Бритва Оккама в СССР

Глава 2, в которой присутствует клубника, Урал и овечки

Из Валерьян до Слуцка я ехал в кабине скотовозки… Или как это называется? Грузовик, в кузове грузовика — скот, который едет на мясокомбинат. Так себе ощущения, если честно, от подобного соседства. Нет, никогда я вегетарианцем не был, и шкуру защитника животных на себя не примерял, но всё-таки, всё-таки…

— А я увольняться думаю, — сказал водитель скотовозки по имени Ипатий, человек уже преклонных лет но всё еще бодрый. — Нынче говорят, постановление вышло — можно землю в аренду брать, и людей на работу в подсобном хозяйстве принимать! Как при Прищепове. Знаешь Прищепова? Вот никто почти не знает. А его аж в 1966 году реабилитировали. Посадили Дмитрия Филимоновича ни за хвост собачий, а между прочим великий был человек! Цельный нарком земледелия БССР! А знаешь почему его посадили, а потом расстреляли? Потому как у него лозунг был: «Богатей, белорусский крестьянин!» А им оно что? А им оно поперек горла! Если человека в скотском состоянии держать, да не давать продыху — он и вопросов лишних задавать не будет. А тут — «Беларусь — красная Дания!» Свобода выбора форм землепользования, колхозы — добровольно, хутора — пожалуйста… Вот вам и Дания! Процветали!

— Это при НЭПе, что ли? — заинтересовался я.

Про «прищеповщину» и Прищепова я что-то слыхал, но специалистом в вопросе не был.

— При НЭПе, когда ж еще? Его в тридцатом году по делу о «Саюзе вызвалення» арестовали и всё — пропал человек! Человечище! Ничего, ничего, щас Машеров у власти — мы опять задышим… Загляне сонца і ў наша ваконца! Я стекла купил, теплицы начал делать. Буду клубнику растить, огурцы, помидоры — до самой зимы. И потом — с апреля месяца.

— А сбыт? — удивился я.

— А что — сбыт? Сбыта нынче хоть дупой жри! — глянул на меня Ипатий. — Закупки для ягод, овощей и фруктов теперь разрешили эти, как их… Децентрализованные! То есть ежели мне санстанция там, и все остальные станции справку подпишут — я клубнику могу хоть в «Потсдам» Минский поставлять. Шоб они там десерты свои делали. Понятно — налоги и всё такое прочее, но на то у меня невестка есть, она бухгалтерша — разберется. А мы с сынами будем растить да возить. Старший у меня инженер, мы с ним паровое отопление для теплиц сладим — дело будет!

— И что, и что, прям людей нанимать можно? Это ж не по-советски вроде как, не по-социалистически…

— Пф-ф-ф-ф! — Ипатий сделал пренебрежительный жест рукой. — Это почему — не по-советски? Я ж не пан какой — сам на теплице горбатиться буду. В трудовую книжку я работничкам запись сделаю, в сельсовете заверим… Положенное — в государственную казну оплачу. Отпуска буду давать — всем по очереди, когда работы меньше. Стаж там, больничные, всё как положено! В профсоюз нехай вступают, который для сельхозработников. Очень по-социалистически всё у нас будет! А зарплату стану платить сдельно-премиальную, не чета колхозной. Сколько наработал — столько и заработал…

Я сидел и потихоньку выпадал в осадок. Вот они — перемены. Клубника! Ну, дай Бог нашему теляти ихнего волка забодати… Может поляки и финны в этом варианте истории к нам будут на клубнику ездить, а не мы к ним? Кстати о поляках — у них там вроде как грозные события разворачиваются, чуть ли не голодные бунты… Как нынешнее руководство Страны Советов ситуацию-то разруливать будет?

— У меня опыт есть, я давно клубнику ращу, на рынок в Слуцк продавать вожу. Сорок пять кэгэ с квадрата теплицы в год, а? Это у меня на двадцать квадратов парничок был, а щас… Ух, развернусь! — он даже от нетерпения руками постукивал по рулю. — Ежели дело пойдет и батька Петр заднюю не даст — через года два дом поставлю себе, кирпичный, с окнами на полстены. Рядом — сынам обоим, по хате! С одного и другого боку. Машину куплю — у военных, под списание… Две машины! «Козлика» и «буханку». Буханку под хозяйственные нужды, а «козлика» — пущай младший девок катает!

Тут я и вовсе понял, что, кажется, чем-то не тем занимался последнее время: у военных в СССР теперь можно было покупать списанную технику? В общем, до Слуцка я доехал уже перегруженным впечатлениями, и, оставив рубль на панели скотовозки, вышел у мясокомбината и пошел ловить транспорт дальше. «Дальше» и вправду оказалось очень растяжимым понятием.

Одолевали мошки. Разлив рек в этом году был значительный, и поэтому гнуса развелось много. Отмахиваясь от атакующих насекомых, я черт знает сколько выбирался из промзоны, мимо знаменитого сахарорафинадного завода, каких-то бетонных ограждений, складов и небольших предприятий, многочисленных стройплощадок и бесконечного забора военной части.

Репеллентов-аэрозолей я пока что на своем пути ни разу не встречал, так что мозг мой лихорадочно пытался припомнить какое угодно эффективное народное средство от мошек. Вроде как бабушка применяла одеколон с гвоздикой… Или то от комаров? Можно было еще ветку взять и отмахиваться — так в моем детстве все делали, когда на остановке стояли. А еще — костюм пчеловода прикупить и в нем транспорт ловить…

Наконец, я наткнулся на приземистое одноэтажное здание с ярко-красными, слегка тронутыми ржавчиной буквами «ПРОДУКТЫ» над крыльцом. У крыльца стоял черный, видавший виды огромный мотоцикл «Урал» с коляской. На его фаре, щитках и по кузову были толстым слоем налеплены разнообразные мелкие летающие твари, так что цвет советского чоппера я угадал буквально по нескольким свободным от раздавленных насекомых элементов. Проклятые кровососы!

Но, зато вспомнилось средство: кажется, мошек отпугивал ванилин? Так или иначе, я сунулся внутрь магазина, с трудом отворив дверь на тугой пружине.

— Здрасте! — сходу, громко сказал я, и молодая полная продавщица замерла в нелепой позе, склонившись над кассовым аппаратом с надкушенным бутербродом из батона, масла и колбасы в руках. — А у вас ванилин есть?

Колбаса соскользнула с наклоненного бутерброда и ляпнулась на пол.

— … — беззвучно выругавшись, продавщица полезла под прилавок, и оттуда раздался ее недовольный голос: — А вы на пекаря совсем не похожи!

— А я не пекарь, я — от мошек взять хочу…

— И что, помогает? — высокий мужчина в запыленной одежде и с мотоциклетным шлемом на сгибе руки с интересом смотрел на меня сквозь стекла широких темных очков-авиаторов.

— Э-э-э… Если это ваш мотоцикл там, у крыльца — то ванилин в этом случае, кажется, бессилен!

— Хо-хо! Хороший мотоциклист на вкус различает шестнадцать видов насекомых! — а дядька-то был веселый! — Я не для мотоцикла, я так — на будущее спрашиваю. На рыбалку ходить, или там — в огород…

— Говорят — столовая ложка спирта, пакетик ванилина… — начал я, но был прерван металлическим грохотом и ругательствами продавщицы — в голос.

Мы с незнакомым мотоциклистом кинулись ей на помощь. Грузная барышня возлежала за прилавком среди кучи консервных банок и обломков развалившейся табуретки. По всей видимости, она полезла куда-то на верхние этажи стеллажей и потерпела фиаско в борьбе за высокую культуру советской торговли.

— О-о-о-о! — простонала работница торговли. — Будьте вы прокляты! Вы и ваш ванилин!

В вытянутой вверх руке она сжимала жестяную банку с надписью «МПИТ СССР ГЛАВПАРФЮМЕР» Остальные буквы были закрыты ее мясистыми пальцами. С трудом мы — два здоровых мужика — придали продавщице вертикальное положение, и она, злобно на нас зыркая, сказала:

— Покупателям не положено за прилавком находиться! — и потерла ушибленные ляжки. — Ванилин брать будете?

Хорошо хоть жива осталась!

В итоге я оказался счастливым обладателем внушительных размеров металлической банки с кондитерским снадобьем производства Ленинградского химико-пищевого комбината. Что делать с такими объемами ванилина — я не представлял, как хранить его после вскрытия — тоже. Тем не менее, выбравшись на улицу, устроился на крыльце, достал нож, приставил острие к крышке и несколькими ударами по рукоятке пробил дырочку. Высыпав кое-что на ладонь, задумался: что мне теперь — плевать на него и в кожу втирать, или так — из банки на башку насыпать?

— А вы нездешний? — мотоциклист с авоськой, полной продуктов, вышел из дверей магазина.

— ГДАХ! — ударила дверь, приведенная в движение тугой пружиной, моя рука от неожиданности дернулась и крупинки ванилина полетели на землю.

— Еду в Талицу, — проговорил я. — На попутках.

— И что, охотно берут попутчиков? — удивился мужчина. — Долго уже едете?

— Утром был в Минске. Тут вот правда завис, с этим ванилином и с этими мошками… Мне б на трассу выбраться — дело бы пошло веселее. А то такое чувство что Слуцк — это одна большая промзона!

С сомнением оглядев мои габариты и объемистый рюкзак, мотоциклист спросил, переходя на «ты»:

— В коляску влезешь? Я аж до Комарович тебя довезти могу, если сотня кэмэ в коляске не испугает. Особого удобства не предвидится, так и знай!

— В моем положении выбирать не приходится… А до Талицы мне сколько останется?

— Километров пятнадцать — двадцать…

— Ну это в случае чего и пешком можно! — выдохнул я.

— Да ладно — пешком! Подберет кто-нибудь! Залезай уже в коляску, пекарь… Да погоди ты, там же второй шлем лежит… И вот — авоську пристрой, да смотри не раздави! Я тоже ванилина взял, жене подарю — булки печь, и от мошек.

Хотелось свежих впечатлений и приключений? Кушайте, товарищ Белозор. Не обляпайтесь.

За Любанью нас догнали жуткие черные тучи и грянул дождь — настоящий, майский, с оглушительными раскатами грома и молниями, рассекающими небо напополам. Конечно, мы в это время ехали среди полей, и ни одного долбаного деревца в округе не намечалось. Самой высокой точкой на километр окрест оказалась башка мотоциклиста Габышева — так он представился.

Мы вымокли до нитки, несмотря на мою брезентовую куртку и его кожаный мотоциклический… мотоцикловый… мотоциклетный? В общем — у него был реглан, или тужурка — конкретная такая верхняя одежда из плотной кожи. Как у плохих чекистов в фильмах про сталинские времена, снятые в начала двадцать первого века.

Ни реглан, ни брезентуха нас не спасли. А дополнительный защитный слой из налепленных мошек не спас «Урал». Нет, молнией по макушке Габышев не получил, мотоцикл просто в какой-то момент выплюнул из выхлопной трубы струю воды и заглох.

— У, кур-р-рва! — Габышев яростно пытался завести железного коня, дергал всеми руками и ногами, что-то крутил и страшно ругался — но тщетно.

Ливень усиливался, а мы толкали мотоцикл с коляской по трассе с упрямством обреченных. Мимо проскочил одинокий «жигуленок», обдав нас порцией холодной жижи из-под колес и не остановившись.

— Знаете, почему я больше всего люблю пешие походы как вид туризма, товарищ Габышев? — спросил я и сдул с носа крупные дождевые капли.

— И почему же? — Габышев стянул с себя шлем и темные очки, и вдруг оказалось, что он имеет внешность, характерную скорее для уроженца Якутии или, например, Бурятии, но никак не полесской глубинки.

— Потому что в конце концов весь этот транспорт приходится тащить на себе. Байдарки нужно обносить берегом вокруг бобровых плотин, велосипед — переть на плечах, когда пробьешь камеру или сломаешь спицы. Машину или мотоцикл — вот, толкать, когда заглохнут…

— Резон в ваших словах есть, Герман! — длинные, до плеч волосы Габышева стали похожи на мокрые черные сосульки. — Но это у вас сейчас туризм. А у меня — насущная необходимость! У меня овечки некормленные!

— Овечки? — похоже, сегодня был день открытий.

— Овечки! Мы в Комаровичах кооператив организовываем. По производству изделий из овечьей шерсти, с полным циклом — от непосредственно разведения овечек до готовых носков, платков и варежек. Я документы ездил оформлять!

— А почему в Слуцк, а не куда поближе? — я ступил ногой в колдобину и мои замшевые кроссинговые боты тут же стали еще более мокрыми, если это вообще было возможно.

— Так никто в виду не имеет, как это делать! Не было у нас независимых кооперативов уже лет пятьдесят! Вот — в Слуцке золотой человек нашелся, помог с бумажками… А наши дундуки уже подпишут! Так-то!

— Дела-а-а! — сначала- клубника, теперь вот — овечки…

Похоже, эта самая Модернизация, о которой все говорят, на селе двигается куда как быстрее, чем в городе! Только выбрался из стольного града Минска, как сельские нэпманы новой формации поперли целыми табунами! Или то — отарами?

У нас уже зуб на зуб не попадал, когда, наконец, развиднелось и выглянуло пекучее майское солнце. Полтора часа проливного дождя если и не доконали нас полностью, то боевой дух опустили до самой нижней отметки.

И, конечно, в этот самый момент с какого-то проселка на трассу вырулил, весело пофыркивая мотором, трактор небесно-голубого цвета и неизвестной мне модели.

— Эй, болезные! Вас подцепить? — высунулся из кабины усатый, загорелый и голубоглазый полешук неопределенного возраста.

— Подцепи уж, будь любезен! Встряли мы тут как… Как немцы под Москвой! — развел руками Габышев.

— Но в кабине у меня места нет! А вы насквозь мокрые… Простудитесь на ветру-то! Хотите — дам одеяло? Но у меня одно! — тракторист попался заботливый.

— У меня сменка есть! — сказал я. — Если минуту подождете — я быстро переоденусь.

— А мне давайте одеяло! — стуча зубами, проговорил Габышев.

Так мы и ехали — со скоростью примерно сорок километров в час, подцепленные за трос к трактору. Картина была фантасмагорическая: Габышев — за рулем мотоцикла, в зелено-белом клетчатом одеяле и мотоциклетном шлеме, и я — в трусах-боксерах и клетчатой же, но красно-черной рубашке на голое тело, потому как все остальные вещи были совсем мокрые. Хорошо хоть рукопись «нетленки» в герметичный футляр догадался заранее положить… А за нами на ветру развевались штаны и майки — в тщетной надежде хоть немного просохнуть по пути до Комарович.

Спустя километров десять «Урал» вдруг зачихал, задергался и завелся.

— Кур-р-рва мать! — совсем не по-якутски выругался Габышев. — У-у-у-у, железный засранец! Может и успею овечкам корма задать!

Проблема была в том, что трактористу было наплевать на состояние «Урала». Он пер себе и пёр на крейсерской скорости, кажется, даже не оборачиваясь. А мы болтались за ним, как собачонка на поводке и пытались орать осипшими голосами и размахивать руками — но у Габышева семафорить получалось хреново из-за одеяла, а у меня — из-за неудобного положения в коляске.

Остановился тракторист когда ему приспичило по нужде — примерно через час.

— Ты пабач яка трясца! — сказал он. — А я что-то и запамятовал, хлопцы… Думаю — дзе мое одеяло? Неяк нядобра вышло… Хоть не проехали-то? Вы вообще куда едете?

Мы беспомощно уставились друг на друга: добросердечный тракторист, оказывается, просто забыл о нашем существовании!

— В Комаровичи! — сказал Габышев совершенно севшим голосом. — Большое вам спасибо за одеяло!

— Да оно не за что, хлопцы! — растерянно переминался с ноги на ногу тракторист.

Его можно было понять: вроде и помог, а вроде и шляпа какая-то получилась. Неловко попрощавшись с добросердечным и забывчивым мужиком, мы взгромоздились на мотоцикл. Габышев напялил на себя сырой реглан, нахлобучил шлем на голову, заставил меня сделать то же самое и сказал:

— Ко мне всё-таки заедем. Я тебе хоть штаны сухие дам, а то как ты в свою Талицу попрешься-то?

Пережитые вместе тяготы и невзгоды — они сближают. Это совершенно точно известно.

— Я еще носки у тебя куплю. Из овечьей шерсти, — кивнул я. — Я и штаны купить могу, если что…

— Купи мне теперь лучше новую поясницу, если ты такой платежеспособный! — мрачно усмехнулся Габышев, и завел мотоцикл.

Тракторист посигналил нам вслед.

Добрались мы к жилью мотоциклиста-овцевода часам к пяти вечера. Овечки мекали и бекали со страшной силой, и было их в загоне великое множетсво! Так что не снимая реглана якутско-полесский кооператор кинулся задавать им корма, сказав только:

— Ключ за косяком сверху, чайник поставь! — и тут же взялся размахивать вилами.

Почему он не выпустил овец на выпас — сие было для меня великой тайной. И почему его товарищи из кооператива плечо не подставили? Что это за кооператив такой?

Уже потом, напившись чаю и получив в своё пользование прочные серые штаны на лямках, я не выдержал и предложил:

— Давай я про тебя и про твоих овечек статью напишу, а? Ну, в рамках общего курса на Модернизацию! Заеду на днях из Талицы. Не дальний свет всё-таки!

— Какую статью? — удивился Габышев.

— Газетную! Я в газете работаю. Журналистом.

— А почему бы и нет? — было видно, что ему приятно. — Вообще-то для Беларуси овцеводство — традиционная отрасль! Я много чего рассказать могу… Заодно штаны вернешь!

— Верну! — сказал я. — Куда я денусь.

И засобирался в дорогу.