совсем по штатам военного министерства, но что нам до них?.. Рота находится в непосредственном подчинении командующего армией, и это верно, это не даст возможность начальникам меньшего масштаба встревать в работу…

А то помнится на прошлой войне, когда он был командирован в Карпаты, пришлось вмешаться, чтобы разрешить конфликт, порожденный властолюбием генерал-майора Бакунина.

— Так, а это что? — спросил Олег, обнаружив пункт о создании при ротах пропаганды своих типографий.

— Сейчас объясню, — Шульгин улыбнулся, показав мелкие белые зубы, и, то и дело вставляя обычное «ну и ладно», принялся неспешно, аргументированно и обстоятельно доказывать свою точку зрения: печатать приходится очень много, обращаться к армейским, дивизионным и прочим типографиям бывает затруднительно в силу того, что они постоянно завалены собственной работой, отчего срываются графики выпуска листовок и прочих материалов, а кроме того, если война приобретет подвижный характер, то в тылу возникнет обычный хаос, и за типографиями будет не угнаться.

— Примем пока, отправим в таком виде, но вряд ли армейским и флотским это понравится, — сказал Олег. — Кроме того, для типографий нужны наборщики, печатники, необходимо оборудование, а это все, хм, деньги.

Да, согласование бюджета с министерством финансов — самая тяжелая задача.

В своем проекте Шульгин ужесточил требования к людям, желающим поступить в роты пропаганды — обязательное высшее образование, пройденная служба в армии или военная подготовка, и это все помимо наличия необходимой специальности. Для этого запланировал создание специального учебного центра в Москве или даже в Киеве, поближе к будущим полям сражений.

Прочитав это, Олег аж закряхтел.

— Нужно всегда просить большего, — сказал Николай, предугадывая вопрос начальника. — Задирать планку максимально высоко… Если даже дадут меньше, чем ты просил, все равно выйдет больше, чем если бы ты потребовал малого и получил все.

Опять же логично, но нахлобучку от министра, вынужденного объясняться с генералами, заработает, если что надворный советник Одинцов… сначала от Паука, а затем и от начальника отдела общей пропаганды, товарища Кирпичникова.

Не сказать, чтобы такая перспектива выглядела заманчивой.

— Хм… что же, — Олег ожесточенно почесал в затылке. — Опять же, пропустим, но…

Кинооператоры, фотолаборанты, стенографистки, журналисты, художники, водители, механики, связисты… сколько всякого и разного народу нужно, чтобы создать одну-единственную роту пропаганды!

— Ну что, в целом, годится, — продолжил он. — Рискнем, отправим так, сроки поджимают.

Он расписался на каждой странице представленного Шульгиным документа, и вновь взялся за телефон. Вскоре в конторе появился курьер из личного отдела министерства, выслушал инструкции и забрал бумаги.

Им предстоит пройти через канцелярию, где их соответствующим образом запакуют, а затем они отправятся на улицу Победы, в военное министерство, с марта этого года фактически лишенное главы.

В первых числах первого весеннего месяца взорвалась настоящая информационная бомба — управление имперской безопасности НД раскрыло масштабный заговор, направленный лично против вождя! Замешана масса народу, в том числе кое-кто из больших военачальников, проживающие в бывшей столице аристократы, и прячущиеся за границей враги страны и народа!

Под шумок отправили в отставку Корнилова, всегда имевшего собственное мнение и не желавшего быть безвольной куклой в руках Огневского. Место военного министра занял сам премьер, но фактически армия оказалась в руках генерала Тухачевского и начальника Генштаба Головина.

Арестовали тогда многих, исчез из отдела экономики и Торопец, и что с ним стало в итоге, Олег не знал.

Процесс проходил в Питере, но газеты писали только о наиболее значимых его фигурах, о второстепенных персонажах не упоминали. А самому любопытствовать, узнавать через знакомых было опасно — слово, другое, и вот уже за тобой приходят люди из ведомства Ованесяна, и ты уже подозреваемый, еще одна персона, попавшая в жернова, что закрутились для ликвидации Большого Заговора.

Название это придумал лично Штилер, и очень им гордился.

За тот месяц, когда по всей стране лавиной шли аресты, из дома, где жил сам Олег, пропало несколько человек — двое партийных чиновников и один жандармский офицер в не самых малых чинах. Анна начала нервничать, а вот Одинцов сохранил спокойствие — ведь он точно знал, что не замешан ни в чем предосудительном.

Могли замести по ошибке или если сам подставишься, начав задавать вопросы, но на этот случай есть министр, всегда горой стоящий за подчиненных — из ведомства Паука не взяли ни одного человека, и это несмотря на то, что они с Ханом всегда были не в лучших отношениях.

— Ну я пошагал, если все? — спросил Шульгин, когда курьер вышел из помещения. — Свободен?

— Даже и не мечтай, — сурово отозвался Олег. — Только смерть освободит тебя!

Они пожали друг другу руки, Николай исчез в коридоре, и почти тут же раздался деликатный стук в дверь. А, точно, уже три часа, и это значит, что явился человек со странной фамилией Кнох, занимающий должность профессора кафедры славяноведения Казанского университета.

Олег до сего дня знал этого персонажа только по голосу, поскольку общались они по телефону. Так вот противный, занудный дискант очень хорошо подходил к длинной, нескладной фигуре и старомодному пенсне.

— Доброго дня вам, — сказал профессор, устроившись на стуле, где еще недавно сидел Николай.

— И вам, — ответил Олег. — Вы сделали то, о чем я вас просил?

В будущей войне, в этом не сомневался никто ни в Казани, ни в Берлине, решится участь Польши, основные сражения пройдут на ее территории, и многое будет зависеть от того, чью сторону возьмет польский народ… родственный восточным славянам по крови и языку, но, к сожалению, ставший жертвой свирепой европеизации.

С месяц назад с подачи Штилера был создан проект документа, озаглавленного «Мероприятия по разложению народов и армий стран Центральной Европы», и дана задача наполнить его конкретным содержанием. Другими словами, учесть специфику каждого из государств будущего театра военных действий, и продумать те принципы, по которым будет строиться пропаганда, предназначенная для воздействия на местное население, а также на войска вероятного противника.

Учитывая политический хаос, царящий от Вены до Бухареста и от Белграда до Вильно, этим противником может оказаться кто угодно.

— Несомненно, — Кнох гордо задрал подбородок, и положил на стол тощую папочку. — Извольте ознакомиться, это мой труд «О польском национальном характере», и он будет вам очень полезен.

Олег хмыкнул и подтянул папочку к себе.

Начинался «труд» со времен чуть ли не князя Болеслава, изобиловал ненужными историческими подробностями… в общем, первые две трети можно выкинуть, оставить только выводы, где есть кое-что полезное.

— Ореол освободителя, — сказал Олег, закончив чтение. — Этот метод использовал еще Наполеон во время Итальянского похода… вот только от кого мы будем освобождать поляков?

— Ясное дело! От немцев! — возмутился профессор Кнох. — Тут же все четко изложено. Амбивалентное отношение польского народа к германству покоится на тяготении к нему и глубоко скрытой ненависти… Извольте, что эту ненависть надо только возбудить, мы получим восстание и Станислав Четвертый Габсбург мигом лишится трона!

От резкого, вибрирующего голоса начинала болеть голова, так что студентам, вынужденным слушать это часами и не имеющим возможности сбежать, можно было только посочувствовать.

— Хорошо, я просмотрю вашу работу немного позже, и позвоню вам, — сказал Олег. — Огромное спасибо.

— А как насчет литовцев? — спросил Кнох, поднимаясь. — Я подготовил обзор источников…

— Сначала давайте разберемся с поляками. Я позвоню, всего хорошего, до свидания, — выпроводив профессора за дверь, Олег облегченно вздохнул.

Так, сейчас нужно будет сесть за статью, обещанную в очередной «Помощник пропагандиста» — заготовки есть, но необходимо превратить их в связный текст, а затем отдать его в личный отдел, чтобы отпечатали.

Сегодняшний текст будет посвящен дезинформации как одному из главных агитационных орудий в предстоящей войны, и тому, как интерпретировать созданные министерством мировоззрения фальшивки простому народу, как растолковывать самые невероятные сообщения… а они будут, обязательно будут.

Неплохо даже в том случае, если русские войска первыми пойдут в наступление, выставить агрессором другую сторону, предъявить какие-нибудь коварные планы Германии. Отличный вариант — выставить «доказательства» злодейств, творимых другой стороной — какие-нибудь массовые убийства славян в Берлине, и сфабриковать фотографии кайзера с охотничьим ружьем на фоне горы трупов.

Чем больше ложь, тем охотнее ей верят, и даже если потом разоблачат, то что-то останется.

Простой народ, во всех странах, на всех континентах одинаково привыкший врать по мелочам, не в состоянии поверить, что кто-то может лгать в таких колоссальных масштабах! Никакие факты не помогут до конца устранить сомнения и колебания, возникшие в тысячах голов.

Понятно, что фальшивки в первую очередь предназначены для остального мира, но и Россию они не обойдут стороной. И редакторам провинциальных газет, сотрудникам губернских управлений министерства придется их использовать, превращать в некое информационное «блюдо».

И желательно, чтобы оно было не просто вкусным, а еще и питательным.

«Никаких доказательств, одни утверждения, и побольше ярких, запоминающихся символов, — писал Олег. — Великая Евразийская Империя, Подлые Романо-германцы, Империалистическая Европа, Свободные Народы Мира…»…

Голос, донесшийся со стороны двери, прозвучал словно издалека:

— Прошу прощения, господин Одинцов, но вам срочная телеграмма.

— Что? — он поднял голову, и обнаружил, что в контору заглядывает курьер из личного отдела, не тот, которого отправил в военное министерство, а другой, помоложе, с пшеничными усиками.

— Телеграмма, — повторил он. — Из Праги.

А, понятно, это наверняка от Селезнева, соседа Олега по кабинету, отправленного в командировку — он уже две недели сидит на берегах Влтавы, хлещет пиво и жалуется на тупость местных пропагандистов.

Да, создать в независимой Чехии евразийскую партию подопечным Савицкого из отдела идеологии ПНР удалось еще прошлым летом, вот только сделать ее массовой и эффективной у них не получилось. Месяц назад сам заведующий сектором внешних отношений Николай Устрялов приходил в министерство, просил устроить для зарубежных товарищей нечто вроде «курса молодого бойца» по агитации.

А ведь если наставления потребуются остальным евразийским политическим структурам за границей, то с ума сойдешь всех обучать — Китай, Турция, Сербия, Черногория, Венгрия, Болгария, английские колонии в Азии, Таиланд, на кого там еще не жалеет денег партийный казначей Степан Петрович Ларионов?

— Давайте сюда, — сказал Олег.

Он расписался за получение и забрал прямоугольник разграфленной коричневой бумаги с обычными почтовыми пометками. Несколько раз пробежал глазами текст из двух строк, и невольно хмыкнул — надо же, Селезневу потребовалось «Наследие Чингисхана» и сборник речей Огневского на чешском языке!

И чего он не подумал об этом заранее?

И где вообще добыть такую диковинку, если она существует в природе?..

Хотя можно позвонить Савицкому или лучше тому же Устрялову — они отвечают за распространение евразийских идей за границей, и у них подобная литература должна водиться в хозяйстве. Пускай для скорости отправят по своим каналам или через диппочту, благо Базили, министр иностранных дел, смотрит на такие вещи сквозь пальцы.

— Ответ будете давать прямо сейчас? — спросил курьер, и Олег вспомнил, что он в конторе не один.

— Нет, потом. Завтра.

Сейчас нужно добить статью… кстати, время перевалило за пять, и поймать Устрялова на месте будет трудно, они там, в партийной канцелярии, не засиживаются долго… нужно сделать пометку в расписании на завтра, да с самого утра, чтобы точно не забыть, не закрутиться в вихре обычных дел.

С работой для «Помощника пропагандиста» он справился к шести.

Отдал на печать, и решил, что на сегодня хватит — учитывая, что выезд за город в выходные сорвался, можно появиться дома немного раньше, обрадовать супругу, может быть, купить ее любимых роз по дороге.

Он запер контору, и через пять минут выходил из здания министерства.

На площади Евразии такси не поймать, и это даже к лучшему, можно заглянуть в цветочный магазин, что тут рядом, на улице Единения — цены там ломовые, но зато товар отборный, да и он, откровенно говоря, не стеснен в деньгах.

В магазине Олег провел пятнадцать минут, а вернувшись на улицу, тут же остановил машину с шашечками на борту.

— Мигом довезу, — услышав адрес, сказал таксист, лысый и румяный, с красным носом завзятого выпивохи.

Обещание это водителю выполнить не удалось — Казань продолжали перестраивать, многие улицы были перекрыты, проезд по другим ограничен, и от этого в центре города то и дело возникали заторы.

Но скучать пассажиру таксист не давал, он болтал, не закрывая рта, рассказывал какие-то истории, случаи из жизни, а когда они почти добрались до цели, красноносого понесло на анекдоты.

— Вот что я слышал, только не смейтесь громко, — сказал он, понижая голос до шепота. — Летят в самолете Огневский, Штилер и Хаджиев… Трах-бабах, самолет падает, разбивается. Пассажиры погибли. Вопрос — кто же спасся? Ответ очень простой — русский народ.

И сам вопреки собственному предупреждению заржал так, что задрожали стекла машины.

Олег только головой покачал — либо перед ним дурак, либо исключительно смелый человек, хотя одно не исключает другого. За подобный анекдот с упоминанием вождя и премьер-министра, если о нем донесут в НД или в личный отдел партии, можно запросто загреметь в лагерь на год-другой, а если рассказать такое в кафе или пивной, где слушателей много, то тебя упекут лет на пять.

И правильно — нечего подрывать авторитет лидеров страны в такой ответственный момент!

— А вот еще… — начал таксист, наверняка собираясь рассказать что-то не менее опасное, но Олега спасло то, что они приехали.

Он расплатился и с облегченным вздохом вылез из машины.

Торопливо поднялся по лестнице, открыл дверь.

— Дорогая, я дома! — воскликнул Олег, предвкушая, как жена сейчас выйдет в прихожую, радостно улыбнется при виде цветов, обнимет супруга, поцелует в щеку… эх, жалко, что Кирилл сейчас в Москве, в училище, но ничего, скоро лето, и его отпустят проведать родителей.

Но никто не ответил, в квартире царила тишина, лишь тикали настенные часы в гостиной.

— Дорогая, я дома! — повторил Олег, снимая туфли. — Ты где?

Куда она могла подеваться?

В гости вроде бы не собиралась, если только выскочила в магазин, хотя для этого поздновато.

С букетом в руках он прошел на кухню, и обнаружил, что на столе лежит записка — целый лист писчей бумаги, почерк Анны. Цветы очутились на одной из табуреток, и Олег взял послание.

«Дорогой, я больше не могу так жить. Ты женат не на мне, а на своей работе. Прощай».

Всего одна строчка, и какая-то странная — что за бред, она что, была пьяна, когда писала?

— Проклятье, — пробормотал Олег, пытаясь осознать, что же это означает.

Мысли, вопреки обыкновению, ворочались с трудом, возникло ощущение, что в голове со скрипом и скрежетом вращаются заржавевшие колеса.

Что значит — «прощай»?

Это что, дурацкая шутка?

Отложив записку, он прошел через увешанную семейными фотографиями гостиную, и оказался в спальне. Скрипнула дверь гардероба, и глазам предстала задняя стенка с длинной царапиной, сиротливо висящие на крючке плечики.

Одежда исчезла… Анна что, все забрала?

И куда она могла деться, в конце-концов, не уехала же в Петроград, к сестре и племянникам? Тесть умер пять лет назад, тещу похоронили в прошлом году, и еще тогда супруга заявила, что ей нечего больше делать в родном городе.

Непонятно зачем он один за другим открывал выдвижные ящики, уже понимая, что они пусты.

С прикроватного столика исчезли тюбики и пузырьки, сгинули мелочи, без которых не мыслит своего существования женщина… и без них комната сразу стала другой, словно нежилой, даже немного чужой, будто он по ошибке попал не в свою квартиру.

Нижний ящик дернул слишком сильно, и на пол шлепнулся спрятанный под ним конверт.

— Хм… — сказал Олег, поднимая его и вытаскивая на свет божий еще одну записку.

Эта предназначалась вовсе не ему, но зато все объясняла…

Ах, Лисицын, ах сукин сын, но зачем это ему понадобилось, или он на самом деле любит Анну? И как слеп был он сам, не увидел этот роман, не обнаружил, что у супруги завелся поклонник?

Да и как обнаружить, если так редко бываешь дома?!

Что странно, Олег не чувствовал ни злости, ни раздражения, лишь какое-то тупое удивление и пустоту внутри. На самом дне сознания билась, трепыхала крылышками непонятная уверенность, что жена к нему вернется.

Ну да, Лисицын, конечно, мужчина видный, но вот каково ей будет жить с ним?

«Всяко веселее, чем с тобой, с вечно отсутствующим, пропадающим на работе» — скользнула непрошенная мыслишка, но Олег задавил ее, отогнал прочь, и неторопливо пошел на кухню.

Что бы ни случилось, надо поесть — обедал в спешке, боялся опоздать на совещание, и в животе бурчит, словно там поселилась дюжина лягушек.

В баре отыскал бутылку армянского коньяка, из найденной в запасах снеди соорудил несколько бутербродов. Отправившись за бокалом к большому серванту, обнаружил, что в главном отделении, между фарфоровыми чашками преспокойно лежит знак премии Махмуда Ялавачи, полученной им в прошлом декабре.

Красивый, блестящий, с портретом деятеля времен Чингисхана, давшего премии имя…

И неизбежным черным флажком с окантовкой из настоящего золота, с трезубцем из серебра, символом могущественного, динамичного, молодого государства, которое они все же построили…

Хотя что такое это государство?

Может быть оно, как сказал недавно тот же Шульгин, всего лишь набор установлений и норм, некое юридическое явление? Материальное воплощение Новой Ясы, построенной на евразийских принципах конституции, принятой в сентябре на состоявшемся в Монголии Великом Курултае?

Олег, само собой, ездил туда, а в августе побывал на съезде ПНР в Новониколаевске.

Но в общем и целом он находился в командировках не так много времени… непонятно, с чего Анна так взъелась? почему она решила, что он «женат на работе», ведь он старался проводить дома все праздники, каждый новый год, ее день рождения, день рождения Кирилла в декабре?

Стоп, об этом всем лучше пока не думать…

Он забрал бокал и вернулся на кухню, где выдернул пробку из бутылки.

Густой «клоповый» дух показался неприятным, а напиток, когда сделал первый глоток — горьким. Только опустошив сосуд, понял, что коньяк действительно хорош — Олег расслабился, напомнил о себе голод, по венам заструилось тепло, а мысли задвигались с привычной скоростью.

«Что, разве мы с Анной так плохо жили? — думал он, вгрызаясь в бутерброд с колбасой. — Ссорились, конечно, бывало, но не часто, и в основном все было тихо… я даже не изменял ей. Один раз не в счет»…

Это случилось на войне, во время командировки в Карпаты.

В тот день Олег впервые увидел, как горит целый город…

Когда они въехали в пределы Станиславова, многие дома уже сгорели, торчали только трубы, другие догорали.

Местами, где не обрушились стены, казалось, за пустыми окнами подложена сплошная красная материя. Через эти дыры, через обвалившиеся дома город был виден весь насквозь, от края до края. Стояли невероятный треск и грохот — когда одновременно коробятся сотни железных крыш, это похоже на орудийные залпы.

Естественно, что после такого он был в легком шоке, а тут подвернулась она…

Эх, к чему ворошить прошлое?

Роман этот оказался скоротечным, остался без последствий и Анна о нем так и не узнала.

Почему она ушла?

Вспомнилось их житье в Питере, крохотная съемная квартира, еще маленький Кирилл, редакция «Новой России», где он дневал и ночевал, порой не получая за это ничего, кроме осознания выполненного долга.

И жена это терпела!

Потом он угодил под суд, немного меньше года провел в тюрьме, и Анна от мужа не отреклась, дождалась его, хотя вполне могла заявить, что ей не нужен какой-то «каторжник», найти себе другого…

Перебрались в Москву, появились деньги, свое жилье, зато работы стало еще больше, Олег забыл, что такое выходные и отпуск. Штилер-Паук поймал Одинцова в свои тенета и сделал из него восьминогого хищника поменьше, засадил в круглосуточном режиме прясть информационную «паутину».

Чин в министерстве, и с этого времени ко всему прочему добавились командировки.

В Киев перед самым воссоединением… на Алтай и в Туркестан, чтобы осветить масштабную программу переселения, освоения пустующих восточных земель… в северный Иран, ставший Закаспийской губернией, где нужно было открыть мировоззренческое управление…

Новый переезд, Олег надеялся, что последний, на этот раз в Казань.

Просторная квартира, большое жалование, интересные дела, которыми приходится заниматься, и цель, грандиозная, великая цель, ради которой ты не жалеешь себя, работаешь на износ!

Ведь не ради денег он делал все это?!

Олег попытался отхлебнуть из бокала, и обнаружил, что тот пуст… не беда, можно налить из бутылки, там осталась еще половина, хотя нет, меньше трети… душу тронуло вялое удивление — и когда он успел столько выпить?

Хмель не ударил в голову, сделал его просто каким-то осоловевшим и отяжелевшим.

«Женат на работе» — надо же такое придумать?

А чего она хотела, чтобы он остался в «Новом времени», продолжил писать бессмысленные статейки?

Да, первое время им жилось бы лучше, но зато потом…

«Товарищество А. С. Суворина» во главе с его сыном разогнали в начале тридцать второго, а саму газету ликвидировали еще через год, к моменту окончания успешной кампании по унификации печати в евразийском духе.

Но даже если бы он сумел приспособиться, перешел бы в другое издание, все равно это было бы не то! Работа ради работы, пустое словотворчество, за которым не стоит вообще ничего, никаких идеалов и сверхзадач — и потратить на это лучшие годы жизни, когда ты молод и полон сил?

Наверняка он сейчас писал бы для нескольких евразийских изданий, для той же «Новой России», что стала толстой, благопристойной и скучной, они обитали бы в Питере… но чувствовал бы он себя настолько нужным и важным, значительной фигурой, человеком, живущим не зря?

Очень маловероятно.

Как она этого не поняла?

Если бы Олегу предложили заново выбрать в тот холодный и сырой майский день, когда он пришел на открытое заседание ПНР — еще раз вступить, или отказаться, уйти с Балтийской улицы без партийного билета в кармане?

Он бы сделал все точно так же.

— Да, — проговорил Олег. — Сейчас я пойду, и все Анне объясню.

В прихожей имеется установленный месяц назад телефон, и такой же должен находиться в квартире у Лисицына. Номера Антона он, правда, не знает, но его всегда можно выяснить, позвонив в губернское управление министерства — там должны быть в курсе, как отыскать своего заместителя начальника по общим вопросам.

Подняться стоило некоторого труда, но он справился с этой задачей.

Но едва доковылял до черного, с золоченым диском аппарата, как тот зазвонил сам.

— Вот проклятье, — пробормотал Олег, а сердце забилось в груди, точно рвущаяся на волю птаха.

Неужели это Анна? Хочет извиниться, сообщить, что вернется?

Дрожащими пальцами он взял холодную, точно изо льда вырезанную трубку:

— Да?

— Привет еще раз, — донесся из аппарата полный самодовольства голос Кирпичникова.

— Привет, — отозвался Олег — нет, это не беглая супруга, а всего лишь начальство, и это значит, скорее всего, что на службе произошла какая-то неприятность, и придется со всех ног мчаться туда.

Неужели взбрыкнуло военное министерство?

— Ты как там, стоишь? — осведомился Кирпичников. — Тогда сядь, чтобы не упасть. Ха-ха. Поздравляю тебя, дорогой друг, ибо с сегодняшнего дня ты у нас коллежский советник. Доволен?

— Ааа… — протянул Олег, открывая и закрывая рот.

Нет, он знал, что документы на представление ушли, но не верил, что их рассмотрят так быстро, и допускал возможность отказа.

Но в этот раз бюрократическая машина сработала на удивление скоро, без обычных проволочек, и он получил шестой класс в табели о рангах, полковника, если по-военному, и тысячника, если мыслить в категориях НД.

— Ты жив там? — в голосе Кирпичникова прозвучала показная тревога.

— Еще как, — ответил Олег, обретая голос. — Хм, это дело надо отпраздновать… Сейчас! Ловлю машину, и выезжаю!

Анна наверняка рассчитывала, что он будет горевать, распустит сопли и слюни?

А вот фиг!

У него есть друзья и коллеги, есть любимая работа, есть ради чего жить на белом свете!

А она еще пожалеет, что ушла, и обязательно вернется!