Части 3-5

Глава XIII

Несмотря на сомнения они оба сдержали свое слово. Воронцова не стала рассказывать тайну Лескова руководству, а Дмитрий в свою очередь вызволил отца девушки из тюрьмы. Для этого ему в который раз пришлось предстать перед главами станций и изложить несколько измененную версию того, что произошло на том злополучном допросе. Поначалу его слова казались странными, едва ли не безумными, но после переговоров с Москвой, неожиданно было принято решение отпустить Андрея Николаевича Воронцова на свободу. В руководящей должности его, разумеется, не восстановили, однако уже то, что его жизни ничего не угрожало, Эрика и ее брат восприняли с огромной радостью.

На последнем собрании в оправдание Полковника Дмитрий сообщил о том, что Эрик Фостер или, как его еще называют, Призрак является самым что ни на есть настоящим «иным». Тем самым существом, информация о которых долгое время замалчивалась властями. А Андрею Николаевичу попросту не повезло попасть под его гипнотическое влияние во время проведенного допроса.

— Чтобы внушать свою волю, Призраку требуется зрительный контакт, — рассказывал Лесков. — В подобные моменты влиять он может только на одного, поэтому остальных эта напасть не коснулась. Наверняка, он выбрал полковника лишь потому, что тот являлся главным, и от него зависела дальнейшая судьба пленника.

На вопрос, почему Дмитрий не рассказал об этом сразу, Лесков в который раз солгал. Он сослался на то, что попросту не верил в «иных» до этого момента, и считал, что все это байки. Ему казалось, что Ричард Сильверстайн разыгрывает его, рассказывая подобные бредни про Призрака. Тем более что этот рассказ сопровождался уже не первым в тот вечер бокалом коньяка. И лишь сейчас, хорошенько подумав, Дмитрий все-таки решил поделиться своими подозрениями.

Однако на решение глав станций все же повлияли не столь слова Дмитрия, сколь недовольство солдат, которое росло в геометрической прогрессии. Многие не верили, что Андрей Николаевич мог добровольно отпустить Призрака, и расценивали его действия лишь нежеланием убивать человека руками других людей. В мире, изуродованном глобальной катастрофой, человеческая жизнь стала куда большей редкостью, чем прежде. И, быть может, Полковник решил, что пусть этот новый мир сам вынесет преступнику приговор. От «костяных» палачей, которые рыскали по Петербургу в поисках еды, Эрику Фостеру нельзя было спастись.

— Быть сожранными этими тварями — смерть куда более страшная, чем от пули, — рассуждали солдаты. Теперь, когда они знали, что поселилось на поверхности, ничто не могло напугать их сильнее.

Вылазки наверх временно прекратились. Затихли и боевые действия. После того, как «процветающие» вывели своих механических солдат из города, на улицах воцарилась гробовая тишина. Атаки беспилотников тоже были приостановлены — «совет тринадцати» решил, что столь мощные взрывы могут навредить ящерам, а русские в свою очередь боялись навредить прячущимся в домах выжившим. То и дело на радарах вспыхивали новые красные точки, обозначающие фигуры людей, пришедших сюда в поисках защиты. К сожалению, эти несчастные не могли знать, кто теперь населял разрушенные улицы этого города, а предупредить их заранее не представлялось никакой возможности. Разве что каждые три часа в Петербурге звучало сообщение, чтобы выжившие не покидали своего убежища до тех пор, пока за ними не придут солдаты.

Что касается подземных районов, то здесь все шло по-прежнему. Люди были заняты тем, что учились выживать в новых условиях. Первый страшный месяц войны приближался к концу, вот только конца войны никто уже не надеялся увидеть. Мелкие победы, одержанные на улицах разрушенного города, по сути, не имели никакого смысла. Ломались лишь железные машины, в то время как «процветающие» по-прежнему наслаждались своей роскошной жизнью на территории Океании, защищенные и невредимые. Сейчас ученым Петербурга оставалось лишь пытаться разработать достаточно действенное оружие, которое сумеет пробить панцирь «костяных». Химики во главе с Вайнштейном работали над созданием кислоты, в свою очередь Морозов и его группа проектировали лазерное оружие. Идея взрывать «костяных» быстро отпала, так как взрыв лишь отшвыривал этих чудовищ в сторону, не нанося им никакого вреда. Визжали они скорее от страха и ярости, нежели от настоящей боли. Как показывали расчеты, чтобы уничтожить их, нужно было сбросить на город водородную бомбу и наивно надеяться на то, что «костяные» окажутся в самом эпицентре взрыва.

Для гражданских тоже нашлось немало работы — большинство выживших работало в теплицах. Желая сберечь электроэнергию, было решено не тратить ее на роботов и занять людей. По предварительным подсчетам еды на каждой станции могло хватить лишь на полгода. Война ворвалась в этот мир слишком неожиданно, и люди попросту оказались к ней не готовы. Нужно было срочно пополнять продовольственные запасы. Но не это по-настоящему беспокоило лидеров станций. В подземельях не хватало ингредиентов для производства лекарств. Большая часть запасов хранилась на Адмиралтейской из-за наличия наверху крупнейшего в городе госпиталя им. Ломоносова, в то время как руководство остальных станций все чаще выражало свою обеспокоенность ситуацией.

Что касается Дмитрия, то его на какое-то время оставили в покое. Ему позволили вернуться в казармы, и на данный момент его единственной головной болью оставались некоторые все еще озлобленные на него солдаты да одна девица, обосновавшаяся в лабораториях. После того, как полковник оказался на свободе, Эрика решила приступить к реализации второго пункта договора, а именно — изучению полукровок.

Дмитрий как раз находился в казармах в компании Ивана и Георгия, когда к ним приблизился Никита и нехотя произнес:

— Тебя Воронцова в свой кабинет вызывает.

— Меня? — не понял Иван, но солдат с отвращением указал на Лескова и ничего не объясняя, отправился восвояси.

— Воронцова — это же которая… Дочь Полковника, что ли? — теперь Бехтерев обратился уже к Дмитрию.

— Да, она, — отозвался Лесков, нехотя поднимаясь с края своей кровати. Его настроение несколько омрачилось: что-что, а бегать по свистку этой стервы он не нанимался. Неплохо бы осадить ее…

Видимо, об этом же подумал и Иван. Когда друг поднялся на ноги и направился было к выходу, Бехтерев удивленно окликнул его:

— И ты что, пойдешь? Я имею ввиду, вот так по первому свисту?

— Ну если вызвали, — вступился за босса Георгий.

— Какое к черту «вызвали»? — в голосе Бехтерева послышалось раздражение. — Кто она такая, чтобы кого-то там вызывать? Совсем оборзела? Димка, пошли ее нахер. Надо — пусть сама приходит.

Дима хотел было что-то ответить, но его бывший водитель как всегда его опередил.

— Так, может, она боссу это… специально заманилово рисует. Чтобы мы не врубились в ее замуты, — внезапно Лось ухмыльнулся, довольный поразившей его догадкой. — Может, пока она лепилу из себя корчила, заценить успела и под шумок решила себе позитивчик намутить? Не ну а че? Война все-таки… Сами понимаете… Бабам же тоже оттянуться хочется. Или нафига ей за него впрягаться было?

С этими словами Георгий так многозначительно подмигнул Лескову, что Иван посмотрел на него, как на ненормального. Почему-то все поступки женщин Лось объяснял либо глупостью, либо желанием перепихнуться.

— Уймитесь уже, — осадил обоих Лесков, после чего направился в лаборатории. Ситуация показалась ему унизительной. Он до сих пор не мог признаться друзьям, что эта проклятая девка буквально держит его за горло, и пока он не придумает, как от нее избавиться, придется временно играть по ее правилам.

Эрика действительно ждала Дмитрия в своем кабинете. Когда он постучал в дверь, девушка внутренне напряглась — еще были свежи воспоминания о том, как она впервые произнесла вслух свои опасения по поводу желания Лескова убить ее. Но еще более неловко ей было за свои эмоции. Надо было держать себя в руках, а она вместо этого выставила себя на посмешище.

«Представляю, как он потом зубоскалил», — мрачно подумала она и мысленно поклялась себе, что больше никогда в жизни не проявит перед Лесковым столь сильных эмоций. Да, можно было сколько угодно оправдывать себя страхом за жизнь отца, вот только сейчас эти оправдания не приносили облегчения. Она повела себя, как героиня дешевого сериала, истеричка, не способная спокойно донести свои мысли.

«Нельзя быть такой идиоткой!» — зло подумала она, но затем все же заставила себя отбросить эти неприятные мысли и пригласила Дмитрия войти.

— Присаживайтесь, или вам удобнее разговаривать со мной на пороге? — сухо поинтересовалась Эрика. Лесков действительно предпочитал стоять у двери, ясно давая понять, что не горит желанием задерживаться здесь надолго.

Однако, чуть помедлив, Дмитрий все же приблизился к свободному креслу и опустился в него. Он ожидал, что его в очередной раз поведут сдавать какой-нибудь анализ, но, как выяснилось, девушка действительно собиралась просто поговорить.

— Я хочу задать вам несколько вопросов, — произнесла она, — и прошу ответить на них честно.

Дмитрий откинулся на спинку кресла и то ли выжидающе, то ли с вызовом посмотрел на Эрику. Любому другому от этого взгляда сделалось бы не по себе, но девушка точно не замечала этого. Она сразу же перешла к делу:

— Расскажите, пожалуйста, как вы поняли, что вы отличаетесь от других людей. В каком возрасте?

Девушка ожидала, что Дмитрий начнет язвить или огрызаться, но он заговорил абсолютно спокойно, хотя и без симпатии к собеседнице.

— Мне было пятнадцать, — сухо ответил он. — Сначала начались ломки, потом я стал хорошо видеть в темноте…

— Ломки? Давайте по порядку… Я слышала, что первые способности у полукр… у «иных» действительно проявляются именно в возрасте от десяти до шестнадцати лет в период сильного эмоционального потрясения.

— У меня не было сильного эмоционального потрясения. Я пытался снять зеркало с чужого автомобиля, и за этим увлекательным занятием меня застукали полицейские. Пришлось бежать.

— Значит, эмоциональное потрясение все же было. Наверняка, вы были очень напуганы…

— Я не был очень напуган, — прервал ее Дмитрий. — Но и отправляться в колонию для малолетних я не планировал. Скорее это было волнение и своего рода азарт — убегу или не убегу.

— Вы хотите сказать, адреналин?

— Да, это более точное определение нежели «эмоциональное потрясение».

С губ Дмитрия сорвался тихий смешок. На миг в комнате повисло тяжелое напряжение. Разговаривать с Лесковым в этот раз оказалось для Эрики так же трудно, как и всегда. Его голос звучал спокойно, но девушка буквально кожей чувствовала неприязнь своего собеседника. Тем не менее это не останавливало ее. Напротив, каждая новая фраза «иного» пробуждала в ней все больший интерес.

— Что вы подразумеваете под словом «ломки»? Ломило в костях? Или чувствовалась боль в мышцах? Как при высокой температуре или, напротив, низкой?

— Затрудняюсь сказать конкретнее, — нехотя отозвался Дмитрий. — Помню только, что было очень больно, особенно в области грудной клетки. Да, и еще сердце… Билось очень быстро. Наверное, люди с таким сердцебиением не живут.

— Как вы справлялись с этим?

— Либо само проходило, либо глотал успокоительные.

От этой «исповеди» Дмитрию было не по себе. Прежде он ни с кем, кроме Бранна, не откровенничал на подобные темы, поэтому сейчас испытывал некоторую неловкость. Ему было чертовски неуютно сидеть в этом кожаном кресле и отвечать на дурацкие вопросы. И, наверное, впервые ему настолько сильно не хотелось находиться наедине с красивой женщиной. Несмотря на свою впечатляющую внешность, она не вызывала желания расслабиться и пофлиртовать с ней. Быть может, в другой ситуации он бы и оценил ее густые волосы цвета вороного крыла, выразительные глаза, красивые скулы и чувственные губы, но сейчас ее лицо ему было скорее неприятно.

— Как называется препарат? — Эрика задала следующий вопрос

Дмитрий произнес название, после чего озвучил дозу. Удивление, промелькнувшее в глазах девушки, его несколько позабавило.

— Восемь капсул за раз? — не поверила она.

— Бывало и больше. Иначе не действовало.

— И никаких побочных эффектов?

— Разве только сонливость.

— Хорошо. Теперь о вашем зрении. В какой момент ваши глаза впервые изменили цвет?

— Мне все так же было пятнадцать. И я прошел в темноте мимо зеркала. С тех пор стало улучшаться зрение. В детстве у меня один глаз хуже видел, но очки мне не выписывали, потому что второй вроде как исправлял этот недостаток. А после пятнадцати лет мое зрение полностью восстановилось. И, как я уже сказал, я стал видеть в темноте так же хорошо, как днем.

Девушка кивнула — она помнила результаты проверки его зрения, и они поразили ее.

— А что насчет чешуи? — Эрике невольно вспомнились темно-синие пластины, покрывавшие раны Дмитрия. — Она тоже впервые появилась в пятнадцать лет?

— Может быть. О чешуе я узнал гораздо позже. Быть может, и не узнал бы, если бы другой «иной» мне не показал бы ее на себе.

— Но разве ваши раны не покрываются чешуей, едва начинает течь кровь?

— Нет, царапины не покрываются. Должны быть задеты артерии.

— Вы контролируете этот процесс?

— Нет. Это как свертывание крови, происходит независимо от меня.

— А как появляется эта чешуя? Преобразуется кожа или…

— Дайте мне нож, — холодно прервал ее Дмитрий.

Чуть поколебавшись, девушка открыла ящик стола и достала из него продолговатый футляр из красного бархата. Этот скальпель ей подарил Альберт четыре дня назад на день ее рождения. В тот момент девушка искренне удивилась, что врач вспомнил о столь незначительном в данное время событии и даже умудрился найти подарок. А ведь даже она сама из-за всей этой суеты забыла об этом маленьком празднике.

— Подождите, — произнесла она, когда Лесков извлек скальпель из футляра и начал закатывать рукав форменной рубашки. Дмитрий замер, вопросительно глядя на эту девицу. Неужто у этой черствой куклы прорезалось что-то женское, и она решила не резать человека лишь в угоду своему любопытству?

Однако ответ девушки мигом развеял все сомнения на этот счет.

— Нож нужно продезинфицировать, — спокойным тоном произнесла Эрика.

— Обойдемся.

Когда лезвие начало вспарывать кожу, девушка, словно забыв, что еще какое-то время назад опасалась Лескова, теперь приблизилась к нему едва ли не вплотную и, склонившись над ним, заворожено наблюдала за тем, как из-под кожи Дмитрия начали вылезать пластины чешуи.

— Потрясающе! — вырвалось у нее.

— Нормальные женщины говорят это, глядя на закат над морем, — с насмешкой заметил он. Однако Эрика проигнорировала эти слова.

— А что вы ощущаете, когда появляется чешуя?

Девушка коснулась его руки и легонько провела пальцем по чешуе.

— Обычно мне больно. Все-таки это рана, а не переводная татуировка, — Дмитрий убрал руку и, достав из кармана платок, принялся стирать кровь. — Думаю, на сегодня достаточно представлений. Шоу уродов можно закрывать?

— Я не считаю вас уродом, — заметила Эрика. Затем, усмехнувшись, она добавила: — Ну разве что моральным.

Дмитрий хотел было что-то ответить, но внезапно раздался пронзительный вой тревожной сирены.

— Они с ума сошли проверять в одиннадцать часов вечера! — воскликнула Эрика. Затем она взяла со стола телефон, желая связаться с братом, чтобы выяснить причину проверки. Но внезапно дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и он возник прямо на пороге. Перепуганное лицо Юрия не на шутку встревожило девушку, и эта тревога невольно перекинулась на Лескова.

На миг Юрий задержал взгляд на Дмитрии, не понимая, что он делает в кабинете его сестры, но затем, словно опомнившись, воскликнул:

— Уходим отсюда! ЖИВО!

— Что случилось? — Эрика не узнавала своего обычно сдержанного брата. Впервые она видела его настолько напуганным. Руки парня тряслись, а голос звучал как-то хрипло и чуждо.

Дмитрий поднялся с места, не сводя встревоженного взгляда с лица Юрия.

— ЖИВО УХОДИМ! — закричал парень. — «Костяные»! «Костяные» на станции!

На объяснения времени не было. Никто не знал, как эти твари проникли на Адмиралтейскую, но если бы Дмитрий сейчас находился среди гражданских, то он бы собственными глазами увидел, как девять крупных особей одного за другим разрывают людей. Эти твари уже утолили голод и теперь попросту развлекались. Опьяненные вкусом и запахом крови, они набрасывались на своих жертв. Еще несколько особей проникло в госпиталь и лакомилось ранеными, которые не могли подняться со своих постелей. Остальные «костяные» разбежались по казармам. Станция утонула в душераздирающих криках погибающих людей. Все превратилось в хаос. Уцелевшие в панике пытались укрыться в своих домах, но хрупкие двери не могли сдержать одурманенных жаждой крови хищников. Кто-то стремился добраться до лифтовых шахт, не понимая, что в тоннелях их ждет еще больший ужас. Голодные твари наконец поняли, где прячется свежая плоть, и теперь рыскали по метро.

Солдаты, которые изо всех сил старались сдержать натиск чудовищ, представляли собой не больше опасности, чем соломенные мешки. Пули не могли пробить мощный панцирь тварей, лишь злили их, отчего хищники набрасывались с еще большей яростью. Первобытный ужас, пропитанный смертью, кровью и отчаянием, захлестнул маленькое убежище последних оставшихся в живых. С «костяными» нельзя было договориться, их нельзя было «купить». Они не щадили никого — ни стариков, ни женщин, ни детей. Их челюсти разрывали людей на куски, клыки врывались в податливую плоть, в которой в агонии затухала жизнь.

Константин Морозов, так же как и Эрика, воспринял сигнал тревоги с раздражением. Наверняка, военные в миллионный раз проверяют свою систему безопасности, не давая нормальным людям спокойно работать. Ученый все еще находился у себя в кабинете, с досадой изучая результаты исследования нового лазера.

«Надо мощнее. Намного мощнее!» — думал он, морщась от пронзительного звука сирены.

— Ну выключите уже! — закричал Константин, потирая виски. Голова и так готова была взорваться, так еще и это. Он так хотел в спокойствии поработать еще пару часов. Коллеги разошлись, чтобы немного поспать, и именно это самое время для Морозова было самым продуктивным. Никто не лез со своими дурацкими разговорами, никто не задает лишних вопросов, никто не ноет и не ворчит.

Константин вообще не любил коллективную работу. По его скромному мнению, коллектив приносил куда больше вреда, чем пользы. Никто не хотел брать на себя ответственность или, наоборот, все разом пытались корчить из себя лидеров. И в итоге, вместо того, чтобы работать, пытались оправдать свое первенство.

— Господи, да они издеваются! — Морозов наконец не выдержал и, покинув свой кабинет, стремительно направился на поиски кого-нибудь, кто сможет выключить эту истошно орущую сирену. На этаже никого не оказалось, и ученый направился вниз. Он вошел в зал, где стояли выключенными его замечательные «дрессированные» роботы и, любовно погладив по металлической ноге одного из них, направился дальше. Двери послушно открылись, пропуская его в следующий коридор. Здесь тоже никого не оказалось, хотя это было странно. Евгений Щукин тоже любил засиживаться до полуночи, что и подтвердили включенные мониторы.

«Может, сирены испугался?» — озадачился Морозов. «Или кофе пошел пить?»

Впрочем, на второй вопрос можно было ответить гораздо быстрее, чем на первый, ведь на противоположной стороне коридора как раз находилась комната отдыха.

Тогда Константин, все еще морщась от громкого гула сирены, покинул зал с мониторами и направился на кухню. Быть может, если бы не этот звук, он бы раньше услышал душераздирающие крики Щукина и никогда бы не рискнул зайти в комнату, из которой они доносились. Но сейчас там все уже стихло.

Константин заглянул в комнату и, словно парализованный, застыл на месте. Крик ужаса застрял где-то в горле, и Морозов смог лишь выдавить из себя еле слышный вздох. Страх сковал его, как первые заморозки сковывают лужу. Единственное, что сейчас мог сделать мужчина — это смотреть на то, как существо, похожее на варана, перемазавшись в крови, жадно жрет оторванную часть человеческой ноги, хрустя костями, словно собачьим кормом.

Но внезапно тварь подняла голову и начала жадно втягивать ноздрями воздух. Затем обернулась к дверному проему, но там уже никого не было. Константин со всех ног бежал прочь по коридору. Когда-то он так же из последних сил мчался от своих одноклассников, которые хотели его избить, и думал, что это останется самым страшным воспоминанием его жизни. Потому что тогда его все же догнали и так избили, что он угодил в больницу. Тринадцатилетний очкарик Морозов был слишком умным, слишком высоким и слишком тощим, чтобы нравиться своим ровесникам.

Преодолев половину коридора, Константин резко остановился и снова едва не закричал от ужаса. В противоположном конце коридора появился еще один «костяной». Из-за сирены Морозов не мог слышать его рыка, но он отчетливо видел, как тварь оскалила окровавленную пасть.

Прежде чем чудовище успело настигнуть его, Константин бросился в соседнюю дверь и помчался обратно в зал, в котором находились его «дрессированные» роботы.

— Активировать системы ведения боя! — дрожащим голосом закричал он. Сейчас он больше всего боялся, что звук сирены поглотит его слова, и машины не отреагируют. Однако, на его счастье, глаза роботов начали поочередно вспыхивать. Машины словно желали похвалить своего создателя за острый слух, которым он их наградил.

В тот же миг раздался звук разбивающегося стекла, и «костяной» возник за спиной Константина.

— Уничтожить врага! — в ужасе закричал Морозов, бросаясь к своим защитникам, и ровный строй металлических солдат двинулся в бой.

Константин понимал, что это сражение будет проиграно, но его замечательные роботы с собачьими кличками ненадолго задержали проклятую тварь и тем самым спасли ему жизнь. Он бежал изо всех сил, как тогда, в детстве, не обращая внимания на то, что обронил очки. От ужаса он не чувствовал ни пола, ни своих ног, поэтому не замечал, когда мчался по коридорам, а когда — по ступеням. Сейчас он стремился только выбраться из этого здания и позвать на помощь. Хоть кого-нибудь. Если кто-то еще остался…