К Наталье Сёма пришел раньше всех. А вскоре появился и Фил. Он принёс молодой картошки и укропа. Последней была Ольга, которая ничего с собой не взяла, зато оделась так, словно это главное событие в её жизни. Словом, при полном параде.
Угощение приготовили быстро: пока отваривалась картошка, Филипп старательно резал салат и не видел, как Натка в мгновение ока пожарила эскалопы, проведя над ними ладошкой. Еще тот же Филипп сказал про вино, что оно больше похоже на сок, чем на выпивку — совсем не пробирает. То ли дело наливочка, которую «милая Натали» категорически запретила ему приносить.
Потанцевали на пятачке между столом и телевизором и, перед тем, как разойтись, условились о встрече завтра около больницы. Зачем нужно горбатиться на переноске мебели — Филипп не поинтересовался. Просто его об этом попросили, вот он и придёт. Заодно передохнёт от зубрежки скучных наук.
Потом Сёма провожал Олю. Они шли, держась за руки, и разговаривали о каких-то пустяках.
— А ты не улетишь с Земли на эту свою далёкую планету? — вдруг совершенно невпопад спросила она.
— Если ты не согласишься лететь со мной, то я тут останусь, — сморозил он в ответ явную глупость. Потому что ни на какую планету его никто не звал.
Тем не менее, оба мгновенно смутились и дальше шли молча. На крыльце подъезда немного постояли в нерешительности, но ни обняться, ни поцеловаться не отважились.
Хотя, вчера и подразумевалось, что Оля на переноску мебели не придёт, но она прекрасно слышала, когда и где встречаются ребята. И пришла, одетая для работы.
Столы, шкафы, тумбочки — всё это было ей не под силу. Она таскала стулья и табуретки. Зато в архиве её сразу поставили распоряжаться, что вслед за чем брать и куда потом складывать. Наташа, а она сложена крупнее, незаметно помогала себе своей неведомой силой, да и Сёме не раз пришлось к ней прибегнуть, но Фил честно выкладывался, вкалывая, как папа Карло. Зато уже к обеду каморка, куда стаскивали бумаги, была отсечена от коридора высокой баррикадой, за которой укрытая от посторонних глаз Ольга могла спокойно рыться в документах.
Чтобы достать её оттуда, ребята пред уходом убрали с десяток толстых связок с пыльными папками и тихонько, за руки, вытащили подругу из этого закутка.
О достигнутых успехах она доложила только на обратном пути, когда Филипп отвернул к своему дому:
— Есть запись в журнале за шестое июля семьдесят восьмого. Сразу четыре младенца для которых отмечено, что мать неизвестна. Но ни имён, ни фамилий, ни откуда взялись — ничего не написано. Только вес и примерный возраст — от трёх до семи дней. То есть — на глазок прикинуто.
— Видимо, по состоянию пуповины судили, — пожала плечами Наталья. — Возможно, она выглядела на три дня, а всё остальное было как у недельных деток. Ну, я в точности всех признаков не знаю, но в этот период, сразу, как родятся, дети не набирают вес, а теряют. Так что столь неуверенная оценка меня не удивляет. А что говорится про пол?
— Два мальчика и две девочки. Состояние оценено как нормальное. И, группы крови указаны. У мальчиков вторая, а у девочек третья. И ещё отмечено, что они не являются однояйцевыми близнецами.
— Однояйцевые не могут быть разнополыми, — пробормотала Наташа. — Тогда по датам выходит, что в роддом нас доставили через неделю, после появления света за рекой. И, значит, родились мы уже здесь, на Земле в течение четырёх дней — не обязательно одновременно, и не у одной матери.
— Вот видишь, Оль! Оказывается — мы земляне. Если появились на свет здесь на Земле.
Как искать еще двоих подкидышей? Только по датам рождения. Вообще-то городок Колупаев не такой уж и большой, но, всё-таки, в нем целых три школы. И в каждой по два-три класса сверстников. Если в своей, Первой, можно припомнить, когда отмечали «днюхи» одноклассников, порасспросить знакомых или знакомых знакомых, то про другие… как-то не приходит в голову ни одной разумной мысли.
Хотя, поскольку и Сёма, и Наташа, и Ольга постоянно участвовали в городских олимпиадах, то чего-то подобного можно ожидать и от остальных членов этой «четвёрки». Если их родители никуда не переехали за пятнадцать-то лет. И сейчас, когда многие после завершения девятого класса уходят из школ, надо признаться, что лучшее время для поисков уже упущено.
Словом, перспективы найти таких же особенных детей не слишком радужны.
Зато закончились дожди, и можно отправляться в лес на поиски неведомо чего.
Проведя ещё несколько промеров, Сёма перенёс аппаратуру в место, где ожидал заметного усиления сигнала. И надежды эти оправдались — действительно, напряжённость поля тут была почти на четверть выше, чем в других местах. Только вот площадь, на которой это фиксировалась, была очень велика — гектара четыре с чем-то. И никаких заметных возрастаний на локальных участках засечь не удавалось — то есть не было определённого пункта, откуда исходило возмущение.
На следующий день сюда вместе с вольтметром привезли осциллогаф и большой аккумулятор к нему. После долгого разглядывания на маленьком экране широкой дорожки хаотического с виду шума и попыток рассмотреть в нём хоть какое-то подобие упорядоченности, Семён на несколько дней засел дома с паяльником, придумывая разного рода фильтры и усилители, а потом долго муторно настраивал их прямо в лесу.
Наконец, сигнал удалось разложить на частоты и выделить из них нечто, похожее на искомую. Этот подход позволил выбрать сразу две точки. Впрочем, точки оказались не точечными, а покрывали с десяток квадратных метров, но это было уже лучше. Можно браться за лопаты.
Вынув пяток кубометров грунта и углубившись на полтора своих роста, наткнулись на поверхность сплошной скалы. Оказывается, здесь под слоем наносов торчит здоровенная каменюка, на которую и среагировала аппаратура.
Потом перебрались во второй пункт, и снова вгрызлись в грунт. На этот раз «успех» ждал своих искателей заметно быстрее — раскоп стал стремительно намокать и сочиться влагой. В этом месте грунтовые воды подходили ближе всего к поверхности. Поразмыслив, Сёма решил, что его затея с изысканиями приборными методами дала блестящий результат — теория совпала с практикой. Однако к следам пребывания инопланетян применённая методика их не привела. Хотя, все квадратные километры, над которыми, судя по воспоминаниям деда, висели световые конуса, они исходили вдоль и поперёк.
На невооружённый глаз тут тоже не было ничего особенного.