Часовой: Курсант

Глава 22

Я скрючился справа от входной двери, забравшись на дорожный сундук. Потянулись томительные и крайне нервные минуты. Я молился всем святым этого мира, чтобы «Архангел Гавриил» как можно скорее поднялся в воздух и понес меня прочь от столь негостеприимного и опасного города, каким оказался Кромлех. Наверное, на данный момент я ничего другого так сильно не желал. Ну и еще чтобы меня никто не потревожил, конечно. Прибегать к физическому насилию лишний раз не хотелось. И вовсе не потому что я вспомнил, что в прошлом был мирным человеком, нет. Просто не к чему поднимать ненужный шум. Чревато это, ой, чревато…

Видимо, мои молитвы кто-то да услышал. Мы все-таки поднялись в воздух. И поднялись точно по расписанию. Обнаруженные рядом с дирижаблем Корпуса Часовых трупы и следы драки никак не отразились на графике отправления корабля. И это радовало. Как радовала и неосмотрительность начальника Воздушной гавани. А с другой стороны, разве кому в голову могла прийти шальная мысль, что человек, виновный в случившемся, остался на территории порта? Что он зайцем пробрался на пассажирский дирижабль и спрятался в одной из кают? Подобная мысль не озарила даже побеждённого мною чародея по имени Рудольф.

Провожать нас вышел человек, своим свободным белоснежным одеянием напоминающий священника. Ему ассистировала пара юнцов в монашеских рясах. Он, безостановочно читая молитвы, несколько раз окропил остов дирижабля святой водой, перекрестил и только после этого нам дали отмашку на взлёт. Вся эта религиозная церемония происходила при полном содействии руководства Гавани и наверняка была неотъемлемой частью процедуры взлёта любого из кораблей. Техническая проверка само собой, но без божьего благословения никуда.

Через стекло иллюминатора я с замиранием сердца наблюдал, как мы поднимались все выше и выше. Плавно, без дёрганий и присущего самолёту рева турбин. Тишь да гладь. Вот взлётное поле под нами превратилось в неровное, надкусанное по краям одеяло, вот уже городские постройки стали казаться игрушечными домиками, а вот и сам Кромлех, окружённый мощной крепостной стеной, уже напоминает настольный макет. А дальше нас встретило синее безмятежное небо. Огромный корабль повернул нос в северном направлении и наше путешествие в Новоград началось.

Я задвинул дверной засов и без сил повалился на кровать. Кстати, умереть от жажды мне не грозило. Слева от двери, напротив вешалки, висели зеркало и небольшой шкафчик под ним, в который чья-то благословенная рука поставила кувшин со свежей водой. Небольшой, литра на два. Но при разумной экономии его вполне хватит до самой Столицы. Без жратвы как-нибудь протяну, а в общий туалет, расположенный в конце палубы, можно будет выходить и ночью, когда почти все будут спать. Да даже и сейчас, стоит только нормализоваться полёту, как через пару часов на пассажиров перестанут обращать внимание, и даже заскочившие на третью палубу проводники примут меня за одного из совершивших посадку людей.

Я поставил кувшин на столик, чтобы был под рукой. Воздушное судно двигалось плавно, без раскачек и проваливаний в воздушные ямы. Даже на «Циклопе» я практически не испытывал чувства полета, а здесь, на этом огромном лайнере, и подавно. После всего пережитого на меня навалилась апатия. Сведённые мышцы наконец-то начало расслаблять, нервное напряжение постепенно отпускало, и я даже стал задрёмывать. Еще недавно доставляющие досадную боль ушибы и ожоги не беспокоили. Мой организм начал самовосстановление. Те тумаки, ссадины и порезы, что я заработал за минувшие сутки, не то, что может надолго вывести из строя Часового.

Перед тем, как лечь, я внимательно изучил в зеркале свое лицо. Слава богу, за исключением запавших глаз и колючей щетины, на моей физии не было ни синяков, ни царапин. Я, щедро экономя воду, кое-как умылся, провёл обожжённой ладонью по черному ёжику коротких волос и пришёл к выводу, что в случае чего сойду за повесу-студента, привыкшего проводить праздные бессонные ночи. Если, конечно, кто-то станет ко мне присматриваться.

И, будучи вымотанным морально и физически, я заснул. Не исключено, что проспал бы до глубокой ночи. Но вынырнул из блаженной мягкой темноты в настигающих дирижабль сумерках. Мне опять приснился сон. Сон о моей прошлой жизни. Точнее, жизни Алексея Бестужева. Я снова погрузился в воспоминания его детства. Но на этот раз был несколько старше. Мне было не десять лет, а примерно четырнадцать. И четыре года я не видел погибшего во время последнего тревожного выезда отца. Но продолжал любить его и тосковать…

… — Дядя Игнат, что дает этот рисунок? — продолжал допытываться я, уже в который раз задавая этот вопрос.

Игнат, среднего роста, но невероятной ширины и мощи мужик, чей возраст приближался к пятидесяти, а точно не знал никто, усмехнувшись в густую короткую бороду, снисходительно посмотрел на меня.

— Эх, Лешка, сколько тебе говорить, это не рисунок. Это нечто большее для каждого представителя любого из тринадцати высших Родов Империи.

— Что, и даже для нашего? — скептически хмыкнул я, уже давно начавший понимать, что к чему в этой такой нелегкой и совсем неоднозначной жизни. Игнат отвесил мне шутливый подзатыльник. Я потер вихрастый затылок и усмехнулся. Размером ладонь у нашего управляющего была с огородную лопату. При желании он мог снести любую башку и не такому щеглу, как я.

Игнат, с тех самых пор, когда отца привезли мёртвым и схоронили в родовом склепе, стал мне взамен него. Нет, это была далеко не равноценная замена, но я всей душой привязался к этому могучему и невозмутимому мужчине, знающему, казалось, ответ на любой вопрос. И, как не печально это признавать, с ним я проводил намного больше времени, чем с еще живым отцом. Игнат в очень редких случаях покидал наше имение. У него здесь всегда хватало работы.

Я уже знал, что наш Род живёт особняком, мы ни с кем не общаемся, нас избегала вся отдалённая округа. Мы были лишены титула и всех сопутствующих привилегий. Даже саму фамилию Бестужев было запрещено произносить за пределами стен нашего дома. Для всего мира мы были Безродными. Ни титула, ни привилегий, ни денег. Одни обязанности и вечная, длящаяся уже почти сотню лет повинность. Которую, как я уже знал, искупить было невозможно, протяни наш Род еще столько же лет. Мы были проклятыми.

Игнат присел на краешек верстака, за которым он затачивал плотницкий топор, пригладил усы и обстоятельно произнес:

— И даже для нашего. Никогда не забывай, кто ты есть, Алексей. Через четыре года тебе придётся уйти. И ты больше никогда не вернешься в детство. И уйдя, ты еще не раз услышишь о своем имени много нехорошего… Тебя начнут окунать в дерьмо все, кому не лень. И ты ничего с этим не поделаешь. Не скалься, не скалься, не сможешь… Но забывать свою настоящую фамилию даже не смей. И умирая, твоими последними словами должно быть имя твоего Великого, запомни это, Великого Рода.

Опять политика! Я вздохнул и напомнил:

— Дядя Игнат, я ж про ри… Про Знак нашего Рода спрашивал!

— Не язви, пострел! — добродушно усмехнулся Игнат, пробуя ногтем остроту наточенного лезвия. — Для вашего Рода, как и для остальных двенадцати, Родовой знак, наносимый на тело каждому законнорожденному наследнику, достигшему шестнадцати весен, позволяет использовать дарованные испокон веков особые способности.

Я уверенно кивнул, словно так и знал:

— Магия. Как есть магия.

Игнат отложил топор и, почесав бороду, сдвинул густые брови. Я затаил дыхание. Когда наш управляющий так делал, то готовился изречь некую непреложную истину, для моего, как он любил говорить, познавательного воспитания.

— Магия, — проворчал он. — Что ты о ней знаешь, помимо историй из сказок? Родовые способности высших аристократов это нечто большее. Это не просто магия, которой может научиться любой, обладающий зачатками мало-мальского таланта. Это не сложнее, чем выучиться малевать картины или играть на дуде! Способности Рода — это передаваемый из поколения в поколение и накапливаемый опыт, и особые знания. Это вложенная в тело самим богом сила. Позволяющая успешно противостоять магии и заклятиям. У каждого Рода свои, присущие только ему, особенные способности. О которых никто лишний раз не будет попусту молоть языком.

Я задумчиво умолк. Умолк и дядя Игнат, вернувшийся к любовно-обстоятельному созерцанию наточенного топора. Мы находились в мастерской Игната, где он проводил все свободное время. Я часто бывал в его святилище. Мне здесь нравилось. Тут очень вкусно пахло кожей, свечным воском, маслом, раскаленным железом, углем. Большое помещение с низким потолком, со стропил которого на крючках и подвязках свешивались различные любопытные штуковины и инструменты. Стен было не видать за прочными стеллажами, заваленными всякой всячиной. В мастерской Игната имелся кузнечный горн, верстак, тигель, какие-то непонятные моему детскому восприятию станки. Раньше они с отцом частенько на пару заседали здесь и травили байки, ремонтируя различные вещи. Игнат любил поговаривать, что у моего папки руки росли из правильного места. Наверно ещё и потому, что здесь по-прежнему витал видимый только мне дух отца, я любил тут бывать.

— Должно быть, это очень здорово, заиметь такой знак и получить эти удивительные способности, — простодушно пробормотал я. Игнат с сочувствием посмотрел на меня и засопел. — Но я не ощущаю в своём теле ничего подобного! Какая во мне сила?

— Наносимый на тело Знак Рода это своего смысла ключ, пробуждающий твои способности, — насупился Игнат, отводя глаза. — Эх, Лёша, Лёша… Не мечтай о том, что недоступно! И не жалей потерять то, что и так не принадлежит тебе. Смекаешь?

Я, ойкнув, прикусил язык. Как же я мог забыть! В тот день, когда мою спину украсит гордый, сжимающий в передних лапах меч красавец-грифон, поверх, уже совсем другим человеком, будет нанесена особая метка. Волшебная руна, блокирующая мой дар и навечно запирающая его внутри меня.

— Зачем? — насупившись в тон Игнату, спросил я в пустоту.

Игнат терпеливо вздохнул и сказал:

— Алексей, ты ж уже не мелкий, знаешь историю…

Покосившийся на меня управляющий едва слышно пробормотал что-то типа «ну весь в Сашку, пострел, царствие ему небесное». Я упрямо выдвинул подбородок и произнёс:

— Я не о том, дядь Игнат. Зачем вообще давать то, что не будет моим? Для чего затевать церемонию с нанесением на мое тело Родового Знака? Прекрасно обойдусь и без него! Для чего все это?

Игнат удивлённо посмотрел на меня и покачал кудлатой головой.

— Ох, смышлен ты не по годам, малыш… И правильные вопросы задаёшь.

— А ты отвечай!

— Ишь ты, разкомандовался! — хохотнул Игнат. — Всыпать бы тебе по заднице, как бывало, да ты уже поперек кровати то и не помещаешься. Вон какой каланчой растешь! Уже почти меня перегнал… Спрашиваешь, зачем? А вот затем. Если в определённом возрасте твой спящий дар не пробудить, не вырвать из спячки, то он со временем пожрёт тебя изнутри. Будет грызть в тебе дыры и рано или поздно сведет с ума, выест мозг и превратит в юродивого калеку.

Я, невольно вздрогнув, представив себе такие последствия, фыркнул:

— Врёшь, поди!

— Вот я тебе сейчас все же задам, ох, задам, молокосос! Сашка, да будет Господь к нему милостив, ужо и сам бы мне в руку ремешок вложил за-ради такого благого дела…

Спина между лопаток стала немилосердно жечь, я застонал, заворочался и проснулся. На койке, в каюте мягко плывущего по небу через облака дирижабля, несущего меня все ближе к дому. Пробудив меня, незримый огонь угас. Я поскрёб пальцами рисунок грифона, прямо через пропитавшуюся холодным потом рубаху. Очередной сигнал опасности? Но что сейчас мне могло угрожать? Поднявшись, я прильнул к иллюминатору. Вечерело, в темнеющем небе зажигались первые звёзды. В каюте стало сумрачно, как в пещере. Никакого внешнего освещения в моей комнатушке предусмотрено не было. Зато все в том же шкафчике я отыскал до краев заправленную маслом лампу и поставил на стол, в специальное для нее крепление, чтоб ненароком не опрокинулась. Но пока решил не зажигать, лишь отодвинул в сторону шторку на окне.

Если бы не припекло спину, то дрых бы и дальше, невзирая на вновь заворчавший в требовании пищи желудок. Обманывая его, я отхлебнул из кувшина. О чем меня предупреждал Родовой символ? И почему он напомнил о себе, когда по трапу стала подниматься компания из угрюмого мужика в черном, похожей на домоправительницу-няньку-мамку женщины и скрывающей лицо девушки? Дело в них всех или в ком-то одном?

Я передёрнул плечами. Чего гадать? Остается только надеяться, что это была ложная тревога. Я продолжал сидеть на койке, а нарастающее чувство голода все сильнее тянуло меня в сторону двери. В принципе, можно было попробовать и рискнуть. Выйти в коридор, отыскать на одной из палуб, скорее всего, на второй, столовую, да и подзаправиться. Вот только моя одежда… Хоть бы какой приличный сюртук отыскать да накинуть сверху! И деньги. У меня не было ни шиша. А кормёжка на борту дирижабля вряд ли входила в стоимость билета. Или же все-таки входила? Навряд ли, чтобы обитателей разных по классу кают кормили одинаково, значит, в столовой вполне могли затребовать билет, чтобы определить, чем меня попотчевать, даже если питание и бесплатное. Блин. А жрать-то хочется. И кто ещё недавно заявлял, что легко продержится пару дней без еды? Не спорю, я прежний выдержал бы. Но мое новое тело было тем еще обжорой.

И вот, когда я уже был готов выйти наружу и отправиться на разведку, в дверь моей каюты негромко и довольно вежливо постучали. Я обомлел. Кого это нелегкая принесла? Вряд ли это кто из членов команды корабля. Обслуге наверняка известно, что в моей каюте никого не должно быть. И если бы кому приспичило по какой-то причине войти, он бы не стучал, а просто попытался открыть дверь. И наверняка бы удивился, обнаружив, что она заперта изнутри. Нет, тот, кто стучал, точно знал, что за дверью кто-то есть. А может, просто ошиблись, мелькнула у меня спасительная мысль? Решили навестить знакомого, да не глянули на номер каюты? Я замер, стараясь даже не дышать. Вдруг настучатся вволю, да и поймут, что ломятся не туда.

Стук вновь возобновился, и я понял, что неизвестный и невидимый мне пришелец настроен серьёзно. Как бы он не переполошил соседние комнаты или не привлёк внимание оказавшегося на нашей палубе члена корабельной команды. Черт, и почему в двери нет смотрового глазка? Открывать наобум, не зная, кто стоит за порогом, не больно то хотелось. Но, видимо, придётся.

Поднявшись, я подошёл к двери и негромко спросил нарочито сонным вялым голосом:

— Кто там? Я очень устал и хотел бы поспать.

— С вами хотят поговорить, молодой человек, — донесся из-за двери приглушённый мужской голос. Мной вновь овладели нехорошие предчувствия, но татуировка на спине молчала. — Я бы вас попросил последовать за мной. На вторую палубу, в каюту моей хозяйки.

Я растерялся, не зная, что и сказать. Слава богу, что меня не зовут на серьёзный разговор к капитану судна! Но кому я понадобился из пассажиров? И откуда он обо мне узнал? Хозяйка! Я не ослышался?

— Кто ваша хозяйка? — я все еще оставался предельно корректным и поддерживал разговор.

— Очень достойная госпожа, — отозвался незнакомец и добавил в голос нетерпения. Похоже, этот человек не привык попусту болтать, а предпочитал действовать. — Она просила передать, что была бы вам весьма обязана, если бы вы согласились разделить с ней ужин в ее каюте.

От изумления я едва не сел на дорожный сундук. Вот так номер! Ну и что прикажете делать?