Целитель. Послание лекаря Олександра

Глава 15

Вторник, 24 января. Ближе к вечеру

Москва, улица Малая Бронная

Котова я встретил прямо у его дома. В пилотской кожаной куртке и унтах, он выглядел полярником тридцатых годов. Только толстые альпинистские шаровары да забавная лыжная шапочка с помпоном выбивались из стиля.

— Давайте, прогуляемся, Миша, — Игорь Максимович поправил шарф, и махнул рукой в сторону прудов. — А то засиделся что-то…

Я молча кивнул, ощущая за бодрыми словами тягучую печаль.

Наставник почуял, что его состояние вычислили, и легонько забрюзжал, уводя мою интуицию в пустой след:

— Возраст, Миша, возраст… — вздохнув, он взял деловитый тон. — Занятий больше не будет. Вы переняли всё, что я знаю и умею. Дальше — сами. Скажите: «Зачем тогда звал, если штудий не будет?»

— Да нет, отчего ж, — запротестовал я. — Мне за эти месяцы открылось столько, сколько за всю жизнь не узнал!

— О, сколько нам открытий чудных… — продекламировал Котов, впадая в легкую рассеянность. — М-да… Что, слабеет ваша Сила?

— Ну-у… Раньше в висках жгло, а сейчас еле теплится…

Наставник часто закивал, взглядывая на меня чуть искоса.

— Ничего, — вздохнул он, — организм постепенно придет в норму. Вы большой молодец, что собрали-таки эгрегор! Вам будет, кого беречь — и кто станет беречь вас. А подруги вернее друзей. Так уж заведено…

Мы шагали в ногу, неторопливо хрустя по ночной пороше, не утоптанной до сей поры. Хмурое небо провисало над самой улицей, словно разлегшись на крышах, и редко-редко пролетали снежинки.

Думая о чем-то своем, наставническом, Игорь Максимович свернул к Пионерским прудам.

— Какая красота… — вытолкнул мой спутник.

Я осмотрелся. Аллею расчистили от снега, а пруд превратили в каток — тонкая фигурка девочки-фигуристки чертила лед, выписывая замысловатые вензели танца. Красиво, да. И чуть-чуть грустно.

— Ну, вы идите, пожалуй, — забормотал Котов, — а я еще немного поброжу, подышу свежим воздухом…

— До свиданья, Игорь Максимович, — вытолкнул я, ощущая тяжесть в душе.

Наставник лишь покивал, кривя губы, да и побрел по аллее, следя за пируэтами девочки на катке. Было так тихо, что до меня донесся скрип льда под коньками. Балеринка…

Растревоженный, я проводил взглядом сутулую спину Котова, и зашагал к станции метро.

Четверг, 26 января. Утро

Московская область, Шереметьево

— … Начинается посадка на рейс 235 Москва — Прага — Лиссабон… — бархатно разнесся голос дикторши, покрывая гул зала ожидания. — Aeroflot flight 235 to Prague and Lisbon is now boarding…

— Наш! — подхватилась мама.

— Успеете, — заулыбался я, следя за Ритой. Девушка поглощала реальность с восторгом, она будто плыла в радужном облаке из сбывшихся желаний. — Пойдемте потихоньку.

Выжав два чемодана, смахивавших на маленьких, но увесистых бегемотиков, я направился к «таможне».

— Кушать не забывай, — семенила рядом моя, катя сумку на колесиках. — И вообще… Я сказала Наташе, чтоб проследила за тобой!

— А кто проследит за Наташей? — коварно улыбнулся я.

Рита дотянулась, и чмокнула меня в щеку.

— Ты!

— Постараюсь оправдать оказанное доверие… Ну, всё, дальше сами.

Женщины накинулись на меня с поцелуями, сочувствуя, переживая — и незаметно отдаляясь, переступая сапожками незримую черту.

— Пока, Мишечка! Пока!

— Пока, пока…

Проверка багажа… Паспорта наизготовку… Штампики… Служебные улыбки… Руки, выпростанные из рукавов дубленок, машут на прощание…

Я развернулся и пошагал, виляя между диванчиков, к стеклянной стене.

— Заканчивается посадка на рейс 31 Москва — Лондон… This is a final boarding call for Aeroflot flight 31 to London…

За стеклом простиралось выметенное поле, со снегом, забитым в стыки бетонных плит. Горбатый «Боинг» разгонялся, грохоча двигунами на форсаже. Маленькая «Каравелла» выруливала…

Вон самолет «моих». «Ту-134». Тот самый, удостоенный взлета на пачке болгарских сигарет — пробовал, когда вздумал курить. Но бросил — гадость.

«Адын… Сафсем адын…» — улыбнулся про себя.

А Наташка? Она окажется совсем рядом, за стенкой в «гостевой», ворочаясь на девичьей кровати… Пикантная ситуация.

Я поморщился, разгоняя юркие, пошловатые мыслишки. Ничего не будет, дальше приятельского формата не продвинусь. Хватит с меня Инны…

Покинув аэропорт, я сел в машину — спецы «Ижавто» вернули-таки пикап, и полгода не прошло. Я слегка погонял мотор, ревниво прислушиваясь: не уработали ли? С автопрома станется…

Порывшись в бардачке, достал старенькую, потрепанную книжку Козырева. «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». Сразу вспомнился отличный рассказ Стругацких «Забытый эксперимент» — о «двигателе времени», работавшем на принципах той самой ассиметричной механики.

Козырев двадцать лет изучал звезды, пока не пришел к выводу, что светилам маловато термояда — энергию они «дочерпывают» извне. Из времени.

Я вчитался в козыревские постулаты:

'1. Время обладает особым свойством, создающим различие причин от следствий, которое может быть названо направленностью или ходом. Этим свойством определяется отличие прошедшего от будущего.

2. Причины и следствия всегда разделяются пространством.

3. Причины и следствия различаются временем'.

Коротко и ясно. Перелистываем… Вводится величина хода времени: це-два равно дельта-икс, деленное на дельта-тэ. Пространство на время…

А цэ-один, по Козыреву, скорость света.

Самое интересное начинается, когда в не хоженных дебрях причинной механики рассчитывается значение хода времени, и выводится миленькая формула: цэ-два равно альфа, помноженная на цэ-один, где альфа — та самая постоянная тонкой структуры, которую Фейнман называл «величайшей проклятой тайной физики». А это, по Козыреву, всего лишь отношение двух фундаментальных скоростей!

Или вот такое понятие — плотность времени. Предполагается, что она неравномерна в пространстве и меняется в окрестности происходящих процессов, уменьшая или увеличивая энтропию.

Я быстро перелистнул страницы до закладки.

«…Опыты прямо доказывают возможность воздействия одной материальной системы на другую с помощью времени. Поскольку время не передает импульса, такие воздействия не могут распространяться, и их существование означает возможность мгновенной связи».

Здорово же⁈

Правда, ассиметричная механика отрицает саму возможность путешествий во времени — они, дескать, нарушают причинность. Но окольная тропка найдется…

Двигаться быстрее света в обычном пространстве нельзя. А в гиперпространстве — пожалуйста! Остается открыть какое-нибудь субвремя…

Я решительно захлопнул томик. Не со всем я соглашался с товарищем Козыревым, но уж больно хорошо его идеи совпадали с моим мировосприятием. Да и к чему тупо продолжать, свято храня?..

«Перелопачу! — подумал я с удовольствием. — Где-нибудь в Физтехе буду от сих и до сих, с перерывом на обед, мудрить с графеном, а по вечерам — баловаться с „двигателем времени“. Что выйдет — бог весть, да хоть не впустую отбуду срок жизни!»

Тот же день, позже

Прага, Хлоубетин

Старо Место, Карлов мост через Влтаву, ратуша, храмы, кафешки и просто тесные улочки, помнящие века тутошней жизни — Рита обежала, оглядела всё, впитывая ощущения, как сухая земля — воду. Набегалась, насмотрелась — и засела в кофейне «Славия», как они и договаривались с Мишиным папой.

«Добри дэн. Млувите чески?»

«Богужел, немвлумим. Просим, дэйтэ ми едну каву».[1]

Девушка блаженствовала за столиком, экономно тратя кроны и рубли — попивала «каву» со штруделем, и бесплатно любовалась Пражским Градом, что красовался в окне. Конечно, с Мишкой было бы куда интересней — и приятней, но и то, что дарует жизнь, стоит ценить.

Белая «Волга» Петра Семеновича вежливо побибикала полчаса спустя, и Рита живо покинула столетнее кафе, скользнув на заднее сиденье.

— Нагулялась? — обернулся свекор.

— На сегодня — да!

Рассмеявшись, Гарин-старший тронул с места, и аккуратно покатил по пражским улицам. От города веяло чем-то утраченно-провинциальным, старомодным, смешным даже. Этот флёр начала века порой окутывал девушку в Пскове, в Ленинграде, даже в старой Москве, где-нибудь на Сретенке.

— Иржи — это наш инженер — предлагает на выходные махнуть в горы Шумавы, — заговорил Петр Семенович, поглядывая по сторонам. — Можно будет на лыжах покататься, посидеть в деревенских кафешках… Ты как?

— Я — «за»! — подняла руку Рита. — Только у меня лыж нету.

— Не вопрос! — хохотнул водитель. — А прокат на что? И долго ехать не надо, всё рядом! Я еще и сам толком не привык… Чехословакия — маленькая страна. Два часа езды — и граница! Тесно тут, а мы — люди простора!

— Это — да!

«Волга» миновала высокое здание «Тесла», и свернула к жилым корпусам. Директор ПО «Совинтель» занимал обычную пятикомнатную квартиру на четвертом этаже, куда долго добирался лифт, дребезжащий, как старый трамвай.

Жиличка обнаружилась в единственном числе — Настя чинно готовила «домашку», оккупировав большой овальный стол в гостиной.

— Привет, привет!

— А мама где?

— А в «Тузик» ушла!

— В «Тузекс», — перевел, смеясь, Петр Семенович. — Тутошние госмагазины, вроде наших «Березок». Там крон не принимают, всё за боны. Зато — качество!

— Мне там джинсы купили! — громко похвасталась Настя. — «Райфл»! Итальянские!

Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.

— Чую! — вымолвил он. — Наша мама пришла, молочка принесла…

Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.

— Уже приехали? — оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. — Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!

— А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», — промурлыкал Мишин папа.

— Алкого-олик…

Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила — и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…

…Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».

Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…

— Старос торопит, — делился новостями Петр Семенович. — Они запустили в серию «восемь-восемь».[2]Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и утрамбуй в однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…

— Ой, Риточка устала уже, — спохватилась Лидия Васильевна. — Настя, покажи!

— Пошли! — вскочила Гарина-младшая.

— Достопримечательностей объелась… — зевнула Рита, и смутилась.

По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.

— Да рано нам спать! Восьми еще нет…

— Это только так кажется, — тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. — Пока помоешься, пока… А поговорить⁈

— Ладно! — заулыбалась Рита. — Давай тогда стелиться…

Часом позже стало тихо. Намылись, наговорились…

Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.

Пятница, 27 января. Ночь

Московская область, Орехово-Зуево

Тсеван Римпоче, тантрический лама и йог высшего посвящения, совершенно не обращал внимания на тленную материальную оболочку, вроде жилплощади со всеми удобствами. К чему призрачные прелести бытия ему, вырвавшемуся из вечного круговорота страданий?

Он поселился на заброшенной текстильной фабрике, выстроенной сто лет назад, и протопил круглую голландскую печь — слегка, лишь бы ушла ледяная сырость.

Тут не скудные тибетские долины, где приходится растить иву на дрова, и бережно сжигать хилые веточки, создавая видимость тепла. По всем этажам бывшей фабричной конторы хватало ломаной мебели — жги не хочу.

Но Римпоче, равнодушный к холоду, не злоупотреблял. От щелястого окна сквозило, градусник на стене с облезшими обоями показывал плюс четырнадцать. Ну, и хватит…

Бросив на пол пыльную кошму, прожженную угольями давнего пожара, Тсеван сложил ноги в «лотосном сидении». Его бесстрастный дух, вымороженный льдами Гималаев, отстоявшийся, как вода в пещерном озере, отвергал губительные соблазны бренного мира. Стряхивал грехи и добродетели, как пыль с подошв после долгой дороги. Но что дальше, за порогом нездешних пространств и небывших времен?

Римпоче не искал святости садху, высохших в борьбе с суетными вожделениями, и был чужд метафизических изысков. Тогда зачем он здесь, в далекой северной стране? Не было ли ошибкой согласие, данное иноземному богачу, душу которого убил звон золота?

«А не зря ли ты свернул с прямого пути целителя? Вдруг та дорожка, на которую ты встал, вернет тебя под тяжелое колесо кармы?..»

Но разве постижение тайны — это низменное устремление? Благое воздержание от суетных деяний ослабляет дух, лишая его жесточайших испытаний искусом. Вступить в поединок с иллюзиями, разорвать их губительные тенета — и воспарить к надзвездным безднам! Вот достойная цель!

Римпоче вышел из медитации, потакая капризу — он не нуждался в духовных упражнениях. Зачем крепконогому бегуну костыль веры? Отринув богов, Тсеван воспылал гордыней, желая постигнуть Великую Пустоту, достичь просветления — и явить себя миру в образе Майтрейи, будды грядущего…

Неожиданно храм потаенных мечтаний растаял — зазвонил дребезжащий телефон. Морщась, экс-целитель снял трубку.

— Алло? — молвил он смиренно.

— Моя говорить, твоя слушать. Слышишь?

— Слышу, Аидже.

— Моя думать, пора кончать со старшим. Надо собраться. Потом кончать с младшим.

— Младший сильнее, Аидже.

— Моя знать… Потому и собраться! Моя ждать.

— Аидже… — кротко воззвал Римпоче. — Не станет старшего — некому будет помочь младшему, и он ослабеет. Может быть, мы и одолеем его, но враг наш силен… Не следует ли еще больше ослабить того, кто молод?

— Моя спрашивать — как? — в голосе индейца ощущалось раздражение.

— Младший, как всякий смертный, опутан привязанностями — к отцу и матери, к сестре, к возлюбленной…

— Убить их?

Тсеван вздохнул, удрученно качая головой: неисправимый варвар…

— Ни в коем случае, Аидже. Если мы убьем родных и близких младшего, это возбудит в нем безраздельную ярость, придаст ему решимости и жажды мести…

Римпоче изложил свой план в череде ясных образов, доступных разумению ребенка.

— Твой богач из страны Америки оставил нам много денег, я взял малую часть и… м-м… купил нужного человечка. Он готов и ждет сигнала.

— Моя думать — хорошо это, — заворчала трубка. — Вели ему приступать!

— Да, Аидже…

Лама согнул спину в покорности, забыв, что краснокожий дикарь не видит его. Ом мани падмэ хум…

[1] «Добрый день. Вы говорите по-чешски?» — «Извините, нет. Пожалуйста, принесите мне один кофе».

[2] Процессор К1810ВМ88, советский аналог Intel 8088.