Царская служба

Глава 3. Суть дела

Усть-Невским в Царстве Русском именовался город, стоявший на том же месте, где в бывшем моем мире находился Санкт-Петербург. Все логично — не было тут неистового царя Петра, не было и города, носившего его имя. То есть сам-то город, конечно же, был — глупо же не закрепиться у впадения в море судоходной реки, но имя, как я уже сказал, он носил совсем другое, простое и безыскусное. Да и ладно. Питер я в прошлой жизни не особо любил — прежде всего, ясное дело, потому что и тогда был москвичом. Опять же, питерский климат — это отдельная песня, в которой мне совершенно не нравились ни музыка, ни слова. Да и в плане удобства для жизни вторая столица меня тоже никогда не радовала. Впрочем, это, что называется, кому как. Знал я и многих москвичей, кому Питер приходился очень даже по душе.

Вот в Усть-Невский мы с майором Лахвостевым и ехали по железной дороге, которая, как я не поленился глянуть по карте, здесь не была такой прямой, как в моей прошлой жизни. Ехали с комфортом. Мы занимали по одному купе в первом классе, вторым классом ехали наши денщики. В общем-то, денщиков к нам могли прикрепить и на месте, но Лахвостев настоятельно посоветовал взять из полка, сказав, что тоже поедет со своим.

— Чужой денщик — это чужие глаза и уши, в нашем деле никак не желательные, — пояснил майор. Что ж, с таким подходом нельзя было не согласиться, поэтому я взял с собой уже прикрепленного ко мне рядового нестроевой роты своего полка Сидора Сазонова.

Кстати, о «нашем деле». Семен Андреевич, разумеется, имел в виду службу Военного отделения Палаты государева надзора как таковую, но вот под то самое дело, по коему мы сейчас ехали в Усть-Невский, слова майора подходили прямо в точности. Потому как работать нам предстояло в том числе и среди военных.

Само же дело, разбираться с которым нас отправили, выглядело… Неприятно оно выглядело, чего уж там. Мне после знакомства с обстоятельной из него выпиской дело это представлялось запутанным и запущенным. Впрочем, судите сами.

Сейчас у нас на дворе сентябрь года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать третьего, а началось все три года назад, как раз в сентябре двадцатого. С того времени в течение пяти месяцев с небольшим в городе были убиты четыре человека. Нет, на самом деле, разумеется, убийств в Усть-Невском за названный срок случилось куда как больше, но эти четыре стояли особняком, и городская губная управа вполне справедливо объединила следствие по ним в одно дело.

Во-первых, все эти убийства были совершены одним и тем же образом — человека били сзади-слева тупым твердым предметом по голове, а после падения переворачивали на спину и наносили укол в сердце, предположительно стилетом.

Во-вторых, никто из убитых не был ограблен, хотя все имели при себе некоторые суммы денег, один даже свыше двухсот рублей ассигнациями, у одного так и остались на месте золотые часы, еще у одного золотой перстень.

В-третьих, все жертвы отличались очень похожей друг на друга наружностью и даже одеты были сходным образом. И да, все четверо были мужчинами приблизительно одного и того же возраста — от тридцати пяти до сорока лет.

Термин «серийный убийца» тут еще не появился, однако же французское словечко «маньяк» ученые доктора уже использовали, и губная управа, конечно же, поступила совершенно правильно. Правильно, но поздно — после четвертой жертвы. А сами убийства тут же и прекратились.

Но, как выяснилось, неведомый маньяк просто решил пару лет отдохнуть. В марте уже текущего двадцать третьего года появилась пятая жертва. Поскольку убитый купец Маркидонов поставлял в войска съестные припасы, расследованием его убийства занялись именно военные. Губная управа, разумеется, заявила и свои права на ведение следствия, но военные, искренне оскорбившись, что в их дела лезут какие-то там губные, от сотрудничества отказались, и быстро, в течение седмицы, определились с подозреваемым. Капитан Бразовский попал на карандаш военным дознавателям по той причине, что был уполномочен закупать провиант для городового войска (слово «гарнизон» употреблять уже начали, но в моду оно еще не вошло), имел дела с Маркидоновым и, по многочисленным свидетельствам, не раз и не два отчаянно ругался с купцом. Дознаватели поместили капитана Бразовского под казарменный арест, занявшись изучением документации по закупкам, но тут в начале мая последовала шестая жертва, никак с военными не связанная, и губная управа не только с особым рвением взялась за расследование, но и подала в Палату государева надзора жалобу на военных дознавателей с требованием передать от них в губную управу дело об убийстве Маркидонова. Тут, по словам Лахвостева, государь и обратил внимание на творящиеся в Усть-Невском безобразия.

— Я, Алексей Филиппович, не открою вам большого секрета, если скажу, что у нас не за горами война со Швецией, — объяснял майор. — Есть основания полагать, что шведы в немалых силах попытаются подступиться именно к Усть-Невскому. Поэтому государь и выразил крайнее недовольство тем, что в преддверии войны остается нераскрытой череда преступлений, имеющая в части своей касательство к городовому войску.

Разговоры о скорой войне со шведами я, конечно же, слышал. Впрочем, разговоры эти я слышал и перед отъездом в Мюнхен, и когда учился в гимназии, и, кажется, даже раньше. Мир, заключенный по итогам последней пока что русско-шведской войны сорок один год назад, для Швеции был крайне невыгодным, и потому слухи о том, что шведы вот уже этим, в крайнем случае будущим, летом попробуют взять реванш за проигранную тогда войну, появлялись с завидным постоянством. Но сейчас, раз уж о скорой войне говорил сам царь, все выглядело намного серьезнее.

— Вот нам с вами и надо будет поручение государя исполнить и во всем разобраться, — закончил Лахвостев.

— Прошу прощения, Семен Андреевич, — осторожно возразил я, — но в чем будет заключаться моя задача?

— Мне помогать, — майор сказал это с таким видом, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. — Государь высоко оценивает ваши способности разбираться в сути запутанных дел. Да и сам я, как вы понимаете, справки о вас навел. Тоже, знаете ли, сплошные похвалы.

Вот, значит, как… Ну я попал… То есть царь считает, что мое участие будет нелишним даже при том, что дело поручено такому зубру, как Лахвостев. А он именно зубр, тут, что называется, и к гадалке не ходи. Уж кого попало на такое не назначат. И тем не менее еще и меня дали ему в помощь. Это у нас с одной стороны. С другой же стороны, государь еще меня и крайне серьезно замотивировал, увязав результаты моей службы с возможностью дяди возглавить Боярскую Думу. Тут, правда, у царя и свой интерес просматривается — со времен мятежа Василия Шуйского цари всегда с нескрываемой подозрительностью смотрят на любые попытки объединить меньшие боярские роды. Другое дело, что тогда меньших бояр собирал глава одного из лучших родов, а сейчас их пытается организовать такой же меньший. Пушкины тоже наверняка про Шуйского помнили, когда Миловановы к ним обратились, потому и не поспешили с ответом. Но, похоже, само по себе обращение меньших к Пушкиным государю не очень понравилось, вот он и собрался двигать дядю Андрея на думского старосту. Да уж, а Миловановы-то, получается, своей нездоровой инициативой Пушкиных неплохо так подставили. М-да, правильно говорят: «Нет ума — считай, калека». Даже если я это свое задание провалю, верховенство в Боярской Думе Пушкины, как я понимаю, утратят. Не в нашу пользу, но утратят. А винить в том им не царя придется, а тех же Миловановых да прочих меньших. Умен у нас государь, ничего не скажешь…

Ладно, так или иначе, дело это не сегодняшнее, да и не завтрашнее. А раз так, стоит обратиться к делам куда более близкого будущего. Точнее, к одному делу — делу об убийствах в Усть-Невском. Еще точнее — к моему участию в его расследовании. Просить у Лахвостева более подробных разъяснений я пока не стал, ожидая, что по прибытии на место он сам даст мне соответствующие поручения, и, перебравшись к себе в купе, раскрыл записную книжку, куда еще в Москве переписал основные события дела. Итак, начнем со списка жертв: