Целитель. Послание лекаря Олександра

Глава 9

Пятница, 2 декабря. Утро

Москва, улица Строителей

К ночи похолодало, Москву заложила ватная тишина.

Часа в два меня потянуло компотику испить. Захожу на кухню, а за окном будто развиднелось — лунный свет сливается с плавным мельтешением снегопада. Хлопья валят густо, наискосок, глуша все звуки, переписывая набело улицы и дворы.

Я прижался к подоконнику, чтобы тепло батареи ласкало ноги и живот. А вот от стекол несло холодом. Опадающий снег завораживал, как огонь — шатался, вихрился лениво. Порой гонимая ветром стая снежинок бросалась на окно, тихо шеберстя и бессильно осыпаясь.

Так и не отведав холодненького черешневого настою, я убрел в спальню. Часа четыре в запасе у меня точно есть…

Кровать не скрипела, но Рита тихонько вскрикивала, всё чаще, всё тоньше, пока не изогнулась, трепеща и ахая, тискаясь из крайних сил…

И вот нас снова двое — лежим рядышком, унимая дыхание, а за окном стынет чернота, сеется редким снежком. Я перекатил голову по подушке, услаждая взор чудным виденьем — Ритины груди вздымались и опадали, тычась сосками в предрассветную тьму.

«Изнемогла… — пришла на ум полузабытая строка. — Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»

— Я громко кричала? — забормотала девушка.

— Не-а.

— А то еще Наташка услышит…

— Не услышит, тут стены толстые.

— Встаем? — страдальческим голосом вытолкнула Рита.

— Да полежи еще с полчасика.

— Нет, — вздохнула моя половинка, сожалея, — так еще хуже. — Повернувшись на бочок, она ловко увернулась от лап загребущих, и звонко шлепнула меня по голой заднице: — Подъём!

— А я тогда мыться не пойду! — мстительно сощурился я.

— Я вот тебе не пойду! — пригрозила Рита, накидывая вместо халатика мою белую рубашку, и подкатывая рукава. — Не дай бог, унюхаю… Спать будешь под мусоропроводом!

— До чего ж ты вредная… — вздохнул я, выворачивая и натягивая футболку — заношенная «ночнушка» обвисала на мне, будучи длиннее иных мини-платьев. — Ну, тогда я первый!

— Хитренький такой! — возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.

Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.

— Привет! — бросил я, и рванул в ванную.

— Догоню, хуже будет! — послышался милый голос из спальни.

— Ага, щаз-з!

Ну, если честно, захват ванной — это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться — Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?

— Логики — ноль целых, хрен десятых… — пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.

А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.

— Ми-иша! — захныкали под дверью. — Пусти-и! Я тоже хочу-у!

— Нельзя! — отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. — А то опять опоздаем!

— Ну, Ми-иш!

Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.

«Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.

— Как у вас хорошо… — вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. — Светло, чисто… Я про атмосферу.

— Важней всего — погода в доме, — поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина — Булдаков». — Яичницу будешь?

— Ага! С колбаской?

— А як же! — я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.

— Миш, — неуверенно начала стажёрка, — мне как-то неловко вас объедать. Вчера я той «Краковской» целую каральку съела, наверное! Может…

— Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…

— Да ну тебя! — смутилась Наташа.

— Жадина ты, потому что, — горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». — Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!

Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное — не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.

А тут и Рита явила себя, распаренную, облепленную рубашкой…

— Я быстро! — крикнула Наташа из ванной.

— Мы тоже! — ответил я, подхватывая мою ненаглядную на руки.

— Ты бессовестный… — Рита обняла меня за шею.

— Ага! — согласился я, перешагивая порог спальни.

— Ты непристоен…

— Еще как! — бережно уложив девушку, я содрал с себя «ночнушку». Рита вывернулась из рубашки сама.

— Ты хороший…

— От хорошей слышу…

Тот же день, позже

Москва, Ленинградский проспект

Рита всю дорогу была очень ласкова, даже на прощанье не ехидничала — чмокнула в губы, да и зашагала к своему МФИ. Полюбовавшись напоследок дефиле, я развернул машину и плавно набрал скорость.

— Завидую… — меланхолично выговорила Ивернева, вздыхая на заднем сиденье.

Я глянул в зеркальце и поймал синий взгляд. Первым желанием моим было ответить в шутливом тоне, обронить что-нибудь вроде «Завидовать дурно!», но надо же и меру знать.

— Наташ, поверь мне, — сказал серьезно, — всё не так легко и просто. Мы с Риткой долго не могли быть вместе. Всякое бывало — и ошибки, и обиды, и горести. А у тебя есть всё для счастья, даже больше, чем у других! Ты молода, здорова, умна, талантлива — и очень красива!

— Рита красивее… — слабо парировала Наташа.

— Вас нельзя сравнивать, вы разные. Но обе — просто прелесть! М-м… Наташ… Пару слов тет-а-тет. М-м?

— Угу… — Ивернева опустила ресницы, залившись нервным румянцем.

— Я никогда не смеюсь над девушками. А если порой сбиваюсь на шутейный тон, то лишь для того, чтобы не выдать своего истинного отношения…

Наташа приподняла опущенную голову.

— Я… нравлюсь тебе⁈

— Ну, вот! — я удовлетворенно хмыкнул. — Говорил же, что умница! Да, Наташенька, ты мне очень нравишься. Просто… как бы это выразиться поэтичней… или техничней… М-м… В душе вовремя срабатывает предохранитель — мое чувство к жене. Я ни за что не обижу Риту, не предам снова…

— Снова? — пробормотала девушка.

— По-разному бывало… — кривая усмешка перетянула лицо.

Наташа глубоко вздохнула, светлея.

— Спасибо тебе, — вытолкнула она. — Обреченность ушла, надежда вернулась… Легко так!

— Слу-ушай… — я задумался, лишь бы отвлечься. — А когда у тебя отпуск кончается?

— Скоро, — погрустнела девушка. — На следующей неделе.

— Слу-ушай… А что тебе делать в Новосибирске? Оставайся! Пойдешь ко мне в секретарши?

— Ты чего такой-то? — с обидой выразилась Наташа.

Перехватив в зеркальце синюю растерянность, сквозь которую всплывала боль, я торопливо добавил:

— Да серьезно!

— Правда? — пролепетала Ивернева.

— Чистая! Беспримесная!

— Но я же ничего не умею!

— А чего там уметь? — фыркнул я. — Пленяй да очаровывай… Шучу. Да ты хотя бы рассортируй ту кучу проектов! Видела же? А я еще и почту свою на тебя переведу, и телефон… Завалю тебя работой!

Наташка вскочила, стукаясь о мягкий потолок, обхватила меня за шею, и принялась жарко целовать — в щеку, в ухо, куда доставали губы.

— Я согласна! — зазвенело на весь салон.

Тот же день, позже

Москва, Старая площадь

В ворохе челобитных от Выбегалл разного пошиба отыскались и подлинные сокровища мысли, вроде технологии изготовления красных, синих и зеленых светодиодов на основе гетероструктур. Наташа, очень гордая своей находкой, положила мне на стол тощую папочку с криво отпечатанными листками, но старательно, от руки вписанными символами. Не знаю уж, далеко ли продвинулся Алферов в своих изысканиях, но вот эта разработка дьявольски талантливых мэ-нэ-эсов из МФТИ меня просто восхитила — они легко, даже изящно срезали путь к созданию плоских светодиодных экранов!

Естественно, я сразу связался с ребятами, забурлил энергией, и впервые прикинул расходы на исследования, на внедрение, на раскрутку и «пробивание потолков». Бюджет у ЦШ НТТМ был довольно солиден, но мне еще ни разу не приходилось «скрести по сусекам».

— Бухгалтер, милый мой бухгалтер… — забубнил я примитивный попсовый мотивчик. Пение звучало уныло и безрадостно.

И тут дверь открылась и на пороге замерла Наташа, исходя радостным сиянием, то ли ангелическим, то ли демоническим, это уж кому как.

— Товарищ Гарин! — разнеслось лирическое сопрано. — Вас ждет товарищ Андропов! Он внизу, в машине!

— Поработать не дают… — заворчал я, откладывая папку.

— Ну, он же, наверное, по важному делу, — вступилась моя секретарша за Ю Вэ, — а не просто так…

— Надеюсь, — улыбнулся я. Невозможно было сердиться и недовольничать в поле зрения Наташиных глаз — вы или умилялись, или ваши чувства заметно отклонялись от платонических. Влезая в куртку, обронил с нарочитой суровостью: — Держи оборону!

— Есть! — вытянулась Ивернева.

— Вольно!

В коридоре я пересекся с Сосной. Юрка с размаху шлепнул по подставленной ладони, и задержал мою руку в цепких пальцах.

— А ты в курсах, — приглушил он голос, — что за тобой присматривают ребятки из «девятки»?

— В курсах! — фыркнул я. — Они бы меня подбешивали, но ведь фиг заметишь.

Хохотнув, курсант Сосницкий пружинисто зашагал к лифтам — первую камеру наблюдения повесят там. Причем, не какую-нибудь, а на матричной ФЗПС,[1] и серийную — сгодились мои прогрессорские потуги головастым технарям из ОКБ «Импульс» и НИИ «Пульсар».

А я закружился по лестничным пролетам, разминая ноги, пока не вылетел к стоянке. Скромный «Жигуленок» со штыревой антенной притулился в сторонке, но туда я не глядел, якобы не замечая прикрепленных. Сразу зашагал к новенькой «Чайке» ГАЗ-14, сыто урчавшей напротив подъезда, и юркнул на заднее сиденье. Едва клацнула дверца, как лимузин мягко тронулся, разворачиваясь.

Андропов, сидевший напротив, улыбнулся и пожал мне руку.

— Нужна твоя помощь, Миша… — он зябко поднял меховой воротник пальто, а я молча ждал продолжения. — В мире подули нехорошие ветры… Разрядке, похоже, конец. Запад нагнетает обстановку, причем, дружно, всем ансамблем — и Америка на нас бочку катит, и Европа, и Япония…

— Трехсторонняя комиссия? — задрал я бровь.

— И Бильдербергский клуб, — кивнул председатель КГБ. — То, что сами американцы зовут deep state — «глубинное государство». Хотя… Это всё — открытая информация, а уж где все эти буржуины собираются втихушку… Кто знает? Недвижимости у них хватает. В общем, для зачина — Е Пэ… э-э… Женя Питовранов убежден, что Белый дом тут как бы ни при чем. Решения принимались в Хадсон-Пайнз или в Ферьер-ан-Бри. Ну, или в замке Уоддесдон.

— Рокфеллеры и Ротшильды? — оживился я. — Очень даже может быть! Слу-ушайте… Так это же отлично!

— Отлично? — вскинул брови Андропов.

— Ну, да! Значит, мы идем верным путем. Вот главные буржуины и зашевелились! Восточный общий рынок… Перестройка… Активная внешняя политика… Как тут не занервничать!

— Мне бы ваши годы, — покачал головой председатель КГБ. — Надо же… Радуется, что враг пошел в атаку!

— Нет, Юрий Владимирович, я рад, что враг не играется больше в разрядку! Запад никогда не согласится на мирное сосуществование, тут всё по-ковбойски просто: «Убей или умри!» Дадим НАТО по сопатке — мигом присмиреют и запросят саммита на высшем уровне. Пройдет лет пять, от силы — договоры в клочья! И опять мы меряемся ракетами… Запад или покупает, или отбирает силой. Буржуинам даже в голову не придет третий вариант — сообща строить лучшее будущее! Так что… Ничего нового. Предлагаем взаимовыгодное сотрудничество — и стоим на страже завоеваний Октября!

Андропов заулыбался.

— Спасибо, успокоили! Нет, правда… После Нового года я приму страну… в окружении военных баз и «горячих точек»! Признаться, пугающая картина. А до чего обнаглели спецслужбы! Шпионы валом валят, покупают местных дурачков оптом! Вот, вроде ж облаву устроили на недобитков, частым гребнем прочесали всю страну — и опять гадость всякая из подполья лезет! — поправив очки, он пристально глянул на меня. — Я потому и просил о помощи, Миша. Похоже, в нашем КПК, в самом оперотделе, завелся «крот». Признаться, о том, что у Пельше есть оперативники, я узнал далеко не сразу, уже будучи председателем Комитета. А КПК… Считайте, это тайный контроль надо всей КПСС! Агентам там делать нечего. Вот, смотрите…

Я взял протянутое фото. Со снимка улыбался мужчина за тридцать, светловолосый, с пшеничными усиками и прозрачными голубыми глазами, водянистыми слегка.

— Наш подозреваемый, — буркнул Андропов. — Зовут Виктор-Чеслав Дайнеко. Вроде как из Белоруссии. На его совести несколько трупов, последний по времени убитый — заместитель Пельше… Но на того ли мы вышли? В общем, смотрите, Миша. У этого Виктора-Чеслава есть одна привычка: в одиннадцать пятнадцать он является в буфет ЦК. У англичан есть традиция файв-о-клок устраивать, а у этого — второй завтрак. Вот пропуск. Зайдите, перекусите — и прощупайте этого Дайнеку своими методами! Сможете?

— Перекусить? — улыбнулся я. — С удовольствием!

Войдя в заведение общепита, где всё — тяжелая мебель, округлые витрины да буфетчица в строгих кружевах, — хранило стиль пятидесятых, я прежде всего высмотрел для себя столик в углу и застолбил место, сложив куртку на стул. Отсюда всё видать, даже мощные колонны не застят вход.

Спецбуфет открылся ровно в одиннадцать, и двое-трое чинов, особенно оголодавших, степенно выстроились к кассе. Я занял очередь.

— Спинка осетра с огурцом… Свекла с брынзой, чесноком и майонезом… Оладьи со сметаной… Два хлеба и чай.

— С вас семьдесят пять копеек, — прощебетала кассирша, выбивая чек на раритетном, лязгающем и звякающем агрегате.

Засев в засаде, я не торопясь вкусил от щедрот ЦК, безразлично поглядывая на входивших. Уработались, бедолаги. У них обед в час, решили потренироваться.

Да… Здесь не бывает просроченной рыбки, черствого хлеба или заветревшейся колбаски — всё наисвежайшее и только высшего сорта. Может, потому и не выводятся подпольщики? Одним мучительно больно расставаться с номенклатурными бонусами, вроде спецмагазинов или спецсанаториев, а другие и вовсе жаждут монетизировать блага…

Безразлично кивая встречным, заглянул Пельше, дисциплинированно встал в очередь. Арвида Яновича я видел лишь однажды, в тот самый день, когда договаривался с Политбюро о правилах игры, и не сразу узнал в пожилом мужичке с зачесанными редкими волосами могущественного председателя Комитета партийного контроля. Переболев, Пельше еще больше усох, телесно приближаясь к состоянию мумии, но в зорких глазах по-прежнему горел зловещий огонь. Такой человек не предаст. Но и не пожалует.

За председателем КПК вошли двое молчаливых мужчин среднего возраста и «усредненной» внешности. Взяв себе по стакану чая и паре пирожков, они сели за разные столики, занимая стратегически значимые позиции, мимоходом задвигая стулья, чтоб не мешали «решить и вязать».

Я вдумчиво жевал отменную осетрину, когда в буфет заглянул Дайнеко. Будто копируя меня, он обшарил столики настороженным взглядом, и заворковал с хихикающей девицей за прилавком.

Я опустил глаза, разделывая вилкой горячую еще оладью. Что-то уже и есть расхотелось…

«Надо, Миша, надо!»

Без охоты дожевав, выхлебал чай.

Виктор-Чеслав был опасен, очень опасен, но, как и всякий профи, «заужен» в своих реакциях. Если я возьму его «на прием», то сам же и пострадаю. Да и неведомы мне разные приемчики…

Однако всякий настоящий целитель недаром очень и очень осторожен — излечить человека сложно, а вот «залечить»…

Важней всего — мера. Дашь чуть больший посыл, и не успокоишь нервные окончания, а вызовешь сильнейшую боль. Или сердечный приступ. Вариаций хватает…

Дайнеко ограничился нарезкой, сдобой и какао, устроившись напротив меня. Я с грохотом отодвинул стул, вставая, и поймал настороженный взгляд Виктора-Чеслава. Мне удалось улыбнуться в ответ — почти дружески и чуть виновато. А дальше пошел спектакль.

Моя улыбка стерлась выражением хмурости.

— С вами все в порядке? — заботливо проговорил я, как бы невзначай подхватывая левую кисть Дайнеко. — У меня наметанный глаз… Медицинская практика, знаете ли… У вас не было сегодня сердечного приступа?

— Нет, — напряженно вытолкнул «пациент».

«Будет!» — всплыла недобрая мыслишка.

Виктор-Чеслав расслабился, еще не понимая, что «попал». Он сильно вздрогнул, глухо хрипя, а затем его скрючило — через телесный контакт «коротнула» моя энергия. Сейчас Дайнеко испытывал весьма неприятное ощущение — как в его сердце медленно входит раскаленный гвоздь, полыхая болью — ни вздохнуть, ни охнуть.

«Порядок…» — неуверенно подумал я, не зная толком, кого я схватил за руку.

Ловко удерживая состояние «пациента» между жизнью и смертью, я брезгливо сморщился, но прижал к его лбу свободную ладонь. Ввести человека в транс — обычная процедура для целителя, это нечто вроде трудов анестезиолога. Обездвижил, снял боль — и вперед, латай рану или удаляй аппендикс. «До Котова» у меня это плоховато получалось, а нынче…

— Твое подлинное имя! — негромко спросил я.

Дайнеко шумно задышал, выпуская воздух сквозь сжатые зубы, а в черных зрачках плавилась ненависть.

«Ладно…» — мои пальцы, сжимавшие чужое запястье, слегка надавили на трепещущую жилку.

Виктор-Чеслав задергал ногой, пустил струйку крови из прокушенной губы.

— Шон! — выдавил он сипло. — Шон О’Флахерти! Позывной «Сегундо»!

— А где настоящий Дайнеко?

— Закопал! Не помню, где… В какой-то пуще… Вроде, Налибокской… Пусти!.. — заскулил Шон. — Я ничего больше не знаю! Мне платят, я выполняю задание!

Он неожиданно резко завернул голову, оскалился, зубами хватая встопорщенный воротничок рубашки. Реакция у меня быстрая, но я не поспел. Оба оперативника вскочили, роняя стулья, и тоже опоздали — «Сегундо» куснул зашитую ампулу. Содрогнулся — и обмяк.

Пельше яростно выругался по-латышски, стискивая кулачки.

— Арвид Янович… — промямлил встрепанный опер. — Ну, никак…

— Я все видел. Уш-шел, пес! — скрипучим голосом сказал Пельше, кивая. Тяжко упали слова: — Собаке — собачья смерть.

Четверг, 8 декабря. Ночь

Северный Йемен, Хамис-Мушайт

Зима, называется… Днем под двадцать пять тепла! Правда, ночью холодает — аж до плюс тринадцати. Пустыня…

Зенков оглядел отбитый у саудовцев аэродром. Ну, это только так говорится — «оглядел». В режиме светомаскировки не много высмотришь. Мелькали, правда, кое-где тусклые огоньки. Иногда даже дверь распахивалась, выпуская желтый накал лампочек.

В темноте особенно четко разносился гортанный арабский говор, в него вплетался звонкий испанский, прикладывался ёмкий русский.

Профырчал «УАЗик», окатывая фарами белый фюзеляж «Ил-76». Но не советских, а иракских ВВС — вместо красных звезд на крыльях зеленели треугольники с арабской загогулиной. И тишина…

Лишь однажды ее смял взлетающий «мигарь» — двигун загрохотал на форсаже, заревел, выпуская дрожащий голубой пламень, «гофрированный» фазовыми пережатиями. Истребитель прокатился по ВПП, легко отрываясь от земли, поджимая лапы-шасси, да и канул в ночь.

Женька подумал, и залез на теплую броню БМД. Едва он притулился к башне, как зашуршал песок под энергичными шагами, и полоснул луч фонарика.

— Дай руку, сержант, — прокряхтел Марьин. Уцепившись, капитан запрыгнул, и устроился рядом. — Ух! Ну, как тебе тутошние пески?

— Да такие же! — фыркнул Зенков. — Только желтые. Товарищ капитан… А скоро нам… туда?

— Скоро, — в офицерском тоне зазвучала серьезность. — Хм… Ты, говорят, после дембеля в училище намылился?

— Намылился, — утвердительно кивнул Женька.

— Ну, и правильно. Одобряю! Не сопляком поступишь, а «дедом»… Смотри, сержант, вся операция, конечно, секретная, но мы же десант! Должны знать свой маневр. Аль-Хамди — наш человек, русских он уважает. А что йеменцы встали на тропу войны… Так, правильно! Саудиты первыми начали. Ничего себе, заявочки — президента грохнуть! Ну, вот и ответка прилетела… Я, правда, думал, что всё Хиджазом и закончится, ан нет… Иракцы, похоже, «второй фронт» открывают. Могу спорить на что угодно — хотят оттяпать у саудовцев нефтеносные районы в Эль-Хасе! Это там, на востоке, у Персидского залива…

— Ух, ты… Ничего себе… — растерялся Жека. — Так это ж они… Они так всю карту перекроют, что… Ну, молодцы! Это ж сколько нефти загребут!

— Вот-вот… А ты заметил, сержант, как местные реагируют на «захватчиков и оккупантов»?

— Да радуются!

— Во! И так везде — саудиты местных за людей не считают. И на восточном побережье та же картина. Там, на границе с Ираком, шииты живут, так их в Эр-Рияде даже за мусульман не держат! Гнобят по-страшному, вплоть до резни. Вот туда нам и дорога… В тех местах один шиитский шейх проживает, зовут его Хасан аль-Саффар. Он второй год партизанит, гоняет саудовцев, дает жизни ихним карателям! Вот мы ему и поможем… А на границе кучкуются иракцы… Три танковые дивизии — «Навуходоносор», «Медина» и «Хаммурапи»!

— А мы все равно будем первыми! — воскликнул Зенков.

— На то и десант! — ухмыльнулся Марьин. — «Никто, кроме нас!»

[1] ФЗПС — фоточувствительный прибор с зарядовой связью. В СССР первый лабораторный образец матричной видеокамеры появился в 1977 году, а промышленные образцы — в 1980-м. По линии НТТМ.