Царская служба

Глава 19. Время страшных историй

— Ну, рассказывай, — устроившись поудобнее, предложил я.

— А что рассказывать-то? — не очень уверенно поинтересовалась Лида.

— Да все рассказывай, — я махнул рукой. — Я тебя уж больше пяти лет не видел и ничего о тебе не слышал. Как ты эти пять лет прожила, как тут оказалась…

Я уже говорил, кажется, что меня перевели в отдельную палату, чтобы я мог продолжить свои опыты по инкантированию штуцеров? Ну вот, перевели, да. А сегодня с утра у меня появилась Лида и приятно удивила известием, что теперь будет моей сиделкой.

— Большим человеком стали, Алексей Филиппович, — с улыбкой заметила она. — Прямо аж старшую сестру к вам определили.

— Ну так к большому-то человеку абы кого не пошлют? — вернул я ей шутку. — Так что и ты, смотрю, не просто так. Хотя… Из старших сестер обратно в сиделки, получается?

— Жалованье мне все равно оставили как у старшей, — Лида беззаботно махнула рукой. Да уж, даже не знаю, что должно такого случиться, чтобы вывести ее из привычного состояния жизнерадостной деловитости. — А вместо меня исполнять должность старшей сестры Дашу Родичеву поставили, ее в Васильев госпиталь хотят с повышением переводить, так что пусть пока поучится.

Потом пришел Дикушкин и до обеда мы с ним провозились с составлением окончательного варианта документации для превращения штуцеров в боевые артефакты. Первые несколько раз нам с ним предстояло руководить инкантацией штуцеров вместе, а затем заниматься этим делом Ивану Матвеевичу придется без меня, хотя я и попросил его в случае каких-либо затруднений обращаться ко мне в любое время, либо сюда, в госпиталь, либо на квартиру, адрес которой я ему тоже сообщил. Конечно, мое участие было бы уместнее, потому как я не только в артефакторике что-то понимаю, но и в том, как вот именно данными конкретными артефактами пользоваться, но… Пару раз я уже подмечал озабоченность, с которой штаб-лекарь Труханов меня осматривал, и моего быстрого возвращения в строй такая озабоченность явно не предвещала.

После ухода Дикушкина Лида покормила меня обедом. То есть ел-то я сам, а она обед принесла, причем и себе тоже. Вот и правильно, все лучше, чем на бегу перекусывать. За обедом я и поинтересовался, что у нее в жизни за эти пять с лишним лет происходило, и как она очутилась в Усть-Невском.

— Как вы в Германию уехали, я той же осенью прошла испытание и получила диплом сестры милосердия, — рассказывала Лида. — Рудольф Карлович помогли хорошее место найти в Головинской больнице, я там три года прослужила, на приданое заработала, — это она права, место и правда хорошее, лучшая общедоступная больница в Москве все-таки.

— А потом замуж вышла, — тут Лида как-то виновато улыбнулась, как будто признаваясь в чем-то нехорошем.

— Замуж? — удивился я. Что-то не сильно она сейчас походила на замужнюю женщину.

— Замуж, — подтвердила Лида, опустив глазки. Хм, что-то, похоже, не все ладно с этим ее замужеством…

— Только я и года с мужем не прожила, — что-то, отдаленно напоминавшее улыбку, на ее лице промелькнуло, но тут же и пропало. — То ли соломенная вдова теперь, то ли просто вдова, уж и сама не знаю…

— Прости, Лида, что-то я тебя не пойму, — я и правда не понимал. Натемнила она знатно…

— Ушел раз муж из дома, сказал, дела у него. И все, не видела я его больше.

— Дела? Какие дела? — удивился я.

— Да я и не знаю, — тяжко вздохнула Лида. — Так-то он у господина Эйнема, кондитера, приказчиком в лавке служил. Какие еще дела у Петруши быть могли, и ума-то не приложу.

Ага, мужа, значит, Петром звали. Звали? Хм, а с чего это я о нем в прошедшем времени подумал? Ну-ка, послушаю Лиду дальше…

— Я и к Борису Григорьевичу ходила, господину старшему губному приставу, — рассказывала Лида, — господин Шаболдин меня по вашим делам помнили, приняли по-доброму, сказали, будут искать со всем тщанием. Но так и не нашли. К отцу Маркелу тоже ходила, думала, может узнаю, жив хоть Петруша или уже нету его на свете…

— Не узнала, — догадался я.

— Не узнала, — согласилась Лида. — Батюшка сказали, там туман наведен, не могут они ничего увидеть. Обещали в Иосифо-Волоцкую обитель отписать, там монахи уж больно искусны в таких делах. Да вот не дождалась ответа, сюда поехала.

— А сама-то что думаешь? — спросил я. — Вы же год почти прожили, должна его чувствовать…

— Ох, Алексей Филиппович, — помрачнела Лида, — грех, наверное, так говорить, но чую я — нет уже моего Петруши… Хоть бы найти да похоронить по-христиански, и то хорошо было бы. Но подожду, что отцы-монахи скажут, уж им-то всяко виднее.

Я прислушался к себе и решил, что наверняка она права. Да, вот же не повезло…

— А там и нужда подступила, надо было снова на жизнь зарабатывать, — продолжала моя добрая сиделка. — Я опять Рудольфу Карловичу поклонилась, они мне помогли по домам за болезными ухаживать, а как война началась, подалась в Усть-Невский. Рудольф Карлович мне рекомендацию написали, с ней меня сюда сразу и приняли. Вот две седмицы уже, как его высокоблагородие Федор Антонович старшею сестрою поставили.

С Ванькой надо будет поговорить, пусть сестру поучит правильной речи. А то режет слух это множественное число применительно к важным с ее точки зрения людям. Слишком простонародно для дипломированной-то сестры милосердия, тем более старшей. Надеюсь, у него получится — по крайней мере, насчет большого человека, за которым аж старшая сестра смотрит, Лида же пошутить со мною смогла, так что не все тут безнадежно.

Кстати… Аглая вдовою была, Герта тоже, теперь вот Лида… Анька и Катя, правда, не были, но с той же Катей случай вообще тяжелый. А вот интересно — я сейчас Лиду в том же ряду вспомнил, что Аглаю и Герту. В ряду своих женщин, то есть. Это что — я уже готов считать ее своей? С одной-то стороны, как говорится, почему бы и нет, но с другой — дело двустороннее, надо бы и ее мнением поинтересоваться. А еще лучше это ее мнение самому и сформировать, да чтобы меня оно устроило…

Закончив кормить и убрав посуду, Лида отпросилась у меня отойти к той самой Даше, подменявшей ее на должности старшей сестры. Ну да, внимание и контроль ни в каком деле лишними не бывают, а уж в подготовке кадров особенно.

Оставшись один, я попытался обдумать услышанное только что. Случай-то больно необычный — уходит человек и пропадает с концами. В бывшем моем мире большинство подобных пропаданцев рано или поздно находили, причем далеко не всегда в моргах и больницах — хватало и таких, кто решил начать новую жизнь на новом месте, не уведомляя об этом никого из жизни старой. Здесь же, скорее всего, искать надо мертвое тело — и ощущения Лиды, и мое предвидение криком кричали, что именно это и придется делать. Но оно бы и ладно, тут же надо бы еще и выяснить, что с тем Петром произошло, а заодно и установить, кто в том виноват. Ну нет уж, это только когда в Москву вернусь.

Кстати, а оно мне вообще надо, этим заниматься? Вопрос резонный, ничего не скажешь… Да надо бы, я так полагаю. Почему? Ну, во-первых, Лида мне как бы не чужая, и помочь ей я считал себя обязанным. Во-вторых, честно говоря, самому стало интересно. А, в-третьих… Нет, получить Лиду себе в постель я смогу и используя то, чему меня научила Катя, но, откровенно говоря, хотелось обойтись без этого. Такой приз надо завоевывать честным путем, магию тут использовать неспортивно. Впрочем, отложим пока это. Сказал же, как в Москву вернусь.

А вот услышанное на днях от Лахвостева обдумать стоило. Так-то я об этом и без того думал все прошедшее после нашей встречи время, просто сейчас, в тихой и спокойной обстановке, можно было поразмышлять более старательно, чем я и занялся. Уже через несколько минут мое старание принесло плоды — я нашел сразу два возможных объяснения загадки Парамонова. Оба они, правда, обещали кучу тяжелой работы по сбору и анализу сведений, но любой из них так или иначе должен был привести к установлению личности человека, скрывавшегося за придуманной личностью Парамонова, а дальше к допросу подозреваемого, и, наконец, к раскрытию этого подзатянувшегося дела о неуловимом маньяке. До чего я додумался? Рассказываю.

Если мы имеем дело с придуманным и несуществующим человеком, коего, однако ж, видели своими глазами несколько вполне заслуживающих доверия свидетелей, значит, некий вполне себе реально существующий субъект решил прикрыться вымышленным именем. Правильно? Правильно. Применительно к нашему делу и установленным контактам того Парамонова, это может быть либо купец, либо некто, кто на кого-то из купцов работал. Тут, надеюсь, возражений тоже не будет? А раз так, то в первом случае мы ищем купчину, у которого за это время не было видимых дел, или были, но в небольшом количестве, но доходы при этом заметно выросли; а во втором — купца, на которого тот Парамонов работал. Сложно, да, но оно того явно стоит.

Еще очень сильно интересовало меня, что же случилось с Лахвостевым — мне с ним, вообще-то, еще работать и работать, а в таком состоянии моего начальника, глядишь, и за него кучу всего делать придется, чего, прямо скажу, не хотелось бы. Нет, я еще раз-другой подожду, пока он сам поведает, а если нет, уж на третий раз точно спрошу. Ну и домой надо написать, а то там уже извелись все, должно быть. Подергав шнурок звонка, я принялся ждать Лиду, которая и явилась пред мои очи уже через минуту с небольшим. Я попросил подать мне письменные принадлежности, оставшиеся после ухода Дикушкина — сам до столика, на котором они лежали, дотянуться не мог. Заодно мы с нею обговорили, как именно нужно переставить в палате мебель, чтобы мне было удобно работать с бумагами, поменьше теребя при этом мою добрую сиделку, и Лидия Ивановна тут же привела двух нестроевых из госпитальной команды, которые под ее руководством и выполнили всю запланированную нами работу. Я как раз успел написать письмо, поделившись с родней впечатлениями очевидца и участника Парголовской битвы, в самых обтекаемых оборотах поведав об обстоятельствах и характере своего ранения, а также передав всем домашним поклон от Лиды, как пришел майор Лахвостев, подтвердив своим появлением мудрость пословицы о бегущем на ловца звере. Время ужина в госпитале уже давно вышло, сам я поужинал, пока сочинял письмо, но Лида нас с Семеном Андреевичем выручила, заварив чаю и даже принесла нам к нему хлеба и немного меда.

— Как, Алексей Филиппович, ваше здоровье? Что доктора говорят? — поинтересовался майор, когда старшая сестра оставила нас одних.

— Доктора озабоченно отмалчиваются, — правдиво ответил я. — Так что здоровье, надо полагать, не очень.

— У меня вот тоже не очень, — признал Лахвостев то, что и так было заметно. — Выздоравливайте скорее, вы мне очень нужны.

— А с вами-то что? — я решил, что вот сейчас, когда начальник сам заговорил об этом, мой вопрос будет вполне уместен.

— В имение Бразовских съездил, — мрачно хмыкнул он.

— И что там? — осторожно спросил я.

— Там? — Лахвостев отстраненно огляделся. — Там такое…

И тут майора прорвало. Говорил он неторопливо, сдерживая чувства, заостряя внимание исключительно на фактах. Профессиональная привычка, видимо. Но выговориться ему явно было необходимо. Что ж, я был не против. Там более, история, рассказанная майором Лахвостевым, оказалась прямо-таки захватывающей.

…Иосиф Павлович Бразовский, глава небогатой дворянской семьи, имел, как ему представлялось, все основания жаловаться на судьбу. При том, что сам он являлся одаренным четвертого разряда, оба его сына, и от законной супруги, и от крестьянки, одаренностью не отличались вообще никакой. Дочь, правда, к своим девятнадцати годам уже имела третий разряд, но дочь — это дочь. Уже два года, как она вышла замуж, отчий дом покинула и, как выяснил Лахвостев, считала это своей жизненной удачей. А как жить семье? Вот и решил Бразовский-старший, что раз уж не срослось у сыновей с одаренностью, то заменить ее можно и нужно деньгами. А что, возможностей деньги открывают множество, удовольствия обеспечивают практически любые, да и вообще, кто говорит, что не в деньгах счастье, тот просто не пробовал. Пока сыновья подрастали, Иосиф Павлович пытался извлекать побольше доходов из поместья, но эти усилия особого успеха не приносили, вот и отправил он обоих на государеву службу. Только вот служить, по замыслу старшего Бразовского, они должны были не царю, а своему кошельку.

Воспользовавшись паузой, сделанной Лахвостевым, чтобы глотнуть чаю, я вставил свое ценное мнение:

— А ведь если с источниками обогащения Бразовского в армии нам очень многое известно, то как и на чем имел поживу Буткевич в губной страже, мы не знаем ничего…

— Не думаю, чтобы там была такая уж большая пожива, — отмахнулся Семен Андреевич. — Иначе Буткевич не перешел бы в армию.

Похоже, начальник мой был прав. Во всяком случае, это тоже нужно будет выяснять. Тем временем Лахвостев продолжил рассказывать, и я, упустив какую-то неясную мысль, мельком проскочившую в моем сознании, переключился на внимание к излагаемому.

…Известиям о гибели сыновей (Лахвостев рассказал что бывший капитан Бразовский был убит в Парголовской битве) Бразовский-старший ожидаемо не обрадовался, а прибытие Лахвостева, коего он посчитал виновником своего горя, Бразовского, если сказать предельно мягко, разозлило. И не придумал Иосиф Бразовский ничего умнее, как напасть на майора Лахвостева с целью его убийства.

— Знаете, Алексей Филиппович, — Лахвостев первый раз за это время улыбнулся по-настоящему, — я поначалу полагал, что взял бы старший Бразовский хоть немного времени подумать, он бы, скорее всего, действовал исподтишка, но ему гнев глаза застил, он и кинулся на меня с кулаками… Сам-то здоровенный как медведь, нашему Бразовскому да Буткевичу было в кого пойти статью, так что тяжко мне пришлось поначалу. А как начал он мануалом удары наносить, тут и у меня нашлось чем ответить. В общем, после нашей встречи род Бразовских по мужской линии пресекся. Если, конечно, не осталось у старшего Бразовского иных байстрюков, кроме Буткевича. Эх, мне бы сразу обратить внимание, что уж больно легко и быстро я его победил…Уже когда в Усть-Невский вернулся, недомогание сильное ощутил, а потом все хуже и хуже становилось, до госпиталя еле добрался. Доктора сказали, наведенная общая диффертурная патология. Еще бы час-другой промедлил с моим к ним обращением, и все, перешла бы она в состояние так называемой «отсроченной смерти» и спасти бы меня не смогли.

Лахвостев умолк, тяжело отдышался, глотнул уже заметно остывшего чаю и продолжил:

— То есть или сначала Бразовский-старший навел на меня эту гадость, а потом с кулаками кинулся, или пока мы с ним магической силой мерялись. Обманул меня, чего уж там… Доктора говорят, до полного выздоровления от полугода до двух лет пройдет. Видите, Алексей Филиппович, как оно сложилось — маньяка надо искать и ловить, а мы с вами оба полукалеки. Но деваться нам некуда… И уж простите, но как на ноги встанете, основная тяжесть на вас и ляжет. А сейчас, прошу извинить, пойду я. Время позднее, пора и мне, и вам отдыхать.

Нет, ну ничего себе! Начальник-то мой не просто так, а боевой магией врага поразил! Что ж, есть теперь у кого на сей счет проконсультироваться, уже неплохо. А с тем, что маньяка искать придется мне, я уже смирился. То ли предвидение подсказало, то ли умом понимал, что к тому идет, но морально к такому повороту я уже был готов.