Черное колесо

19. СТАТУЭТКА ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ

Джонсон закончил ремонт наружных повреждений «Сьюзан Энн» на день раньше им самим намеченного срока. Вряд ли его можно было обвинить в торопливости. Неприязнь между экипажем и Бенсоном грозила перерасти в открытую войну, и Джонсон решил, что работу внутри, под палубами, можно будет провести в море.

В самую последнюю минуту, то ли из прихоти, то ли ради драматического эффекта, Бенсон и Мактиг вынесли черное колесо и установили его на место. Потом Бенсон созвал экипаж и приказал всем пройти мимо колеса.

Воздействие колеса на тех, кто его раньше не видел, представляло большой клинический интерес. Я пожалел, что не могу разорваться, чтобы пронаблюдать все индивидуальные реакции на это зрелище. Я шел вместе с матросами, чтобы лучше видеть их лица.

«Дьявольская штука», — говорили они, и именно так оно и выглядело — очевидно, к этому времени все о нем уже слышали и гадали, почему Бенсон так тщательно его охраняет.

Насколько я знал Бенсона, он по-прежнему будет охранять колесо, чтобы никто не догадался о его гипнотическом воздействии и не попытался бы его использовать.

Матросы вполголоса обсуждали, из какого дерева оно вырезано и почему Бенсон тронулся из-за него. Короче говоря, безумное колесо для безумного капитана.

Как и в предыдущих случаях, колесо вызвало у меня шок. При виде его хотелось отшатнуться. Динамизм его очертаний бил по сознанию чуть ли не физически.

Я назвал его безупречным с точки зрения мастерства, но было в нем нечто большее. Работа была такой совершенной, что колесо казалось самородным. Нельзя было поверить, что его создали человеческие руки.

Нетрудно было вообразить, что в нем кто-то живет — Раб Колеса, и нужны самые поверхностные знания о гипнозе, чтобы этим воспользоваться.

Теперь я понимал, какое сильное воздействие может оказать на умы простых людей хорошо сработанный страшный идол. Задача высокого искусства — вызвать отклик в душе зрителя, а колесо это — высокое искусство. То, что его воздействие опасно, само по себе было плохо, но эта невероятная красота делала его совершенно невыносимым.

Лучше всего было его уничтожить, — и если старый капитан действительно когда-то его потопил, то лишь потому, что чувствовал то же самое, что и я сейчас. Но если бы передо мной встала задача лично уничтожить этот шедевр, я бы постарался избежать этого. Мне было бы легче голыми руками загасить костер, чем повредить черному колесу. Оно было как Медуза Горгона, взгляд на которую превращал смотрящего в камень. И мои впечатления, хотя и в более грубой форме, разделяло большинство людей на корабле.

Бенсон хотел, чтобы каждый коснулся колеса. Он провозгласил: — Я объявляю соревнование, громилы! Тот, кто первым установит, из какого дерева сделано колесо, получит сто долларов.

Выглядел он сейчас старше, чем обычно. Что касается Мактига, то одежда на нем проста висела: в последнее время он ужасно похудел. Кожа стала сухой и желтоватой, и я не мог не вспоминать с ужасам о мумии в запечатанной каюте. Было ли это сходство случайным или намеренным? Добился он этого сам или то была заслуга Бенсона с его искусными внушениями?

Самозаточение благоприятно отразилось лишь на леди Фитц. Она казалась менее угловатой, но не потому, что поправилась, просто у нее изменилась осанка. Она больше не выглядела самодовольно-величественной, в ее скользящей походке появилось что-то привлекательное, впечатление чего-то легкого, воздушного.

Флора, и до того прекрасная, стала просто ослепительной, и многие о чем-то переговаривались, глядя на нее. Красота ее не была такой спокойной и классической, как у Пен; ее тело походило на сосуд из прозрачного хрусталя, в котором кипели силы циклона и вулкана. Она была как взрыв алого пламени в густых, насыщенных запахами джунглях, где пляшут черные, коричневые и пурпурные тени, где шепчется листва и танцуют под удары барабанов из змеиных шкур.

Глядя на Пен, я думал о Снегурочке: так хрупка и холодна, словно действительно была вырезана из тонко раскрашенного льда. Как будто я вижу только отдаленное воспоминание о ней.

Она бросила на меня холодный, вызывающий взгляд и, повинуясь воле Бенсона, подошла и притронулась к колесу, хотя пальцы у нее дрожали. Они дрогнули, когда она ласково коснулась черных рук, так напоминающих руки Бенсона, потом — двойников рук Мактига.

И, как будто она погладила руки их самих, эти двое одобрительно кивнули. Изменением внешности Мактига дело не ограничилось — в обычном состоянии он бы прежде всего постарался уберечь Пен от колеса.

Хладнокровие покинуло его, когда к черному штурвалу подошел Чедвик, но Бенсон сжал его руку и удержал. Чедвик на мгновение остановился, глаза его, черные, как само колесо, и такие же тревожные, вызывающе взглянули на ирландца. Он коснулся не рук, а спиц, отдернул руку и сжал ее в кулак. И, сардонически подмигнув, отступил.

Преподобному Сватлову очень не хотелось подчиняться, но после умоляющего взгляда на Бенсона и красноречивого — на Флору, он неохотно последовал примеру Чедвика. Когда он отходил, уступая место другим, его круглое розовое лицо напоминало лицо ребенка, готового заплакать.

Бурилов галантно предложил руку леди Фитц и подвел ее к колесу. Я услышал удивленные возгласы англичанки — она была сама благопристойность. Она нагнулась и коснулась женских рук на колесе, взглянула на Бенсона с непостижимой улыбкой, как у знаменитой Джоконды. Если Бенсона и Мактига подчинили себе личности старого капитана и Рафферти, то леди Фитц попала под власть Ирсули.

Бурилов был нечеловечески точен в своих движениях и галантен, как византийский принц. Неужели, подумал я, он действует, как тот человек, которого называли глазами жрицы?

Флора оставалась прежней. Она потрогала резьбу на колесе неохотно, словно ребенок, чтобы угодить товарищу, гладит его ручную крысу. Посмотрела в поисках поддержки на Мактига и явно поразилась его худобе. При виде его мрачного равнодушия поджала губы. Один из стоявших со мной рядом прошептал, что она, должно быть, влюбилась в ирландца. Чедвик ободряюще улыбнулся ей из толпы. Потом она снова взглянула на Мактига, сузив глаза. Она размышляла, планировала… что?

Джонсон и Хендерсон небрежно осмотрели колесо, обменялись несколькими короткими замечаниями и подозвали Маккензи. Дебора оттолкнула их и спокойно взялась за колесо, уверенная, что судьба ее предначертана. Сто долларов! Больше двадцати фунтов!

Я удивился, увидев, что следующим к колесу направился Слим Бэнг. Мне казалось, что он слишком боится даппи, чтобы добровольно дотронуться до колеса. Его напряженное лицо застыло, превратившись в маску, когда он склонился к черному кругу. И только когда он отошел, торжествующе улыбаясь, я заметил, что палуба под колесом усеяна крошками табака, и понял, что он успел проделать свои ритуалы.

Я подошел к колесу. Бенсон провел по губам кончиком языка и придвинулся ближе. Пен улыбнулась — сладко, но холодно. Чедвик понимающе ухмылялся, словно разыгрывалась какая-то сценка, а я — объект насмешек. Он несколько раз взглянул на матросов, будто они тоже участвовали в розыгрыше.

Никаких волокон древесины в колесе я не увидел, оно словно было выточено из куска полированного угля. Холодное, как сухой лед, оно леденило мышцы и нервы. Руки у меня онемели, как обмороженные. Появилось ощущение, знакомое интровертам, когда те чувствуют, если на них смотрят со злобой.

Никаких сомнений: колесо обладало гипнотическим воздействием. Неожиданная прохлада его поверхности привлекала внимание — первая ступень любого месмерического сеанса.

Кто-то из экипажа занял мое место. Я отошел к Джонсону. Маккензи говорил ему, что, должно быть, древесина колеса накапливает статическое электричество, подобно диэлектрику. Он считал, что этим же можно объяснить удивительную сохранность колеса, если оно действительно так старо, как считает капитан Бенсон.

Джонсону рассказали, что Бенсон нашел колесо торчащим из песка рухнувшей дюны; никаких упоминаний об остове корабля не было.

Наступил прилив. Тросы сняли с кнехтов, Бенсон встал за штурвал, и «Сьюзан Энн» вывели из маленькой бухточки, где производился ремонт. Один из ее дизелей вышел из строя окончательно, но второй Маккензи удалось восстановить.

Бенсон очень торопился покинуть остров, и мы не стали задерживаться в лагуне. «Сьюзан Энн» благополучно миновала пролив, искусно избежав угрозы коралловых клыков.

Глядя на уменьшающийся остров, я чувствовал, как слабеет напряжение, сменяясь ожиданием: такое чувство испытывает осужденный, идя из своей камеры на эшафот. На фоне голубой отмели остров казался серо-зеленым и лимонно-желтым. Особенно я обрадовался, когда опавшая дюна слилась с другими и ее заслонила от взгляда растительность.

Солнце плыло янтарным шаром по западному краю желтого, как вино, моря.

Другие, очевидно, испытывали те же чувства, что и я. Не я один следил за исчезающим островом. Все остальные тоже стояли на корме и у борта: преподобный доктор Сватлов, леди Фитц и Бурилов обсуждали что-то незначительное; Флора стояла невдалеке от них с Чедвиком и время от времени завистливо поглядывала на Пен, что находилась рядом с Мактигом и отцом. Чедвик что-то шептал, почти касаясь губами лица Флоры. Она негромко, но очень отчетливо рассмеялась и поглядела украдкой, заметил ли это Мактиг. Он не заметил, и она прошептала что-то Чедвику в ответ.

Ветра не было; паруса были свернуты, но я видел на мачтах нескольких человек, смотревших в сторону острова; матросы, которые находились на палубе, все время отрывались от работы и поглядывали туда же. Смитсон отдавал команды, но тоже был явно заинтересован.

Я видел, как вяжет Дебора, не глядя на вязку; и ее глаза были прикованы к исчезающему острову. Она вздрогнула, как будто мой взгляд был осязаем, мрачно покачала головой и пошла вниз.

Оранжевая полоса, отделявшая пурпурное море от темнеющего неба стала яркого малахитово-зеленого цвета, исказив естественную окраску наших лиц и сделав их мертвенно-бледными. Загорелись бледно-желтые огни «Сьюзан Энн» — не ярче блеска вечерней звезды.

Бенсон оставался у руля с Мактигом, его сменял Джонсон. Они так разделили свои вахты, что мы не видели Бенсона за завтраком, а Мактига за обедом, но оба приходили на ленч. Хотя в этом случае Бенсон немного запаздывал.

Казалось, он, ирландец и леди Фитц похоронили на острове свои разногласия, и теперь все снова собирались в столовой. Я все еще не привык к подчеркнутому равнодушию Пен, но так как я страдал и когда видел ее, и когда не видел, то предпочитал быть поближе. Так у меня, в моем жалком положении, появлялась хоть какая-то конкретная цель.

Флора сидела рядом с Мактигом, и люди, которыми они были одержимы, и их нормальные личности постоянно вступали в конфликт. Как Рафферти, Мактиг не замечал появившейся у Флоры привычки, позаимствованной ею у Ирсули: ощупывать предметы пальцами и обнюхивать их, чтобы потом узнавать по запаху.

И еще она постоянно прикасалась пальцами к своим губам и щекам, словно массируя их или с помощью осязания убеждаясь, что у нее нормальная внешность.

Я не раз видел, как такую же процедуру проделывала и леди Фитц, но та не была после такой удовлетворенной, как Флора. Если согласиться с доводами Пен о потусторонних гостях, Ирсули еще не выбрала себе постоянного местопребывания.

Обеденные манеры Рафферти оказались очень грубыми. Он орудовал ножом, игнорируя все прочие столовые приборы, и то и дело утирал рот рукавом. И Сватлов, и Бурилов с отвращением поглядывали на Мактига. Женщины молча удивлялись. Чедвика, казалось, все это забавляло.

Флора в своем нормальном состоянии пыталась банально флиртовать с Мактигом, а он — тоже будучи в нормальном облике — относился к этому с раздражением. Она так стремилась завладеть его вниманием, что говорила все, что придет в голову, и даже я устал от ее болтовни.

Мактигу это надоело, и он решил избавиться от нее с помощью бестактности. Обращаясь ко всем нам, он сказал, подражая леди Фитц голосом и лексиконом:

— Вчера вечером Флора постояла со мной у руля, и у нее было необыкновенное ощущение. Расскажите всем, дорогая Флора.

Она покраснела и застыла. Мактиг продолжал:

— Не стыдитесь, дорогая Флора. У нас нет враждебных чувств, которые могли бы вас расстроить.

Леди Фитц с сомнением посмотрела на него, словно почувствовала насмешку; но, с другой стороны, он мог подражать ей, чтобы улучшить свою дикцию, и она промолчала.

Флора с легкой досадой ответила:

— Ну, хорошо, я вам расскажу. Наверное, как всегда, я слишком много болтаю, но… помните старую волшебную сказку? В ней алчный король заставляет крестьянскую девушку ткать из соломы золото. Я вспомнила о ней, когда Майк стоял у руля. Только вместо золота он ткал… тени.

Конечно, все это из-за тусклого освещения. Глаза у меня устали, нервы напряглись, и потому я видела то, чего на самом деле нет. Но мне показалось, что колесо… ткало тени. Большие рваные тени, которые расходились от колеса, шли прочь, спотыкаясь, как слепой пьяница, нащупывающий дорогу к винной лавке. И бродили по палубе, словно искали что-то потерянное.

Они колыхались, словно ветер трепал клочья их одежды, но никакого ветра не было. Некоторые из них не находили то, что искали, и возвращались к колесу, как пьяницы в бар за новой порцией выпивки.

Мактиг безжалостно заметил:

— Вы забыли сказать, как вы при этом испугались и в поисках защиты вцепились в меня.

На лице ее выразилось возмущение его предательством:

— На моем месте всякий поступил бы так же.

— Да, — согласился Мактиг. — Особенно Чед, он так любит обнимать меня. Правда, Чед?

В этот момент вошел Бенсон. В руках у него была статуэтка слоновой кости со старого корабля, и он поставил ее перед собой, как будто ей тут самое место. Он дружелюбно поздоровался со всеми — такое доброжелательство демонстрирует разоряющийся бизнесмен по отношению к богатеющим конкурентам. Леди Фитц отложила вилку и изящно прижала платочек к носу, вероятно, опасаясь болезни, о которой я сообщил.

Бенсон объявил, что мы направляемся в Ки Уэст, наш курс пройдет по краю Багамской отмели, но по пути мы заглянем на еще один небольшой остров, чуть в стороне от нашего курса. Там всех нас ожидает замечательный сюрприз.

Говоря это, он поглаживал статуэтку.

Казалось, все ожидали этого заявления; единственный помимо меня, кого обеспокоила задержка, был Чедвик. Он взглянул сначала на Бенсона, потом на Сватловых и на леди Фитц.

Бенсон заметил это, но прежде чем он успел открыть рот, чтобы упрекнуть Чедвика, Флора сказала:

— Какая оригинальная статуэтка! Можно взглянуть?

Бенсон, прежде чем передать ей статуэтку, высоко поднял ее, чтобы все могли увидеть. У Сватлова, вероятно, была причина быть шокированным ее подчеркнутой женственностью, но, зная о широком разнообразном опыте леди Фитц, я не мог понять ее ужаса.

— Мой добрый капитан, неужели вы считаете приличным показывать такой непристойный предмет в смешанном обществе? — воскликнула она.

Бурилов, который разглядывал статуэтку с восторгом повесы, скорчил неодобрительную гримасу. Пен небрежно заметила:

— Полно, леди Фитц, она слишком нелепа, чтобы быть непристойной.

— Не вижу ничего смешного в сознательном искажении божественного образа, — не очень уверенно ответила леди Фитц и принялась смотреть на кончик своего носа, а Флора взяла статуэтку и стала рассматривать ее.

— Странно, — сказала она.

— Что — странно? — спросила Пен. Как и Бенсон и Мактиг, она теперь пристально смотрела на Флору; они напоминали троих психиатров, наблюдающих за пациентом, выполняющим какой-то тест. Чедвик более интересовался ими, чем Флорой — наблюдатель за наблюдателями.

— Все-таки я слишком много говорю, — сказала Флора. — Но я никогда не видела эту статуэтку. Она не кажется мне знакомой. Однако, держа ее в руках, я уверена, что… ощущала это… раньше.

Сватлов нервно откашлялся.

Флора со стуком поставила статуэтку на стол и быстро встала.

— Снова приступ мигрени, — сказала она, покраснев. — Прошу прощения. Вероятно, вы проводите меня к моей каюте, Майк? — Было что-то угрожающее в ее осанке, когда она ждала ответа. Мактиг не торопился отвечать, и Флора отвернулась от него. — Тогда, может быть, вы, Чед?

Она вышла, держа его под руку. Пен, ее отец и Мактиг обменялись характерными понимающими взглядами. Потом Бенсон протянул статуэтку леди Фитц, которая поднесла платок к носу.

Статуэтку принял Бурилов, а леди Фитц отшатнулась от нее. Бурилов сказал:

— Мне она тоже кажется знакомой. — И быстро добавил, обращаясь к леди Фитц: — Она принадлежала Колубо.

— Прошу прощения, — быстро вмешался Мактиг. — Что вы сказали?

— Да ничего… русское слово, — солгал Бурилов, и поняли это не только я, но и Бенсон и Мактиг. Сватлов со стуком уронил свой стакан и неловко попытался вытереть разлившуюся жидкость, но никто не обратил на это внимания. Круглое лицо Сватлова стало изжелта-бледным, как тусклая луна, и я подумал, что он тоже знаком с Ирсули, но впервые обнаружил, что не он один.

Тем временем леди Фитц уронила свой платок, выхватила статуэтку у Бурилова и сжала ее, словно она была мягкой. Глаза ее были плотно закрыты. Она кивнула Бурилову, словно отвечая на какой-то вопрос.

Она поставила статуэтку на стол, подтолкнула ее, и та закачалась в гротескном танце. Леди Фитц резко сказала:

— Вы говорили, что нашли черное колесо в песке, капитан Бенсон. Не пытайтесь меня убедить, что этот фетиш сторожил его. Слишком большое было бы совпадение.

Она продолжала:

— Я видела беспокойные сны об этом колесе, и наш добрый доктор заверил меня, что они исходят от моего подсознания. Но во сне я видела и эту статуэтку, хотя до этого момента я вовсе не знала о ней. Мне кажется это… очень странным. Можно сказать — заранее подготовленным.

Пен попыталась ее успокоить:

— Может, вы просто перенервничали.

— Может быть, — согласилась леди Фитц, не глядя на нее. — Мой добрый доктор, я прекрасно знаю, что мигрень не заразна. Тем не менее, я тоже испытываю приступ мигрени. Я думаю, капитан Бенсон, вы понимаете, на что я намекаю. Прошу простить меня. Алексей!

Бурилов помог ей встать. Не успела она выйти, как из-за стола выскочил Сватлов, схватил статуэтку и швырнул ее на пол. Она раскололась на кусочки. Ни слова не говоря, Сватлов вышел.

Пен подошла к обломкам и начала собирать их. Мактиг присоединился было к ней, но Бенсон равнодушно сказал:

— Оставьте эти куски. Коллинз… или Перри выметет их и выбросит.

Он холодным, расчетливым взглядом посмотрел на меня.

— Больше они не нужны, — сказал он. В его голосе звучал вызов. Пен за его спиной лихорадочно махала руками, чтобы привлечь мое внимание; она выразительно поднесла палец к губам, потом указала на дверь.

— Мне, пожалуй, следует заглянуть к Флоре, и особенно — к леди Фитц, — сказал я, вставая. — Мигрень может побудить ее принять слишком большую дозу успокоительного.

Но я не зашел к ним. Вместо этого я отправился к себе в кабинет и задумался.

Для практикующих гипнотизеров обычное дело, когда пациенты по окончании сеанса выполняют какие-то приказы, данные во время его. Если Бенсон гипнотизер, каковым я его считаю, он принес статуэтку как тайный сигнал для своих жертв. То, что они считали эту статуэтку чем-то для себя новым, означало только, что он им это внушил. С другой стороны, будь он действительно призрачным старым капитаном, никому из одержимых Ирсули не требовалось видеть статуэтку и показал он ее просто чтобы проследить за их реакцией, проверяя воздействие колеса. Это устраивало его больше, чем прямые расспросы или опора на слова Пен и Мактига.

В любом случае он сильно встревожил Сватловых, леди Фитц и Бурилова. Они, несомненно, явятся ко мне за объяснениями, и я должен придумать что-нибудь достаточно правдоподобное и сходное с первым моим анализом, если хочу поддержать его. И я подумал, долго ли мне удастся удерживать их в нынешнем состоянии.